Кажется, я подружилась с Козеттой. Ха-ха! Кто бы мог подумать: я – и она. Просто вторая Хина-тян на мою бедную голову. Хотя о чём это я… Хина была совсем не такая. Она уж точно не стала бы стрелять в живого человека, ведь это же добрая Хина, милая Хина, самая заботливая и трепетная Хина… А я стала бы. Я помогла Козетте убить Бодлера и ничуть в том не раскаиваюсь. Может, я и в самом деле чудовище?

Наверное, я потому и не умела от оспы, что на самом деле я гораздо сильнее, чем до сих пор сама о себе думала. А Козетта – она просто фантастически сильная. Сравниться с ней может разве что Куница, но не Бен и не Ли.

Последний день был чрезмерно странным. Произошло столько всего, чего по определению случиться не может, что начинаешь сомневаться в здравости своего рассудка: что из этого было, а чего не было? Мы действительно побывали в загадочной комнате в мезонине? Мы действительно узнали «роли» друг друга? Ощущение такое, что наша история движется к финалу, но от этого и жутко, и весело.

Есть вещи, в которые почти невозможно поверить. Например, Куница, целующий мою руку, – это что-то из области диких фантазий, а не реальности. В моей стране никто никого не целует, поскольку это верх неприличия. Матери не целуют своих детей, братья не целуют сестёр. Нравы европейцев не столь строги, но даже просвещённые люди Запада не целуются просто так, без всякой причины. С чего это Кунице вздумалось прижиматься губами к моей руке?

Я ничего не поняла, испугалась и решила просто забыть этот чудной и двусмысленный эпизод. И ничего у меня, конечно, не получилось. Люди порой ведут себя так странно, что лучше даже не искать объяснения их поступкам. Но просто взять и вычеркнуть их из своей памяти невозможно.

А что я сделала? Я всего-то призналась ему в подлоге. Или как это называется, когда берёшь что-то, принадлежащее человеку, без его согласия, и оставляешь взамен что-то своё. Мне нужно было кому-то об этом рассказать, а выбор тут небольшой: или Куница, или Козетта. Вот и рассказала, получив вместо слов порицания или утешения поцелуй руки. Наверное, я совсем не разбираюсь в людях.

Вчера ночью, когда Козетта ушла спать, мы с Хиной ещё долго сидели на ступеньках и вглядывались в звёздное небо. Непонятно отчего мне было очень хорошо, уютно и спокойно. Хина расслабленно лежала на моих руках, вглядываясь в осеннюю черноту, и слегка улыбалась краешками губ. За минувший год я научилась узнавать и чувствовать её улыбку.

Странно, что с этой Хиной мы провели почти столько же времени вместе, сколько и с настоящей Хиной, которая уже мертва. Письмо от родителей моей подруги, переславших мне последнюю память о ней, было деловым и коротким: кажется, там было написано, что Хина сама просила перед смертью вернуть эту старую куклу мне. Удивительно знать, что она помнила обо мне в последние дни своей жизни и просила о чём-то для меня.

Ночью я спала очень крепко и без сновидений. Выйдя утром на балкон, сразу нашла глазами плохо утоптанный холмик внизу. Я почему-то подумала, что Бен, которому «посчастливилось» жить прямо над недавней могилой, тоже должен сейчас стоять на балконе и смотреть вниз. Но на соседнем балконе никого не было.

Когда я умылась, оделась и вышла из комнаты, то сразу столкнулась с Козеттой. Она выглядела хорошо отдохнувшей и ещё более привлекательной, чем вчера. Интересно, сколько у неё с собой платьев? Сегодня она снова была одета по-праздничному: в голубой шёлк и многослойный тюль.

– Доброе утро, – поприветствовала меня Козетта, улыбнувшись слегка смущённо, – ты давно проснулась?

– Только что, – ответила я, тоже испытывая это странное смущение, – пойдём вниз?

Мы спустились в гостиную, где нас уже поджидала улыбчивая Доротея с полным набором посуды и яств для завтрака.

– Здравствуйте, молодые госпожи! – экономка наградила нас обеих невероятно широкой улыбкой. – Присаживайтесь к столу!

– Спасибо, – поблагодарила Козетта, склоняясь над блюдом с дымящимися пышками. – Подозреваю, что это очень вкусно.

– Сегодня будет интересный день! – неожиданно решила продолжить беседу Доротея. – Позавтракайте с удовольствием!

Мы с Козеттой разом перестали любоваться пышками и переглянулись. Доротея действительно начала разговаривать намёками?

– А что произойдёт? – осторожно спросила я, не отводя взгляд от лица Козетты.

– Сегодня должен прибыть наш хозяин, наш господин, – охотно объяснила экономка, протирая салфеткой и без того безупречно чистые чайные чашки. – Он просил передать, что очень раскаивается из-за столь длительной задержки и умоляет его простить.

…И моё хорошее настроение, казавшееся таким безмятежным и упоительным, в одну секунду рассыпалось в прах.

Козетта так крепко стиснула резную спинку кресла, что побелели костяшки пальцев. Её лицо приобрело странный зеленоватый оттенок.

– А когда он приедет? – неестественно спокойным голосом спросила она.

– Хозяин уже здесь, но пока не может появиться перед вами, – сообщила Доротея, – пожалуйста, наберитесь терпения. И предупредите молодых господ!

Экономка поклонилась, взяла пустой поднос и вышла из комнаты. Мы с Козеттой так и не присели: новость оказалась слишком неожиданной. Несколько мгновений мы стояли, встревоженно глядя друг на друга, пока в холле не послышались шаги, возвещающие о прибытии мальчиков.

– Доброе утро! – влетевший в гостиную Ли сиял, как храмовый колокол. – Вот это денёк вчера был, да? Поверить невозможно!

Каким-то образом слабый хнычущий мальчик за ночь превратился в довольного жизнью подростка. Похоже, убийство Бодлера нас всех нас подействовало как хорошая порция опиума. Интересно, что будет, когда эйфория сменится реакцией угасания?

– Сегодня денёк будет ещё веселее, – обрадовала его Козетта, кивнув вошедшему следом Кунице. – Доротея уже известила нас, что хозяин дома прибыл и желает с нами познакомиться.

– Значит, сегодня? – нахмурившись, переспросил Куница. Он был одет в чёрные брюки, свободную тёмно-синюю рубашку и куртку. Глядя на него, я впервые подумала, что европейская манера одеваться местами не так уж нелепа. Чушь, конечно, странные мысли.

– Сегодня, – кивнула Козетта, – только не знаю, когда точно. Где Бен?

– Спускается, – отозвался Куница. Он первым занял своё место за столом и потянулся к пузатому фарфоровому чайнику. – Садитесь, девочки. Нужно подкрепить силы.

– Вот и Доротея так сказала… – вспомнила я.

Ли, снова сделавшись испуганным мальчиком, посмотрел на меня совершенно круглыми глазами.

– Вы что, не боитесь? – тоненьким голоском пропищал он. – А что если сегодня нас всех убьют?..

– А зачем? – Куница пожал плечами и надкусил поджаристый тост с ломтиком огурца. – Слишком мудрёная комбинация для подготовки группового убийства. Чтобы избавиться от нас, достаточно было всех отравить этим великолепным чаем.

– А если нас заставят делать что-то ужасное? Или непристойное? – не унимался Ли. – Я не собираюсь!..

Тут Козетта фыркнула, и я тоже улыбнулась. Не то чтобы предположения Ли были начисто лишены логики, но, высказанные вслух, они казались неправдоподобными. Что бы ни было в планах у Создателя, гадать об этом не имело смысла.

– Доброе утро, – нейтрально поздоровался Бен, входя в гостиную, – что на завтрак?

– Пышки, – ответила Козетта, спрятав смешок. – С тобой теперь всё нормально?

– Как и всегда, – отозвался Бен.

Что-то с ним было не так, и это заметила не только я. Куница тоже посмотрел на Бена задумчиво, а Козетта с подозрением. Но никто ничего не сказал.

Пышки были умопомрачительно вкусными. Кажется, прожив здесь всего неделю, я начала толстеть. В Японии я ни разу не видела толстых людей, а всё потому, что там не имелось таких вкусных пышек, сладостей, бисквитов.

После завтрака никто не знал, чем себя занять. Мы чувствовали себя скованно, как перед экзаменом. Доротея уже унесла пустые тарелки, а мы всё не расходились и сидели, стараясь придвинуться поближе к огню. Вчера погода была ясной и солнечной, а сегодня вновь стало пасмурно: небо затянули низкие тучи, лес вдали стал казаться седым. В воздухе замелькали «белые мухи» – первый снег в этом году. Что ж, немудрено.

– Я попрошу отца, чтобы вас не сажали в тюрьму, – тихо обнадёжил нас Ли, – я скажу, что вы не нарочно убили Бодлера. И вы подтвердите, пожалуйста, что он первым вынул пистолет, а мы просто оборонялись!

– Никого из нас не посадят в тюрьму, – твёрдо сказал Куница, – не думай сейчас об этом. Вообще постарайся ни о чём не думать.

– Это невозможно! – возразила Козетта, занявшая на диване положение полулёжа. – Тут хочешь – не хочешь, а заволнуешься. Подумать только, как мы близки к разгадке…

– Или не близки, – ровным голосом добавил Бен.

Он и раньше-то был не очень разговорчивый, а теперь совсем утратил потребность в общении. Сидел на стуле прямо, как полено, и смотрел точно перед собой.

Я быстро глянула на Хину, она ответила мне понимающим взглядом. Мёртвым открыто больше, чем живым, так что Хина, наверное, уже знает, чем закончится этот день. Но сказать мне не может. Или я к ней глуха.

– Хочу подышать снегом, – перевёл тему Куница, – здесь слишком жарко.

Жарко? Я бы не сказала. Всего лишь тепло. Но Куница, поднимаясь, выразительно посмотрел на меня, и внутри что-то дрогнуло, как маленький зверёк при виде хищника. Может я и не сильна в намёках и знаках, но этот взгляд просто нельзя было понять двояко: Куница хотел, чтобы я пошла с ним. Он хотел, чтобы я пошла с ним!

Кажется, в этот момент я ужасно покраснела, Козетта наморщила нос и отвернулась, а Ли удивлённо спросил: «Что?». Бен холодно проводил взглядом покинувшего гостиную Куницу, и я чувствовала этот взгляд на своей спине, когда встала и пошла за ним.

Снаружи было по-настоящему морозно. Я не смогла сдержать дрожь и ещё на пороге обхватила себя руками. Куница молча протянул мне свою куртку. Сам он жмурился от удовольствия, подставляя лицо «белым мухам».

В моей стране было немыслимо принять от мужчины часть его одежды и надеть её на себя. Но я с благодарностью закуталась в куртку, хранящую тепло человеческого тела, кожаную снаружи и меховую внутри. Она пахла Куницей: странный запах, тревожный, но не неприятный.

– Ты мог бы сделать это как-то менее заметно, – пробормотала я, не смея поднять глаза выше синей рубашки.

– Что именно? – Куница, казалось, был удивлён.

– Выманить меня из комнаты… – я и сама понимала, как глупо это звучит, но подбирать слова на чужом языке мне всегда было трудно.

Куница повернулся лицом ко мне. Я увидела ряд костяных пуговиц, отглаженный воротник, тёмную шею и волевой, совсем не мальчишеский подбородок. Какой же он высокий! Я и до плеча не достаю…

– Мне просто хотелось поговорить с тобой наедине, – со вздохом проговорил Куница, – это ни от кого не тайна. Как ты?

Не зная, что на это ответить, я неопределённо пожала плечами. С головы Хины слетела шапочка, я торопливо нагнулась, чтобы её поднять, Куница нагнулся тоже, и наши пальцы встретились. Да что происходит?!

– Всё хорошо, – ответила я, отдёрнув руку и неловко поднимаясь. Интересно, он заметил, что у меня кривоваты ноги? Конечно, заметил, это все замечают, здесь не Япония, где каждая вторая девушка – кривоножка. А у Козетты такие тонкие, такие изящные щиколотки.

– Ты так же хорошо себя чувствуешь, как и Бен? – уточнил Куница.

Вопрос был задан шутливым тоном, но я понимала, что это не шутка.

– Надеюсь, получше. Как думаешь, что с ним?

– Подменили, – сказал Куница как о чём-то само собой разумеющемся.

Наконец-то я решилась посмотреть ему в глаза! Правда, для этого мне пришлось запрокинуть голову.

– Я знаю кое-что о твоей подруге, – вдруг сообщил Куница.

Я моргнула.

– Что?

– Она умерла и вселилась в эту куклу, чтобы быть с тобой, – Куница с улыбкой посмотрел на бледное личико Хины, – никак иначе она не могла последовать за тобой в другую страну.

– Это кукла тебе сказала? – я не понимала, почему он снова заговорил об этом, ведь очевидно же, что всё, связанное с Хиной, доставляет мне только боль…

– Не совсем, – Куница снова смотрел на меня, – я не знаю, как объяснить тебе, чтобы ты поняла. А может, ты и так всё знаешь? Мой народ считает, что духи умерших охраняют и защищают тех, кто остался в живых. Обычно духи вселяются в тела зверей или птиц… но иногда и в особых кукол, которых изготавливают из дерева и соломы, чтобы они охраняли поселение и его жителей от злых духов. Увидев эту куклу, я сразу понял, что она – твой хранитель.

– … Да, – подумав, откликнулась я, – это похоже на то, во что принято верить в моей стране. Так ты тоже не здесь родился? Что за народ, о котором ты говоришь?

– О, мы сами называем себя сыновьями ветра, наследниками равнин, повелителями рек и истинными хозяевами рощ, ведомыми волей предков… – сказал Куница, загадочно улыбаясь.

– Звучит внушительно, – согласилась я.

– Внушительно… Но коренные жители Европы придумали для нас другое название, далёкое от поэзии. Они зовут нас индейцами.

– Индейцами?..

– Слышала что-нибудь про индейцев?

Я неуверенно кивнула. В Японии никто знать не знал о каких-то там индейцах, но теперь, в моей новой жизни, их иногда упоминали. Якобы это какой-то дикий народ, живущий на другом континенте, где нет ещё и следа цивилизации. Индейцы ходят нагишом, они агрессивны и кровожадны. Ничто из этого нельзя было хоть как-то притянуть к Кунице. Кроме, может быть, имени.

– А тебя на самом деле зовут Куницей?

– Да, это единственное прозвище, которое у меня было. В возрасте 12 лет мальчикам нашего племени принято было давать настоящее, взрослое имя, но меня похитили за несколько месяцев до этого события. – сказав это, Куница слегка поморщился.

– Кто похитил?

– Англичане, – Куница скривился ещё заметнее. – А конкретно – один богатый офицер, который считал себя моим благодетелем. Взрослых убили, а меня привезли как трофей. Ну и в качестве опытного образца для научного эксперимента: можно ли воспитать из дикаря полноценную, всесторонне образованную личность. Как думаешь, им удалось?

– Удалось, – я не знала, что ещё ответить на этот провокационный вопрос, и быстро добавила. – А я полтора года работала служанкой в доме одной богатой госпожи. Когда к ней приходили гости, я должна была выходить к ним навстречу с набелённым лицом и в цветастом китайском халате…

Я вспомнила и сама чуть не скорчила гримасу. Ну и вид у меня был в аляповатом одеянии из шёлка, маскирующемся под наряд гейши!

– Я так и думал, что тебе тоже пришлось побывать экзотической игрушкой для пресыщенных людей, – Куница осторожно коснулся кистью моей щеки, отчего я ещё сильнее вспыхнула и чуть подалась назад. – Наверное, именно поэтому я сразу почувствовал в тебе родственную душу.

Куда уж откровеннее! Не знаю, как это делается в стране индейцев, а у нас после таких слов, сказанных наедине, заключаются браки. Может, Куница просто не понимает, о чём можно говорить, а о чём нельзя?!

– Я думала, тебе нравится Козетта, – ситуация была слишком противоестественная, чтобы следовать правилам приличия и добродетельно молчать.

– Козетта мне очень нравится, – тут же признался Куница, – она необычная девушка. Сильная, интересная…

– Красивая, – подсказала я, не удержавшись.

– Красивая, – спокойно согласился Куница, – очень.

Я закусила губу.

– Тогда, возможно, пора сказать ей о том, что она тебе нравится?

– Она знает. И понимает, что симпатия не всегда влечёт за собой нечто большее, – мою щёку обдало горячее дыхание. – А нечто большее – это ты, Сора, это для тебя.

Ну всё, хватит с меня загадок! Я медленно попятилась, стягивая с плеч куртку.

– Б-большое спасибо, но я, пожалуй, пойду. Потом поговорим, ладно?

– Обязательно поговорим, – серьёзно и немного разочарованно ответил Куница.

Когда я вернулась в гостиную, Козетта встретила меня насмешливым и очень внимательным взглядом. Ли дёрнулся на своём месте и снова недовольно спросил: «что?» А Бен продолжал сидеть в том же положении, аккуратно сложив руки на коленях.