Однажды в начале лета я прочел в вечерней газете заметку о криминальных происшествиях за сутки.

Писали, что на квартиру предпринимателя Д. было совершено разбойное нападение. Несовершеннолетняя дочь хозяина квартиры в это время находилась дома одна. Нападавшие связали ее и заставили отдать спрятанные родителями деньги. Один из разбойников был в маске и с ножом, другой – без маски и с пистолетом. Далее – приметы «лиц кавказской национальности» и просьба ко всем, кто что-то знает, слышал или видел, звонить по телефону дежурной части.

«Обычный случай», – подумал я, отложил газету и забыл о прочитанном.

Я еще не знал, что через некоторое время познакомлюсь с предпринимателем Д. и с его дочкой, а заметка станет доказательством по уголовному делу о разбойном нападении.

* * *

Демидов был небедным человеком и добился этого самостоятельно. У него не было богатых родственников или высокопоставленных друзей. Когда работа в институте стала фикцией, он ушел в капитализм и открыл свое предприятие. Была и нищета, и рэкетиры, и налоговая полиция. Он все преодолел, от всего отбился. Но тогда это зависело только от него и касалось его одного. То, что произошло сейчас, зависело не от него и касалось его дочери. Ссадина у нее на лбу уже заживала, а о том, что происходило у ребенка внутри, они с женой только догадывались. Дочка целыми днями неподвижно сидела у себя в комнате и молчала.

Первым желанием было достать автомат Калашникова и всадить весь магазин в брюхо обидчикам. Автомат достать несложно, но вот достать обидчиков невозможно. Они растворились. Это бесило больше всего, и дело было, конечно, не в похищенных деньгах и старом магнитофоне.

После встречи с Куликом, сыщиком, который занимался их делом, надежда кого-то найти тоже растворилась.

На широких плечах Кулика покоилась несоразмерно маленькая птичья голова. Мысли, которые, видимо, возникали в этой голове, теснились там, не находя выхода, поскольку упирались в свинцовый саркофаг черепной коробки. То, что вследствие избыточного давления все-таки выходило наружу из естественных отверстий, приобретало вид неоформленных словесных масс и продолговатых междометий. Пассаж информации, поступающей в птичью голову извне, тоже был затруднен в силу уже описанных причин.

Казалось, что Кулик постоянно тужится. Но это лишь казалось, так как парень по жизни особо не напрягался. Окончив школу милиции, он понял, что удостоверение сотрудника уголовного розыска дает некоторые властные полномочия и с успехом заменяет мозги.

Было очевидно, что Кулик не относится к числу тех редких птиц, которые могут долететь до середины Днепра. Предел его возможностей – летать через Темерничку и ловить наркоманов в темных подъездах. С другой стороны, за такую зарплату и в темные подъезды ходить не захочется.

Демидов встретился с Куликом и предложил ему пять месячных зарплат единовременно. Предложение сыграло роль очистительной клизмы, и Кулик без колебаний согласился. Однако вскользь заметил, что работает не один. Демидов удвоил сумму и выдал аванс.

Через три дня Кулик позвонил и предложил жене Демидова с дочкой прийти на опознание. Заказывали – получите. Такие вот мы крутые парни.

* * *

Сосика задержали утром около дома. Из автомобиля вышел парень с необычно маленькой головой и вежливо предложил съездить в райотдел, чтобы расписаться в какой-то бумажке.

В райотделе Сосика завели в дежурную часть, где ему уже не очень вежливо предложили выложить все содержимое из карманов и забрали паспорт. Потом доставленного посадили в клетку, и этот, с маленькой головой, зачем-то снял Сосика на видео.

Нельзя сказать, что Сосик испытал восторг от происходящего, но и причин для особого беспокойства у него не было. Его земляков часто останавливали на улице, проверяли документы, даже доставляли в милицию, но потом отпускали.

Сосик пять лет назад приехал из Абхазии, женился, имел постоянную прописку и работал технологом на заводе. Этим летом завод остановился, и всех отправили в принудительный отпуск. Совсем недавно Сосик нашел наконец источник нормального дохода – строительные шабашки. Третий день они делали евроремонт в квартире одного пузатого.

Валера, бригадир, с утра был занят выбором плитки, и они договорились начать с двенадцати часов. До двенадцати оставалось еще сорок минут.

«Не опоздаю», – подумал Сосик, но в это время за ним пришел Кулик. Сосика отвели на второй этаж в кабинет, где уже находилось несколько человек, и посадили на диван рядом с еще двумя мужиками. Затем открылась дверь кабинета, и туда вошла девочка. Она остановилась перед диваном и, глядя в пол, указала пальцем на Сосика.

– Этот, – сказала она и вопросительно посмотрела на Кулика.

«На предложение встать и представиться крайний справа мужчина встал и назвал себя: Зухбая Coco Георгиевич» – так было записано в протоколе опознания личности.

Девочка в сопровождении Кулика вышла из кабинета, а Сосику объявили, что он задержан по подозрению в совершении разбойного нападения. Сосик попытался было возмутиться, но ему уже совсем невежливо предложили заткнуться и надели на него наручники.

К двенадцати он явно не успевал.

* * *

Все это Сосик рассказал мне во время нашего первого свидания через неделю после ареста. Сосик не понимал, почему он находится под стражей, почему девочка его опознала, и говорил, что никакого отношения к разбойному нападению не имеет.

Судя по обвинению, преступление было совершено в прошлый понедельник с половины двенадцатого до двенадцати часов дня. Я предложил Сосику вспомнить все, что он делал в этот день, – в мельчайших подробностях. Но Сосик всю прошлую неделю искал работу или сидел дома. Он не мог вспомнить, что делал в тот день. Он не мог вспомнить ничего особенного, что можно было бы достоверно подтвердить.

Помогла жена Сосика. У нее в голове не укладывалось, как это ее муж, такой тихий и безобидный, никогда не повышавший голоса, мог напасть на девочку. Но жена заранее оправдывала любые действия мужа, даже если то, что говорил Кулик, – правда. Завод не работает, денег в доме нет, и Сосик целыми днями ходил по городу в поисках работы. Жена по секрету мне рассказала, что в тот понедельник (она посчитала дни) Сосик с утра ушел в заводское общежитие к Валере по поводу работы. Пришел вечером выпивший и сразу лег спать. Где был – неизвестно. Может, он на самом деле…

Вечером я нашел Валеру.

* * *

Сосик пришел в общежитие около десяти тридцати утра. Валера в это время встречал в аэропорту родственника из Сухуми и должен был приехать с минуты на минуту. Сосик стал ждать в Балериной комнате, дверь которой, кажется, никогда не закрывалась. Поскольку Валера в общежитии был очень популярной личностью, в комнату поминутно кто-то заглядывал. Жильцов общежития Сосик знал по заводу. В связи с вынужденным отпуском проблемы у всех были одинаковые, и каждый из заходивших перебрасывался с Сосиком парой слов.

Как раз в это время Валера привез родственника – худого грузина с огромным, уныло висящим носом. Сели немного покушать.

Ну, о том, как грузины садятся немного покушать, я знаю не понаслышке. Помидоры-мамидоры, зелень-мелень, шашлык-машлык. В общем, первый тост прозвучал в начале двенадцатого. Сосик точно сидел за столом и через десять минут стал автором второго тоста – за родителей. После этого он вышел и отсутствовал около получаса.

Значит, в одиннадцать десять – одиннадцать двадцать Сосик был еще в общежитии. До начала разбойного нападения оставалось десять минут.

Вернулся Сосик между пятым и шестым тостом, то есть примерно в двенадцать часов. Дочка в это время уже развязала веревки на руках и звонила отцу.

* * *

Следователя Мисочкину очень раздражали мои почти ежедневные визиты с ходатайствами о допросах жильцов общежития, носатого родственника из Сухуми, об истребовании справок из аэропорта и т. д. За два месяца предварительного следствия она допросила всего двух понятых, участвовавших при опознании, и получила справку о стоимости магнитофона. Мисочкину можно было понять – двадцать дел в производстве, маленький ребенок дома и мама болеет. Про личную жизнь даже вспоминать не стоит.

Я сочувствовал несчастной женщине, но Сосик мне был дороже. Мисочкина недоумевала – что ж такого загадочного увидел адвокат в этом обычном и совершенно ясном деле. Да у нее полный сейф таких дел, и все похожи друг на друга. Из-за одного этого черножопого она не собирается разрываться на части и измерять время, необходимое для того, чтобы преодолеть пять километров от общежития до дома Демидовых.

Мнение Мисочкиной совпало с мнением прокурора, и дело благополучно ушло в суд.

* * *

Толик Лисицын слыл спокойным судьей, то есть не относился к числу судей-борцов, видящих себя на переднем крае борьбы с преступностью.

Он просто слушал дела, не пытаясь помогать той или другой стороне. Собственно говоря, так судья и должен себя вести – просто слушать, оценивать представленные сторонами доказательства, а потом принимать решение. Но он это делал не потому, что придерживался демократических принципов уголовного судопроизводства, а потому, что ему все было по фигу. Кроме того, он часто выходил в процесс после вчерашнего, и на борьбу у него просто не хватало сил. Тот, кто знает, как оно бывает после вчерашнего, поймет Толика.

Сегодня судье особенно трудно было слушать о том, как, когда и в какой последовательности произносились грузинские тосты, поэтому он принял позу роденовского мыслителя и на время отключился.

Перед судейским столом уже стоял следующий свидетель. Не меняя позы и не открывая глаз, Толик попросил свидетеля сообщить суду свою фамилию. Ответа он, однако, не услышал. Установилась пауза. Открыв глаза, Толик увидел стоящего перед судейским столом худого человека с огромным носом. Человек молча протягивал ему свой паспорт.

– Вы что – немой? – спросил его Толик. – Как ваша фамилия?

– Вы так не поймете, – ответил носатый человек, продолжая держать паспорт на вытянутой руке.

– Мы постараемся, – Толик жестом показал, чтобы носатый встал на место и отвечал.

– Агдгомелашвили, – произнес носатый, видимо, уже привыкший к реакции, которая за этим как всегда следовала.

– Не понял, – судья поднял голову, – говорите внятней, чтобы секретарь сумела правильно записать.

– Я же предупреждал, – носатый, поджав губы, передал паспорт секретарю, которая в несколько приемов переписала фамилию свидетеля в протокол.

Но все оказалось не так уж просто с этим свидетелем. На вопрос о месте работы и должности он ответил, что работает на станции переливания крови эксфузионистом-трансфузиологом.

«Что-то день сегодня не задался, – подумал Толик. – Как эксфузионист-трансфузиолог, так обязательно еще и Агдгомелашвили!» Он понял, что без бутылки холодного пива дело дальше слушать нельзя. Перерыв на обед.

* * *

О гособвинителе Марии Ивановне говорила ее обувь. Такую обувь работникам прокуратуры выдавали раз в год вместе с отрезом ткани на форму. Никому бы и в голову не пришло носить эту обувь, но Мария Ивановна носила. Она вообще всегда ходила в прокурорской форме и была честным, прямолинейным человеком. Если что-то делалось неправильно, она об этом открыто говорила. Такое тоже никому бы в голову не пришло, но Мария Ивановна говорила. Хоть прокурору, хоть его вышестоящему начальнику. И поскольку кроме честности Мария Ивановна обладала острым умом и знанием юриспруденции, ее не трогали, то есть не увольняли и не повышали в должности.

Мария Ивановна скрупулезно допрашивала каждого нашего свидетеля, не упуская ни одной детали. Но когда человек говорит правду, а его собеседник не страдает глухотой, это не опасно. Свидетелям не нужно было ничего придумывать, поэтому они легко отвечали на вопросы. Другое дело, что воспринимать их ответы не всегда было легко.

– Слушяй, женщина, я тебе русский язиком говорю, – отвечал на вопросы прокурора земляк подсудимого, – Сосик там бил, шашлик кушял, вино пил. Что тебе еще надо?

– Я вам не женщина, а государственный обвинитель, – невозмутимо, как асфальтоукладчик, шла по намеченному пути Мария Ивановна. – В чем был одет подсудимый?

– Вай-ме, при чем тут одежда, – земляк недоумевал, как такая высокопоставленная женщина не понимает простейших вещей. – Молоко есть? Вот такого цвета рубашка был. Только синий.

* * *

Из показаний свидетелей со стороны защиты выстраивалось алиби Сосика. Вот в десять часов он выходит из дома, гладко побритый и в чистой рубашке. Приходит в общежитие к десяти тридцати, здоровается с вахтером и берет ключи от комнаты Валеры. Разговаривает со знакомыми. Пьет за родителей. Затем, со слов вахтера, Сосик спустился к нему в каморку, куда-то позвонил и ушел. Минут через двадцать вернулся и снова поднялся к Валере.

Прокурор, скорее всего, будет обращать внимание суда на то, что все свидетели – знакомые и друзья Сосика, которые пытаются ему помочь уйти от ответственности. Недоверие к двенадцати свидетелям – это, конечно, серьезный аргумент. Но есть кое-что посущественнее – протокол опознания и те двадцать минут, когда Сосик отсутствовал в общежитии.

Эти двадцать минут Сосик потратил на то, чтобы сходить в радиомастерскую и забрать деньги за проданный магнитофон. Именно проданный магнитофон возбудил у Кулика подозрение о причастности Сосика к разбою. Уже потом, когда Сосик сидел, мы нашли мастера, выяснили, что магнитофон был продан за несколько дней до злополучного понедельника и был не таким, как у Демидова.

А вот опознание – это загадка, неправильное разрешение которой стоит от семи до двенадцати лет лишения свободы.

Только Дочка могла дать правильный ответ, но она не являлась по вызовам в суд. Родители говорили, что болеет. Несколько раз ставился вопрос об оглашении в суде ее показаний, данных на предварительном следствии, но я категорически против этого возражал. Дочка нужна в суде живьем. Тем более что в протоколе ее допроса один лист – как раз тот, где описывались приметы Сосика, – был заполнен другими чернилами.

Наконец Дочка в сопровождении родителей приехала в суд.

Девочку нельзя было назвать худенькой. Но при законченности внешних форм – совсем еще детское лицо.

Отвечая на вопросы обвинителя, она повторила то, что говорила следователю: как двое вошли в квартиру, сбили ее с ног, связали, угрожали пистолетом. И наконец основной вопрос – узнает ли она подсудимого?

Мария Ивановна дважды повторила вопрос, но девочка смотрела в пол и молчала. Присутствующие тоже молчали. Подсудимый вцепился побелевшими пальцами в прутья клетки и не отрываясь смотрел на потерпевшую.

– Мне плохо, – вдруг сказала она. – Можно я выйду?

Мама подбежала к Дочке и, не дожидаясь разрешения судьи, повела ее к выходу. Снова перерыв.

У меня были заготовлены коварные вопросы для Дочки – о том, как проводилось опознание, почему цвет чернил на втором листе протокола ее допроса отличается от первого листа и т. д. Но, кажется, это может не понадобиться.

Я увидел, как в пятидесяти метрах от входа в суд Дочка о чем-то спорит с мамой и порывается уйти, а мама пытается ее удержать. Все это неспроста, конечно.

В любом случае очевидно – ребенку труднее врать, чем Кулику. Ответ на загадку опознания нужно искать здесь. Оттолкнув мать, Дочка свернула за угол. Рассмотрение дела перенесли на завтра.

* * *

Не знаю почему – в памяти всплыла случайно прочитанная заметка в газете. В читальном зале ближайшей библиотеки я нашел вечерку за тот день, еще не зная точно, о нашем ли деле было написано. То, что нужно! И дата, и обстоятельства совпадают. Читаю: тот, что в маске, – спортивного телосложения, выше среднего роста. Второй – плотного телосложения, рост примерно сто семьдесят-сто семьдесят пять сантиметров, небритый, нос с горбинкой, лет сорока-сорока пяти, волосы черные с проседью, говорил хриплым голосом с сильным кавказским акцентом.

Сосик ростом сто восемьдесят два сантиметра, худой, волос темно-русый, глаза голубые, нос прямой, возраст – тридцать лет. Мать Сосика – русская, поэтому он и говорит без акцента. О том, что он кавказец, можно догадаться в разговоре лишь по некоторым характерным интонациям. Даже если принять во внимание, что за три месяца отдыха в тюремном санатории Сосик похудел, а сильный акцент имитировал, то постареть и уменьшиться в росте он не мог.

Но ведь не из воздуха же появилось описание разбойников в газете! Очевидно, что, кроме Дочки, о приметах сообщить не мог никто.

К следующему утру я нашел корреспондента газеты, автора заметки. Автор почему-то отреагировал на вопросы неадекватно и стал раздраженно объяснять мне, что никакой ответственности за заметку он не несет, потому что сведения получил из дежурной части УВД города. В дежурной части УВД города мне ответили, что сведения о разбойном нападении на квартиру Демидова они получили из райотдела. А в райотделе – Кулик. Как раз тот человек, который правдиво расскажет, как маленький толстый кавказец превратился в Сосика и почему второй лист протокола написан другими чернилами. Буду просить о вызове в суд Мисочкиной и Кулика. Пусть правдиво рассказывают.

* * *

Перед входом в суд стоял Демидов. Увидев меня, он подошел и сказал, что есть разговор. Мы отошли подальше от суда и закурили.

Демидов тяжело вздохнул – с Дочкой большие проблемы. После нападения они водят ее к психологу. Вот и вчерашний побег из зала суда. Они с женой всю ночь это обсуждали.

Я выжидал и молчал, понимая, что разговор будет о другом.

И разговор состоялся. Демидов рассказал, что, когда Дочку с женой вызвали на опознание, им показывали видеозапись, на которой был Сосик. Кулик сказал, что в маске был точно Зухбая. Второго пока ищут, но скоро задержат. А пока их можно поменять местами.

– Шени дедис, мисигамкетеблис пирши мовткани!!! – сказал бы мой подзащитный по этому поводу. Ведь он давал показания о видеозаписи, но я в погоне за алиби никакого значения этому не придал!

Все остальное Демидов мне мог и не рассказывать, потому что я это уже знал наперед. В тот же день был переписан первый протокол допроса Дочки с описанием примет нападавших, которое попало в газету. Затем провели опознание, в ходе которого Дочка показала пальцем на обалдевшего Сосика.

Проблема Демидовых состояла в том, что Кулик перед судом предупредил: если Дочка изменит показания, ее привлекут к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний. Этого Демидовы боялись больше всего. Дочка, однако, сказала, что не сможет больше врать и в суд не пойдет. С одной стороны – этот Зухбая, невиновность которого для Демидова очевидна, с другой стороны – собственный ребенок, который Демидову дороже всех сосиков на свете. Потерпевший просил о помощи.

В этот раз я выругался по-русски. Потом достал из портфеля Уголовный кодекс и дал Демидову почитать статью, в которой написано, что к уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний привлекают с шестнадцати лет. А Дочке всего тринадцать! И пусть сыщик Кулик не… как бы это поприличнее выразиться… обманывает.

Я вцепился Демидову зубами в горло и разжал челюсти лишь после того, как он сел в машину и поехал домой за Дочкой, чтобы привезти ее в суд немедленно.

* * *

Молодец, Дочка! Я никаких коварных вопросов тебе задавать не буду. Ты и без этого все правильно говоришь, а мы с Марией Ивановной не страдаем глухотой. Мы сможем отличить ошибку от подлости.

А Кулик не сможет этого сделать никогда. Он сейчас бегает по коридору суда и пытается что-то объяснить твоему папе. Но папе уже ничего объяснять не надо. Он сам все понял.

* * *

После судебного заседания Мария Ивановна доложила прокурору о том, что будет отказываться от обвинения.

На следующий день в суд пришел другой государственный обвинитель, поскольку Мария Ивановна была срочно откомандирована в областную прокуратуру для поддержания обвинения по другому делу.

Новый государственный обвинитель не страдал многословием. Он посчитал, что предварительное следствие по делу было произведено неполно, и просил направить дело на дополнительное расследование.

Была в то время у нас в законе такая хитрая штука – дополнительное расследование. Придумали эту штуку не у нас. В Средние века, например, признание, сделанное под пыткой, необходимо было повторить в непринужденной обстановке перед судом. Если суд такого повторения не слышал, то закон позволял возвратить дело для производства дополнительного расследования и повторения пытки.

Надо помочь прокурору восполнить неполноту предварительного расследования, если не удалось представить доказательств вины подсудимого. Не оправдывать же злодея, в конце концов!

Толику вдруг стало не все по фигу. Он чтил Уголовно-процессуальный кодекс и, может быть, оправдал бы Сосика. Но, зная правила игры, Толик поступил как эксфузионист-трансфузиолог и вынес постановление о направлении дела на дополнительное расследование.

В ходе дополнительного расследования надлежало провести следственный эксперимент для установления факта влияния плотности воздуха на скорость движения автомобиля, в котором предположительно мог бы ехать на преступление подсудимый Зухбая, а также выяснить, имеет ли это отношение к понижению уровня воды в реке Темерник. В случае, если указанные обстоятельства не найдут подтверждения в ходе дополнительного расследования, следует в установленном законом порядке рассмотреть вопрос о наличии оснований для решения вопроса о степени участия Сосика в совершении преступления.

Такой вот эксфузионизм-трансфузионизм. В общем, вы понимаете…

* * *

Сосика освободили не сразу, а лишь через месяц, когда закончилось дополнительное расследование. Вода в Темернике к тому времени уже покрылась тонкой ледяной пленкой, а в воздухе пахло сгоревшими листьями. Уголовное дело в отношении Зухбая Coco Георгиевича прекратили за недоказанностью его участия в совершении преступления.

В газете, правда, об этом не написали. Обычный случай.

 

Интермеццо № 2

Я всегда испытывал неловкость от того, что не увлекаюсь футболом. Все вокруг болеют, обсуждают хороший дриблинг и удачный пас, а я не могу принять в этом участия.

Насколько я понимаю, цель игры – добиться того, чтобы мяч оказался в воротах противника. Ради этой цели двадцать человек гоняются по полю за мячом, используют хитрые тактические маневры и потеют на тренировках.

А почему бы, собственно, не упростить достижение обозначенной цели? При системе четыре-два-четыре двое нападающих держат чужого вратаря за руки, третий в это время запихивает мяч в ворота, а четвертый работает с защитниками, чтобы не мешали. В итоге цель игры достигается без лишней беготни и пота.

«Так нельзя, – скажут мне болельщики – это нарушает правила, и поэтому гол не засчитают».

Не надо умничать, уважаемые! Парни сутками работают, имеют по десять мячей на каждой ноге, сверху результатов требуют, а вы им голову морочите всякими правилами. Ничего страшного не произойдет, если ради высокой цели они немного подержат вратаря и запихнут ему что-нибудь куда-нибудь. Тренер их всегда поддержит, судья поймет, а с защитниками они сами разберутся. Вот так-то.

Впрочем, я в футболе ничего не понимаю.