Для Корали это была необычная прогулка. Ей приходилось иногда гулять ночью по гораздо менее приличным местам, с полупьяными провожатыми, которые громко кричали и хохотали, — но сейчас все было по-другому. Она критически оглядела себя.

— Ой, я не подумала, — сказала она, подняв дерзкий взгляд на брата и поморщившись, — может быть, я не так одета для того места, куда мы идем. Но вы оба тоже не в смокингах.

Дан взглянул на нее сверху вниз.

— Ничего, сойдет, — ответил он, осмотрев ее простой темно-коричневый костюм и маленькую фетровую шляпку. Единственным ярким пятном в ее наряде был разноцветный шарф.

— Что вы, — вежливо кивнул Брюс, — напротив, вы одеты очень мило. Но, в принципе, там это не важно.

— А, понятно, — кивнула Корали. — Наверное, богемное общество?

— Не совсем, — загадочно ответил Брюс.

Они свернули к широкой парадной двери, вошли, поднялись по деревянным ступеням и оказались в просторном помещении.

Корали широко раскрыла глаза от любопытства, решив, что это какой-то новый ночной клуб, который открывается раньше обычного.

Сквозь приоткрытую дверь доносилась музыка. Они вошли в евангельскую миссию, которой руководил Кирк Шеннон.

Корали прошла вслед за Брюсом к стульям и села, с удивлением озираясь вокруг. Брат сел с другой стороны от нее, ближе к проходу. Они сидели почти в середине зала, недалеко от небольшого возвышения, похожего на сцену. Зал быстро наполнялся людьми. Корали не знала ни мелодии, ни слов и, поймав одну строчку: «возвышая душу», решила, что это какой-то новый хит про любовь, которого она еще не слышала. Она во все глаза рассматривала собравшихся и не уставала поражаться. У всех них, и мужчин и женщин, в глазах, на лицах было другое выражение, не то, что она видела у окружавших ее. Некоторые, правда, казались подавленными, мрачными, даже отчаявшимися, эти люди не пели. А те, что пели, были преисполнены такой радости, какой она не встречала раньше ни в ком. Среди прочих была одна девушка, в очень бедном простом платье, но глаза ее так светились, что она казалась красивой, а радость и приветливость, с какой она улыбнулась сидевшей рядом пожилой женщине, видимо матери, заставили сердце Корали сжаться от зависти. Девушка, несмотря на свой вид, казалась вполне счастливой.

Собравшиеся спели еще несколько песен с очень простыми, запоминающимися словами, потом неожиданно все склонили головы.

Только не Корали. Она сидела и с удивлением смотрела на то, что происходило вокруг. Она слышала, как люди негромко, вполголоса что-то шептали. Что это? Какой-то странный обряд, в котором все они принимают участие? Хотя странной скорее была она, воспитанная так, что ей была незнакома молитва! Корали никогда не ходила в воскресную школу, хотя они жили недалеко от церкви и в квартире слышался звон колоколов. Она абсолютно ничего не знала о религии. Ее мать предпочитала, чтобы она росла красивым, здоровым, самодовольным животным, которому в жизни не нужно ничего, кроме развлечений. Поэтому она не знала, что и думать про действо, которое предстало ее глазам и на которое она сама же и напросилась.

Брюс, тихонько наблюдая за ней, сравнивал профиль девушки с серьезным, милым, озабоченным лицом брата. И опять стал молиться за нее.

А девушка, за которую он так усердно молился, сидела, широко раскрыв глаза, и ничего не понимала.

Затем некоторые люди начали по очереди рассказывать о себе, о том, как они одержали победу над грехом, о жизни во Христе, к которой они пришли. Рассказчиками были то симпатичная юная девушка, то крупный сильный парень, то старик, все они говорили с убежденностью, горячо, у всех светились глаза. Корали слушала их откровения о неземной радости, обретенной среди неудач, утрат и скорбей, забыв обо всем на свете, и постепенно ею овладевали тревога и горечь.

В глубине сердца она радовалась, что узнала и своего странного брата, и его странного друга. Именно эта странность отличала их, делала непохожими на остальных. Она чувствовала это всем сердцем. Корали забыла о своей тяге к развлечениям и не думала больше о том, что скажет брату после собрания, о том, что будет дальше.

Человек, который вел собрание, тоже был молодым и симпатичным. У него не было пресыщенного, утомленного вида, как у большинства ее знакомых. В его голосе звучала бодрость, глаза сияли.

— Сегодня вечером в зале я вижу моего старого знакомого, — произнес он. — Я знаю его еще со студенческих времен. Как-то я приезжал к ним в колледж на несколько дней, и мы с ним познакомились. У него приятный голос, и он обычно пел на собраниях, которые они с друзьями проводили у себя в колледже, «Свет любви Его со мной». Я слышал, как он поет этот гимн, всего три раза, и один раз — ночью, под небом, при лунном свете, когда они стояли у могилы недавно умершего любимого человека. Сейчас я хочу попросить Дана Баррона спеть для нас эту песню. Дан, надеюсь, ты не против?

Дан спокойно сидел, глядя на старого друга, и слушал его. Воспоминания о старых студенческих днях нахлынули на него. Он забыл, что он в Нью-Йорке, в незнакомом городе, забыл о сестре, незнакомой, чужой девушке, сидевшей рядом. И когда Кирк пригласил его на сцену, он просто встал и пошел, откликнулся на этот зов, как делал всегда.

А его сестра осталась сидеть на месте, открыв рот и не сводя с него глаз.

У фортепиано сидела Валери Шеннон. Она следила, как незнакомец идет по проходу и поднимается на сцену. Она узнала человека, которого видела на улице пару дней назад. А вон и та девушка, с которой он тогда был. Так, значит, это Дан Баррон! Кирк много рассказывал о нем.

Он поднялся на сцену, а та девушка — его сестра, или жена, или подружка, или кто она там ему, — не спускала с него глаз, зачарованная, ошеломленная и заинтригованная. Но если он действительно поет так хорошо, как говорил ей брат, почему же эта девушка смотрит на него с таким испугом?

Пальцы Валери легко заскользили над клавишами, беря первые аккорды, и голос Дана зазвучал в зале мощно и проникновенно.

Вскоре Валери поняла, что аккомпанирует очень незаурядному голосу, каждая нота гимна блистала как жемчуг в золотой оправе музыкального сопровождения.

Аудитория сидела затаив дыхание, слушая не ушами, но сердцем.

Корали почти окаменела от изумления — сначала от красоты и силы голоса брата, а потом захваченная словами песни. Пение его было необычным. Казалось, его голосом звучат затаенные чаянья человеческого сердца, его томление, неуспокоенность, стремление обрести истинный путь и воля к этому. Значит, сам он тоже когда-то был таким, как все, он не всегда был таким безупречным, таким незаурядным. Значит, кто-то или что-то заставило его измениться!

Он пел, и ей казалось, что он поет ей одной, отвечая на те вопросы, ради которых она пришла к нему. Этой песней брат словно отвечал на ее неудовлетворенность своей жизнью, давал ей надежду, что существует другая жизнь, существует то, что избавляет от тягот, дает дышать полной грудью, помогает начать жить заново, успокоить ту невыносимую тоску, которая знакома каждому, но которую большинство предпочитают не замечать.

Нежная мелодия замерла, и снова зазвенел голос Дана:

Неужели ее брату, с его ангельским лицом, тоже знакомы боль и отчаяние, неужели он понимает те чувства, которые испытывает она? Неужели и в его жизни были грехи? Нет, невероятно. Корали не привыкла называть грехом то, что она делала. Разве она кого-то убила или украла что-нибудь? Или изменила? Она раньше не слышала, чтобы грехом называли обычные, повседневные вещи, которые большинство людей делают даже не задумываясь. Грех? Нет, она была уверена, что Дан никогда не грешил.

— Свет любви Его со мной... — пел он своим волшебным голосом, и все слушающие не сомневались, что Иисус действительно близок ему, как друг.

И сестра, слушая его, вдруг начала постепенно проникаться пониманием, что же брат пережил за эти годы, как одиноко ему было без матери, ей стало стыдно за ту роль, которую невольно она сыграла в этой трагедии. Господи, каким он был несчастным, одиноким ребенком! Правда, у него был замечательный отец. А вот у нее отца не было. Зато у нее была мать — если только Лиза заслуживает этого названия. Но Корали чувствовала себя такой же покинутой и одинокой.

Девушка глубоко задумалась. За эти два дня она передумала больше, чем за всю жизнь!

И снова зазвучали нежные звуки фортепиано, и слова песни будто вливались в каждую открытую, внимающую душу.

Когда последние аккорды замерли, зал молчал, и это для Корали тоже было ново и необычно.

Брюс, склонив голову, молча молился за сидящую рядом девушку, молился так, как раньше ни за кого не молился. Когда музыка стихла, он искоса осторожно взглянул на соседку — и у нее было такое выражение лица, что сердце его преисполнилось трепета и надежды.

Последовала короткая проповедь, простая и сильная, не похожая ни на что, слышанное Корали, тем более от молодого человека. Она слушала с напряженным вниманием и временами вопросительно поглядывала широко раскрытыми глазами на Брюса, словно проверяла, что он тоже верит в те поразительные вещи, о которых говорил проповедник. Корали никогда не слушала рассуждений о смерти, аде, Небесах и Вечной жизни. Все это пугало, не давая покоя — она предпочитала не думать вообще о таких серьезных вопросах.

Теперь уже Брюс открыто наблюдал за ней, благодаря Бога за то, как просто и убедительно говорил Кирк о деле спасения. Может быть, у этой девушки из светского общества больше не будет возможности услышать подобные слова, но сейчас она внимала им с усердием и принимала к сердцу. Конечно, это еще не значит, что она обратится к Богу. Однако такие случаи бывали.

— А сейчас, — продолжал Кирк, — я вижу в зале еще одного моего старого друга, Брюса Карбери. Брюс, поднимайся на сцену, и давайте втроем споем что-нибудь.

Брюс удивленно посмотрел на Кирка, потом, хмурясь, покосился на сидевшую рядом девушку. Не может же он уйти и бросить ее в незнакомом окружении?

Но лицо ее горело живейшим интересом.

— Иди, иди, — сказала она, — я хочу послушать, как ты поешь!

— Хорошо, — улыбнулся он. — Прости, что приходится тебя бросать.

Брюс пробрался мимо нее и пошел к сцене.

Как эти три голоса сливались, как они звучали! Это было прекрасно, они пели о Боге так, словно разговаривали с другом.

Все это было для Корали откровением. Она что-то слышала об евангельской истории, но ее душу это никогда не трогало. С тем же напряженным вниманием и изумлением, с каким она наблюдала все происходившее здесь, она слушала, как три красивых голоса разворачивали перед ней евангельский сюжет до самого последнего стиха:

Значит, и для нее это тоже возможно. Во время песни ей показалось, что взгляд Брюса устремлен прямо на нее, его глубокий бас красиво сливался с остальными голосами, он пел: «Тебе хвала, Отец наш Бог! Тебе, Единородный Сын!» — и Корали казалось, что он говорит о реальном, ощутимом, доступном и ей. Она замерла, затаив дыхание, ее мучили зависть и обида. Она до конца не осознавала смысл того, о чем говорилось в песне, — до этого ей было еще далеко. Но Корали была глубоко тронута и смутно затосковала о чем-то, чего не знала, но о чем явно знал ее брат.

Когда собрание закончилось и выходящие обходили ее с двух сторон, что-то оживленно обсуждая, она внимательно всматривалась в их лица. В большинстве это были простые люди, некоторые были одеты хорошо и даже дорого. У нескольких девушек глаза светились воодушевлением. Она не знала еще, хочет ли она стать такой же, как эти люди, ведь для этого наверняка потребуются немалые жертвы, и, если она поближе узнает их жизнь, жизнь брата и его друзей, ее энтузиазм скоро иссякнет. Впрочем, что ей, собственно, терять? Всерьез задумавшись над этим, Корали поняла, что не может назвать ничего, что не отдала бы с легкостью. Чем угодно можно было заплатить за эту искреннюю, настоящую радость и мир в душе.

Но, если все, о чем говорилось в песнях, реально, почему все остальные не ищут этого, а теряют время в погоне за наслаждениями, которые на самом деле приносят только кратковременное удовольствие?

Тут Корали увидела, что Брюс пробирается к ней по проходу. Глаза их встретились. Открытая улыбка осветила его лицо, он смотрел на девушку тепло и нежно, как тогда, когда пел «Свет любви Его со мной».

— Прости, что оставили тебя одну, — произнес он негромко, останавливаясь рядом с Корали.

— Ничего, — ответила она быстро, чуть смущенно. Никто из ее знакомых и приятелей не поверил бы, что Корали может что-то смутить. Потом лицо ее прояснилось, она подняла на него глаза, в которых светилась искренность. — Мне понравилось, как ты поешь! У тебя великолепный голос!

Брюс кинул на нее удивленный взгляд.

— Да? Рад, что тебе так показалось, — ответил он серьезно. — Я боялся, что тебе здесь не понравится и многое будет непонятно.

В этот момент их окружили люди, начали разговаривать с Брюсом, а потом и с ней, словно она была одной из них. Через несколько минут со сцены спустились Дан, Кирк Шеннон и Валери, они все познакомились и вместе направились к выходу.

— А теперь, — сказала Валери Шеннон с задорной улыбкой, — давайте зайдем к нам, хотя бы ненадолго. Сегодня моя сестра напекла целое блюдо вкусных блинчиков. Мы можем их попробовать и заодно получше познакомиться. Кирк столько рассказывал про Дана Баррона, что мне хочется узнать вас всех поближе. Идемте?

Они вместе вышли на чистый, прохладный ночной воздух и пошли по улице. Брюс шагал рядом с Корали, словно дал себе зарок оберегать ее. А Валери Шеннон и Дан шли чуть поодаль.