Дан Баррон закинул шляпу на верхнюю полку, поудобнее уселся в кресле пульмановского вагона и утомленно прикрыл глаза. Сегодняшний день являлся кульминацией двух недель тревог, боли и скорби, и дело, по которому он ехал сейчас, не обещало ему ничего приятного.

Он два года назад окончил колледж и должен был сейчас подвизаться в каком-нибудь издательстве, постигая азы профессии. Но не об этом думал он, сидя с закрытыми глазами, пока поезд быстро уносил его от знакомых с детства мест. Дан вспоминал о спокойной обстановке, о доброй заботе, многие годы окружавших его, несмотря на тяжелый труд и ежедневное испытание смирения, терпения, бескорыстия — качеств, которые прививались ему с тех пор, как он был ребенком. Теперь все переменилось. Для молодого человека началась новая глава жизни, и многое осталось позади навсегда. Чаще всего ему вспоминались последние дни жизни отца. Как сблизились они с ним, как жадно наверстывали упущенное за столько лет! И в последний раз они говорили уже не как отец с сыном, а как равные, исполненные духовной общности.

— Сынок, мы с тобой почти никогда не говорили о некоторых обстоятельствах твоей жизни. Я не мог заставить себя говорить об этом. Я лишь надеялся, что когда-нибудь ты меня поймешь. Я пытался возместить, как только мог, то, что ты рос без матери.

— Спасибо тебе, отец!

Дан почувствовал, что его сердце сжалось от горячей любви и жалости, как бывало всякий раз, когда в памяти всплывали эти слова. Он был рад, что сказал это отцу. И на всю жизнь запомнил, как благодарно вспыхнули его глаза. Бедный отец! Как он, должно быть, страдал! А всегда был с ним так терпелив, так ласков, казался таким сильным! Он всегда отлично держался — молодой, компанейский, вечно в делах... А вокруг него на самом деле царила пустота, неопределенность, одиночество, а впереди маячила смерть. Отец не сдавался даже тогда, когда понял, что конец близок и ему осталось всего несколько недель!

Какие-то люди проходили по вагону со стороны вагона-ресторана. Один из пассажиров сел напротив, через проход, а остальные двинулись дальше.

Дан не поднимал глаз. Ему не хотелось разглядывать своих попутчиков.

Но через секунду он услышал радостный возглас, знакомый голос окликнул его. И пассажир, севший напротив, уже стоял перед Даном и приятельски хлопал его по плечу.

— Вот это да! Да это же Дан Баррон! Глазам не верю! Что ты тут делаешь? Господи, как я рад тебя встретить! Вот здорово!

Дан будто очнулся, и глаза его засветились от радости.

— Брюс Карбери, это ты? А я уж думал, ты где-нибудь на полпути в Южную Африку, или Китай, или еще куда-нибудь укатил за тридевять земель. Как ты здесь очутился?

Дан подвинулся, освобождая место приятелю, Брюс радостно плюхнулся рядом, и двух прошедших лет как не бывало.

— Как видишь, я никуда не поехал! Не получилось. Сам не знаю почему, просто как-то все не заладилось — и вот я здесь. А ты куда? Ты скоро выходишь или у нас еще есть время поболтать?

— Времени навалом, — сказал Дан с чуть заметным вздохом. — Ехать еще через весь континент, в Нью-Йорк. Если ты не сойдешь раньше.

— Ну дела! Надо же, какое совпадение! Я еду туда же. Устраиваться на работу. Если мне повезет, скоро сделаюсь богачом, ну, во всяком случае, с голоду не умру. Я завел знакомство с одним довольно влиятельным человеком, который вхож в деловые круги, так что, если я сам не сваляю дурака, думаю, карьера мне обеспечена, разве что ему не понравятся мои рыжие волосы или смелость выражений. А ты, Дан, ты зачем туда направляешься? У тебя там какое-то дело, поручение? Кстати, а не стать ли нам партнерами? Как на это смотришь? Если, допустим, им мои рыжие волосы не понравятся, я скажу, что у меня есть приятель, отличный парень, и волосы у него как утренний солнечный свет. Как тебе? Они платят денежки и делают ставку на тебя. Но мне казалось, у тебя была неплохая работа. Ты ведь кажется, стажировался в каком-то издательстве? У тебя что, там ничего не вышло?

— Да нет, там все в порядке. Я и сейчас у них работаю, и работы, поверь, хватает. Я всего на несколько дней еду и не собираюсь искать там работу.

— Значит, так просто, решил прогуляться? Для моциона? — озадаченно спросил Брюс, недоверчиво глянув на приятеля. — Вид у тебя вроде бы вполне здоровый.

Тень пробежала по лицу Дана. Он отвел помрачневший взгляд, прямые брови озабоченно сдвинулись. Потом он снова поднял глаза на друга, и в них мелькнуло выражение, похожее на мольбу о помощи, будто он страшился передать словами то, что хотел сказать.

— Брюс, я еду встречаться со своей матерью! — выпалил Дан, стараясь говорить так спокойно, словно речь шла о чем-то незначительном.

Собеседник уставился на него в крайнем изумлении.

— С твоей... матерью! — повторил он, удивленно таращась на друга. — Как! А я думал, твоя мать давно умерла! Я думал, она умерла, когда ты был еще совсем маленьким...

Дан посуровел еще больше. Он выглядел очень измученным. Помолчав, он ответил:

— Разве я тебе когда-нибудь такое говорил, Брюс?

Карбери задумался.

Знаешь, приятель, честно говоря, даже не знаю. Может, я сам так решил. Но ты вроде никогда этого и не отрицал. Вернее, ты никогда не рассказывал о своей матери, поэтому я так и подумал. Знаешь, моя мать была уже очень больна, когда я поступил в колледж, я даже не знал, увижу ли ее. И она действительно умерла, когда я был на первом курсе, еще до того, как мы с тобой подружились. Я тебя тогда мало знал. Я тебе ничего про нее не рассказывал, когда вернулся после похорон. Рана была еще слишком свежа. Мне трудно было об этом говорить. Я постарался окунуться снова в студенческую жизнь и забыть обо всем.

— Да, да, помню! — кивнул Дан и сжал губы, вспомнив о своей незаживающей ране.

— Но я все равно не понимаю, старина. Твоя мама что, умерла, и отец женился на другой? Или что?

— Нет, он больше никогда не женился, — сказал Дан. — Дело не в этом.

— Ты имеешь в виду... — поразился Карбери. — Они развелись... или... о! Слушай, Дан, расскажи мне все. Но если не хочешь, не надо. Я больше не стану тебя об этом расспрашивать. Ведь мы же с тобой друзья, что бы ни случилось!

Улыбка осветила лицо Дана, глаза вспыхнули.

— Да, Брюс, я знаю. Я в этом не сомневался. Спасибо тебе! Я всегда знал, что ты настоящий друг. Конечно, я расскажу, хотя рассказывать особенно нечего. Моя мать сбежала, когда я еще был совсем маленьким, бросила нас с отцом, вот и все. С тех пор я ее не видел. Наверное, я этого стеснялся, потому никогда и не говорил.

— Но тебе нечего стыдиться. Это ей должно быть стыдно, а не тебе.

— Но, понимаешь, она ведь мне мать. У других ребят были матери, их не бросали — не важно, как они жили, хорошо или плохо, но они жили вместе! И, честно говоря, за отца мне было очень обидно. Мой прекрасный, замечательный отец! Бросить такого человека! Брюс, он благороден как князь! Я не мог смириться, что его постиг такой позор — моего родного папу! Самого чудесного, самого благородного человека на свете!

— Я его помню. Он приезжал на выпускной вечер. У него глаза и волосы точь-в-точь как у тебя. Я тогда подумал, что он скорее похож на твоего старшего брата, чем на отца.

— Да, точно, — мрачно подтвердил Дан. — Он был мне тем и другим. А мать!.. Она уехала, когда мне было два с половиной года, и я почти ее не помню. Она сбежала сразу после того, как родилась моя сестра, — уехала с ней из роддома. Я никогда не видел родной сестры!

Брюс слушал со все возрастающим удивлением.

— И после всего этого ты едешь встречаться с ней? — изумился он. — Вот бы не подумал, что ты захочешь ее видеть.

— Я и не хочу! — возразил Дан. — Мне она вообще не нужна. Но это воля отца — чтобы я поехал к ней. Он хотел, чтобы я увидел ее хотя бы раз — и сам составил о ней мнение. Он словно хотел убедиться, что не ошибся в ней. Может быть, боялся, что сам виноват в ее поступке. А может, надеялся, что спустя годы она пожалела об этом, но гордость не давала ей признаться.

— Значит, они так и не развелись?

— Развелись, потом, через несколько лет. Отец сам не стал подавать на развод, он был вообще против разводов. Но когда от нее пришел запрос, он не возражал и постарался оформить все как можно быстрее, чтобы не причинять ей неприятностей.

— Она, наверное, вышла второй раз замуж?

— Да, она еще раз была замужем, но недолго. Тот тип сразу исчез, когда выяснилось, что деньги, за которыми он охотился, принадлежат не матери, а моей сестре: отец положил деньги на имя сестры до ее совершеннолетия.

— Но слушай, Дан, тебе, наверное, очень тяжело будет знакомиться, говорить с ними при таких обстоятельствах?

— Да, нелегко. Самое трудное, что выпадало мне в жизни.

— Тогда зачем тебе туда ехать? Надо было как-то объяснить отцу...

— Да он и сам понимал, каково мне к ним ехать, когда просил меня. Но это было его последнее, предсмертное желание, и я не мог отказать.

— Так твой отец что, умер? О, Дан, я не знал! Прости!

— Да, умер, две недели назад. Он долго болел. Видимо, сказались все страдания и переживания.

— Господи! Я тебе сочувствую, поверь. Я понимаю, кем был для тебя твой отец. Он был настоящий джентльмен, каких мало. Я тебе даже завидовал, мне хотелось, чтобы у меня тоже был такой отец, как у тебя. Ты же знаешь — я своего отца не помню. Он умер, когда я был еще младенцем. Но, Дан, я боюсь за тебя. Стоит ли ехать туда сейчас? Это только усугубит твое горе.

— Да, наверное, — согласился Дан с печальной улыбкой. — Но отец завещал мне это сделать, сам он не мог этого сделать, вообще это было невозможно при его жизни, так уж сложились обстоятельства.

Брюс с удивлением посмотрел на него:

— Прости, но, боюсь, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Должен признаться, я в подобных обстоятельствах послушался бы внутреннего голоса и, наоборот, держался как можно дальше от всего этого.

— О, не могу с тобой не согласиться, — сказал Дан, задумчиво глядя вдаль. — Если бы я слушал свое сердце, я ни за что бы не поехал к ним, даже не подумал. Но, понимаешь, это дело, важность которого измеряется мерилами не нашей земной жизни, а вечности. Отец никак не мог избавиться от того, что лежало у него на совести, как он думал. И он попросил меня помочь ему. Я не мог ему отказать.

— Ты серьезно? — Несмотря на удивленное выражение лица, глаза Брюса блестели от любопытства.

— Да, дело в том, что отец в последние годы пришел к Богу, и я знаю, он укорял себя за то, что не узнал Его раньше. Он чувствовал на себе бремя ответственности за моих мать и сестру. И в то же время, из-за этих сложных обстоятельств, не мог сам поехать к ним и объясниться. Он был бы неверно понят, и это на корню погубило бы его замыслы. Тем более учитывая, что у нее был другой муж. На самом деле я не знаю, что там происходит. Мне предстоит это выяснить. Слухи до нас почти не доходят.

— Но послушай, дружище, разве в таком деле тебе не понадобится дружеская помощь? Я буду рад сделать все, что в моих силах. Я могу все это как-нибудь устроить... ну, через кого-то другого, и тебе не придется самому мучиться. А если выяснится, что обстоятельства не в твою пользу, ты сможешь и вовсе оставить это и избежать еще больших недоразумений.

Дан покачал головой.

— Спасибо, но не могу согласиться, — с благодарностью, но твердо сказал он. — Мне надо ехать самому, ты ведь знаешь, что я буду не один. Бог поможет мне. Если бы не это, я бы вообще не брался за такое. Если бы отец не знал, насколько Бог для меня реален, насколько я ощущаю Его поддержку и направляющую силу, он бы не просил меня. Но теперь это мой долг, и я его выполню. Спасибо тебе от всего сердца. Я обязательно попрошу твоей помощи, если будет трудно.

— Я просто подумал — было бы удобнее, если бы ты заранее знал об обстановке в их доме.

— Но я вовсе не стремлюсь облегчить свою задачу, понимаешь? — Дан посмотрел на друга с недоумевающей усмешкой. — И потом, я не уверен, что моя миссия станет легче, если выяснятся какие-то подробности. Наоборот, тогда я, наверное, струсил бы, развернулся и убежал. Мне и так известно слишком многое, что лишает меня душевного спокойствия.

— Ну хорошо. А теперь скажи мне, Дан, что же ты собираешься сделать? Проповедовать Евангелие непутевой семейке?

— Нет, не проповедовать, — решительно ответил тот. — Скорее исполнить на деле евангельские заповеди. Приеду, посмотрю, и, если Господь захочет, Он откроет мне Свою святую волю. А если нет — я просто уеду домой.

Брюс поморгал, будто не узнавал приятеля.

— Слушай, дружище, это поразительно. Я всегда считал, что ты отличный человек, а теперь еще раз убедился.

— Да ну, перестань. Я, наоборот, обнаружил, какой я трус. Но зато я понял теперь, что и это можно преодолеть ради другого.

— Да, это верно, — подтвердил Брюс с живостью. — А теперь скажи, где ты собираешься жить, когда приедешь на Восточное побережье? В доме матери? Может, мы на какое-то время поселимся вместе?

Дан просиял.

— Это было бы просто отлично! — сказал он. — Нет, я не стану им навязываться, мать не знает, что я приезжаю. Я хотел бы жить отдельно, пусть даже это будет скромная квартирка под чердаком. К тому же ничего роскошнее я себе позволить пока не могу.

— Ну, значит, решено! — радостно объявил Брюс. — Я через знакомых заранее снял квартиру в довольно приличном районе. Конечно, не люкс, но приглашаю к моему шалашу. Разумеется, все расходы несу я. Я буду только рад, если ты согласишься пожить у меня. Ты ведь знаешь — мне везде хорошо, если ты рядом! Четыре года в колледже мы отлично ладили, и я всегда, всю жизнь дорожил твоей дружбой.

— Ого! Что-то ты далеко замахнулся, брат, — аж на всю жизнь!

— Серьезно! — воскликнул Брюс. — Я же не только что это придумал. Я понял это еще в колледже. Помнишь, когда ты отказался от стипендии, чтобы она досталась парню, который столько работал ради этой стипендии. Я часто замечал — ты поступал бескорыстно, и при этом всегда бывал так счастлив, словно тебе вручили первый приз. Я сначала не понимал, почему ты так поступаешь, по потом, когда ты рассказал мне про своего Бога, я все понял. Знаю, знаю, ты станешь отрицать. Потому что не любишь, когда тебя хвалят. Ну, считай, что это любовь, если тебе так спокойнее. Но я знаю, я хорошо понимаю — это не ты сам, это твой Бог живет и действует в тебе. И поверь мне, это очень заметно. И в тот миг, когда я увидел, как сияет твое лицо от радости за другого, я впервые понял, почему Христос захотел стать моим Спасителем.

— Брюс, мне очень приятно это слышать. Лучшей похвалы и придумать невозможно — что ты увидел Его во мне!

— Но ведь это правда! — горячо заверил его друг. — А теперь, старина, позволь мне помочь тебе, чем я только смогу. Тебе предстоит нелегкое время, если ты намерен исполнить волю отца. Помни, что я с тобой, во всем и всегда. Если появится нужда во мне — что угодно, — только скажи. А пока я могу за тебя молиться!

— Отлично, дружище! Я этого не забуду. Я почему-то уверен, что мы не случайно оказались с тобой в одном поезде.

Они помолчали немного, глядя на поля за окном, озаренные уходящим солнцем. Потом Брюс заговорил снова:

— Дан, а что будет с твоей работой? Ты ведь был на хорошем счету?

— Да, — откликнулся тот, — и мне нравится моя работа. Пока не ясно, как все сложится. Я объяснил, что у меня есть неотложное поручение отца и я не знаю, сколько это займет времени. Меня отпустили и просили дать знать, если я задержусь надолго. Вообще они молодцы — согласились, чтобы я оставался там сколько понадобится, и даже дали рекомендательные письма к коллегам в Нью-Йорке. Так что, если придется задержаться, я смогу найти временную работу.

— Очень разумно. А как твоя девушка? Марджери, кажется? Вы еще встречаетесь?

— Нет, мы... нет, — пробормотал Дан.

— О, старина, тысяча извинений! — вздохнул Брюс. — А я-то думал, дело шло к свадьбе.

— Да? — переспросил Дан. — Одно время мне и самому так казалось. А потом начались каникулы, потом отец заболел. Я, естественно, стал почти все время проводить с ним. А она поехала в путешествие, на несколько месяцев, и написала мне, что выходит замуж за парня, которого знала раньше, до меня, и они обручились. Вот такая история!

— Ну, это был не самый тяжкий удар судьбы? Честно говоря, Дан, мне казалось, что она тебе не очень подходит.

— Я тоже думаю, что все к лучшему. Мы во многом с ней не сходились во взглядах. И отец к ней не очень благоволил. В ней была некоторая черствость, даже жесткость. Но она могла еще измениться.

— О нет, такие обычно не меняются! И не надейся! Пока сами не переживут такие же удары судьбы! — воскликнул Брюс с убежденностью, за которой явно стоял личный опыт.

— Похоже, ты знаешь, о чем говоришь! — усмехнулся Дан. — В общем, так все сложилось, и я не сетую на судьбу. А теперь хватит обо мне, давай поговорим о тебе. Ты сам-то нашел свою девушку?

— Да все времени не было. Я не встретил даже такую, чтобы на свидание пригласить. К тому же я ведь не такой красавец, как ты, девушки за мной толпами не бегают.

— И давно ты стал скромником?

— Не знаю, не знаю, — отмахнулся Брюс. — Тебя как-то сразу издалека видно.

— Думаешь, мне это нравится? Терпеть этого не могу! Неприятно выделяться и служить предметом для пересудов. Но если честно, Брюс, я не встречал симпатичнее парня, чем ты, и пора тебе уже расставаться со своими комплексами. И я не хочу, чтобы ты увлекся какой-нибудь вертихвосткой. Для этого ты слишком хорош.

— Ну, если хочешь знать, подобным девчонкам ничего не светит. Мне сперва надо отложить пару сотен, чтобы всерьез начать подумывать о женитьбе. Но когда это время настанет, — если такое вообще случится, — вот тогда придется приложить немало усилий, чтобы найти ту, которая меня устроит. Нынешние девчонки ничего не хотят делать, только пьют да курят и кокетничают со всеми напропалую. Мне не нужна жена, которая ждет от жизни одних удовольствий. Лучше уж состариться в одиночестве.

— Вот именно! — серьезно кивнул Дан. — Я слышал, что бывают девушки с серьезными взглядами на жизнь, с женским инстинктом, но пока мне тоже такие не попадались. Признаться, даже среди женщин постарше я не встречал таких, на ком хотел бы жениться, будь я в их возрасте. Мне совсем не нравится, как они одеваются, как ведут себя. Мне трудно представить, что они могут быть матерями или бабушками маленьких детей. У них на уме только бридж, сигареты, коктейли, вечеринки. Правда, я пока мало кого знаю, да и тех не очень близко. Да, боюсь, женитьба — большая лотерея. Мне хотелось бы узнать девушку получше, прежде чем идти на такой серьезный шаг.

— Знаешь, такие вещи нельзя запланировать, — сухо заметил Брюс. — Если я что-то понимаю — влюбишься, и сам не заметишь как. Так что лучшее средство не упасть в яму — обойти ее. Поэтому я с большим подозрением отношусь к любым заигрываниям. Хотя у нас в колледже были очень славные девушки. Взять, к примеру, Харриет Хенби. Такая интеллектуалка!

— Да ну, она одевалась как старая дева! — поморщился Дан.

— Ну и что, может, у нее не было денег, чтобы одеваться, как остальные. Зато она умная!

— Но ведь можно же умываться хоть изредка, мыть руки и ногти чистить, пусть даже у тебя нет денег. Можно волосы причесывать, чтобы они не свисали на лицо как солома, и потом, одежду тоже хотя бы иногда нужно гладить. Она вечно ходила в одном свитере, он висел на ней хуже тряпки.

— Ну да, допустим. А вот, скажем, Элисон Брюэр. Интересно, что с ней стало?

— Замуж вышла. За того парня, помнишь, Хэрриотта. Такой надутый задавака, вел себя, будто он миллионер и ему принадлежит весь колледж вместе со студентами. Вот таких всегда выбирают симпатичные девушки. Ни грамма здравого смысла.

— Хм! Да, ты прав. А Каролина Остермур? Тоже не лучше. Вышла замуж за Крейтона, представляешь? Он же пьет как сапожник.

— Да, странная штука жизнь. Нет, пока я даже думать об этом не хочу. А что, интересно, стало с Оливией Виллинг?

Так они проговорили далеко за полночь, но наконец опомнились, что впереди еще весь завтрашний день и следующая ночь, прежде чем они прибудут в Нью-Йорк. И легли спать, каждый благодаря Бога, что встретили друг друга. Все было как в прежние, студенческие времена, когда их кровати стояли рядом в общежитии.

Все четыре года колледжа они были неразлучными друзьями: оба состояли членами одного клуба, оба отлично играли в футбол, оба усердно и хорошо учились. У них, что редко бывает, поразительно совпадали вкусы и взгляды. Оба тяжело переживали, когда пришлось расставаться по окончании колледжа.

Засыпая, Дан чувствовал себя несколько утешенным в своем одиноком путешествии. Раз Брюс рядом, хотя бы несколько ближайших дней жизни будут не такими тяжелыми — пусть даже впереди уготовано больше трудностей, чем он догадывается.

Весь следующий день они увлеченно перебирали воспоминания юности. Сначала в подробностях обсудили события последних двух лет, потом поделились глубокими убеждениями по поводу собственных принципов и целей. Застенчиво, сдержанно поведали друг другу о своем возрастании в делах духовных, но об этом говорили уже свободнее, чем бывало раньше. Каждый был исполнен благодарности к другому, что он именно такой, какой есть.

К вечеру они сидели рядышком, притихшие и задумчивые, любуясь небом, озаренным розово-золотистым закатом, который быстро превращался в глубокий пурпур, а он сменялся фиолетовой тьмой, пронизанной кое-где последними золотыми лучами уходящего солнца.

Наконец Брюс заговорил:

— Да, день был необыкновенный, я его никогда не забуду. Первый день, когда мы совершенно свободны от дел и можем полностью посвятить время друг другу. Надеюсь, в будущем у нас еще много таких прекрасных моментов, пусть даже в суете занятой и беспокойной жизни. Но вот этот день у нас с тобой останется в памяти навсегда.

— О да! — в восторге подхватил Дан, но в его голосе звучала грусть. — Это было здорово! Теперь мы знаем, что не одиноки, что мы есть друг у друга, даже если судьба разведет нас и между нами будут тысячи миль. Ты даже не представляешь, как для меня это важно, особенно сейчас! Мне было так одиноко, Брюс! Смертельно одиноко. Мне даже некому было рассказать, что значил для меня отец эти последние два года. Он был необыкновенный, удивительный человек! У меня нет ощущения, что он умер. Он просто ушел дальше! Так жалко, что ты не был с ним близко знаком.

— Мне тоже! — искренне отозвался друг. — Но, знаешь, в каком-то смысле я знал его лучше, чем ты думаешь. Я видел его в тебе. В какой-то момент я начал понимать, что ты отличаешься от остальных ребят, и, когда я начал в тебя всматриваться, стало понятно, что этим ты обязан своему отцу — своему удивительному отцу. Я обнаружил, что к любому ты подходишь с точки зрения того, как поступил бы твой отец в подобной ситуации. А когда он к тебе приезжал, я смотрел на него и мне очень хотелось, чтобы мой отец был жив и походил на него. В общем, я рад, что был знаком с твоим отцом. Он оставил след и в моей душе, к счастью.

Взгляд, исполненный глубокой нежности и понимания, которым обменялись эти двое взрослых людей, сказал все. Они помолчали. Через некоторое время Брюс заговорил уже другим тоном:

— Да, вот что, Дан, насчет завтра. Я так и не знаю, какие у тебя планы. Мы прибываем в Нью-Йорк в восемь утра. Позавтракаем мы, конечно, в поезде, а потом, я думаю, надо взять такси и поехать ко мне на квартиру. Понимаешь, у меня на десять утра назначена встреча, поэтому на обустройство времени нет. Ты оставишь у меня вещи и сможешь приходить и уходить, когда тебе надо. Сам я, наверное, вернусь не раньше пяти. К тому времени ты, наверное, уже определишься с планами, да и я тоже. А если мы оба решим остаться, можно будет подыскать жилье более подходящее. Эту квартиру я ведь снял не глядя — просто написал приятелю и попросил найти для меня комнату. Пока и это неплохо, а там посмотрим. Ну что, тебя устраивает или есть другие предложения?

— Устраивает, еще как, — тепло улыбнулся Дан. — Только не надейся, что я буду жить за твой счет!

На следующее утро, как и было решено, оставив вещи в небольшой квартире в центре города, они, отправились по своим делам. Брюс пошел на собеседование, а Дан снова остался наедине со своей трудной задачей: передать матери и сестре, которых никогда не видел, известие от мужа и отца, уже покинувшего этот мир!