Не люблю ездить на машине в сумерки, когда еще не темно, но уже не светло, когда с неба падает еще не снег, но уже не дождь. Погода отвратительная, да вдобавок какой-то чудак на полуразвалившемся драндулете пытается обогнать. Пропускаю его вперед, но у светофора мы снова встречаемся, и он зачем-то сигналит. Я уже приоткрыл окно, чтобы высказаться, но чудак сам выскочил из своего драндулета и направился к моей машине. Для такого рода непредвиденных случаев у меня под сиденьем лежит баллонный ключ с тяжелой рукояткой. Подозревая, что случай уже наступил, я вытащил ключ из-под сиденья и приготовился к разговору.
Но чудак, подойдя к моей двери, стал улыбаться и распростер руки, словно для объятий:
– Львович!!! Ты что, не узнаешь?!
Знакомые интонации, знакомая улыбка… Я положил ключ обратно. Черт возьми – конечно, я его узнал! Вот это встреча!
* * *
Миша Абрикосов по прозвищу Абрек, мой старый клиент, вор-романтик, поэт-рецидивист.
Почти всю свою жизнь Абрек отдал государству. До четырнадцати лет он жил на Севере в детском доме, где всем давали одну фамилию – Абрикосов. Придумал ее завхоз детского дома, для которого малодоступный субтропический фрукт был символом сладкой и радостной жизни. Но фамилия не очень помогла многочисленным братьям Абрикосовым, в том числе и моему герою.
Первый раз он сел за кражу мотоцикла. Этот мотоцикл он разобрал на запчасти, которые в течение месяца потихоньку продавал на авторынке. При продаже спидометра его и взяли. И если бы не еще с десяток квартирных краж, о которых Абрек сам рассказал ментам, ему, возможно, дали бы условно. Но откуда малолетке было знать, что признание – это самый короткий путь на зону.
Аттестат зрелости он получил одновременно со справкой об освобождении. Помимо знаний, предусмотренных школьной программой, Абрек усвоил еще кое-что факультативно в лагерном кружке «Умелые руки». Отключить автомобильную сигнализацию и угнать машину он мог за полторы минуты, колеса снять – за минуту, справиться с дверным замком – за сорок секунд. Кроме того, Абрек по фене совершенно мог изъясняться и писал похабные частушки, рисовал карандашами розовые червонцы, на которых Ленин выглядел как живой, а носовые платки с изображением выдуманных им голых баб в стиле Рубенса пользовались в зоне неизменным успехом.
Выйдя на свободу, Абрек задумался, в каком направлении ему развивать свои таланты, кем быть. «Быть шофером хорошо, а летчиком лучше, – вспомнил он школьную программу. – Я бы в летчики пошел, пусть меня научат». Он мог бы летать, у него были для этого и талант, и вдохновение, но не было взлетной полосы и сил для отрыва. Абрек выбрал факультативный вариант жизни и пополз по земле, цепляясь умелыми руками за все, что плохо лежит. Но, кем бы ты ни был, всегда найдется тот, кем быть лучше. Так он сел во второй раз, а потом еще и еще.
Мы познакомились между его четвертой и пятой ходкой. К тому времени Абрек был уже авторитетным человеком. В свои двадцать восемь лет он отсидел двенадцать, и с учетом четырнадцати детдомовских лет получалось, что на свободе Абрек пробыл всего два года. Так уж сложилась его жизнь.
* * *
Бабаевская нефтебаза стала банкротом. Нечем было платить зарплату, нечем рассчитываться с поставщиками. Многие предприятия постигла тогда эта печальная участь. Будучи банкротом, нефтебаза сдавала свои емкости в аренду мелким частным предприятиям, собственниками которых были бабушки. Емкости никогда не пустовали, и бензин поставлялся таким же мелким автозаправкам. Автозаправки, в свою очередь, тоже находились в аренде у бабушек, но у других. У абстрактных бабушек состояли на службе конкретные пацаны, видимо внуки, которые каждый вечер забирали наличность и привозили ее обратно на нефтебазу. Хранили наличность по-стариковски – не в банках, а в мешках. Эти мешки ночью забирали внуки других бабушек и куда-то увозили. Все бабушки были связаны между собой узами, невидимыми ни правоохранительным, ни налоговым органам.
Собственно говоря, видеть эти узы органам было необязательно, потому что часть содержимого мешков так или иначе все равно поступала к ним, но уже в ином качестве. Законы диалектики хоть и перестали быть марксистско-ленинскими, но продолжали действовать на бабаевской нефтебазе: количество переходило в качество, которое порождало другое количество, плавно перетекающее в новое качество, умножавшее уже существующее количество в несколько раз. Тот же марксизм, только в профиль.
После четвертой ходки Абрек поступил на службу к одной из бабушек. Совмещая должности грузчика, инкассатора и экспедитора, он раз в неделю приезжал на закрепленные заправки, грузил в машину мешки, отвозил их на нефтебазу и сдавал кому нужно. Однако постепенно монотонность и отсутствие адреналина стали пагубно действовать на молодой организм. Еще больше угнетало то, что мешки сваливались, как мусор, в углу комнаты, запиравшейся на совершенно смешные замки. По двадцать секунд на каждый. Мог ли Абрек представить себе, что будет свободно возить такое количество капусты и получать за это всего лишь зарплату.
Эх, бабушки! Разве можно так искушать людей? Разве можно пускать… Нет, я не хочу сказать «козла в огород», потому что за «козла» можно ответить. Но у любого живого существа есть условные и безусловные рефлексы, а с природой не поспоришь. Чувства подсказывали – возьми. Разум говорил – придумай способ. Несколько дней Абрек думал, присматривался. Свобода передвижения была лишь видимостью. На самом деле каждый рублик был посчитан и учтен. Взять просто так было бы равносильно подписанию смертного приговора без суда и следствия. Инсценировать разбойное нападение на инкассатора – слишком наивно. Бабушки сами с этого начинали. Вычислят моментально. И Абрек снова думал и присматривался. Присматривался и снова думал. «Так трусами нас делает раздумье», – любил говаривать один датский принц. Абрек никогда не был трусом и прекратил раздумывать.
* * *
В музее криминалистики при областном управлении внутренних дел есть замечательные фотоснимки с комментариями. Это был уникальный случай.
Зимней ночью с субботы на воскресенье была совершена кража двух мешков с деньгами из кассы бабаевской нефтебазы. Злоумышленник проник в административное здание предприятия через окно, ударом ноги выломал дырку в гипсокартонной стене бухгалтерии, затем открыл дверь кассы путем отжима ригеля замка и ушел с деньгами. Сторож, вызвавший милицию, еще окончательно не протрезвел, поэтому ничего сообщить не мог. Но осмотр места происшествия дал хорошие результаты. От ворот к зданию вели следы протектора автомобиля. Следы заканчивались у сугроба под тем самым окном, через которое вор проник в святая святых нефтебазы. Когда совсем рассвело, сыщики увидели на сугробе отпечаток автомобильного номера. Как раз тем утром после оттепели грянул мороз, и отпечаток застыл, как гипсовый. Этот случай вошел в учебники, а фотоснимки с места происшествия стали музейным экспонатом.
Уже к обеду двое в гражданском везли владельца автомобиля на милицейском уазике.
Абрек отнесся к задержанию спокойно. Перед въездом в город он уговорил старшего остановиться у шашлычной и угостил своих попутчиков перед дальней дорогой и казенным домом. Водитель не пил, поэтому бутылку водки классически разделили на троих и поехали в горотдел.
Не вступая в спор, Абрек в общих чертах почти честно рассказал под протокол о том, как совершил кражу. Пропустил он всего два момента: о том, где находятся деньги, и о том, с кем работал в ту ночь. Однако следы обуви на обломках гипсокартона и на снегу под окном указывали на то, что преступление исполнялось дуэтом. Одна пара следов, предположительно сорок седьмого размера, существенно ограничивала круг подозреваемых, и Абрек это понимал. Подумав, он предложил следователю версию о том, что специально для кражи надел поверх своей обуви большие калоши, но не смог объяснить, кто надел его ботинки, следы от которых обнаружили рядом. Наконец, устав от умственного напряжения, Абрек попросился в камеру. Предлагать версии и объяснять – не его специальность. После стакана водки и бессонной ночи хотелось спать.
* * *
Утром мне позвонил один бывший клиент, пользующийся авторитетом в некоторых кругах. Он сказал, что со мной хочет встретиться мальчик, у которого кое-какие неприятности. Мальчик сам все расскажет.
Через полчаса явился мальчик. Это был небритый двухметровый детина в спортивном костюме. Лицо мужественное, пожалуй, даже слишком. Невысокий лоб со следами угревой сыпи, близко посаженные глаза. Книзу от глаз – шея, переходящая в прямую кишку, далее – кроссовки не менее сорок седьмого размера. В общем, типичный герой нашего времени.
Я спросил, какого рода у него неприятности.
Мальчик стал манипулировать кистями рук, как бы набирая количество оборотов, необходимое для начала рассказа.
– Это… – изрек он, подкрепляя сказанное несколькими выразительными жестами. И замолчал, задумавшись.
Мне известно, что с помощью невербальных средств общения можно передать достаточно большой объем информации. Например, средневековые придворные дамы очень хорошо общались с помощью вееров. Покачивая веерами, они могли подавать различные знаки, предупреждать об опасности, выражать восторг, удивление, благосклонность и многое другое. Пальцы Мальчика работали почти как веер средневековой дамы.
Когда пауза затянулась, я, чтобы не показаться невежливым, поддержал беседу:
– Так! И что потом? – спросил я посетителя.
– Короче, Абрека приняли, – разразился Мальчик в монологе.
Я догадался, что эта фраза действительно (я бы сказал – в натуре) короче той, которую Мальчик мог бы произнести. Но краткость – братан таланта.
– Так! – снова попытался я стимулировать рассказчика.
– Типа, все, – завершил Мальчик свой рассказ и вытер пот со лба.
Я понял, что парень конкретно изложил все, что мог, и большего от него нельзя было требовать. По сравнению с Мальчиком у этих средневековых мракобесов был просто словесный понос, гадом буду.
Изложенное давало мне основания для вывода о том, что бизнес-партнер Мальчика задержан правоохранительными органами по подозрению в совершении преступления.
Осталось выяснить несущественные детали, как-то: какое преступление, способ его совершения, место, время, орган, расследующий дело. На это ушло почти полтора часа, а еще через час я был в Бабаевском горотделе милиции. Мальчик категорически отказался ехать туда со мной по причинам, о которых я почти уже догадался.
* * *
Я побывал в десятках следственных изоляторов – ив Ереване, и в Вильнюсе, и в Сыктывкаре, и даже в Нерюнгри. Всюду одинаковые серо-зеленые стены, одинаковый кислый запах и одинаковые надписи, выцарапанные на привинченных к полу столах. «Хока—158 ч. 2», «Валёк – Н. Челны, 163 ч. 3» и т. п. Где вы сейчас, графоманы Хока и Валёк, какие сроки мотаете?
Абреку не нужно было царапать на столе свой анамнез. О его прибытии уже знал весь спецконтингент бабаевского изолятора. Зайдя в «хату», авторитет сразу лег на уже свободное место у окна и закрыл глаза. «Опять не повезло! – засыпая, думал Абрек. – Зачем Мальчика взял на дело? Говорил же ему, дебилу, оставить машину за воротами. Но дебил – он и в Африке дебил». Абрек понимал, что здесь его территория и бабушкины внуки его не достанут. Деньги в надежном месте, Мальчика он не сдал, потому что за группу больше дадут. Теперь остается ждать суда. Пусть срок поменьше будет и скорее в зону.
Жизнь приобретала привычные очертания, перспектива была ясна.
Мое появление нарушило планы Абрека. От меня ему нужно было, чтобы я договорился о передаче домашних тапочек, спортивного костюма и зубной щетки. Еще сало и чеснок, Мальчик знает. Больше ничего не нужно. И, чуть не забыл, – бутылку минералки. Теперь все.
Невелики у тебя запросы, Абрек. Для этого адвокат не нужен. И все-таки я предложил посмотреть на ситуацию с другой стороны.
– Сколько денег ты украл? – спросил я его.
– Скажу откровенно: два мешка. А сколько там было – хрен его знает, – Абрек мечтательно посмотрел в потолок. – На жизнь, я думаю, хватит.
– А ты уверен, что в мешках были деньги?
Абрек снисходительно посмотрел на меня, как на психбольного. Задумался, потом посмотрел еще раз, уже с любопытством.
– Уверен, – он подвинулся ближе ко мне, – но не очень.
К тому времени я уже знал, что инвентаризацию на нефтебазе не провели, хотя в случае хищения ее проведение обязательно. Но самое интересное в том, что руководство нефтебазы категорически отказывается от ее проведения. Это неспроста. Сколько денег украли на нефтебазе, официально никто не заявлял. Следовательно, вопрос о том, деньги были в мешках или старые газеты, – отнюдь не праздный.
Абрек тут же подхватил тему и рассказал, как забирали, возили и сдавали деньги. Выясняем, что никаких приходных и расходных кассовых ордеров не было и деньги в кассе, боже упаси, не учитывались. Это черная наличка. Поэтому и боятся банкроты проводить инвентаризацию.
– Ну, ворюги, – искренне возмутился прозревший Абрек, – всю страну растащили!
Я был согласен с клиентом лишь частично, потому что растащили еще не всю страну. Но понял, что мы сработаемся.
В деле уже лежала «явка с повинной», написанная Абреком по приезде из шашлычной. Но мало ли что человек может написать спьяну, не подумав? Мы написали еще одну «повинную», призванную потрясти адресата своей откровенностью. На трех сиротских тетрадных листах Абрек признавался в том, что в течение последних полутора лет является агентом израильской разведки «Мосад» и в понедельник у него должна была состояться встреча с резидентом. Резидент, имя которого он назовет только сотрудникам ФСБ, был тайным наркоманом и постоянно требовал деньги на героин. Поэтому Абрек решил обворовать кассу бабаевской нефтебазы.
Я сдал документ в канцелярию и поспешно удалился.
На следующий день я вновь приехал к Абреку, и мы сочинили еще один остросюжетный опус, смысл которого заключался в том, что Абрек хочет облегчить душу и признаться в совершении тяжкого преступления – убийстве ветерана-железнодорожника Соколова, по вине которого погиб в катастрофе его брат. Труп Соколова зарыт под статуей цапли у фонтана в парке культуры имени Отдыха.
Я снова отдал заявление в канцелярию и попытался незаметно выйти на улицу. Однако у выхода меня окликнул следователь Байбаков, который бежал вниз по лестнице с нашим заявлением в руках. Байбаков носил прическу в виде пряди волос, которая начиналась у левого уха и, словно виноградная лоза, достигала правого уха. Прядь была призвана скрыть лысину, однако сейчас нехитрое сооружение упало на майорский погон, обнажив блестящую от пота поверхность.
– Что это за шутки? – набросился на меня майор, потрясая тетрадным листком. – Вы что, из меня идиота хотите сделать?!
– Как вы такое могли подумать? – Мое лицо должно было выразить искреннее удивление. – Это он идиот. Вы только почитайте, что он пишет: то деньги на нефтебазе украл, то ветерана убил. Просто бред какой-то, – я доверительно взял Байбакова под локоток и понизил голос: – Строго между нами, все это вранье – и про нефтебазу, и про разведку, и про ветерана. Не верьте ни одному слову. Давайте лучше займемся инвентаризацией кассы, ревизию проведем – тогда все станет ясно.
* * *
В поисках похищенных мешков и в целях обеспечения возможной конфискации имущества обвиняемого следователь Байбаков произвел дома у Абрека обыск. Мешков, конечно, не нашли, но кое-что было: пальто кашемировое – 5 шт.; дубленки женские – 3 шт.; теле-радио-видеотехника – 12 наименований; мобильные телефоны – 6 шт.; автомобильные колеса в сборе – 4 шт. золотые изделия… В соответствии с законом все имущество было описано в протоколе на пяти листах и изъято. Вызвали грузовик, но везти все это в горотдел было опасно: хранить негде и могут украсть.
Байбаков хоть и был майором, но избегал принятия самостоятельных решений. Для этого существовал прокурор. Байбаков пережил четырех прокуроров и с каждым всегда советовался. Это могло происходить и в кабинете, и на охоте, и в бане. Все прокуроры передавали Байбакова друг другу по наследству, потому что он никогда не пренебрегал их советами. Это приносило взаимные моральные и материальные выгоды.
Переговорив с прокурором и по дружескому совету последнего, Байбаков принял решение. Ввиду отсутствия места для надлежащего хранения изъятого имущества, а также для обеспечения приговора суда в части удовлетворения гражданского иска потерпевшего, руководствуясь статьями такими-то Уголовно-процессуального кодекса… Байбаков в задумчивости поправил непослушную прядь. Последнюю фразу убираем. Так вот, стало быть, ввиду и в целях сдать все для реализации в комиссионный магазин «Эдем».
Правильное решение. Как раз бабушка мужа младшей сестры прокурорской тещи год назад выкупила этот магазин у государства. С тех пор «Эдем» всегда помогал правоохранительным органам в сложных ситуациях. В данной ситуации помощь была оказана немедленно: имущество было реализовано так быстро, что даже не успело попасть на прилавок. Соотношение цены и качества товара приятно удивило покупателей, имена которых до сих пор остаются нам неизвестны. Добросовестные приобретатели не знали, что английские кашемировые пальто, нелегально пошиваемые цеховиками в подвале частного дома на Багатяновском спуске, были похищены Абреком всего месяц назад. Да и не могли они этого знать, поскольку о краже по понятным причинам никто не заявлял.
Лишь покупатель четырех автомобильных колес в сборе (см. п. 5 протокола) был нами установлен. Это произошло лишь потому, что он случайно оказался родственником мужа, но уже средней сестры прокурорской тещи. Прокурор, временно пользовавшийся по доверенности автомобилем этого родственника, однажды утром проснулся и обнаружил, что вместо колес под автомобилем находятся кирпичи.
Через три дня после этого никому не известный гражданин Н., житель другого города, у которого еще осенью прямо под окном квартиры сняли новые колеса с автомобиля, обнаружил украденные колеса в багажнике своего же автомобиля. Гражданин Н. долго не мог оправиться от шока, потому что на этот раз его автомобиль находился в гараже с тремя замками и сигнализацией.
Обязанность сохранять адвокатскую тайну не позволяет мне рассказывать о том, как приобретенные в «Эдеме» колеса покинули прокурорскую машину и вновь оказались у прежнего владельца. Если Мальчик захочет что-то рассказать – это его личное дело. Но он, как вы успели заметить, плохой рассказчик.
* * *
В течение месяца я добивался инвентаризации кассы и проведения ревизии. Чем больше я настаивал, тем яростнее руководство нефтебазы, теперь уже вместе с прокурором, сопротивлялось. Наконец через вышестоящие инстанции мы добились своего. В результате оказалось, что денег в кассе нефтебазы на конец злополучного дня было сорок два рубля. Теперь ситуация прояснилась, но не совсем. У прокурора возникли вопросы к руководству нефтебазы. У руководства нефтебазы, в свою очередь, возникли вопросы к прокурору. Обе стороны и по закону, и по понятиям имели полное право задавать вопросы друг другу, поэтому консенсус был найден. Денег на предприятии не было и быть не могло.
Кассиршу, которая еще тем зимним утром сообщила следователю Байбакову о том, что в кассе были мешки с деньгами, пригласили в серебристый джип для деликатного разговора. Стекла джипа были сильно затемнены, но все догадались, что там сидела бабушка. Она доходчиво объяснила кассирше, в чем именно та была не права. Женщина поняла свою ошибку очень быстро и, уволившись, переехала жить в другой город к матери. И директор, и главный бухгалтер разорившейся нефтебазы имели большой производственный опыт, поэтому тоже быстро нашли другую работу. Из прежних остался только сторож.
Незадолго до направления дела в суд серебристый джип с затемненными стеклами видели недалеко от Бабаевского гор-отдела. Я сейчас уже не могу вспомнить, как выглядела бабушка, разговаривавшая в кабинете Байбакова с Абреком. Кажется, у нее были черные усы. Я при разговоре не присутствовал. Сам Байбаков по совету прокурора тоже вышел во двор покурить, и мы говорили о рано наступившей весне.
Абрека осудили за умышленное повреждение чужого имущества, и он получил год условно. Разрушение гипсокартонной стены не прошло ему даром. Воля – это не его территория, здесь в авторитете бабушки. За волю нужно было платить, поэтому тех двух мешков на жизнь Абреку не хватило.
* * *
…Мы обнялись с Абреком по-братски.
– Как дела? – спросил я.
– Дела у прокурора, а у нас делишки, – засмеялся старой шутке Абрек. – Кстати, ты в картинах разбираешься?
Я не успел ответить, потому что Абрек стал посвящать меня в очередной грандиозный план. Сейчас в Чечне идет война, федералы на хрен разбомбили музей. А один полковник под шумок вынес оттуда пару старинных картин. Картины, короче, у него дома. Все продумано – квартира на девятом этаже, прямо под крышей. Альпинистское снаряжение есть. Работы на полчаса.
– Каждая картина по лимону зелени весит, клянусь! – Глаза Абрека вдохновенно заблестели. – Поможешь продать? Прибыль пополам.
Неисправимый Абрек все еще мечтал о высоте. Я был тронут оказанным доверием, но отказался, сославшись на занятость по работе.
– Львович, братское сердце, соглашайся, и уедем отсюда в Штаты.
– Нет, братское сердце, – ответил я, – это не моя специальность. Вот если не получится – обращайся.
– Сплюнь, а то сглазишь!
Мы сплюнули, каждый через свое левое плечо, попрощались и разъехались по своим делам-делишкам. Уже стемнело, и пошел снег.
Как-то, раскрыв вечернюю газету, я в рубрике «02» прочел краткое сообщение о том, что в квартиру героя чеченской кампании полковника Б. проникли злоумышленники. Со слов потерпевшего, в квартире ничего похищено не было.
Взлетел или пролетел? Возможно, это был другой полковник, потому что Абрек в Штаты так и не уехал. Я недавно издалека видел его в городе на новом «мерседесе».
Интермеццо № 1
В моем детстве были очень популярны фильмы про индейцев и ковбоев. Мы все называли себя Зоркими Соколами, Быстрыми Оленями, ходили в клетчатых рубашках и с игрушечными кольтами на поясе.
Важнейшим элементом стиля считались мешочки с мелочью, заменявшие кожаные кошельки с золотым песком, которыми ковбои расплачивались друг с другом в фильмах. Чтобы наменять двух– и трехкопеечных монет, мы неделями отказывали себе в мороженом, но экипировка требовала таких жертв.
Однажды утром мы с Мишкой Быстрым Оленем шли в школу. По пути нам попался раскуроченный телефон-автомат, и мы стали изучать его кишечник, состоящий из замечательных разноцветных проводков и таинственных железяк. В это время чья-то железная рука схватила меня за ухо и оторвала от земли. Быстрый Олень в два прыжка оказался на другой стороне улицы, а Железная Рука потянула меня в ближайший отдел милиции.
Там строгий капитан долго не верил, что не я вскрыл телефонное брюхо, но наконец отпустил, записав меня в журнал.
Я шел по улице, держась за красное ухо, и думал: что бы мне соврать по поводу опоздания на первый урок и как бы я смог объяснить Строгому Капитану и Железной Руке свою непричастность к убийству автомата, если бы в тот день не забыл дома мешочек с двухкопеечными монетами.
Я и сейчас об этом часто думаю.