Бои местного значения
…Гала, похоже, надолго заперлась дома, отказываясь выходить. Ни театры, которые она раньше любила, ни балет, ни светские вечера не привлекали девушку, оказавшуюся в разлуке с любимым. Она постоянно мерила температуру, ее лихорадило. Все мысли были только о Поле. Она все время прокручивала в памяти картинки их любви. Перед глазами, словно в кино, проплывали самые яркие эпизоды жизни в Клаваделе. Нежность и умиление вызывали у Гала воспоминания о том милом имени, которым называли ее Поля родители. Чем больше проходило времени со дня их разлуки, тем больше Гала погружалась в воспоминания о любимом и тем сильнее тосковала по нему. Каждый день она писала Полю письма, иногда по два сразу, и не скупилась в них на ласку. «Дорогой мой, — писала она ему по-русски латинскими буквами, — мой дорогой возлюбленный, душенька моя, мой дорогой мальчик. …Мой самый единственный мальчик, только мой и навсегда…» В этом письме она еще называет Поля Эженом. Имя Поль остается секретом поэта и любящей его музы, которая, предвосхищая события и надеясь на их счастливый исход, подписывала свои письма так: «Твоя жена навсегда».
Они расстались с Полем на перроне вокзала в Давосе в апреле 1914 года. Курс лечения закончился, каждый возвращался в свою семью: Гала в Москву, Поль — во французскую столицу. Мадам Грендель приехала к сыну, чтобы помочь ему собрать багаж; Гала же отправлялась домой по-прежнему в одиночестве. После года, проведенного вместе, Гала и Поль осознали, насколько сильно они любят друг друга. Не только огромное расстояние теперь разделяло их — началась Первая мировая война, но, к счастью, Россия и Франция были союзниками.
И Гала, и Поль мечтали о скорой встрече в Париже. Влюбленные считали себя помолвленными и договорились, что Поль пока будет работать в фирме отца по продаже недвижимости, а потом, когда он сможет зарабатывать на жизнь поэтическим трудом, они обязательно поженятся. Гала поставила себе цель приехать во французскую столицу во что бы то ни стало, несмотря ни на какие препятствия, включая войну. Она готова была подвергнуть себя смертельной опасности, лишь бы встретиться с любимым.
В семье Дьяконовых не хотели и слышать о том, чтобы Гала уехала, как не хотели слышать в семье Гренделей о приезде «русской девочки Гала». Особенно сопротивлялись отцы семейств. Димитрий Ильич Гомберг возмущался и злился, но Гала не так-то просто было заставить отказаться от своих планов. Настойчивая, упорная, она стремилась добиться своего любой ценой. Если ей возражали, она замыкалась в себе, и на ее лице появлялось выражение упрямства и ожесточенности. Правда, Димитрий Ильич был слишком либерально настроен, чтобы обнаружить в семейной жизни качества тирана. А вот отец Поля, Клеман Грендель, возражал категорически. Он претендовал на безоговорочное командование в семье и не позволял себя разжалобить. Ему совершенно не хотелось заниматься иностранкой. Что за абсурдная идея — пригласить Гала в Париж? Сыну что — парижанок мало? Ведь девушку придется содержать, нести за нее ответственность, а это в планы отца, призванного на фронт, не входило. Да и Полю, не успевшему войти в тонкости дела отца, пришлось стать солдатом. Но пока не на передовой — слабое здоровье подвело и одновременно спасло поэта. Он не выдержал перегрузок и плохого питания и весь 1915 год и начало 1916-го провел в госпиталях, страдая от бронхита, мигреней, болей в животе и упадка сил.
«Я не понимаю, зачем сейчас обсуждать вопрос об этой русской девочке», — с возмущением писал ему отец. «Мы не в состоянии ничего сделать», — раздраженно добавлял он, уверенный, что в сложившейся обстановке говорить о помолвке по меньшей мере несвоевременно. «Я не хотел бы, чтобы она оставалась у нас», — заявлял он своему «малышу Жежену». Пригласить к себе девушку из далекой страны значило безоговорочно принять ее, а тут и до женитьбы недалеко. Но зачем Полю сейчас жениться, да еще на русской, к тому же не совсем здоровой? Он еще слишком молод! Отец не собирался сдавать свои позиции в этом вопросе. «Ты достаточно устала с начала войны, — пишет он жене, — для того, чтобы добавить ко всем нашим моральным, физическим и финансовым тяготам еще одну. В настоящий момент это невозможно».
Однако влюбленные вовсю пытались настоять на своем. Поль забрасывал отца письмами и в каждом из них писал о Гала, часто не напрямую, но довольно прозрачно: «Папочка, я скучаю, но я постоянно думаю о тебе, о маме и еще о ком-то, кого ты хорошо знаешь и кто тоже имеет причины скучать, потому что тоже любит и ждет… Сейчас я очень часто и регулярно получаю письма из России». «Малыш Жежен», несмотря на отцовские возражения, не собирался забывать свою любимую девушку. А та не спала ночей в тревоге за жизнь Поля. Больше всего она опасалась, что его отправят на фронт, и, как это ни парадоксально, была даже рада тому, что он болен, так же как и мать Поля. Поль же, с одной стороны, боялся войны, а с другой — был готов идти защищать Францию. «Война приводит меня в отчаяние», — писал Поль матери из госпиталя, но у него вызывало огорчение то, что он не может сражаться на передовой, как другие мужчины, и отсиживается в тылу. Из-за слабого здоровья — Поль не мог переносить голод и лишения — его отправили работать санитаром в госпиталях на места сражения на реке Сомм, где он помогал делать перевязки, ухаживал за ранеными и, как человек, владеющий пером, выполнял, пожалуй, самую тяжелую обязанность: в письмах сообщал родственникам о погибших. Таких писем приходилось писать до пятидесяти в день.
«Я не могу без тебя жить…»
«Я все делаю для тебя, я все всегда буду делать, — писала Гала Полю в ноябре 1916 года, когда наконец родители разрешили ей приехать в Париж. — Я не могу без тебя жить, мне не хватает тебя, как чего-то абсолютно необходимого, как чего-то незаменимого…»
Ничего, ничего, кроме любви
На фронтах Первой мировой войны кипели сражения, и в семьях Гала и Поля тоже велись изматывающие бои — за право быть вместе, как они договорились перед расставанием в Клаваделе. Братья Гала подсмеивались над ней, мать переживала и нервничала, отчим был вне себя от гнева… Отдает ли дочь себе отчет в том, что за два года Поль мог измениться и ее встретит совсем незнакомый и не близкий ей человек, говорящий к тому же на чужом языке и придерживающийся чужих обычаев и культуры? Письма — это хорошо, но ничто не может заменить живого общения. А вдруг Поль разлюбил ее? Но Гала даже не думала об этом, охваченная страстью, которая еще больше подогрелась разлукой.
Наконец родителям Гала все же, под неимоверным давлением дочери, которая прибегала даже к голодовке, пришлось уступить: летом 1916 года ей разрешили ехать в Париж за обещание в совершенстве выучить французский и записаться в Сорбонну для продолжения образования. Удалось же ее подруге Марине Цветаевой еще перед войной одной съездить во французскую столицу! Получилось и у нее! Гала была не из тех людей, кто отказывается от своих планов и предает свои мечты. Одной из основных черт ее характера было упрямство, и если она загоралась какой-нибудь идеей, то делала все, чтобы воплотить ее в жизнь.
Радость, смятение, страх — противоречивые чувства владели душой Гала, когда она собиралась в дорогу, полную опасностей: ей предстояло держать путь через всю Европу, залитую кровью. Но зато в волшебное место, в сказочный Париж, город поэтов и влюбленных, о котором она столько мечтала и где она после двух лет разлуки и ежедневной переписки наконец-то увидит своего любимого! В это даже поначалу не верилось… Она понимала, что в пути ее может настигнуть смерть, но и это не останавливало решительную девушку с твердым характером, какой была Гала. Ехать через воюющую против России Германию и союзницу Германии Турцию было нельзя. Путь Гала лежал через Хельсинки (российская провинция не была охвачена войной) в нейтральную Швецию, оттуда в Лондон, а там уже в Париж. На этот раз Гала сопровождала служанка Жюстина — в связи с военными действиями она возвращалась на родину. Но что могли сделать две слабые женщины — юная и пожилая — перед лицом грозящих им опасностей!
Гранд-опера, Париж, 1920-е гг.
На парижском вокзале отважную, чудом преодолевшую все препятствия Гала встретила мадам Грендель, а Поля отпустили в увольнительную чуть позже. Поначалу предполагалось снять для Гала комнату в пансионе для дам, но, поскольку Поль отсутствовал, мадам Грендель, с которой Гала удалось подружиться благодаря письмам — «Дорогая мадам, может, я поступаю слишком наивно, потому что, не зная Вас достаточно хорошо, прошу Вас успокоить меня, развеять мои сомнения!», — предоставила ей комнату сына в их квартире на улице Ордене. Гала интуитивно выбрала верную тактику — не настраивать Поля против его матери и не сталкивать их обеих в сердце любящего сына и жениха, а сблизиться с мадам Грендель. В результате мать Поля сменила гнев и раздражение на милость, признала право Гала на чувства сына и стала даже с некоторой лаской в голосе называть ее «этой маленькой русской». Гала поняла главное. «Твоя мать влюблена в тебя», — говорила она Полю и, призвав на помощь всю свою нежность, постаралась стать не соперницей, а союзницей, что ей удалось благодаря умению находить путь к чувствам других людей. Материнские чувства к Полю смешались в сердцах обеих женщин с чувством любви, и никто не остался страдающим. Ревность испарилась, уступив место взаимной заботе.
…Мадам Грендель диктовала, Гала усердно записывала. Домашняя идиллия! В ожидании Поля его мать устраивала Гала диктанты, чтобы помочь ей усовершенствовать свой французский. Речь Гала, несмотря на некоторые ошибки, была беглой, выразительной и музыкальной. Ей доставляло удовольствие погружаться в родной язык своего любимого, и она еще записалась на курсы французского языка и рисования в Бурже, куда ездила на поезде. В свободное время, если она не писала Полю и своим родным в Россию, Гала немного помогала мадам Грендель по хозяйству. Комната Поля, в которой она жила, была более тесной, чем комната Гала в Москве, а сама квартира — мрачноватой, с темными коридорами, с печным отоплением и самыми примитивными удобствами: умываться можно было только в раковине на кухне, ванная комната отсутствовала. Временами с лестничной клетки в квартиру доносились запахи кухни и пищевых отходов, но Гала это не смущало.
Наконец Полю дали увольнение на неделю, и Гала встретила его на вокзале вместе с мадам Грендель. Счастью влюбленных не было предела. Они сжимали друг друга в объятиях так, словно вернулись с того света. Стали ли они близки в этот приезд Поля? Скорее всего, нет — Гала хранила девственность до венчания, таково было ее условие, — хотя Поль был смущен неистовым темпераментом и изобретательностью Гала в ласках. В сомнениях, был ли кто-то у Гала до него, он отправился обратно на фронт и задал ей этот вопрос в первом же письме. В ответ Гала писала Полю: «Никогда не думай плохо о наших прошлых ласках. Презирай меня и оскорбляй меня, но не мою любовь… Если я делаю с тобой абсолютно все — даже „странные вещи“, — это лишь потому, что уверена: раз я люблю тебя, то все это чисто, красиво и правильно». Да, она, может, еще и девственница, но ей уже знакомы любовные игры. «Я целую тебя в рот и везде», — беспрестанно повторяет она. Или: «Я целую тебя везде». Она признается ему, что обладает «качествами путаны». Она говорит ему, что любит любовь, но заявляет, что «никогда не целовала ни одного мужчину, презирала их всех, смеялась над их проявлением нежности». «Если я и давала им руку, — уверяла Гала, — то лишь для того, чтобы они оставили меня в покое, и они это прекрасно понимали». «Я с тобой абсолютно искренна, у меня нет никаких задних мыслей, — добавляла она. — А если ты хочешь поговорить на ту тему, которую мы уже обсуждали, что ж, я соглашусь, хотя это и тяжело для меня (видишь, какая я стала послушная после твоих упреков!). Не стоит слишком часто к этому прибегать, это опасно. В Клаваделе я очень переживала по этому поводу и все думала, порок это или нет. За эти два года я многое поняла. Ты должен знать, что нельзя переходить границу до того, как мы получим благословение церкви и Бога».
Оказавшись в Париже, но все еще находясь в разлуке с Полем, который из госпиталя, где работал, рвался на фронт, движимый чувством долга и справедливости, Гала продолжает забрасывать любимого письмами. Она пишет каждый день, иногда по несколько писем сразу, умоляя его подумать об их любви и не подвергать свою жизнь смертельной опасности на фронте. Как уговорить его во имя любви отказаться от опасной идеи, завладевшей его существом? Она прекрасно понимает, что, если с Полем что-то случится, она может этого не пережить. Надо спасти и жизнь Поля, и свою жизнь, так неразрывно связанную с любимым. В любви Гала относится к Полю как к сыну, как к маленькому мальчику и пытается им руководить. Ей нравится, чтобы мужчины ей подчинялись, не оспаривали ее решений королевы любви, обожали ее и склонялись перед величием ее красоты, ума и веры в будущее. И Гала берется за перо…
«Я не могу жить без тебя! Я прекрасно знаю, что не смогу без тебя жить. Вот почему я прошу тебя беречь свою жизнь. Моя жизнь неразрывно связана с твоею» (25 ноября 1916 года).
«Хорошо делай перевязки, ты нежный, добрый и способный, ты принесешь несчастным больше пользы на своем месте, чем в страшных окопах. Не перечь мне» (второе письмо от 25 ноября).
О будущем она всегда думает оптимистично, ее любимое прилагательное, характеризующее завтрашний день, — «чудесный».
«Если хочешь, рискуй моей жизнью, но не своей, потому что умереть не так ужасно (я не сгущаю краски, просто говорю правду), как жить без тебя. … Делай все, что от тебя зависит, чтобы остаться в госпитале и не идти под огонь, в окопы. Уверяю тебя: еще год — и война закончится. Нужно употребить все усилия, чтобы суметь выйти живым из этого кошмара. И потом ты никогда не пожалеешь о прожитой жизни, никогда, обещаю тебе, потому что нас ждет слава и жизнь наша будет чудесной… Береги себя, береги свою жизнь. Она более чем драгоценна, более чем дорога, она — все для меня. Она — это я сама, меня не будет без тебя» (26 ноября).
Гала заклинает Поля всей своей любовью. Чувствуя, что он перестает ей подчиняться, она угрожает тем, что вернется обратно домой в Россию и пойдет на фронт сестрой милосердия. Впервые ее нежный, хрупкий мальчик выходит из-под ее власти, спорит с ней, выдвигает свои аргументы, что для нее непереносимо. Гала в отчаянии. «Я люблю только тебя, — пишет она Полю в очередном письме. — У меня нет ничего, ничего, кроме любви. Это ужасно. Вот почему если я потеряю тебя, то потеряю себя саму тоже, я уже не буду больше Гала — я буду бедной женщиной, каких существует многие тысячи». Она признается Полю в том, что вдали от него она теряет себя, перестает быть сама собой: «Когда ты рядом, я чувствую себя сильной, уверенной в своих мыслях и поступках. В разлуке с тобой я становлюсь страдающей вещью. Исчезает моя светлая душаааааа (именно так написано у Гала! — Авт.), и вместо нее остается черная или мрачная дыра».
Гала не может находиться в одиночестве, вдали от любимого человека, она очень страдает в разлуке, а любовь буквально преображает ее. «Ты уезжаешь, и я становлюсь ненормальной, вялой, старой, — пишет она. — Томительное, безутешное беспокойство и полное уныние». Гала, грандиозная натура, о глубинах души которой можно только догадываться, вянет без любви. Любовь — ее главная сила и ее самая большая слабость.
Любимые духи Гала
Едва приехав во французскую столицу, Гала начала ходить по магазинам, где продавались «разные приятные мелочи». Поль находится в Аржинкуре, в нескольких километрах от кровопролитных боев, а Гала сообщает ему в письме о покупке своих любимых духов «Blanc de Coty». Она признается, что способна на них разориться; «так как я очень порочна, я люблю духи», пишет она о себе, что не может не вызвать улыбку. Но Гала обещает, что начнет пользоваться этими духами, только когда вернется Поль. «Обещаю тебе, — пишет она, — не трогать их до того, как ты будешь здесь, и — ты увидишь, — флакон будет полным».
Принцесса на горошине
Гала как-то призналась Полю, что мать называла ее принцессой на горошине, потому что она в основном занималась только собой. В парижской квартире в ожидании жениха Гала читала, вязала, шила. К одному из писем она даже прикрепила образчики тканей, из которых сшила себе наряды, и нарисовала их эскизы — черное платье, розовая блузка, жилет в русском стиле золотого цвета, на зеленой подкладке, отороченный мехом. Стирка и уборка были не для нее, она не хотела портить свои руки домашней работой, хотя, если служанка Гренделей не появлялась несколько дней, Гала принималась сама наводить порядок. Страсть к чистоте и порядку доходила у нее до маниакальности — и на ней, и вокруг нее все должно было быть безупречно. Она никогда не пренебрегала мелочами и не допускала никакой небрежности ни в уходе за собой — она постоянно холила свое тело, — ни в окружающей обстановке. С одной стороны, строгая и дисциплинированная, с другой — беспечная кокетка — все это уживалось в многогранной натуре Гала.
Необходимость поддерживать домашний очаг, выполнять повседневную рутину не привлекала Гала, ведь она ощущала себя особенной женщиной, и не без оснований. «Я никогда не буду просто домохозяйкой, — говорила она. — Я буду много читать, очень много. Я буду делать все, что захочу, но при этом сохранять привлекательность женщины, которая себя не переутруждает. Я буду, как кокотка, сиять, пахнуть духами и всегда иметь ухоженные руки с наманикюренными ногтями». Когда она тратила несметное количество денег на наряды и духи, она обычно говорила Элюару: «Верь мне: все это, чтобы нравиться тебе!»
Повседневная жизнь казалась ей банальной, далекой от чудесной мечты. Гала часто впадала в меланхолию и страдала от мигреней. Она не проповедовала ни комфорт, ни традиции. Чтобы справиться с тревогой и плохим настроением и немного развлечься, она часто бродила по городу, останавливаясь у нарядных витрин и представляя себе, что бы она сделала с этой мебелью или шляпкой, которые ей понравились. Больше всего она любила отрешиться от будничных забот и погрузиться в свои мечты, в которых она представляла себя женой поэта — особенного человека из магического мира, наделенного властью заставлять ее мечтать…
Страсть к чтению
Кроме духов и красивых платьев, всепоглощающей страстью Гала было чтение. Пока Поль был на войне, Гала прочитала едва ли не все книги из его обширной библиотеки. По поводу каждого автора она имела свое собственное мнение, которым очень дорожила. По ее словам, Жан Мореас «староват и скучен», Эмиль Верхарн — «чем тут восхищаться, есть и получше, чем он», Юг Ребел — «поверхностный и претенциозный», Андре Салмон «больше умен, чем талантлив», Шарль-Луи Филипп — «он не так запутывает, он понятнее и проще, чем Дост» (так Гала называла своего кумира Достоевского. — Авт.) , Гюстав Кан — «это меня очень интересует», Гийом Аполлинер — «он нравится мне, и я люблю его все больше».
Замужество
…На венчании Гала Дьяконовой, двадцати двух лет, и Эжена-Эмиля-Поля Гренделя, двадцати одного года, совершившемся 21 февраля 1917 года, присутствовало совсем немного гостей — только близкие родственники. Молодые венчались в церкви Сен-Дени-ля-Шапель, ближайшей к улице Ордене приходской церкви, знаменитой тем, что в ней когда-то молилась Жанна д’Арк. Поль так и хотел скромной, немноголюдной свадьбы. До этого в тот же день брак зарегистрировали в мэрии 18-го округа Парижа на площади Жюль-Жофрен. Невеста была одета в зеленое платье из отливающей черным тафты, с белым кружевным воротничком и манжетами — венчаться в белом платье, когда шла война, было как-то неудобно. А зеленый — цвет весны и надежды на лучшее будущее, которую не могло сломить даже то обстоятельство, что через три дня Поль вновь возвращался на войну.
Первую брачную ночь молодожены провели в отеле, чтобы не стеснять родителей и чтобы родители не стесняли их. Наконец-то Гала принадлежала Полю полностью! В комнате Поля по его просьбе мадам Грендель поставила для молодых супругов широкую и удобную деревенскую кровать. Поль был уверен, что на этой кровати они с Гала будут жить вместе и вместе состарятся. Но все оказалось совсем не так… Гала состарилась совсем в другом месте…
Чтобы венчаться с Полем — а для Гала это было очень серьезно и жизненно важно, — Гала перешла в католичество. «Для меня, — заявляла Гала, — все равно, кем быть — католичкой или православной, лишь бы я оставалась верующей». Она была очень религиозной и никогда не отделяла свои чувства от Божественной власти. «Я действительно глубоко верующий человек», — писала она Полю в письме от 22 декабря 1916 года. И в том же письме Гала замечала: «Начало нашей совместной жизни является для меня очень серьезным событием. Я хочу, чтобы Бог благословил нашу любовь… Ничего не надо делать до Божественного благословения в церкви». Приехать во Францию ей помогла православная вера и молитвы православным святым. Но из любви к Полю, чтобы быть к нему ближе, она сменила веру. «Я считаю, что Бог есть везде, во всех религиях, — говорила она. — Молиться можно и Богу католиков, и Богу краснокожего или чернокожего дикаря». И все же ее не оставляли сомнения в правильности сделанного ею шага. «Я хочу с тобой посоветоваться: как ты думаешь, не грех ли это — поменять веру? — писала Гала Полю. — Я-то думаю, что Бог присутствует в любой вере, но если я ее меняю так легко ради тебя, ради мужчины, не предаю ли я этим Бога? Это трудно объяснить, это такие же глубоко личные вещи, как и стихи. Не знаю, поймешь ли ты меня. Я считаю, что никто не имеет права менять свою веру, это грех. Никто не должен менять свою веру — ни иудей, ни католик, ни православный. Но в то же время я верю, что наш Бог Един для всего мира. Если ты меня понимаешь, помоги мне. Если ты думаешь, что это не грех, я хочу быть католичкой, чтобы обвенчаться с тобой».
«Мой Бог всегда Один, Единственный в мире», — говорила Гала. Она неустанно взывает к верховным силам, и они всегда помогают и поддерживают ее. Гала настояла, чтобы Поль продолжал изучать катехизис и причастился, чем вызвала возмущение Клемана Гренделя, но это ее не напугало. Она оставалась верна своей совести и своей вере в Божественные силы. Иконы, которые она привезла из России, поддерживали в ней Божественный огонь и веру, лежавшую в основе ее глубокой и разносторонней личности. «Я действительно глубоко верую, — писала она Полю. — Вот почему (это единственная причина) я настаиваю на венчании».
Рождение дочери
10 мая 1918 года в деревне Бре-и-Лю, с заливными лугами и коровами, куда отправили беременную Гала подальше от бомбардировок немцами Парижа, у Гала и Поля родилась дочь, названная молодым отцом нежно и ласково — Сесиль. Правда, Гала предпочитала, чтобы у нее родился сын, которого она назвала бы Пьером. Вдохновленный рождением прекрасного ребенка, которого ему подарила любимая женщина, Поль пишет стихи:
У Гала же не проснулось никаких материнских чувств по отношению к новорожденной дочери. Покормив ее грудью всего несколько недель и оставив дочь в деревне на попечении родственницы, Гала вернулась в Париж, чтобы видеться с Полем, которого перевели поближе к семье. Она по-прежнему жила только любовью к Полю. К нему одному. И в этой любви она обретала саму себя и смысл своей жизни. Сесиль всю жизнь будет не хватать внимания матери и материнской ласки, но Гала это совершенно не волновало. Поль обожал дочь, а вот Гала ребенок скорее мешал. Позже она оставит дочь на попечение ее французской бабушке, а когда Сесиль приедет к Гала в Испанию, просто захлопнет дверь перед ее носом…
Между тем чувствовалось, что война подходила к концу. Поля, окончательно переведенного в тыл, стало вновь посещать вдохновение. В июле 1918 года на голубом, сложенном вдвое листке он напечатал одиннадцать «Стихов во славу мира». Конечно же он мечтает о Гала, о дочери, о воссоединении семьи, о счастливой мирной жизни вместе с любимой женой:
Поль подписал эти стихи именем Элюар, так же как и другие.
«Война заканчивается, — пишет поэт своему другу 9 ноября 1918 года. — Нам предстоит сражаться за Счастье после сражения за Жизнь». Поля демобилизовали к годовщине рождения дочери — 10 мая 1919 года. Из жизни молодых людей было выброшено пять лет…
Муза с севера
Гала всегда любила быть непохожей, оригинальной, всегда хотела выделиться из толпы. Она сама строила свою судьбу, прокладывала свой жизненный путь к вершинам славы и на этом пути выстраивала прежде всего судьбу своих мужей, спутников жизни, и в этом состояла ее оригинальность, неповторимость. Чего стоит только ее единственное в мире имя — Гала! Она предпочитала быть музой, и действительно, вдохновленный ею, Поль Элюар стал одним из лучших поэтов Франции. Без Гала, без ее постоянной поддержки и веры Элюар никогда не достиг бы мировой славы. Ведь первый шаг к известности за него сделала именно она, заставив стеснительного юношу отправить свои стихи в издательство. Но робость Элюара не шла ни в какое сравнение с комплексами Сальвадора Дали, которому Гала дала сразу все. Муза, жена, возлюбленная, нянька, секретарь, менеджер… Этой уникальной женщине, русской нимфе, легко покорявшей сердца знаменитостей, удавалось сочетать в себе эти столь разные и непростые роли. Поль обожал Гала. Он восхищался ее телом и очень любил показывать фотографии обнаженной Гала своим друзьям, подчеркивая, что именно ему принадлежит эта божественная красота.
После войны Поль Элюар сблизился с кругом поэтов и художников, в который входили Жан Полан, открывший Элюару путь к широким горизонтам, Тристан Тцара, Андре Бретон, Луи Арагон и Макс Эрнст. Вместе с ними Элюар основал модернистское течение «дадаизм», позднее слившееся с сюрреализмом. Гала была единственной женщиной, допускавшейся на собрания друзей и коллег Элюара, к ее мнению прислушивались, хотя вначале ее присутствие не вызывало энтузиазма, и раздраженный ее навязчивостью Филипп Супо называл ее чуть ли не шлюхой. Поэтов раздражало ее настойчивое желание затесаться в их мужскую компанию, ведь поэзия — это мужское дело, а женственность Гала их обескураживала. Защищаясь, Гала говорила Полю, что они в нее влюблены, и он верил…
Гала участвует в спектакле
27 марта 1920 года Поль Элюар в Доме творчества в Париже в первый раз поднялся на сцену вместе с Гала, которая играла нищенку. Она подавала ему реплику в комедии «Пожалуйста», написанной Бретоном и Супо.
— Бывало ли, что вечером, месье,
Остерегались вы бродячих нищих? — шептала Гала со своим русским акцентом, прежде чем уйти за кулисы…
«Я люблю Макса Эрнста больше, чем Гала»
…4 ноября 1921 года Поль Элюар, сопровождаемый Гала, позвонил в дверь мастерской художника Макса Эрнста, признанного мастера коллажа, в Кёльне. Дверь открыл хозяин, называвший себя Дадамакс, — высокий блондин с голубыми глазами, больше похожий на спортсмена, чем на художника. Его худое лицо выглядело мужественно и одновременно лукаво. Ему было тридцать лет. После войны Макс женился на молодой немке Луиз, которую называли Лу или иногда Розой. У них был маленький сын Ульрих. Отец переименовал его в Джимми и дал прозвище Минимакс. Взаимная симпатия возникла сразу, едва гости переступили порог дома, хотя Поль Элюар, искренний, медлительный, обходительный, являл собой полную противоположность Максу Эрнсту, порвавшему с обществом и бунтующему против него.
Эрнст прослыл возмутителем спокойствия, что дало повод отказывать ему в визах на выезд из Германии и подвергать цензуре все, чем он занимался. У Поля и Гала перехватило дыхание, когда они взглянули на его работы, — настолько его живопись была смелой, антиклассической по сути и попирающей все нормы. Элюар был первым, кто оценил картины Эрнста по достоинству, признав художника гениальным.
Если мужчины с самого начала подружились, их многое сближало, и прежде всего то, что они оба были солдатами Первой мировой войны, более того, им хватило недели, проведенной вместе, чтобы назвать друг друга братьями (Элюар писал Тристану Тцара, что теперь он не «единственный сын», а Эрнст на обороте той же открытки добавлял, что французский поэт — его «лучший друг и вторая половинка его самого»), то Гала не стремилась подружиться с женой Макса Лу. Она терпеть не могла сплетни и болтовню. Все, что напоминало о традиционных женских занятиях — а Лу была хорошей хозяйкой и заботливой матерью, — вызывало у Гала отторжение. Дикая и эгоистичная по своей природе, вся во власти артистических мечтаний, она всюду следовала за Полем, любовь к которому до краев заполняла ее жизнь, а значит, и за Максом. Они беседовали до глубокой ночи, читали стихи, посещали выставки.
Поль писал, Макс делал рисунки к его стихам. В результате их совместного творчества родилась книга «Повторения», а Эрнст написал еще и портрет Элюара на стекле с подложкой из алюминия, и портрет Гала с обнаженной грудью. Лу оставалась роль сторонней наблюдательницы, печальной и бесполезной свидетельницы событий, она отошла на второй план и чувствовала себя лишней. Она могла лишь с горечью констатировать, что Гала очаровала ее мужа… Не мог не видеть этого и Элюар, но, кажется, он был не против… Так началась эта необычная связь.
Когда супруги вернулись домой в Париж, Макс Эрнст записал: «Как только двое Элюаров уехали, двое Эрнстов впали в детство». Он сам не знал, кого ему больше не хватало — Поля или Гала. А может быть, обоих сразу…
Как только в марте 1922 года вышел сборник стихов Элюара «Повторения», над которым они работали вместе с Эрнстом, поэт поспешил в Кёльн, чтобы вручить «брату» новую книгу. Открывало сборник стихотворение «Макс Эрнст»:
Лето решено было провести вместе, с женами и друзьями, в Торенце-на-Имсте, где Эрнсты заняли квартиру, а Элюары сняли домик на берегу озера. Через несколько дней Макс Эрнст, оставив жену и сына, перебрался в домик Элюаров. Он и Гала перестали скрывать свой роман от окружающих, напротив, они обнимались у всех на виду. Покинутая Лу оставила описание своей соперницы: «Этой русской, гибкой, искрящейся, с темными распущенными волосами и черными, блестящими, немного восточными глазами, узкокостной, изящной, не удалось соединить меня со своим мужем, с тем чтобы завладеть Максом, тогда она решила сохранить обоих мужчин с согласия любящего Элюара».
В сложившейся ситуации Поль вел себя снисходительно и не пытался удерживать Гала. Страдал ли он? Неизвестно. «Вы не знаете, что такое быть женатым на русской женщине! — говорил он и неожиданно признавался: — Я люблю Макса Эрнста намного больше, чем Гала». Друзьям было ясно: Гала не внесет раскол в их союз, Поль и Макс, объединившиеся в своей любви к Гала, не соперники. Элюар смотрел вслед влюбленной парочке, удалявшейся к берегам озера, с любовью… Взгляд же Гала на ситуацию был трагическим. Если Поль ничего не предпринимал, если Лу не осмеливалась устроить сцену ревности, если Макс наслаждался неожиданным счастьем, то Гала плохо переносила свою любовь одновременно к двум мужчинам. Ей бы покладистость и деликатность Поля, смирение Лу, беспечность и непосредственность Макса… Но она была нервной, вспыльчивой и раздражительной и проявляла тревогу и растерянность.
Серый кардинал
О картинах Макса Эрнста говорили, что «это совсем не то, чем хочется украсить свою гостиную». Свою принадлежность к сюрреализму художник продемонстрировал, написав в 1922 году картину «Встреча друзей», впервые выставленную в Салоне независимых в июле 1923 года. На картине изображен спиритический сеанс группы будущих сюрреалистов и тех, кого они считали своими предшественниками. Сам автор оказался сидящим на коленях у Федора Достоевского. Гала — единственная женщина на этой картине в компании с мастерами сюрреализма и классиками мировой литературы и единственный человек, никогда не занимавшийся искусством. Ее влияние на художников и поэтов было столь велико, что ее называли «серым кардиналом» сюрреалистов. Сила ее женского обаяния была неотразимой, и это позволяло Гала неизменно добиваться всего, что она хотела.
Обложка сборника стихотворений Поля Элюара «Повторения»
Гала не могла сделать свой выбор, хотя обычно отличалась решительностью. Она любила Поля, любила Макса… Любовный треугольник, устраивающий мужчин, говоривших друг о друге только нежные слова, угнетал ее. «Это занудно, это невыносимо!» — писал Тристан Тцара, упрекая Гала в том, что она «своими драмами на манер Достоевского испортила им всем каникулярный воздух».
Компания в конце августа возвращается домой, а Макс Эрнст, проводив жену с сыном до Кёльна, решает поехать к Элюарам в Париж и жить у них.
Два мужа Гала
К тому времени Поль и Гала переселились из Парижа в пригород, в деревеньку Сен-Бриссу-Форе, где можно было дышать свежим воздухом, более полезным для их больных легких, чем городская атмосфера. С приездом Макса началась странная семейная жизнь, как будто у Гала было два мужа. Брак Гала стал браком втроем. Элюар продолжал работать в конторе своего отца, для чего каждое утро уезжал в Париж, а Гала и Макс проводили время наедине. Присутствие в доме Сесиль, которой исполнилось четыре года, их не смущало. Гала наряжала дочь в пышные юбки и приводила в гостиную. Она не слишком обременяла себя домашним хозяйством, как всегда отдавая предпочтение книгам.
Недавно женившийся Андре Бретон осуждал эту «семью втроем». А Филипп Супо, и раньше не жаловавший Гала, теперь откровенно ее ненавидел за то, что она доводила любящего ее Элюара до отчаяния. В душе Поля поселилась тревога — их отношения в этой странной семье нельзя было назвать безмятежными. Элюар сам загнал себя в ловушку опасной и рискованной иллюзии и не знал, как оттуда выбраться. Хотя он продолжал любить и Макса, и Гала, все же его не покидало чувство, что он становится лишним. Его место рядом с ними — лучшим другом и женой — было неопределенным, он чувствовал себя изгнанным из собственного дома и все чаще оставался после работы в Париже, погружаясь в ночную жизнь, неразлучным спутником которой был алкоголь. Друзья понимали: поэт глубоко несчастен — и сочувствовали ему и проклинали Гала, под каблуком которой находились и Поль, и Макс, которого не смогла вернуть Лу, приехавшая с сыном в Сен-Брис. Поль разрывался между любовью и дружбой и никак не мог сделать свой выбор. Не могла сделать выбор и Гала, из-за нервного напряжения постоянно устраивавшая бурные сцены. Она была встревожена и измучена. В прекрасном настроении оставался только Макс. В то время как Элюар стремился к саморазрушению, Эрнст целыми днями занимался живописью, а Гала, околдовавшая его, часто ему позировала.
Странная жизнь втроем продолжалась, вопреки здравому смыслу. Наваждение подчинило себе людей. Весной Элюары переехали в Обон, в красивый трехэтажный особняк с садом, который купил сыну его отец Клеман Грендель. Максу выделили отдельную комнату, а на третьем этаже вместо игровой комнаты для Сесиль устроили мастерскую для Эрнста. Тот не ограничился пространством мастерской, а самым тщательным образом расписал все стены, двери и потолки в доме замечательными фресками. Искусство Эрнста захватило весь дом, словно его вдохновляло само место. Расписанный особняк казался Гала волшебным дворцом, наполненным чудесными образами. Это был настоящий дом мечтаний, которые она так любила. Не сравнить с буржуазным интерьером на улице Ордене, который был ей ненавистен. В Обоне гений Макса затмил гений Поля, это было очевидно. Нежный, ностальгический мир Элюара захлестнули грезы и кошмары Эрнста, его космические видения, которые, по словам Луи Арагона, переносили созерцающих их на другие планеты. Фантастические сады, диковинные цветы, синие и зеленые лианы… И над всем пейзажем царила Гала, обнаженная, с животом, открывающим внутренности… Все дело было в ее теле, в божественном теле этой непостижимой женщины, колдуньи, чародейки, соединявшей в себе и силу, и грациозность. Тело Гала неудержимо притягивало к себе, манило и влекло, вдохновляло и воодушевляло. Но это тело все меньше принадлежало Полю…
Проходит еще немного времени, и жизнь втроем становится невыносимой. Поль с каждым днем все больше погружался в депрессию, а Гала раздражало его подавленное состояние. Они зашли в тупик… В период жизни в Обоне Элюар писал стихи редко. Они выдавали его грусть, ведь впервые он почувствовал себя лишенным любви Гала… «Я это хорошо знаю», — написал он в предисловии к поэме «Обнаженность правды»:
Исчезновение
…В один из весенних дней 1924 года — это произошло 24 марта — Элюар неожиданно исчез из Парижа в неизвестном направлении. «С меня хватит, я уезжаю в путешествие», — написал Поль отцу, единственному, кого он предупредил о своем внезапном отъезде. Он просил не пускать по его следу полицию — иначе он ее обезвредит — и позаботиться о Гала и Сесиль. Но о письме отцу друзья-поэты не знали и терялись в догадках: что произошло с Полем? куда он делся? не покончил ли он самоубийством? Подписанный в печать накануне, 23 марта, сборник стихов Элюара, в предисловии к которому поэт уточнял, что речь идет о его последнем сборнике, красноречиво назывался «Умирать от того, что не умер».
В стихотворении «Не помня зла» Элюар писал:
Гала осталась без денег, с дочерью на руках, в абсолютном одиночестве, потому что от нее отвернулись и родители, и друзья Поля — они не могли простить ей отчаянного шага поэта. Но в несчастье хрупкая и слабая Гала становилась сильной. Она была безразлична к сожалениям и угрызениям совести — эти чувства тянули ее в прошлое, а она жила будущим. Гала сохраняла спокойствие и приняла решение работать — заняться уличной торговлей шейными платками и галстуками, которые для нее расписывал бы Макс Эрнст, продолжавший жить с ней.
Этим планам не суждено было осуществиться — Элюар не выдержал разлуки с любимой женщиной. В мае Поль написал Гала, что он на Таити. Это было весьма символично, ведь именно на острова Французской Полинезии бежал другой знаменитый соотечественник Элюара — художник Поль Гоген. Как ни пытался поэт забыть свою жену и музу в обществе экзотических таитянок, он не смог этого сделать и просил ее приехать к нему. «Только ты мне дорога, я люблю только тебя, — писал Элюар Гала. — Я никогда никого, кроме тебя, не любил. Я ничего другого не люблю. Я целую тебя всюду. Я думал только о тебе каждую минуту твоего отсутствия».
«Элюар исчез с понедельника»
Симона Бретон, жена Андре Бретона, так описывала событие в письме к своей кузине Дениз: «Элюар исчез с понедельника. Он взял с собой семнадцать тысяч франков и угрожал в письме отцу, что убьет первого, кто будет его искать. Желание уехать росло в нем с каждым днем, особенно в последний период, когда он проводил время в кабаках с Нолем и Арагоном, соря деньгами, пьяный, боясь отправиться спать к себе домой, одинокий. Он уехал. Андре говорит, что никогда его больше не увидит».
Макс Эрнст решил поехать к Полю с Гала. После четырех месяцев разлуки они встретились в Сайгоне, в отеле «Казино». Ни Поль, ни Гала никогда не будут рассказывать об этом путешествии, которое Элюар назвал «идиотским». Они постараются об этом забыть. Мучительный треугольник, просуществовавший два года, распался: Макс удалился в одиночестве, а супруги воссоединились под индокитайским небом. Возвращение поэта в Париж не вызвало никаких волнений, а вот возвращение Гала еще больше усугубило всеобщее недоверие и антипатию к ней. Симона Бретон признавалась, что испытывает отвращение к Гала из-за ее лживого поведения на момент отъезда Элюара. Ей не могли простить безнадежного молчания, являвшегося доказательством непримиримого и независимого характера, что очень раздражало друзей Поля. Поэт Виктор Крастр, наблюдавший за Гала со стороны, так отзывался о ней: «Казалось, что эта худая славянка с пламенными глазами одержима какой-то невероятной силой (силой зла?), было что-то колдовское в ней, в молодой и очаровательной колдунье, от нее исходило колдовство и угроза бросить яблоко раздора в группу».
С возвращением в добропорядочную Францию в семье Элюаров воцарилось спокойствие. Но, увы, ненадолго…
Единственная
Гала вышла из тройственного романа огорченной и опустошенной. Что-то померкло и надорвалось в ее отношении к Полю. Он больше не возбуждал в ней желания мечтать. Гала не могла скрывать свою неуравновешенность и безразличие. Замужество уже ничего ей не давало. Гала стала отдаляться и искать развлечений — после истории с Эрнстом с привычкой к верности было покончено. А для Поля она продолжала оставаться единственной, несмотря на то что у него были другие женщины, и он, проповедовавший свободу в браке и флиртовавший в свое удовольствие, этого не скрывал. Но это были лишь мимолетные увлечения, случайные, не остающиеся в памяти. «Другие, видишь ли, другие…» — писал он Гала, напоминая о своих изменах, не являвшихся таковыми в его глазах. «Я обожаю тебя, ничего настоящего у меня с другими никогда не будет», — не уставал повторять он ей. «У меня их выше головы», «плевать мне на других», «меня мутит от всех них, я хочу только тебя»… «Я обожаю тебя наравне со светом, которым ты являешься, отсутствующим светом. Все остальное только, чтобы скоротать время. Ты моя настоящая Реальность, моя Вечность», — признавался Поль Гала. Он, грустный и проницательный, благородный и снисходительный, смиренно принимал ее отдаление, даже не пытаясь что-либо изменить и предоставляя ей полную свободу. «Пользуйся свободой, — писал он Гала. — Свободой всегда нужно злоупотреблять». Поль не хотел верить в окончательное расставание…
После смерти отца в 1927 году Элюар стал миллионером, но жить беззаботной жизнью, погрузившись в творчество, ему помешала обострившаяся болезнь. В пансионе в Ароза он провел полтора года, с ноября 1927-го по март 1929-го, лишь на месяц отлучившись в Париж. Гала совсем немного пробыла с ним, ведь ей было не по нраву спокойствие и неподвижность курортной жизни, и отправилась путешествовать. Она путешествовала не одна… Чаще всего она любила приезжать в Швейцарию, где прогуливалась в модных роскошных нарядах — теперь она могла себе это позволить. Многие вещи, исполняя ее капризы, покупал ей Поль, знавший ее вкусы и размеры. «Когда ты вернешься, я хочу нарядить тебя превосходно, — писал он ей. — Дай мне размеры, чтобы я мог купить тебе пижаму. Я хочу, чтобы у тебя было все, что можно иметь, все самое красивое».
Поль полностью находился под властным обаянием Гала, которое было непреодолимо и сильно, как наваждение. Он был убежден, что Гала — та женщина, с которой он будет жить всегда, его жена навечно. «Гала, Гала, Гала, Гала… — заканчивал Поль одно из своих писем. — У меня лишь одно желание: видеть тебя, касаться тебя, целовать тебя, говорить с тобой, восхищаться тобой, ласкать тебя, обожать тебя, смотреть на тебя, я люблю тебя, я люблю только тебя, прекраснейшую, и во всех моих женщинах я нахожу лишь тебя — всю Женщину, всю мою такую большую и такую простую любовь».
Поездка в Россию
Пока Поль занимался наследством и лечением, Гала весной 1927 года удалось съездить в Россию, где она побывала в Москве и Ленинграде и повидала семью.
Свой русский адрес, который она оставила Элюару, был написан неразборчиво, но письма Поля хоть и с запозданием, но находили ее. «Я смертельно по тебе соскучился, я жду тебя с безумным нетерпением, возвращайся быстрее, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя», — писал Элюар Гала, отсутствовавшей месяц.
Советская открытка, 1920-е гг.
Элюар любил Гала всю жизнь, ни одна женщина не смогла заменить поэту его жену. Для него существовала только она одна, хотя он сменил нескольких подруг, с которыми был близок, и был после нее дважды женат. Для Элюара Гала навсегда осталась «воплощением любви, воплощением неутолимого желания и эротического наслаждения». Даже на следующий день после официального развода он писал ей: «Ты всегда моя жена, навечно. Утром, просыпаясь, вечером, засыпая, и каждую минуту повторяю твое имя: Гала!»