Провести точную грань между церковью и партией как у протестантов, так и у католиков, довольно сложно; тем не менее, сделать это необходимо. Партия, в отличие от церкви, имеет организацию, рекрутирует своих членов и проводит некую политику. В зависимости, прежде всего, от военной обстановки, партия меняет свою структуру, своих руководителей и своих союзников, что иногда компрометирует церковь в глазах современников.

 

1. Протестантская партия.

На протяжении второй половины XVI в. мы наблюдаем существование самой настоящей протестантской партии, отличиями которой являются как способ пополнения ее рядов, так и сама ее программа.

К церковной структуре прибавляется военная; возникает и развивается партия, располагающая солдатами, имеющая своих вождей, руководителей и финансовые средства. Стремясь [63] не выходить за рамки законности, которую эта партия не мыслит иной, нежели монархическая, она обращает свой взгляд на принца крови. Это принц Конде, супруг Элеоноры де Руа. С 1559 по 1562 г., желая играть определенную роль сначала перед лицом Гизов, затем во времена Регентства, этот принц вовлекает церковь в аристократические и демократические движения. Он принимает титул Главного защитника французских церквей, за его спиной сторонники-дворяне, роль которых очень хорошо показана Мишелем Франсуа: «Несмотря на ослабление вассальной зависимости, в дворянском сословии еще остается некая система отношений преданности, не зависящая от экономической конъюнктуры». Генрих III захочет возродить деревенское дворянство, живущее на своих землях, как хорошо показал Л. Ромье, в тесной связи с крестьянством. Этот союз в конце века слабеет: дворянство пытается превратиться в военную касту, крестьянин же, несущий на себе все тяготы войны, сам берется за оружие или переходит на сторону королевской власти. Королевские и муниципальные чиновники, торговцы и купцы с юга страны привносят дух, способствующий автономизации коммун, свободному рассмотрению государственных дел, а также вопросов веры. Противники обвиняют их в том, что они хотят создать во Франции «народное сословие» и республиканское правление в провинциях. [64]

Означает ли это, что реформированная, протестантская церковь революционна в политике? Скорее следовало бы вслед за Р. Нюрнбергером использовать термин «радикализм». Это отличало ее от лютеранства, ставившего своей целью создание чисто духовной церкви и глубинные изменения человека. Французский протестантизм, вдохновленный Кальвином, с самого начала претендует на то, чтобы заставить слово Божье управлять всеми человеческими поступками, в том числе и политическими действиями: без сомнения, речь шла об усовершенствовании человека, но в основном об усовершенствовании общества через государственную власть, находящуюся на службе слова Божьего.

«После Варфоломеевской ночи государство треснуло и расшаталось, — напишет позже Дюплесси-Морне, — после того, как вера короля в его подданных и вера подданных в короля, который единственный сплачивал страну, была столь оскорбительно разрушена». В целом гугенотская партия остается верной монархии, ее публицисты стараются изменить природу монархии, а также способ назначения монарха, исходя из критического рассмотрения принципа верховной власти. В своем трактате «Франко-Галлия...» Отман, анализируя историю Франции, находит аргументы в пользу выборной ограниченной монархии. «Народ существует не для того, чтобы покоряться королю, скорее, король существует ради [65] народа». Не из этого ли исходил Аристотель, отличая хороших правителей от плохих? В своем труде «О том, что гражданским властям подобает карать еретиков», Беза касается вопроса о праве на восстание, вставая на точку зрения естественного закона, преимущественно на исконное право Галлии. Принципиальная декларация: власти созданы для блага народа, а не народ для блага властей; могущество властей, сколь велики и сильны бы они ни были, зависит от силы народа, который их избрал. В Варфоломеевскую ночь власть злоупотребила своей силой, король повел себя как тиран, поэтому сопротивление было законным. В своем совместном труде «Иск к тиранам» Дюплесси-Морне и Ланге поднимают те же проблемы и дают сходные ответы на заданные вопросы: бунт оправдан, если нарушены божьи законы и обоюдный договор, заключенный во имя общего блага между королем и народом.

Может ли народ непосредственно осуществлять свой контроль над властью? Кому принадлежит «вторая власть», которая в случае несостоятельности основной власти или ее должностных преступлений может выйти на первый план? Ретроспективно автор «Франко-Галлии...» находит гарантов общего блага в аристократии: дворянство должно преобладать в ассамблее сословий при созыве Генеральных штатов, а аристократия обеспечивает согласие между королем и народом. [66]

Для Безы, если высшая власть, то есть король, нарушает закон, то более низшим властям — дворянам и избранным городами представителям — надлежит следить за соблюдением основного договора между властью и народом. Сходные идеи можно найти в «Политических речах». Ограниченность монархии должна обеспечиваться не суверенитетом народа, но за счет силы «самой здоровой и лучшей части большинства»; в произведении под названием «Иск...» утверждается большое значение «тех, у кого в руках находится власть, данная им народом, будь то принцы, королевские чиновники, пэры, крупные сеньоры, наиболее уважаемые люди, депутаты провинций, которые и составляют Генеральные штаты». Как хорошо показал Лучицкий, для кальвинистов война, несмотря на страдания, причиняемые ею, являлась школой, где они могли постоянно сохранять свои тела и души в состоянии боевой готовности, создать свои институты и выработать свои политические лозунги.

В какой степени эти теории, распространенность которых еще следует исследовать, находят отражение на практике? На юге и на западе страны происходит объединение провинциальных собраний, получивших название политических собраний, в отличие от собраний духовенства. После собраний в Ниме (1562 г.), в Баньоле (1563 г.), в Монпелье (1567 г.), в Ниме (1569 г.), в Анжу (1570 г.) эти [67] собрания становятся все более многочисленными, а после 1572 г. проводятся на общенациональном уровне или в провинциях по примеру Соединенных провинций (Нидерланды). У этих собраний две задачи: согласовать Реформу организационно, территориально, законодательно, финансово, а также обеспечить ее проведение в жизнь; успешно завершить переговоры, которые должны предоставить протестантской церкви легальный статус и защиту от преследований, добиться гарантий, необходимых в условиях, когда договоры постоянно нарушаются. Регламент, принятый в Мило 16 декабря 1573 г., создает основы организации, в нем говорится о советах и консисториях, а также о приходских и генеральных собраниях. Общие рекомендации неизменны и направлены на решение проблем, связанных с полицией, военными и финансовыми вопросами. Возникли различные федерации: Верхний и Нижний Кверси, Лораге, Альбижуа, Руерг, Фуа, Верхний и Нижний Лангедок. В каждой из этих областей имелся окружной сборщик налогов и три казначея или сборщика государственных средств.

Первое общее собрание католиков и протестантов в Ниме принимает в 1575 г. регламент из 184 статей — прообраз будущих региональных конституций. Этот регламент упраздняет епархиальные собрания, сохраняет совет области под названием Провинциального совета и собрание области под названием Провинциального [68] собрания. Генеральные штаты теперь именуются Генеральными собраниями. В них каждая провинция имеет трех депутатов — одного от дворянства и двух от третьего сословия. Это шаг к будущему удвоению влияния «третьего сословия». Численное превосходство, таким образом, принадлежит демократическому элементу, но нередко случается, что количество дворян превышает предусмотренное. В своей «Всемирной истории» де Ту пишет:

Этот трактат устанавливал во Франции новый вид правления, имеющий все присущие ему компоненты и противоречащий прежней государственности, которая имела свои законы о религии, о гражданском управлении, юстиции, военной дисциплине, свободе торговли, сборе налогов и управлении финансами...

Провинции юго-запада и запада страны вступают в новую Конфедерацию, слегка измененную на заседаниях собрания в Ла-Рошели в 1588 г. Бежавший из Лувра 3 февраля 1576 г. Генрих Наваррский признан защитником реформированных и католических церквей, объединенных друг с другом. Собрания в Сен-Жан д’Анжели (1582 г.) и в Ла-Рошели (1588 г.) свидетельствуют о стремлении гугенотов защититься от «покровительственной тирании». После смерти Генриха III защитник церквей, возведенный на трон, ничего не [69] делает для того, чтобы оказывать действенное покровительство своим единоверцам, дело которых противоречит целям «политиков». После перехода Генриха IV в католичество недоверие сменяется угрожаемым положением. Собрание в Сен-Фуа (1594 г.) принимает постановление, разделившее Францию на 10, а позднее на 9 укрупненных областей, состоявших из нескольких прежних провинций; в каждой области имеется совет, руководимый главой, который избирается из «наиболее почтенных людей с точки зрения возраста, умения, опытности и других качеств, как приобретенных, так и данных ему природой». Эти изменения укладываются в рамки представительской системы правления, уже отмеченной в управлении церковном, и опираются на ту же систему: состав провинциальных собраний набирается из коллоквий, представляющих собой прообраз ячеек региональной администрации. Постановление устанавливает порядок деятельности собраний, точно определяет их цели. Протестанты собираются в Сомюре (1595 г.), в Лудене (1596 г.), затем в Вандоме, Сомюре и Шательро (1597 г.). Положения регламента, принятого в Сен-Фуа, Сомюре и Лудене, отмененные статьей 83 Нантского эдикта, были восстановлены в 1601 г. В период Регентства после собрания в Ла-Рошели протестанты публикуют общий свод положений, касающихся милиции и финансов, который католические историки назвали «Основные [70] законы республики так называемых реформистов».

Политические собрания также определили статус протестантов в государстве. В 1573 г. собрание в Монтобане провозглашает принципы свободы совести, свободы вероисповедания во всем королевстве, восстановления протестантов на всех должностях и доступ для них на любую службу, создания палат, в которых католики и протестанты будут представлены поровну, предоставление крепостей в распоряжение протестантов. Благодаря поддержке «политиков», эдикт в Болье, похоже, удовлетворяет основные из этих требований. В следующем году эдикт, подписанный в Пуатье, частично упразднил их, но сам стал предметом сложных переговоров, которые протестантская партия проводила после обращения Генриха IV в другую веру. Эдиктом, подписанным в Манте (июль 1591 г.), король возобновляет действие «временно и в ожидании общего умиротворения, договор 1577 г. и конвенции Нерака и Флекса». Декларация, принятая в Сен-Жермене (ноябрь 1594 г.) и утвержденная парижским Парламентом (1595 г.), превращает эти решения в государственный закон. Гугеноты прекращают настаивать на равенстве между двумя конфессиями и настойчиво добиваются соглашения, в основе которого будут лежать свобода совести, относительная свобода вероисповедания, содержание пасторов за счет государства, доступ протестантов к любым должностям, доступ [71] протестантов в смешанные судебные палаты и предоставление крепостей. Для занятия некоторых должностей обязателен сертификат принадлежности к протестантизму. Нантский эдикт (1598 г.), в котором отсутствует термин «еретик», частично удовлетворяет протестантов. Если вспомнить другие умиротворяющие эдикты, он отличается от них только тем, что был выполнен.

 

2. Католическая партия.

Небезынтересным аспектом борьбы программ является возможность анализировать, как каждая из двух существовавших партий, в зависимости от обстоятельств, перехватывала идеи своих противников. При этом религиозные идеалы, в зависимости от обстоятельств, маскировали прежние обиды, неудовлетворенные амбиции или стремление к власти. Однако главной идеей остается защита католической монархии. Девиз «одна вера, один закон, один король» в самой своей простоте кажется многим непоколебимым. Без этого девиза невозможно спасение. Король как священник представляется единственным гарантом и духовным защитником. От него ожидают такой реформы церкви, какой она видится дворянству и третьему сословию на Генеральных штатах 1561 г., а до этого — собраниям, как, например, в Бове в 1560 г. Король должен вести нацию к примирению, но он является главой церкви — «больше, чем папой, в собственном королевстве», [72] как заявлял папа Юлий III. Ошибки церкви являются и ошибками короля, и в известной степени на нем лежит вина за них. Ни государство, ни народ, который вновь оказался на стороне протестантских пасторов, не желают разрыва. Отдельные этапы действий католиков соответствуют ходу войн. «Медовый месяц» приходится на время правления Генриха III и частично — Франциска II. В этот период католическая партия сливается с монархией. Отношения между ними портятся в период Регентства и при Карле IX, вплоть до 1568 г., но союз сохраняется до 1576 г. Новое охлаждение отношений возникает в момент подписания эдикта в Болье, который приводит к образованию первой Лиги. Более или менее искренний союз снова наблюдается с момента подписания дискриминационных эдиктов (1577 и 1585 гг.) и полный разрыв — после убийств в Блуа (1588 г.) и вплоть до перехода Генриха IV в католичество, а для некоторых — до папского прощения.

Относительно первого этапа действий католиков можно сказать немногое, кроме создания показного триумвирата. Затем достаточно важным представляется образование первых провинциальных лиг после 1568 г. На Юге, находящемся под угрозой, «вопреки недовольству короля» была создана ассоциация, у истоков которой стояли кардиналы Арманьяк и Строцци, Монлюк и еще трое церковных иерархов, действовавших от имени трех регионов [73] Гиени и Лангедока. То же самое произошло в Анжу в 1566 г. и в Шампани в 1568 г. Вооруженные братства создаются в Дижоне (усилиями королевского наместника Таванна), в Бурже, Шалоне и Отюне. Каждое из них имеет в своем распоряжении деньги, войска, готовые к выступлению, а также эмиссаров и осведомителей. Все члены братств обещают хранить тайну, помогать друг другу и клянутся в покорности и преданности королю. Эти разрозненные группы объединяются с созданием Лиги в 1576 г. в массовом народном движении, входившем в созданную в 1585 г. Лигу (вторую). Эта Лига весьма своеобразна, особенно с политической и социальной точек зрения.

«Монархия, как того хочет господин де Бональд, демократия, как ее представляла себе школа г-на Буше, теократия, как говорил об этом во всеуслышание господин де ла Мен-не, в равной степени содействовали успеху Лиги; они сами также воспользовались этой Лигой» (Ш. Лябитт).

В Лиге 1585 г. одновременно прослеживаются три составляющих: личностная, связанная [74] с конкретным кланом; дворянская, связанная интересами сторонников; городская, связанная с развитием городов и с их значением в жизни нации. В своем труде «Предупреждение об ответственности французских католиков» (1586 г.) Людовик Дорлен призывает к активным действиям против гугенотов: «Они объединяются в Лигу — объединяйтесь и вы; они поддерживают друг друга — поддерживайте друг друга и вы; они платят взносы — платите взносы и вы!» Личный элемент строго подчинен династическим надеждам одного семейства: это семейство Гизов. Монархия будет выставлена на торги в связи со смертью герцога Алансонского, а затем и Генриха III. Династия Валуа, очевидно, обречена. В бумагах Жана Давида, адвоката парижского Парламента, по возвращении из Рима содержится проект, направленный на то, чтобы заменить выродившуюся династию Валуа лотарингцами — потомками Карла Великого, которые одни способны вести войну против еретиков. Франсуа Гиз, герой осады Меца и взятия Кале, его брат кардинал — истинный глава французской церкви после смерти кардинала Турнонского — мертвы, один погиб от удара убийцы в 1563 г., второй — в 1574 г., но это семейство продолжает процветать, «давая зеленые побеги, полные силы духа и тела для совершения высоких и благородных поступков».

Среди этих «побегов» 34-летний Генрих Гиз, он храбр, как его отец Франсуа — победоносный [75] и любимый народом полководец, победитель рейтар при Вимори и Оно (октябрь — ноябрь 1587 г.), столь любимый жителями Парижа; его братья кардинал Гиз, архиепископ Рейнский и герцог Майеннский; его троюродные братья герцоги Омальский и Эльбефский и герцог де Меркер, управитель Бретани, брат королевы, урожденной Луизы Лотарингской. Подставное лицо? Кардинал де Бурбон, ему 64 года, он не отличается большим умом и подписывает манифесты, затем кается в этом перед Екатериной. Это семейство воплощает амбиции дворян и надежды простого народа.

Теперь о дворянской составляющей. В городе Перон, ставшем колыбелью Лиги, 30 марта 1585 г. католические принцы выпустили свой манифест. В нем прописаны две цели: в первую очередь защита католической церкви, а затем политическая и административная реформы. В манифесте звучат нападки на фаворитов: д’Эпернона и Жуайеза, грабящих короля и удовлетворяющих потребности своих друзей и родственников, а также требования о восстановлении дворянства в его привилегиях, об удовлетворении народа, о защите прав Парламентов и должностных лиц, о созыве свободных Генеральных штатов каждые три года. В 1576 г. было ясно выражено стремление «вернуть провинциям и областям королевства права, привилегии, льготы и свободы в прежнем виде, такими, какими они были во времена короля Карла VI».  [76]

Благодаря странному, но вполне объяснимому парадоксу, в этих документах обнаруживаются идеи протестантских публицистов, в частности, Отмана. В них также можно найти идеи протестантизма, возникшие в Нидерландах: Вильгельм Оранский с начала своей политической карьеры рассматривал себя не как подданного, обязанного испанской короне абсолютным повиновением, но как вассала, от которого его сюзерен мог требовать службы лишь в исключительных случаях. Обвинительный акт 1585 г. направлен не против монархии, а против династии Валуа. Результат? Разрушение результатов терпеливого труда королей — собирателей земель; распад королевства на самостоятельные провинции, которые предстают как прообразы суверенных княжеств, где князья поселяют своих сторонников, распоряжаются должностями королевских чиновников, одновременно являющихся чиновниками на их службе. Омаль становится хозяином Пикардии, Гиз — Шампани, герцог Майеннский — Бургундии; Меркер, женившийся на наследнице герцога Бретани, держит эту провинцию в своих руках. Филипп II обеспечивает финансовую и военную поддержку. Пограничные провинции, позже других вошедшие в состав королевства, находятся под наибольшей угрозой. Они же станут последними из примирившихся с Генрихом IV, да и то после длительного торга. И, наконец, последняя составляющая — народная.  [77]

Решающей представляется здесь роль Парижа и других городов. Это «броуновское движение» вокруг отдельных личностей, о которых Летуаль отзывается с незаслуженным пренебрежением. В самом низу можно найти священников: кюре из Сен-Бенуа Буше, кюре из Сен-Северена Прево, а также провинциального дворянина, прокуроров, честных торговцев — фанатичных личностей, руководящих объединениями. Они осуществляют надзор за городскими кварталами, отвечают за агитацию и рекрутируют сторонников из низших судейских чинов и в университетах; они работают среди народа: в портах, на оптовых и розничных рынках, среди цеховых ремесленников, среди мясников и колбасников. Так в подполье формируется армия грядущей революции. Вождями становятся представители семейства Гизов. В стране просыпается дух городов: в июне 1587 г. Лион, Тулуза, Орлеан, Бордо, Бурж, Нант и другие города подписали договор с Парижем. Немногие должностные лица заняли определенную позицию в «День баррикад» (12 мая 1588 г.), но большинство из них начинает «действовать» после убийств в Блуа. Мэры и члены городских советов покушаются на авторитет и полномочия наместников, вторгаются в систему налогообложения, отменяют некоторые налоги и подати, отказываются принимать представителей короля или герцога Майеннского.

Единство — по крайней мере кажущееся — обеспечивается верой и вдохновляется словами [78] проповедников. «Лига думает, говорит, действует только от имени церкви, она проникнута духом церкви» — утверждает Буше. Лигисты заимствуют идеи протестантских публицистов относительно народовластия, но они восхваляют убийство короля и ставят интересы тех, кто живет к югу от Альп выше прав законной власти. Они подтверждают свои симпатии к убийцам Вильгельма Нассауского, выступают против королевы Елизаветы, нападая на принцип наследования престола в Англии. Теории, изложенные в таких произведениях, как «Франко-Галлия...», «Иск к тиранам», «Jure Regni», а также «Добровольное рабство», вдохновленные сходными идеями, проникают в католицизм, к ним присовокупляется священнический дух, их радикализируют и приводят в действие. В то время как кальвинизм отдавал власть уважаемым гражданам, прирожденным лидерам, революционные элементы Лиги желают в Париже овладеть правительством; мелкая буржуазия старается устранить парламентскую аристократию и усесться «на белых лилиях», противопоставляя действиям законных властей выступления, в которых эпизодически участвуют народные массы.

В Париже выступления 15 ноября 1591 г. приводят к созданию внутри Совета шестнадцати настоящего Комитета общественного спасения, к аресту и гибели президента Бриссона и двух советников. Не требует ли кюре [79] из Сен-Бенуа по фамилии Буше на следующий день после этого создания «Огненной палаты»? Этот кульминационный момент отмечает собой настоящий разрыв, дворяне и высшие должностные лица, объединившиеся вокруг герцога Майеннского, ничего не боятся так, как «шумного народного государства и создания республики, в которой нет ни различий в ранге и качествах людей, ни разницы между ними по рождению, при удалении людей низкого происхождения».

Будучи экстремистской в социальном плане, идеология Лиги была экстремистской также и в плане политическом. Берясь за оружие, Лига провозглашает: «Народ создал королей, он же может и уничтожить их», а победителю Генриху IV Лига заявляет: «Французская корона является не наследственной, а выборной... Мы подчиняемся королям, а не тиранам». В декабре 1593 г. в произведении под названием «Le dialoged u maheustre et du manna» (старофранц., «Беседа хозяина и рабочего») предельно четко формулируются принципы клерикального идеала:

Истинными наследниками короны являются те, кто достоин нести Божий знак. Если Богу угодно дать нам короля, принадлежащего к французской нации, да будет благословенно его имя. Если им станет житель Лотарингии, благословенно будет его имя. Если это будет испанец, благословенно его имя, если немец, то его. К какой бы нации он ни принадлежал, [80] если он католик, если он набожен и справедлив, то поскольку все это исходит от руки Божьей, нам его национальность безразлична. Нас волнует не национальность, а вера...

Люди, принадлежащие к этой партии, в конце концов пытаются создать вокруг молодого кардинала Бурбона, старшего брата графа Суассонского, группу, просуществовавшую, однако, очень недолго.

 

3. «Политики», или третья сила.

Под этим названием, над которым две партии издевались или относились к нему с подозрением, возникла вначале идеология, а затем группа убежденных католиков, иногда симпатизирующих протестантизму и видящих мирное решение в объединении всех вокруг монархии. Между двумя группировками — Гизами и «политиками», вступившими в союз с гугенотами — существует третья партия, католическая, ясно понимающая опасность противостояния, первой жертвой которого станет сама Франция. Эта партия состоит из священнослужителей, подобных Марильяку, архиепископу Вьена и Монлюку, епископу Валанса. В нее входят дипломаты, такие, как дю Фур, де Фуа, Ноай и дю Ферье (который был президентом Парламента Парижа и послом в Венеции), а также дворяне — преданные Франсуа де Монморанси, профессора, подобные Турнебу, лигисты, например, Мишель Лопиталь, сторонники ограниченной [81] монархии. «Политики» полагают, что следует отдать приоритет реформе государства при помощи административных мер и изменений в законах, а также реформированию духовенства путем изменения его нравов, социального положения, убеждений, а также успокоению народа и погашению государственных долгов. Истинной проблемой является проблема национального единства: партиям делается предложение сплотиться вокруг правительства, которое мало склонно к тому, чтобы разбираться с религиозными догмами.

С точки зрения Екатерины Медичи, любая инициатива губительна для ее политики. В 1567 г. Екатерина становиться на сторону католиков, за ней следует новый канцлер Жан де Морвилье, епископ Орлеанский, а после 1571 г. и его преемник — канцлер Бираг. Несмотря на удары, которые получает монархия, она удерживает это положение до 1588 г. Политическая тенденция существует вне монархии, у таких людей, как Монтень, мэр Бордо (1581, 1583 гг.) и любитель Боэция: «с гибеллинами я был гвельфом, с гвельфами — гибеллином...» В 1576 г. появляются «Шесть книг о государстве». На фоне всеобщей анархии, идеологических шатаний и правительственного произвола Жан Боден пытается восстановить идею государственности, отстаивая престиж монархии и ее преимущества.

Идеи Жана Бодена стоят в одном ряду с критическими работами, которые были написаны [82] против «Франко-Галлии...». В этих книгах, как, например, в «Французских исследованиях» Паскье, «Состоянии дел во Франции и ее успехах», «Истории французских королей», «О замечательных свойствах королевского правления дю Галлана», в книге «Мемуары и исследования» дю Тийе, а также в произведениях умеренного гугенота де ла Ну выражено глубокое почтение по отношению к королевской власти во Франции, являющейся «законной властью, данной Богом».

Этим теориям, прославляющим королевскую власть — залог преемственности и примирения — на практике противостоит различное поведение людей. После Варфоломеевской ночи флорентийский маккиавеллизм Екатерины Медичи, которая старается разделять и властвовать, подвигает «политиков» на создание самостоятельной военной организации и скрепляет союз умеренных католиков и гугенотов вокруг дела Ну, верного плану Колиньи по завоеванию Нидерландов; к ним примыкают верные приверженцы коннетабля Монморанси и герцога Алансонского. Создание этого союза вдохновлялось возмущением протестантов, желанием обновления со стороны буржуазии, притязаниями вельмож и личными надеждами наследника короны. Все это объединялось в Лигу общественного блага, построенную в лучших средневековых традициях, но на самом деле нежизнеспособную. Помимо герцога Алансонского, беспокойного [83] и взбалмошного, самым известным представителем этой партии был Анри де Монморанси-Данвиль, губернатор Лангедока.

Третий этап создания этой партии наступает после убийства герцога Гиза и примирения Генриха III с королем Наварры. «Политики» присоединяются к королю Наварры постепенно, образуя вокруг него целую группировку. После смерти Генриха III новый король просто обязан в декларации от 4 августа пообещать колеблющимся должностным лицам поддерживать и сохранять католическую религию в целом, «ничего не обновляя и не изменяя ни касательно полиции и выполнения оной ее служебных обязанностей, ни касательно личностей и имущества священников». Король подтверждает в этой декларации свое желание, чтобы его просветил «общий или национальный церковный собор» в соответствии с тем, что он писал 21 июля 1581 года «людям из парламента Парижа, господам с факультета теологии Сорбонны». Это последнее проявление идеи примирения. Монархическое право склоняется перед религиозными принципами, о чем свидетельствует заключение союза между королем, частью дворянства и крупными чиновниками короны, которые ради него пренебрегли Лигой, Сорбонной, парламентом.

Другой элемент представлен умеренной буржуазией. «Законы лишили меня большой [84]работы, — писал тогда Монтень, — они выбрали для меня партию и дали мне хозяина»: с точки зрения закона, Генрих Наваррский является законным наследником престола. Он привлекает к себе некоторых лигистов, стремящихся к соблюдению проформы, поддержке правительства и монархических традиций которые присоединяют, как заявляет Панигароль, епископ д’Асти, «религию к государству, а не государство к религии». Так возникла очень небольшая фракция, отделившаяся от католической партии. Они подвергались нападкам со стороны Совета шестнадцати, который обозначал их тремя зловещими буквами: Р (pendu — повешенный), D (daque — зарезанный), С (chasse — изгнанный). После революционного дня 15 ноября они объединяются с Виллеруа и д’Обре в организованную партию, поразительным манифестом которой является утрированная карикатура на Генеральные штаты, названная «Меннипова сатира».

Последним элементом этой партии являются галликанцы. 5 мая 1593 г. в городе Сюрен архиепископ Буржа Рено де Бон объявляет Пьеру д’Эпинаку, архиепископу Лиона и упрямому лигисту, о том, что король сменил веру. Церемония происходит в Сен-Дени, и галликанский, либеральный и демократический характер этой церемонии оскорбляет Святой Престол. После деликатных переговоров, 17 сентября 1595 г. происходит примирение Генриха IV и папы, к чему [85] настойчиво призывала французская аристократия. «Политики» со своим монархическим планом восторжествовали и восстановили единство страны: верховная власть народа, система выборов, право на восстание — эти понятия встречаются все реже и реже. Ги Кокиль в своих произведениях «Установление французского права», а также «Диалог о причинах несчастий Франции», вновь присоединяясь к идеям президента де Ту, утверждает существование абсолютной монархии, которая является наследственной и защищает галликанские свободы. Продолжается борьба между галликанцами и ультрамонтанами (католиками, преданными папской курии): этой борьбой будет отмечен XVI в.

 

4. Генеральные штаты.

В своем произведении «Аристо-демократическая монархия», представляющем план идеального управления, написанном «по горячим следам» и являющемся «картиной Франции», Тюрке де Майерн утверждает роль, которую должны совместно играть в управлении страной «король, являющийся сердцем королевства, и Генеральные штаты, представляющие собой мозг королевства». Религиозные войны сопровождались частым созывом этих собраний, чего требовали поочередно различные партии. Генеральные штаты, будучи органом ограниченной монархии, от которого отказывается [86] монархия абсолютная, собирались в период системного кризиса: религиозного, экономического и социального, но сводившегося, в конечном счете, к кризису власти. Две черты характеризуют различные созывы Генеральных штатов: дух свободы и растущая смелость. К финансовым вопросам, которые были предлогом для их созывов, быстро добавились политические (Регентство и наследование трона), религиозные (будет ли разрешено свободное исповедание для обеих конфессий), административные (какими способами государственная власть может заставить подданных подчиняться себе), и, наконец, экономические, причем все это сопровождалось бедствиями всех сословий королевства.

Деятельность Генеральных штатов вызывает тяжелые воспоминания, в том числе о великой несбывшейся надежде. А этого ни народы, ни отдельные люди легко не прощают. Смелость Генеральных штатов пугает короля и теоретиков. Частично по их вине, поскольку реакция увлекает их за собой на поддержку абсолютизма, к ним относится и неодобрение, которое окружает Лигу, и гражданские войны, в которых не было победителей. Во всеобщем беспорядке единственным выходом стало заключение союза между военной силой под командованием Генриха IV и парижской буржуазией: это было решение меньшинства и одного человека, которые одержали верх над мятежными группировками заговорщиков.  [87]

 

5. Литература, война и политика.

В течение полувека развитие французской литературы происходило под влиянием войн, вносивших свой вклад в развитие связанных с политикой жанров: памфлета, политического трактата, хроники или политической сатиры. При этом выделяются мощные личности, такие как Монлюк, поэты, открытые в последнее время, Ля Сеппед, которого открыл аббат Бремон, Спонд — протестант, перешедший на склоне лет в католичество, открытый Аланом Боазом, дю Бартаз со своей «Христианской музой» (1574 г.) и величайший из всех — д’Обинье, автор «Весны» и «Трагических поэм» (опубликованных в 1616 г.). Эти произведения иногда оказывали большее воздействие, нежели политические трактаты, подобные трактатам Бодена или опубликованным в 1576 г. трудам Иннокентия Жентийе «Республика» или «Анти-Маккиавелли». Для литературы той эпохи характерна вычурность литературного стиля, а также особое внимание к темам мести и смерти:

Эти поэтические образы, где в различных комбинациях обнаруживаются Огонь (представляющий Дело), Кровь, ассоциирующаяся [88] с войной, Вода — элемент умиротворения, — воссоздают полную страстей атмосферу века ревизии традиционных космологических или теологических идей, крушения старого уклада жизни и начала трудного строительства новой системы» (Л. Февр).  [89]