Я всё думала о его словах. Смотреть с моря на берег интереснее, чем с берега на море. Я не помню, действительно ли говорила Хине нечто подобное, или это был один из тех мысленных аргументов, которые я придумывала сама для себя, оправдывая свой побег.

Я не пошла в школу, проигнорировала попытки Хины меня остановить и бросилась на берег моря. Раньше я жила где-то здесь: деревеньки тянулись одна за другой, переходя в город, и в какой-то из этих жалких бамбуковых хижин я родилась. А может, той хижины и нет давно? Где-то неподалёку отсюда я ползала на коленях, собирая по зёрнышку просыпанный рис, где-то рядом по-прежнему шумит рыбный рынок, на котором я работала… Тяжёлая, безрадостная жизнь никому не нужного ребёнка. Теперь мне предстояло снова к ней вернуться. В памяти всплыло прозвище «Рыбья Кишка», которым меня давным-давно не называли.

Я медленно брела вдоль берега моря – привычного, спокойного, понимающего. Пахло гниющими водорослями и рыбой, на лёгких волнах покачивалось десятка полтора рыбацких лодок, полуголые ребятишки, радостно крича, строили храмы из мокрого песка и ракушек. «Чистой» публики было немного, «богачи» предпочитали прогуливаться не здесь: десять лет назад в нашем городе построили набережную, но она была короткая и начиналась гораздо дальше – там, где равнодушно и сонно, как исполинское животное, дремал на серебристой глади английский пароход.

Иностранные пароходы стали довольно частыми гостями в наших прибрежных водах. Мы, японцы, хоть и островитяне, но не мореплаватели: тяга к путешествиям и к освоению новых земель нам незнакома. Наверное, поэтому мы столько лет не жаловали иноземцев. Да и сейчас держались с ними настороженно, несмотря на распоряжение правительства оказывать западным людям почёт. Говорили, что западные люди знают много такого, чего ещё не знаем мы, и наш долг – научиться у них, чтобы стать передовой страной. Обучение, насколько я могла понять, велось ни шатко ни валко: мы тоже строили корабли, но они не шли ни в какое сравнение с огромными, скоростными, маневренными судами английского и французского флота. Впрочем, жители нашего портового города давно уже не взирали на иностранцев разинув рты, только громады судов по-прежнему вызывали уважение и восхищение.

Чем ближе к набережной и причалу, тем меньше вокруг становилось рыбаков и простого люда. Утлые лачуги постепенно скрылись из виду, потянулись красивые, недавно выстроенные дома в два и даже в три этажа. Песчаный берег перешёл в дощатую мостовую, по которой звонко щёлкали деревянные гэта и стучали невесомые каблучки. Мне навстречу попались две девушки, завитые и напудренные на западный манер, обе в несуразных угловатых платьях со множеством оборок. Они высокомерно скользнули по мне глазами, и я застыдилась своей вылинявшей юкаты и простой крестьянской обуви.

Я была уже на таком близком расстоянии от парохода, что смогла прочитать его название: «Адмирал Нельсон». Все буквы были мне знакомы, а вот значение слов осталось туманным: я подумала, что это имя какой-нибудь гордой хищной птицы, какие у нас не водятся. Трёхпалубный исполин с тремя устремлёнными в небо трубами грузно лежал в воде, но я знала, что он быстр и силён, просто пока отдыхает. По трапу с берега и обратно спешили какие-то люди, несли ящики и тюки.

– Расторговались, послезавтра отплывают, – услышала я совсем рядом и слегка повернула голову.

Два господина, один в кимоно и хаори, а другой в мешковатом и явно неудобном западном костюме и с веером, торчащим из кармана, стояли подле меня и разговаривали.

– Лезут, как крысы, – с глубоким отвращением глядя на широкоплечих матросов-европейцев, выдавил из себя первый. – Что полезного они нам привезли? Оружие, дрянные картины, кислое красное саке… А уж эта их дикая мода…

– Ты меня пытаешься уязвить, Акити-сан, – дружелюбно усмехнулся второй, – брось, не стоит. В одном я с тобой согласен: мода ужасная, но они не доверяют людям, одетым в «ночные рубашки». Чтобы вести дела с европейцами, надо им подыгрывать. Это малая плата за то, что можем у них почерпнуть. Ты спрашиваешь, что они привезли? Друг мой, они привезли прогресс!

– Да, и где этот твой прогресс? – первый, очевидно, был любитель поспорить. – Может, прогресс – это та нелепая колея из железа, по которой теперь ездит целая вереница припаянных друг к другу повозок? Или рикша на керосиновой тяге, которая выпускает чёрный дым и отвратительно воняет? Всё это глупые выдумки, которые только мешают нормально жить своим грохотом, своим уродливым видом и дурными запахами, а никакой не прогресс!

– Ну-ну, успокойся, – всё так же добродушно отвечал второй, – ты так сердишься потому, что не успел купить для дочек те смешные круглые шляпки с цветами. Надо было торопиться, друг, товар раскупили в первый же день, модницы теперь требуют всё западное…

– Они ж меня живьём съедят! Живьём съедят! – интонация мужчины в кимоно вдруг изменилась с гневной на жалобную. – Ну как я им скажу, что не купил эту – тьфу! – модную пакость?

Второй принялся утешать первого, а я потихоньку пошла дальше. Значит, послезавтра пароход отплывает обратно в эту странную, пугающую, дикую Европу, полную дыма, машин и огромных зданий?..

И тут меня пронзила сумасшедшая мысль. Сладкая, ядовитая мысль.

Я всегда любила деревья, цветы, траву, но этот лес наводил на меня ужас. Он был тёмный, густой, постоянно влажный и какой-то удивительно тихий, будто склеп. Идя по нему, приходилось постоянно смотреть под ноги: острые сучки и колючие шишки будто специально выстраивались в ряд на нашем пути. Козетта, чертыхаясь, обеими руками придерживала подол длинного платья, так что показались даже колени в белых чулках, но в такую минуту это ни на кого не произвело впечатления. Я изо всех сил прижимала к себе Хину, больше всего боясь, что она выскользнет из моих объятий и разобьёт своё нежное фарфоровое лицо. В этот раз мы шли не по дороге, а устремились в самую чащу. Я была почти уверена, что мы скоро заблудимся. О чём думали остальные, не знаю.

Куница утверждал, что идти предстоит недолго, но мы ковыляли не меньше часа. В одиночку Куница может и добрался бы до места минут за пятнадцать, но ему приходилось идти медленнее ради нас с Козеттой и ради Ли, который поминутно хныкал и на что-нибудь жаловался. Бен, идущий вровень с Куницей, деревянным голосом рассказывал ему о происшествиях минувшей ночи, умалчивая о своём обмороке. Козетта прислушивалась к их разговору, но не вмешивалась в него.

Наконец, мы вышли на большую поляну. Деревья вокруг неё росли так густо, что в двадцати шагах от поляны она совершенно терялась из виду. В центре было сложено костровище, причём под свежими дровами виднелись многочисленные чёрные уголья, пересыпанные золой. Но ещё интереснее было каменное сооружение на самой кромке леса – невысокое полуразрушенное строение, очень похожее на склеп. Это уже второе сравнение со склепом, которое пришло мне в голову за последний час.

Двери в сложенном из грубых камней «склепе» не было, вместо неё зияла неровная дыра, в которую без труда мог бы залезть человек.

– Это ещё что? – спросила Козетта, оглядываясь.

Жухлая трава под нашими ногами была хорошо утоптанной, да и вообще всё здесь хранило следы недавнего присутствия человека. На бревне, лежащем недалеко от костровища, явно кто-то сидел, и не один раз. Крупная галька валялась так, будто её перекатывали ногами. Низкорастущие ветви нескольких ближайших деревьев были отломаны, и места надлома мучительно белели в сизом октябрьском полумраке.

И никого тут не было сейчас, только мы.

– Значит, тут всё-таки есть люди, – чуть дрогнувшим голосом снова произнесла Козетта.

– Мы с самого начала это знали, – мягко заметил Куница.

– Одно дело – знать, а другое – видеть своими глазами… Но кто эти люди? Что они тут делают? Что им от нас нужно?

Эти вопросы повисли в воздухе. Бен подошёл к костру, рассеянно глядя на сложенные конусом поленья.

– Мне кажется, я уже был здесь. Я всё это видел, – неуверенно сказал он.

Козетта обернулась к нему, и он чуть покраснел:

– Девочка… малышка показала мне это место. Пару дней назад.

– А почему ты нам не рассказал? – обиженно поинтересовался Ли.

– Я сказал вам, что она со мной разговаривала. Но вы не поверили. А этому поверили бы?! – Бен тоже повысил голос, намереваясь обороняться, но никто не стал с ним спорить.

Я присела на толстое, гладкое, удобное бревно и посмотрела вверх. Отсюда небо казалось очень далёким, равнодушным и негостеприимным. На его фоне кроны пихт, сомкнувшихся в кольцо почти идеальной формы, казались чёрными. Воздух всё ещё хранил запах дыма, а ещё здесь пахло прелой землёй, мхом, сыростью и – странное дело! – духами. Резкими, будоражащими обоняние духами.

– Это – дверь в подземный ход к особняку, – Куница указал на развалины «склепа». – Правда, я не советовал бы лезть туда. Проход очень узкий и неудобный, вероятно, он был проведён в незапамятные времена.

– Но зачем? – снова спросила Козетта. И снова ей никто не ответил.

– Я нашёл там кое-что интересное, – выждав некоторое время, снова заговорил Куница, – прямо под нами находится что-то вроде подземного хранилища. И там стоят деревянные ящики, много. Большинство пустые, но в некоторых лежат…

– Мертвецы? – выкрикнул Ли.

– …странные вещи. Шторы, ковры, толстые верёвки, какие-то металлические штуковины, рычаги, петли. Вообще очень много разных тканей. Я ночью порядочно замёрз, поэтому позаимствовал самую толстую штору и использовал её в качестве пальто.

– Ну и что это за склад? – Козетта с интересом заглянула в дыру в грубой каменной кладке.

– Очень странный склад. – задумчиво ответил Куница. – Я не нашёл там ничего такого, что могло бы нам как-то пригодиться или пролить свет на происходящее. Но ведь мне приходилось искать в почти полной темноте. Освещения там нет, а мои свечи к тому времени давно погасли.

– Сейчас ещё день и светло, – Козетта снова задрала подол и просунула одну ногу в дыру, – кто-то хочет пойти со мной?

– Не я! – тут же отказался Ли.

– Очень жаль, Ли, именно на тебя-то я и рассчитывала, – иронически ухмыльнулась Козетта. – Кто ещё?

– Я, – сама от себя не ожидая, сказала я.

На самом деле мне вовсе не хотелось лезть в какое-то подземелье. Что на меня нашло?

– Очень хорошо, Сора-тян. Идём.

Козетта первая пролезла в дыру и сразу же исчезла из виду. Поёживаясь, я неловко поползла следом. Перешагнуть каменную стену, будучи в юбке, – это ещё полбеды, гораздо хуже, что в «склепе» вообще не было пола. Вместо него сразу начиналась лестница с полуразрушенными, истёртыми каменными ступенями. Голос Козетты уже доносился откуда-то снизу:

– Да тут хоть глаз выколи!

Я принялась спускаться, держась за стену, которая, казалось, готова была рухнуть от любого давления. Некоторые ступеньки поросли мхом, другие страшно скользили, а света с каждым шагом становилось всё меньше и меньше. В конце лестницы я зажмурилась и прошла несколько шагов ощупью, чтобы приучить глаза к отсутствию света.

– Сора, это ты? – Козетта грохотала чем-то на расстоянии протянутой руки от меня.

– Я. Что ты делаешь?

– Тут и впрямь грудами навалено какое-то барахло. – Судя по звуку, Козетта пнула ногой пустой ящик. – Но вот что интересно. Такой же рычаг я видела – а точнее, щупала – сегодня ночью. Насколько я поняла, он открывает и закрывает занавес.

– Занавес? – удивилась я.

– Занавес – это такая большая тяжёлая бархатная занавеска, которую просто так не поднимешь – силёнок не хватит. Дай мне свою руку, я покажу.

Я переложила Хину в левую руку, а правую протянула вперёд. Мы с Козеттой нащупали ладони друг друга, и она дёрнула мою руку в сторону. Я почувствовала, как пальцы касаются холодного металла. Это был продолговатый гладкий предмет, судя по форме, и впрямь какой-то рычаг. Только он не торчал из стены, а лежал в коробке с опилками.

Я осторожно открыла глаза. В помещении было темно, но не настолько темно, как я ожидала. Передо мной высилась целая гора ящиков, сколоченных из тонких досок или фанеры. Козетта порылась в одном из них, потом запустила руку в другой.

– Шёлк, – вздохнула она, – а тут атлас. Эх, вот бы его мне на платье…

– О чём ты только думаешь! – притворно возмутилась я.

– А о чём я должна думать? Хорошо бы обить шёлком гроб изнутри? – Козетта фыркнула и потянулась к следующему ящику. – Та-ак, а здесь канаты. Гладкие, скользкие. На таком будет удобно повеситься: шею не натрёт!

Я поперхнулась смешком. Всё-таки Козетта мне нравилась, я даже по-своему восхищалась ею. И её черноватый юмор не казался мне ни грубым, ни неуместным.

– Да, нет тут ничего полезного, – вздохнула она, перевернув очередной ящик вверх дном, из-за чего на пол посыпались опилки и клочки бумаги. – Куница не обманул.

Я ещё раз огляделась по сторонам. Выход наружу напоминал о себе тусклым светом. В противоположной стороне был проём, за которым начиналась ещё одна лестница – очевидно, это был подземный путь в наш особняк. Само помещение напоминало размерами гостиную, в которой мы недавно завтракали, только стены и пол были земляными.

– Сыро тут, – будто в ответ на мои мысли произнесла Козетта, – нашли, где хранить ткань и железо. Всё же испортится!

– Но если до сих пор ничего не испортилось, значит, это временный склад, – ответила я. – Весь этот реквизит скоро отсюда уберут.

– Как ты сказала? Реквизит? – Козетта повернулась ко мне и застыла, будто поражённая внезапным открытием.

– Ну мы же в театре. – Я напомнила ей строчки из письма Создателя. – В театре Марионеток.

– Значит, в буквальном смысле? – она рассмеялась и схватилась за голову.

– Девушки, что там у вас?! – поток света заколыхался, на уходящей вверх лестнице показались худые ноги в коричневых ботинках. – Чему вы смеётесь?

– Всё в порядке Бен, – весело крикнула Козетта, – мы уже поднимаемся.

Свет снаружи показался мне непривычно ярким. Я даже прикрыла глаза свободной рукой.

– Мы в театре! – едва отряхнув подол, заявила Козетта. – Ребята, это на самом деле театр! Мы – марионетки, мы играем свои роли на потеху публике. За нами наблюдают невидимые зрители, смотрят, как мы тут крутимся, пытаясь найти разгадку всему происходящему. А разгадка в том, что с нами просто развлекаются!

– Что-то не тянет на разгадку! – возразил Ли. – Это какие-то козни сумасшедшего, а не театр. Ты думаешь, мой отец позволил бы так надо мной издеваться?

– Твой отец! – всплеснула руками Козетта. – Да тут, наверное, замешаны люди покруче, чем твой отец!

– Это кто же? – скептически наморщил нос Ли. – Принц Уэльский или шейх Аравийский? Может быть, турецкий султан?

– Пойдёмте домой, – громко сказала я. – Холодно.

И снова я удивила не только окружающих, но и себя. Я первая заговорила со всеми, заговорила громко. И я сказала «домой».

Если подумать, другого дома у меня никогда и не было.