Дорогая Мартина!

Наши приключения становятся всё более и более запутанными, так что я уже совсем не знаю, чего ожидать от завтрашнего дня. Интересно сознавать, как быстро нам становятся привычными самые странные, несуразные и дикие вещи. Даже наша воскресшая из мёртвых Доротея уже не пугает и не удивляет никого из нас. Она приносит нам еду, убирает в наших комнатах, она добра и дружелюбна. И мы все милы и вежливы с ней, как будто это не её пробитая голова всё ещё лежит в наскоро вырытой могиле посреди дома.

А метаморфозы, происходящие с домом ночью? Наше жилище принимает всё более мрачный и при этом торжественный вид. Из интерьера исчезли все оттенки зелёного, жёлтого, синего, теперь здесь властвуют только красный, фиолетовый и чёрный. Странно, но мы привыкли и к этому. Сегодня, например, мы с аппетитом позавтракали, не обращая внимания на новые чёрные портьеры, скрывшие за собой окна. Несмотря на творящуюся вокруг нас фантасмагорию, мы не утратили ни аппетит, ни вкус к жизни. Пожалуй, каждый из нас мысленно примеряет на себя девиз, близкий по значению к простонародному «авось обойдётся» или «будь что будет».

Ты, наверное, удивишься, но в последние дни я всё чаще думаю о тебе, Мартина. Мне так не хватает твоего присутствия рядом, твоих мудрых советов и ласковых утешений. Я всё больше чувствую себя здесь изгоем; я будто постоянно делаю что-то не так, говорю невпопад, вызываю ухмылки и раздражение. Но почему?

Вопреки моему мнению, в наш круг снова вошла японка. Все обращаются с ней как ни в чём не бывало, даже Козетта, которая и разоблачила убийцу. Эта Сора совершила худшее на свете преступление, предав доверие и любовь близкого ей человека. Ей ничего не стоит предать и нас всех, это очевидно. Но нет! Внезапно все её простили, отпустили преступнице все грехи и даже не упоминают в разговорах её чудовищное злодеяние. Неужели я один считаю, что она – ужасный человек и представляет опасность?

Всё, что я думаю о Кунице, я уже писал тебе. У него на лице написано, что он скрывает какую-то тайну. Я более чем уверен, что эта тайна из того же разряда, что и жуткий поступок Соры, но кто мне поверит? Моё слово ничего не значит для этих людей.

А малышка, которая назвала себя Картинкой? Она единственная выделяла меня из всех, была ко мне добра и внимательна. И что? Не верить рассказанному Козеттой я не могу, но и поверить в это невозможно. Как добрая, кроткая девочка могла превратиться в монстра, способного на убийство?

Всё это имеет смысл только в одном случае: если я сошёл с ума. А ведь я не сумасшедший: доктор говорил, что моя нервная болезнь не связана с ослаблением мыслительных способностей. Она влияет только на память: например, я до сих пор не могу вспомнить, что вызвало ту страшную вспышку болезни, которая поразила меня в отрочестве. Должно быть, какое-то грустное или пугающее событие было тому виной.

Иногда мне снятся белые занавески – знаешь, в моей палате были лёгкие накрахмаленные занавески из белой кисеи. И когда я лежал на своей постели, обессиленный после всех влитых в меня лекарств, я смотрел на эти занавески и думал о нашей реке. Я вспоминал бумажные кораблики с огромными белоснежными парусами, которые мы с тобой мастерили, и невесомую белую пену после бурных дождей, и крылья бабочек, порхающих над самой водой, и твоё белое платье. Примерно тогда мне в голову пришла идея романа. Я был настолько глуп и амбициозен, что решил, будто моему будущему роману предстоит изменить мир. Это я-то, не написавший тогда ещё ни одной строчки! Попросив у доктора Штайлера перо и бумагу, я в тот же день начал писать. Правда, не книгу, а первое из моих писем к тебе. Возможно, со временем из них получится замечательный эпистолярный роман, что-то вроде «Юлии, или новой Элоизы». Если б ты только хоть иногда отвечала мне, милая Мартина…

Но продолжим разговор о настоящем, оставив прошлое в покое. К тому, что было и прошло, мы с тобой всегда успеем вернуться.

Когда мы возвратились после нашего длительного (и, на мой взгляд, почти бесплодного) похода в лес, нас ждал накрытый стол. Хотя время обеда уже прошло, все блюда были горячими и выглядели так, будто их подали к столу не больше пяти минут назад. Наскоро умывшись и переодевшись, мы приступили к еде, движимые не столько голодом, сколько желанием поддержать силы перед грядущими испытаниями. Хотя мы и не встретили ни одного человека, теперь стало окончательно ясно, что мы не одни в этом загадочном месте, и что за нами наблюдают, возможно, десятки глаз.

После долгого пути по сырому и холодному лесу, после сытного обеда у горящего очага нас всех заклонило в сон. Извинившись, я поднялся в свою комнату, чтобы прилечь и хорошенько обдумать последние события.

Интересно, что моя спальня за минувшие дни ничуть не изменилась. Всё убранство дома приобрело мрачный и торжественный вид, но наши личные комнаты остались нетронутыми невидимой рукой. Я обвёл взглядом неброские полосатые обои, кровать с деревянным изголовьем, резную каминную полку и скромный письменный стол – всё такое обыкновенное, такое непримечательное! Дверь на балкон была плотно закрыта, за окном начинался ранний осенний вечер: серость, муть, клочковатые облака – ничего красивого и романтичного. Это был реальный мир без всяких признаков безумия, но он не утешал и не радовал меня.

Подумать только, я думал, что еду в литературный колледж! А в итоге оказался здесь.

Пользуясь тем, что меня никто не видит, я рухнул на кровать не раздеваясь. Послышался скрип петель и хруст бумаги. Вначале я решил, что хрустнуло моё письмо к тебе, которое лежало в кармане, но нет! Источник неприятного звука оказался под покрывалом: измятый моим падением конверт без надписи, в нём листок бумаги с посланием. Чёрные чернила, уверенная рука, насмешливый наклон букв.

Марионетка №7!

Пришло ваше время исполнить то, что должно. Не упустите возможность продемонстрировать свои лучшие актёрские качества!

Создатель

Что скажешь, Мартина? Не правда ли, нелепое и слишком короткое письмо, из которого ничего не возможно понять? Кроме того, в письме крылась ошибка: мой номер 4, а не 7. Написанное не имело ко мне отношения. Но как это послание попало ко мне, а не к тому, кому оно было по-настоящему адресовано?

Я держал листок бумаги в руках несколько минут, рассеянно читая и перечитывая короткие строчки. Моего носа коснулся едва уловимый запах духов – но не цветочных, а каких-то пряных, бальзамических. Казалось, аромат источали округлые, красиво начерченные буквы, из которых складывался этот иронический и бескомпромиссный приказ. Распоряжение для неведомой марионетки…

Однако что же мне было делать? Я не имел права называть кому бы то ни было мой номер. А это послание попало ко мне по ошибке.

Я взял бумагу, вложил её обратно в конверт и спустился в гостиную.

Ребята ещё не разошлись: Ли посапывал прямо на диване, Сора разглядывала дно в чашке с чаем, а Козетта с Куницей о чём-то оживлённо беседовали. Никто и не заметил, что я ушёл и снова появился. Чтобы на меня обратили внимание, мне пришлось кашлянуть.

– Да-да? – официальным тоном осведомилась Козетта, прерываясь на середине длинной реплики, обращённой к Кунице.

– Что ты хотел, Бен? – улыбаясь, спросил её собеседник.

И снова я почувствовал себя глупо, Мартина. Они смотрели на меня так, как взрослые смотрят на ребёнка, который хочет прочитать только что выученный стишок.

– У меня письмо от Создателя, – нарочито сухо откликнулся я. – Я нашёл его в своей спальне, но оно адресовано не мне.

– А кому? – Ли приоткрыл один глаз и насторожился.

– Одному из вас. Тому, кому присвоен номер семь. Я не знаю, кто это, и вы не выдавайте себя, ведь правила…

– Мы помним про правила, – перебил меня Куница. На его лице теперь не было улыбки. Сора побледнела, Ли покраснел, а Козетта завертелась на месте. Каждый из них словно нарочно повёл себя так, будто письмо предназначалось именно ему.

– Ну, чего ты ждёшь? Читай! – потребовала Козетта.

Я вынул бумагу из конверта и прочитал послание. Делая это, я старался не скользить взглядом по лицам слушающих, но всё равно заметил, какими неестественно-расслабленными стали их лица.

– А что это значит? – тихо спросила Сора. – Что именно нужно сделать?

– Думаю, тот, кому письмо адресовано, поймёт, о чём речь, – ответил я, разглядывая свои ботинки.

В комнате повисло неловкое молчание, участвовать в котором мне не хотелось, и я развернулся на каблуках. Пусть они сами разбираются, для кого это письмо, я тут не при чём.

– Бен, подожди, – окликнул меня Куница, – почему ты решил, что письмо попало к тебе по ошибке?

– Потому что у меня другой номер, я думал, это и так понятно, – сказал я, не оборачиваясь. – А теперь извините. Мне хотелось бы побыть одному.

Вернувшись в комнату, я снова лёг. На душе было пусто и как-то пасмурно. Я понимал, что чувствую обиду на этих людей, но не мог точно сформулировать, почему. Никто из них не грубил мне, не задирал меня, не пытался унизить, и всё-таки я не мог вернуть себе душевный покой.

Я, кажется, задремал – во всяком случае, в комнате появились мышиного цвета тени, а контуры мебели стали выглядеть чётче. Неужели стало совсем поздно? По коридору мимо моей спальни прошли двое: я различил мягкие шаги по ковру. Эти двое разговаривали совсем тихо, но стены здесь были как картонные, и мне удалось узнать голос Куницы и понять сказанную им фразу:

– Я всё-таки не понимаю, зачем ты это сделала?

Женский голос ответил ему неразборчиво. Это Козетта? Интересно, о чём это они шепчутся наедине?

Стараясь не создавать шума, я встал с кровати. Всё-таки что-то скрипнуло, но я понадеялся, что занятые разговором молодые люди не обратили внимания на звук. Они уже прошли мимо, так что я смог на цыпочках подойти к двери и чуть приоткрыть её, чтобы показалась щель.

Да, Мартина, твоё мнение обо мне сейчас должно пошатнуться. Я оказался способным на банальное подслушивание, да ещё с подглядыванием. Впрочем, больше ничего интересного мне услышать не удалось: парочка отошла слишком далеко от моей двери, они были уже в самом конце коридора. И Куница разговаривал не с Козеттой, а с Сорой.

Когда я понял, что спутница черноволосого парня – не Козетта, их беседа сразу утратила для меня подобие интриги. Пусть болтают о чём хотят. Я собирался закрыть дверь, чтобы меня, чего доброго, не заметили и не разоблачили, но тут Куница сделал нечто невообразимое: взял в свою смуглую руку маленькую кисть Соры и поцеловал её.

От удивления я едва не высунулся из двери по пояс. Удержаться от этого бессмысленного поступка стоило мне большого труда. Есть, однако, вероятность, что даже если бы я выскочил из комнаты в сопровождении фейерверка и принялся колотить в большой армейский барабан, увлечённые своими делишками собеседники меня бы не заметили. Куница слишком серьёзно смотрел на смущённую девушку, а та, казалось, была готова разрыдаться. Но руки у него не отняла.

Я мало что понимаю в образе мыслей представительниц прекрасного пола, но поступок Куницы глубоко меня поразил. Да как ему не стыдно пытаться очаровывать сразу обеих девушек? И ещё: я понимаю, что он увидел в Козетте, но на что ему сдалась эта некрасивая, плоская, угрюмая азиатка с тёмным прошлым? Что значит этот поцелуй?

Сора сказала Кунице что-то резкое и короткое, быстро развернулась в мою сторону и зашагала вперёд. Я испугался было, что она меня заметила, но шаги не замедлились возле моей двери. Японка ушла к себе.

Как бы мне хотелось посоветоваться с тобой, Мартина! Ты опытнее меня, ты наверняка смогла бы понять и объяснить мне смысл этой сцены. Я же остался в недоумении.

В этот же день за ужином я не сводил глаз с Куницы. Он прекрасно видел, что я на него смотрю, но всячески избегал встречаться со мной глазами. Похоже, я не ошибся насчёт него, и он даже более подлый и опасный тип, чем японская убийца.

Малышки по-прежнему нигде не было видно. Вопреки всему, что нам про неё рассказала Козетта, я всё-таки надеялся, что она невредима.

– Хотела бы я знать, почему марионеток семь, – без всякого предисловия произнесла Козетта, поднося ко рту хорошо зажаренную куриную ножку.

– Минимум семь, – поправил Куница.

– Да, но нас-то всего пятеро! – девушка вонзила белые острые зубки в курятину. Даже это будничное действо в её исполнении выглядело изысканно.

– Ещё есть маленькая девчонка, – возразил Ли, набивающий рот конфетами.

– А кто седьмой? Доротея? – Козетта усмехнулась и покачала головой. – Что толку гадать, если нам запрещено обсуждать друг с другом эту тему.

– Нам запрещено только называть друг другу свои номера и рассказывать о репетициях, что бы это ни значило, – Куница повертел в руках большую грушу и снова положил её на стол. – Но в чём-то ты права: у нас мало данных, и они никак не желают складываться во что-то целостное.

– Эх, если бы ключ не пропал! – Козетта с досадой ударила себя кулаком по колену. Удивительно, но и этот жест показался мне очаровательным. – Я уверена, что все тайны скрыты в мезонине. А туда не пробраться!

– А если через окно? – вдруг тихо спросила Сора.

Козетта осеклась и с удивлением посмотрела на неё. Ли разинул рот, Куница через секунду вскочил и направился к входной двери, наверняка затем, чтобы осмотреть дом ещё раз.

– Сора-тян, да ты гений! – то ли в шутку, то ли всерьёз провозгласила Козетта и широко улыбнулась.

А Куница уже успел вернуться – минуты не прошло.

– Окно в мезонине есть, – быстро сказал он, – пока есть, вы сами знаете, какая здесь неустойчивая архитектура. Но вот забраться туда будет непросто…

– А если через балкон? – азартно выдохнул Ли. Он всегда горел воодушевлением, когда знал, что рисковать собой придётся не ему.

– Можно попробовать, – кивнул Куница, – но крыша черепичная, покатая. Взобраться по ней теоретически возможно, если не будет дождя.

– Сегодня нет дождя, – Козетта развернулась к нему всем корпусом, – попробуешь, Куница?

Черноволосый парень не успел ответить. Я как будто со стороны услышал свой голос:

– А почему это он? Давайте я попробую туда забраться.

Что? Что я только что сказал?!

Все посмотрели на меня, и я не придумал ничего лучше, кроме как жалко улыбнуться. Мартина, Мартина, ты всегда умела лазить по деревьям, ты забиралась на самую верхушку, а я падал с первой же ветки. От высоты у меня кружилась голова…

– Бен, не стоит, – мягко проговорил Куница, – у меня больше опыта в таких делах, я попробую это сделать.

От его снисходительного тона мне стало ещё тошнее.

– Моя очередь, Куница, – злым и срывающимся, к несчастью, голосом сказал я, – отойди в сторону.

– Мальчики… – Козетта сделала шаг и встала между нами, намереваясь что-то сказать.

– Нет-нет, Козетта, не беспокойся, – Куница снова улыбнулся и похлопал меня по плечу, отчего меня всего передёрнуло. – Я не буду спорить. Пусть Бен покажет, на что он способен.