Глава XVI. КОРОБКА С КОНФЕТАМИ

Крикнул паровоз. Дрогнули вагоны сначала тихо, а затем все быстрей и быстрей станционные огни стали убегать от поезда.

Вот уже проехали два моста через реку Грачевку, миновали разъезд Приданное и часам к двенадцати ночи были на небольшой станции Давыдовская, где остановились, ожидая встречного поезда, который должен был выйти с большой станции Лиски.

Поезд остановился. Изо всех вагонов повылезли пассажиры размять затекшие ноги — ехать приходилось в большинстве случаев стоя.

Вышел кое-кто и из отряда, а с ними и проснувшийся Козленок. На втором пути стоял поезд с красноармейцами, перебрасываемыми в район Киева. Козленок почувствовал необходимость перебраться на ту сторону и, так как состав был очень длинный, то он, недолго думая, полез под вагон. Не прошло и минуты, как из-под вагона послышался его голос.

— Товарищ Захаров! Тут под вагоном в коробке вроде как бы часы стучат.

— Какие там часы, почудилось тебе, что ли? Вылазь-ка из-под вагона, а то тронется поезд и раздавит тебя так, что ты и чихнуть не успеешь.

— Ей-богу, стучат. Совсем явственно. Да ты лезь сюда — сам увидишь.

Заинтересовавшись, в чем дело, Захаров полез под вагон и, действительно, увидел прикрепленную к полу вагона продолговатую коробку, из которой слышалось тиканье, похожее на звуки, которые производит будильник.

— Тихонов, — позвал он из-под вагона электротехника и подрывника, который ехал с отрядом, — посмотри-ка, что это здесь пристроено.

Не заставляя себя просить, Тихонов залез под вагон и, увидев ящичек, молча, сосредоточенно и осторожно стал отвинчивать его от досок пола.

— Не лезь, — бросил он Захарову, который хотел было поддержать коробку. — Вылезайте из-под вагона, да не толкайте меня.

Вылезли. Тихонов прислушивается к тиканью в коробке.

— Так и есть, — бросает он.

— Да скажешь ты, черт тебя задери, что эта за коробка?

— Адская машина, которая действует, как часовой механизм.

Захаров недоверчиво посмотрел на говорившего.

— Как так адская машина? Черти, что ли, нам ее в зубах принесли?

— А вот сейчас узнаем, какая, — и с этими словами Тихонов осторожно стал вскрывать ящик.

Захаров, заглянувши через его плечо, увидел внутри стеклянную трубочку, наполненную какой-то желтоватой жидкостью. Трубочка эта была расположена как раз над углублением с невысокими стенками, в котором находился какой-то порошок. Над трубочкой находился небольшой металлический молоточек, соединенный с системой зубчатых колесиков, укрепленных на горизонтальном стержне. Вид этого прибора был совсем не страшен, и Захаров недоумевал, чего это так волнуется Тихонов. А тот, продолжая свою работу, отогнул одну половину зажима, держащего трубочку, вынул ее из коробки и облегченно вздохнул.

— Ну, теперь не страшно.

— Да расскажешь ты, наконец, в чем тут дело? Что ты про себя ворчишь, словно колдуешь?

— Ладно. Сейчас объясню. Порошок этот — очень сильное взрывчатое вещество. В трубочке налит особый состав. Молоточек, ты это сам видишь, соединен с колесиками стальной пружинкой. Колесики эти заводятся как часы и, разгибая пружинки, передвигают молоточек, приближая его к трубочке. Через определенный промежуток времени молоточек, двигающийся скачками, обязательно должен разбить трубочку, жидкость попала бы на порошок, и произошел бы такой взрыв, который уничтожил бы значительную часть нашего состава. Понял теперь, какой игрушкой хотели угостить нас? Выходит, что нас ждали и готовили нам «хорошую встречу».

— Когда же нам ее подсунули?

— Теперь об этом говорить не приходится. Хорошо, что вовремя заметили. Молодец, Козленок! К ордену тебя представить надо.

Когда отряд узнал, от какой беды их спас Козленок, ему такое чествование с качанием устроили, что он, как мячик, вверх летал. А когда, наконец, на землю стал, то первым делом под вагон полез.

— Ты что же это опять за адской машиной полез?

— Нет, живот болит.

 

Глава XVII. НОЧНАЯ СХВАТКА

Пришел поезд из Лисок. Пора было ожидавшему составу двигаться дальше.

Перед отправкой были осмотрены все вагоны. Ничего подозрительного нигде не было найдено. Прорезая ночную мглу, мерно постукивая, поезд двинулся дальше, и скоро Давыдовская скрылась из виду.

Вдоль линии тянулся густой кустарник. Не прошло и десяти минут, как со стороны кустарника раздались по поезду частые выстрелы. Отряд моментально стал «под винтовку» и дружно ответил невидимому противнику.

Машинист прибавил ход. На крутом повороте вагоны сильно качнуло.

— Гришка упал, — крикнул Захаров и, почти не отдавая себе отчета, резко дернул за сигнальную веревку. Пробежав немного, поезд стал. Выстрелы и с той и с другой стороны усилились. Выдвинули пулемет, и свинцовый дождь пронесся по кустам.

— Я сейчас, ребята, — крикнул Захаров и, схвативши карабин, нырнул под поезд.

Стрелявшие из кустов, вероятно, увидели выскочившего человека и, примолкнув было после пулеметной «закуски», снова открыли стрельбу, целясь под вагон.

— Гришка, ползи ко мне. Да не поднимай головы!

— Слышу!

Скоро Захаров увидел Гришку, ползущего на животе вдоль линии вагонов.

— Лезь под вагон.

— Да не спеши ты, товарищ Захаров. Сказал, лезу — значит, лезу.

— Ребята, а ну-ка, нажми еще разок из пулемета, как из-под вагона вылезать буду.

Пулемет бешено затявкал, кусты смолкли. Захаров схватил Гришку, вылез на четвереньках из-под вагона, быстро выпрямился и, бросив Гришку внутрь вагона, схватился за протянутые ему руки, впрыгнул сам. Со стороны кустов стукнуло еще несколько выстрелов. Захаров почувствовал, что его больно ударило по левой руке.

Поезд под аккомпанемент выстрелов двинулся дальше. Вокруг Захарова столпились ребята и, распоров ему рукав, увидели, что чуть пониже плеча мякоть руки прострелена насквозь.

Рану перевязал фельдшер, и Захарова уложили на нары, подостлав несколько шинелей. Козленок поместился около его ног и, виновато смотря, спросил:

— Товарищ Захаров, очень тебе больно? Я ведь не нарочно упал. Тряхнуло уж очень сильно, я и не удержался.

— Ложись-ка ты спать, Гриша, — ответил Захаров. — Утром ты мне все расскажешь.

Вот и Лиски. Станция сильно потрепана в период боев, шедших вокруг нее при Шкуро-Мамонтовском налете. Почти все пути забиты составами поездов. В помещении вокзала пройти почти невозможно: все занято пассажирами всех видов, красноармейцами.

Стоять пришлось недолго. Примерно через час поезд двинулся дальше и к утру уже был на полпути от Барановска.

Захаров поднялся совсем здоровым. Переменил перевязку, заливши рану йодом. Боли почти не было, и он мог свободно держаться на ногах.

После случая у станции Давыдовской весь поезд был превращен, что называется, в полную боевую готовность.

По распоряжению Захарова его отряд принял охрану поезда, на паровозном тендере был поставлен пулемет. У всех было несколько напряженное состояние.

 

Глава XVIII. ДЕД С МЕШКОМ

Вот и станция Загорное. Начальник предупредил, что поезд простоит не больше пяти минут, и просил едущих не уходить далеко.

— Товарищ, а товарищ, — услышал Захаров, сидящий, свесив ноги, у входа в вагон. Обернулся и увидел старика с каким-то мешком на спине. Старик согнулся под тяжестью и с трудом переводил дыхание.

— Ты что, дедушка? — спросил Захаров.

— Перевезите вы меня, голубчики. Я хоть на площадке подожду. Куда ни просился — не пускают. И ехать-то мне недалеко, всего два пролета.

Старик был до того жалок, что Захаров, немного подумав, позволил ему устроиться на площадке одного из трех вагонов, следующих за паровозом. Кряхтя и кашляя, старик начал поднимать мешок, но сделать ничего не мог.

— Ребята, помогите деду мешок втащить, а то у меня рука не позволяет, — бросил Захаров в вагон.

Мешок был втащен, и забравшийся на площадку старик, крестясь и желая всякого добра помогавшему, уселся на него.

Свисток. Поезд тронулся. Полотно шло в гору. В вагонах шло обсуждение ночных событий. Случай с адской машиной и прошедшая перестрелка показывали достаточно ясно, что составом кто-то очень сильно интересуется, словно зная, кто и куда в нем едет.

Но все происшедшее ничуть не смущало ребят из отряда. Они привыкли к кипучей фронтовой жизни, привыкли к обстрелам и стычкам.

Да и погода была такая, что совсем не располагала к дурным мыслям. Было солнечно, и прохладный ветерок, приносящий с собой аромат осени, врывался в открытые двери и окна вагонов, освежая лица пассажиров.

Кругом расстилались казавшиеся бесконечными степи, на которых еще можно было увидеть осенние цветы.

Поезд пробегал через маленькие мостики, перекинутые через степные ручьи и речки. Временами мелькали белые селения, притаившиеся в зелени садов.

Все было так мирно, спокойно… И вдруг резкий толчок — и весь состав поезда понесся в обратную сторону, а паровоз, почтовый вагон и один из вагонов, в котором была часть отряда, продолжали двигаться вперед. Состав, идя под гору, развивал бешеную скорость. Вагоны вздрагивали и, как закусившая удила лошадь, готовы были на одном из поворотов сорваться с рельс.

Мешочники, обезумев от страха, бросали свои мешки и соскакивали сами.

— Что делать, товарищи? Соскакивать или ждать, когда поезд полетит под откос? Помощи ждать неоткуда, это вы понимаете сами, — спокойно сказал Захаров, обращаясь к отряду.

— Товарищ Захаров, дай я на крышу влезу и посмотрю, может, паровоз нас догонит, — сказал Козленок.

— Как же ты на таком ходу полезешь, дурачок! Сиди-ка здесь. На крышу, действительно, лезть надо, но полезет кто-нибудь другой. Товарищ Бучнев, ведь ты в цирке раньше акробатом служил — ну-ка, покажи свое искусство.

Бучнев, молодой, гибкий малый, не говоря ни слова, сбросил сапоги и обратился к товарищам:

— А ну, кто-нибудь, подсадите меня на крышу — ухватиться.

Схватившись за крышу, он резким броском закинул вверх ноги и исчез на крыше.

Скоро послышался его голос:

— Паровоз гонится за нами, на буферах сидят двое и готовятся зацепить нас, как только подойдут вплотную. Я спущусь на площадку, да, кстати, посмотрю, не умер ли наш дед от страха.

Состав пронесся через закругление, и тут все увидели не больше чем в нескольких саженях буквально летящий задним ходом паровоз.

— Держись, ребята, скоро зацепим, — можно было разобрать голоса сидевших на буферах.

 

Глава XIX. ЧТО НАШЛИ НА ТОРМОЗНОЙ ПЛОЩАДКЕ

— Ах ты, черт старый… — послышался с площадки голос Бучнева. Но в этот момент буфера паровоза стукнули о буфера вагонов и как бы прилипли к ним, заглушив конец фразы.

Согнувшись и совсем забыв о том, что каждую минуту можно полететь под колеса вагонов, сидевшие на буферах ухитрились накинуть прицепную цепь на крюки, и паровоз осторожно стал давать контр-пар.

Ход поезда замедлился — этому немало помогло и то обстоятельство, что миновали уклон. Наконец, поезд стал недалеко от моста через Дон.

Словно мухи, с поезда запрыгали на землю пассажиры.

Кто плакал, кто смеялся, кто орал что-то несообразное, кто крыл, сам не зная кого, «в бога, веру, мать».

Сцепщиков, из которых один оказался Тихоновым, а другой матросом, едущим с побывки в Ростов, чуть не закачали до смерти. Отдуваясь, они еле-еле дышали.

— А Бучнев-то где? — спросил Захаров. — Не слетел ли он на повороте?

— Да здесь я. Некуда мне деться. Вы вот лучше сюда пойдите, — послышался его голос.

Несколько человек подошли к площадке и увидели Бучнева, который вытряхивал из стариковского мешка землю, кирпичи, какое-то тряпье и тому подобную дрянь. Тут же, на площадке, валялась седая борода, парик, старый драный зипун.

— Что это за мусорный ящик такой?

— А вот прочтите письмо этого старого черта, так все узнаете.

«Если кто уцелеет, так знайте, что всюду за вами тянутся щупальца „Черного осьминога“, который, в конце концов, передушит вас поодиночке. Помните, что ни один шаг не пройдет без нашего ведома.

Помните, что мы не знаем слова „пощада“.

Помните, что мы тенью будем ходить за вами, обрушивать удары на ваши головы тогда, когда вы этого меньше всего ожидаете.

Помните, что вы обречены на гибель.

„Черный осьминог“».

— Что это за «осьминог» такой? — спросил кто-то.

— А это чудовище морское, которое щупальцами, — их у него восемь, — к своей жертве присасывается и кровь сосет.

— Ничего, товарищи. И на этого самого «Осьминога» крючок хороший найдем. Да такой, с которого не сорвешься, будь у тебя хоть сто ног, — заметил Захаров.

— Правильно, товарищ, — послышались возгласы. — Довольно «осьминоги» эти рабочей да крестьянской крови насосались! Конец и им придет! Пусть бахвалятся. Нас ведь этим не испугаешь. Били мы Мамонтова, Шкуро, Краснова, Каледина. Многих били. Побьем и Колесникова и всяким «Черным осьминогам» щупальца в один момент пообрубим.

— Пора в путь. И так много времени потеряли, нагонять придется, — послышался голос машиниста.

Пассажиры быстро разместились, и поезд тихо пополз вперед, как бы ощупывая каждый кусочек рельс.

Часам к девяти вечера вполне благополучно добрались до Барановска, где на самой станции отряд встретил уездный военный комиссар и уполномоченный Губчека товарищ Фальберг.

— Ну, как дела, товарищ? — обратился к нему Захаров.

— Неважно, — ответил тот. — Кругом какая-то чертовщина творится. А хуже всего то, что сегодня из Москвы шифровку получили с извещением, что в Барановск выехал уполномоченный ВЧК товарищ Аренский, которого, однако, до сих пор нет и нет. Словно сквозь землю провалился.

 

Глава XX. БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ ПАВЛА ВОСТРЯКОВА

Как только Митрий и Федька приготовились спуститься в неожиданно открытый ими ход в полу барановичевской башни, Павел Востряков, засучив повыше штаны и запрокинув голову, как ветер помчался в город.

Дорога, по которой мчался Павел, была ему знакома до малейшей извилины, каждый кустик, каждый поворот был ребятами изучен до малейших подробностей. Поэтому-то, несмотря на непролазную тьму, Павлу не приходилось нащупывать дорогу — мчался он, зная заранее, где надо повернуть, где подогнуться вовремя, чтобы не поцарапать ветками дерева лицо.

Хоть и был Павел еще молод, но он хорошо понимал, что ему предстоит выполнить важную задачу — лучшие друзья его подвергались большому риску, спустившись в подземелье. Он слышал также разговор этих двух таинственных людей. Кто они — Павел не мог бы сказать, но он понимал, что это враги Советской власти, а, следовательно, и его враги, что они замышляют отравить отряд чекистов, что они ненавидят тех людей в городе, которых Павел считал лучшими и, глядя на которых, Павел мечтал когда-нибудь сделаться таким же.

От быстрого бега ветер свистел мимо ушей и жег лицо. По ногам больно стегали невидимые в темноте прутья кустов.

Было еще у Павла сознание гордости от того, что вот они, ребята, сделали такое важное открытие, которое должно удивить секретаря Укома товарища Васютина. Павел представлял себе, как товарищ Васютин выслушает его и, добродушно похлопав по плечу, скажет: «Молодцы ребята, вот это я понимаю. Настоящие комсомольцы!»

Павел уже поднялся из Волчьего оврага и спустился в небольшую ложбину, от которой тянулось кладбище. Раньше, до этого случая, Павел никогда бы не решился ночью пройти мимо него: маячили в темноте кресты, было всегда на кладбище тихо, только ветер шелестел таинственно листьями росших на кладбище тополей. Пахло всегда с кладбища какой-то гнилью и сыростью, казалось, что вот-вот отделится от какого-либо памятника или креста белая тень мертвеца или привидения.

Теперь же, после этого случая, Павел решил, что привидений нет совсем, а если и можно увидеть кого-нибудь, то это непременно живой человек, затевающий какое-нибудь злое дело, как в этот раз.

Поэтому-то Павел даже несколько замедлил свой бег около кладбища — назло всем привидениям.

Дорога проходила близко к ограде, но тьма на этот раз была так сильна, что не видно было ни ограды, ни крестов — только тополя шумели, и несло сыростью.

В одном месте, где в ограде имелся пролом (раньше — самое опасное место), Павел даже остановился в пренебрежении ко всем опасностям, перевел дух и с удалью громко сплюнул.

— А ну, привидение, выходи, — сказал он громко в темноту.

Кладбищенская темнота молчала, только тополя шумели и сыростью несло. Павел нагнулся поправить спустившиеся штаны и думал уже пуститься в путь, как сбоку вдруг зашуршала осыпающаяся земля, затрещали сучья, и не успел Павел опомниться, как его придавило сверху какой-то живой тяжестью. Павел взвизгнул от неожиданности, рванулся изо всех сил, но тяжесть не отпускала его.

«Неужели привидения все-таки есть?» — мелькнуло у него в голове, и холодная дрожь пробежала по всем мускулам, сразу расслабив их.

— Я тебе покажу, стервец, как подсматривать, — проговорил в темноте злой, грубый голос, — ты у меня будешь помнить!..

Как только Павел услышал звуки обыкновенного человеческого голоса, страх сразу в нем прошел. Молодые, упругие мускулы напряглись, Павел начал биться, пытаясь высвободиться от неизвестных цепких рук. Но они держали его крепко. Павел цеплялся за чью-то рубашку, которая трещала, бил кулаком по мясистому телу, брыкался ногами, но ничего не помогало.

Неизвестный человек был силен и тяжел, как слон.

Вспомнив о спустившихся в подземелье товарищах, о секретаре Укома товарище Васютине, которого надо было предупредить во что бы то ни стало, Павел еще сильнее забился, пробуя все способы отделаться от сильных рук.

Раз Павел почувствовал как его палец попал во что-то мягкое и мокрое — глаз. Павел нажал сильнее — человек откинул голову назад, вскрикнул и на мгновение ослабил руки. Но лишь только Павел хотел воспользоваться этим случаем, как руки человека вновь с силой захлестнули, сжали Павлушкину грудь так, что ему даже стало трудно дышать.

— Ах, черт, я же тебе покажу! — зарычал в темноте человек.

Павел вдруг почувствовал около подбородка мягкую, волосатую, теплую руку человека, подогнул голову и, захватив зубами напрягшийся мускул, с силой стиснул их.

Человек взвыл от боли, наклонился, высвободил свободную руку и, размахнувшись, со всей силой ударил Павла по голове. Павел потерял сознание и упал на землю.

Человек минуту постоял над Павлом, потер укус, выругался смачно и, перекинув безжизненное тело через плечо, скрылся в темноте кладбища.