Нам такой хоккей — нужен!

Вот уж воистину, нет лучшего сценариста, чем жизнь! Представьте себе, в июле 2010 года на пляже легендарного острова Капри сталкиваюсь я с россиянином, с которым знаком уже больше сорока лет. Помните старый анекдот про Брежнева, которому в Президиум съезда приносят записку от дамы, уверяющей, что она спала с Генсеком. Тот мучительно вспоминает, кто бы это мог быть, просит привести к нему женщину, и та заявляет: «А помните XXV съезд? Вы спали в Президиуме, а я — в зале!»

То же самое практически случилось и на Капри — некий немолодой россиянин по имени Михаил Лившиц узнал в долговязом стройном господине в яркой цветастой рубашке известного русского поэта Евгения Евтушенко, с которым он встречался в шестидесятые годы на площади Маяковского у одноименного памятника — тот в составе группы молодых дарований (Вознесенского, Рождественского и прочих) читал стихи, а семнадцатилетний Миша Лившиц под эту марку «кадрил» (так тогда это называлось) девочек!

Так мы еще раз познакомились и подружились. А когда через две недели мы пригласили семью Лившиц к себе в гости в Переделкино, выяснилось, что Миша, закончив научную карьеру, стал писать, и о чем — не поверите, о спорте! Мы обменялись книжками, свою я надписал так:

А мне перепала от автора книжица под названием «Хоккей Юрского периода». Я обещал прочитать и честно высказать свое мнение, но предупредил, что читаю медленно и раньше, чем через месяц, ответа не будет, однако ошибся — «проглотил» книжку мгновенно, за один присест, не отрываясь. Я тоже всю жизнь любил спорт, у меня есть роман («Не умирай прежде смерти»), один из главных героев которого известный советский футболист. А здесь автор воскресил «золотой» век советского хоккея, когда в течение более десяти лет не было равных прославленной советской дружине, ведомой великими Чернышевым и Тарасовым.

Оказывается, автору довелось быть лично знакомым с Анатолием Владимировичем Тарасовым, который легко узнается в качестве прототипа армейского тренера Остапова, а также дружить с некоторыми извечными соперниками армейцев — спартаковцами Е. Майоровым, Д. Китаевым и другими. Поэтому автор, как теперь принято говорить, явно «в материале».

Главный герой книги — это, конечно, собирательный тип, в котором не надо искать конкретного игрока. Но судьба его весьма типична для игроков того поколения, к которому автор испытывает нескрываемую симпатию. В его истории прослеживается трагическая судьба той категории советских людей, которых перестройка и последовавший за ней, извините, бардак застали в возрасте сорока пяти-пятидесяти лет. Многим из них не удалось найти своего места в новой жизни.

Нельзя не отметить и своеобразный тонкий юмор, пронизывающий книгу, да и сюжет весьма оригинален. Короче, рекомендую, получите гарантированное удовольствие.

Евгений Евтушенко Переделкино, август 2010 года

 

На традиционную послематчевую пресс-конференцию Закир Маматханов, тренер команды юниоров «Львы Базайкалья», занявшей третье место в турнире «Надежды России», не пришел. Вернее, его не принесли. Нет, Закир был здоров — крепкий, спортивного сложения пятидесятилетний мужчина, что называется, в самом соку. Просто Закир был пьян, но самое удивительное заключалось в том, что вообще-то он не пил. Накануне матча за третье место в гостиничном номере Маматханова собралась небольшая компания, о которой речь пойдет ниже, и устроила собрание-вечеринку, после чего Закир, будучи в твердом уме и здравой памяти, вдруг почувствовал, что его опорно-двигательный аппарат отказал. Заботливые гости не оставили его вниманием и на следующий день, так что опорно-двигательный аппарат так и не включился. Поэтому Маматханова не оказалось на матче команды на своем обычном месте за скамейкой игроков, а все теми же доброхотами он был уложен в кровать, а ближе к отъезду заботливые руки перенесли его в автобус, который должен был отвезти команду в аэропорт.

Закир Маматханов снова стал Закиром Маматхановым после распада Советского Союза, когда местные власти автономных республик новой России стали собирать под свои флаги национальные кадры, получившие известность и признательность в Союзе — тут-то и выяснилось, что закончивший недавно славную спортивную карьеру в лучшем хоккейном клубе страны заслуженный мастер спорта, неоднократный чемпион мира и Олимпийских игр Захар Маматов по паспорту является Закиром Умя-товичем Маматхановым. Так Захар Маматов оказался в столице Базайкалья, обласканный местными властями, получивший — как он думал тогда — полный карт-бланш на развитие хоккея в республике, а заодно и ставший тем, кем он в действительности и родился — Закиром Мамат-хановым…

А родился Закир в глухой деревушке в двухстах километрах от столицы сегодняшнего Базайкалья в обычной многодетной семье. Когда пришло время, крепкий деревенский парень оказался в армии в одном из отдаленных армейских округов на окраине Союза.

После тусклой и однообразной жизни в родном селе служба показалась Закиру увлекательнейшим делом — хозработы его совершенно не отягощали, а армейские занятия были для него просто интересны. Поэтому Закир был на хорошем счету у ротного начальства, а дедовщина тогда еще практически не приняла сегодняшние уродливые формы.

В те времена регулярно проводились Всесоюзные армейские соревнования, на которые все военные округа присылали свои команды по всем видам спорта. Центральные и известные военные округа, такие как Группа советских войск в Германии, например, могли себе позволить — и позволяли — иметь в своем составе так называемые спортроты, в которых «проходили службу» спортсмены, достигшие определенных спортивных высот — как правило, не ниже уровня мастера спорта. Эти спортроты обычно формировались по территориальному признаку: так, например, москвичи, числившиеся в спортроте, жили обычно у себя дома, тренировались там, где всегда тренировались, но выступали уже только за ЦСКА — так назывался в те времена сегодняшний клуб ЦСК.

Готовился к очередной армейской Спартакиаде и округ, в котором служил Закир, но за несколько месяцев до начала соревнований в одной из сформированных округом команд, а именно в боксерской, произошло ЧП — служивый, выступающий в весе до 75 килограммов, ушел в самоволку, там, естественно, напился и подрался с аборигенами. Аборигены совершенно не владели техникой бокса, поэтому в драке оглоблей сначала сломали боксеру руку, а потом уже отметелили его по-простому, по-деревенски.

Восполнить образовавшийся в команде пробел оказалось не просто — те, кто хоть что-нибудь понимали в боксе, а это прежде всего борцы всех мастей, тяжелоатлеты и прочие, никак не соглашались заполнить образовавшуюся вакансию, ибо понимали, что категория до 75 килограммов — не шутка и получить в голову плюху — не подарок, даже если при этом светит десятидневный отпуск на родину.

В тот судьбоносный, как выяснится впоследствии вечер, Закир исполнял очередной наряд — дежурил по кухне. Делал он это как всегда легко, почти с удовольствием, ибо наступил один из самых приятных моментов — солдатики уже покормились и в столовой заканчивал ужин замполит, майор Сомов — не по должности добродушный, урожденный москвич, которого военная судьба занесла в этот, скажем, не самый престижный округ.

Как всякий московский мальчишка, Сомов обожал футбол, в который гоняло большинство послевоенных детей. Играли обычно «двор на двор» с обязательной дракой после игры, но не с такой злобной, какую устраивают современные пацаны, напичканные идиотскими телевизионными сериалами, а дракой по правилам дворовой чести — то есть, либо до первой «кровянки», либо пока противник не окажется на земле. Бить лежачего ногами никому даже в голову не приходило.

Самых способных мальчишек «приглядывали» во дворах игроки и тренеры, живущие поблизости, и обычно отбирали в клубные команды, где они проходил традиционный путь — от команды трех мальчиков до уровня клубной команды. Так и Колька Сомов, когда закончил десять классов, уже играл за вторую взрослую команду «Крылья Советов». Дальнейшая судьба его была уже давно определена им самим и одобрена его родителями — мальчик мечтал стать военным, подал документы в Высшее общевойсковое училище, каковое успешно и закончил: молодой лейтенант заступил на защиту нашей многострадальной Родины. Заступил не один — как и многие курсанты, по окончании училища Николай Сомов женился. Новоиспеченной «лейтенантшей» стала соседка Николая по дому. Это была худенькая милая девчушка; звали ее Валерия. Она сразу же понравилась родителям Кольки: мать обрадовалась, что ребенок поедет неизвестно куда не один, а отец, обняв невестку, сказал:

— Молодец, сынок! Типичная генеральша!

Николай ничего не ответил, хотя и удивился про себя: он знавал в своей недолгой жизни двух генеральш. Один генерал проживал этажом выше, а второй был начальником их училища. Обе генеральши были чем-то похожи друг на друга — толстые и сварливые! Отец, видимо прочитавший Колькины мысли, сказал:

— Когда тебе одна большая звезда на погоны брякнется, и Лерочка тоже форму наберет, помяни мое слово!

Для начала Лерочка к положенному сроку родила Николаю первую девчушку. Как и все мужчины, Николай в тайне желал мальчика, но шумно и почти искренне обрадовался дочке. Однако в душе затаился и решил не горячиться в погоне за наследником, поэтому следующую попытку они предприняли только через девять лет — и опять мимо цели! На этом родители порешили больше не испытывать судьбу.

В годы учебы Николай не только выступал за сборную училища по футболу, но и принимал участие в соревнованиях почти по всем другим игровым видам — волейболу, хоккею, баскетболу; он был, что называется, «игровик». Так что, когда новоиспеченный лейтенант прибыл к своему первому месту службы, умудренный опытом кадровик, пробежав глазами личное дело новенького, сразу же сообразил:

— Да ты, брат, почти что профессиональный спортсмен! Отлично! Будешь отвечать за спортивную работу в части!

С тех пор и повелось — куда бы судьба ни забрасывала Николая Сомова, он сразу же возглавлял спортивно-массовый сектор. К описываемому нами моменту замполит Сомов отвечал за подготовку сборной округа к Всеармейской спартакиаде, и все вроде бы было хорошо, покуда не произошло это досадное ЧП с боксером-средневесом. Замены покалеченному «специалисту» не было, и Сомов понимал, что скоро на его голову падут начальственные громы и молнии, но как выкрутиться, он пока не представлял. Тут-то и настиг его телефонный звонок из штаба округа. Дежурный по кухне Закир поднял телефонную трубку, невольно вытянулся по стойке «смирно» и услужливо передал трубку замполиту.

— Здорово, вредитель! — Сомов сразу узнал голос начальник дивизии и тоже невольно поднялся из-за стола, опрокинув от волнения недопитый компот:

— Здравия желаю, товарищ полковник!

— Сомневаюсь, что ты желаешь мне здравия, — продолжал полковник. — Иначе не стал бы калечить лучшие спортивные кадры округа! Кстати, мне доложили, что у тебя первые спортивные разряды чуть ли не по всем видам спорта, так что, может, дело не так уж и плохо? Что скажешь, майор, может, мы зря и паникуем, закроешь нам 75 килограммов, а?

— Я бы с радостью, товарищ полковник, но вы же знаете, я — игровик, при чем тут бокс?

— Игровик — прекрасно! — продолжал издеваться полковник. — Вот в игровой манере и проведешь на ринге каких-нибудь девять минут — в футбол-то, небось, часами гоняешь, а тут девять минут пробегаешь за родной-то округ! А при случае и в морду дашь какому-нибудь столичному выскочке, а? Ты же знаешь, если мы не выставляем участника в каком-то виде — сразу штрафные очки, и дальше — сам понимаешь! Конечно, призовые места нам и раньше не очень светили, но в шестерку лучших мы всегда входили!

— Виноват, товарищ полковник, — не к месту подал голос Сомов.

Но комдив, видать, еще недостаточно напился крови провинившегося и продолжал:

— Скажи честно, майор, может, тебе наш округ не нравится, так я могу посодействовать — переведем тебя, и даже с повышением в должности, в такое место, из которого тебе твой сегодняшний городок Парижем покажется! Только мигни, и калечить спортсменов тебе больше не придется!

— Ну что вы, товарищ полковник, вы же знаете, здесь буквально мой дом родной, даже жена и дочки боятся как огня перевода в другую часть!

Насытившийся наконец-то комдив сменил интонацию и заговорил подчеркнуто другим тоном:

— Тогда так, замполит, мотай на ус — через три недели назовешь мне фамилию нашего боксера в 75 килограммов — при этом заметь мое хорошее к тебе отношение — вовсе не обязательно, чтобы этот боец выиграл первое место в своей категории! Выполнять! — и комдив швырнул трубку, даже не дожидаясь традиционного «Есть!».

Закир, вытиравший со стола пролитый компот, слышал весь разговор. Конечно, он не уловил всего сарказма в речи комдива, но как всякий преданный человек — а Закир любил замполита, — понял, что у командира неприятности, и готов был всей душой помочь Сомову. Когда они оставались вдвоем, замполит разрешал называть себя по имени-отчеству, ему нравился этот старательный деревенский парень, как-то непринужденно несущий службу, которая большинству солдат была в тягость.

— Николай Васильевич, может, я чем могу помочь? — застенчиво спросил Закир, преданно, как-то по-собачьи заглядывая командиру в глаза.

Сомов встряхнул головой, как бы сбрасывая наваждение от только что закончившегося разговора, посмотрел на Закира каким-то непонятным взглядом — в голове его мелькнула безумная мысль…

— А почему бы и нет! — он снова тепло взглянул на Закира, слегка хлопнул его по плечу. — За мной «марш», — скомандовал Сомов и уверенной походкой направился к выходу из столовой.

Закир, на ходу застегивая гимнастерку и поправляя ремень, последовал за командиром.

Когда хоккей с шайбой достиг в нашей стране невиданной популярности, к известному хоккейному тренеру, руководившему столичным армейским клубом, практически регулярно выигрывавшим чемпионат Союза, Анатолию Владимировичу Остапову, подошел один из тренеров, отвечающих за поиск молодых талантов и комплектование команды. Анатолий Владимирович, кинув беглый взгляд на тренера, похожего в этот момент на собаку, взявшую след, понял, что у того что-то есть, но, не подавая виду, равнодушным тоном спросил:

— Ну что там у тебя, чего нарыл?

— Вы себе не представляете, в Хабаровском СКА объявился такой самородок! Об игре, тактике и прочем не имеет никакого представления, но скорость… Вообще катается, как черт, пас партнеру отдаст только тогда, когда чувствует, что его сбили с ног! Обводка какая-то нестандартная, как будто бы им самим выдуманная, а главное — забивает, сколько хочет! Хабаровск лидирует в своей группе с отрывом в пять очков!

— Так Хабаровск же мяч гоняет, насколько я помню, а у нас шайба! — с трудом выдерживая безразличный тон, сказал Остапов.

— Помилуйте, Анатолий Владимирович! А вы сами-то сами с чего начинали, разве не с мячика? Или забыли, как шайбу оторвать от льда не умели, — чувствуя, что Остапов «заглотнул» наживку, на глазах наглел тренер-селекционер.

— Ладно, камень уговоришь, — как бы нехотя согласился Остапов. — Привези этого самородка в Москву, пусть Толик Фирсов поучится у него нестандартной обводке.

— Так он не хочет, товарищ полковник! — вдруг переходя на воинское обращение к Остапову, который форму надевал, только когда его вызывало высшее армейское руководство, продолжал тренер. — Я с ним уже и так и сяк говорил, рисовал ему небо в алмазах!

— В каких алмазах! — вдруг загрохотал Анатолий Владимирович. — Он что, вольноопределяющийся?

— Никак нет, сержант-срочник.

— Так что же ты тут дурочку разыгрываешь, мне что, опять к министру обороны идти, чтобы вшивого сержанта в Москву перевести?

Через семь дней после этого разговора Закир Ма-матханов вылез из общего вагона на Курском вокзале и впервые ступил на московскую землю.

Между прочим, в общем вагоне он ехал в первый и, как показала жизнь, в последний раз. В руках у него был небольшой фанерный чемоданчик, которым пользовались в свое время все «лейтенанты» знаменитого ЦДКА, а под мышкой — некий завернутый в тряпку предмет, который все его попутчики по вагону уверенно принимали либо за тяпку, либо за какой-то другой огородный инвентарь. На самом деле это была клюшка для русского хоккея, то есть хоккея с мячом…

Выйдя из столовой в сопровождении Закира, майор Сомов уверенной походкой двинулся к зданию медсанчасти — несмотря на поздний час, а дело шло уже к отбою, он не сомневался, что фельдшер, оформленный, как и положено, врачом, будет на месте, — замполит знал свое дело и свои кадры. Фельдшер, в звании прапорщика, был заметной фигурой в части.

Во-первых, он, как это ни странно, любил своих пациентов — и настоящих больных, и явных симулянтов, которых вычислял мгновенно, но обычно не подавал вида, внимательно выслушивал и давал незначительные послабления — освобождение от нарядов на день-два и т. д. Все это знали, кто-то этим пользовался, но его любили и прощали маленькие слабости, которых было и не так уж много.

Фельдшер был холост, поэтому по окончании рабочего дня никуда не торопился и принимался за свое любимое дело: у него это называлось «подводить баланс». Весь день он вел строгий учет посещений, поэтому обычно подведение баланса выглядело следующим образом: если за день проходило от десяти до двадцати пациентов, то, учитывая, что протирка инструмента для индивидуального осмотра пациента — по десять граммов спирта на каждого, — на круг выходило от ста до двухсот граммов спирта; приготовление микстур — до тридцати граммов спирта и т. д. Подбив общий итог — например, двести тридцать граммов спирта, прапорщик, будучи человеком совестливым, вычитал из этой суммы граммов тридцать-пятьдесят, а получившийся при таком балансе остаток надо было, как он выражался, «сактировать», чтобы результат любой проверки не застал его врасплох.

Чтобы махнуть одному каждый вечер двести граммов спирта, надо было иметь лошадиное здоровье, к тому же прапор не был алкоголиком — просто жизнь так складывалась. Зная это, к нему любили по вечерам захаживать командиры всех мастей и званий — единственное условие, которое было известно всем сюда входящим: обязательно принести с собой «элемент» закуски.

Вот и сейчас, когда Сомов, намеренно громко топая сапогами, вошел в прихожую — запираться считалось дурным тоном, и открыл дверь фельдшерского кабинета, за столом сидели двое — сам прапор и старшина роты, в которой числился Закир. При появлении замполита оба, естественно, вскочили по стойке «смирно». Колбочки со спиртом уже не было, хотя на столе еще оставались мисочка соленых огурцов, буханка «черняшки» и открытая банка тушенки.

— Здравия желаем, товарищ майор! — вскочив, дружно рявкнули служивые, впрочем, отнюдь не испытывая смущения.

Сомов жестом показал, что можно садиться, и обратился к фельдшеру:

— Федорыч! Ты мне нужен на пару минут, выйди-ка в смотровую.

— Закир, — позвал майор солдата, предусмотрительно остановленного на пороге, — заходи в смотровую! Раздевайся!

Закир оторопел, поднял глаза на командира.

— До трусов, — скомандовал майор. — Где у тебя весы? — уже к прапору обратился Сомов. — Взвесь голубчика, да поточнее!

Фельдшер отдернул занавеску, закрывавшую нехитрую установку — весы и табуретку с линейкой для измерения роста.

Закир встал на весы. Фельдшер намеренно долго двигал гирьками, чтобы показать командиру, как серьезно воспринял он приказание начальства, и через минуту доложил: в трусах он тянет на 76 килограммов 550 граммов.

Сомов оглядел Закира, как цыган лошадь, и заметил, что несмотря на уродливые семейные трусы, которые в то время носила вся мужская половина великой страны, парень был великолепно сложен — узкая талия, широкие плечи и крепкие, хорошо развитые руки с рельефной мускулатурой.

— А рост какой? — заодно поинтересовался Сомов.

Фельдшер легонько столкнул Закира с весов и, подогнав его под мерную линейку, прихлопнул сверху планкой.

— Выходи, — скомандовал он Закиру и, заглянув под планку, вновь доложил: — 182 сантиметра, товарищ майор!

— Как думаешь, Федорыч, сможем мы согнать с него лишних пару килограммчиков?

— Да не вопрос, Николай Васильевич! Один марш-бросок с полной выкладкой, и даже парить его не придется! А в чем дело-то? — поинтересовался фельдшер.

— Погоди, Федорыч, а как у нас обстоят дела с этим «самострельщиком»?

Фельдшер тоже знал проблемы начальства и сразу понял, о ком идет речь.

— Плохо, Николай Васильевич, у него же двойной перелом со смещением, один только гипс как минимум месяц! Этому можно одеваться или еще что нужно?

— Одевайся, Закир, все в порядке. Так говоришь, готов помочь любимому командиру? Ну что ж, посмотрим тебя в деле! Завтра я сам проведу утреннюю зарядку. Свободен!

На Курском вокзале у вагона Маматханова уже ожидал встречающий — тот самый тренер-селекционер, который и «подсмотрел» его в Хабаровске и вел с ним неудачные переговоры. Сейчас на нем была военная форма, он оказался капитаном. Увидев его, Закир вытянулся и как положено приветствовал старшего по званию.

— С прибытием в столицу нашей Родины! — в свою очередь поздоровался капитан. — Двигай за мной!

Закиру очень о многом хотелось порасспросить капитана, но он стеснялся, с интересом рассматривал все вокруг, но на один вопрос все-таки решился:

— Товарищ капитан, мы на метро поедем? Все ребята в части говорили, прежде всего покатайся на московском метро, второго такого красивого в мире нет!

Капитан не смог сдержать усмешку (эх, деревенщина!) и высокомерно взглянул на Закира:

— На метро ездят только дефективные и такая деревня, как ты! Теперь тебя, дубаря, будут возить на спецавтобусе, а если Остапов на тебя глаз положит, через год будешь сам рулить на собственном автомобиле!

Капитан подошел к стоявшей на стоянке черной «Волге», из которой уже выскочил солдати к-водитель и предупредительно открыл перед капитаном переднюю дверцу. Закир устроился на заднем сиденье.

Капитан повернулся вполоборота к Закиру:

— Значит, так: сейчас устрою тебя в общежитии, поставлю на довольствие, а через два часа заеду за тобой — покажем тебя шефу. Шмотки никакие не бери, там тебе все подберут, а главное, не тушуйся — между нами, мальчиками, я бы тебя уже завтра за основу поставил бы играть, но у Остапова — своя метода, что ему в голову ударит, и господь бог не знает!

На следующее после визита в медсанчасть утро майор Сомов в спортивном костюме уже стоял на спортплощадке, на которой рота делала зарядку.

— Дневальный, кто отсутствует?

— Освобожденный по здоровью сержант Загоруйко, — бодро, не чувствуя подвоха, доложил дневальный. Загоруйко и был тем боксером, так удачно сходившим в самоволку.

— А что, ему ноги тоже переломали? — наивно поинтересовался замполит.

— Никак нет, товарищ майор. Они, — имея в виду деревенских, наивно объяснял дневальный, — и руку-то нечаянно сломали, целили ведь в голову, а он, дурак, по привычке закрылся!

— Тогда в строй его немедленно! Маматханов — два шага вперед, остальные направо, бегом марш! Дневальный, проводите зарядку!

Примерно через минуту на площадке появился заспанный Загоруйко, причем босиком — наматывать портянки одной рукой он и не думал учиться, до сих пор ему безотказно помогали — либо Закир, либо кто-нибудь из салажат.

— Вы двое на кроссовую трассу бегом марш! Две «петли» без остановки! — командовал Сомов. Он знал, что длина петли составляет что-то около двух километров.

Когда пара стартовала — впереди Маматханов, за ним неумело — Загоруйко (он был родом из Донецка, городской парень, и босиком кроссы бегать ему еще не приходилось), Сомов, чтобы скоротать время, подошел к турнику, легко подтянулся несколько раз, сделал традиционный подъем разгибом и, довольный собой, спрыгнул. Когда через несколько минут взмыленная пара бегунов появилась на площадке, Сомов скомандовал:

— Без остановки прямо в санчасть, взвеситься обоим и сразу же сюда!

Еще через некоторое время кроссмены — опять же бегом, ибо оба чувствовали, что замполит на взводе, — вытянулись перед командиром.

— Разрешите доложить, товарищ майор, — как старший по званию обратился Загоруйко: — У меня почти 79 килограммов, у рядового Маматханова — 76 килограммов 560 граммов!

— Ты же в 75 выступаешь, отожрался, «самовольщик»! — с неожиданной для подчиненных злостью воскликнул Сомов.

— Товарищ майор, так я же не тренируюсь, врач сказал, что раньше, чем через полгода, я и ударить-то в полную силу не смогу!

— Ошибаешься, Загоруйко, ты с сегодняшнего дня уже тренируешься, только теперь ты отвечаешь мне за этого парня — через три месяца он выступит вместо тебя на Всеармейской спартакиаде. Если его в первом же бою покалечат, в часть не возвращайся, — до самого дембеля всем салагам будешь портянки стирать в свободное от уборки туалетов время! Сегодня оба отбываете на тренировочные сборы команды, старшему тренеру по боксу я еще вчера позвонил и обо всем договорился. Ты, самовольщик, являешься как бы личным тренером Закира и проследишь, чтобы не было никаких шуток, чтобы парню сразу же не отбили вкус к этому делу! Вопросы есть?

— Товарищ майор, так ведь он же ни с кем никогда в казарме не дрался, он же безответный! Ведь в нашем деле спортивная злость нужна!

— А кто у вас в казарме может подтянуться больше, чем Закир, кто лучше его бегает кроссы с полной выкладкой? Он в кухне хоть одну тарелку разбил? Значит, от природы ловкий, сильный, с хорошей координацией! А ваша с тренером задача научить его ремеслу, чтобы он хотя бы в первом бою не упал. Я лично буду контролировать процесс каждые три дня! Загоруйко — в казарму, а ты, Закир, садись и послушай меня. То, что я сейчас говорил, — это для нашего долбо… а тебе я скажу так. Дело это, по правде говоря, добровольное, заставлять я тебя не хочу и не буду, если боишься, скажи честно — и разговора не было, но может, попробуем? Выручишь меня, сам знаешь, я в долгу не останусь…

Закир был до глубины души тронут уже одним только тоном, каким обратился к нему Сомов, поэтому, ни секунды не медля, ответил:

— Товарищ майор! Николай Васильевич! Чего бояться? Или я драк не видел? Ну стукнут раз-другой, делов-то, я ведь тоже ответить могу! Просто в казарме я никаких драк не хотел затевать, да и не обижал меня никто! Трудно, что ли, помочь этим городским кровать застелить или на кухне почистить лишнее ведро картошки? Пустяки это!

Сомов поднялся с лавочки, и Закир сразу же вскочил тоже.

— Ну, друг, я твой должник! Иди собирайся, после завтрака вместе с Загоруйко отправитесь в штаб округа, там начинаются тренировочные сборы некоторых команд, и боксерской в том числе. Выполняй!

В тот памятный день первого приезда в Москву к шести часам вечера капитан привез Закира Маматханова в Центральный ледовый дворец столицы, в котором состоялась очередная, вторая в течение дня тренировка армейцев. В сегодняшней программе основная часть занятий отводилась силовой тренировке в зале и только в конце минут на сорок давалась небольшая «раскатка» — чтоб форму не потеряли, как говаривал Остапов. Уже в раздевалке Закир сразу же оробел — рядом с ним побросали свои огромные сумки-баулы и начали переодеваться известные всей стране прославленные чемпионы, оказавшиеся вблизи простыми ребятами.

— Знакомьтесь, — представил капитан Закира собравшимся, — звезда первой величины Хабаровского СКА, в общем, молодое дарование, прошу любить и жаловать, как говорится! Он парень скромный, ты, Веня, возьми над ним шефство, чтобы он под гетры портянки не наматывал — небось не так давно и тебя привезли из твоей тьмутаракани, помнишь, как над тобой прикалывались? Покажи ему, где чего, и так далее! Через двадцать минут построение в зале!

Анатолий Владимирович сразу же увидел новенького, стоящего в конце строя, хотя по росту его место было где-то в первой пятерке.

— Равняйсь! Смирно! — скомандовал Остапов. — Вы не забыли, что в армии служите? Почему высокий стоит в конце шеренги?

— Анатолий, — обратился Остапов к Фирсову. — Ты ведь не только капитан команды, ты еще и старший лейтенант нашей родной Красной Армии! А ну привести строй в порядок!

Фирсов вывел Закира из строя и, пройдя вдоль шеренги, поставил его на нужное место. Впереди оказались только четыре высокорослых защитника и вратарь.

Остапов продолжал командовать:

— Начинаем тренировку! Саша, — обратился Остапов к богатырю, возглавляющему строй, — работаешь в паре с новеньким, кстати, тебя как зовут?

— Сержант Закир Маматханов, — доложил Закир, стоя по стойке «смирно».

— Молодец! — в глазах Анатолия Владимировича зажглись искорки, он был человек интеллигентный и остроумный, хотя «контингент», с которым он работал, не был отягощен излишним образованием — закончивший десятилетку уже квалифицировался в команде как шибко умный, да таких и было-то всего человек десять. — Ты, Закир, не обижайся, но пока мои орлы научатся твое имя правильно выговаривать, мы тебя будем Захаром величать, не возражаешь?

Впоследствии, когда дело подошло к выплате первой стипендии — так стыдливо называлась в советские времена зарплата, которую платили спортсменам, бухгалтер клуба подошла к Анатолию Владимировичу, чтобы завизировать платежную ведомость. Привычно пробежав документ глазами, Остапов увидел, что в фамилии, имени и отчестве новенького сделано как минимум три грамматические ошибки.

— Клавдия Ивановна, — сказал Остапов, зачеркивая в ведомости фамилию Закира, — зачем нам эти стилистические изыски? Страна и рядовой болельщик нас не поймут! Давайте отныне и вовек писать в документах Захар Маматов — берут же писатели псевдонимы, чем мы хуже?!

— А как же паспорт? — ахнула Клавдия Ивановна.

— Какой паспорт, он же военнослужащий, вот демобилизуется и, пожалуйста, пусть берет фамилию предков — если захочет!

Так сержант срочной службы, уроженец далекого Базайкалья Закир Умятович Маматханов, превратился в Захара Маматова, которого спустя годы уже знала вся страна.

А пока что началась обычная разминка с последующими занятиями со штангой, отягощениями и прочим. Работали парами; как и назначил Остапов, партнером Закира оказался защитник богатырского сложения, как и все сильные люди, достаточно добродушный, но исполнительный — партнеры по очереди поднимали друг друга, и к концу разминки Закир имел, что называется, бледный вид и холодные ноги. Наконец Остапов скомандовал:

— Десяти минутный отдых, одеться и на лед!

Разминка начиналась с простого катания, без клюшек, по хорошо отлаженной всем известной схеме, но в конце каждого занятия Остапов всегда придумывал что-нибудь новенькое, интересное, чтобы у игроков не набивалась оскомина и не пропадал вкус к игре. Вот и сейчас, закончив обязательную программу, Остапов подозвал к себе игроков и объяснил игровое задание: играем 4 на 4, защитники — без клюшек.

— Толя, — обратился Остапов к Фирсову, — возьмешь к себе в пару новенького. Саша, — к богатырю-защитни-ку, — на первых порах не злоупотребляй силовыми, не отбейте новичку вкус к игре, помягче, пусть покатается, посмотрим, чего он умеет!

На лед выкатилась первая восьмерка игроков, а со скамейки запасных раздался такой взрыв хохота, что Остапов выронил изо рта свой свисток.

Пока игроки разбирали свои клюшки Закир, размотал свой огородный сверток и выехал, держа в руках клюшку от русского хоккея!

— Сынок! — Остапов тоже с трудом сдерживал смех. — Ты там в своем Хабаровске мозги не отморозил? Игра, которой мы здесь балуемся, называется канадский хоккей! Мы шайбу гоняем, а не мячик! Что у тебя в руках?

— Я к ней привык, товарищ тренер, я с ней попробую, уж если не выйдет, то возьму вашу кочергу.

— Ну-ну, сделай с шайбой кружок за воротами и сразу же как бы исполни буллит. Славик, а ты ложись в ворота и перекрой весь низ. Посмотрим, как он своим крючком сумеет шайбу со льда оторвать.

И Остапов свистнул. Закир слегка пробросил шайбу вперед, покатился за свои ворота, объехал их и, набирая скорость, помчался к синей линии. К удивлению присутствующих, шайба как будто прилипла к клюшке, причем Закир, казалось бы, не смотрел на нее, а весь устремился вперед, к воротам, в которых, с трудом сдерживая смех, лежал, перекрыв своим телом и клюшкой весь низ ворот, лучший вратарь страны, впоследствии оказавшийся и лучшим вратарем всей планеты. Ворвавшись в чужую зону, Закир, не снижая скорости, легким движением ударил клюшкой по краю шайбы, та слегка подскочила кверху, и, не давая ей опуститься на лед, Закир со всей силы вогнал шайбу под верхнюю планку ворот. На катке воцарилась тишина, будто в зал внесли покойника…

Первым пришел в себя Остапов.

— Знаешь, сынок, у нас тут в Москве на Цветном бульваре цирк есть, в случае чего ты там себе на кусок хлеба с икрой заработаешь. А сейчас выбери нормальную палку, а эту огородную клюшку аккуратно заверни в свои тряпки, и чтобы я ее больше не видел! Начали двустороннюю игру, каждые две минуты — смена составов.

…Прошел еще. год прежде чем диктор на стадионе, представляя публике армейскую команду, объявил: номер 18 — Захар Маматов! Так в тройке прославленного

Анатолия Фирсова появился новый центральный нападающий, а вся тройка, с подачи Остапова и легкой руки журналистов, стала называться «системой».

А теперь вернемся в тот день, когда Сомов отправил двух своих подчиненных — Загоруйко со сломанной рукой и Закира — в расположение штаба округа, при котором находился тренировочный лагерь подготовки спортсменов части к Всеармейской спартакиаде. Старший тренер команды боксеров — опытный, сорокапятилетний боец Василий Фролов, достигший в лучшие свои годы призового места на первенстве страны, предупрежденный Сомовым, уже ожидал странную пару. Боксерская команда округа была представлена в основном перворазрядниками, так называемыми крепкими зачетниками, и только двое в ней были кандидатами в мастера спорта — Загоруйко и «мухач» из Грозного.

Еще в разговоре с Сомовым по телефону Фролов высказал сомнение в возможности решить поставленную перед ним задачу — подготовить за четыре месяца новичка к выступлению почти на всесоюзном ринге, но он знал, что Сомов загнан в угол, и, будучи в дружеских отношениях с замполитом, не нашел в себе сил отказаться.

— Ладно, Коля, — сказал он Сомову, — я постараюсь! Если у него нормальные рефлексы, а главное — он не боится, я поставлю ему базовую технику. В документах напишем, что у него неподтвержденный первый разряд, да вдруг еще с жеребьевкой повезет — не попадет сразу на какого-нибудь «убийцу». Я всех судей знаю — почти с каждым выступали в свое время, попрошу внимательно следить, чтобы в случае чего немедленно прекращали бой!

И потекли тренировочные будни. Сразу же выяснилось, что парень не обделен силой и, как говорится, от бога хорошо координирован. Конечно, когда он впервые попытался со всей силой ударить по тренировочному мешку, то замахнулся, что называется, от спины и стоявший сзади тренер поймал его за руку.

— Запомни, Закир, при любом ударе бьющая рука идет от корпуса — замахиваются только в деревнях, да Загоруйко тебе, небось, рассказывал, как его неграмотно били в самоволке? Давай, поработай для начала на мешке, а ты, — это уже к Загоруйко, — следишь и поправляешь ему руку!

Тренировочный день в лагере по заведенному порядку начинался с сорокаминутной зарядки, завтрака и последующей трехчасовой тренировки. После обеда давался час отдыха, а остальное время отводилось самоподготовке — каждый использовал его по собственному усмотрению. Через три дня такой жизни Закир подошел к тренеру:

— Василий Евгеньевич, разрешите обратиться?

— Что случилось, — всполошился Фролов.

— А можно я вечером еше одну полную тренировку проводить буду? Вы только напишите мне задание — чего и сколько раз делать, а сержант Загоруйко мне поможет и проконтролирует заодно.

— А не загоним ли мы тебя, здоровья-то хватит?

— Да не беспокойтесь, Василий Евгеньевич! Я уже после обеденного отдыха как огурчик! — сказал Закир и смущенно добавил: — Боюсь, не подвести бы нам Николая Васильевича! На него сам комдив катит бочку!

— Договорились! А ты, — сказал Фролов Загоруйко, который стоял за спиной Закира и крутил пальцем здоровой руки у виска, подавая знак тренеру, дескать, видали ненормального, — так и помрешь середнячком, потому как ленив, как пес, учись у новенького! Если так и дальше пойдет, он у тебя через два года в первом раунде будет выигрывать «ввиду явного»!

Неожиданные сложности возникли, естественно, при первых же спаррингах. Дело в том, что Закир никак не мог, что называется, озлиться — он добросовестно выполнял то, чему учился каждый день, но пропущенные удары не вызывали у него естественного желания «дать сдачи». Он терпеливо сносил эти плюхи, считая их неизбежными издержками процесса. Выход нашел замполит, который — как и обещал — каждые три дня приезжал на сборы и наблюдал за тренировочным процессом. Он видел, что Закир не реагирует на обычные подначки тренера типа «а теперь ты ему врежь». После одного из раундов Сомов, подмигнув тренеру, отозвал Закира в сторону.

— Закир, Василий Евгеньевич тебя хвалит, да я и сам вижу прогресс, но так нельзя! На время боя партнер тебе не партнер — он твой злейший враг! Ты мою младшую, Светочку, знаешь ведь! Так вот, представь себе, что этот твой противник, этот урод, ей проходу не дает. Ну не сволочь, а?

Закир прекрасно знал всю семью Сомова, тот иногда приглашал его помочь дома по хозяйству, особенно в части огородных дел, которыми страстно увлекалась от общего безделья жена майора. Видно, Бог наказал Сомова за то, что тот не хотел вторую девочку, — наказал, привязав его к младшей совершенно ненормальной любовью. Старшая дочь уже упорхнула из родительского гнезда — она поступила в Свердловске в Политехнический институт, жила в общежитии и приезжала домой на каникулы; Сомов души не чаял в младшей, не знал, чем ей угодить.

В то время входило в моду фигурное катание на коньках, москвичи балдели от заезжих фигуристок, которые — на наш сегодняшний взгляд — целомудренно покрутив немножко бедрами и попкой под рок-музыку, приводили публику в неописуемый сексуальный экстаз. Все девочки страны мечтали стать фигуристками, но в стране, занимавшей первое место в мире по выплавке чугуна и стали на душу населения, купить фигурные коньки было проблемой. Что уж говорить о маленьком городке на окраине страны, в котором служил Сомов.

Но известно, что любовь творит чудеса, и Сомов, который поддерживал связь со многими своими однокурсниками, вспомнил, что один из его товарищей получил назначение в Группу советских войск в Германии — Сомов, поддерживавший с товарищем легкую переписку и никогда ничего не просивший, в очередном письме буквально взмолился, умоляя друга прислать фигурные коньки для дочки! Товарищ, оценивший деликатность Николая, ибо остальные его дружки давно уже заваливали его просьбами выслать те или иные шмотки для своих подруг, отозвался немедленно. Первую неделю девочка даже дома не снимала коньки ни на минуту. Катка в гарнизоне не было, но Сомов распорядился расчистить во дворе небольшую площадку, которую под его непосредственным руководством Закир из шланга и залил. Зато в ближайшем от военного городка районном центре был самый настоящий каток, но Сомов, который, как мы уже говорили, буквально трясся над девочкой, никогда не пускал ее на каток одну; несколько раз в неделю Сомов давал машину отвезти девочку на каток, и всегда ее сопровождал Закир. В этих поездках они невольно привязались друг к другу, и вот сейчас, когда Сомов предложил Закиру представить, что его спарринг-партнер обижает девочку, Закир — это дитя природы, так явственно представил себе это, что когда поднялся на ринг, глаза его горели.

— Готовы? — спросил тренер. — Начали!

В два прыжка Закир пересек середину ринга — противник, лениво отдыхавший в своем углу и не обращавший внимания на душеспасительную беседу, которую вели с новеньким тренер и наклонившийся вплотную к Закиру замполит, нехотя двинулся навстречу из своего угла. Левый джеб Закир выбросил как учили, по правилам, от собственного подбородка, а дальше он как будто с цепи сорвался — широко размахнувшись, совсем по-деревенски, он со всей дури ударил противника правой по голове, ближе ко лбу, и прежде чем тренер успел вмешаться, нанес еше два удара по ошеломленному противнику. И только когда партнер начал медленно оседать на пол, у Закира спала пелена с глаз — сконфуженный, он бросился поднимать товарища, бормоча извинения. Сомов услужливо подсунул в угол табуретку, а тренер уже тер виски поверженному нашатырем.

— Сам виноват, — говорил тренер. — На минуту потерял внимание, и вот результат! Хороший урок, сегодня тренировка обоим на пользу! Только не злись и не борзей, не вздумай давать сдачи. На сегодня — все, в душ и отдыхать!

Через два месяца после начала занятий комдив снова позвонил Сомову.

— Привет, замполит, как дела, как семья, дочки?

— Здравия желаю, товарищ полковник, нормально, как говорится, вашими молитвами!

— Ты что же это скромничал, у тебя в роте, оказывается, перворазрядник скрывался?

— Да у него не оформлен разряд-то, товарищ полковник! В его родном Базайкалье никто и не почесался парню выписать документ, а ему-то и подавно ничего не надо. С вашего разрешения мы в заявке укажем «неподтвержденный первый», так многие делают.

— Действуй, майор! Не хотел тебе до Спартакиады говорить, но не могу удержаться — я на тебя представление подписал. Если подождешь пару-тройку месяцев, у нас здесь в округе вакансия откроется, ну а если майорские погоны жгут плечи, то переводом, как обычно, но, сам знаешь, куда — это вопрос начальства.

— Конечно, подожду, не вопрос, заезжайте в гости, жена будет рада, пирожки напечет.

— Спасибо, бывай! — в трубке раздались частые гудки…

Заслуженный мастер спорта Захар Маматов отыграл в ЦСКА почти десять лет. Он ушел тогда, когда практически начала сходить непобедимая легендарная плеяда остаповских игроков, принесших нашему хоккею всемирную славу и признание. За время выступлений в клубе Захар — по рекомендации светлой памяти Остапова — закончил заочный факультет института физкультуры и был оставлен в клубе для работы с детскими командами. Перестройка и грянувший вслед за нею вселенский бардак почти не коснулись Захара — он и так-то не был на первых ролях в клубе, а теперь работа с детскими командами вообще отошла на второй план. Молодые ребята, только встававшие на ноги, уже смотрели за океан, и работа потеряла для Закира свою привлекательность и тот тонус, который поддерживался в клубе «остаповским» духом.

Поэтому, когда в клуб прибыли гонцы из Базайкалья с предложением создать в родной республике свою хоккейную школу, Захар не колебался ни минуты. Особенно тронуло его то, что земляки с первой же секунды общения именовали его давно забытым именем — Закир Умя-тович, да и названная ими сумма контракта показалась Захару астрономической. Он слышал, что в республике еще в советское время были обнаружены несметные запасы природного газа, но не подозревал, что на его малой родине во власти сформировался целый пласт богатых людей, которые хотели иметь у себя все, в том числе и первоклассный хоккей.

Должность, которая официально была предложена заслуженному мастеру спорта СССР Захару Маматову, именовалась по-восточному цветисто и многозначительно — главный советник президента по вопросам молодежи и спорта, главный тренер молодежных сборных команд республики по хоккею. Надо ли говорить о таких мелочах, как квартира, машина с персональным водителем и прочее…

На ту первую и последнюю для Закира Всеармейскую спартакиаду команда округа прибыла, как и обычно, в сопровождении командного состава округа; было принято под марку Спартакиады устраивать совещание руководства округов, не последней целью которого являлся заключительный пышный банкет, на который приглашались и наиболее отличившиеся спортсмены.

Боксерский турнир проводился по личной схеме, для которой была разработана специальная система подсчета очков, позволявшая в конце турнира подвести и командный зачет. По жеребьевке в весовой категории до 75 килограммов Закир вышел на парня из Северной группы войск — ничем не примечательного перворазрядника, которого тренер Закира, Василий Фролов, раньше не видел, поэтому перед боем он ограничился общими указаниями, которые давал ученику перед обычными спаррингами. Северянин тоже ничего не знал о Закире и предпочел начать бой осторожно. Таким образом, первый раунд оба начали якобы с разведки — так два кобеля, впервые встретившиеся друг с другом, сначала осторожно обнюхиваются, пока кто-то не срывается в драку и начинается свалка. И как всегда, команды в углу ринга начали выкрикивать советы обоим боксерам, которые те в пылу схватки, как правило, не слышат. Сказать, что Закир старался — не сказать ничего! В голове его непрерывным рефреном звучали слова тренера: «Защита, главное защита, стукнуть его ты всегда успеешь! Сначала — джеб, только джеб! Два-три раза в корпус и только потом переводи на голову!» Поэтому Закир старательно кружил возле соперника, не сокращая дистанцию и не отпуская правую руку от подбородка; точно такой же тактики придерживался и северянин.

Спустя две минуты судья остановил бой и показал обоим, что пора работать. После команды «бокс» более опытный северянин ринулся наконец-то в атаку — он сблизился с Закиром и начал наносить сильные удары, целя в голову противника. К его удивлению, Закир не отступил ни на шаг, принял практически все удары на защиту, так что, опасаясь подвоха, нападавший сам вошел в клинч, прилип к Закиру, ожидая команды «брейк», но раньше раздался гонг.

Когда Закир опустился на сиденье в своем углу, первое, на что обратил внимание Фролов — это то, что Закир дышал абсолютно ровно, как будто не было проведенных на ринге трех минут.

— Молодец, пока все идет как надо. Между прочим, он тебя боится! Сейчас сразу же кинется вперед — его так в углу накачают! Вот тут и надо его встретить; он после джеба левую оставляет внизу, если в этот момент нанижешь его на «встречку», он ляжет как миленький!

И действительно, после удара гонга северянин как с цепи сорвался — град ударов сразу же обрушился на Закира, из угла он расслышал истошный крик Фролова: «Ноги, ноги!» — что означало, двигайся, не стой на месте.

Закир начал не очень ловко уклоняться вправо, влево, но недостаток выучки не мог не сказаться. Все это выглядело довольно коряво и не очень эффективно. Северянин осмелел или обнаглел, он уже старался прижать Закира к канатам, чтобы закончить, как ему казалось, выигрышное дело. Правая рука его опустилась на уровень груди, он решил нанести разящий удар в скачке. И в этот момент Закир отчетливо увидел его подбородок, то место, точное попадание в которое, как правило, решает исход боя. В момент, когда северянин уже летел в скачке, Закир, чуть отклонив корпус в сторону, резко выбросил вперед правую и по тяжести удара, отдавшейся в плече, понял, что попал. Судья оттолкнул обомлевшего от неожиданности Закира в угол и начал было счет, но по тому, как мертво пластом лежал боксер, замахал руками, попытался вытащить у него изо рта капу. Подбежавшие с нашатырем секунданты посадили боксера на пол, и только через несколько секунд он уже пришел в себя.

Выскочившие также на ринг Фролов и Сомов обнимали Закира, растерянного, с виноватой улыбкой — он рвался в угол противника извиниться, спросить о самочувствии. Но опытный Фролов незаметно держал Закира — не горячись, ему сейчас не до тебя, успеешь поблагодарить, когда судья поднимет твою руку!

Бой произвел на специалистов двоякое впечатление — одни были уверены, что Фролов привез на соревнования сильнейшего бойца, умело инсценировавшего неумеху, другие полагали, что он таковой и есть, просто выпал ему в этой раздаче козырной туз! Многие до сих пор помнили Олимпийские игры, прошедшие в Австралии, где никому ранее не известный перворазрядник из Советского Союза стал олимпийским чемпионом.

Главный советник президента республики по делам молодежи и спорта планировал начать работу с объявления большого набора мальчишек, желающих играть в хоккей, однако его мягко остановили — сначала надо познакомиться со своим народом, от которого он был долго оторван, тем более на родине произошли такие большие перемены, а набор мы, конечно же, объявим, его начнут проводить помощники. Закир пытался возразить, что он хочет сам просматривать всех ребят. С ним не спорили, но расписание представлений Закира народу было составлено таким образом, что времени на просмотр детей практически не оставалось.

Знакомство со своим народом («представление» народу) было организовано по одному и тому же принципу: утром Закира везли на телестудию очередного города, где собранные заранее журналисты, представители творческой интеллигенции и, конечно же, простого народа задавали ему заранее подготовленные вопросы, потом в эту часть монтировались кадры из матчей сборной страны и ЦСКА, в которых мелькал, в том числе, и Закир. Поскольку делалось, как правило, несколько дублей, то вся эта волынка заканчивалась обычно к вечеру, после чего всех участников съемки везли на банкет, где уже без всяких дублей, под просмотр на большом мониторе отснятого утром материала, участники начинали «брататься» с Закиром, причем почти каждый второй старался отвести его в сторонку и негромко сообщить, что у него есть исключительно одаренный сын (племянник, брат, сват, кум), который грезит хоккеем и под руководством Закира Умятовича наверняка прославит свой народ и наш край! Единственное, что удавалось при этом Закиру, это не пить со всеми — он не любил выпивку вообще, да и «остаповская» школа вошла ему, что называется, в плоть и кровь.

Действительно, в былые времена в команде Остапова царил сухой закон, и те, кто считал эти порядки предрассудком, моментально вылетали, несмотря на талант и заслуги. Однако после очередных громких побед команде устраивали банкеты, где можно было «оторваться» по-черному, что некоторые и делали, но на следующее утро Остапов вез всю команду в парилку — в знаменитые и ныне Селезневские бани, где практически самолично обрабатывал веником своих мальчишек и давал, что называется, оттянуться пивком. Уже вечером на шестичасовой тренировке команда была в полном порядке.

Поэтому на банкетах-представлениях Закир, как правило, не пил; держа в руке фужер с шампанским, которое он вообще не любил, он скорее обозначал выпивку, поднося бокал ко рту. Но чем выше был ранг банкета, тем настойчивее становились собеседники-собутыльники, произнося тосты, не выпить за которые было просто неприлично — ну как отказаться выпить, когда провозглашается, например, долгая здравица родителям Закира и все следят, чтобы бокал был опорожнен до дна. Но по-настоящему Закир влип на последнем банкете на высшем уровне — сам президент республики подошел к нему, обнял и расцеловал, поздравил с возвращением на малую родину и усадил за стол рядом с собой. Мгновенно подскочивший официант начал было разливать шампанское, но первый помощник президента жестом остановил его — давай нашу фирменную. Здесь уже Закир набрался по-настоящему — со временем он перестал сопротивляться, понял, что высокий социальный статус угощающих не позволяет отказаться от выпивки, ибо в противном случае это расценивается как неуважение.

В изредка остававшееся от банкетов-представлений время Закир все-таки вырывался просмотреть отбираемых в секцию мальчишек — здесь он отдыхал душой, с удовольствием разглядывая новобранцев, катаясь вместе с ними, подбадривая робких и цепко выискивая одаренных. Мальчишки смотрели на него как на бога, как на ожившую картинку из телевизора. Перед началом первого для Закира просмотра второй тренер положил перед ним стопку бумаг.

— Что это? — спросил Закир.

— Анкеты, — ответил тренер.

— А почему они раскрашены цветными фломастерами?

— Вас разве не предупредили? — удивился тренер. — Зеленым цветом выделены анкеты «первого эшелона», синим — желательный контингент, а красным — бюджетники.

— Какой эшелон, какие бюджетники? — невольно раздражаясь, переспросил Захар.

— Закир Умятович, — понизил голос тренер, — ну посмотрите.

Он взял несколько анкет, испещренных разными цветами, и положил их перед Закиром.

— Ну вот этот, например, — и он ткнул пальцем в зеленую анкету, — сын первого зампреда города, какие тут могут быть варианты, мы должны взять его, даже если у него нет одной ноги. Естественно, что «красные» анкеты — это, извините, всякая рвань, но, — он понизил голос, — способные мерзавцы, старательные, все мечтают вырваться из нищеты. Между собой мы называем их бюджетники.

Захар с раздражением отодвинул от себя анкеты. «Плевать я хотел на ваши раскрашенные бумажки», — подумал он про себя и, как показала дальнейшая жизнь, сильно ошибся…

Второй противник, выпавший по жеребьевке Закиру, был хорошо известен Фролову — это был кандидат в мастера спорта, постоянно соперничавший с Загоруйко в этой весовой категории, представитель Закавказского военного округа. Фролов уже серьезно обеспокоился и, подкараулив в буфете знакомого рефери, который должен был судить этот бой на ринге, пригласил его за столик. Заказав по рюмке коньяка и кофе, Фролов наклонился к старому приятелю:

— Слушай, друг, ты мое молодое дарование в 75 килограммов видел?

— Конечно, очень перспективный парень, самобытная манера, хотя твоя школа сразу видна, — польстил другу рефери.

— Перестань, Коля! Этот перспективный парень четыре месяца назад еще коровам хвосты крутил в хозроте, ни о каком боксе не помышлял и боксерских перчаток отродясь не видел! Я тебя очень прошу: при первом же серьезном попадании прекращай бой, чтобы парня серьезно не покалечили! Да и я в углу буду с полотенцем наготове, чуть что, выброшу его на ринг. Очки зачетные мы себе уже обеспечили, так что, как говорится, финита ля комедия!

Обрадованный рефери облегченно вздохнул — обычно его просили как раз об обратном.

— Все понял, не беспокойся, Вася! — и он поднялся из-за столика.

Перед выходом на ринг Фролов, после обычных наставлений, неожиданно сказал Закиру:

— Ты особо-то не горячись, если пропустишь крепко и окажешься на полу, не торопись вставать — свои девять секунд отсиди и на меня поглядывай!

Закир уловил в его словах неожиданные интонации и насторожился:

— Василий Евгеньевич, ведь вы говорили, что бой прекращают только после третьего нокдауна в одном раунде, так что вы не бросайте полотенце раньше времени, а то неудобно будет перед Сомовым, да и в команде смеяться будут!

— Дурачок! Твоя задача на сегодня — своими ногами уйти с ринга, понял? Мы уже долг перед родиной и родным округом выполнили! Ну ни пуха, двинули! Не стесняйся побегать от него на ринге! Это не трусость, а тактика, противник вспотеет тебя догонять, а у тебя появится шанс!

И грянул гонг. Противник Закира начал бой очень уверенно, у Фролова даже в какой-то момент закралось сомнение — не «продал» ли Загоруйко своему сопернику-другу правду об истинном лице Закира. И практически с первых же минут «кавказец» начал попадать; это еще не были убойные удары, однако же под правым глазом сразу стала набухать гематома.

Попытки Закира ответить наталкивались на грамотные уходы противника, причем тот не просто уходил, а уходил каждый раз с ударом. Беда грянула за двадцать пять секунд до конца раунда — Закир пропустил сильный удар по корпусу, который как бы переломил его надвое. Рефери моментально вклинился между боксерами и открыл счет. При счете «пять!» Закир поднялся и обозначил готовность к продолжению боя. Однако рефери продолжил счет и, досчитав до девяти, заглянул в глаза Закиру:

— Ну как ты, парень?

Закир кивнул, но рефери зачем-то остановил рукой двинувшегося добивать противника и подтащил Закира в его угол к поднявшемуся Фролову. Раздался гонг.

Один из секундантов сразу же начал разводить свинчаткой расплывавшуюся гематому под глазом, Фролов, вытащив у Закира изо рта капу, дал ему несколько глотков воды и начал массировать грудную клетку в области сердца. Стоявший рядом Сомов наклонился к Закиру:

— Может, хватит, а?

Закир резко замотал головой:

— Не волнуйтесь, Николай Васильевич, я в порядке!

— В каком порядке! — вмешался Фролов. — Не давай ему сближаться, локти прижимай к туловищу и бегай! Если догоняет — наоборот, шаг вперед и клинчуй, понял!?

Закир поднялся, не дожидаясь удара гонга, двинулся вперед, но наткнулся на вытянутую руку рефери — еще не было сигнала к началу боя.

Противник тоже был уже наготове, но он не спешил — опыт великая вещь!

Вопреки указаниям Фролова Закир явно хотел работать первым номером, он чувствовал, что проиграл первый раунд, стремился сразу же отыграться и упрямо шел на противника. «Кавказец» же спокойно отходил назад и все время доставал Закира — очередным легким встречным, выброшенным через руку Закира, он разбил ему нос и губу. Рефери остановил бой и направил Закира в угол, чтобы секунданты вытерли ему кровь и бегло осмотрели, нет ли серьезных рассечений.

— Пора заканчивать, сынок, — Фролов заглянул в глаза Закира и осекся — в его глазах горела невиданная ярость, парень замотал головой и, вырвавшись из рук секунданта, бросился в бой. И почти сразу же нарвался — сильный боковой в голову буквально отбросил его назад, а догнавший «кавказец» успел всадить в оседавшего на пол Закира еще два удара.

Рефери немедленно открыл счет, но при этом он смотрел не на боксера, а на его секундантов — Фролов с полотенцем в руках начал было подниматься на ринг, но когда судья перевел взгляд на Закира, тот уже стоял в боксерской стойке, всем видом показывая готовность продолжать бой. До конца раунда оставалось секунд пятьдесят.

«С характером парень! — подумал рефери. — Ладно, пусть достоит раунд, а там Фролов сам решит продолжать или нет».

После команды «бокс» оба боксера ринулись навстречу друг другу — один добить, второму казалось, что вот сейчас он сможет отыграться! И на встречном движении «кавказец» непроизвольно врезался головой в бровь Закира — того отбросило назад, из раны хлынула кровь. Рефери немедленно остановил бой, в угол к Закиру уже поднимался врач. Промокнув салфеткой залитую кровью половину лица, врач сразу же развел руки в сторону — жест, означающий, что для этого боксера поединок уже закончен.

Рефери собрал записки у боковых судей, намереваясь передать их как обычно в главную судейскую коллегию, но главный судья жестом подозвал его к столику.

Тем временем врач продолжал колдовать над разбитым лицом Закира, представляющим в этот момент весьма неприглядную картину, — это было не лицо, а сплошная гематома. Фролов, уже стянувший с Закира перчатки, дружески обнимал его:

— Ну ты боец! Проигрыш ввиду невозможности продолжать бой из-за рассечения, не упал, достоял до конца — да я о таком и мечтать не мог! Мы с Васильичем думали, ты в первом раунде упадешь. Ну иди, рефери уже поднялся на ринг.

Боксеры подошли к рефери, тот взял обоих за руки, ожидая провозглашения результата боя.

Судья-информатор объявил:

— За неправильный удар головой, приведший к травме противника, Дзагоев дисквалифицируется! Победил в этом бою Закир Маматханов!

Рефери вскинул руку очумевшего от неожиданности Закира, а «кавказец», у которого по существу украли победу, дернулся, как от удара током, и ринулся было к судейскому столику, но на плечах у него повисли секунданты. У него еще продолжалась истерика, когда Закира уже уводили с ринга — именно уводили, потому что сам он плохо понимал, что происходит.

Перед входом в раздевалку всю группу перехватил комдив:

— Поздравляю, если честно — не ожидал. К следующему поединку мы тебя восстановим и…

— К какому следующему, товарищ полковник? — перебил его Фролов. — Закир на этом закончил: дай бог ему через месяц в себя прийти!

— Ну что ж, — неожиданно легко согласился полковник, — тогда ему две недели недели отпуска, не считая дороги, пусть едет домой — две победы, сняли врачи, зачет нам обеспечен! Молодцы все!

Уже после душа, заклеенный пластырем, с лицом, представляющим собой один сплошной кровоподтек, Закир предстал перед ожидавшим его Сомовым.

— Ты все слышал, Закир? Отпуск на родину у тебя в кармане. Но что подумают твои родные, односельчане, когда увидят твою физиономию? Ясно, что подумают — в Советской Армии калечат солдат, никто не поверит в твою историю!

— Николай Васильевич! Вы правы, в таком виде ехать нельзя, я в казарме месяц-другой перекантуюсь, а там уж как скомандуете!

Мы уже говорили, что замполит был человек совестливый, после всего, что вытерпел ради него Закир, после сообщения о представлении его к следующему званию, он чувствовал, что тоже должен сделать для Закира что-то необычное, и внезапно решение пришло к нему.

— Тогда сделаем так: завтра же ты возвращаешься в часть, но не в казарму! Я позвоню жене, она встретит тебя — поживешь у нас дома, восстановишься, поможешь ей как всегда по хозяйству, да и Светочку мою на каток лишний раз свозишь! Добро?

Заплывшие губы Закира с трудом растянулись в улыбке, глаза, вернее щелки, оставшиеся от гематомы, засияли так, что Сомов, довольный собой, шлепнул Закира по плечу.

На следующее утро первыми, кого увидел Закир, когда ступил на перрон вокзала, были жена и дочь замполита Сомова.

Пришло время, когда у главного советника президента по делам молодежи и спорта наступили трудовые будни. Собственно, команда уже была сформирована помощниками Закира, и начались тренировки. Закир сразу же увидел, что по степени подготовленности команда четко делится на две группы, то есть, все вроде бы выполняли его задания, но если одни лезли, что называется, вон из кожи, то другие подхалтуривали — особенно это чувствовалось, если Закир отвлекался по каким-то делам и за тренировкой наблюдал его помощник. Помощник был тоже опытный тренер, неплохой в прошлом игрок, хотя и не такого звездного статуса, как Захар Маматов, — тем не менее, к удивлению Закира, он не делал замечаний халтурщикам. Закир, стоя так, что его не было видно игрокам, не раз наблюдал эти картинки.

Закончив тренировку, Закир отпустил игроков в раздевалку, а халтурщиков оставил на площадке.

— Для начала всем сделать по пять кругов на максимальной скорости, кто побежит вполсилы, получит еще пять кругов! — предупредил он.

На этот раз не халтурил никто.

— Еще раз замечу подобное отношение к тренировкам, отчислю из команды — мне нужны в первую очередь трудяги! Свободны!

У выхода со льда Закира перехватил второй тренер:

— Закир Умятович! Вы на трибуны-то во время тренировки смотрите?

— Я на поле смотрю, а что?

— Так на вечерних тренировках всегда сидят родители ребят!

— А кто разрешил пускать их на тренировки?

— Закир Умятович! Эти люди привыкли сами давать разрешения!

На том разговор и закончился. Нельзя сказать, что Закир ничего не понял, но он представить себе не мог, что кто-то будет вмешиваться — причем активно — в тренировочный процесс. Достойный ученик Остапова, он считал, что в вопросах, связанных с тренировками и подготовкой команды, он царь и бог, а радушный прием, оказанный ему руководством республики, давал основания надеяться на всемерную поддержку «сверху». Он простодушно не понимал, что любая поддержка прекращается с момента, когда его интересы, читай интересы дела, команды, расходятся с личными интересами власть имущих. И нужно было время, чтобы осознать это…

Жена майора Сомова и младшая дочь, Светочка, когда увидели на перроне «отделанного» Закира, заахали, подхватили смущенного парня под руки и повели к ожидавшему их военному «газику».

— Что же это Николай Васильевич с тобой натворил? — причитала Валерия Ильинична. — Куда он смотрел? У нас в части никого так не уродовали!

— Да это не он, — простодушно объяснял Закир, — просто я во втором круге на кандидата в мастера нарвался. Да вы не волнуйтесь, у меня уже ничего не болит, через неделю все заживет, как на собаке! Николай Васильевич сказал, чтобы я помог, как всегда, по хозяйству.

— А мне он другое сказан, — Валерия Ильинична повернулась к шоферу. — Вези прямо домой!

— Мне бы ненадолго в часть заглянуть, с ребятами поздороваться, туда-сюда, — робко возразил Закир.

— Вот придешь в божеский вид, тогда и поздороваешься!

Замполит жил в небольшом отдельном домике; на участке был еще сарайчик для всяческих хозяйственных надобностей, а около дома — занесенный снегом маленький каток.

— Расположишься в Колином кабинете, — продолжала Валерия Ильинична, — диванчик я тебе уже постелила, умывайся, сейчас будем ужинать.

— А завтра с утра поедем в райцентр на каток, договорились? — щебетала Светочка. — А чтобы ты не скучал на катке, возьмешь папины коньки, я тебя научу кататься.

Сомов, как говорили, играл во все игры, в том числе и в хоккей. В те времена было принято — те, кто летом играл в футбол, зимой обычно становились на коньки и брали в руки клюшки. Закир уже пробовал вставать на коньки на маленьком пятачке, который они залили с Сомовым возле дома. Но это был действительно пятачок, на котором маленькая Светочка все-таки ухитрялась как-то крутиться, Закиру же негде было развернуться.

Утром Закир со Светочкой погрузились в тот же «газик» и двинулись в райцентр. В городе для массового катания было залито большое футбольное поле, на одной половине которого, как правило, катались детишки, иногда вместе с родителями, а другая половина поля безоговорочно занималась хоккеистами — мальчишками всех возрастов, кто на коньках, кто «пешком», но все с клюшками. Большая холодная раздевалка служила всем прибежищем, вещи, то бишь ботинки и куртки, не сдавались в гардероб и валялись частью на скамейках, частью просто на полу. Зато работал буфет со стандартным джентльменским советским набором — засохшие бутерброды с колбасой и сыром, так называемый «ведерный» кофе, пустой чай и, конечно же, жигулевское пивко. Это убожество в те времена всех не только устраивало, но и радовало — выход на каток почти для всех был праздником. Обычно шофер, получив свое «жигулевское», ожидал компанию в раздевалке, приглядывая одним взглядом за вещами, хотя воровать набросанные в кучу ботинки, валенки, куртки — вы не поверите! — было не принято; Закир же отправлялся со Светочкой на лед — вернее, она каталась, а он, подпрыгивая на месте, чтобы не замерзнуть, зорко следил за девочкой. Когда слишком назойливые кавалеры, не зная, как познакомиться с симпатичной девчушкой на фигурных коньках, лихо пролетали мимо или пытались как-то зацепить ее, Закир коршуном вылетал на лед, и наскоки прекращались.

В этот раз они выкатились на лед вместе. Светочке очень нравилась роль педагога-тренера — она показывала Закиру, как делать повороты, закидывая ногу за ногу, как ездить задним ходом. Мы уже говорили, что Закир был хорошо координирован от природы, да и четырехмесячная разнообразная боксерская подготовка тоже не пропала даром. У него не подгибались и не разъезжались ноги, как это обычно бывает у новичков. Светочка была счастлива — успехи ученика налицо, а Закир чувствовал, что он обретает какую-то новую, неведомую ему степень свободы.

Через сорок минут, раскрасневшиеся и довольные, оба ввалились в раздевалку и, сбросив коньки на пол, прямо в шерстяных носках направились в буфет; денег у Закира практически не было, но предусмотрительная Валерия Ильинична, отправляя их на каток, ссудила девочку мелкими деньгами. По два бутерброда и граненые стаканчики «ведерного» кофе — им казалось, что ничего не может быть лучше! Они еще поболтали минут пятнадцать, чтобы получше отошли ноги, и снова устремились на лед.

После катания, уже подходя к «газику», Светочка остановилась — ей хотелось продлить ощущение сегодняшнего праздника, и она предложила:

— У меня еще остались деньги, давайте все вместе сходим в кино!

Водитель вопросительно взглянул на Закира, тот замялся в нерешительности:

— Светочка, а не влетит нам от мамы, она ведь будет волноваться?

— Мама сказала, что с тобой я как за каменной стеной! А если и начнет сердиться, то это пока я ее не поцелую — сразу отойдет! Давайте решим так: если ближайший сеанс меньше чем через двадцать минут — идем, если нет — домой!

Им повезло — очередной сеанс начинался через десять минут.

Они приехали домой такие счастливые, что единственное, что сказала Валерия Ильинична, увидев их сияющие физиономии, что она уже дважды разогревала обед. За едой девочка восторженно рассказывала матери о проведенном дне, а в конце спросила:

— Завтра во сколько выезжаем?

— Не знаю, я не командую машиной, — ответила та, прекрасно зная, что завтра по ее просьбе машина будет на месте, — замполита уважали и любили, да и слух о его повышении уже гулял по гарнизону…

Первый гром, вернее, тучка над головой главного тренера Закира Умятовича собралась примерно через два месяца после начала тренировок команды. В коллективе на роль вратаря готовилось четверо мальчишек, один из которых явно выделялся среди сверстников — и реакцией, и пониманием игры, и, в конце концов, физическими данными. При двусторонних играх он практически всегда стоял в воротах одной из сторон, тогда как другие мальчишки периодически менялись. После окончания одной из тренировок Закира попросили зайти в кабинет директора дворца.

В роскошном директорском кабинете в одном из углов располагался маленький столик, который к моменту появления Закира был красиво сервирован изысканными фруктами, черной и красной икрой в хрустальных вазочках, дорогой рыбой нескольких сортов.

На отдельном столике располагались винно-водочные изыски.

Директор дворца, улыбаясь в тридцать два зуба, поднялся с распростертыми объятиями навстречу Закиру:

— Как жизнь, дорогой, как работается, есть ли какие претензии, замечания? — и, не дожидаясь ответа Закира, мягко развернул его за плечи в сторону поднимавшегося из кресла гостя, которого Закир сначала и не заметил. — Да вы же знакомы, наверно, не могли не встречаться!

— Конечно, знакомы, — сказал гость, — еще с первого банкета у президента после вашего представления по телевидению.

— На всякий случай, — суетился хозяин кабинета, — с хорошим человеком не грех познакомиться и второй и третий раз! Представляю — первый секретарь администрации президента… — И директор назвал фамилию, широко известную в республике.

Закир сразу все понял: во-первых, он помнил этот банкет, как к нему подошел этот самый первый секретарь и, рассыпаясь в комплиментах Закиру, неожиданно сказал:

— Жаль, что вы играли в поле, а не стояли в воротах!

— Почему? — простодушно удивился Закир.

— Мой сын мечтает о месте в воротах первой команды страны. Если бы вы были вратарем, то сразу бы заметили, какой у мальчика талант!

Закира уже тогда несколько покоробила такая, на его взгляд, нескромная похвальба, но он решил, что это простительная для любого отца слабость.

И вот сейчас в кабинете директора Дворца Закир приготовился выслушать обычные родительские вопросы, дескать, как там мой шалопай и т. д.

— Вы — папа Рахмата, — сказал Закир, сразу вспомнив одного из своих четырех голкиперов. Мало того, что Рах-мат был самым маленьким из всех кандидатов, парень был ленив и избалован.

— Потом, потом все разговоры, — суетился директор, — сначала промочим горло, перехватим слегка…

Все уселись за столик, хозяин наполнил рюмки. Поскольку собеседники Закира вышли, естественно, из старой советской номенклатуры, то первый тост не отличался оригинальностью:

— За здоровье нашего дорогого президента, дай ему Аллах многие лета счастья и процветания на благо нашего народа и республики! — громогласно провозгласил директор Дворца спорта.

Выпили, закусили. Закир, сопровождаемый взглядами, поморщившись, выпил, подцепил вилкой дольку лимона и, видя, что директор снова взялся за бутылку, попытался ладонью закрыть свою рюмку.

— Ну что ты, — мягко отвел его руку директор, совсем нас не уважаешь?

Застолье с пустым трепом о народе, о погоде и т. д., сопровождаемое возлиянием, продолжалось еше полчаса, пока гость не перешел к делу.

— Дорогой Закир, мальчик меня беспокоит, — начал он, — с тренировок приходит усталый, глаза не горят, говорит, что задания ему дают дополнительные непосильные, тренеры придираются, играть не ставят… А ведь у мальчика — талант!

— И кто же ему такой диагноз поставил — талант? — Закир старался не обращать внимания на директора Дворца, который под столом усиленно наступал ему на ногу. — Мне казалось, что это только очень опытный специалист может разглядеть в таком возрасте наличие или отсутствие таланта.

— До тебя, дорогой, с ним персонально занимался второй тренер. Он очень хвалил мальчика, и успехи были, что называется, налицо, — уже с небольшим нажимом, сдерживая раздражение и недовольство, продолжал гость. — Да и остальные ребята в команде его любили. А сейчас он на тренировки ходит из-под палки.

Закир понимал, что надо бы промолчать, вежливо согласиться с собеседником, пообещать, что будет уделять отпрыску больше внимания, но «остаповский дух», глубоко укоренившийся в нем, рвался наружу.

— К сожалению, Рахмат не только не выполняет тренировочные задания, своим поведением он разваливает дисциплину в коллективе. Кстати, я хотел просить вас — за Рахматом после занятий приезжают две машины, и он определяет, кого из команды сегодня будут развозить по домам, а кого нет. Это совершенно недопустимо!

— Недопустимо не ставить парня первым номером! — начал багроветь гость. — Я надеюсь, что вы все поняли и нам не придется больше возвращаться к этому разговору!

Конечно, конечно, все будет в полном порядке, — суетился директор, стремясь не допустить перехода на повышенные тона. Он снова наполнил рюмки и провозгласил: — За будущего первого вратаря Республики!

Закир, багрового цвета, поднял рюмку, вежливо чокнулся с присутствующими, одним глотком, как будто это был не фирменный коньяк, а тройной одеколон, опорожнил ее.

— А также за отсутствующих здесь дам! — неуклюже попытался отшутиться Закир. — С вашего позволения вернусь к своим должностным обязанностям.

Он поднялся из-за столика, не закусывая, вежливо пожал протянутые ему руки, вышел из кабинета, пересек коридор, в котором располагались служебные кабинеты и офисные службы Дворца, и подошел к катку.

Тренировка уже закончилась, на льду никого не было. Закир вернулся в тренерскую комнату, где сидел второй тренер, ни слова не говоря, надел коньки и вновь вышел на каток. Привычным движением открыл дверцу бортика и выкатился на лед. Дицо его пылало, со льда веяло приятной прохладой.

Закир резко, с места разогнался и, уже набрав скорость, плавно покатился по большому кругу, огибая ворота. В ушах его вдруг зазвучал такой знакомый голос диктора из ледового Дворца спорта в Лужниках: «Номер восемнадцать — заслуженный мастер спорта, неоднократный чемпион мира и Олимпийских игр Захар Мама-тов, ЦСКА, Москва…» Неожиданно голос диктора прервался, и Закир услышал:

— Закир Умятович, успокойтесь, не переживайте, надо просто привыкнуть к нашим порядкам! — у бортика стоял второй тренер.

Закир вернулся на землю — он сделал плавный полукруг через центр площадки и подъехал к бортику.

— Я такой чай заварил, Закир Умятович, никакого опохмела не надо! Пойдемте, а то остынет! — Закир последовал за ним. В тренерской действительно уже стоял накрытый большой куклой красивый заварной чайник, две китайские чашечки с закрывающимися крышками, вазочка с печеньем, сахарница. Закир сбросил коньки, сунул ноги в теплые тапочки и присел за стол.

— Мне друзья из Москвы по старой памяти присылают настоящий китайский зеленый чай — такой в магазинах не продается! Не чай — эликсир бодрости! — второй тренер ухаживал за Закиром, как за любимой девушкой, Закир чувствовал это и был тронут.

После чаепития Закир поднялся из-за столика, обнял коллегу за плечи и предложил:

— Зайдем в класс для занятий, хочу кое-что посмотреть еще раз.

В классе для теоретических занятий стояла большая доска, к которой магнитиками прилипали небольшие кругляшки, диаметром чуть меньше шайбы, на которых тренеры показывали ребятам различные тактические схемы, варианты игры и т. д.

Закир выложил на доске двадцать таких кружочков, разделенных на четыре группы по пять штук в каждой. Второй тренер стоял рядом и пока еще не понимал замысла Закира.

— Смотри, — сказал Закир, — это наши четыре пятерки, с которыми мы проводим матчи. Здесь, — Закир выложил внизу еще четыре кружочка, — наши вратари. А теперь неси свои анкеты и подложи их соответственно под кружки, понял?

Второй тренер на минуту удалился из класса и вернулся с анкетами, которые начал подсовывать под кружки. Закончив работу, он присел рядом с Закиром.

Друзья-специалисты увидели то, что и должны были увидеть: первые две пятерки были сплошь красными, а третья и четвертая — зеленели, изредка перемежаясь синим цветом; первый вратарь был красным, два других — синими и четвертый — Рахмат — зеленый, как доллар.

Сомов появился дома спустя две недели после приезда Закира. Накануне Закир, несмотря на уговоры женщин, съехал в казарму — он стеснялся, считал неудобным занимать кабинет хозяина. Сомов очень устал — после окончания спартакиады, на которой команда их округа в общем зачете поднялась на два места выше обычно занимаемого, состоялся традиционный банкет, на котором руководством были отмечены высокие спортивные достижения округа, розданы, как обычно, соответствующие «пряники» непричастным и обозначены невиновные отстающие. Получил свою долю поздравлений и Сомов — комдив поздравил его с успешной подготовкой команды и объявил о присвоении ему очередного воинского звания. Так что дома женщины встретили не замполита майора Сомова, а подполковника, замначальника штаба дивизии Николая Васильевича Сомова — с большими темными кругами под глазами, свидетельствующими о том, что новоиспеченный подполковник не нарушил армейских традиций…

— Ну как вы тут без меня? — спросил скорее для порядка муж и отец.

— Ой, папочка, так здорово, мы с дядей Закиром каждый день на каток ездили, завтра мы тебе такое покажем! — невпопад выступила Светочка: полагалось сказать, что без тебя, папа, все плохо, еле-еле дождались.

Положение исправила Валерия Ильинична — она встала из-за стола, подошла к мужу, обняла его, прижалась к нему щекой, и он сразу отмяк.

— Закир просто молодец, ты не представляешь, что ему пришлось вытерпеть, — Сомов дотронулся пальцем до своего плеча, — одна из двух звезд точно его заслуга!

— Еще как представляем, — сказала Валерия, — когда мы его встречали, на нем в прямом смысле лица не было!

— Завтра оформлю ему проездные документы, командование обещало ему двухнедельный отпуск. Как он сей-час-то выглядит?

— Да уже ничего, только рассеченная бровь еще не затянулось — врач говорит, швы можно будет снять на следующей неделе.

— Завтра съездим с утра на каток, — снова вмешалась Светочка, — ты увидишь наш сюрприз!

А сюрприз получился, как всегда, совершенно случайно. В один из выездов на каток произошел инцидент, оказавшийся, как выяснилось впоследствии, поворотным в судьбе Закира. На катке к Светочке неожиданно подскочил какой-то мальчишка, сдернул с нее вязаную шапочку и бросился наутек — конечно, он не собирался ее украсть, просто мальчишка не знал, как еще можно обратить на себя внимание девочки. Закир моментально бросился в погоню, буквально в два-три шага настиг беглеца, но тот вдруг сделал резкий вираж и остановился как вкопанный. Закир по инерции пролетел мимо, мальчишка подождал, пока Закир неуклюже развернется и снова бросится за ним. Парень повторил свой маневр несколько раз, и все время с неизменным успехом — Закир, обладавший несомненным превосходством в скорости, не мог поймать юркого мальчишку. Помогла Светочка — вдвоем они в конце концов загнали беглеца в угол катка. Закир вырвал у него шапочку и уже намеревался дать парню хорошего пинка, но его остановила Светочка — мол, не надо, я придумала ему наказание.

— Вовка, — обратилась она к мальчишке, который, как оказалось, учился с ней в одной школе, но был старше на два класса, — ты должен научить Закира кататься, как ты, договорились?

— Договорились, — обрадовался мальчик, достигший сразу двух целей: во-первых, он познакомился с девочкой, а во-вторых, не получил по шее. — Но только до хоккея — через полчаса соберутся ребята и мы начнем играть.

— А ты возьми Закира в команду, — посоветовала Светочка. В ней снова проснулся педагог. — Во время игры навыки закрепляются лучше.

— А клюшка у него есть? — поинтересовался Вовка. В те годы это был не праздный вопрос. Настоящих клюшек в открытой продаже не было, каждый изготавливал себе инвентарь сам.

— Я видела, у папы есть! А сейчас — все в буфет! — Соглашение было скреплено тремя бутербродами и чаем в пластмассовых стаканчиках.

Со следующего же дня процесс был запушен — сначала, первые тридцать-сорок минут, Вовка учил Закира закладывать резкие виражи в обе стороны, мгновенно останавливаться, кататься задним ходом, а потом, когда на льду собирался коллектив, начинался хоккей. Воротами служили сброшенные на лед ботинки и куртки. Поскольку Вовка был среди ребят, что называется, в авторитете, Закира приняли без насмешек, хотя он и выделялся фигурой среди играющих.

Специфика игры с мальчишками по существу сформировала будущий игровой почерк Захара Маматова — он вынужден был избегать какого-либо столкновения с ребятами, ибо после любого, даже незначительного контакта с противником последний неизбежно оказывался на льду. А неоспоримое преимущество в скорости диктовало и тактику игры.

В первые дни занятий Вовка, который верховодил в коллективе, ставил Закира в защиту — там от него было меньше вреда, а о пользе речь пока еще не шла. Но постепенно, по мере того как Закир овладевал коньком, ситуация начала меняться. Получив мяч, как правило, попадавший к нему случайно, Закир стремился отъехать с ним в сторону и набрать скорость — скорость позволяла ему легко объезжать игроков соперника, не входя с ними в контакт, и оказываться перед чужими воротами. Закир начал забивать! Соперники забили тревогу — так нечестно, говорили они Вовке, в команде которого всегда играл Закир. Начали уравнивать шансы — если раньше играли друг против друга равными составами, то теперь противники требовали численного преимущества. Дошло до того, что в Вовкиной команде оставалось четыре-пять полевых игроков, а у противника — полноценных одиннадцать. Но образовавшийся простор действий был только на руку Закиру; у него с Вовкой выработалась фирменная тактика: получив мяч, Закир на скорости объезжал подворачивающихся соперников и, оказавшись практически один у ворот соперника, отдавал пас Вовке — тот, как правило, не промахивался. А в роли судьи всегда выступала Светочка — это давало ей возможность находиться в центре внимания, что немаловажно для девочки. Постепенно хоккейные баталии превратились в своего рода спектакли, на которые сбегалась не только окрестная детвора, но и взрослые!

Именно эту картинку и увидел на следующий после возвращения в родную часть день подполковник Сомов, когда вся семья выехала в райцентр. У него отвисла челюсть — в этом деревенском добродушном парне безусловно была божья искра.

— Значит, так, — начал Сомов после окончания матча, когда вся компания уже традиционно пировала в буфете. — Съездишь домой в отпуск, а когда вернешься, покажу тебя в нашей окружной команде — здесь-то ты молодец среди овец, посмотрим, как будешь смотреться во взрослом коллективе.

Жизнь показала, что и во взрослом коллективе Закир не затерялся: скорость и легкость, оставшиеся от игры с мальчишками, быстро выдвинули его на первый план. Вскоре его увидел один из тренеров Хабаровского СКА и пригласил попробоваться в команде. К этому моменту подошел к концу и срок службы — надо было определяться.

Сомов пригласил Закира к себе ужинать. Надо сказать, что поездка домой в заслуженный отпуск привела Закира в уныние — его деревня пришла в еще большее запустение, молодежи практически не было, ибо не было работы — колхоз тихо, но верно загнивал. Помимо традиционных подарков родным, купить которые ему помогали Светочка и Валерия Ильинична, Закир привез армейские газеты с отчетами о прошедшей спартакиаде, в которых несколько раз упоминалось его имя и даже была помещена фотография на ринге с поднятой рукой после первой победы.

В последний день отпуска, когда родители собрали нехитрый прощальный ужин, состоялся семейный совет. Надо сказать, что особое впечатление на родителей произвело то, что Закир не пил. В обычной советской деревне, утопающей даже не в водке, а в самогоне, пьянство стало не просто нормой жизни — непьющими были либо изгои, либо «верблюды», которым, как известно, не наливали. С первого же дня отказавшись от выпивки, Закир с обезоруживающей наивностью объяснил окружающим: во-первых, не хочется, а во-вторых, у него, как у настоящего спортсмена, режим. Односельчане ничего не поняли, но зауважали Закира — как безнадежного больного, с достоинством несущего свой крест.

— Сынок! — отец смотрел на фотографию сына в газете. — Мы, конечно, с матерью скучаем, но если у тебя есть возможность вырваться из нашей постылой жизни, не сомневайся — оставайся на сверхсрочную, устраивайся, а там глядишь нам поможешь!

Сомовы знали все это — вернувшись из отпуска, Закир поделился с ними своими горестными мыслями.

— Какие проблемы, — с ходу рубанул подполковник, — остаешься на сверхсрочную, получаешь воинское звание, а служить будешь в спортроте — это совсем другой компот.

Закир уже и сам знал это — с тех пор, как его взяли в дубль команды, служба для него практически закончилась. Он проиграл в дубле почти полтора месяца, изредка тренеры основной команды выпускали его на замену. Полноценный дебют в основном составе состоялся через два месяца — еще в первом тайме Закиру удалось забить два гола. Это был настоящий триумф! Старожилы говорили, что манерой игры Закир напоминал им одного великого футболиста-хоккеиста, который мог простоять большую часть игрового времени на поле как бы в стороне от игры, но когда к нему попадал оранжевый мячик, «оживал» и в одиночку обыгрывал всю команду противника. Все знали об этом, но ничего поделать не могли. Правда, и деньги за победу этот великий спортсмен тоже предпочитал забирать себе все, искренне недоумевая, при чем здесь остальные.

Прошел год, Закир прочно закрепился в основе, продолжая много забивать, когда его и «подглядел» невзрачный капитан из центра, который и перетащил Закира в Москву.

А в столице Базайкалья, в новом прекрасном ледовом Дворце, продолжалась работа с молодежными командами республики. После той памятной пьянки в кабинете директора Дворца Закир переменился — он стал хитрее и осторожнее. Теперь он уже видел, что почти на каждой вечерней тренировке в VI Р-ложе сидит группа родителей, практически всегда в одном и том же составе. Этот коллектив громко — слишком громко — обменивался мнениями по поводу происходящего на льду. Сначала Закир порывался делать им замечания, но второй тренер всегда мягко удерживал его:

— Не связывайтесь, не обращайте внимания, мало ли что говорят во время игры! Разве в Москве с трибун вам не кричали болельщики всякие глупости? Ну и что?

Приближался Всероссийский турнир молодежных команд (не старше 16 лет), который традиционно проходил в одном из подмосковных ледовых дворцов — на этот раз в Дмитрове. Было заявлено двенадцать команд. Схема проведения турнира была давно отработана: команды по жеребьевке разбивались на две группы, внутри каждой группы все играют друг с другом, а команды, занявшие два первых места в своих группах, выходят в полуфинал. Победители полуфиналов разыгрывают два первых места, проигравшие — третье и четвертое.

За неделю до отъезда команды был вывешен состав — двадцать шесть мальчишек, при этом были уже наиграны пятерки, не считая вратарей и двух запасных — на всякий пожарный. Был зафрахтован авиаборт. Команда летела, естественно, эконом-классом, у Закира и второго тренера места были в бизнес-классе. К удивлению Закира, самолет был забит почти до отказа — болельщики шумно приветствовали ребят, практически все друг друга знали. Был заполнен и бизнес-класс: там располагалась так называемая инициативная группа поддержки команды, которую Закир постоянно наблюдал в VIP-ложе на тренировках команды. Рядом с уже знакомым нам первым секретарем администрации президента расположилась стройная элегантная брюнетка.

— Познакомьтесь, — представил ее Закиру секретарь администрации, — наш референт, можно просто Эльмира.

— Очень приятно, — вежливо поклонился Закир, — извините, я хочу пройти к команде. — И он перешел в другой салон.

С тех пор, как Закира перевели в Москву, ему все время хотелось написать в родную часть, а точнее, в семью Сомова о своем житье-бытье, о той массе новых впечатлений, которые обрушились на него. Он жил на базе армейской команды вместе с защитником, с которым играл в одной пятерке. Защитник был москвичом, и иногда его отпускали домой. Правда, редко, ибо Остапов не приветствовал эти поездки, которые всегда были чреваты в лучшем случае нарушениями режима. Чтобы остальные игроки, практически постоянно живущие на базе, не чокнулись от однообразия довольно напряженной жизни — изнурительные тренировки, игры, надоевшие со временем развлечения на базе — бильярд, настольный теннис (тогда еще — пинг-понг), шахматы, много раз просмотренные фильмы, Остапов старался занять воспитанников делом — он понимал, что по окончании игровой карьеры его ледовые герои попадут в другой мир, в котором очень быстро забудутся их прошлые заслуги, а они практически ничего, кроме как гонять шайбу, и не умеют, возникнут финансовые и прочие проблемы. Поэтому Остапов заставлял ребят учиться; далеко не у всех была даже десятилетка, а тех, кто имел школьный аттестат зрелости, он легко пристраивал в заочные институты, в основном в Инфизкульт. Руководство вузов охотно зачисляло в ряды заочников именитых спортсменов — во-первых, это повышало рейтинг вуза, а во-вторых, именитые спортсмены вливались в сборные команды вузов. То же руководство весьма либерально относилось собственно к процессу обучения спортсменов: преподаватели знали, что к спортсменам следует относиться более чем снисходительно, но тем не менее минимальные усилия требовались и от учащихся.

Уже на второй год пребывания Маматова в команде Остапов «зачислил» того в Инфизкульт — Закир с удовольствием начал учиться. Обо всем этом он сначала достаточно часто писал в письмах Сомову; ответные письма ему писала Светочка. Постепенно переписка стала затухать — Закир стеснялся обременять, как ему казалось, своими проблемами близких людей, да и времени свободного у него становилось все меньше. А Сомовым, пристально следившим за спортивными успехами Закира, мнилось появление у Закира признаков звездной болезни — в те времена началась кампания против некоторых именитых спортсменов, обвиняемых во всех смертных грехах, от зазнайства до уголовщины. Уже через два года Остапов включил Закира в состав сборной команды страны. От внимания Остапова не укрылся и факт боксерской карьеры Закира. Во время международных встреч команды игроки зарубежных клубов, уступая нашим во многих компонентах игры (скорости, игре в пас, в тактических действиях), стремились компенсировать это откровенной грубостью — под маркой силовой борьбы велась неприкрытая охота за нашими быстрыми форвардами, как правило, не отличавшимися мощной комплекцией. Вот тут-то Остапов и перенял опыт канадских команд — у тех в каждом клубе числились так называемые «полицейские», в задачу которых входила не столько игра, сколько устрашение противника. Закир в числе некоторых других армейцев получал задания — приструнить наиболее активных хулиганов в командах соперников. Нет, Остапов не требовал нокаутировать дебоширов, но дать понять, что они имеют дело с настоящими мужчинами-бойцами, он требовал. Со временем у Закира сложилась стойкая репутация защитника, с которым лучше не связываться. Свою лепту внесли и журналисты — в газетах появились дружеские шаржи, в которых Закир изображался в хоккейной форме, но вместо клюшки на руках у него были боксерские перчатки.

Вся эта информация доходила и до гарнизона, в котором служил Сомов.

— Да, кончился наш Закир, — сказал как-то вечером за ужином Сомов. — Смотрите, — и он показал женщинам фотографию из газеты «Советский спорт», — во втором ряду третий слева — защитник армейского клуба, игрок сборной СССР Захар Маматов! Понятно, почему он перестал писать?

Однако Сомов ошибся — через полгода после этого разговора пришла посылка. К ней была приложена короткая записка:

«Уважаемый Николай Васильевич, Валерия Ильинична и Светочка!

Наш клуб выехал на турнир в Австрию, а я впервые попал за границу.

Примите эти небольшие сувениры в благодарность за все, что вы для меня сделали. Остаюсь преданный вам

Закир».

В посылке были прекрасные белые ботинки с фигурными коньками, несколько шелковых цветных платков, духи «Шанель № 5» и подарочная упаковка из двух бутылок шотландского виски.

Сомовы были растроганы до глубины души. Нет, ничего не забыл защитник ЦСКА и сборной СССР Захар Маматов!

Когда началась перестройка, одним из первых попал под удар стихии подполковник Сомов — как известно, было принято решение о резком сокращении численности вооруженных сил. Бывший замполит, не успевший стать полковником, снял форму, огляделся и понял, что настала пора возвращаться на малую родину. Тем более в Москве оставались родители, было где перебиться с жильем — сокращенным офицерам полагалось предоставление квартиры, правда, это оказалось долгой песней.

Переписка с Закиром прервалась — Сомовы уехали в Москву, а Закир получил отдельную однокомнатную квартиру в одной из новостроек города.

Прошли годы. Однажды, во время завтрака просматривая ежедневную спортивную газету, Сомов вдруг воскликнул:

— Смотрите, объявился наш Закир!

— Ты же сам говорил, что наш Закир кончился, вместо него родился игрок сборной Захар Маматов, — откликнулась жена.

— Да нет же, — продолжал Николай Васильевич, — слушайте!

И он зачитал небольшую заметку, в которой говорилось, что со следующей недели в подмосковном Дмитрове в новом ледовом Дворце спорта проводится ставший уже традиционным турнир молодежных хоккейных команд России — «Надежды России».

В турнире принимают участие двенадцать команд, и далее приводились списки заявленных команд, среди них была и команда «Львы Базайкалья», старший тренер — заслуженный мастер спорта Закир Маматханов.

Езды до Дмитрова и было всего-то полтора часа на электричке.

Прямо из аэропорта Домодедово команда специально выделенным автобусом была доставлена в подмосковный Дмитров, игроки и болельщики разместились в гостинице, находившейся буквально рядом с ледовым Дворцом. Второй тренер и администратор команды остались в гостинице для решения бытовых вопросов, а Закир сразу же направился во Дворец — он хотел осмотреть стадион и каток, зайти в Оргкомитет. Последний уже вовсю функционировал: была составлена турнирная сетка, команды — по результатам прошлогоднего турнира — были разбиты на две группы, вывешено расписание игр предварительной и финальной стадии — по две команды, оказавшиеся первыми в своей группе, разыгрывали первые четыре места. В Оргкомитете оказались и знакомые Закиру лица — несколько бывших хоккеистов, примелькавшиеся чиновники от спорта. Здесь еще помнили былую славу защитника сборной СССР, секретарши быстро организовали чай-кофе, кондитерскую составляющую, образовалась и бутылка коньяка. Немного посидели, вспомнили старые добрые «остаповские» времена (все-таки золотое десятилетие советского хоккея!), но к коньяку Закир не прикоснулся. В разгар беседы открылась дверь и на пороге возник взъерошенный второй тренер команды.

— Еле нашел вас, Закир Умятович, пойдемте быстрее, вы всех задерживаете!

Когда они оказались за дверями комнаты Оргкомитета, Закир остановился.

— Кто ждет? Я ни с кем не договаривался, — сказал он.

Второй тренер мягко взял его под руку и повел к выходу.

— Сейчас сами все увидите!

Несмотря на то, что до гостиницы было не более пятисот метров, у подъезда их ждал черный лимузин. Еще через пять минут они уже заходили в гостиничный ресторан — пройдя центральный зал, второй тренер нырнул в боковой проход, и они оказались в небольшом уютном зале, где уже за накрытым столом расположилась «инициативная» группа во главе с первым секретарем, рядом с которым сидела и эффектная «референтша». Компания не дожидалась тренеров — уже были «порушены» красивые салаты, рюмки хранили следы напитков; как ни странно, но говорили не о погоде, тем более не о политике и не о бабах — речь шла о предстоящем хоккейном турнире. Но больше всего Закира поразило то, что на столе перед каждым участником лежала стопка бумаг, которые Закир только что взял из Оргкомитета. Когда появились тренеры, компания как раз оживленно обсуждала шансы команд на выход в финальную пульку. Мало того, высказывались мнения о тактических вариантах, обсуждались составы пятерок и прочие технические вопросы. Появление тренеров команды не произвело на компанию никакого впечатления — их, конечно, усадили за стол, на специально оставленное свободное место рядом с Закиром вспорхнула «референтша», которая начала усиленно ухаживать, как она выразилась, за опоздавшими мальчиками.

Закир онемел. Он знал, что в советские времена перед ответственными турнирами тренеров сборной команды вызывали в высокие кабинеты, там обычно проходила идеологическая накачка, иногда — особенно перед Олимпиадами — на такие встречи приглашалась и вся команда. Но чтобы тренерам давали советы как играть в хоккей — такого не было никогда! Правда, он помнил, как отстранили от работы Остапова и его коллегу — и это несмотря на победу в Олимпийском турнире! Тогда перед финальной серией сложилась ситуация, при которой нашей команде, уже обеспечившей себе место в финальной стадии, «старшие товарищи» порекомендовали «слить» матч братской славянской команде, чтобы вывести и ее в финальную часть. А надо отметить, что младшие братья-славяне люто ненавидели (особенно после незапланированного проезда российских танкистов по улицам и площадям древней славянской столицы) старшего славянского брата. Поэтому матчи между двумя этими командами выливались в настоящую хоккейную «зарубу». И Остапов и его коллега — тоже великий тренер — не смогли переступить через себя. В жестокой бескомпромиссной борьбе наши выиграли, и в финальную пульку попала заокеанская команда.

Все это моментально промелькнуло в сознании Закира. Он не слышал щебетания «референтши», которая, картинно изогнувшись и незаметно опираясь одной рукой на колено Закира, набрасывала ему в тарелку закуски, наливала — в фужер! — коньяк. В мозгу его пульсировала одна мысль: «Кто я для них — главный тренер или обслуга, удовлетворяющая их хоккейные амбиции?»

— Штрафную опоздавшим! — верещала «референтша», и только сейчас пирующая компания обратила внимание на тренеров.

Председательствующий, он же, по-видимому, и тамада, поднял рюмку. Воцарилась тишина.

— Дорогой Закир Умятович! Пока ты где-то гуляешь, мы уже вовсю работаем. Проанализировав состав групп, наш коллектив пришел к единодушному мнению — в финал из нашей группы выйдут москвичи и мы. Вопрос в том, какое место нам выгодно занять в группе — известно, что победитель играет с командой, занявшей второе место в другой подгруппе. Тут есть и тебе над чем поразмыслить. Главное, знай — мы все рядом с тобой, всегда поможем, подскажем, поправим, если будет такая необходимость. На тебя сейчас смотрит вся республика! Будь здоров, и за нашу победу!

Слушая тост, Закир начал багроветь, он чувствовал, что второй тренер уже изо всех сил давит ему под столом ногу, а рука «референтши» начала как бы невзначай перемешаться от колена кверху…

Закир поднялся с места с полным фужером коньяка в руке.

— Спасибо за доверие, не буду утомлять вас своим мнением. За победу, за наш советский хоккей! — Закир стоя, не отрываясь, осушил фужер. — Прошу извинить, но у меня тоже режим, с вашего позволения пойду готовиться к играм. — И не садясь на место, он вышел из зала.

Придя к себе в номер, Закир запер дверь, выдернул из розетки шнур телефона и брякнулся в постель.

Утром он принял холодный душ, сбросив с себя оцепенение вчерашнего вечера, и сам провел утреннюю зарядку с ребятами. Команд на турнир приехало много, поэтому тренировочный лед был выделен в ограниченном количестве — каждой команде по сорок пять минут в день. На вечер этого же дня была назначена торжественная процедура открытия и первые два матча — по одному из каждой подгруппы. «Львы Базайкалья» — так именовалась юношеская сборная республики — вступала в игру на следующий день. Поэтому Закир попросил администратора команды организовать днем для ребят какую-нибудь интересную экскурсию, а на вечер назначил теоретическое занятие. Однако буквально через полчаса к Закиру вломился администратор команды.

— Закир Умятович, ребята отказываются ехать на какие-либо экскурсии. Они просят отвезти их в местное казино — Рахмат говорит, что отец уже договорился с руководством казино, всех пропустят без паспортов.

Закир взглянул на часы — после завтрака прошло чуть больше часа.

— Через полчаса в тренажерном зале атлетическая тренировка — проводит второй тренер. Далее — обед, полтора часа отдыха и в семь вечера — теоретическое занятие. В двадцать два — отбой. Выполнять! — уже рявкнул Закир. И когда за вылетевшим пулей администратором захлопнулась дверь, крикнул: — Я вам покажу казино, вашу мать!

На следующий день на десять утра была назначена первая игра. Зрителей в зале было маловато — в основном местные ребятишки, которых на утренние игры пускали бесплатно, и истинные любители, пользовавшиеся тем, что билеты на дневные игры были достаточно дешевы.

Почти сразу же за игровыми местами команды расположилась и «инициативная» группа поддержки. Первой в соперники «Львам» попалась команда из отдаленного «нехоккейного» региона, явно относившаяся к числу аутсайдеров.

Закир начал игру тремя пятерками, и уже в первом периоде его команда ушла на перерыв, забив четыре безответные шайбы. Однако до раздевалки Закир не дошел — в коридоре его буквально перехватил за руку один из прилипал первого секретаря и сказал, что Закира срочно требуют в судейскую комнату. Судей в комнате не оказалось, зато сидело четверо родителей из «инициативной» группы. Самого первого в комнате не было.

— Вы что же творите, уважаемый? — почти сразу же сорвался в крик один из присутствующих. — Ты знаешь, — бесцеремонно перешел он на «ты», — что на турнире присутствуют селекционеры из канадской НХЛ, ты знаешь, что они отбирают кандидатов на очередной драфт? Почему наши ребята сидят на лавке? — И не давая возможности Закиру вставить слово, продолжал: — Итак, второй период начинает четвертая пятерка, и далее на лед выходят третья, вторая. Первая пятерка играет через две смены. В воротах — Рахмат! А сейчас — быстро к команде!

Задохнувшийся от возмущения Закир, который и в спокойном состоянии был не очень остер на язык, вышел. Первой мыслью было немедленно плюнуть и покинуть турнир. Но в команде были ребята, в которых он вложил душу, им не расскажешь, не объяснишь всего — что подумают они?! И Закир переломил себя и вошел в раздевалку. Игроки уже вставали, готовясь к выходу на лед.

Закир жестом усадил команду:

— Все хорошо! Они много слабее нас, будем пробовать различные варианты.

И Закир набросал схему игры, продиктованную ему только что в судейской.

Первый вратарь, которого Закир посадил на лавку, хотел что-то спросить, но, видно, не решился. Тренер был для него божеством, а божество не может ошибаться!

Второй период «Львы» выиграли со счетом 2:0! Команда уходила в раздевалку под бурные аплодисменты «инициативной» группы. Первый стоя приветствовал команду, а проходящему мимо Закиру крикнул «Браво!»

Третий период команда проиграла 0:2, но общий счет матча — 8:2 — выглядел более чем убедительно.

Перед последней игрой в группе сложилась следующая ситуация: две команды — «москвичи» и «Львы» — набрали одинаковое количество очков и обеспечили себе выход в финал. Заключительная встреча между ними должна была определить, кто займет первое место, а кто — второе. Во второй группе все было несколько иначе: одна из команд — «казанская» — оказалась явно сильнее остальных и вне зависимости от последнего матча занимала первое место; на второе место в группе теоретически могли претендовать три команды.

Между прочим, команду московских юниоров тренировал тоже бывший игрок сборной СССР — естественно, давний знакомый и приятель Закира. Вечером накануне матча друзья договорились встретиться за ужином, поболтать, вспомнить старых бойцов — соперников и коллег. Так и сделали. Когда подошло время кофе и десерта, к их столику подошел администратор и сказал, что Закира Умятовича просят подойти к телефону, и показал комнатку, где можно было поговорить. Закир взял трубку и узнал голос первого секретаря.

— Послушай, дорогой, внимательно. Очень правильно, что ты встречаешься с этим парнем. Мы тут посоветовались и решили, что выходить на «казанцев» весьма рискованно. Нам нужна победа над «москвичами». Позондируй почву у своего старого дружка — за сколько он готов «слить» нам игру. Не торгуйся, сколько запросит, столько и получит!

— Я не умею, не хочу и никогда не сделаю этого, — твердо ответил Закир, — не втягивайте меня и команду в эти игры.

— Не умеешь, тебе помогут, твоя задача — не мешать! — И в трубке раздались гудки.

Когда Закир вернулся на свое место, то обнаружил, что за их столиком «нарисовалась» референтша Эльмира, а официант пошел по второму кругу, расставляя закуски и наливая шампанское даме и коньяк мужчинам.

— А мы уже познакомились, — щебетала Эльмира, — ой, мальчики, я же между двумя звездами, можно загадывать желание!

Она сдвинула стулья в один ряд, уселась посередине, обняв за шею пристроившихся рядом спортсменов, достала из маленькой сумочки фотоаппарат. Подобострастно ожидавший официант сделал несколько снимков; позы чуть-чуть варьировались, но композиция сохранялась.

— А знаете, какое желание я загадала? Чтобы наши две команды встретились в финале!

— Ну что ж, за это не грех и выпить! — поддержал московский тренер. Он раскраснелся, присутствие элегантной красивой особы явно будоражило его.

— А помнишь, Захар, тот финал со шведами, когда тебе рассекли лицо? — И уже обращаясь к Эльмире: — Он ведь наверняка не рассказывал, откуда у него этот шрам почти на всю щеку.

Закир, конечно, помнил, как в Гетеборге в решающем матче со шведами, безнадежно проигрывая третий период, один из шведских защитников намеренно ударил его клюшкой в лицо. Удар был не то чтобы сильный, но щеку буквально развалил надвое. Захар моментально залился кровью, закрыл лицо руками и только почувствовал, как двое наших под руки везут его к борту. Он не видел и лишь потом узнал, что его тогдашний партнер и сегодняшний сотрапезник коршуном налетел на шведа и так врезал того в борт, что его уносили со льда на носилках.

Рассказывая Эльмире эту историю, друзья как бы вернулись в то благословенное время, они помолодели, хотелось обнять весь мир.

Разговор, то и дело перемежаемый воспоминаниями, продолжался еще некоторое время, и Закир не сразу заметил, что Эльмира делает ему какие-то знаки глазами. Наконец Эльмира не выдержала и как бы невзначай заметила Закиру, что его еще ждут дела в команде.

— Ну, до завтра, — он поднялся из-за стола, начал искать глазами официанта, но Эльмира остановила его:

— Закир Умятович, не беспокойтесь, все уже оплачено!

Закир еще бросил взгляд на боевого товарища — тот был по-прежнему весел и возбужден, видно было, что Эльмира «зацепила» его.

«А почему бы и нет?» — подумал Закир, направляясь к выходу.

Завтракали все команды в гостиничном ресторане — как и положено, утром был «шведский стол». Закир набросал на поднос аппетитную снедь, огляделся в поисках места и увидел одиноко сидящего тренера москвичей.

— Привет, дружище, — подходя к столику, приветствовал его Закир, — ну похвастайся, как выступил вчера…

— Занято! — неожиданно грубо, не отвечая на приветствие Закира, рубанул тот.

Закир опешил, невольно поставил поднос на столик.

— Я думал ты действительно обрадовался нашей встрече, а ты… — московский тренер аж задохнулся от возмущения. — Оборзели там в своей тьмутаракани от денег, думаешь, все покупается? Эх, Остапов, наверно, в гробу перевернулся! Занято! — еще громче закричал он. — Все занято!

Покрасневший Закир, лишившийся от неожиданности дара речи, подхватил свой поднос и попятился от стола. Он все понял — москвича не так поразила попытка подкупа, сколько гнусный спектакль, разыгранный, как ему казалось, старым товарищем.

А через два часа команды уже выходили на лед. Это была ужасная игра. Деморализованный Закир еще не пришел в себя, он отдавал обычные распоряжения, но ребята видели, что тренер не в себе. Его настроение невольно передалось команде, москвичи же бились так, как будто это был матч всей их жизни. Уже в первом периоде в ворота «Львов» влетели три безответные шайбы. В раздевалке их уже ждали трое членов «инициативной» группы. Разъяренный Закир с порога объявил:

— Всем посторонним покинуть раздевалку! Немедленно!

Гости, видя состояние Закира, молча удалились.

— До вечера! — вымолвил последний выходящий и демонстративно хлопнул дверью.

Игра была безнадежно проиграна.

— Ничего страшного, — успокаивал ребят Закир, — ведь мы все равно в финальной пульке.

Но на сердце у него скребли кошки — «казанцы», на которых вышли «Львы», выглядели даже посильнее «москвичей». О предстоящем вечере Закир старался не думать, но к дверце его номера уже была прикреплена записка:

«Ув. 3. У.!

В 21–00 в VIP-зале собрание штаба команды».

Среди присутствующих в VIP-зале оказалось новое лицо, да какое! На финал приехал председатель спорткомитета республики — «национальный кадр», привлеченный в республику почти одновременно с Закиром. Это был известный в прошлом борец, тоже заслуженный мастер спорта, неоднократный чемпион мира. Поскольку борьба в республике была практически национальным видом спорта, авторитет и популярность у нового председателя спорткомитета были невероятными. С Закиром у них сразу же сложились приятельские отношения, основанные на взаимном уважении двух великих спортсменов. Борец никогда не вмешивался в хоккейные дела, в то же время оказывая Закиру всемерную поддержку в тех редких случаях, когда тот с чем-либо обращался к нему. Вот и сейчас они тепло поздоровались, и собрание стартовало. Судя по всему, гостя уже ввели в курс дела и соответствующим образом «накачали».

— Уважаемые коллеги и друзья! — начал он. — Прежде всего мне бы хотелось поздравить всех присутствующих и особенно тебя, Закир Умятович, с успешным выступлением нашей сборной юношеской команды на предварительном этапе соревнований. Выход в финальную пульку турнира такого ранга — это уже успех. Так что первую рюмку можно уже выпить.

Что и было сделано.

Председатель продолжал:

— Однако дальнейшее успешное выступление команды требует от нас новых усилий, решительных шагов, если хотите. Мы тут посоветовались (от внимания Закира не укрылось, что советовались без него) и приняли решение усилить непосредственное оперативное руководство команды, введя так называемое коллегиальное управление. Предлагается выделить в помощь нашему уважаемому Закиру еще трех человек, а именно… — и были названы фамилии трех наиболее активных членов «инициативной группы». — Я думаю, Закир, ты не будешь возражать, как говорится, все для фронта, все для победы.

Закир понял, что возражать бессмысленно, и банкет покатился своим чередом.

Когда поздним вечером Закир вернулся в свой номер, он увидел у дверей одиноко маячившую фигуру. Это был первый вратарь его команды.

— Ты почему не спишь?! — накинулся на него Закир. — По расписанию уже прошел час после отбоя.

— Закир Умятович, врач снял меня с завтрашней игры, он говорит, что я функционально не готов. — И не давая Закиру отреагировать, продолжил: — Закир Умятович, пожалуйста, не надо никаких выяснений. Вы же знаете, что на мою стипендию живет вся наша семья, а врач намекнул… — он замялся.

— Иди спать, спасибо, что предупредил, не волнуйся, я все понял.

Однако к себе в номер Закир не пошел, он решил заглянуть ко второму тренеру.

— Не спишь, друг? — постучался он.

— Ну что ты, Закир, заходи, как раз вовремя, — откликнулся тот, сразу же поставил на стол вторую чашку, а фирменный чай уже был заварен.

— Что скажешь по поводу «коллегиального оперативного» руководства, как ты себе его представляешь? Значит, мы с тобой, два дурака, будем вдвоем открывать дверцу для выхода на лед, а эти специалисты будут тасовать пятерки, давать игровые задания и т. д. Ты где-нибудь такое видел!? Да это ж хоккейное политбюро!

— Ну чего ты опять лезешь на рожон, Закир! Ты же знаешь, кто платит бабки, тот и заказывает музыку, а платят они, сам знаешь, неслабо. Перетерпи, осталось-то всего две игры.

— Значит, так, — Закир отхлебнул из чашки и отодвинул ее от себя. — Передашь нашему врачу, что я заболел — наверно, заразился от нашего вратаря. Диагноз он знает. Ну, удачи тебе завтра! — и Закир вышел из номера.

Весь следующий день Закир не выходил из гостиницы; он отключил телефон, а еду ему приносили в номер — кто-то распорядился. Он даже не включал телевизор, хотя знал, что местное телевидение ведет трансляцию матча. Вечером к нему ввалилась целая делегация, забегали официанты, накрывая скатерть-самобранку.

— С чем поздравить? — выдавил из себя Закир.

— А он даже не знает! — удивился первый секретарь. — Проиграли «казанцам», но всего две шайбы, и то на последних минутах. Рахмат играл как зверь, я думаю, канадцы взяли его на заметку! А «москвичи» легко обыграли «уральцев», я уверен, завтра мы должны взять «бронзу».

К своему удивлению, Закир понял, что его «болезнь» всех устраивает, никто и не думал уговаривать его вернуться к команде. Гости посидели еще немного, но выпили все, в том числе и Закир, крепко.

— Лечитесь, Закир Умятович, не волнуйтесь, вы еще очень нужны республике, — с этими словами гости покинули номер.

Когда утром Закир с трудом продрал глаза, он увидел свежесервированный столик, но не с традиционными булочками, соком и прочими атрибутами «шведского» стола, а с вечерними закусками, под блестящим колпаком дымилось что-то горячее, а венчал столик шикарный коньяк. Закир налил себе полфужера и снова рухнул в кровать.

Вот так и попал он на заднее сиденье автобуса, который должен был отвезти команду в аэропорт.

На площадке перед дмитровской гостиницей выстроились автобусы, которые должны были развезти команды по окончании турнира. Все водители, как обычно, сгрудились в кучу у одного из них и травили свои шоферские байки.

Из гостиницы вышли трое и направились к автобусам — в середине вышагивал седоватый военный, при ближайшем рассмотрении оказавшийся подполковником, его сопровождали молодая интересная женщина и мужчина с сумкой через плечо.

Подойдя к водительской группе, подполковник поздоровался с честной компанией:

— Приветствую уважаемую публику! А скажите, друзья, кто из вас повезет «Львов Базайкалья»?

— Ну я, а какие проблемы? — отозвался один из водителей.

— Да нам сказали в гостинице, что самый главный «Лев» у тебя уже загружен. Нам бы повидать его.

— А вы кто такие будете? — проявил бдительность водитель.

— Террористы из Марьиной Рощи! Не видишь, карманы набиты гексогеном? — и видя, что водитель не принял юмора, добавил: — Шучу, конечно, просто старые знакомые, когда-то служили вместе.

Водитель неуверенно подвел группу к автобусу и сказал:

— Только, если он спит, не будите, договорились? — и открыл переднюю дверцу.

Группа поднялась в автобус. Закир лежал на заднем сиденье, он был в спортивном костюме, укрыт пледом. В проходе стоял его огромный баул, а прямо перед ним маленький раскладной столик, на котором стояла вазочка с фруктами, початая бутылка коньяка и минералка.

— Рота, подъем! Выходи строиться! — начал подполковник со старой армейской шутки.

Закир приоткрыл глаза — как у всякого непьющего человека, у него раскалывалась башка, в какой-то пелене он увидел незнакомую троицу.

— Дядя Закир, — заговорила женщина, — а мы смотрим, на матче вас не было, в гостинице сказали, что вы уже выписались и погрузились в автобус, вот мы и пришли.

В это время ее спутник открыл свою сумку, в которой оказался портативный магнитофон, и нажал клавишу.

В автобусе разлилась мягкая, некогда очень популярная мелодия — незабываемый Леонид Осипович Утесов прощался с москвичами:

В свое время почти все катки Советского Союза заканчивали работу этой песней.

Закир смотрел перед собой, и вдруг лица стоящих перед ним людей закрутились, удаляясь в какое-то небытие, а из тьмы стали проявляться, как фотографии в проявителе, новые, совсем молодые люди. Сейчас Закир отчетливо видел своего бывшего майора — замполита, рядом с ним была маленькая девочка в нескладном спортивном костюмчике на фигурных коньках и мальчишка, сорвавший с девочки шапочку, а потом приобщавший

Закира к хоккею. Закир даже вспомнил необыкновенный вкус черствых бутербродов с засохшим сыром и аромат «ведерного» кофе.

Он отбросил плед, поднялся и раскинул руки — как и всякий бывший профессиональный спортсмен, прекративший активные занятия спортом, Закир располнел и напоминал в тесном автобусном проходе огромного медведя. Он сделал шаг вперед, и через секунду вся группа сплелась в одном объятии. Все говорили одновременно, Утесов пел…

Водитель, настороженно наблюдавший за этой встречей, облегченно вздохнул, уселся на ступеньку и привычным движением выщелкнул из пачки сигарет «мальборину».

Светило солнце, на дворе стояла золотая осень первого года нового двадцать первого века…