1. (1) Все это произошло зимой, а с приходом весны из Рима в Брундизий прибыл Квинт Марций Филипп с пятью тысячами воинов, предназначенных для пополнения македонских легионов. (2) За ним как войсковые трибуны следовали Марк Попилий, муж консульского звания, и другие юноши, не менее высокородные. (3) Тогда же в Брундизий прибыл и претор Гай Марций Фигул – ему досталось начальствовать над флотом; все вместе выступили они из Италии, на другой день достигли Коркиры, а на третий – Актия, акарнанской гавани. (4) Отсюда консул, высадившись у Амбракии, сушею направился в Фессалию, а претор, обойдя вокруг Левкаты, вошел в Коринфский залив и, оставивши корабли в Креусе, сам поспешил через Беотию в Халкиду к флоту (налегке – день пути).

(5) В это время Авл Гостилий стоял лагерем в Фессалии подле Палефарсала; он, хоть ничем на войне не отличился, но воинов отучил от распущенности и своеволия, держал их в строгости и о союзниках заботился добросовестно, защищая от всякой несправедливости. (6) Прослышав, что прибывает преемник, он сделал тщательный смотр войску и вывел его при полном параде навстречу консулу. (7) И первая их встреча прошла, как подобало достоинству обоих и званию римских граждан; да и потом, (8) поскольку проконсул остался при войске, они действовали в полном согласии.

(9) Несколько дней спустя консул держал речь перед воинством. (10) Сперва он помянул Персеевы злодеяния – братоубийство и замышленное было отцеубийство, преступный захват царской власти, прочие отравления и убийства, бесчестные козни против Эвмена, обиды, нанесенные римскому народу, разорение союзников вопреки договору.

А насколько все это, сказал он, противно богам, Персей сам узнает в исходе затеянной им войны, (11) ибо бессмертным любезны благочестие и верность, коими достиг своего величия римский народ. (12) Потом Квинт Марций сравнил силы римского народа, уже владеющего всем кругом земным, с силами македонян; сравнил он и войско с войском: уж как велики были полчища и Филиппа, и Антиоха, а римляне справлялись с ними силами, не большими нынешних.

2. (1) Одушевив такой речью воинов, консул принялся обсуждать дальнейший ход военных действий. На сходку явился и претор Гай Марций – он только-только прибыл из Халкиды во главе флота. (2) Решили не медлить в Фессалии и времени даром не тратить, но тотчас же сняться с лагеря и двигаться в Македонию, (3) а претору тем временем постараться и флот подвести к вражеским берегам.

(4) Отправив претора, консул приказал воинам взять с собою съестного на месяц и – на десятый день по принятии войска – снялся с лагеря, (5) а после дня пути созвал проводников и приказал, чтобы каждый из них объяснил в совете, какою дорогой намерен он вести войско; потом, удалив их, обратился к совету: какой же путь счесть за лучший? (6) Одни предпочитали идти через Пифей, другие – по Камбунийским горам, где год назад прошел консул Гостилий, а третьи – мимо Аскуридского озера. (7) Путь до развилки был еще изрядный, а потому обсуждение отложили – решили стать лагерем у развилки дорог, а там посмотреть. (8) Консул повел войско в Перребию; между Азором и Долихой остановились и стали опять совещаться, какой избрать путь.

(9) Тем временем Персей, проведав, что приближается неприятель, но не зная, каким путем, решил занять все проходы своими отрядами. (10) На Камбунийские горы (к перевалу, что зовут Волустанским) он отправил десять тысяч легковооруженных воинов, поставив над ними Асклепиодота; (11) к проходу у крепости над Аскуридским озером (это место зовется Лапатунт) был послан Гиппий с двадцатитысячным отрядом. (12) А сам Персей с оставшимися силами сначала стал у Дия, потом начал метаться по берегу со своей легкой конницей – то к Гераклею, то к Филе и снова к Дию: казалось, он помешался – так был растерян.

3. (1) Между тем консул решил идти мимо Оттолоба, где стояли люди царя. (2) Вперед решили выслать четырехтысячный отряд, чтобы занять выгодное место; начальствовать над ним поставили Марка Клавдия и Квинта Марция, сына консула. (3) Остальное войско шло следом. Дорога, однако, была так крута, ухабиста и камениста, что передовой отряд легковооруженных, едва одолевши в два дня пятнадцать миль, стал лагерем; место, которое они выбрали, зовется Диер. (4) На следующий день они, пройдя еще семь миль, заняли высоту близ вражеского лагеря и послали консулу донесение: враг в виду; место безопасно и во всем выгодно; пусть спешит к ним, как может. (5) Консул был уже встревожен и трудностью выбранного пути, и судьбою маленького отряда, по его воле оказавшегося среди врагов; тут и явился к нему у озера Аскуриды гонец. (6) Ободрившись, консул вывел все свое войско ближе к высоте, занятой передовым отрядом, с выгодою использовав свойства местности: (7) не только вражеский лагерь, до коего было чуть больше мили, но и все пространство вкруг Дия и Филы до самого берега моря широко открывалось с такой высоты взору римлян. (8) Воины, увидавши так близко все поприще войны, и силы царские, и вражескую землю, вспыхнули душой. (9) Окрыленные, требовали они, чтобы консул вел их прямо на врага, однако тот дал им день отдыху после трудного перехода. (10) Лишь на третий день, оставив в лагере охрану, консул двинулся на врага.

4. (1) Гиппий только что отряженный царем для охраны прохода, увидев оттуда римское войско на высоте, приготовил своих воинов к битве и выступил навстречу консульскому войску. И римляне вышли на бой налегке, и враг послал в битву легковооруженных – (2) род войск, всегда готовый завязать сражение. (3) Сойдясь, тут же в спешке метнули дроты – раненых с обеих сторон было много, убитых мало. (4) Раздражившись, сошлись на другой день уже с большими силами и большей злостью. Здесь могла бы решиться судьба войны, если бы хватало места развернуть строй, однако на узком горном хребте едва хватало места стать в три ряда. (5) А потому сразились немногие, большая же часть, главным образом тяжеловооруженные, лишь наблюдала за сражением; (6) а легкая пехота даже забегала вперед по извилинам хребта и нападала с флангов на легкую пехоту противника в местах удобных и неудобных. Раненых и в тот день было больше, чем убитых, когда спустилась ночь и прервала сраженье.

(7) На третий день римский полководец не знал, что делать: оставаться долее на голом гребне горы было невозможно, а отступать – не только позорно, но и опасно – вдруг неприятель ударит ему в тыл с высоты. (8) Ничего другого не оставалось: дерзко начав, и продолжать надобно было дерзко, ведь порою дерзость оборачивается в исходе благоразумием. (9) В любом случае все зашло слишком далеко, и будь противник консула подобен древним царям македонян, римлянам не миновать бы разгрома. Персей, однако, хоть крики и гул сраженья доносились до Дийского берега (миль за двенадцать), где он разъезжал со своею конницей, не подкрепил усталое войско свежими силами и, (10) что еще важнее, не бросился в сражение сам, тогда как римский полководец, будучи в преклонных годах (было ему более шестидесяти) и весьма тучен, принял на себя все ратные труды. (11) С замечательным упорством довершил он дерзкое предприятие: оставив Попилия охранять высоту, сам решился пройти нехожеными местами, Атталу с Мисагеном приказавши прикрыть передовых, которые расчищали путь, (12) а сам с легионами замыкал строй, пустивши перед собой обозы и конницу.

5. (1) Неизъяснимо труден был спуск: срывались животные, катилась вниз поклажа; и четыре мили еще не прошли, а только о том и мечтали, чтобы воротиться назад, будь это возможно. (2) Да и слоны вносили смятенье не хуже неприятеля: дойдя до нехоженых мест, они сбросили погонщиков и подняли такой рев, что всех повергли в трепет, особенно лошадей. Наконец придумали, как их перевести. (3) Несколько ниже по склону вбивали в землю на одном уровне два крепких столба, отставив один от другого чуть дальше, чем на ширину слона; (4) на поперечную балку накладывали доски по тридцати футов длиною, наподобие мостика, и присыпали землею. (5) Еще ниже по склону на малом расстоянии устраивали такой же второй, затем третий мостик, и так далее у каждого обрыва. (6) С твердой земли слон ступал на мостик, но, прежде чем он доходил до края, столбы подрубали, и слон сползал до начала следующего мостика, (7) какой – держась на ногах, какой – скатываясь на заду; когда под ним вновь оказывался ровный мостик, все начиналось сначала, покуда не спустились в долину.

(8) В тот день прошли семь миль или около того, и то больше скатываясь вниз с оружием и прочим грузом, терпя всяческие мученья, так что даже консул, затеявший все это, не отрицал, что теперь враг мог бы уничтожить их всех и малой силой. (9) Ночью достигли небольшой равнины, но осматриваться и раздумывать, опасно ли оставаться в таком отовсюду замкнутом месте, не приходилось – и так уж не ждали стать снова на твердую землю. (10) Здесь пришлось провести и следующий день, ожидая Попилия с остальным войском. И эти солдаты, хоть враг не угрожал им ниоткуда, были измучены трудной местностью. (11) На третий день, соединив силы, двинулись ущельем (у тамошних жителей зовется оно Каллипевк), (12) а на четвертый спустились вниз; шли по-прежнему по бездорожью, однако уже искушенные и обнадеженные: и враг ни с какой стороны не показывался, и море было уж близко, и вышли в поля между Гераклеей и Либетром, где поставили лагерь большей частью на высотах. (13) Тут было место пехоты, но вал охватывал и часть поля, где могла бы стать конница.

6. (1) О том, что неприятель уж тут, Персею сообщили, когда он был в купальне. В испуге, рассказывают, выскочил он из ванны и бросился вон, крича: «Разбит без битвы!» (2) И тотчас пошли чередой трусливые решенья и приказания; так, с перепугу отправил он двух своих друзей: одного в Пеллу – бросить в море хранившуюся в Факе казну, другого в Фессалонику – сжечь корабли; Асклепиодота и Гиппия и бывших с ними воинов он отозвал из гарнизонов – теперь путь врагу был открыт повсюду. (3) А сам Персей, прихвативши в Дие золоченые статуи, чтобы не достались они врагу, погнал местных жителей в Пидну, (4) и если действия консула до той поры могли выглядеть безрассудными, ибо зашел он туда, откуда выйти не смог бы, решись неприятель ему воспрепятствовать, то благодаря Персею опрометчивость обернулась отвагой. (5) И впрямь, ведь римляне могли отсюда выйти двумя путями – через Темпейскую долину в Фессалию или, минуя Дий, в Македонию, однако и тут – и там стояли царские отряды. (6) И если бы царь не дрогнул при первых же признаках опасности и стойко защищался бы, то путь через Темпейскую долину для римлян был бы отрезан – ни отступить, ни продовольствия подвезти! (7) В самом деле, Темпейским ущельем и в мирное-то время пройти нелегко: (8) пять миль там нужно двигаться в таких теснинах, где и навьюченный осел едва проходит, а скалы обрываются так круто, что вниз смотреть – кружится голова и слабеют члены; страшен и рев глубокого Пенея, несущегося через середину долины. (9) И в таком вот месте, грозном по самой природе своей, засели было царские отряды: (10) один при входе у Гонна, другой – в неприступном Кондиле, а третий подле Лапатунта (по-местному – Харака), (11) четвертый же прямо на дороге, в самом узком месте долины, где для охраны довольно и десятка бойцов. (12) Отрежь неприятель путь – и римлянам не было бы ни подвоза, ни отступления, а лишь обратный путь через горы, откуда они только что спустились. (13) Но там, где раз удалось воровски проскользнуть, уже не удалось бы пройти на виду у врага, занявшего высоты; да и воспоминание о недавних тяготах отняло бы всякую надежду на возвращенье. (14) Ничего не оставалось бы в отчаянном этом предприятии, как только уходить через Дий в Македонию, сквозь самую гущу врага. Это тоже дорого стоило бы, если бы боги не отняли у Персея разум, (15) ведь свободного пространства меж подошвой Олимпа и морем немногим более мили; на половину его разлито устье реки Бафир, часть занимает святилище Юпитера либо город; (16) оставшееся же крохотное пространство царь мог закрыть небольшим рвом с насыпью: камней и леса здесь под рукою столько, что можно возвести хоть стену с башнями. (17) Однако царь ничего не видел – внезапный страх ослепил его; он снял свои отряды, оставив все подступы открытыми для врагов, и бежал в Пидну.

7. (1) А консул, обнадеженный царской глупостью и бездеятельностью, видя в них лучшую для себя защиту, отправил в Ларису к Спурию Лукрецию гонца с приказом занять все крепости при Темпейской долине, оставленные неприятелем, и направил Попилия разведать проходы вокруг Дия. (2) Уверившись, что путь открыт везде, он в два перехода дошел до Дия и приказал ставить лагерь под самыми стенами храма, дабы уберечь священное это место от всякого насилия. (3) Вступивши в город, хоть и небольшой, но пышно украшенный, в особенности изваяниями, и укрепленный отлично, консул с трудом мог поверить, что это великолепье брошено было без всякой причины, и опасался какого-нибудь коварства. (4) Потратив день на разведку окрестностей, он снялся с лагеря, надеясь найти в Пиерии вдоволь хлеба, и в тот же день достиг реки Митис. (5) На другой день дошел он до Агасс, и горожане сами сдались ему; а чтобы завоевать сердца и прочих македонян, он обещал гарнизона в городе не оставлять, данью город не облагать, чужих законов в нем не вводить, но удовольствовался заложниками. (6) Покинув Агассы, консул после дня пути стал лагерем у реки Аскорд; однако, чувствуя с удалением от Фессалии все большую нужду в самом необходимом, (7) консул воротился к Дию, и теперь всем было ясно, сколь плачевна была бы участь войска, окажись они отрезаны от Фессалии, – ведь даже отдаляться от нее было небезопасно.

(8) Персей, собравши воинов и полководцев своих, обрушился на начальников сторожевых отрядов и прежде всех – на Гиппия и Асклепиодота, (9) которые-де отдали римлянам ключи от Македонии. Но никто не был в том виноват больше, чем сам царь.

(10) А консул тем временем, завидев с высоты в море флот, понадеялся было, что это подвозят продовольствие, – ведь кругом была страшная дороговизна и почти что голод, – но когда он подошел, оказалось, что грузовые корабли остались в Магнесии. (11) Консул не знал, что и делать, так все оборачивалось против него и само собою без всякого усилия со стороны врага, – но тут, по счастью, пришло донесение от Спурия Лукреция: (12) все крепости над Темпейской долиной и вокруг Филы он держит в своих руках; продовольствия и прочих необходимых вещей найдено там с избытком.

8. (1) Очень обрадовавшись этому, консул повел войско от Дия к Филе, чтобы сразу и тамошний гарнизон укрепить, и воинам раздать хлеб, не тратя времени на подвоз. (2) Такое передвижение войска породило слухи, отнюдь не благоприятствовавшие делу: одни говорили, что консул отступает из страха перед врагом, ибо в Пиерии пришлось бы сражаться, (3) другие – что консул не знает, сколь превратно военное счастье, – он-де думал, что дело его подождет, и упустил то, что держал в руках и чего уж не воротить. (4) Ведь он разом и Дия не удержал, и встревожил врага – тот наконец понял, что все утраченное им по своей вине надобно отбить. (5) Узнав, что консул ушел из Дия, царь воротился туда, восстановил все разрушенное там римлянами, восстановил сбитые было зубцы на стенах, сами стены со всех сторон укрепил, а потом стал лагерем в пяти милях от города с той же стороны Элпея; он думал, что река, трудная для переправы, послужит ему защитой. (6) Элпей берет начало в долине Олимпа, летом мельчает, а зимою вздувается от дождей и образует на камнях огромные водовороты, а прорвавшись к морю, уносит с собою столько земли, что русло становится глубже, а берега – круче. (7) За этой водной преградой царь думал отсидеться до конца лета.

(8) Тем временем консул отправил из Фил в Гераклей Попилия с двумя тысячами воинов. (9) От Филы до Гераклея миль пять, и стоит он меж Дием и Темпейской долиной на скале, нависающей над рекою.

9. (1) Не подведя еще войско к стенам города, Попилий отправил к его должностным лицам гонцов: не лучше ли вам, дескать, испробовать верность и мягкосердечие римлян, нежели их силу? (2) Советы эти не возымели действия на горожан, потому что сторожевые костры в царском лагере у Элпея им были видны. Тогда пошли на приступ и с суши, и с моря, ибо флот уже подошел и стоял у берега; в ход пошло и оружие, и осадные устройства.

(3) Там, где стена была пониже, римские юноши даже цирковое развлечение обратили на пользу ратного дела. (4) В ту пору, покуда не укоренилось нынешнее расточительное обыкновение заполнять цирк всевозможными зверями, еще придумывали различные зрелища, ведь забеги четверками и выступления искусных наездников длились не более часа. (5) Среди прочих выступали и юноши в боевом снаряжении, человек по шестидесяти, а в случаях особенно торжественных и больше. Они показывали боевые приемы и нечто более изысканное, походившее скорей на приемы гладиаторов. (6) Под конец своего представления они строились четырехугольником, плотно сомкнув над головами щиты; первый ряд стоял прямо, второй – пригнувшись, следующие – ниже и ниже, последние стояли на коленях; так делалась наклонная, точно скат крыши, «черепаха». (7) Потом два человека при оружии – меж ними было футов пятьдесят, – грозя друг другу, взбегали вверх по скату по сомкнутым щитам и там, передвигаясь свободно, как будто по твердой земле, то как бы отражали противника с краев «черепахи», то вступали в схватку друг с другом, сходясь посредине.

(8) Такую «черепаху» и придвинули к стене в самой низкой ее части. Воины, стоявшие на верхнем краю, оказались наравне с защитниками стены; их опрокинув, два манипула римлян перебрались в город. (9) Та «черепаха» отличалась от потешной лишь тем, что стоявшие спереди и с боков не поднимали щиты над головою, а ставили перед собой, как в бою, чтобы тело не осталось незащищенным. Потому пущенные со стены стрелы не могли никого уязвить, а те, что попадали в «черепаху», скользили по гладкой ее спине точно дождь, не причиняя вреда.

(10) Взяв Гераклей, консул перенес туда свой лагерь, собираясь как будто бы идти к Дию и оттуда, потеснив царя, в Пиерию. (11) Но он думал уже о зиме и приказал привести в порядок дороги для подвоза продовольствия из Фессалии, выбрать подходящие места для складов и устроить постоялые дворы для доставщиков.

10. (1) Персей оправился наконец-то от страха, каким был поражен, и более всего желал теперь, чтобы остались без последствий все распоряжения, отданные им в испуге, – а велел он в Пелле потопить казну и сжечь флот в Фессалонике. (2) И впрямь Андроник в Фессалонике тянул время, ожидая, что царь опомнится, – так оно и случилось. (3) А вот Никий в Пелле не был так осторожен: он сбросил в море то, что хранилось в Факе, (4) но промах его легко поправили – ныряльщики достали почти что все. И так стыдился царь своего страха, что велел умертвить тайно – сперва ныряльщиков, а потом и Андроника с Никием, чтобы не оставить свидетелей столь безумного приказания.

(5) Тем временем Гай Марций, явившись с флотом от Гераклея к Фессалонике и высадив своих воинов во многих местах побережья, широко опустошил поля, а кто выбежал на их защиту из города, тех несколькими успешными схватками поверг в трепет и загнал обратно. (6) Он грозил уже самому городу, как вдруг защитники его выставили метательные орудия всех возможных видов, поражая снарядами не только тех, кто, бродя вокруг, неосторожно приближался к стенам, но даже тех, кто оставался на кораблях. (7) И потому римляне отозвали своих воинов назад на корабли и, бросив затею с осадой Фессалоники, направились к Энее. Город этот лежит в пятидесяти милях от Фессалоники, напротив Пидны; земли там богатые. (8) Разоривши эти места, двинулись в Антигонию, держась берега. Высадившись тут, они произвели повсюду опустошения и немало добычи снесли с берега на корабли. (9) Потом, однако, на их рассеянные отряды напали македоняне – и пешие, и конные, – которые преследовали бежавших до самого моря, перебив около пяти сотен и в плен взявши не меньше. (10) В отчаянном этом положении, отрезанные от кораблей, римляне пришли в ярость – и от отчаянья, и от негодованья. (11) На берегу возобновилось сраженье; с кораблей им была оказана помощь. Там перебили около двухсот македонян и столько же взяли в плен.

От Антигонии флот двинулся к Палленской области, где сделал высадку, чтобы опустошить тамошние земли, (12) которые принадлежали городу Кассандрии. Земли были самыми богатыми на всем пути римского флота вдоль побережья. Тут римлян встретили царь Эвмен, пришедший из Элеи с двадцатью крытыми кораблями, и пять таких же кораблей, присланных царем Прусием.

11. (1) Ободренный таким подкреплением, претор решился идти на Кассандрию. (2) Этот город был построен царем Кассандром на самом перешейке, соединяющем Палленскую область с остальной Македонией, между морями Торонским и Македонским: (3) тот полуостров, где расположена Кассандрия, вдается в море не меньше, чем знаменитая гора Афон, и обращен к Магнесии двумя мысами, из коих больший зовется Посидейским, а меньший – Канастрейским.

(4) На Кассандрию пошли с двух сторон: у Клит, как их называют, претор провел укрепления от моря до моря, расставив и рогатки, чтобы отрезать путь врагу, а со стороны канала наступал Эвмен. (5) Труднее всего оказалось заполнить ров, недавно проведенный Персеем. Когда претор осведомился, почему нигде не видно куч вырытой земли, ему показали на крытые ходы, объяснив, что здесь стены не так толсты, как старые, а выложены только в один кирпич. (6) Тут претор и решил пробиться в город, а неприятеля обмануть – подвести к стенам лестницы совсем с другого боку и так, внеся сумятицу, отвлечь защитников города.

(7) Гарнизон Кассандрии составляли молодые горожане – немалый отряд, а кроме них – восемьсот агриан и две тысячи столь же воинственных иллирийских пенестов, присланных Плевратом. (8) Покуда они обороняли городские стены, а римляне всею силою к ним подступались, стены крытых ходов были пробиты в мгновенье, и брешь открыла дорогу в город. Он был бы тотчас же взят, если бы в этом месте доставало людей при оружии. (9) Когда известие о таком успехе разлетелось по войску, все радостно зашумели, готовые немедля ворваться в город кто откуда.

12. (1) Вначале неприятель изумился, не понимая, что означает этот внезапный шум. (2) Когда же Пифон с Филиппом, начальники гарнизона, узнали, что город открыт, то бросились через брешь на вылазку с отрядом агриан и иллирийцев, решив, что дело обернется на пользу тем, кто первым ее захватит, и нестройная толпа римлян, (3) которые сходились и созывались отовсюду, чтобы ворваться здесь в город, была отогнана и в беспорядке бежала; их преследовали до самого рва, и, загнанные туда, они падали, заполняя ров своими телами. До шестисот было там убито, а ранены почти что все, кто был застигнут между стеною и рвом. (4) Так погубила претора собственная его затея, и он уже больше не мог ни на что решиться. Не двигалось дело и у Эвмена, приступавшего к Кассандрии сразу с моря и с суши. (5) А поэтому оба решили, раз не удался открытый натиск, расставить под стенами осадные орудия, но прежде усилить стражу, чтобы из Македонии не явилась никакая подмога. (6) Но пока они готовили осаду, десять Персеевых легких судов, присланных из Фессалоники с отборным отрядом галлов, увидев с моря вражеские корабли, дождались ночи и, выстроившись в ряд, самым берегом подошли к городу. (7) Весть о прибытии новых сил к неприятелю заставила и римлян, и Эвмена оставить мысль об осаде. Обогнув мыс, они пристали у Тороны (8) и уж готовы были напасть теперь на нее, но увидели, что город охраняется сильным отрядом, и, бросив пустую затею, двинулись к Деметриаде. Приблизившись, они увидели, что и тут на стенах полно воинов при оружии, а потому прошли мимо и причалили у Иолка с намереньем отсюда напасть на Деметриаду, опустошив прежде здешние места.

13. (1) Тем временем и консул, не желая сидеть в неприятельской земле сложа руки, отправил Марка Попилия с пятью тысячами воинов брать Мелибею. (2) Город этот лежит у подошвы горы Оссы, там, где она обращена к Фессалии; оттуда удобно угрожать Деметриаде. (3) Сначала появление врага всполошило жителей, но затем, взяв себя в руки и преодолев страх, они бросились с оружием к воротам и стенам, туда, где мог подступиться враг, и тотчас его лишили надежды на успех первого натиска. (4) Тут римляне принялись готовиться к осаде и возводить надобные для того сооруженья.

Персей же, узнав, что и к Мелибее приступает войско консула, и в Иолке стоит флот, готовый напасть на Деметриаду, отправил к Мелибею военачальника своего, Эвфранора, с двухтысячным отрядом отборных бойцов. (5) Ему дан был приказ: если сумеет он оттеснить римлян от Мелибеи, пусть тогда тайком войдет в Деметриаду, прежде чем римляне передвинут туда свой лагерь от Иолка. (6) И вот, когда Эвфранор вдруг явился на высотах над Мелибеей, римляне, пораженные страхом, осадные работы оставили и все подожгли. (7) Так римляне ушли от Мелибеи. А Эвфранор, освободив от осады один город, тотчас повел своих к Деметриаде. Ночью он вошел в город, и жители тут уверились, что не только стены сумеют они защитить, но даже поля от опустошения; и действительно, их вылазки против грабителей, бродивших там и сям, оказались небезуспешными – у противника были раненые. (8) Однако претор с царем объехали вокруг городских стен, присматриваясь, нельзя ли где-нибудь подступиться к ним – орудиями ли, живой ли силой. (9) Разошелся слух, будто через критянина Киданта и Антимаха, начальника Деметриады, Эвмен с Персеем договариваются об условиях замирения. Во всяком случае, осада Деметриады была оставлена. (10) Эвмен отплыл к консулу и, поздравив его с успешным вступлением в македонскую державу, удалился к себе в Пергам. (11) Претор Марций Фигул, часть флота отослав на зимовку в Скиат, сам двинулся в Орей, что на Евбее, – из этого города, считал он, всего удобней снабжать войска – и те, что в Македонии, и те, что в Фессалии.

(12) О царе Эвмене пишут очень по-разному. Если верить Валерию Антиату, то он ни претору не помог флотом, хотя тот звал его, отправляя письмо за письмом, ни с консулом добром не расстался, а ушел в Азию, негодуя на то, что ему не позволили-де стоять в одном лагере с римлянами; (13) его не упросили даже оставить римлянам галльских конников, каких он привел с собой; (14) Аттал же, его брат, не только оставался с консулом, но неизменно являл ему искреннюю свою преданность и замечательное усердие.

14. (1) Покуда воевали в Македонии, из Заальпийской Галлии явились в Рим послы от местного царька по имени Балан, а какого племени был он, неведомо; они сулили помощь в войне с македонянами. (2) Отцы-сенаторы благодарили их и послали дары – ожерелье из золота в два фунта весом, золотые чаши в четыре фунта, коня в уборе и всадническое вооружение. (3) За галлами вослед явились памфилийские послы, внесшие в курию золотой венок – был он сделан из двадцати тысяч филиппиков; послы просили дозволения посвятить его Юпитеру Всеблагому Величайшему, возложив в Юпитеровом святилище Капитолийского храма, а также принести жертву на Капитолии, что им и было позволено; (4) желанье памфилийцев возродить старинную дружбу также приняли благосклонно и выслали послам подарки – по две тысячи медных ассов каждому.

(5) Потом выслушали послов царя Прусия, а за ними родосцев. (6) Дело у тех и других было одно – о замирении с Персеем, но вели они речь по-разному. Прусий не требовал – он умолял: он-де за римлян стоял и будет стоять, покуда идет война, (7) однако, когда к нему явились Персеевы послы, он посулил быть их ходатаем перед сенатом; поэтому он просит римлян – если только лежит у них к тому душа – забыть свой гнев, а восстановление мира зачесть в заслугу и ему, Прусию. (8) Так говорили послы царя. Родосцы же надменно перечисляли заслуги свои перед Римом, приписывая себе главную часть его побед – во всяком случае над Антиохом, и присовокупили такие слова: (9) «Покуда римляне с македонянами жили в мире, мы вступили в дружбу с Персеем; дружбу эту разорвали мы против воли – Персей пред нами ни в чем не виновен, – но потому лишь, что римлянам угодно было вовлечь нас как союзников в войну. (10) Уж третий год страдаем мы от этой войны, и море закрыто; а ведь остров наш скуден и надо снабжать его с моря, не то там и жить будет невозможно. (11) Уже нет больше мочи терпеть, потому и отправили мы посольство к Персею в Македонию – объявить, что родосцы желают мира между Персеем и римлянами; объявить о том же явились мы и сюда. (12) И мы подумаем, что предпринять против тех, кто будет помехой прекращенью войны». (13) Не сомневаюсь: даже теперь нельзя такое читать или слушать без негодования, так что можно представить себе, каково было отцам-сенаторам.

15. (1) Как утверждает Клавдий, родосцам ответа не дали вовсе, а только прочитали решенье сената; оно гласило: народ римский велит дать свободу карийцам с ликийцами и грамоты о том отправить к ним тотчас же. (2) Услыхавши это, глава посольства родосского, для чьей велеречивости дотоле и курия казалась мала, упал замертво.

(3) Другие передают, что родосцам все же ответили: народ, мол, римский еще в начале войны узнал от верных людей о переговорах родосцев с Персеем, направленных против государства римлян за их спиною, и если раньше было еще в том сомненье, (4) то теперь родосцы своей речью его рассеяли, как оно всегда и бывает: коварство хоронится, а под конец вдруг все равно себя выдаст! (5) Теперь, значит, родосцы за целый свет решают, войне ли быть или миру? Кивнут – и возьмемся мы за оружие, кивнут – и сложим? Так, значит, не богов уже, а родосцев призывать в свидетели договоров? (6) Неужели? Ну а если их не послушаются и войск из Македонии не отведут, – тогда что? (7) О чем подумают тут родосцы – это их дело, а уж римский народ позаботится воздать каждому городу по его заслугам в этой войне, когда победит Персея, и день этот, верится, недалек! (8) Послам, однако, выслали по две тысячи медью, но родосцы даров не приняли.

16. (1) Потом прочитали письмо консула Квинта Марция о том, как через горы прошел он в Македонию (2) и что на зиму заготовлено продовольствия, отовсюду понемногу, да от эпирцев получено двадцать тысяч мер пшеницы и десять – ячменя на том условии, что за зерно их людям заплатят в Риме. (3) Из Рима консул просил прислать одежды для воинов, а также коней около двух сотен, лучше всего нумидийских, – в тех-де местах их нету совсем. (4) Сенат решил: быть посему. Претор Гай Сульпиций сдал подряд на поставку в Македонию шести тысяч тог и тридцати тысяч туник и двухсот лошадей по запросу консула, а эпирским послам заплатил за зерно; он же представил сенату Онесима, сына Пифона, знатного македонянина. (5) Онесим этот всегда советовал Персею жить с римлянами в мире и убеждал держаться (пусть не всегда, но почаще) отцова, Филиппова, обыкновенья, ведь тот, мол, до последнего дня своей жизни перечитывал договор с римлянами по два раза на дню. (6) Не удержав Персея от войны, Онесим стал то так, то эдак увиливать от дел, которые не одобрял; наконец, увидев, что вызывает подозрение и даже слыша порой обвиненья в измене, Онесим перебежал к римлянам и оказался очень полезен консулу. (7) Представленный сенату, он поведал обо всем об этом, и отцы-сенаторы распорядились числить его союзником, предоставить ему жилье и бесплатное содержание и дать ему в Тарентской области двести югеров земли из общественного поля народа римского и купить ему дом в Таренте. Заботу обо всем этом возложили на претора Гая Децимия.

(8) Ценз, проведенный в декабрьские иды, был строже, чем прежний: у многих отобрали коней и среди прочих у Публия Рутилия – того, что, будучи народным трибуном, яростно нападал на цензоров; из трибы его тоже исключили и перевели в эрарии. (9) Поскольку половину денежных поступлений этого года квесторы по решению сената назначили цензорам для общественных построек, (10) Тиберий Семпроний на деньги, переданные лично ему, откупил в казну дом Публия Африканского, что за Старыми лавками у изваяния Вортумна, а с ним – мясные и другие ближайшие лавки (11) и озаботился сооружением базилики, которая потом стала зваться Семпрониевой.

17. (1) Год близился к концу – только о том и было разговоров, кто будет избран в консулы на следующий год, чтобы закончить наконец войну с македонянами. (2) Сенат постановил: Гнею Сервилию явиться как можно скорее для проведения выборов. (3) Решение сената претор Сульпиций направил к консулу, а спустя несколько дней зачитал послание консула с распоряженьем выборы назначить на день <...> и с обещанием явиться в Рим накануне этого дня. Консул и вправду поспешил, так что выборы состоялись точно в назначенный день. (4) Консулами избрали Луция Эмилия Павла повторно, на четырнадцатый год после первого его консульства, и Гая Лициния Красса. (5) На следующий день были избраны преторы – Гней Бебий Тамфил, Луций Аниций Галл, Гней Октавий, Публий Фонтей Бальб, Марк Эбутий Гельва, Гай Папирий Карбон. (6) Забота о Македонской войне торопила: (7) решили, что все новоизбранные тотчас же бросят жребий о провинциях, чтобы, как только выяснится, какому консулу досталась Македония, какому претору – флот, они тотчас стали обдумывать и готовить все для войны, а если бы дело потребовало, обсудили и в сенате. (8) Латинские празднества решили устроить тотчас по вступлении консулов в должность, как только позволят требования благочестия, чтобы не задержать консула, выступающего в Македонию. (9) Все порешилось так: консулам – Италия и Македония, а преторам, помимо двух судебных должностей в Риме, флот, и Испания, и Сицилия, и Сардиния. (10) Консулу Эмилию досталась Македония, Лицинию – Италия. Претору Гнею Бебию выпала городская претура, Луцию Аницию – судебные дела с иноземцами и особые поручения от сената; Гнею Октавию – флот, Публию Фонтею – Испания, Марку Эбутию – Сицилия, Гаю Папирию – Сардиния.

18. (1) Тотчас стало ясно, что Луций Эмилий будет весьма решителен в македонских делах, и не только потому, что он был искушен в воинском деле, – все видели, что денно и нощно он размышляет лишь о македонской войне. (2) Первым делом он добился того, чтобы сенат отправил в Македонию легатов – осмотреть войско и флот и доложить о нуждах сил сухопутных и морских, (3) а еще чтобы разведали они, как смогут, сколько у царя войска, что нами занято, что неприятелем, стоят ли еще римляне в горах или уже прошли все теснины и спустились на равнину, (4) и кто из наших союзников надежным кажется, кто сомнительным и перекидчивым, а кто – прямо недругом, и сколько собрали припасов, и где подвозят их по морю, а где – по суше, и что делалось этим летом на суше и на море, – ведь хорошо зная все это, можно будет уверенно принимать и дальнейшие решения. (5) Сенат поручил консулу Гнею Сервилию отправить в Македонию троих по усмотрению Эмилия. Два дня спустя отправились туда Гней Домиций Агенобарб, Авл Лициний Нерва и Луций Бебий.

(6) Пришли известия о двух каменных дождях, случившихся на исходе этого года, раз в римской земле и раз в округе Вей – оба раза совершались девятидневные священнодействия. (7) И двое жрецов умерло этим годом – фламин Марса Публий Квинктилий Вар и децемвир Марк Клавдий Марцелл; его заместил Гней Октавий. (8) И в зрелищах стало больше пышности: передают, что на цирковых играх, устроенных курульными эдилами Публием Корнелием Сципионом Назикой и Публием Лентулом, вывели шестьдесят три леопарда и сорок медведей, а также слонов.

19. (1) В консульство Луция Эмилия Павла и Гая Лициния в мартовские иды, в начале нового года, когда отцы-сенаторы ожидали прежде всего, что доложит им о македонских делах консул, коему досталась эта провинция, Эмилий Павел сказал, что докладывать пока нечего, ибо послы еще не вернулись; (2) впрочем, они уж в Брундизии, (3) плыли долго – их дважды сносило назад к Диррахию. А теперь он, Эмилий Павел, как только узнает все, что надобно знать, доложит сенату, и ждать осталось совсем немного. (4) А чтобы не задержаться ему с выступлением из Города, уже назначен день Латинских празднеств – канун апрельских календ, и оба они с Гнеем Октавием, исполнив обряд, готовы будут отправиться по первому слову сената; (5) а здесь в его отсутствие всем распорядится сотоварищ его Гай Лициний: он и подготовит, и отправит все, что надобно для войны; покуда же, сказал Эмилий Павел, послушаем иноземных послов.

(6) Первыми позвали послов из Александрии, от царей Птолемея и Клеопатры. (7) В скорбной одежде, с отпущенными бородами и волосами вступили послы в курию, держа в руках масличные ветки, и пали ниц, а речь их была еще жалостнее, чем вид. (8) В то время Антиох, царь Сирии, когда-то побывавший в Риме заложником, под благовидным предлогом возвращения царства старшему Птолемею (9) вел войну с его младшим братом, владевшим тогда Александрией, и, одолев его в морском сражении при Пелусии, спешно навел мост через Нил, переправился с войском и самой Александрии грозил осадой; вот-вот, казалось, богатейшее из царств окажется в его руках. (10) Жалуясь на это, александрийские послы молили сенат оказать помощь царству и царям, дружески расположенным к римской державе; (11) заслуги римского народа пред Антиохом, говорили они, столь велики и слово его столь веско для всех царей и народов, что стоит ему отправить послов к Антиоху и объявить, что неугодны сенату войны с царями – союзниками Рима, как он тотчас отступится от стен Александрии и уведет войско в Сирию; (12) а если промедлят римляне, то скоро явятся к ним сами Птолемей и Клеопатра, изгнанные из царства, и стыдно будет народу римскому, что ничем не помог он союзникам, когда судьба их висела на волоске. (13) Отцы-сенаторы, дрогнув сердцем, тотчас отправили послами Гая Попилия Лената, Гая Децимия и Гая Гостилия, дабы уладить дело миром. (14) Велели им идти сначала к Антиоху, потом к Птолемею и объявить: кто станет препятствовать заключению мира, тот римскому народу впредь не друг и не союзник.

20. (1) Через три дня эти послы отбыли из Рима вместе с александрийцами, а в последний день Квинкватрий вернулись послы из Македонии, столь долгожданные, что консулы готовы были тотчас созвать сенат, но время было позднее, и заседанье отложилось до будущего дня. (2) Послы сообщили, что войско вступило в пределы Македонии, преодолев теснины нехожеными местами, и было в том больше опасности, чем проку: (3) Пиерия, куда они держали путь, в руках царя; лагерь римлян так близко от неприятельского, что разделяет их только поток Элпея; царь сам сраженья не дает, а у наших нет сил его принудить к этому; (4) помехой военным действиям была и зима; в бездействии проедают воины хлеб, которого осталось не больше чем на шесть дней. А у македонян, говорят, тридцать тысяч человек при оружии. (5) Будь у Аппия Клавдия под Лихнидом крепкое войско, он мог бы отвлечь царя, заставив его воевать на две стороны, но сейчас сам Аппий с оставшимися силами в большой опасности, и нужно либо поторопиться послать туда настоящее войско, либо нынешнее вывести оттуда совсем. (6) От войска, продолжали послы, отправились они к флоту и там узнали, что часть моряков погублена мором, а часть (в большинстве сицилийцы) разошлась по домам, людей на кораблях недостает, а те, что остались, ни денег не получают, ни одежды. (7) Эвмен же со своим флотом как пришел, так и ушел, словно ветром их занесло, и видно, нету постоянства в царе. Но насколько ненадежен во всем Эвмен, настолько же, говорили они, замечательна преданность его брата Аттала.

21. (1) Послов выслушали, и тут Луций Эмилий сказал, что теперь настал его черед доложить о военных делах. (2) Сенат постановил, чтобы для восьми легионов консулы и народ избрали по равному числу войсковых трибунов; однако в этот год решили избирать только тех, кто уже побывал на высокой государственной должности; (3) затем из всех войсковых трибунов Луцию Эмилию предстояло выбрать себе, кого он пожелает, для двух македонских легионов. Постановлено было также, что по завершении Латинских торжеств консул Луций Эмилий и претор Гней Октавий, которому достался флот, отправятся к месту службы. (4) К ним присоединили и претора Луция Аниция, ведавшего разбором дел с иноземцами: сенат распорядился, чтобы он сменил в Иллирии под Лихнидом Аппия Клавдия. (5) Набор войск возложили на Гая Лициния. Он получил приказ набрать семь тысяч римских граждан и двести всадников, (6) от союзников-латинов потребовать семь тысяч пеших и конных две сотни, (7) а Гнею Сервилию, ведавшему провинцией Галлией, написать, чтобы он набрал шестьсот конников. (8) Такое войско Лициний должен был со всей возможной поспешностью направить к сотоварищу в Македонию с тем, чтобы было там не более двух легионов по шесть тысяч пеших и по триста всадников; оставшихся распределить по гарнизонам. (9) А тех из них, кто окажется негодным к военной службе, отпустить. Союзникам велели предоставить пехоты десять тысяч человек и восемьсот конников. (10) Эти силы приданы были Аницию сверх двух легионов, которые ему велено было перевезти в Македонию; в легионах этих было по пять тысяч двести пехоты и по триста конников. И для флота набрали пять тысяч моряков. (11) Консул Лициний получил приказ держать свою область двумя легионами, а к ним добавить силы союзников – десять тысяч пеших и шестьсот конных.

22. (1) Когда сенатские постановления были приняты, Луций Эмилий, выйдя из курии, держал речь перед народом: (2) «Я, кажется, заметил, квириты, что теперь, когда жребий вверил мне провинцию Македонию, вы изъявили радости больше, чем прежде, когда я был избран консулом или вступал в должность, – (3) и все потому, что вы почитаете меня способным закончить затянувшуюся эту войну, как того требует величие народа римского. Надеюсь, благоволением богов выпал мне этот жребий – да не оставят они нас и впредь! (4) Но все это мои предчувствия и упования, и лишь одно осмеливаюсь сказать вам твердо: я не пожалею сил, чтобы оправдать возлагаемые на меня надежды. (5) Какие нужны для этого приготовления, решил сенат, а исполнять решения будет мой сотоварищ, ибо я должен отправляться немедленно – так угодно сенату, и я не медлю, а Гай Лициний, муж славный, подготовит все столь же усердно, как если бы сам шел воевать.

(6) А вы здесь не будьте легковерны и опасайтесь слухов, идущих неведомо от кого, а верьте только тому, что я сам отпишу сенату и вам, и вот почему. (7) Я заметил, что нет человека, настолько презирающего молву, чтобы не дрогнуть перед нею душой: так выходит всегда, и в этой войне – особенно. (8) Ведь нынче у нас знатоки повсюду, даже – на все воля богов! – на пирушках, и войско в Македонию они готовы вести хоть сейчас: уж они-то знают, где лагерем стать, где стражу оставить, каким проходом и в какую пору войти в македонскую землю, где склады устроить, где припасы морем подвозить и где сушею, когда с врагом схватиться и когда затаиться; (9) а уж если сделано что не так, как они рассудили, эти люди обвиняют консула, точно он перед ними ответчик. (10) Так они мешают тем, кто и вправду действует, ведь не всякий умеет с такой стойкостью вынести злобные толки, как сумел Квинт Фабий, который позволил пустословам умалить его власть, но не пожелал искать доброй славы в ущерб государству. (11) Нет, я не из тех, квириты, кто утверждает, будто полководцам нет нужды в советах. Клянусь, скорее спесивым, нежели мудрым назову я того, кто во всем уповает на собственный ум. (12) К чему я клоню? А вот к чему: прежде всего полководцев должны наставлять люди разумные, особенно сведущие и искушенные в военных науках, потом те, что участвуют в деле, знают местность, видят врага, чувствуют сроки, – словом, те, что в одном челне со всеми плывут сквозь опасности. (13) И если кто-то из вас уверен, что в этой войне может дать мне советы, полезные для государства, пусть не откажется послужить ему и отправляется со мной в Македонию. Корабль, коня, палатку, подорожные – все он от меня получит. (14) Ну а кому это в тягость, кому городская праздность милее ратных трудов, тот пусть с берега кораблем не правит. (15) В Городе довольно пищи для разговоров – пусть ею и насыщается, а нам хватит и походных советов».

(16) С этой сходки консул отправился на Альбанскую гору, совершил, как положено, жертвоприношения на Латинских празднествах (это было в канун апрельских календ) и сразу оттуда выступил в Македонию вместе с претором Гнеем Октавием. (17) Консула, как передают, провожала толпа гуще обычного, и люди прямо-таки с уверенностью предрекали конец Македонской войны, и скорое возвращение консула, и великий триумф.

23. (1) Пока все это происходило в Италии, Персей наконец собрался довершить начатое было дело – скрепить союз с иллирийским царем Гентием, хоть и не хотелось ему, ибо это требовало расходов, (2) но когда увидал он, что римляне уже стоят в ущельях на подступах к Македонии и настал решительный час, то рассудил, что откладывать некуда и отправил к Гентию одного из вернейших своих друзей, Пантавха, поручив ему исполнить все, о чем прежде сговорился с Гентием другой посол, Гиппий: царю иллирийцев – три сотни талантов серебром и обмен заложниками. (3) Пантавх встретил Гентия в Метеоне, у лабеатов, там принял от него клятву и получил заложников. Отправил и Гентий своего посла Олимпиона требовать того же от Персея; (4) с Олимпионом послал он и людей принять деньги. Кроме того, по наущению Пантавха он назначил тех, кому идти с македонянами в посольство на Родос, – это был Парменион и Морк. (5) Отправляться на Родос они должны были только после того, как Персей со своей стороны даст клятву, заложников и деньги: именами обоих сразу царей можно-де будет подвигнуть Родос к войне с Римом, (6) а уж если заручиться поддержкой родосцев (безраздельно владевших в ту пору морскою славой), то не останется римлянам надежды на успех ни на суше, ни на море.

(7) Персей вышел встречать иллирийцев к Дию, где все свершилось согласно договору и в окружении всей Персеевой конницы, приведенной им из элпейского лагеря: (8) царь желал, чтобы его всадники одушевились при виде того, как освящается союзный договор его с Гентием. (9) На виду у всех обменялись и заложниками, люди Гентия отправились за деньгами в Пеллу, в царскую казну, а послам, отправлявшимся вместе с иллирийцами на Родос, приказано было садиться в Фессалонике на корабль. (10) Там в это время был Метродор, только что прибывший с Родоса; ссылаясь на Динона и Полиарата, первых людей государства, он утверждал, что родосцы к войне готовы. Этого Метродора и поставили во главе совместного с иллирийцами посольства.

24. (1) В это же время Персей обратился к Эвмену и к Антиоху с одинаковыми предложениями, подсказанными самим положением дел. Свободное государство и царская власть, сказал он, – враги по самой природе своей. (2) Римляне царей бьют поодиночке и, хуже того, натравливают друг на друга, и это подло: (3) Филиппа они подавили при пособничестве Аттала, Антиоха одолели с помощью Эвмена и не без поддержки Филиппа, отца Персеева; теперь Эвмен с Прусием ополчаются против самого Персея. (4) А если падет Македонское царство, наступит черед Азии, которую римляне и так уже отчасти подчинили себе под предлогом освобождения городов, а там и до Сирии дело дойдет. (5) Римляне и так уже Прусия ставят выше Эвмена и лишают Антиоха его победной награды – Египта. (6) Так что пусть цари поразмыслят и озаботятся тем, как принудить римлян к замирению с ним, Персеем, или же – если римляне станут упорствовать в своей нечестивой войне – как царям всем вместе против них ополчиться.

(7) К Антиоху Персей обратился открыто, а к Эвмену отправил посла под предлогом выкупа пленных, но в действительности было между ними что-то более темное, так что римляне, и без того не любя и подозревая Эвмена, теперь из-за обвинений худших, хотя и ложных, стали видеть в нем предателя и почти что врага. (8) А оба царя между тем усердно состязались друг с другом в коварстве и алчности. (9) Был там критянин Кидант, один из приближенных Эвмена. Он и раньше вел переговоры с людьми Персея: сначала у Амфиполя с Химаром, своим соплеменником, служившим Персею, потом подле Деметриады с Персеевыми полководцами Менекратом и Антимахом. (10) А нынешний Персеев посол Герофонт еще раньше дважды побывал послом у Эвмена. (11) Переговоры эти были все тайными, и об этих посольствах шла дурная молва, но никто не знал, о чем говорилось там и было ли какое-нибудь соглашение между царями.

25. (1) Эвмен не хотел победы Персея и не собирался помогать ему в войне – не столько из-за старинной вражды их отцов, сколько из-за их собственной взаимной ненависти. (2) И так ревнивы были цари к успехам друг друга, что Эвмен не вынес бы зрелища Персеевой мощи и славы, которую доставила бы ему победа над Римом. (3) Да и Персей, как замечал Эвмен, с самого начала войны стал искать путей к замирению, и чем ближе была опасность, тем быстрее оставлял он помыслы о чем-то ином. (4) Римляне тоже – и сами полководцы, и сенат – не прочь были закончить эту войну, ибо, затянувшись сверх ожидания, она стала тяжела и невыгодна. (5) Убедившись, что обе стороны одинаково желают конца войны, и опасаясь, что это выйдет само собою, ибо сильные устали, а слабые трусили, Эвмен страстно захотел продать свои миротворческие услуги. (6) И он то обещал Персею отказать римлянам в помощи на суше и на море, то добиться от них мировой, и за все выговаривал мзду – за невмешательство тысячу талантов, за пособничество в заключении мира тысячу пятьсот. (7) И в том и в другом он выказывал готовность не только клятву дать, но и заложников.

(8) Понуждаемый страхом, Персей торопился приступить к делу и тотчас повел речь о заложниках: сошлись на том, что их примут и отправят на Крит. (9) Но когда речь зашла о деньгах, Персей заколебался: плата-де для столь славных царей – всегда срам и низость, брать ли, давать ли, но особенно брать; (10) ради мира с римлянами он от расходов-де не отказывается, но заплатит потом, когда дело сделается, а пока деньги полежат на Самофракии в храме. (11) Эвмен не видел разницы в том, где будут деньги – на Самофракии, тоже подвластной Персею, или в Пелле, и думал только о том, чтобы хоть сколько-нибудь получить в руки. (12) Так цари и ставили друг другу ловушки, но не добились ничего, кроме худой славы.

26. (1) И не только это упустил Персей из-за своей скаредности, когда, заплати он Эвмену, мог либо добыть себе через него мир, который стоило купить хоть за часть царства; либо, если бы оказался обманут, мог выставить перед римлянами Эвмена мздоимцем и навлечь на него – поделом – их вражду. (2) Нет, еще раньше готовый уже союз с Гентием провалил Персей своей скупостью. Упустил он и мощную подмогу галлов, бродивших тогда по Иллирии. (3) Шло к Персею десять тысяч конников и столько же пехотинцев, быстрых, как конники, – в сражении они вскакивали на коней, потерявших всадников, и продолжали бой. (4) Договор с галлами был такой: по прибытии каждый конный получал десять золотых, пеший пять, а вождь – тысячу. (5) Персей с половиною своего войска шел из элпейского лагеря им навстречу, объявляя по окрестным селениям и городам вдоль дорог сбор продовольствия, чтобы всего было вдоволь: хлеба, вина, скота. (6) Сам он вез дары галльским начальникам – коней, конские уборы, плащи; было у него и золото, но самая малость, чтобы раздать немногим, а толпу он думал завлечь посулами. (7) Дойдя до города Алманы, Персей стал лагерем на берегу Аксия, а галльское войско уже дожидалось обещанных денег подле Десудабы, в стране медов. (8) Туда Персей отправил одного из своих придворных, Антигона, с приказом: перенести лагерь к Билазоре (это в Пеонии), а начальникам всем явиться в лагерь царя. А стояли галлы в семидесяти пяти милях от царского лагеря и Аксия. (9) Антигон исполнил царское поручение и от себя сказал, сколь много всякого добра припас для них царь заботливою рукой, так что путь им лежит среди полного изобилия, и какими подарками встретит царь их старейшин – будет там и одежда, и золото, и кони. На это галлы сказали, что там видно будет, (10) и спросили, привез ли он с собой золото, чтобы сейчас же раздать, как условлено, каждому коннику и пехотинцу. (11) Ответа не последовало, и тогда Клондик, галльский царек, сказал Антигону: «Ступай к царю и скажи: галлы с места не сдвинутся, покуда не получат золота и заложников!»

(12) Когда царю об этом доложили, он собрал совет, но, увидев, к чему все станут склонять его, и привыкши лучше стеречь казну, чем царство, принялся твердить, что галлы и вероломны и дики, что и в прежние времена от них многие пострадали (13) и что опасно впускать в Македонию такую большую толпу – как бы не натерпеться от этих союзников больше, чем от врагов-римлян. Довольно-де будет и пяти тысяч всадников, которые будут и на войне полезны, и не так многочисленны, чтобы их бояться.

27. (1) Всем было ясно, что царь боится только платить, но никто не отваживался подать ему совет, хоть тот и просил его, и снова Антигон отправился к галлам объявить, что царю надобны только всадники, числом пять тысяч, а остальных он не держит. (2) Услышав это, варвары подняли ропот. Возмущались оставшиеся без дела: понапрасну-де снялись с места. А Клондик вновь спрашивает: есть ли у царя с собою золото хоть для тех пяти тысяч, которых он хочет? (3) Но Антигон снова пустился в околичности, и галлы, не тронув лукавого вестника, на что он и сам едва ли надеялся, воротились к Истру, опустошив по пути придорожные области Фракии. (4) А ведь стоило провести этих галлов по ущелью Перребии в Фессалию, и они бы не только поля ее опустошили до последней травинки, оставив римлян без надежды на пропитание, (5) но и города сравняли бы с землей, а Персей тем временем спокойно стоял бы у Элпея, не пуская римлян за реку, чтобы не вступились они за союзников. Да и о своих делах пришлось бы римлянам призадуматься: (6) потеряв Фессалию, они уже не могли бы ни оставаться на месте, ибо здесь кормились они, ни продвигаться вперед, ибо прямо против них был македонский лагерь. (7) Отказавшись от галлов, Персей привел в изрядное уныние своих воинов, возлагавших надежду на эту подмогу.

(8) Той же скаредностью оттолкнул Персей и царя Гентия. Это было так: отсчитав в Пелле его посланцам триста талантов, царь позволил им наложить на эти деньги свою печать, (9) десять талантов из них он отправил Пантавху с приказом тотчас вручить их Гентию, а оставшиеся деньги, меченные иллирийской печатью, поручил везти свои людям, часто останавливаясь в пути, (10) а у македонской границы остановиться и ждать гонцов от Персея. (11) Получивши ничтожную часть денег, Гентий поддался наконец непрестанным уговорам Пантавха, подбивавшего его раздразнить римлян какой-нибудь злостной выходкой, и заключил под стражу Марка Перпенну и Луция Петилия, римских послов, только что прибывших к нему. (12) Узнав об этом, Персей рассудил, что теперь Гентию войны с Римом никак уж не миновать, и распорядился воротить людей, посланных было к нему с деньгами. Он как будто имел одну заботу – чтобы римляне, победив его, получили добычу побогаче.

(13) Вернулся тогда и Герофонт от Эвмена, а о чем они говорили, осталось тайной. Но дело шло о пленных – это и сами македоняне разгласили, и Эвмен сообщил консулу во избежание подозрений.

28. (1) Когда Герофонт вернулся от Эвмена, Персей, отчаявшись, отправил к Тенедосу сорок легких судов под началом Антенора и Каллиппа, и еще пять «рыбок» впридачу, (2) чтобы оттуда они охраняли суда, вразброд идущие через Кикладские острова в Македонию с хлебом. (3) Выйдя из Кассандрии, суда Антенора дошли сперва до гавани, что под горою Афон, оттуда спокойным морем – до Тенедоса, где отпустили с миром стоящие в тамошней гавани открытые суда родосцев и начальника их Эвдама. (4) Затем, узнав, что с другой стороны острова Эвменовы таранные корабли под началом Дамия, став в устье гавани, (5) удерживают там пятьдесят грузовых судов, Антенор поспешно обогнул остров и, угрожая неприятелю, заставил его убрать корабли, а грузовые суда отправил в Македонию в сопровождении десяти легких, так, чтобы они, обеспечив грузам безопасный путь, вернулись к Тенедосу. (6) Те воротились на девятый день, когда флот уже стоял у Сигея. Отсюда двинулись к Суботе – это остров между Элеей и Хиосом. (7) Так вышло, что на другой день после прибытия флота к Суботе тридцать пять судов, так называемых «коневозов», с галльской конницей на борту, отправились из Элеи к Фанам, хиосскому мысу, откуда могли добраться до Македонии. (8) Они были посланы к Атталу Эвменом. Когда с дозорной башни Антенору подали знак, что суда эти в море, он отчалил от берега и встретил их между Эритрским мысом и Хиосом, в самом узком месте. (9) Эвменовы флотоводцы не ждали встретить в этом море флот македонян: они думали, что это римляне, либо Аттал, либо какие-то люди Аттала, отпущенные им из римского лагеря в Пергам. (10) Когда же суда сблизились и ясно видны стали и очертанья кораблей, и мельканье весел, и загнутые носы, то стало ясно, что это враг; тут началось смятение. (11) Сопротивляться не надеялись – «коневозы» были неповоротливы, и галлы плохо переносили даже спокойное море; (12) поэтому те, кто был ближе к побережью материка, пустились вплавь к Эритрам, а другие – на всех парусах к Хиосу, а там, бросив лошадей, в беспорядке кинулись к городу. (13) Но македоняне, высадившись ближе к нему и в более удобном месте, вышли наперерез бегущим галлам и перебили одних на дороге, а других – перед городскими воротами, ибо хиосцы, не разобрав, кто кого преследует, ворота заперли. (14) Примерно восемьсот галлов было убито, двести взято в плен; лошади частью погибли с затонувшими кораблями, а уцелевшим македоняне на берегу перерезали поджилки. (15) Двадцать же лошадей отменной стати Антенор велел отправить вместе с пленниками в Фессалонику на тех же десяти суденышках, что посылал и раньше; он приказал им, как только смогут, вернуться к флоту; а он подождет их у Фан. У города он простоял три дня, (16) потом двинулся к Фанам и по возвращении десяти легких судов, воротившихся быстрей ожидаемого, переправился Эгейским морем на Делос.

29. (1) Тем временем римские послы Гай Попилий, Гай Децимий и Гай Гостилий, отправившись от Халкиды на трех квинкверемах, прибыли на Делос, где обнаружили сорок македонских легких судов и пять Эвменовых квинкверем. (2) Все были здесь в безопасности – порукою в том была святость острова и его храма, где вперемешку отсиживались и римляне, и македоняне, и Эвменовы моряки – священная сень понуждала к перемирию. (3) Но когда появлялись в море груженые суда, то с дозорных башен подавали знак Антенору, Персееву флотоводцу, (4) и тогда он гнался за ними с частью своих судов (остальные стояли между Кикладскими островами) и всех топил или грабил, не трогая только те корабли, что шли в Македонию. Попилий помогал кому мог со своими или Эвменовыми судами, (5) но македоняне, выходившие ночью обычно на двух или трех кораблях, ускользали. (6) В это время послы македонян и иллирийцев прибыли на Родос. Внушительность их посольству придавало не только появление кораблей, бороздящих Эгейское море между Кикладами, но и само содружество царей Персея и Гентия, а также слухи о приближении немалого галльского войска, конных и пеших. (7) Тут Динон с Полиаратом, стоявшие здесь за Персея, одушевились, и послы получили не просто любезный ответ, но прямое обещание родосцев: всем своим влиянием они положат войне конец, (8) а потому и сами цари пусть в спокойствии ожидают мира.

30. (1) Настала весна, и новые полководцы явились в провинции: консул Эмилий – в Македонию, Октавий – в Орей, где стоял флот, Аниций – в Иллирию воевать с Гентием. (2) У этого Гентия, сына царя иллирийцев Плеврата и Эвридики, было два брата, один кровный и единоутробный, по имени Платор, а второй, Каравантий, был рожден Эвридикой от другого отца. (3) Этого Гентий опасался меньше как безродного, а Платора и двух его друзей, Эттрита и Эпикада, мужей весьма деятельных, предпочел убить, чтобы спокойнее было царствовать. (4) Ходили слухи, что он позавидовал брату, когда тот обручился с Этутою, дочерью дарданского вождя Монуна, и как бы получил себе вместе с женою все дарданское племя. Это было похоже на правду, ведь Гентий, убив брата, и впрямь женился на этой девице. (5) А избавившись от страха перед братом, Гентий стал невыносим для соплеменников, ибо природную свою необузданность усугублял пьянством. (6) Он-то, поддавшись, как уже было сказано, подстрекательствам, вступил в войну с Римом и собрал свои силы в Лиссе, всего пятнадцать тысяч воинов. (7) Отсюда Гентий отправил брата Каравантия с тысячью пеших и пятью десятками конных на племя кавиев, чтобы подчинить их силой или угрозами, а сам пошел к Бассании, городу в пяти милях от Лисса. (8) Жители Бассании были союзниками римлян. Гентий выслал людей попытать их, не передадутся ли, но те предпочли терпеть осаду. (9) Каравантия у кавиев встречали по-разному – в Дурнии приняли приветливо, в Каравандис не пустили, а когда он стал опустошать земли этого городка, люди с полей, сбежавшись, убили несколько воинов.

(10) К тому времени Аппий Клавдий, пополнив свое войско силами буллидцев, аполлонийцев и диррахийцев, покинул место зимовки и стоял лагерем у реки Генуса; (11) узнав о договоре Персея с Гентием и возмутившись насилием иллирийского царя над римскими послами, он решительно вознамерился воевать. (12) Претор Аниций в Аполлонии, получив тем временем сведения об иллирийских делах, отправил к Аппию письмо с распоряжением ждать его у Генуса, а через три дня и сам явился в лагерь, (13) пополнив свое войско вспомогательными силами парфинов – двумя тысячами пеших и двумя сотнями конных (над пехотою начальствовал Эпикад, над конницей – Алгальс). Он готовился идти на Иллирию с главной целью освободить бассанийцев от осады. Наступление его было задержано слухами о разбое на побережье: (14) там было восемьдесят легких судов, посланных Гентием по наущенью Пантавха для разорения полей Диррахия и Аполлонии. Тогда флот у <...> и сдались ему.

31. (1) Их примеру последовали и другие города этой области, чему немало способствовала неизменная мягкость и справедливость римского претора, сумевшего расположить к себе жителей. (2) Отсюда путь римлян лежал к Скодре. Это было самое сердце войны – самый крепкий и неприступный город, волею Гентия ставший оплотом всего царства. (3) Скодру ограждают две реки – с востока Клавзала, с запада Барбанна, текущая из Лабеатского озера. (4) Обе, сливаясь, впадают в Ориунд, который, рождаясь в недрах горы Скорда, несет свои воды в Адриатику, по пути принимая множество других потоков. (5) Гора Скорд господствует над всей этой местностью: к востоку от нее простерта Дардания, к югу – Македония, а Иллирия – к западу.

(6) Но хоть положение Скодры и было неприступно, хоть и защищало ее все иллирийское племя и сам царь, римский претор решил, что успех первых его шагов будет залогом счастья всего предприятия и что внезапным натиском он сумеет добиться желаемого, а потому он выстроил войско и подступил к стенам города. (7) Если бы защитники Скодры, заперши ворота, разумно разместили силы и обороняли стены и башни над воротами, затея римлян не удалась бы – их бы отбросили. (8) Вместо этого они вышли за ворота в открытое поле и мужественно вступили в сражение, но выдержать его не смогли: (9) были отбиты, бежали толпою, более двух сотен потеряли в самих воротах и такой страх навели на своих, что Гентий тотчас отправил к претору Тевтика и Белла, старейшин племени, с просьбой о перемирии: надобно-де ему спокойно поразмыслить о положении своих дел. (10) На это Гентию дали три дня. Так как римляне стояли всего шагах в пятистах от города, Гентий сел на корабль и отправился вверх по Барбанне к Лабеатскому озеру как бы в поисках тайного места для своих дум, (11) но влекла его, как оказалось, тщетная надежда на приход брата Каравантия с многотысячным войском, (12) набранным в той земле, куда его посылали. Однако все оказалось пустым слухом, и на третий день он спустился к Скодре на том же судне, а вперед послал гонцов, прося у претора дозволения говорить с ним. Получив таковое, Гентий явился в римский лагерь. (13) Сначала он каялся в малоумии своем, потом умолял и рыдал, и наконец, припадая к коленям претора, целиком препоручил себя его воле! (14) Ему велено было мужаться, и он даже позван был на обед – с тем и вернулся к своим в город. В тот же день, отобедав с почетом у претора, (15) Гентий отдан был под стражу войсковому трибуну Гаю Кассию: царь от царя, получил он десять талантов – меньше, чем иной гладиатор, – и вот какая участь его постигла.

32. (1) Как только Аниций завладел Скодрой, он прежде всего приказал разыскать и привести к нему послов Петилия и Перпенну. (2) Вернув им прежнее их достоинство, он немедля послал Перпенну схватить друзей царя и его семью. (3) Перпенна отправился в Метеон, город племени лабеатов, и привел оттуда жену его, Этлеву, с двумя царевичами, Скердиледом и Плевратом, и царева брата Каравантия. (4) Так Аниций в тридцать дней кончил иллирийскую войну и отправил того же Перпенну в Рим вестником победы. Через несколько дней вслед за ним отвезли самого царя Гентия с матерью, женой, детьми, братом и другими знатнейшими иллирийцами-вельможами. (5) Это была единственная война, которая окончилась раньше, чем в Риме услышали о ее начале.

Персей в эти дни тоже был в великом страхе: прибывал Эмилий, новый консул (и притом с великими угрозами, как слышал Персей), а с ним претор Октавий. (6) Не меньше тревожил царя римский флот и безопасность побережья. В Фессалонике начальствовали тогда Эвмен и Афинагор с небольшим отрядом в две тысячи пелтастов. (7) Туда отправил Персей и Андрокла с приказом стать лагерем у самой верфи. (8) В Энею послал он Креонта из Антигонии с тысячью конников, чтобы следили за берегом и спешили помочь сельским жителям, чуть только пристанут где-нибудь вражеские суда. (9) Для защиты Пифея и Петры царь отрядил пять тысяч македонян под началом Гистиея, Феогена и Мидона. (10) Отправив их, Персей стал укреплять берег Элпея, ибо русло его пересохло и река стала переходима. (11) Чтобы этой работой могло заняться все войско, женщины из соседних городов приносили в лагерь сваренную пищу, а воинам приказано было из окрестных лесов <...>.

33. (1) <...> наконец, консул приказал водоносам идти за ним к морю (до него было не более трехсот шагов) и рыть колодцы по всему берегу через небольшие промежутки. (2) Горы здесь были огромны, а ручьев на поверхности не было, и это давало надежду, что есть скрытые источники, которые по невидимым жилам стекают к морю и смешиваются с волнами. (3) Едва сверху сняли песок, как открылись ключи – брызнули мутной водицей, а потом, как божий дар, забили чистой и обильной водой. (4) Это еще прибавило консулу славы и уважения среди воинов.

Отдав приказ готовить оружие, консул с трибунами и старшими центурионами легиона прошел вперед к Элпею осмотреть переходы – где легче спуститься с оружием и где удобней подняться на вражеский берег. (5) Выяснив это вполне, консул позаботился прежде всего о том, чтобы на походе все делалось точно и без суеты, по мановению и приказанию полководца, ибо знал: (6) когда выкликается один общий для всех приказ, то, недослышав, одни проявляют излишнее рвение, а другие не делают и необходимого: повсюду поднимается шум, и враг узнает обо всем раньше самих воинов. (7) Поэтому консул ввел такой порядок: войсковой трибун тайно передает приказ центуриону первого манипула, тот передает его ближайшему по порядку центуриону, тот следующему и так далее. Так все, что надо, передается от первых до последних рядов или же от последних до первых. (8) Ночным дозорным по новому уставу запрещено было брать с собой щит: не в бой-де идут и оружие им ни к чему, их дело – при первом появлении врага возвратиться и поднять всех других к оружию, (9) а то поставит дозорный перед собою щит и стоит в шлеме, потом, утомившись, обопрется на копье, положит голову на край щита и стоя дремлет; врагу-то блеск его доспехов виден издали, а сам он ничего кругом не замечает. (10) Изменил консул порядок и в передовых караулах. Прежде там воины стояли весь день – при всем оружии, а конники, не разнуздывая лошадей, – и в жаркие дни после стольких часов палящего солнца слабели и люди, и кони, а враги, пусть немногочисленные, но свежие и полные сил, терзали римлян частыми вылазками. (11) Теперь было приказано сменяться в полдень: утренний караул уходил, уступая место другому, и впредь уже не случалось, чтобы враг свежими силами нападал на усталых.

34. (1) Все эти распоряжения консул объявил на войсковой сходке, а потом произнес речь, как будто перед народом в Риме: (2) на войне, сказал он, лишь полководец рассуждает и выносит решения – либо сам, либо с теми, кого позовет на совет, а уж кого не позвали, те суждений своих не выражают ни вслух, ни тайком. (3) Воину положено думать только о трех вещах – чтобы тело было крепко и гибко, оружие сподручно, а еда приготовлена на случай неожиданных приказаний; (4) о прочем за него позаботятся боги бессмертные и полководец. Не быть добру там, где воины рассуждают, а полководец, их слушая, мечется. (5) «Я, – сказал консул, – сумею дать вам случай отличиться – это мой долг полководца; а вы вперед не загадывайте, ждите приказа и тогда покажите, какие вы воины».

(6) С такими напутствиями он распустил сходку. Тут даже ветераны не стеснялись признаться, что они, словно новобранцы, впервые уразумели военный порядок. (7) Но не только эти слова явились знаком одобрения консульской речи – за ними тотчас последовали дела. (8) Теперь никто не сидел сложа руки: кто меч точил, кто чистил шлемы или нащечники, щиты и панцири, кто их примерял, пробуя, подвижны ли в доспехах члены, кто потрясал копьем, кто играл мечом, разглядывая лезвие, так что любому было ясно: (9) случись схватка – и каждый будет биться до конца, до славной победы или всем памятной смерти.

(10) Когда Персей заметил, что с прибытием консула и началом весны весь неприятельский стан загудел и зашевелился, как перед новой войной, что римский лагерь стоит теперь не у Филы, а напротив македонского – прямо на другом берегу, что консул ходит кругом, разглядывая его укрепления и явно ищет место для перехода, то <...>.

35. (1) Это римлян одушевило, а македонян и их царя ввергло в трепет. (2) Персей, пытаясь не допустить огласки, выслал людей навстречу Пантавху, чтобы тот не приближался к лагерю, (3) но люди Персея уже заметили нескольких мальчиков, которых вели среди иллирийских заложников, да и вообще, чем тщательней что-то скрывается, тем скорее и обнаруживается из-за вечной болтливости царских слуг.

(4) Тогда же примерно прибыли к римлянам в лагерь родосские послы с теми же мирными предложениями, что так разгневали отцов-сенаторов. В лагере военный совет выслушал их еще менее благодушно: (5) одни предлагали заковать послов в цепи, другие – выгнать их вон, не давая ответа, но консул посулил им ответ через пятнадцать дней, (6) а чтобы было ясно, во что он ставит родосцев с их миротворчеством, стал спрашивать мнение совета о порядке дальнейших военных действий. Одни, большей частью молодежь, хотели прорваться через укрепления на Элпее: (7) стоит-де ударить дружно, и македоняне не устоят, как не устояли в прошлом году, когда из стольких крепостей их повыбили, а были те крепости, не в пример выше, укреплены лучше и охранялись сильными гарнизонами. (8) Другие хотели, чтобы Октавий с кораблями отправился в Фессалонику разорять побережье и отвлекать царские силы: обнаружив-де врага у себя за спиною, Персей развернется, чтобы защитить внутренние области царства, а переход через Элпей где-нибудь да останется незащищенным. Но консулу казалось, что вражеского берега не взять – так он укреплен природой и людскими стараниями; (9) к тому же там всюду расставлены метательные устройства, а враг, как он слышал, копьями, дротами и прочим подобным оружием владеет не в пример искусней.

(10) Замысел консула был иной. Распустив совет, он велел подавать к себе двух перребийских купцов, Кена и Менофила, уже доказавших ему свои ум и преданность, и тайком расспросил их, каковы проходы в Перребию. (11) Купцы отвечали, что пройти там можно, но царские заставы повсюду, и тут у консула появилась надежда решить дело внезапным натиском – подкрасться ночью с сильным отрядом, застигнуть врага врасплох и выбить его из ущелий: (12) ведь впотьмах он не сможет целиться и окажутся бесполезны все его дроты и стрелы, а в рукопашной схватке дело решает меч, и тут римский воин всегда выйдет победителем. (13) Взяв купцов проводниками, консул вызвал Октавия, изложил свой замысел и велел вести флот в Гераклей, а с собою взять съестного для тысячи человек на десять дней. (14) Сам консул отправил туда Публия Сципиона Назику и своего сына, Квинта Фабия Максима, а с ними пять тысяч отборных воинов как бы для того, о чем говорилось на совете, – чтобы сесть в Гераклее на корабли и разорять побережье внутренней Македонии. (15) Но тайно Сципиону и Фабию дали знать, что на судах для них готовы съестные припасы, дабы ничто их не задерживало. Проводникам было велено распределить путь так, чтобы подойти к Пифою на третий день, в четвертую стражу.

(16) А сам консул, чтобы отвлечь внимание царя, на рассвете следующего дня затеял битву с караулами Персея в русле реки. Обе стороны сражались легким оружием, ибо прибегнуть к тяжелому тут было невозможно: (17) спуск вниз с того и другого берега – до трехсот шагов, ширина русла – чуть больше мили, а дно все в промоинах, где какой глубины. (18) В таком-то месте и шло сраженье, а царь и консул с легионами – каждый на своем берегу – наблюдали с валов. (19) Македоняне с их дротиками и стрелами сражались успешней, пока не доходило до рукопашной, а тут уж тверже и надежнее были римские воины с их щитами, круглыми или лигурийскими. (20) В полдень консул приказал трубить отступление, и битва прервалась; потери обеих сторон были изрядны. (21) На другой день, с восходом солнца воины, раздраженные вчерашним, схватились снова и даже ожесточенней, но римлянам больше доставалось не от тех, с кем сражались, а от прочего македонского войска: разместившись на башнях, македоняне метали в них копья, дротики, камни и многих ранили. (22) А когда римляне приблизились к их берегу, снаряды из метательных орудий стали достигать даже задних рядов. В этот день консул отвел свое войско чуть позже и с большими потерями. (23) На третий день он воздержался от сражения и спустился в нижнюю часть лагеря, как если бы он собирался преодолеть боковую линию укреплений, идущую к морю. (24) Персей, видя <...>.

36. (1) Шла вторая половина лета; день близился к половине. Весь путь был пройден в пыли и зное; (2) войско устало, мучилось жаждой, а к полудню жар обещал лишь усилиться, и консул решил не вести измученных людей на свежего и полного сил врага. (3) Но воины так рвались в бой, что консулу понадобилось не меньше уловок, чтобы перехитрить своих, чем врага. (4) Пока шло построение, консул торопил войсковых трибунов, сам обходил ряды, зажигая бойцов воинственными речами. (5) Окрыленные, они только и ждали знака к бою. Но время шло, жар становился нестерпимей, и понемногу гасли лица, стихали голоса; кто-то уже навалился на щит, кто-то оперся на копье. (6) Тогда консул прямо приказал старшим центурионам наметить переднюю границу лагеря и сложить тюки. (7) Когда воины поняли, что происходит, иные стали радоваться в открытую: теперь, мол, не погонят их сражаться после тяжкой дороги под палящим солнцем.

(8) Полководца окружали его легаты и предводители чужеземных войск, среди них был и Аттал. Все они дружно одобряли действия консула, пока верили, что он намерен сражаться (ибо даже им консул не показал, что медлит), (9) но теперь, увидав внезапную перемену, они молчали, и лишь один Назика осмелился наставлять консула: не стоит, мол, выпускать из рук Персея, который всегда умел уйти от сражения, оставляя в дураках прежних полководцев; (10) как бы он и теперь не ушел под покровом ночи – ведь тогда придется идти за ним в глубь Македонии, что мучительно и опасно; и как бы все лето не прошло в блужданиях по тропам и ущельям Македонских гор, как это случилось с прежними полководцами; (11) и он, Назика, настоятельно советует консулу двинуться на врага, пока тот стоит в чистом поле, и не упускать возможной победы. (12) Свободные речи славного юноши ничуть не задели консула.

«В тебе, Назика, – сказал он, – я вижу себя прежнего, а ты станешь похож на меня нынешнего. (13) По опыту многих войн я знаю, когда сражаться, когда выжидать. Теперь недосуг мне тебя, стоящего здесь в строю, наставлять, растолковывая, отчего нынче полезней передохнуть. Объяснений проси в другой раз, а сейчас хватит с тебя и того, что так думает старый полководец». (14) Юноша смолк. «Нет сомнения, – думал он, – консул видит какие-то препятствия к битве, мне неведомые».

37. (1) Когда Эмилий Павел убедился, что место лагеря размечено и обоз размещен, он отвел из строя сперва триариев, стоявших последними, (2) затем принципов, оставив передовых гастатов для прикрытия на случай, если враг зашевелится, а потом отвел и гастатов – неспешно, по отрядам, начав с правого крыла. (3) Так, без суеты и шума отошла пехота под прикрытием конницы и легких войск – их отозвали позже, лишь когда вывели вал и ров лицом к неприятелю. (4) Тогда и царь увел своих воинов, – хоть приготовился было сражаться безотлагательно в этот день, однако же вполне удовольствовался тем, что своим дал понять – в отсрочке сраженья виновен-де неприятель.

(5) Как только лагерь был вполне укреплен, Гай Сульпиций Галл, войсковой трибун второго легиона, претор минувшего года, созвал с дозволения консула воинов на сходку и объявил, (6) что грядущей ночью, между вторым и четвертым часом луна – и пусть никто не почтет это знаменьем – исчезнет с неба. И это, говорил Сульпиций Галл, дело естественное, закономерное и своевременное, а потому и предузнаваемое, и предсказуемое. (7) Никто ведь не изумляется, когда луна то полным ликом сияет, то на убыли тонким рогом, ибо восход и закат светил – дело известное, и так же точно не следует принимать за чудо, что луна затмевается тенью земли. (8) Когда же ночью, накануне сентябрьских нон в указанный час действительно произошло затмение, то римским воинам мудрость Галла казалась почти что божественной; (9) македоняне же усмотрели в случившемся знак недобрый, предвестье падения царства и погибели народа, в чем не разуверил их и прорицатель. Стон и вопли стояли в македонском лагере, покуда луна, из мрака вынырнув, не засияла снова.

(10) На следующий день (а оба войска так рвались сражаться, что кое-кто из окруженья царя и консула стал их корить – зачем-де разошлись без битвы) (11) царь оправдался с легкостью: неприятель первым-де удалился в лагерь, явно уходя от сражения, да и силы свои расположил он в таких местах, куда нельзя было двинуть фалангу, ибо самая малая неровность местности для нее погибель. (12) А консул, казалось, мало того что упустил накануне случай к бою и дал возможность врагу – только захоти он – ускользнуть ночью, но и теперь продолжал впустую, как всем казалось, тратить время будто бы на жертвоприношения, вместо того чтобы с рассветом, как следовало, дать знак к сраженью и выстроить войско. (13) Лишь в третьем часу священнодействие было совершено, как должно, и консул созвал совет; но и там иным казалось, теряет он время, собеседуя и совещаясь, когда приспело уже действовать. На эти попреки консул ответил такою речью:

38. (1) «Из всех, кто вчера так рвался в бой, один лишь этот славный юноша Публий Назика открыл мне свои мысли, и он же единственный хранил потом молчанье, как будто проникался моим мнением. (2) А из других кое-кто почел за лучшее заглазно порицать полководца, а не сказать ему все открыто. (3) Но и тебе, Публий Назика, и всем, кто мыслил так же, только про себя, я не сочту за труд поведать, почему битву я отложил, (4) ибо я не только очень далек от раскаяния во вчерашнем бездействии, но смею даже думать, что этим спас войско. А чтобы вы не считали, что это мое мнение безосновательно, прошу желающих вместе со мной рассмотреть, как много преимуществ было у нашего врага перед нами. (5) Вот первое: насколько превосходит он нас числом воинов, мы еще раз убедились вчера, увидев его развернутый строй. (6) А из нас, которых и так немного, еще четверть была оставлена охранять обозы, для чего, сами знаете, годится не кто попало. (7) Но допустим даже, что вчера мы все были бы выстроены. Пустяк ли, что мы теперь, да помогут нам боги, выйдем на битву – сегодня ли, завтра ли – из этого самого лагеря, где только что ночевали? (8) Да разве одно и то же – вести ли в сражение воина, не утомленного за этот день ни переходами, ни ратными трудами, отдохнувшего и освеженного сном в своей палатке, чтобы в бой пошел он полным сил, бодрым и телом и духом, – (9) иль выставить его против неприятеля уже усталым от долгой дороги и тяжкой ноши, в поту, с забитыми дорожной пылью ртом и глазами, с горлом, пересохшим под нещадно палящим полуденным солнцем. А враг между тем и свеж, и бодр, и нигде еще сил не тратил! (10) Да тут и ленивый и робкий победит кого угодно, даже храбрейшего! (11) А если к тому же неприятель построился спокойно, собрался с духом и в строю каждый занял положенное место, а нам нужно было строиться впопыхах и на битву идти в беспорядке?

39. (1) Но, может быть, хоть и было у нас войско без строя и порядка, зато лагерь мы укрепили и воду отыскали, оградили караулами подступ к ней и разведали все вокруг; или же у нас не было ничего своего, кроме чистого поля, где идти в бой <...> (2) Предки ваши считали укрепленный лагерь гаванью при всех превратностях военной судьбы: можно и выйти оттуда на битву, и там укрыться от бранных бурь. (3) А потому, окруживши стенами свой лагерь, они и надежною стражей его укрепляли, ибо, кто победил в поле, но выбит из лагеря, все равно считается проигравшим. Лагерь победителю кров, побежденному убежище. (4) Сколько раз бывало, что войско, не добившись удачи на поле и загнанное в лагерь, улучало время и порой, и очень скоро, мощной вылазкой обращало победоносного врага в бегство! (5) Вторая наша отчизна, где вместо стен вал, а вместо очага и дома палатка, – вот что такое лагерь! Так нужно ли нам было бросаться в бой, не имея прибежища, куда возвратиться потом побежденными или победителями?

(6) На это мне возражают: ну а если бы неприятель, получив отсрочку на ночь, ушел? Какую чашу трудов пришлось бы испить нам, пустившись за ним снова в глубь Македонии? (7) Но я-то знаю наверное: когда б он задумал уйти, то не оставался бы здесь и построения к бою не делал. Ведь намного легче он мог уйти, покуда мы были далеко, теперь же мы сидим у него на шее, и ему не увернуться от нас ни днем, ни ночью. (8) Не это ли предел наших желаний – ударить в тыл врагу в открытом поле, когда уходит он нестройною толпою, бросив свой лагерь, стоящий на неприступном высоком берегу, окруженный валом и столькими башнями? А мы-то как бились, пытаясь подступиться к этим его укрепленьям!

Вот почему и отложена была битва со вчерашнего дня на нынешний. (9) А сражаться и сам я желаю, и, так как Элпей закрывал нам подступ к врагу, я открыл новый путь, другою дорогой, выбив неприятельские караулы из горных проходов, и теперь, покуда врага не одолею, не отступлюсь».

40. (1) Ответом консулу было молчанье: одни переменили мнение и согласились с ним, другие боялись понапрасну его раздражать – все равно ведь упущенного не вернуть. (2) Однако и в этот день ни царь, ни консул не хотели сражаться: царь – оттого, что враг перед ним теперь не был уже утомлен с дороги, не был суетлив и поспешен при построении, как накануне; консул же – оттого что в новый лагерь еще не привезли ни дров, ни корма и он отправил немалую часть солдат добывать это по окрестностям. (3) Однако судьба, всегда способная взять верх над людским замыслом, завязала сраженье сама против воли обоих. (4) Дело было так. Речка, откуда и римляне и македоняне брали воду, охраняя к ней подступ каждый со своей стороны, была чуть ближе к вражескому лагерю. У римлян там стояли две когорты – (5) марруцинская и пелигнская – и две турмы самнитских конников под водительством легата Марка Сергия Сила, (6) а другой отряд охраны под началом легата Гая Клувия поставлен был перед лагерем: там было три когорты – из Фирма, вестинская и кремонская – и две турмы всадников – плацентийская и эзернийская. (7) У реки сначала все было тихо, противники друг друга не задевали, но часу в девятом мул выскользнул из рук служителей и бросился к другому берегу. (8) Трое погнались за ним по колено в воде, а двое фракийцев уже тянули животное от середины реки к своему берегу; римляне их догнали, одного убили, отняли мула и воротились к своим. (9) На вражеском берегу стоял отряд охраны из восьмисот фракийцев. Сперва лишь несколько из них, не стерпев, что на глазах у них убили соплеменника, погнались через реку за убийцами, (10) за ними еще, и наконец пустились все <...>.

41. (1) <...> вел битву. Дух воинов возбуждало и величье власти, коей наделен был Эмилий Павел, и слава его, а всего более – годы; шел ему уж седьмой десяток, но бремя трудов и опасностей он брал на себя большое, под стать молодому. Легион консула вклинился между пелтастами и фалангами и разорвал строй врага. (2) Пелтасты оказались у него с тыла, а перед ним – отряд так называемых «медных щитов». Второй легион под водительством бывшего консула Луция Альбина получил приказание идти на фалангу «белых щитов» – в самую середину вражеского строя. (3) На его правое крыло, туда, где завязалась битва у реки, Эмилий Павел пустил слонов и конные отряды союзников; отсюда и началось бегство македонян. (4) Ибо, поскольку вообще людские выдумки бывают чаще хороши лишь на словах, а если попробовать их на деле, там, где надобно их применить, а не рассуждать об их применении, то они не оправдывают ожиданий; так и в тот раз вышло со «слоноборцами» – оказалось, что это только пустое слово. (5) Вслед за слонами натиск произвели союзники-латины, которые смяли левое крыло македонян. (6) А посредине фаланга рассыпалась под ударом второго легиона. Главная причина победы была очевидна – битва рассредоточилась: сражались повсюду, но порознь, и фаланга заколебалась, а потом рассыпалась, ведь неодолимая сила ее – плотный и ощетиненный копьями строй, (7) а если нападать тут и там, вынуждая воинов поворачивать свои копья – длинные и тяжелые, а потому и малоподвижные, – то в ней начинается замешательство, и если фалангу сильно тревожить с боков или с тыла, то все разваливается, (8) как было и на этот раз, когда фаланге, уже разорванной, пришлось идти против врага, нападавшего и тут и там. Римляне не упускали случая вклиниться всюду, где только возникали промежутки во вражеском строю. (9) А если б единым строем пошли они в лоб на сомкнутую фалангу, как это вышло у пелигнов в начале сражения, когда они неосторожно столкнулись с пелтастами, то напоролись бы на копья и против силы фаланги не устояли бы.

42. (1) Всюду шло избиение пеших (кроме тех, что, бросив оружие, бежали), но конница вышла из битвы почти невредимой. (2) Возглавил бегство сам царь. Прямо от Пидны он со священными отрядами конников устремился в Пеллу. За ними без промедления последовал Котис и конница одрисов. (3) Другие конные отряды македонян уходили тоже без потерь, ведь победитель был занят расправой с пехотою и забыл преследовать конницу. (4) С фалангой расправлялись долго – с переднего края, с боков и с тыла. Под конец ускользнувшие от рук врага бежали, безоружные, к морю, иные даже входили в воду и тянули руки к людям на судах, умоляя их о спасении. (5) Увидев, что отовсюду с кораблей спустили лодки, несчастные решили, что это идут их подобрать (едва ли для того, чтобы убить, – скорее взять в плен, надеялись они), и в воду вошли поглубже, а кое-кто пустился вплавь навстречу лодкам. (6) Когда же с лодок их стали злобно бить, те, кто могли, поплыли назад, и там, на берегу, нашли погибель куда страшней: слоны, которых привели к берегу вожаки, топтали и давили насмерть выходивших из воды.

(7) Бесспорно, истребить столько македонян в одном сраженье не приходилось римлянам еще ни разу; убитых было тысяч двадцать; тысяч шесть из тех, кто с поля брани бежал в Пидну, сдались живыми, пять тысяч захватили из рассыпавшихся в бегстве. (8) А победитель потерял не больше сотни, и почти всё пелигнов; раненых было немногим больше. (9) А начнись сраженье пораньше – и неприятель был бы уничтожен вовсе, ведь тогда у римлян хватило бы времени преследовать врага при свете дня; теперь же надвигалась ночь, укрывшая бежавшего врага, а у римлян отбившая охоту пускаться в погоню неведомыми тропами.

43. (1) Персей бежал военной дорогою к Пиэрийскому лесу в полном окружении всадников и царской свиты. (2) Как только добрались до леса, где разбегались тропы, и стало темнеть, Персей с весьма немногими, самыми верными, свернул с дороги. (3) Всадники, оставшись без предводителя, разошлись по домам кто куда, а некоторые добрались до Пеллы даже раньше Персея, выбрав путь прямой и надежный, (4) между тем как царь мучился почти до полуночи, плутая нелегкими тропами. (5) Во дворце его встречали Эвкт и Эвлей, начальствовавшие над Пеллой, и царские отроки. Царь звал к себе друзей – тех, что добрались до Пеллы, спасшись из сражения, кто как мог, – звал не раз, но никто к нему не пришел. (6) Лишь трое спутников осталось у царя – критянин Эвандр, беотиец Неон и этолиец Архидам. (7) С ними он и бежал в четвертую стражу, уже боясь, что те, кто отказались прийти к нему, решатся и на большее. (8) Персея сопровождало сотен пять критян. Он направлялся в Амфиполь, но Пеллу покинул ночью, торопясь до света перебраться через Аксий в надежде, что река остановит преследовавших его римлян, ибо переправа через нее трудна.

44. (1) А консул, хоть и воротился в лагерь с победою, но радости предаться не мог, снедаемый тревогою за младшего сына. (2) Это был Публий Сципион, родной сын консула Павла и приемный внук Сципиона Африканского, впоследствии, после падения Карфагена, также получивший прозвище Африканского. (3) Без удержу преследуя врага, он оказался отнесенным в сторону от лагеря, а было ему в ту пору семнадцать лет, и это усугубляло тревогу отца. Он воротился много позже, и консул, увидев сына целым и невредимым, почувствовал наконец, что рад своей победе.

(4) Слух о сражении уже дошел до Амфиполя, и матери семейств стекались в храм Дианы, которая зовется Таврополой, умолять богиню о помощи, и тут Диодор, начальствовавший над городом, опасаясь, как бы фракийцы, которых две тысячи было в гарнизоне, не разграбили среди сумятицы город, пустился на хитрость: он нанял человека, который под видом письмоносца вручил ему послание прямо посреди рыночной площади. (5) Там говорилось, что римляне пристали у Эмафии и разоряют поля вокруг; тамошние начальники просят защиты от этих грабителей. (6) Прочтя письмо, Диодор обратился к фракийцам: идите, сказал он, к Эмафии и защитите берег; покуда римляне разбрелись по полям и там рыщут, их можно перебить и поживиться изрядно. (7) Одновременно Диодор старался рассеять слух о поражении: когда бы, дескать, был он верен, беглецы из битвы уже возвращались бы один за другим. (8) Удалив под таким предлогом фракийцев и убедившись, что они переправились через Стримон, Диодор тотчас запер ворота города.

45. (1) На второй день после битвы Персей явился в Амфиполь. (2) Отсюда он отправил к Павлу послов с вестническим жезлом. Меж тем Гиппий, Мидон и Пантавх, первые друзья царя, добровольно явились из Береи, куда бежали с поля брани, в лагерь консула и сдались римлянам. Их примеру готовы были последовать со страху еще и другие. (3) Консул, отправив с известием о победе в Рим своего сына, Квинта Фабия, и Луция Лентула и Квинта Метелла, дал пехотинцам поживиться добычею с убитых врагов, (4) а конникам – с окрестных земель с единственным условием – не отлучаться больше чем на две ночи. Сам консул двинулся с лагерем поближе к морю в направлении Пидны. (5) Первой сдалась Берея, за нею – Фессалоника с Пеллой, и наконец почти вся Македония покорилась в какие-нибудь два дня. (6) Только Пидна, хоть была ближе всех, не присылала послов – прийти к согласию гражданам мешала разноплеменная толпа, сбившаяся здесь после бегства с поля брани. Ворота города были не просто заперты, но даже заложены, (7) Мидона и Пантавха послали под стены города вести переговоры с начальником гарнизона Солоном, при его посредстве толпу воинов отпустили. Город был сдан и отдан римским солдатам на разграбление.

(8) Персей послал было за подмогой к бисалтам, но тщетно – так рухнула последняя надежда; тогда он вышел к собранию, ведя с собой своего сына Филиппа: (9) словами ободрения он хотел укрепить дух самих амфиполитанцев, а с ними – конников и пехотинцев, что последовали за ним или были занесены бегством с поля брани в Амфиполь. (10) Персей пытался начать речь и раз, и другой, но слезы не позволяли – он не мог выдавить из себя ни звука, а потому препоручил свой разговор с народом критянину Эвандру и покинул ораторское место. (11) Но народ, который сам плакал и сокрушался при виде царя и жалостных его слез, Эвандра слушать не стал, а иные, набравшись духу, кричали из самой гущи: «Убирайтесь, нас и так уже мало – не хотим из-за вас погибнуть!» Несдержанность этих крикунов заставила Эвандра умолкнуть. (12) А царь направился домой, велел снести на корабли, что стояли на Стримоне, монеты, золото и серебро, а потом сам спустился к реке. (13) Фракийцы вверить себя кораблям не решились и разошлись, как и весь воинский сброд, по домам; критяне же в надежде на мзду последовали за ним, и так как при раздачах бывало больше обид, чем благодарности, им выложили тут же на берегу пятьдесят талантов, чтобы они брали сами. (14) Когда же, расхватав деньги, они в спешке и суете грузились на корабли, то одно легкое судно, переполненное людьми, затонуло в устье реки. В тот же день беглецы достигли Галепса, на следующий – Самофракии, куда и держали путь; (15) при них, как передают, было две тысячи талантов.

46. (1) А Павел разослал по всем сдавшимся городам своих людей, чтобы они там распоряжались и чтобы побежденные в эти первые дни мира не потерпели бы никаких обид; посланцев царских он задержал у себя и, не подозревая о бегстве царя, послал в Амфиполь Публия Назику с небольшим отрядом пехотинцев и конников – (2) и Синтику разорить, и не позволить царю что-нибудь предпринять. (3) Меж тем Октавий взял Мелибею и разграбил ее; а у Эгиния, брать который послан был легат Гней Аниций, при вылазке защитников города римляне потеряли двести человек – здесь не знали еще, что война окончена.

(4) Консул со всем войском покинул Пидну, назавтра был он у Пеллы и поставил лагерь в миле от города, несколько дней стоял там, со всех сторон рассматривая расположение города, и убедился, что не зря здесь обосновались цари Македонии: (5) стоит Пелла на холме, глядящем на зимний закат; вокруг нее болота, непроходимые ни летом, ни зимою, – их питают разливы рек. (6) Крепость Фак возвышается, как остров среди болот, в том месте, где они подходят к городу всего ближе; стоит она на громадной насыпи, способной выдерживать тяжесть стен и не страдать от влаги болот, ее облегающих. (7) Издали кажется, что крепость соединена со стеною города, хотя на самом деле их разделяет ров с водой, а соединяет мост, так, чтобы врагу было не подступиться, а любой пленник, заточенный царем, не мог бы бежать иначе как через мост, который легче всего охранять. (8) Там, в крепости, была и царская казна – тогда, однако, пустая, если не считать трехсот талантов, которые выслали было Гентию, но придержали. (9) Покуда римляне стояли у Пеллы, к ним шли и шли посольства с поздравлениями, особенно от фессалийцев. (10) Затем пришло известие, что Персей уже на Самофракии. Консул отправился к Амфиполю и достиг его в четыре перехода. (11) Все жители Амфиполя высыпали ему навстречу, и было ясно всякому – не доброго, не справедливого царя лишил их Павел <...>.