Дан пришел к матери в пять часов вечера. Он шел с работы, и ему хотелось поскорее вернуться домой. Весь день у него не выходила из головы просьба, которую, как бы между прочим передала ему сестра: что мать хочет его видеть, ждет его к одиннадцати часам. Он и не думал спешить. Его так неожиданно приняли на работу, на новом месте навалилось так много дел, что он совсем потерял счет времени и решил, что визит подождет. Может быть, она просто хочет пригласить его остановиться у них, хотя он не собирался туда переезжать.

После работы он зашел в первую телефонную будку, которая попалась по дороге. Если мать дома, он зайдет к ней не откладывая.

Оказалось, связаться с ней не так-то просто. Сначала пришлось поговорить с дежурным внизу, потом с горничной, и, когда Дан, наконец, уговорил ее сказать Лизе, что он звонит, служанка спустя некоторое время ответила, что его ждали с утра, к одиннадцати. Почему он не пришел?

Он объяснил, что с утра вышел на работу и не мог освободиться раньше пяти. Тогда мать передала ему, что сейчас занята и сможет принять его только завтра утром, тоже около одиннадцати.

— К сожалению, это невозможно, — спокойно произнес Дан. — Днем я буду на работе и освобожусь не раньше пяти вечера.

Наконец в трубке раздался раздраженный голос Лизы:

— Дан, что такое! Со мной не следует так поступать. Брось свою работу и приходи, когда я сказала.

Дан ответил строго и холодно:

— Об этом не может быть речи.

Последовала долгая пауза, и Дан уже решил, что она ушла от телефона. Наконец Лиза недовольно сказала:

— Ну хорошо, мне надоело с этим возиться. Заходи прямо сейчас, и поскорее!

Дан медленно шел по улице и размышлял. Она так разговаривала с ним, как будто это он напросился к ней в гости. А на самом деле ему меньше всего на свете хотелось туда идти, особенно сейчас, после работы. Но он решил, что в этом его нежелании идти к матери замешана гордыня, и в данном случае его чувства не в счет. Дан подозвал такси и быстро доехал до дома Лизы. Все же ему пришлось ждать когда она выйдет.

В длинной, просторной, официально обставленной комнате с простой на вид, но дорогой и стильной мебелью Лиза появилась перед ним в платье из черного бархата с длинным шлейфом и открытой спиной, которая обнажала плавные изгибы ее тела, из украшений на ней были только жемчужные клипсы.

Лиза была невероятно красива; нежная кожа лица напоминала кожу ребенка, светло-золотистые волосы блестели. В первую минуту Дан был рад увидеть ее в таком великолепии и даже подумал, что можно понять отца, который влюбился в нее с первого взгляда и на всю жизнь. Он увидел, насколько мать была хороша, как фантастически прекрасна, особенно если забыть, каким голосом она разговаривала с ним по телефону.

— Итак? — сказала она наконец, нарушая молчание.

— Да? — вежливо откликнулся он. — Вы хотели меня видеть?

— Да, хотя не в это время, — недовольно подчеркнула она. — Вечером мне обычно некогда заниматься делами.

— Прошу меня извинить, — сказал он, поворачиваясь к выходу. — Я понял из нашего разговора, что вы хотели видеть меня немедленно. Разрешите откланяться.

Он взял шляпу и пошел к двери.

— Ах, как ты на всякий пустяк обижаешься, совсем как твой отец! Но я хочу узнать, зачем ты пошел на работу. Тебе ведь нет нужды зарабатывать деньги. Человек такой состоятельный, как ты, не должен занимать место, где мог бы работать какой-нибудь бедняк.

— Как вы сказали? Состоятельный? — переспросил Дан, глядя на нее с откровенной насмешкой.

— Ну, богатый, со средствами, если тебе так больше нравится. Впрочем, мне некогда сейчас этим заниматься. Вечером у меня гости. Я послала за тобой, чтобы спросить, где завещание твоего отца и почему меня не известили о нем немедленно?

— Завещание?

— Да, завещание. Надеюсь, ты знаешь, что это такое. Где оно? И кому он все оставил? И когда оно будет оглашено?

— Он не оставил завещания, — сказал Дан.

— Как не оставил? — почти завизжала Лиза, и сразу глаза ее сделались злыми. — Значит, он все передал тебе при жизни, а ты имел наглость все это присвоить, не спросив меня?

— Нет, не в этом дело, — возразил Дан все еще спокойно. — Просто ему нечего было оставлять. Мне едва хватило денег на похороны.

— Ах, ты хочешь сказать, что он ничего тебе не оставил после смерти?

Лиза вскочила, ее тонкие ноздри яростно раздувались, глаза полыхали бешенством.

— Ничего, кроме старого дома, куда вы пришли его невестой, — произнес Дан, глядя ей прямо в лицо, спокойно и твердо встретив ее взгляд. — И откуда вы сбежали. Он подписал дом на меня несколько лет назад, потому что любил его, и я его тоже люблю. Это мой родной дом. Я всю жизнь там прожил вместе с отцом.

На лице Лизы появилось полное недоумение.

— Ничего не понимаю. Почему вы жили в старом доме? Я была уверена, что твой отец сказочно богат. Почему вы не переехали в другой дом?

— Вы ошибаетесь, отец никогда не был сказочно богатым. Он получил некоторое наследство, еще когда я был маленьким, и удачно поместил капитал, но все это он передал вам, вернее моей сестре, и положил все деньги на ее имя после того, как вы второй раз вышли замуж. Он хотел, чтобы вы с ней ни в чем не нуждались. Себе он оставил только старый маленький дом, и еще у него оставалось его дело. Но началась депрессия, бизнес пошел на спад, а потом и здоровье его стало ухудшаться, вскоре он совсем слег, и мы ничего не смогли сделать. Если бы я тогда не нашел работу с самой скромной зарплатой, сразу после колледжа, нам пришлось бы голодать. У нас были настолько непростые времена, что, если бы не предсмертная просьба отца, я не стал бы так тратиться, чтобы приехать сюда и передать вам его письмо. Мне очень повезло, что я сразу нашел здесь работу, и я не хочу рисковать тем, что меня выгонят.

Говоря все это, он не сводил с Лизы глаз, приковывая к себе ее взгляд, пока не закончил. На ее прекрасном лице появилось презрительное выражение.

— Видишь ли, какое дело, — я тебе не верю! — надменно выговорила она. — Впрочем, не буду больше тратить на тебя время. Я поручу моим адвокатам навести справки. Все! Можешь идти, больше ты мне не нужен. — И она быстро удалилась, оставив его в полном замешательстве.

Простояв так не меньше минуты, Дан наконец взял шляпу и вышел.

Полчаса спустя Брюс, вернувшись домой, увидел, что Дан неподвижно сидит в темноте и смотрит в окно.

Брюс включил свет, подошел, взглянул на Дана и сказал:

— Э, брат, ты что-то сегодня не в духе. Уныние — тяжкий грех!

Дан печально улыбнулся ему:

— Да. Но я совсем выбит из колеи. Впрочем, ничего другого я и не ожидал.

— А что случилось? С работой не повезло?

— Да нет, тут как раз все в порядке. Меня приняли, причем на очень хорошее место. Если все пойдет хорошо, меня могут взять на постоянную работу, во всяком случае, если я останусь здесь. И жалованье в два раза больше, чем я рассчитывал.

— Ну и отлично, в чем проблемы? Поблагодари Бога за хорошую работу и зарплату. Пусть Господь и все остальное устроит по Своему усмотрению. Что тебя беспокоит? Все в свое время образуется, вот увидишь.

— Да, наверное, но пока что-то я в этом не уверен.

— А ты хочешь все знать наперед?

— Нет. Нет, конечно! — На лице у Дана снова появилась его замечательная улыбка. — Спасибо, старина, ты так меня всегда поддерживаешь.

— Да, ты меня тоже. Ну так что там у тебя стряслось? Расскажешь или будем считать, что все забыто?

— Нет, лучше я тебе все расскажу. Может быть, ты поможешь мне воспрянуть духом. Ты и так все про меня знаешь.

И Дан, стараясь быть предельно кратким, передал содержание разговора с матерью, снова тяжело переживая обиду.

— Хм-хм! — нахмурился Брюс, когда рассказ закончился. — Значит, ей только деньги важны, так получается? А эта несчастная девочка, твоя сестра! Вот кого мне жалко!

Дан кинул на него быстрый удивленный взгляд.

— Знаешь, а я о ней не подумал. Она выросла в такой обстановке, страшно подумать, как на ней это сказалось.

— Вот именно, — подхватил Брюс. — Наверняка у нее была ужасная жизнь, и все это сильно испортило ее характер. Так что она не виновата, что стала такой, как есть.

— Ты прав, — согласился Дан печально. — Брюс, мне от всего этого так грустно, а главное, что я ничего не могу сделать.

— Почему, очень даже можешь, — уверенно заявил Брюс. — Ты можешь молиться. Может быть, именно поэтому Бог заставил тебя совсем потерять надежду в этом деле — чтобы мы поняли, что сами мы ничего не можем предпринять. Ты сейчас закрыт для Него и для Его воздействия. Что, если Он хочет привести тебя к тому, чтобы ты стал с Ним ближе, чем сейчас, и Он смог тебе помочь в деле, в котором сам ты бессилен?

Дан размышлял над словами друга. В комнате стояла тишина. Наконец он вскинул голову и посмотрел другу в глаза:

— Как ты прав, Брюс. Именно это мне и нужно. Давай помолимся.

Молодые люди встали на колени и воззвали к Господу, моля помочь им ради Его пролитой за грешников крови. Юноша горячо молился за мать, оставившей его в младенчестве, а его друг искренне молился за юную девушку, которая глубоко тронула его сердце своей наивностью, одиночеством, горькой и трудной жизнью.

Помолившись, они сразу повеселели, к ним вернулся душевный покой.

— Знаешь, я думаю, Бог достаточно велик, чтобы все исправить. Я ведь здесь для того, чтобы исполнять Его волю. Он сам мне приказал, — сказал Дан, причесываясь перед зеркалом, когда они собирались пойти поужинать в город.

В ответ его друг глубоким, чистым голосом запел:

Дан присоединился к нему, подхватил своим чудесным голосом песню, и трогательные вдохновенные слова зазвучали на весь дом. Не один жилец замер, оглядываясь, в изумлении прислушиваясь, но потом снова обращая мысли к повседневным делам.

— Итак, брат, — сказал Брюс, когда они закончили петь и вышли из квартиры, — пора тебе сбросить этот груз и ждать от Бога указаний, что делать дальше. Теперь все в руках нашего Владыки. Давай идем скорее, теперь расскажи мне про работу. Страшно интересно послушать!

И Дан рассказал про мистера Берни, про свою работу и как он встретил мисс Валери Шеннон, которая оказалась личным секретарем мистера Берни.

— По-моему, все складывается просто отлично, — подвел итог Брюс. — Если хочешь знать мое мнение, Господь сегодня благоволил к тебе, и мне совершенно очевидно, что Он хочет, чтобы ты остался пока здесь, в Нью-Йорке.

— Да, мне тоже так кажется, — кивнул Дан. — И еще мне кажется, что я так расстроился из-за встречи с матерью потому, что она уязвила мою гордость. А кому приятно, когда твоя собственная мать так с тобой разговаривает, будто ты пытаешься ее надуть или украл у нее деньги.

— Да, понимаю, это неприятно. Но у нее совсем нет материнских чувств, так что чего еще от нее ждать. Ты ничего не потерял. В сравнении с сестрой у тебя более выигрышное положение — у тебя все-таки был отец, и отец замечательный. А у нее не было, собственно говоря, ни отца, ни матери.

— Это верно. Я так жалею, что это уже ничем не исправишь.

— У тебя все получится, Дан. И я тебе с радостью помогу. Я все время думаю о том, как наш Отец Небесный любит ее. А тебе не кажется, что мы строим насчет нее планы, не спросив ее мнения? Может, мы ей уже смертельно надоели и она видеть нас не захочет. Я, например, намерен ограничиться исключительно молитвой, но, возможно, Господь Бог именно этого от нас и ждет.

— Да, наверное, — сказал Дан. — Нам остается только ждать и молиться.