Между первым и вторым актами проходит десять дней.

 

Картина шестая

Лестничная площадка жилого дома.

Две двери напротив. Одна приоткрыта.

Синицын жмет на звонок у закрытой двери.

Голос из-за двери. Кто там?

Синицын. Это я, ваш сосед Синицын. У меня очень плохо с ребенком. Откройте, пожалуйста.

Соседка выходит на площадку.

Соседка. Что случилось?

Синицын. Кашляет ужасно, как будто лает. Задыхается.

Соседка вместе с Синицыным поспешно скрывается за дверью его квартиры. Вскоре снова выходят на площадку.

Соседка. «Неотложку» надо. Я сейчас, только возьму монетки. Телефон-автомат в соседнем подъезде. (Уходит и возвращается в шубе) Я сейчас. Вы не пугайтесь. Ничего. Идите к нему. Господи, господи… (Уходит)

Появляется Полина Челубеева. Вернее, возникает на сцене.

Полина. Здравствуй, птичка-синичка. Ну, как живешь со своими бутербродами?

Синицын. А тебе-то, Челубеева, что за дело?.. Полина, почему, когда мне плохо, я думаю о тебе?

Полина. Помнишь, ты сказал, что я знаю о тебе все? Может быть, даже то, что ты сам не знаешь?

Синицын. А помнишь, как ты сказала, что, если не разлюбишь меня, беда будет. Твоя беда. Да, ты так говорила. Ты так говорила?

Полина молчит.

А помнишь, как мы познакомились? Я тогда манежные опилки глотал один, без Ромашки. «В паузах клоун Сережа». Сколько лет тому — пять? Семь? И встречались с тобой как-то странно, словно запоями. Разъезды, разъезды… Так и не мог понять, кто ты для меня: друг не друг, жена не жена. Просто Полина Челубеева.

Полина. Просто Полина Челубеева.

Синицын. А потом приехал из ГДР этот дрессировщик Зигфрид Вольф со смешанной группой хищников. И потянулась сплетня, что ты с этим немцем. И там-то вас видели вместе, и там-то. Как я тогда бесился! Встретил бы, отколотил, как бубен. А потом меня замотало по Союзу, и я совсем забыл тебя. Постарался забыть. И какое у меня право на твою любовь? Никакого. После встретил тебя и не поздоровался.

Полина. Здравствуй, птичка-синичка.

Синицын. Вот и кантуйся со своим белобрысым дружком, дрейн унд цванцих, фир унд зибцих! Ауфидерзейн!

Полина уходит, вернее, исчезает.

Синицын. Когда Ваньку привезли, я Лесину фотографию снял со стены и спрятал за холодильник. А он спрашивает: какая наша мама? А я говорю: приедет, сам увидишь.

Свет гаснет. Когда сцена снова освещается, у двери квартиры Синицына стоит он сам, Соседка и Женщина врач.

Врач (Соседке) Всё запомнили, бабушка?

Соседка. Я ихняя соседка.

Врач. Тогда проинформируем еще раз отца. ОРЗ — значит острое респираторное заболевание. Ложный круп — это отек в горле. Форма легкая. Но может осложниться. Тогда мальчика заберут в больницу. Прислушивайтесь к нему внимательно. Да, лекарств у вас сейчас, конечно, нет. Я вам оставлю немного олететрина. Вы ведь клоун, верно? Вы ведь знаете, я ведь сама… У меня даже находили большой талант. Еще в школе. Одилия Львовна Миджераки, не слыхали?

Синицын. Нет, не приходилось.

Врач. Она была певица. Известная. Еще до революции. Так вот, она со мной занималась. (Поет.) «У любви, как у пташки, крылья…» — это из «Кармен». Я сегодня не в голосе…

Соседка. Вы в самодеятельности поете?

Врач. Да нет, некогда, знаете. И муж против. Так, для себя иногда… (Поет.) «Ах, зачем я люблю тебя, ночь?» Или вот это: «Он уехал, ненаглядный».

Соседка. Ванечку разбудите.

Врач. Я ему дала димедрол. Он должен хорошо заснуть. Если опять повторятся хрипы — содовый пар, вот как я делала. Кажется, все, до свидания. (Уходит.)

Голос врача. «Арлекино, Арлекино, есть одна надежда — смех».

Синицын. Спасибо вам… Как это вы с Ванькой ловко…

Соседка. Мне не привыкать. Знаете, сколько я своих детей вырастила? Девять душ.

Синицын. Девятерых? Да вы же мать-героиня!

Соседка. До героини не дотянула. Но все в люди вышли.

Синицын. Простите, я даже ваше имя-отчество не знаю.

Соседка. Зовите просто Мария. Отчество у меня трудное.

Синицын. У меня тоже. Дементьевич.

Соседка. Разве это трудное? С моим не сравнить. Вот у меня так уж отчество: Евтихиановна! Прощайте пока. Уж утро на дворе. (Уходит.)

Появляются Роман и Димдимыч.

Димдимыч. С добрым утром!

Роман. Что стряслось, Птица! Почему ты не явился на репетицию?

Синицын. Тише ты… Ванька заболел. Сейчас была «неотложка». Сказали — ложный круп. Если Ванька скоро не выздоровеет, поедешь в Канаду один. Начинайте репетировать с Димдимычем. Вы же можете подавать Ромашке мои реплики? Репризы, конечно, проиграют… Но для тех, кто не видел наш номер… В конце концов, Рыжий в старом цирке обычно выходил под шпрехшталмейстера. Это нормально.

Димдимыч. Кого ты пытаешься убедить, Сергей? Нас или себя?

Роман. И по канату Димдимыч тоже быстренько пройдется, и стойку на одной руке — ему это раз чихнуть! Послушай, есть какой-нибудь Айболит, который Ваньку быстро подымет на ноги? Из-под земли достану.

Димдимыч. Я по опыту знаю, родительскому конечно, что при Ванькином заболевании Айболит бесполезен. Форсировать здесь нельзя. Все пройдет, я не сомневаюсь, но не сегодня и не завтра. И даже не послезавтра. А до отъезда остается три дня. Мы с Романом, конечно, попробуем порепетировать, посмотрим, что получится. Верно, Роман?

Синицын. Что мы на площадке стоим? Зайдите.

Роман. Оставь меня в покое!

Димдимыч. Но ты, Сергей, должен нам пообещать, что, если твой сын через два дня наладится, ты поедешь. А Алиса Польди, она…

Роман. Да Алиса будет беречь Ваньку пуще глаза своего! Она его в ассистенты в собачий номер хочет взять.

Синицын. Быстро же ты своего Айболита забыл.

Роман.

 

Картина седьмая

Кухня в доме Романа и Алисы.

В гостях у них — Синицын.

Роман. Как тебе вырваться удалось? Ванька как, какая температура?

Синицын. Почти нормальная. Ваньку соседка стережет.

Роман. Святая мать Мария! Так, значит, все в порядке? Завтра Алисочка его забирает, а мы с тобой…

Алиса (Синицыну). От Леси есть что-нибудь новое?

Синицын. Ничего. Телефона у нас нет, переслать письмо мог случай не представиться, а по почте из Канады письма небось целый месяц идут.

Роман. А может быть, Леся звонила матери и просила передать что-нибудь для тебя?

Синицын. Позвонить советуешь? И услышать: «Нет, не звонила. А вы знаете, Сергей Димедролович, сколько долларов стоит телефонный разговор из Монреаля?» Нет, к чертям! Знаете, Ванька стал какой-то вялый, скучный. Лечится послушно, а сегодня никак не мог заглотнуть свой олететрин. Лекарство, говорит, противное. И даже сказки мои слушать не захотел.

Роман. Представляешь, Алисочка, он ему сам сказки сочиняет. Я одну слышал: там людоед по имени Фома положил зубы на полку и радостно поступил продавцом в кондитерский магазин.

Синицын. Погоди. Вот я тут написал.

Роман. Что это? Новая сказка?

Синицын. Это в наше Управление. Я тут объяснил, как умел. Прочтите.

Алиса. Поужинаешь с нами, Сережа?

Синицын. Нет, спасибо. Мне надо возвращаться к Ваньке.

Роман. Да, свалял ты Ваньку…

Алиса. Сережа, ты хочешь, чтобы мы передали твою объяснительную в Управление? Я завтра передам. Может, все-таки выпьешь чаю?

Синицын. Спасибо, не хочется. Роман, скажи, как прошла сегодня репетиция с Димдимычем. Что, получается?

Роман. Замечательно получается! Великолепно! Уж во всяком случае, лучше, чем с тобой.

Синицын. Я так и думал. Желаю счастливых гастролей.

Алиса. Боже мой! Как с вами трудно. Когда вы оба станете взрослыми?

Синицын. Я — прямо сейчас.

Роман. Ах, Птица. Нелепые мы с тобой люди. Одно слово — клоуны.

Синицын. Давайте чай пить.

Роман. Я придумал, как объяснить Лесе, что ты не приехал на гастроли. В последний момент вывихнул на репетиции ногу. Производственная травма. А что?

Синицын. Ври что хочешь. Только про Ваньку пока ничего не говори. Он все время спрашивает, когда мама приедет? И какая она.

Роман. Ты ему фотографию показывал?

Синицын. Нет. Даю словесный портрет, так, в общих чертах.

Алиса. А ты письмо ей написал? Отдай Роману.

Синицын. А о чем писать? Что люблю ее? Она и так это знает.

Роман. Я скажу, что в спешке забыл твое письмо. Я за тебя, Птица, ей такое письмо сочиню!

Алиса. Вот и сочини. Даже если бы Сережа тебе такое письмо передал, ты бы его обязательно забыл.

Роман. Это почему?

Алиса. Потому. Забыл, и все. И Сережа на тебя не обиделся бы.

Роман. Не на меня, а на тебя. Мне бы он просто плюх навешал. Правда, Птица?

Синицын. Не знаю. Ничего не знаю.

 

Картина восьмая

Дома у Синицына.

Соседка разгружает хозяйственную сумку.

Соседка. Вот лимоны и молоко. Боржоми я не достала.

Синицын. Спасибо вам, Мария Евтихиановна.

Соседка. Запомнили. Друг ваш уехал?

Синицын. Улетел. Парит сейчас над Европой. Небось затевает уморительные беседы с бортпроводницей: Соло-клоун Роман Самоновский! А моя фамилия теперь с афиш на рецепты переехала. Вот Синицын — олететрин, Синицын — димедрол, ацетилсалициловая кислота — тоже Синицын.

Соседка. Не расстраивайтесь. От супруги вашей какие вести?

Синицын. Никаких.

Соседка. Это, наверное, почта виновата. У них там такие задержки бывают, неразбериха. Вот когда мой старший Паша… Павел Алексеевич женился, так во дворце бракосочетаний фотограф со всех сторон молодых снимал… и щелкал, и вспыхивал этой… пятнадцать рублей заплатили, ждали, а потом по почте получают целый пакет фотографий. Обрадовались, разрывают, а там совсем другие жених и невеста… почта перегружена. А друг ваш ей все там разъяснит.

Синицын. У Ваньки сегодня, как назло, нормальная температура.

Соседка. Слава богу! Врач была, что сказала?

Синицын. Продолжайте намеченный курс лечения и спела арию: «И вот я умираю…»

Соседка (заглядывает в дверь соседней комнаты). Спит мальчонка. Ну, это к лучшему. Как похудел-то… Ну, я пошла, пока тесто не поднимется. Такие пироги напеку! И плита у вас хорошая, и лампочка в духовке. Я у вас тут одну книжечку взяла почитать, не возражаете?

Синицын. Берите, берите. О. Бальзак «Блеск и нищета куртизанок». Подходяще!

Соседка уходит. Звонок. Входит Царь Леонид.

Царь Леонид. Вот, это тебе боржом. Мои балбесы посылают. Что нового в жизни артиста?

Звонок. Синицын возвращается с телеграммой.

Синицын. Телеграмма. Международная.

Царь Леонид. От Романа?

Синицын. «Задерживаюсь три месяца переводчиком советской выставки, люблю, целую. Ольга Баттербардт».

Царь Леонид (забирает телеграмму). Канадский вариант. Грубый прессинг по всему полю. Все пупсики одинаковые.

Синицын. Дай сюда!

Царь Леонид. Застекли, вставь в рамку и повесь над кроватью. А куда ты ее фотопортрет девал?

Синицын. Спрятал.

Царь Леонид. Помогает?

Синицын. Не хочу, чтобы Ванька… Понятно?

Царь Леонид. Уловил. Покажи своего балбесика.

Синицын. Он спит, не буди.

Царь Леонид проходит в соседнюю комнату.

Царь Леонид (вернувшись). На тебя не похож, но будет похож. Мы его воспитаем настоящим мужчиной. Ну, я пошел. Если что, знаешь, как меня найти. Я теперь по четным.

Синицын. Скажи, Михаил Николаевич, откуда у тебя это прозвище: Царь Леонид?

Царь Леонид. Ну, слушай. Это целая история… Ой, ведь меня такси ждет! Туристов сегодня невпроворот. Чао! (Убегает.)

Звонок в дверь.

Синицын. Прямо день открытых дверей!

Идет открывать. Возвращается с Грузчиком.

Синицын. Я вам говорю, что это какое-то недоразумение!

Грузчик. Зачем недоразумение? Вот квитанция (читает): товарищ Синицын Сергей…

Синицын. Дементьевич.

Грузчик. Точно. И адресок.

Синицын. Уплачено…

Грузчик. Ваш адресок?

Синицын. Мой… Чудеса какие-то!

Грузчик. Еще не то бывает. Заноси!

Двое грузчиков вносят платяной шкаф.

Грузчик. Куда ставить будем?

Синицын. Черт его знает!

Грузчик. Ну, вы тут с чертями посоветуйтесь, а нам пора. Вот вам ключики.

Синицын. Погодите, сейчас…

Грузчик. Ничего не надо. Чудеса так чудеса.

Грузчик и уходят. Синицын отпирает шкаф. Из шкафа выходит Роман.

Роман. Нравится? Это подарок!

Синицын (заглядывая в шкаф). А накурил-то!

Роман. Кончай там слезу пускать, а то я возгоржусь. А я тут ни при чем, честное слово.

Синицын. Ромашка…

Роман. Я тут ни при чем. Это все Димдимыч. Просто мне не спалось после твоего посещения, и я ни свет ни заря поехал к Димдимычу. Димдимыч ничуть не удивился моему раннему появлению, а когда я ему все свои сомнения выложил, он потребовал у жены свой парадный пиджак с боевыми орденами и медалями и повез меня в Управление госцирков. Там произошел неприятный разговор. В общем, смысл его заключается в том, что артист Роман Самоновский — безответственный гражданин, который хочет сорвать зарубежные гастроли советского цирка.

Синицын. А что Димдимыч?

Роман. Я Димдимыча таким никогда не видел. Вот тебе и говорящая статуя! Я даже испугался, честное слово. И по-моему, все там малость струхнули. Димдимыч побелел, рубанул кулачищем по столу, так что подпрыгнули все, какие там есть, телефоны, и страшным голосом, каким, наверное, командовал: «Батальон, в атаку, за мной!» — закричал, что не позволит извращать честный поступок советского артиста. «Любой ценой, — кричит, — хотите галочку поставить, а того не понимаете, что топчете дружбу двух наших артистов, ломаете их партнерство, нужное для советского цирка, для наших зрителей».

А потом опустился на стул и тихо так говорит: «Если бы не святая дружба мужская, никаких этих гастролей сейчас бы не было, и цирка нашего не было, и нас с вами, товарищи дорогие… это понимать надо».

И все Димдимыча поняли. Созвонились, посовещались и решили, что гастрольная программа и так блестящая, и без коверного на этот раз можно обойтись.

Синицын. Ай да вы с Димдимычем!

Роман. Я расцеловал его от нас обоих в обе щеки и помчался домой к Алисе.

Синицын. А что Алиса сказала?

Роман. Погнала меня в магазин… А когда вернулся, хвалила так, будто я в космос слетал. Который час? Ну и здоровы мы трепаться. Мастера разговорного жанра. То-то я чувствую, у меня живот подвело.

Синицын. Я сейчас ужин сочиню… Мать Мария меня всем обеспечила. Молока свежего полный холодильник.

Роман. Теперь тебе, Птица, только кисельных берегов не хватает.

Синицын. Молочные реки, кисельные берега — с детства не люблю этот пейзаж. Представляешь, ноги в киселе вязнут, приходишь к речке, а она прокисла.

Роман. Молоко может быть можайское, а кисель из диетстоловой. Знаешь, сверху пленка такая толстая, резиновая, как батут. Слона выдержит.

Синицын. И ты по этому киселю скачешь верхом на сером волке. Беззубом, конечно.

Роман. Почему беззубом?

Синицын. У оптимистов все волки — беззубые.

Роман. А сам-то, а сам? Ты же в каждой лягушке подозреваешь прекрасную царевну. Ну, скажи, что я не прав.

Синицын. Буди Ваньку. Он целый день спит. И глаза у него пожелтели, как у кота.

Роман. Не беспокойся, Птица. Это он за меня отсыпается.

Синицын. Вот появился у меня сын Ванька, и я уже не тот Сергей Синицын, каким был раньше. Синицын плюс еще что-то. Только что это такое, я понять не могу. Только это не Ванька. Ванька сам по себе, я сам по себе. А вот то, что мы вместе, это и есть это что-то. Но что это такое?

Он мне говорит: я, говорит, когда вырасту большой, тоже буду клоуном. А я ему говорю, что он уже клоун. Мой любимый клоун.

Роман. А я?

Синицын. И ты, конечно!

Роман идет в комнату.

Голос Романа. Ванька! Ванька-встанька!

Роман выскакивает из комнаты.

Роман. Птица! Он без сознания!

Синицын и Роман бросаются в комнату.

Голос Синицына. Ванька, сыночек, ну скажи мне что-нибудь, Ванька… Роман, «неотложку»!

Свет на сцене гаснет. Когда сцена освещается, у двери в комнату стоит Соседка.

Голос Синицына (из комнаты). Поднимите ему голову повыше, так… так… дайте подушку. Ваня, Ванечка…

Голос врача. Расстегните ему пижаму. Дайте, я сам. Держите лампу повыше. Готовьте адреналин. Ну-ка, товарищ папа, не надо нам мешать, дорогой.

Пауза. Появляются Врач и Синицын.

Врач. Слушайте меня внимательно, товарищ папа. Мы забираем вашего мальчика в больницу. Ему необходимо сделать переливание крови, срочно.

Синицын. Да, переливание, я понимаю.

Врач. Вот и прекрасно. У нас в машине места для вас — увы — нет. Придется добираться самим. Это недалеко.

Входит Алиса Польди.

Алиса. У нас есть машина!

Врач. Тогда — полный вперед!

 

Картина девятая

Больница. В комнате дежурного врача Врач, Алиса, Синицын и Роман.

Дежурный врач (в трубку телефона). Я же вам говорю — гемолиз. Да, реакция на олететрин. Желтушный, желтушный белок. Все признаки. Гемоглобин тридцать шесть единиц. Ну, в том-то и дело. Конечно, поздно уже. Донора уже ищут, но группа крови редкая. Если что-нибудь придумаете, звоните.

Синицын. Что — поздно?

Дежурный врач. Вы кто, родители? Родители Вани Синицына?

Алиса. Да.

Дежурный врач. Что-то вас больно много, родителей. Я сказал: поздно — первый час. У вашего Вани редкая группа крови: первая, резус отрицательный. На пункте переливания такой крови сейчас нет. Хорошо, что вы здесь: такая кровь передается по наследству.

Синицын. У меня вторая группа.

Алиса. У меня просто первая, без этого…

Дежурный врач. Так не может быть. Ведь Ваня Синицын — ваш сын?

Синицын. Мой. Но он приемный, из детдома.

Дежурный врач. Сейчас донора ищут с нужной группой крови. Но переливание нужно сделать срочно, как можно скорее. Постарайтесь вспомнить, нет ли у вас друзей с кровью: группа первая, резус отрицательный.

Роман. У меня вторая.

Алиса. Доктор, я вспомнила! Этот самый резус отрицательный у Полинки Челубеевой. Мы с ней вместе медкомиссию проходили перед поездкой в Индию.

Дежурный врач. Где эта ваша Челубеева? Она в Москве?

Синицын. Можно от вас позвонить?

Дежурный врач. Нужно!

Синицын. Попросите, пожалуйста, Полину Никитичну. Да, я знаю, который час, но очень нужно, пожалуйста… Полина, это я, Синицын. Нет, и не пьяный. Полина, Ванька умирает… Полина… (Врачу.) Какой адрес?

Дежурный врач. Дегтярный переулок, девять, вход со двора.

Синицын. Дегтярный переулок, девять, вход со двора. Да, больница. Она сказала: я — быстро. Она — быстро. (Врачу.) У вас не найдется закурить?

Алиса. И мне.

Дежурный врач. И вам. И вам обязательно.

Молча курят. Врач, сидя на стуле, рассматривает свой ботинок.

Вот ботинок у меня какой-то… тупорылый. И носок отстрочен. Фасон смешной… Мальчиковый фасон. Я уже седой человек, с бородой, а жена мне всегда какие-то мальчиковые ботинки покупает. А самому купить некогда. Я обувь быстро изнашиваю. Очень быстро. Это у меня с детства. В детстве меня ох как наказывали за то, что обувь не берегу. Так и не научился. Сразу носки обдираю. Вот хоть и чищеный ботинок, а видно, что носок уже обшарпан, содран, как у малышей обычно. И шнурки завязывать не умею. Бантики какие-то длинные получаются, висят по бокам. А вообще-то ничего себе ботинок… прочный. В таком ботинке, наверное, можно в поход идти. По родному краю. Рант вон какой широкий, не скоро промокнет. Нет, совсем неплохой ботинок, только фасон какой-то… смешной…

Входит Полина.

Полина. Здравствуйте!

Синицын. Это она, Полина.

Дежурный врач (Синицыну). Вам повезло. (Полине.) Идите со мной. (Выходит.) А вы подождите в коридоре.

Синицын. Полина…

Полина. Ауфидерзейн, дурак…

Синицын. Сама дура…

Свет на сцене гаснет. Только Полина остается на авансцене в луче света.

Полина. Кровати тесно были сдвинуты, и я боялась пошевельнуться, чтобы не сломать чего-нибудь в сложном переплетении прозрачных трубок, тянущихся от меня к мальчику, к Ваньке. Врач поправил мне подушку и ушел, пообещав скоро вернуться.

Я и не заметила, как задремала. А во сне мне показалось, что кто-то тронул меня за плечо. Я проснулась. Глаза мальчика были широко раскрыты. Он глядел в потолок без всякого выражения. Потом светлые брови его нахмурились, он перевел взгляд на переплетение трубок, охваченных тут и там зажимами, долго глядел на капельницу, где, мерно стуча, падала моя кровь.

Щека его дернулась и поползла вбок. Он повернул голову и теперь смотрел мне прямо в глаза и улыбался мне щеками, губами, круглыми, ожившими глазами.

И я услышала его слабый, тихий голос:

— Мама, это ты? Ты приехала?

Я не знала, что отвечать, и, уткнувшись в подушку, заплакала. Когда я решилась снова посмотреть на него, он спал, сохраняя на лице улыбку, и ровно, глубоко дышал.

Сейчас под окном палаты разговаривают Сергей, Алиса и Роман. Я слышу их голоса. Но слов не могу разобрать.

Конец пьесы