5 апреля, пятница

Убийца закурил сигарету и выдохнул дым пополам со страхом. Его машина была запаркована на вершине холма в цыганском квартале, позади чахлой купы деревьев, представлявших собой довольно жалкое укрытие от любопытных глаз. Дождь лил как из ведра, как будто темные силы решили посодействовать в исполнении его замыслов. Мотор машины работал, фонари были погашены, от печки исходил поток теплого воздуха. И все равно он замерзал.

Убийца колебался.

Он наблюдал, словно загипнотизированный, за тщетными усилиями стеклоочистителей справиться с водопадом, низвергавшимся с неба, пока сильный озноб не привел его в чувство. Он не видел ни зги: не различал ни улиц квартала, ни хибарок, ни «мерседесов» и пикапов, которые во множестве попадались ему на глаза в предыдущие дни, ни огней. Черт, черт! Что он тут делает? Одинокая машина, стоявшая в пять утра поблизости от крупнейшего центра по продаже наркотиков в южном районе Мадрида, естественно, выглядела подозрительно. Оставалось молиться, чтобы его не заметили, а если все-таки заметят, то приняли бы за очередного наркомана, приехавшего за дозой. А лучше за агента спецслужбы в засаде. Тогда его не тронут. Убийца напряженно всматривался в темноту, силясь разглядеть окружавший его пейзаж. Интересно, на что он рассчитывает, если не видит дальше двух метров?

Рука мужчины слегка вздрогнула, и дымившийся кончик сигареты заплясал перед глазами. Безумие, сказали бы некоторые… Однако именно безумие поддерживало его решимость. В голове убийцы прочно засела мысль, что спасение и смерть идут рука об руку.

Теперь ему стало жарко, он запарился в пальто и, извиваясь всем телом, освободился от верхней одежды. Он долго просидел в машине и потому теперь испытывал неодолимое желание помочиться – терпеть дальше было невмоготу. От духоты в салоне машины у него закружилась голова. «Это все лечение, – подумал он, – сил больше нет. Но мучиться осталось недолго. Последний курс почти закончен. Еще один прием лекарства – и все, баста». Головокружение, объяснили ему, возникает из-за повышения уровня глюкозы в крови, как следствие «тех проклятых таблеток». Из внутреннего кармана пальто он вынул коробочку с пероральным инсулином. Он проглотил лекарство, рефлекторно приоткрыл окно у пассажирского кресла и выбросил упаковку. «Дерьмо на улицу, там ему самое место».

Мимо машины прошел человек. Защищаясь от дождя, он так глубоко надвинул капюшон на голову, что не видел, куда идет, и случайно задел боковое зеркало. Убийца вздрогнул, издав слабый крик. Сердце бухало в груди, как пневматический насос, из груди вырывалось сиплое, тяжелое дыхание. Убийца почувствовал вкус страха – железистый привкус и сухость во рту.

Как только он распахнул дверцу машины и высунул голову наружу, дождем залило очки, и он принялся судорожно протирать стекла, чтобы вернуть себе зрение. Прохожий удалялся нетвердой походкой, покачиваясь, точно пьяный. Убийца схватил какой-то предмет с пассажирского сиденья и торопливо выбрался из машины, захлопнув за собой дверцу. Он быстро осмотрелся и бросился вдогонку. Стараясь не потерять из виду спину жертвы, он забыл обо всем на свете.

«Что я делаю? – на миг ужаснулся он и тряхнул головой, чтобы избавиться от коварных мыслей. – Это единственный путь». Шум дождя заглушал его бег, и через несколько мгновений он почти настиг жертву. С каждым шагом, приближавшим его к обреченному, крепла уверенность убийцы, что он избрал верный путь, все сомнения рассеялись.

Удар был нанесен с такой силой, что молоток срикошетил в руках преступника. Услышав тошнотворный хруст ломающихся костей, он оцепенел на мгновение. Прохожий мешком рухнул на землю, и убийца склонился над упавшим. Опьяненный адреналином, бурлившим в крови, он уперся коленями в спину лежавшего на земле человека, преодолевая слабое сопротивление, сдавил руками в белых резиновых перчатках его голову и навалился сверху всем весом, утопив лицом в луже жидкой грязи. Убийца держал несчастного до тех пор, пока его тело не перестало дергаться. Тем не менее убийца не ослаблял хватку еще целую минуту, сосредоточив внимание на руках жертвы, стараясь зафиксировать малейшее движение. От учащенного дыхания его очки запотели, и вскоре он уже не видел поверженное тело. Только ощутив кончиками пальцев холод смерти, он отпустил жертву. Из кармана пиджака он вытащил небольшой предмет, завернутый в листок бумаги, и запихал его в задний карман брюк убитого.

Наконец он выпрямился и, не в силах больше терпеть, расстегнул молнию на брюках и помочился в кусты, потом спокойно вернулся назад и сел в машину. Задержав ненадолго взгляд на жертве, увязнувшей в грязи, убийца выключил печку и уехал.

 

6 апреля, суббота

Второй день подряд Себаштиану выбегал из дома второпях и не позавтракав. Из привратницкой ему энергично замахал Бенито, призывая остановиться.

– Дон Себаштиану, – заговорил Бенито, – погодите минуточку. Мне опять передали для вас конверт. – Опираясь руками о колени, старик с трудом встал с деревянного стула в каморке, где он сидел, как обычно, не отрываясь от экрана крошечного телевизора. – Сейчас, он у меня в соседней комнате.

Бенито засеменил к застекленной двери, завешенной светлыми кружевными шторками, и вышел с белым конвертом в руке. Еще одно загадочное послание философского общества?

– Мне оставил его парнишка из магазина, где продается техника, знаете?

Себаштиану вспомнил о пари, заключенном с юным компьютерным гением пару дней назад, и подивился, как оперативно парень справился с заданием. Его так и подмывало распечатать конверт немедленно, но из-за холода и спешки пришлось отложить это до более удобного момента. Профессор поймал такси и поехал в комиссариат на улице Мигеля Анхеля, где с минуты на минуту должна была начаться пресс-конференция по поводу последних убийств. «Не опаздывай, Португалец, – предупредил его Морантес, – а то тебя не пустят».

В прессу, всегда охочую до горячих новостей, из неизвестного источника просочились сведения о серии зверских убийств, и полиция вынуждена была лавировать, выбирая из двух зол меньшее. Лучше поделиться частью информации, строго дозированной и выверенной, попутно сохранив хорошие отношения с журналистами, чем день за днем натыкаться в газетах на возмутительные версии, одна невероятнее другой.

Полицейский в форме, дежуривший у главного входа комиссариата, пропустил Себаштиану в здание, как только тот назвал имя Морантеса. По внушительной каменной лестнице Себаштиану поднялся на второй этаж, где и нашел Морантеса. Агент НРЦ, одетый в светлый плащ, невозмутимо покуривал, прислонившись к стене. Раненая рука, висевшая на перевязи, смотрелась очень эффектно.

– Португалец, ты ведь никогда не опаздываешь.

– Да. На сей раз я немного задержался. Прошу прощения. Пробки, – ответил он, оправдываясь. – Послушай, объясни популярно, как тебе удалось уговорить меня остаться до понедельника. Боюсь, декан факультета не встретит меня с фанфарами.

Морантес усмехнулся.

– Ну так что? – спросил Себаштиану.

Морантес затянулся сигаретой и подмигнул. Затем он кивнул в сторону конференц-зала.

– Что-то они не торопятся. Начальство облизывает телерепортеров, а акулы пера только и ждут, откуда потянет тухлятиной.

– Ты как будто недоволен. – Себаштиану оглянулся по сторонам в поисках знакомых лиц.

– Ба! Здесь нет никого из твоих знакомых, зато в зале тебя дожидается закадычный друг.

Встревоженный его тоном, Себаштиану с беспокойством посмотрел на Морантеса.

– Кто же?

– Увидишь. Не хочу портить тебе сюрприз.

В зал продолжали стекаться люди: полицейские, корреспонденты газет, телеоператоры, подоспевшие к шапочному разбору, поскольку им теперь не достанется приличных мест, чтобы поймать хороший ракурс, звукооператоры, обмотанные кабелем и с аккумуляторами в руках. Какой-то чин национальной гвардии помахал им от двери, и Морантес отлепился от стены.

– Шоу начинается.

Друзья проскользнули в зал и пристроились у входа, «чтобы быстро смыться, если придется туго», как выразился Морантес. Впереди возвышался стол, покрытый красной скатертью, с несколькими микрофонами. Три ряда деревянных офисных стульев, заполненные журналистами, были окружены плотным кольцом камер. Тотчас отворилась дверь, и в зал вошли трое. Перед младшим инспектором Пуэрто шествовал усатый человечек в кошмарном костюме, явно купленном на распродаже уцененных товаров, – большего убожества Себаштиану в жизни не видел. За Беатрис следовал тот самый «старый знакомый», обещанный Морантесом.

– Мать твою, – пробормотал Себаштиану.

– Я же говорил. Приятная встреча, а?

– Что здесь делает Гонсалес?

– Он недавно возглавил опергруппу, о которой я тебе рассказывал. Они ведут следствие.

– Мило, – уныло вздохнул Португалец.

Официальные лица уселись за стол, Беатрис заняла место с левого края. Тот, кто возглавлял процессию, постучал по микрофону, и его щелчки разнеслись по залу, сопровождаясь неприятным потрескиванием.

– Здравствуйте, – произнес усач, согнувшись над столом в три погибели. – Я комиссар де ла Фуэнте. Прежде всего позвольте поблагодарить вас за то, что вы пришли, и заверить, что все подразделения национальной полиции готовы сотрудничать с вами по мере возможности. Тем не менее вы должны понимать, что следствие пока не закончено и существуют факты, которые мы не имеем права предавать гласности. Предоставляю слово комиссару Гонсалесу, который руководит расследованием.

Гонсалес со вкусом затянулся сигаретой и открыл канцелярскую папку.

– Как вам известно, за полтора месяца, – он заглянул в бумаги, – а точнее, в течение сорока восьми дней, было совершено три убийства.

Следующие десять минут усиленно работали камеры, а журналисты судорожно записывали, пока Гонсалес коротко излагал факты, связанные со смертью Ванессы Побласьон, Хулио Мартинеса и Хуана Аласены. Он не вдавался в подробности и, разумеется, не упомянул о «предсмертных» записках, чтобы какому-нибудь безумцу не взбрело в голову, воспользовавшись этими данными, прикинуться убийцей, взяв на себя чужие преступления. Зато комиссар не пожалел слов, расхваливая профессиональную работу полиции, и особо подчеркнул, что расследование трех убийств ведется высокими темпами. Закончив выступление, Гонсалес закрыл папку и откашлялся.

– Вопросы? – обронил он.

Тотчас вверх потянулась рука.

– У вас уже есть определенная версия?

– Это секретная информация, – ответил Гонсалес. – Однако, смею вас уверить, Главное управление полиции работает весьма успешно.

– Убийца наверняка оставил следы. Вы уже сделали анализ ДНК?

– У нас есть несколько объектов для исследования, которые могли принадлежать предполагаемому преступнику, пробы находятся в криминалистической лаборатории…

Репортер не скрыл разочарования.

– А может, и нет.

– Я так не сказал, – возразил Гонсалес. – Информация конфиденциальна.

– Вы не могли бы уточнить, располагает ли следствие приметами преступника?

– Нет, не могу, – сухо отрезал Гонсалес.

Поднялась еще одна рука.

– Все-таки первое преступление было совершено достаточно давно. Какие результаты достигнуты?

– Боюсь, и в этом случае я не могу поделиться информацией.

Гонсалес специально напускал туману, чтобы сложилось впечатление, будто полиция владеет большим объемом данных, чем было на самом деле…

– Как вы считаете, произойдут ли новые убийства? Должны ли жители города соблюдать особую осторожность?

– Отвечаю на второй вопрос: нет, не должны. Полиция мобилизована и предпринимает чрезвычайные меры, так что безопасность горожан гарантирована. Мы не хотели бы, чтобы недостоверные слухи спровоцировали волну паники, тем более что оснований для этого нет. Что касается первого вопроса, подобная вероятность не исключена.

– Как звать преступника?

– Личность убийцы нам пока неизвестна, – ответил комиссар.

– Нет, я имею в виду, как вы сами его называете? Был же, например, «Карточный маньяк» или вроде того.

– Карточный? – переспросил Гонсалес растерянно.

– У него есть прозвище?

Гонсалес в упор посмотрел на репортера, заподозрив, что тот нагло издевается.

– Нет. Ничего похожего, – ответил он наконец. Однако я хочу подтвердить, что не сомневаюсь: преступление будет раскрыто в ближайшее время.

– Послушай, – прошептал Себаштиану Морантесу, – если не ошибаюсь, в отчетах, которые ты мне присылал, не хватало кое-каких материалов.

– Они у меня с собой. Давай выпьем по чашечке кофе, и я тебе их передам. Ну и как? – Кивком он указал на президиум.

– Мне кажется, они понятия не имеют, с чего начинать.

– Мне тоже.

Пресс-конференция закончилась ровно в одиннадцать утра. Репортеры, работавшие в кадре, теле– и звукооператоры принялись методично разбирать и укладывать свою технику. Некоторые журналисты останавливались, чтобы поболтать друг с другом и посплетничать, другие, в основном представители газет, отправлялись завтракать, чтобы потом поехать в редакцию и написать информационную статью.

Морантес знаком велел Себаштиану подождать и двинулся в глубину зала. Увидев его, младший инспектор Пуэрто тотчас подошла и принялась что-то говорить ему с озабоченным выражением лица. Себаштиану вновь разобрало любопытство, что за таинственная связь существовала между этими двумя. Он слишком поздно сообразил, что Гонсалес заметил его и теперь пробирается к нему. Португалец выругался про себя.

– Сильвейра, что вы здесь делаете?

От Гонсалеса исходил застарелый запах крепкого табака. Он сильно постарел со дня их последней встречи. На лице залегли грубые складки, как у крестьянина, всю жизнь проработавшего под открытым небом. Вокруг глубоко посаженных глазок-пуговок, взиравших на мир с неприязнью и подозрением, образовалась частая сетка мелких морщин. Коричневый клетчатый пиджак, делавший его фигуру бесформенной и массивной, служил показательным примером необратимого течения времени. Темная рубашка совершенно не сочеталась с галстуком, затянутым тугим узлом величиной с лесной орех. Позолоченная галстучная заколка выдавалась вперед на объемистом животе.

– Приехал на несколько дней, – ответил Себаштиану и кивнул на Морантеса. – Навестить старых друзей.

– Ясно. Это в Мадриде. Но что вы делаете здесь? – Комиссар обвел рукой зал. Манера говорить, характерная для человека невежественного, и сиплый голос являлись результатом уличного воспитания и пристрастия к крепкому куреву.

– Я получил приглашение и, представьте, решил удовлетворить понятное любопытство.

Гонсалес придвинулся вплотную, так что Себаштиану почувствовал его несвежее дыхание, буквально ощутив на губах вкус кофе и дешевых сигарет. Профессор попробовал отстраниться, но уперся спиной в стену.

– Чтобы я больше вас тут не видел, понятно? Это наше дело, и, если вы сунете в него свой нос, я вам устрою веселую жизнь.

– Я в отпуске, – сказал Себаштиану как можно спокойнее.

Он знал, что Гонсалес может доставить ему неприятности, если постарается, или по крайней мере потрепать нервы, несмотря на удостоверение Интерпола. Гонсалес принадлежал к определенному типу полицейских (к счастью, таких немного), кто без раздумий злоупотребляет полномочиями и благодаря удачному стечению обстоятельств поднимается по служебной лестнице, безжалостно шагая по головам. Гадюка в сиропе.

Комиссар просверлил Себаштиану взглядом, затем повернулся и направился прочь. По пути он поравнялся с Морантесом и Пуэрто и, остановив их, принялся яростно тыкать рукой в сторону Португальца.

– Черт побери, Португалец, – выпалил Морантес, – чем ты ему насолил?

Себаштиану пожал плечами.

– Что он тебе наговорил? – поинтересовался он.

– Всякий вздор. Я послал его куда подальше. Ладно, уходим, – скомандовал Морантес.

Они вышли из здания комиссариата, спустились по улице Мигеля Анхеля и завернули в кафе.

– Слушай, Морантес, – сказал Себаштиану, – я здесь никто. Я уже поделился с тобой своими соображениями, в это дело и без меня вовлечено немало компетентных людей.

– Замечательно, но прежде, чем ты вернешься на берега Темзы, мы встретимся с одной особой. Ты расскажешь ей всю историю, а там посмотрим.

– Младший инспектор Пуэрто.

– Беа. – Морантес расплылся в улыбке.

Себаштиану только поцокал языком.

– Ты плохо ее знаешь. Она чудесная девочка, но на нее сильно давят, а начальник у нее безмозглый осел.

Им не пришлось долго ждать. Беатрис Пуэрто появилась через несколько минут.

– Привет, – поздоровалась она.

Она сняла перчатки с шарфом и подсела к ним за столик. Заказав официанту большую чашку кофе, она обняла себя за плечи, как озябший человек, пытающийся немного согреться, и этот жест показался Себаштиану невероятно женственным.

– Ну и месяц выдался.

– Три смерти – более чем достаточно, – согласился Себаштиану.

– Да уж. Но я имела в виду холод. – Беатрис повернулась к Морантесу: – Шеф требовал, чтобы я явилась к нему до двенадцати, поэтому у меня мало времени.

– У Себаштиану есть для тебя кое-что интересное. Посмотрим, что ты скажешь на это.

– Но прежде я хочу поблагодарить за помощь с ампулой из-под инсулина.

Себаштиану покосился на Морантеса, сохранявшего невозмутимое выражение лица.

– Непростительная ошибка с нашей стороны, – продолжала Беатрис.

Беатрис сообщила друзьям, что в отделе по-прежнему ждут результатов сравнительного анализа образцов мочи, взятых в трех различных местах преступления. Они кратко обсудили, какова вероятность, что убийца болен сахарным диабетом; затем официант принес им еще по порции кофе и бокалы с водой, и Себаштиану начал излагать свои предположения, касавшиеся «Божественной комедии». Спустя десять минут Беатрис подняла руку.

– Стоп, достаточно, – объявила она. – Это не более чем совпадения и праздные домыслы. По-моему, вы перемудрили.

Себаштиану украдкой раздосадован но взглянул на Морантеса, резко выдохнул и встал.

– Ты права, – признал он. Он вынул банкноту достоинством в десять евро и положил ее на стол.

– Себаштиану, погоди. Не нужно так остро реагировать.

– Я и так проторчал тут кучу времени, пренебрегая своими прямыми обязанностями в Лондоне. Это не мое дело.

– Подожди. – Беатрис положила руку ему на локоть. – Я неправильно выразилась. Морантес много о тебе рассказывал, мне известна твоя репутация. Проблема не в том, что я тебе не доверяю. Просто, согласись, аналогии с Данте выглядят несколько натянутыми. Я не хотела тебя оскорбить.

В этот момент затрезвонил телефон младшего инспектора. Несколько человек в баре схватились за карманы и сумки.

– Минутку… Слушаю?

Себаштиану стоя надевал пальто. Агент НРЦ подмигнул ему, но Португалец намеренно проигнорировал его. Беатрис ничего не говорила, внимательно слушала невидимого собеседника, не спуская глаз с Португальца.

– Понимаю, – обронила она и отсоединилась, по-прежнему глядя в упор на Себаштиану. – Произошло новое убийство.

– Как? – спросил Себаштиану, переступив через обиду и раздражение.

– Попробуй догадаться, – предложила она. За истекшие сутки Себаштиану изучил поэму вдоль и поперек.

– В порядке очереди казнь должна соответствовать пятому кругу. Там томятся гневные и безрадостные, навечно погрязшие в топях Стигийского болота. – Помолчав, он уточнил: – Жертву утопили?

– В луже грязи, – ответила Пуэрто. Она вскочила, натянула пальто и обмоталась шарфом. – Мне нужно идти, но мне хотелось бы встретиться сегодня вечером и поговорить. И возможно, извиниться, – закончила Беатрис.

– Я приглашаю вас к себе на ужин, – вмешался Морантес. – Спокойнее места нам не найти, и к тому же я купил свежайшего судака.

Беатрис улыбнулась и повернула голову к Себаштиану. Молодая женщина, казалось, запиналась всякий раз, когда смотрела на него… взглядом, от которого у Португальца перехватывало дыхание.

– С радостью принимаю приглашение.

– Пока ты не ушла, прочти реферат, предназначенный дону Клаудио, – попросил ее Себаштиану. – Думаю, он имеет право узнать, как погиб его сын, раньше, чем информация прозвучит в выпусках новостей с экрана телевизора. Если ты его одобришь, я сейчас же отвезу отчет ему домой.

Беатрис взяла папочку с двумя рукописными листами и быстро просмотрела текст. Закончив читать, она вернула папку Себаштиану.

– Несчастный человек, – сказала она. – Как будто все правильно. Передай родителям, что мы со своей стороны делаем все возможное. Еще увидимся.

Морантес тоже скоро откланялся. Он спешил на службу.

Оставшись один, Себаштиану вспомнил о белом конверте, присланном парнишкой из компьютерного магазина и покоившемся в кармане пальто. Себаштиану вскрыл письмо. Материалы, собранные и отпечатанные его юным помощником, занимали несколько страниц и содержали довольно подробные сведения о черных списках игроков. Вначале юноша указал ссылки – интернет-адреса, откуда он ухитрился скачать информацию; за ними следовал перечень проверяющих структур, свод правил, регламентирующих доступ к реестру, а также сведения о Национальной комиссии по азартным играм. Прилагались статистические данные о количестве лиц, кому запрещено посещение казино (более двадцати восьми тысяч) и салонов для игры в бинго (почти двадцать тысяч) и тому подобные. Далее были перепечатаны выдержки из распоряжения, датированного несколькими месяцами ранее. В параграфе, написанном сугубо канцелярским слогом, сообщалось, что Хуан Аласена признан патологическим игроком и в этой связи принято решение запретить ему доступ в игорные залы. Контрапунктом, в конце страницы, приводилось медицинское заключение, вновь разрешавшее ему посещение игорных заведений, в том числе казино в Торрелодонес. Хуан был реабилитирован за неделю до смерти. Правда, оставалась невыясненной фамилия врача, подписавшего рекомендацию исключить Хуана из черных списков, но, безусловно, Себаштиану задолжал Давиду модем. Если вся эта информация оказалась доступной для обычного парня, умевшего пользоваться компьютером, следовательно, убийца тоже мог добыть ее с минимальными затратами.

Себаштиану вышел из бара и взял такси, назвав адрес дома дона Клаудио. С дороги Португалец позвонил, предупредив о своем визите. Не успев оглянуться, он уже очутился в гостиной роскошного жилища предпринимателя. «Сеньоры сейчас выйдут», – объявила горничная, одетая в форменное платье.

Гостиная была огромной, с тремя большими окнами, выходившими на улицу. Если бы не опущенные занавеси, комнату заливали бы потоки света. Одну стену занимали деревянные стеллажи, покрытые светлым лаком, вмещавшие десятки разнообразных изданий. Многочисленные фотографии в рамках, расставленные там и тут, иллюстрировали историю семьи. Себаштиану испытывал неловкость, рассматривая их, особенно те, где был запечатлен Хуан; не желая показаться неделикатным, он отвернулся от снимков и скромно примостился на одном из диванов под парадным портретом дона Клаудио.

Минут через пять появились дон Клаудио и его жена. Они вошли в комнату, и у Себаштиану сжалось сердце, когда он понял, насколько они изменились. Они словно постарели на много лет с тех пор, как он видел их в последний раз на кладбище, – всего несколько дней назад. Он вежливо поднялся на ноги, чтобы поздороваться.

– Себаштиану, большое спасибо, что навестил нас. Выпьешь что-нибудь?

Дон Клаудио пожал ему руку, тем временем мать Хуана села в высокое кресло. Она носила траур и была одета в длинную черную юбку и темный пиджак. Муж с беспокойством следил за женой. Затем он предложил гостю сесть.

– Нет, спасибо, дон Клаудио. Я только что пил кофе. Я приехал, как вы догадываетесь, чтобы попытаться объяснить, что же произошло. Боюсь, я принес неутешительные известия.

Дон Клаудио сел рядом с женой и взял ее за руку. На его лице отражались бессонные ночи последней недели и напряжение, вызванное неопределенностью. Экономка, открывавшая Себаштиану дверь, вошла в гостиную и спросила, чего желают сеньоры.

– Пожалуйста, раздвиньте занавеси. И принесите нам воды. Клаудио Аласена взглянул на Себаштиану.

– В доме настали тяжелые времена. Отцу невозможно свыкнуться с мыслью, что он пережил сына.

– Понимаю, дон Клаудио.

Супруга дона Клаудио не вымолвила ни слова. Это была женщина необычайной красоты, которую пощадили годы. Более того, зрелость придала ей изысканность и величавость, так что возраст женщины определить было трудно, по крайней мере до сего дня. Они. хранили молчание, пока горничная с помощью автоматической ручки, вмонтированной в стену, поднимала занавеси. Затем прислуга удалилась, пояснив, что тотчас подаст воду.

Служанка вернулась с большим хрустальным кувшином с серебряной крышкой и тремя высокими бокалами. Налив хозяевам и гостю воды, она исчезла, так и не раскрыв рта.

Себаштиану рассказал несчастным родителям, избегая излишне жестоких подробностей, о последней ночи Хуана, проведенной им в казино, о его похищении на стоянке машин и гибели. Он попытался втолковать им, что серийные убийцы действуют безрассудно, вопреки нормальной логике, и что их сын стал жертвой прихоти тяжело больного разума. Жена дона Клаудио с силой стиснула руку своего мужа, ее глаза затуманились, и, когда Себаштиану закончил, она разрыдалась.

– Хуан был в казино в ту ночь? – переспросил дон Клаудио.

– Мы знаем, что имелось постановление суда, запрещавшее ему посещать игорные заведения, но за неделю до преступления он был реабилитирован.

– Кто подписал реабилитацию?

– Вот это нам еще неизвестно, дон Клаудио, однако…

– Ужасная ошибка! – яростно воскликнула его жена. – Он был бы сейчас жив, если бы…

– Нет, Сильвия, – прервал ее дон Клаудио. – Наш сын умер не потому, что пошел в казино, а потому, что его убил бессердечный негодяй, для которого нет достойных определений.

Лицо дона Клаудио дышало гневом.

– Чем занимается полиция?

– В течение нескольких дней я сотрудничаю с офицерами, которые ведут следствие. Уверяю вас, что они делают все возможное, чтобы поймать преступника.

Под давлением дона Клаудио Себаштиану пришлось рассказать, что удалось выяснить до настоящего момента, изложив все как есть. Он перечислил имевшиеся в распоряжении полиции факты, стараясь щадить чувства несчастных родителей, и какие шаги предпринимаются.

– Как зовут детективов? – не унимался дон Клаудио, приготовившись записывать. Себаштиану назвал имена Беатрис Пуэрто и Гонсалеса, отметив, что комиссар возглавляет расследование.

– Как бы там ни было, дон Клаудио, клянусь, группа младшего инспектора Пуэрто выворачивается наизнанку, чтобы задержать убийцу Хуана.

– А ты? – спросила мать.

Себаштиану был застигнут врасплох и растерянно заморгал.

– Я знаю, вы не были близкими друзьями, но мой сын всегда хорошо отзывался о тебе, и я тоже доверяю тебе. Помоги нам, пожалуйста.

Это прозвучало как мольба. В глубине души Себаштиану был готов к подобной просьбе. Учитывая ситуацию в целом, он чувствовал, что не может просто взять и уехать. Ловить серийных убийц являлось частью его работы, а теперь один из них оборвал жизнь друга. Убийство Хуана стало вторжением в его частный мир. Себаштиану не сомневался, что Морантес попросит его остаться еще на несколько дней, и он, вероятнее всего, согласится.

– Не могу сказать заранее, как долго я здесь пробуду. Иногда раскрытие таких преступлений затягивается, но в ближайшие дни я поживу в Мадриде, чтобы помочь. Есть еще один человек, мой друг и агент Национального разведывательного центра, который принимает участие в расследовании. Он обладает большим влиянием в своем ведомстве. Мы недавно с ним встречались и увидимся снова сегодня вечером.

– Я понимаю, что у тебя работа и своя жизнь в Лондоне, и мне неприятно обременять тебя сверх меры, но мы доверяем тебе, и нам намного спокойнее оттого, что ты в Мадриде. Мне хотелось бы нанять тебя на такой срок, какой потребуется. Себаштиану, ради Бога… – взмолился дон Клаудио, увидев выражение лица Португальца. – У меня и в мыслях не было тебя оскорбить, но мне кажется неприличным…

– Дело вовсе не в приличиях, дон Клаудио, – перебил его Себаштиану. – Я не частный детектив и при всем желании вряд ли имею право взять с вас деньги. Я нахожусь здесь потому, что мое присутствие необходимо. У меня большой опыт, и я не засну спокойно, пока по Мадриду разгуливает серийный убийца, который, помимо прочего, причинил горе родной и близкой семье. Нет, я непременно задержусь в Мадриде, как ради вас, так и для себя. Но я не представляю, как долго…

Если следствие затянется, ему придется постоянно мотаться в Лондон и обратно, и тогда деньги дона Клаудио ему точно не повредят. Что ж, в случае подобных осложнений он, пожалуй, примет предложение.

– Хорошо, Себаштиану, мы еще поговорим. Имей в виду, если тебе что-то понадобится, в любое время я в твоем распоряжении.

Клаудио Аласена проводил гостя до двери. Себаштиану замешкался на пару мгновений. Он не знал, что еще можно добавить, поэтому распрощался, коротко кивнув и пообещав вскоре позвонить.

В девять тридцать вечера Себаштиану высадился из такси у знакомого дома на улице Принсипеде Вергараи, позвонив снизу по домофону, поднялся на лифте на пятый этаж.

– Как всегда вовремя, – приветствовал его Морантес, открывая дверь и подмигивая.

Себаштиану улыбнулся. На улице по-прежнему стоял собачий холод, и, судя по метеорологическим прогнозам, ничего хорошего в ближайшем будущем не предвиделось. Себаштиану отдал хозяину пальто, а затем проследовал за ним на кухню. Беатрис сидела за деревянным столом.

– Привет, – сухо поздоровалась она.

Себаштиану хотел сначала подойти и поцеловать ее в щеку, но она даже не шелохнулась при его появлении.

– Я принес бутылку белого вина, – обратился он к другу. – К рыбе.

– Отлично, спасибо. Возьми в ящике штопор. Открой, сделай одолжение, а то мне это будет сделать трудновато.

– Надеюсь, ничего серьезного? – сказал Себаштиану, имея в виду перевязанную руку Морантеса.

Приятель скорчил недовольную гримасу.

– Пустяковая царапина, но ты же знаешь этих врачей.

Беатрис не двинулась с места, наблюдая за Себаштиану с легкой улыбкой, игравшей на губах. Молодая женщина была одета в светло-голубую рубашку с расстегнутым воротом. Длинную открытую шею украшала золотая цепочка с маленькой жемчужной подвеской. Узкие замшевые брючки обтягивали бедра.

– Послушай-ка, а пахнет аппетитно, – объявил Себаштиану. Он открыл один из стенных деревянных шкафов и достал три рюмки. – Вы еще ничего не пили?

– Мы ждали тебя, – ответил Морантес. – Беа только что приехала. Подвинув бокал с вином Беатрис, он поднял свой и провозгласил тост: – За старую дружбу. За верных и добрых друзей.

Неожиданно наступила звенящая тишина. Это был любимый тост доньи Соль, жены Морантеса, и, сколько Себаштиану помнил, в их доме всегда пили за друзей.

– Эй, выше нос, я не хочу никому портить удовольствие, – поспешно добавил Морантес. – И как тебе огни большого города?

Себаштиану взял стул и сел напротив Беатрис.

– Нормально.

– Морантес мне говорил, что ты живешь в своем старом доме, – обронила она.

У нее были блестящие карие глаза, отливавшие янтарем. Себаштиану стало ясно, что Беатрис прекрасно осознавала, какое впечатление производит на мужчин. Он сделал над собой усилие, чтобы не отвести взгляд.

– Да, – подтвердил он. – В доме родителей на Олавиде. Вернее, это дом моей матери. Он хранит много давнишних воспоминаний.

– Не всегда приятных, как мне рассказывали.

– Какой такт, – буркнул агент спецслужбы. – Ей смело можно доверять секреты.

– Полно, ерунда. Речь всего лишь о прошлом, может, не самом счастливом.

– Ну вот и готово, – заявил Морантес, наклонившись к духовке.

Беатрис подошла к плите и, надев кухонные рукавицы, вытащила судака и водрузила блюдо на плетеный поднос.

– Идем в столовую, – распорядился хозяин.

– Я только помогла, – сказала Беатрис. – Накрывайте на стол сами, так как я решила, что сегодня у нас, женщин, выходной.

Морантес и Себаштиану покинули кухню, прихватив ужин и вино.

– Эй, Португалец, не распускай слюни, – с усмешкой посоветовал Морантес. – У меня в доме уже тысячу лет нет никаких слюнявчиков.

– Не понимаю, на что ты намекаешь, – пробормотал Себаштиану.

Он обвел взглядом комнату, служившую одновременно гостиной и столовой. Здесь было множество фотографий доньи Соль, Морантеса и их детей. Себаштиану приблизился к стеллажу и взял одну из них в рамке из альпаки.

– Как дела у твоих парней?

– Хорошо, – отозвался Морантес. – Учатся за границей. Солете пашет как вол. Он в Принстоне, ни много ни мало. Как водится, со стипендией лучше, чем без нее…

Себаштиану поставил фотографию на место и, улыбнувшись, взял другую рамку.

– Помнишь ту вечеринку? – спросил у него Морантес.

– А как же.

Этот случай произошел много лет назад. После разгрома одной из наиболее кровожадных группировок ЭТА Морантес получил орден («цацку», как он выражался) и повышение по службе. Его отдел собрался в полном составе, чтобы отпраздновать событие грандиозной попойкой. Под конец Себаштиану с двумя товарищами кое-как доставили Морантеса с орденом на груди домой, где их дожидалась Соль с широкой улыбкой и фотоаппаратом. Себаштиану не удержался от смеха.

– Мы тебя притащили в полной отключке. Для меня остается загадкой, как тебе не открутили голову после такого подвига.

– Уф, мне пришлось письменно испрашивать у Соль прощения, – открыл тайну Морантес. – И еще я натерпелся из-за дурацкой фотографии. Но что ни говори, а Соль ведь никогда не дулась. Послушай, давай не будем об этом, а то я стал сентиментальным.

– Сладкие воспоминания о героических похождениях в хмельной мужской компании? – Беатрис вошла в комнату. Она произнесла слово «мужской» с таким выражением, что не оставалось ни малейших сомнений, как она относится к товарище – ским посиделкам. – Фу, как старомодно! Такое теперь не принято.

– Слишком молода еще, чтобы судить, – парировал Морантес. – В прежние времена мы, старая гвардия, собирались, чтобы обмыть наши блестящие операции. Ныне все должно выглядеть политкорректном стерильно. Здоровенные лбы не пьют, не курят и делают зарядку. И куда мы придем с такой трепетной полицией? – Он вопрошающе посмотрел на Беатрис.

– Мало того что я знаю тебя как облупленного и меня не проведешь, я еще должна арестовать тебя за неуважение к представителям власти.

Себаштиану следил за словесной пикировкой с откровенной завистью. Непринужденная болтовня была отражением искренней дружеской привязанности и напомнила профессору, что у него нет ни одного близкого друга в Лондоне. Знакомых он приобрел в Англии множество, а настоящих друзей – нет. Он грешил на несходство англосаксонского и латинского характеров, которые сочетаются, как вода и масло, но в глубине души отдавал себе отчет, что в немалой степени виноват сам.

Они великолепно поужинали, много смеялись и рассказывали байки прошлых времен, а затем переместились из-за стола в гостиную часть комнаты.

– Итак, поскольку ужином занимались вы, кофе подам я, – проявила благородство Беатрис. Передавая Себаштиану чашку, она невзначай задела его плечо, и мимолетное прикосновение наполнило его сладким чувством.

– Ладно, Португалец. Считай ужин подкупом, чтобы вызвать тебя на откровенность, – пошутил Морантес.

Беатрис села на диван, скрестив ноги, и остановила взгляд на Себаштиану.

– Сначала расскажи мне об осколке, который ты нашел на стоянке машин перед казино.

Во второй раз Себаштиану коротко поведал о своих передвижениях в том месте, где похитили Хуана Аласену. В ответ Беатрис сообщила, что они наконец получили результаты анализа мочи, обнаруженной на пустоши неподалеку от трупа.

– Гипотеза подтверждается, – признала Беатрис. – Я не до конца поняла профессиональный жаргон эксперта, дававшего пояснения. Если вкратце, ребята из лаборатории уверены, что анализ показывает возможное заболевание сахарным диабетом. В настоящий момент мы допускаем, что ампула из-под инсулина, найденная тобой на парковке, принадлежала убийце. Мы составляем список диабетиков, зарегистрированных в больницах и клиниках Испании, но боюсь, что общее количество больных окажется огромным. Не знаю, поможет ли нам этот факт. И криминалисты утверждают, что на осколке нет отпечатков.

– А сегодняшнее убийство? – спросил Себаштиану.

– Пабло Гарсиа, – монотонно заговорила Беатрис. – Цыган, двадцать семь лет, наркоман со стажем. Найден мертвым в трущобах в южном квартале города. Причина смерти – удушение и утопление, не считая сильного ушиба в затылочной части черепа. Младший сын одного из наркобаронов, который контролирует северный район: папочка, мягко говоря, не очень доволен. Мы пытаемся предотвратить резню между конкурирующими кланами.

– Раньше ты сказала, что его утопили в луже грязи, разве нет? – уточнил Себаштиану. Он вдруг ощутил глубокую усталость.

Беатрис согласно кивнула.

– Напоминаю, какой ливень был ночью. Убийца нанес жертве удар сзади, чтобы оглушить его, а затем держал голову в грязной луже, пока бедняга не захлебнулся. Эксперты оцепили зону в сорок квадратных метров и прочесали каждый сантиметр площади. Мы нашли кое-что любопытное.

Себаштиану поднял на нее глаза.

– Пустую коробочку из-под инсулина, принимаемого перорально, и серебряную подкову в кармане Гарсии.

– Мальчик владел элитной конюшней? – спросил Морантес.

– Очень остроумно. Ничего похожего. Подкова была завернута в очередную записку. Я только не понимаю, что это значит, хотя я прочитала соответствующую песнь «Комедии».

– Филиппе Ардженти, – вмешался Себаштиану. – Один из обреченных пятого круга. Могущественный флорентийский рыцарь, как характеризует его Боккаччо. Славился неукротимым нравом и тщеславием. По легенде, он подбивал копыта своих лошадей серебряными подковами.

Профессор отметил, что на лице младшего инспектора проступило выражение досады. Она явно огорчилась, что не сумела расшифровать смысл тайного послания.

– Полицейское досье? – продолжил расспросы Себаштиану, желая сменить тему.

– Приговаривался несколько раз за распространение наркотических препаратов и хулиганство. Лично я посадила бы его без долгих размышлений только за выдающиеся родственные связи.

– Психологический портрет?

– Представь себе: вспыльчив, легко давал волю кулакам, чем и знаменит. На записке отпечатков не найдено. – Беатрис встала, взяла со стола конверт и протянула Португальцу. – Вот фотокопия, – сказала она.

Себаштиану открыл конверт и вслух прочитал текст:

«Если ты намерен найти объяснение моим поступкам или, может, понять непременно их тайный смысл, подумай, что я тот, кто плачет. Я не нуждаюсь в сочувствии, поскольку в ярости моя погибель. Гнев необратимо порождает гнев и ведет к нервному расстройству и помутнению рассудка. Безудержная вспыльчивость отдаляет нас от добра и уподобляет животному, уводит нас в сторону от праведного пути, разлучает с правдой, убивает нас. А потому я совершаю свое последнее деяние, потеряв разум. Смерть дарует жизнь и искупит мои грехи. Да простит меня Бог!»

Себаштиану ненадолго задумался, потом положил записку на стеклянный журнальный стол. Достав из кармана том «Комедии», он начал листать страницы, пока не нашел нужную песнь.

– Очевидно, он опасается, что мы не поймем его иносказаний. – Себаштиану с горечью усмехнулся. – Он вновь использует фразеологию Данте. «Я тот, кто плачет» – строчка письма, которое мы только что прочитали, заимствована из терцины, или трехстишия, песни восьмой, посвященной пятому кругу. В последнем послании он вновь упоминает некий путь, как и в «предсмертной» записке Хуана Аласены. Похоже, образ дороги важен для убийцы. В психиатрии он может означать смятение рассудка, тяжелое тревожное состояние, раздвоение личности…

Себаштиану сделал паузу, снова погрузившись в размышления. Наконец он поинтересовался:

– Что вы знаете о серийных убийцах?

Выражению лица Беатрис мог бы позавидовать игрок в покер.

– Кое-что, хотя вынуждена признаться, я в этой области не специалист.

– Как ты верно заметил, в Испании подобные преступления случаются не часто, – прокомментировал Морантес.

– Первое и самое основное: серийные убийцы обычно обладают высокими умственными способностями, – пояснил Себаштиану. – Это люди с аномальной психикой, но следует помнить, что они не сумасшедшие, не осознающие свои поступки. В большинстве своем они расчетливы, социально адекватны, уверены в себе, обаятельны и безнравственны. Серийным убийцей может оказаться семейный стряпчий или продавец из магазинчика за углом, застенчивый человек, встреченный на автобусной остановке, или закоренелый соблазнитель с дискотеки. Я хочу сказать, что серийник не соответствует стереотипу классического убийцы, именно потому его так трудно поймать. То обстоятельство, что он наслаждается чувством превосходства и власти над своими жертвами, превращает его в особо опасного преступника: он убежден, будто имеет право на убийство и насилие, хотя прекрасно отдает себе отчет, что его действия безнравственны и незаконны. И главная опасность состоит в том, что для нас его логика непостижима, его мотивы не укладываются в наши стандартные схемы. Его мало вдохновляют деньги, политика и месть в обычном понимании.

Себаштиану пригубил кофе и продолжил:

– Такие монстры воспринимают убийства как какой-нибудь телесериал. Когда одна серия заканчивается, зритель заинтригован, недоволен паузой в повествовании и ему не терпится увидеть продолжение. Серийные убийцы наделены богатой фантазией. Они проигрывают в воображении сцену убийства, они придумывают, как лучше, изощреннее реализовать свои навязчивые идеи и как усовершенствовать тот или иной элемент схемы или ритуала убийства. Серийники редко останавливаются по своей воле, если им не помешает арест или смерть. Они подвержены патологической зависимости от своих фантазий, как алкоголики или наркоманы, так что практически вынуждены совершать зверства.

– Ну да, надеюсь, ты не собираешься сказать, что само общество толкает их на путь преступлений, – прервала его Беатрис.

– Этой теории придерживался Руссо. Не вызывает сомнений, что на формирование психики людей оказывают влияние социальные факторы, например, социально-экономические, семейные или сексуальные, вроде эдипова комплекса. Но специалисты также сходятся во мнении, что общество не создает убийц. Как правило, у них в анамнезе трудное детство, и они пережили жестокое обращение, физическое или моральное насилие, однако неблагоприятная семейная атмосфера не является непременным условием, провоцирующим патологическую личность начать серию убийств.

– Ты неплохо подкован! – воскликнула Беатрис. Ее глаза заблестели.

– Он профессор, – серьезно сказал Морантес.

Себаштиану закатил глаза.

– Мне продолжать? – спросил он.

– Конечно, – ответила Беатрис с дразнящей улыбкой, обозначившейся на губах; неяркий тон светло-розовой помады подчеркивал их соблазнительность. В мягком золотистом свете люстры молодая женщина казалась еще привлекательнее.

– Итак, серийные убийцы существовали всегда. Было бы неправильным считать их порождением нашего времени, хотя лишь теперь их появление вызывает широкий общественный резонанс. Например, знаменитый граф Дракула, в действительности Влад Тепеш, князь Валахии, борец против турецких завоевателей, – серийный убийца, живший в пятнадцатом столетии. Он получил прозвище Влад Сажающий на Кол из-за кровожадной привычки протыкать своих врагов кольями, облитыми маслом, и пировать, глядя, как они медленно умирают в муках. Предупреждаю, я преподаю в университете, а потому склонен к отступлениям от темы и пространным речам, так что остановите меня, если вам надоест.

Беатрис издала короткий смешок и картинно откинулась на спинку дивана, устраиваясь поудобнее.

– В применении к той далекой эпохе, когда были обыденностью право постоя и ритуальные жертвоприношения, инквизиция и охота на ведьм, понятие «серийный убийца» выглядит довольно расплывчатым. С другой стороны, даже в наше время с его устоявшимся законодательством и манерой все квалифицировать и систематизировать, далеко не просто дать исчерпывающую характеристику такому персонажу, как серийный убийца. Но, как говорится, что было, то было – серийные убийцы появлялись и прежде. В качестве еще одного примера можно привести бесчеловечную жестокость Жиля де Ре, который за свою жизнь убил и замучил около двух сотен детей.

– Чудовище, – прошептала Беатрис.

– Действительность во много крат хуже вымысла, – вздохнул Морантес.

– Верно. Однако, – продолжал Себаштиану, – первым серийным убийцей нового времени стал Джек Потрошитель. За два месяца он умертвил в общей сложности пять проституток в лондонском восточном квартале Уайтчепел, страшно их изувечив. Он практически отрезал им головы, выпускал кишки, вырезал яичники, а в отдельных случаях еще и матку и неизменно оставлял рядом с телом записку: «Yours truly, Jack the Ripper». To есть: «Искренне ваш, Джек Потрошитель».

– И его так и не поймали, – вставила Беатрис.

Себаштиану кивнул.

– Существует множество предположений, кем он был, причем некоторые версии на удивление затейливые. Наиболее близки к реальности теории, описывающие его как обычного человека среднего класса, кто ничем не выделяется днем, но по ночам дает волю своим темным страстям. Именно то открытие, что заурядный человек способен совершать столь чудовищные преступления, сделало этих извергов популярными героями массовой культуры.

– А у нас?

– Три или четыре знаменитости. Недавно расследовалось дело «Карточного маньяка»: шесть жертв за пятьдесят три дня, огнестрел. Убийца пожилых женщин, совершивший шестнадцать преступлений. Выбирая жертвы среди престарелых женщин, он подвергал их сексуальному насилию и душил. Садист, некрофил, страдал тяжелым невротическим изменением личности, но умственно полноценный. – Себаштиану умолк, вспоминая. – «Арропьеро», Мануэль Дельгадо Вильегас, самый кровавый из серийных маньяков в Испании. Совершил сорок восемь убийств в семидесятых годах, но осужден только по двадцати двум эпизодам. Он многократно насиловал мертвое тело одной из жертв, пока труп не обнаружила полиция. «Нищий убийца», – продолжал он, сосредоточившись, – признался в совершении четырнадцати преступлений: проламывал камнем череп жертвам, затем обезглавливал их или вырывал сердце. Токсикоман, алкоголик, психопат, бисексуал, некрофил и каннибал.

– Не перестаю удивляться, на что способно человеческое существо, – сказала Беатрис.

– Послушай, Беа, – вмешался Морантес, – хочешь что-нибудь? Может, выпьешь?

– Если у тебя остался пачаран, я бы выпила рюмку. Нальешь?

– Разумеется. Разве только в Судный день я не налью гостю в своем доме из-за паршивой царапины.

Беатрис сбросила туфли и забралась с ногами на диван. Волосы упали на лоб, закрыв один глаз. Она отбросила их назад плавным движением, открывая взорам длинную шею. Жемчужина подпрыгнула в вырезе рубашки, и у Себаштиану замерло сердце.

– Я предпочитаю виски со льдом, – сказал Португалец.

Морантес открыл дверцы буфета и начал разливать по бокалам напитки.

– Значит, наш мальчик – обыкновенный парень, а не выродок с рогами, – резюмировал он.

– Да. По статистике большинство серийников – это белые мужчины активного возраста – от двадцати семи до тридцати, принадлежащие к среднему классу. Наш мальчик, как ты его называешь, без сомнений, внешне выглядит совершенно обычным и даже симпатичным.

– А его социальное поведение? – спросила Беатрис.

– Выглядит абсолютно нормальным. У большинства организованных серийников нет серьезных психических заболеваний. За плечами у них несчастное детство, но они вменяемы. Я хочу, чтобы в этом вопросе неясностей не было. Обычно они очень изобретательные и смышленые ребята, – повторил он.

– И все-таки меня не оставляет мысль, что у него напрочь снесло крышу, – сказала Беатрис.

– И все-таки эту мысль надо гнать прочь, если мы хотим поймать его. – Себаштиану спохватился, что самовольно уже включил себя в состав оперативной группы. Но решил не заострять на этом внимание и продолжил: – Учитывая, что, с одной стороны, их поведение обусловлено не умственным расстройством или классическими мотивами, например, экономическими, а с другой, речь все-таки идет о компенсации в процессе убийства, серийники…

– Компенсация? – перебила Беатрис.

– Психологическая компенсация, а вовсе не материальное вознаграждение. Я хочу сказать, что с учетом мотива мы делим их на четыре основные группы. Во-первых, визионеры. Они страдают клиническим бредом и галлюцинациями и убивают, подчиняясь приказу голосов, которые слышат. Во-вторых, миссионеры, которые считают своим святым долгом освободить общество от скверны, распространяя это понятие на какую-либо социальную или этническую общность. Ко второму типу относятся, например, индивидуумы, ненавидящие проституток, как наш Джек. – Себаштиану загнул третий палец. – Гедонисты, или сластолюбцы, жаждущие острых ощущений; они испытывают наслаждение в момент акта убийства, пьянея от адреналина. Эти, в свою очередь, подразделяются на две категории: черные вдовы, убивающие ради материальных благ, и в этом пункте я слегка противоречу тому, что говорил ранее… Я имею в виду не тех, кто убивает из-за денег, когда мотивом являются деньги как таковые, а тех, кто убивает из любви к искусству и подкрепляет свой успех материальном призом.

Он замолчал на мгновение.

– Да-да, я поняла, – закивала Беатрис.

– Девочка у нас, конечно, кривляка, но не дурочка, – сказал Морантес и подмигнул.

– Нет, конечно, – чересчур поспешно сказал Себаштиану. – Так, продолжим. – Он запнулся. – Я не помню, на чем остановился.

– На первой категории из третьей группы. Не надо подробно расписывать подгруппы, а то я запутаюсь, – предупредила Беатрис.

– Точно. Вторая категория – сексуально агрессивные убийцы; они совокупляются с жертвой до или после смерти. И наконец, четвертая группа – властолюбцы. Их отличает стремление доминировать, навязать жертве свою власть, подчинить ее себе. И хотя эти преступники вступают с жертвой в половую связь, они получают удовольствие не от самого акта, а от унижения жертвы и чувства превосходства и безграничной власти над ней. Нет нужды говорить, что они упиваются страданиями жертвы.

– И к какой же группе мы отнесем нашего мальчика? – полюбопытствовал Морантес.

– Вот тут начинаются проблемы. Он не соответствует в полной мере ни одной из групп. Проститутка, адвокат, чиновник и теперь наркоман, сын одного из цыганских наркобаронов. Отсутствует единая схема, которая имела бы удовлетворительное истолкование сточки зрения психиатрии. В любом случае перечисленные ранее четыре группы представляют собой некую упрощенную классификацию: рассудок каждого человека индивидуален, уникален. Это сложнейший мир, вобравший все краски палитры. Допустим, гедонист переживает неописуемое наслаждение в момент каждого убийства, но он также испытывает потребность держать ситуацию под контролем. В сущности, ему приятно чувствовать свое превосходство, и потому он вступает в игру с полицией.

– Но все факты полностью укладываются в схему, заданную «Божественной комедией», – указала Беатрис. – Что наводит на подозрение, будто убийца следует единственному сценарию, который содержит многовариантные модели поведения.

Себаштиану согласно кивнул.

– Прежде чем мы продолжим, – промолвил Морантес, вставая на ноги, – позвольте я наполню ваши бокалы.

Беатрис повернулась на диване и протянула другу пустую рюмку. Себаштиану поймал себя на том, что пристально наблюдает за ней, глядя сверху вниз: она была очень привлекательной женщиной, и очень опасной. Он попытался сосредоточиться и привести в порядок свои мысли и факты, которые почерпнул из лекции «друзей Кембриджа» и литературы о «Божественной комедии» – а точнее, книг, купленных в прошлый вторник.

– Давай дальше, ибо теперь я весь внимание, – возвестил Морантес.

– «Божественная комедия», – начал Себаштиану, удобно откинувшись на диване, – поэма, написанная приблизительно в первом десятилетии четырнадцатого века величайшим итальянским поэтом Средневековья – Данте Алигьери. Произведение задумано как описание путешествия в загробный мир, к которому поэта побудила скорбь по умершей возлюбленной Беатриче Портинари, и состоит из трех частей: «Ад», «Чистилище» и «Рай». Нас интересует первая, которую Данте завершил к 1309 году.

– Где-то я об этом слышала, – заметила Беатрис.

– Данте помещает врата Ада на одном из полюсов земли, а в диаметрально противоположной точке, как антипод бездны зла, вздымается высокая гора Чистилища. Неподвижный земной шар окружают девять небесных сфер. Для нас важно то, что осужденные на вечные муки распределены в соответствии с иерархией пороков: чем дальше спускаешься в пропасть к центру земли, тем ужаснее грехи. И существует символическое сопоставление вины и наказания. Соблюдается правило, согласно которому кара есть отражение вины, по аналогии или по контрасту. Всегда прослеживается логическая связь между прегрешением и наказанием. Ад подобен мерзостной воронке, более широкой у поверхности и сужающейся книзу вплоть до девятого круга в средоточии земли, где находится Люцифер.

Путешествие по загробному миру начинается в ночь на Страстную пятницу 1300 года, Данте намеренно приурочивает его к своему тридцатипятилетию, середине человеческой жизни, по представлениям поэта, – продолжал Себаштиану. – В ту эпоху Солнце еще вращалось вокруг Земли, и драконы подстерегали неосторожных моряков, осмелившихся отдалиться от берегов суши. Пройдя через область, лежавшую между вратами и Лимбом, или преддверие, души грешников низвергались в преисподнюю и немедленно попадали в первый круг, местопребывание праведников, не знавших христианства, и некрещеных младенцев. В наказание им предназначено томиться вечно, не узнав милости и славы Божьей.

– Ничего себе, сколько же древних поколений спустя столетия настигла христианская кара, – возмутилась Беатрис. – Разве они виноваты, что жили до появления христианства?

– Нисколько, но наш Данте был человеком религиозным, к тому же не особо сострадательным.

– Лично мне непонятно, к чему затевать игру в угадайку? Почему бы не выражаться яснее в «предсмертных» записках?

– Именно потому, что это игра на сообразительность. Убийца полагает, что смысл писем достаточно внятен, поскольку они написаны в расчете на толкового следователя, кому по силам разгадать ребус. Его противники должны обладать острым умом, чтобы понять послание. В противном случае поединок не состоится.

Затем Себаштиану вновь вернулся к поэме и перешел к описанию второго круга, обители сладострастников. Он коротко уточнил, какие муки им предназначены: тела грешников хлещут ураганные ветры и песчаные бури, истязая нагую плоть.

– Предполагается, что этому образу соответствует Ванесса Побласьон, проститутка, практикующая садомазохизм?

– Ну да. Род занятий, сочетающий утоление собственной похоти и чужой. Интереснее всего след, который он нам оставил: скворец. У Данте написано:

Возможно, убийца мог бы донести свою идею более простым способом, но ему это не нужно. Он получает удовольствие не столько от чтения на досуге «Божественной комедии», сколько от смерти несчастных жертв и противостояния с законом.

– Но ты ведь не станешь отрицать, что некоторые детали не укладываются в общую картину, – возразила Беатрис.

– Действительно, каждый круг сам по себе не показывает полную панораму, но все убийства в совокупности создают целостный образ. В следующем, третьем, круге несут наказание те, кто грешил обжорством. Проклятые терпят пытку ледяным дождем, их плоть рвет на куски Цербер, пес, страж третьего круга. Вы нашли у дверей плюшевую собачку, Цербера. Другие аналогии: холод, разорванное горло.

– Судя по отчету, – вступил в разговор Морантес, – бедняга любил плотно поесть и хорошо выпить. Помнится, он набрал парочку лишних килограммов.

– Да, и это мягко сказано. Хуже всего у него обстояли дела с печенью – начальная стадия цирроза, как показало вскрытие, – добавила Беатрис.

– Во времена великого итальянского поэта таких людей называли чревоугодниками.

– Едем дальше, – сказал Морантес.

– Скупцы и расточители собраны в четвертом круге. Их мучение заключается в том, что они шагают толпою друг на друга, толкая грудью большие камни, сходятся в жестокой схватке, а затем поворачивают назад, чтобы все начать сначала. О расточителях Данте замечает, что они «в меру не умели делать трат». То есть растрачивали деньги. Блаженная Фортуна, по божественному велению, оделяет богатством людей и народы, а расточители недостойно пускают его по ветру. В казино. Есть и другие совпадения. В «предсмертной» записке, лежавшей в кошельке вместе с фишками казино, убийца упоминает некий путь в лесу. В Песни I «Ада» Данте рассказывает, какой он испытал ужас, заблудившись в темном лесу. Дословно терцина звучит так: «Земную жизнь пройдя до половины, / я очутился в сумрачном лесу, / утратив путь во тьме долины». В той записке убийца говорит о некоем пути, равно как и в последней, из цыганского квартала, которую вы мне только что показывали. Также есть упоминание о блаженной Фортуне – этот образ нарисован в четвертом круге. Я лишь пока не понимаю, содержат ли записки какое-нибудь зашифрованное послание – тайный код или нечто вроде.

– А сегодняшнее убийство?

– Пятый круг населен гневными, которые увязают в Стигийском болоте, илистом мертвом потоке, через который Харон перевозит в челне души проклятых. Судя по тому, что вы мне рассказали, убитый был буйным малым.

– Он подвергался аресту в общей сложности около тридцати раз, за мелкие ограбления с применением угроз. Но за такие ничтожные суммы в тюрьму не сажают. В настоящее время имел два условных срока за нападения. Его семья контролирует большую часть наркотрафика западного коридора, люди малоприятные. И с грязью все сходится.

– Не считая серебряной подковы, – вставил Морантес.

Себаштиану кивнул.

– Хотя есть ряд деталей, выпадающих из схемы, я представляю, с кем вы столкнулись. В 1969 году калифорнийская полиция начала расследование преступлений, совершенных убийцей, назвавшимся Зодиаком. Немногие жертвы, выжившие после нападения, описывали его как человека в маске и в балахоне, изукрашенном странными символами. На письмах, которые он присылал в полицию и местные газеты, вместо подписи стоял круг с вписанным крестом, и самый поверхностный компьютерный анализ показал, что места, где были найдены тела его жертв, образуют на карте заглавную букву «Z». Его так и не поймали, но очевидно, что увлечение оккультизмом побуждало его играть с детективами, расследовавшими дело, присылая подробные описания своих подвигов и криптограммы с зашифрованными указаниями, где искать трупы. Изощренное преступление, но это происходит в реальности.

– А может, этот тип тоже с нами играет? – высказалась Беатрис.

– Несомненно, – ответил Себаштиану.

– Тогда кто следующий? – спросил Морантес.

– Шестой круг: ересиархи, то есть основоположники еретических учений. Но поди пойми, кого наш убийца сочтет еретиком.

Беатрис взглянула на Морантеса:

– Возможно, тут есть над чем поработать. Я поговорю завтра с теми, у кого есть агентурные подходы к сектам и незаконным союзам, посмотрим, что выйдет. В прошлом году я распутывала одно дело, связанное с сатанизмом. Кажется, припоминаю, что существует более двухсот действующих сект, объединяющих более ста пятидесяти тысяч членов. И это не считая сатанистских сект. Всего в Испании насчитывается около шести тысяч человек, входящих в различные сатанистские группы.

– В заключении судебных экспертов я прочитал, что против Хуана применили аэрозоль – незаконное средство индивидуальный защиты, – промолвил Себаштиану. – Об этом что-то известно?

Беатрис с уважением посмотрела на него. «Везде успел», – подумала она.

– Легальные аэрозоли содержат газ CS в концентрации, не превышающей 5 %. По заключению судмедэкспертов концентрация ирританта, следы которого были обнаружены при вскрытии тела Аласены, зашкаливала за 40 %. У нас их приобретают в оружейных магазинах, и при покупке необходимо предоставить ДНИ, но во Франции и Германии они доступны без регистрации и в концентрации, превосходящей нормы, установленные Законом об оружии. Никто за этим не следит, и некоторые умники отовариваются за границей, чтобы втридорога продать такие аэрозоли в Испании. Вот так.

Себаштиану схватил трубку мобильного, которую раньше выложил из кармана на стол.

– Я знаю одного специалиста по Интернету, – объяснил он, – кто мог бы нам помочь, если повезет.

Беатрис терпеливо ждала, пока Себаштиану отыщет номер Давида в записной книжке телефона. Парень ответил после трех гудков. Удивленный звонком Себаштиану, юноша сказал ему, что продолжает искать фамилию врача, подписавшего реабилитацию Хуана Аласены.

– Ты проделал большую работу, Давид, но я хотел попросить еще об одном одолжении. Ты можешь поколдовать немного в Сети и разыскать какой-нибудь сайт, где рекламируются или продаются запрещенные газовые баллончики? – Он помолчал и улыбнулся в микрофон. – Да. Необходимо, чтобы средство самообороны было непременно незаконным. Имей в виду: оно должно содержать хлорбензилиденмалонодинитрил… – Название ирританта ему пришлось повторить по буквам, затем он продолжил: – С концентрацией вещества, превышающей 40 %.

Португалец выслушал собеседника.

– Сертифицированные аэрозоли продаются в оружейных магазинах. Но сомневаюсь, что хотя бы один из них не рискует лицензией, приторговывая баллончиками с повышенной концентрацией отравляющего вещества. Вряд ли я тебе подскажу, какая-нибудь зарвавшаяся лавочка или частное лицо… понятия не имею. Это просто предположение.

Себаштиану поблагодарил за хлопоты и отключился.

– Чем черт не шутит, – промолвил он, пожимая плечами.

– Есть нечто, о чем мы до сих пор не говорили, – заметил Морантес, поворачиваясь к Себаштиану. – Первый круг.

– Верно. Едва ли нам это что-то даст, но я бы проверил случаи смерти новорожденных при подозрительных обстоятельствах, зафиксированные недавно.

– Боюсь, нить разговора от меня ускользнула, – честно предупредила Беатрис.

– У нас четыре трупа. Каждый соотносится с одним из кругов Ада, со второго по пятый, но первый отсутствует. В первом круге томятся добродетельные язычники и души, не принявшие обряда крещения, – напомнил Морантес, – в том числе новорожденные.

– А что произойдет, когда он доберется до девятого круга? Он остановится? – поинтересовалась Беатрис.

– Сомневаюсь. Как я уже тебе говорил, серийные убийцы не состоянии контролировать свои желания. Возможно, на время он затихнет, но рано или поздно вернется с новым сценарием, – пояснил Себаштиану.

Беатрис слабо кивнула. Все трое замолчали. Паузу нарушил Морантес:

– Тебе следует больше доверять ему.

Беатрис надолго задумалась, глядя на Себаштиану. Потом младший инспектор Пуэрто как будто приняла окончательное решение.

– Я была бы благодарна тебе за помощь в следствии, – сказала она.

Себаштиану не ожидал такой просьбы.

– Официально? – уточнил он.

– Нет, мой шеф никогда не согласится. Если не ошибаюсь, вы недолюбливаете друг друга. Неофициально и безвозмездно.

– Почему?

Возникла новая пауза.

– Мне нелегко это признать, но за четыре дня ты продвинулся в деле куда дальше, чем мы за месяц. И твой послужной список впечатляет. К тому же… есть кое-что еще.

Себаштиану настороженно ждал продолжения.

– У нас есть подозреваемый.

Себаштиану метнул на Морантеса удивленный взгляд. Агент H РЦ внимательно наблюдал за другом.

– Я ничего не понимаю, – выразил свое недоумение Португалец. – Если у вас есть подозреваемый, к чему такая таинственность? Я думал, у вас пусто.

– И не ошибся. Послушай, все факты указывают на одного человека. Есть мотив, вещественные доказательства и возможность, но он категорически не похож на серийного убийцу.

– Беатрис, выражайся яснее, пожалуйста.

Младший инспектор улыбнулась.

– Заключим сделку: я передам тебе все, что мы раскопали, и ты поможешь мне поймать его, а потом я приглашу тебя на ужин в лучший ресторан Мадрида.

Себаштиану усмехнулся:

– Звучит заманчиво. Но ты по-прежнему не ответила.

– Завтра я расскажу тебе все, от начала и до конца. Согласен?

– Что мне остается! А то я никогда не узнаю тайны убийцы, который им не является.

Беатрис расхохоталась – искренне, от души и заразительно.

Решение остаться далось Себаштиану намного легче, чем он думал. Получалось, таким образом, что он манкировал своими обязанностями преподавателя, но за годы профессиональной карьеры, учебы и работы Португалец превратился в одного из самых квалифицированных экспертов, не считая специалистов из Научного поведенческого отдела ФБР. Если он уедет и произойдет новое убийство, не будет ли оно отчасти на его совести? И к чему лукавить, им овладел охотничий азарт, и увлекала перспектива помериться силами с исключительно умным психопатом. Бесшумное преследование противника, а на сладкое – торжество, что удалось спасти человеческие жизни: перед таким соблазном Себаштиану не мог устоять. И полиция просила помощи, хотя и не ортодоксальным способом.

Это решение навсегда изменило его жизнь.

– Согласен, – сказал он, испытывая смешанное чувство: воодушевление пополам с изрядной долей смирения. – Меня беспокоит частота, с какой совершаются преступления. Я убежден, что скоро нас поджидает очередной «сюрприз» в полицейских сводках происшествий. Нам необходимы оперативный центр, стенд и копии материалов, накопившихся к настоящему моменту.

Морантес вскинул руки.

– Не так быстро, Португалец, – воскликнул он с коротким смешком. – Сейчас уже поздновато. Что, если мы продолжим сессию завтра?

Беатрис отрицательно качнула головой.

– Завтра мне придется уехать. Я вернусь в Мадрид дня через три, а точнее, во вторник днем. Если хотите, встретимся вечером.

– Мой дом – нейтральная территория, – сказал Себаштиану. – И в нем достаточно места, для всех хватит. Я предлагаю собраться у меня.

Ночь плавно перетекла в утро следующего дня. Уже давно Себаштиану не чувствовал себя таким бодрым: новое расследование в родном городе, теплое, дружеское участие Морантеса и земная чувственность Беатрис подействовали на него сильнее стимуляторов.

– Замечательно, – одобрил Морантес.

– Что? – переспросил Себаштиану. Он прослушал.

– А то, что я в восторге, Ромео. И что ты витаешь в облаках. И что завтра мы встретимся.

Так завершились сутки – чуть затянувшимся поцелуем в щеку и вызовом такси.

В тот вечер старик вернулся домой поздно. Его переполняла усталость и одолевала боль, засевшая в висках и лишавшая его присутствия духа. Он медленно поднимался по лестнице дома в Латинском квартале, отдыхая на каждой площадке, пока не добрался до пятого этажа. Лифт уже много лет не работал, и никто не позаботился его починить: табличка, болтавшаяся на ручке дверцы, давно пожелтела от времени. Как будто у жильцов были деньги, чтобы привести в чувство древнюю развалину!

Он вошел в свою комнату, пересек ее и замер у окна. Тусклую лампочку на потолке он зажигать не стал. Капли дождя катились по стеклу, сливаясь в ручейки и речушки, стекавшие на карниз. Потертый диван занимал половину комнаты, рядом стояли обшарпанный деревянный стол и пара колченогих стульев. Телевизор скончался от старости несколько месяцев назад, но радио еще подавало признаки жизни, транслируя новости, обильно разбавляя их треском статического электричества.

Старик осмотрелся вокруг: эту дыру он снял полгода назад с условием, что не будет показываться тут днем, когда сарай превращался во временное логово для местных доминиканских шлюх. Каждое утро здоровенный негр будил его, барабаня кулаками в дверь, пока та не начинала трещать под градом ударов, угрожая сорваться с петель. По крайней мере потаскухи были чистоплотны: они держали постельное белье в шкафу и обычно прибирали комнату перед его возвращением.

Он благословлял службу социальной защиты, которая совершенно бесплатно, поручила его заботам чудотворца. Человека, который взялся его вылечить. Спасителя.

С плаща до сих пор капала вода, но старик не стал раздеваться. Холод стоял зверский. Он прикрыл глаза и слепо уставился сквозь стекло на внутренний двор, слабый свет, падавший из соседнего окна, и облупившуюся картину на фасаде дома напротив. Сонмище лиц, мертвенно-бледных, глумящихся, было тут как тут, отражаясь в стекле. Они являлись ему во сне, в ночных кошмарах, в лужах на асфальте, словно привидения, не смирившиеся с тем, что обитают в мире ином. Лица, искаженные гневом. Они дожидались его, и он знал, что есть только один способ избавиться от них. Ему стоило усилий признаться в своих тайных помыслах, но доктор отнесся к его словам очень серьезно: «Чрезвычайно важно, чтобы ты не убегал от них, – так он сказал. – Они олицетворяют твои страхи. Это твоя внутренняя ярость рвется наружу. Они часть тебя, но ты не должен им позволить одержать над собой верх. Мы будем бороться против твоих лиц вместе», – обещал он. Доктор знал, что делать.

Старик шагнул к батарее и пощупал ее: она была теплой.

Из кармана плаща он вытащил лист бумаги. Тотчас швырнув листовку на пол, точно она была заражена спорами инфекционной болезни, он отпрянул. Глаза его выкатились из орбит. Будь проклят арабский иммиграционный центр в квартале Чуэка и его религиозные памфлеты.

Старик явился туда в девять вечера, надеясь, что церемония уже закончилась. Ему требовалось сориентироваться на местности, уяснить сложность задачи и заодно перекусить, но служитель культа запоздал. «Служитель культа, аятолла, или как там его, но уж точно не священник», – подумал старик. Худой мусульманин с густой бородой и в огромных очках в черной роговой оправе. Очки соскальзывали с переносицы в течение всей службы. Старика выводило из себя, что иноверец ежеминутно поправлял их, водворяя на место. Его тело утопало в складках просторного коричневого балахона dish-dasha, доходившего ему до пят. Пресловутый центр полностью занимал здание, расположенное на задворках Гран-Виа. Это грязное строение с темными окнами, забранными металлическими решетками во избежание вандализма, служило приютом обездоленным, а также центром информации для тысяч нелегальных иммигрантов, наводнявших город.

Старик ощерился, вспомнив шайку побирушек и отверженных, собиравшихся там каждый вечер, чтобы кое-как вытерпеть службу в обмен на жалкие крохи хлеба и стакан горячего молока. И пусть не говорят об истинном благочестии этой банды отверженных! Как истинный знаток человеческой натуры (во всяком случае, он считал себя таковым), старик ни секунды не верил в их набожность. Ему даже не требовалось подтверждение из уст доктора. Дай Бог, доктор спасет его душу.

Темная кожа и одежда, которую он носил, помогли ему слиться незаметно с сотней людей, набившихся в общий зал. Служитель культа, аятолла, или как там его, протиснулся сквозь толпу к деревянному столу, на котором красовался магнитофон «Сони». Он вставил кассету, и песнь муэдзина зазвучала из японских стереоколонок. Старику пришлось вынести всю службу, стоя на коленях на засаленном коврике и слушая магнитофонную запись сур Корана. Его сосед справа заснул, уткнувшись лбом в пол, и на секунду старик вообразил, что тот помер. Зал походил на столовую в казарме, откуда вынесли столы, чтобы освободить место для людей, молившихся стройными рядами, обратив лицо в сторону Мекки. «Люди, надо же их как-то называть», – думал старик. Однако он не выходил из роли: складываясь пополам, отбивал поклоны вместе с остальными, когда следовало, и притворялся, будто бормочет слова молитвы неверных. Грязь на лице и многодневную щетину он счел достаточной маскировкой, чтобы без проблем сойти за араба.

После молитвы в зал вернули скамейки, и началась раздача ужина за стойкой, находившейся в дальнем конце помещения. Послышались громкие возгласы. «Хорош!» – кричал официант, когда считал, что один из тех, кто штурмовал стойку, получил приличную порцию. Дождь продолжался, когда старик выбрался на улицу. Он плотнее запахнул плащ и поплелся домой, не обращая внимания на редкие приветствия на чужом языке, впрочем, довольно равнодушные.

Старик глубоко вздохнул, пристально вглядываясь в белые лица, пляшущие среди капель на стекле, и вдруг его губы растянулись в уродливом подобии улыбки. Он впервые улыбнулся (хотя его улыбка больше походила на болезненную гримасу) за многие годы. Но теперь все изменилось: доктор предложил ему план.

 

7 апреля, воскресенье

Убийцы обычно возвращаются на место преступления. Себаштиану чувствовал себя неуютно, петляя по Мадриду по следам Каина. Они договорились называть убийцу Каином, ибо не существовало персонажа порочнее, кто вызывал бы большее отвращение. Выбор имени стал первым шагом к его поимке.

На улицах было немноголюдно. Холод и моросящий дождь да ранний час не располагали жителей города к прогулкам. И все же Португалец кожей ощущал чье-то зловещее присутствие, отчего волосы вставали дыбом у него на затылке. Себаштиану поднялся на мост Сеговии и неторопливо пошел в сторону Морерии, глядя сверху вниз на Ронда де Сеговия и панораму старого города; слева, в глубине квартала, он различил начало улицы Нунсио.

Что движет таким человеком, как Каин? Себаштиану всегда изумляло, сколь ничтожны порой причины, побуждавшие существа, наделенные душой, разумом и сердцем, с одержимостью бросаться в омут преступлений, от которых стыла кровь в жилах. Португалец прочел несчетное количество книг, докладов, диссертаций и материалов конференций, пытавшихся приподнять завесу тайны. Но сам он так и не смог преодолеть заветный барьер, чтобы понять менталитет своих противников.

Кем окажется следующая жертва? В соответствии с сюжетной линией «Божественной комедии» – некий ересиарх, а Данте с его средневековым религиозным мышлением истолковывал это понятие весьма своеобразно. Будет ли Каин придерживаться современных взглядов, начав охоту в сектах, обосновавшихся в Мадриде? Или же он предпочтет следовать средневековым канонам, согласно которым сочтены дни всякого человека, кто не верит ревностно (без тени сомнения) в христианскую доктрину? Скорее всего преступник выберет первый вариант, поскольку для него главное – вызов.

Себаштиану спустился с моста, свернув направо, в парк Вистильяс. Углубившись под сень деревьев, он шел по скверу, пока в отдалении не показались автомобили, сновавшие под виадуком. Тогда он остановился под ветвями, спасаясь от дождя. Португалец вздохнул, выпустив облачко пара. Воспоминания о далеком прошлом до сих пор не отпускали его, причиняя боль.

Мать Себаштиану покончила с собой накануне его двенадцатого дня рождения, предварительно купив подарок и спрятав его в недрах шкафа в комнате сына. Себаштиану нашел подарок, зачем-то устроив раскопки в шкафу, – он теперь уже и не помнил, с какой целью. Ее звали София. Несмотря на прошедшие годы, ее образ, словно запечатленный на фотографии, вставал у Себаштиану перед глазами. Красивая, высокая, энергичная, пылкая женщина. Ощущение полноты жизни покинуло и ее мужа, когда она умерла. Энрике Сильвейра, профессор литературы и замечательный писатель. Его отец. Человек, который после трагедии отрешился от мирских дел; он необратимо отдалился от своего сына, погрузившись в научные исследования, и жил книгами и интересами общества «Друзья Кембриджа». Естественное и объяснимое поведение для того, кому стало незачем вставать по утрам. Вот только оно было непостижимым и непростительным с точки зрения двенадцатилетнего мальчика.

Через год после смерти матери они вернулись в Лиссабон, и Себаштиану прожил там два года, предоставленный сам себе, под ненавязчивым и необременительным присмотром дальнего родственника. В пятнадцать его отправили в школу-интернат в Лондоне. О том периоде своей жизни он сохранил мало воспоминаний: английская еда, которую он так никогда и не полюбил, какой-то приятель, чье имя уже давно забылось, и каникулы в Сотогранде, в доме бабушки и дедушки. Университет и его первая работа прошли в семье незамеченными. Затем отец умер. Из родных у Себаштиану остался один Орасио Патакиола, двоюродный брат матери. Дядя был человеком необыкновенной душевной щедрости и не скупился на проявления любви и теплоту, чего Себаштиану так не хватало в отрочестве.

– Себаштиану Сильвейра.

Себаштиану удивленно вскинул голову и вопросительно посмотрел на обратившегося к нему прохожего. Лицо показалось знакомым, но имя Португальцу вспомнить не удалось.

– Рад встрече, – заявил субъект.

Он был маленького роста, тощий и неприятный. Выступавшие острые скулы сообщали ему сходство с оголодавшей крысой, вернее, хорьком. Он произносил слова в нос, как при сильном насморке. Выраженный андалузский говор выдавал уроженца юга.

Себаштиану развел руками, извиняясь:

– Прошу меня простить, но я не помню вашего имени. – Он улыбнулся, чтобы сгладить впечатление от своей забывчивости.

– Гарри Альварес, – представился тот. Замолчав, он поспешно выхватил из кармана пальто грязный носовой платок и чихнул, содрогнувшись всем телом. Отвернуться или прикрыть платком нос он при этом не позаботился. Себаштиану отодвинулся от невежи на шаг. Тот высморкался и продолжал: – Да, представьте, мы познакомились несколько лет назад в связи с тем громким делом о террористах в Мадриде. Я работаю в журнале «Конфиденсиаль». – Он широко улыбнулся и, преодолев разделявшее их расстояние, слегка хлопнул Португальца по плечу. Себаштиану выругался про себя.

– Теперь припоминаю, – сухо заметил он. Репортер вел колонку криминальной хроники и надоел Себаштиану до смерти, когда Сильвейра участвовал в задержании боевиков террористической группировки. Хроники Альвареса славились больше сенсационностью, нежели профессионализмом; правды в них содержалось куда меньше, чем вредных домыслов и преувеличений. Вроде бы журналист был родом из Гибралтара.

– Редкостная удача, что мы наконец встретились. Мы ведь тысячу лет не виделись. Надеюсь, вы не держите на меня зла?

Он осклабился, обнажив пожелтевшие от табака зубы. Себаштиану напрягся, понимая, к чему клонит репортер.

– Нам не о чем разговаривать, сеньор Альварес, – ответил он, подготавливая почву для отступления.

– Я видел вас вчера на пресс-конференции.

Себаштиану, не отвечая, смотрел на репортера и ждал, что последует дальше.

– Буду откровенен, – сказал тот, вытирая нос мокрым платком. – Мы встретились не случайно. Я освещаю это дело о серийном убийце в журнале, и меня заинтересовало ваше присутствие в зале. Погодите…

Репортер поспешил заступить дорогу Себаштиану, который сделал попытку улизнуть со словами:

– Прошу прощения, но я спешу.

– Только одну минуту, я все объясню, – настаивал Альварес. – В столице объявился маньяк, и это сенсация. Я разговаривал с комиссаром Гонсалесом, и мне хотелось бы… – Его опять скрутила судорога, так что в горле заклокотало, и он оглушительно чихнул. – Извините… Я говорил, что мне хотелось бы знать вашу точку зрения.

Себаштиану сделал удивленное лицо.

– Мою? Следствие ведет полиция. При чем тут я?

– Я не намерен вам докучать. – Не подлежало сомнению, что он сделает это не задумываясь. – Но меня не проведешь. Если профессор Сильвейра объявляется в зале, где проходит пресс-конференция по поводу серийных убийств, а затем разговаривает с офицером, возглавляющим расследование, и его помощником и удаляется в сопровождении агента спецслужбы, – репортер перевел дух, – логично предположить, будто происходит нечто серьезное, не так ли?

– Повторяю, делом занимается полиция. Я в стороне. Ничем не могу помочь.

– А может, не хотите, – зловеще прошипел Альварес.

Себаштиану пожал плечами.

– Сожалею, – сказал он и двинулся прочь.

– Мне ужасно не хотелось бы ставить в известность Гонсалеса, что вы давали мне интервью.

Температура воздуха, казалось, понизилась еще на несколько градусов, хотя и так было довольно холодно.

– Что вы сказали? – переспросил Себаштиану. Выражение его лица сделалось угрожающим.

– Широко известна ваша неприязнь к комиссару. Взаимная, разумеется. Я знаю, что несколько лет назад вы с ним сцепились, и с тех пор он ваш заклятый враг. Убежден, ему едва ли понравится, что вы откровенничаете с прессой.

Себаштиану посмотрел на газетчика в упор, и тот попятился. Альварес облизнул губы и поплотнее обмотал шарф вокруг шеи. Привычным движением он вытер сопливый нос. Его глаза забегали по сторонам, заранее отыскивая пути к бегству.

– Послушайте, – сказал он, – я всего лишь делаю свою работу, и согласитесь, что читатели имеют право…

– У меня нет ни малейшего желания разговаривать с вами, – рявкнул Себаштиану. – И совсем неблагоразумно угрожать мне.

Он отступил в сторону, не спуская с журналиста свирепого взгляда, а затем зашагал по улице, стараясь не оборачиваться. То, что его вычислил такой стервятник, как Альварес, не предвещало ничего хорошего. Альварес принадлежал к числу тех, кто считал журналистскую этику маленьким неудобством. К невинным людям, которые могли пострадать из-за публикации сенсационных материалов, он относился как к неизбежным жертвам в его личной битве за первые строчки рейтинга.

Себаштиану взял первое попавшееся такси, на случай если Альварес идет по пятам, и попросил отвезти его на площадь Олавиде. Но сначала он заглянул в ВИП'с, чтобы купить газеты и запас продуктов на ближайшие несколько дней.

Не успел Себаштиану вернуться домой, как заверещал мобильный. Звонил Давид:

– Есть чем записывать?

Себаштиану расслышал торжествующие нотки в голосе юноши и поспешил взять шариковую ручку и блокнот.

– Это было плевое дело, – заверил Давид.

Себаштиану терпеливо ждал, занеся ручку над листом бумаги. О чем речь? Парень вычислил фамилию врача, подписавшего ходатайство о реабилитации Хуана или источник контрабандного аэрозоля? Впрочем, он скоро узнает.

– Я зашел в Гугл и Альтависта… – парень запнулся и пояснил, на случай если Себаштиану не понял, – поисковые системы.

– Я, конечно, стар, но не до такой степени, – обрадовал его Себаштиану.

– И раскопал два адреса, – продолжал Давид, – где нашлись страницы с ключевым словом, и мне оставалось только набирать разные комбинации с этим химическим соединением, пока я не обнаружил магазин, где он рекламируется: хлорбензилиденмалонодинитрил, аэрозоль, высокоэффективное средство самообороны.

Давид продиктовал ему координаты нескольких таких магазинов и их названия.

– Уверен, в городе гораздо больше точек, где продаются газовые баллончики, но в Сети вывесили рекламу только те, что я перечислил. Это в Мадриде. В Барселоне я нашел еще семь и несколько штук в Бильбао. Если хотите, я могу показать сайты магазинов, но они сделаны чайниками и графический дизайн – полный отстой. Я потратил десять минут, чтобы составить список, – похвастался юноша.

Себаштиану поблагодарил его, не забыв как следует похвалить. Хотя, по словам Давида, любой человек, минимально знакомый с Интернетом, был в состоянии оказать профессору такую услугу. Больше всего парня поразил размах незаконной торговли, процветавшей в Интернете. «Есть даже тесная компашка, которая выставляет на продажу свою печень на Ибэй», – сказал он.

Португалец нажал кнопку отбоя и тотчас перезвонил Морантесу.

– Парень, ты не устаешь меня удивлять, – заявил Морантес, выслушав отчет Себаштиану. – Ты уже разговаривал с Беа?

– Нет.

– Я подъеду к твоему дому примерно через четверть часа.

– В воскресенье? Сомневаюсь, что хоть один магазин работает.

– Тем более тебе нечем сегодня заняться, – возразил Морантес.

– Идет, жду тебя внизу.

Он отключился, успев, впрочем, услышать смешок друга.

В списке Давида значилось пять торговых точек, к которым Морантес, сделав пару звонков, добавил еще столько же. В тот день детективы объехали часть из них: большинство было закрыто, а в тех, что работали, им не сообщили ничего интересного. Морантес наседал на продавцов и угрожал, но безрезультатно. Непростая оказалась задача – заставить типов, не питавших любви к закону, признаться в торговле запрещенными химикатами. В итоге в воскресенье ничего нового они не узнали, и часа через три Себаштиану спокойно вернулся домой.

В понедельник Морантес заехал за Португальцем очень рано. Втроем, вместе с агентом спецслужбы, с кем Себаштиану познакомился недавно поутру на площади Олавиде, они проверили почти весь свой список – и тоже безуспешно. Визит в два оставшихся магазина отложили до вторника.

 

9 апреля, вторник

– Вот он, номер 82.

Себаштиану остановил машину: Морантес, пожаловавшись на раненую руку, уступил другу руль. Это был последний адрес. Как и накануне, Морантес с утра пораньше подхватил Португальца около дома, и, определив маршрут по дорожному атласу, они направились на юг столицы, где находился единственный из оставшихся магазинов. По пути от Олавиде до Хетафе друзья говорили о различных аспектах следствия, главным образом обсуждая данные, собранные НРЦ. Себаштиану попытался выведать у Морантеса подробности о подозреваемом, упомянутом Беатрис, но друг не поддался на провокацию и только иронично подмигнул: «Наберись терпения, Португалец. Мы договорились о рабочей встрече у тебя дома сегодня вечером, и Беатрис тебя просветит». Себаштиану вспомнил пресс-конференцию и понял, что Гонсалес не лгал тогда журналистам. Полицейские действительно имели в виду кого-то конкретного. Но почему они тогда растеряны настолько, что потребовалась его помощь?

Себаштиану не стал докладывать Морантесу о якобы случайной встрече с репортером из «Конфиденсиаль». Он решил не поднимать волну раньше времени, предоставив событиям развиваться своим чередом. Еще неизвестно, что предпримет журналист. Реакция Морантеса бывала непредсказуемой, когда дело касалось четвертой власти.

Они неторопливо доехали по улице Кастельяна до Аточи. Себаштиану вел машину аккуратно, без спешки, чтобы ее не занесло на мокром асфальте, осторожно объезжая ямы и рытвины. Морантес, сидевший рядом на пассажирском кресле, был одет в джинсы, толстый джемпер и светлый плащ. Интуитивно Себаштиану догадался, что косынка, на которой висела больная рука агента, принадлежала Беатрис.

Припарковавшись у входа в магазинчик, они вышли из машины. Узкая дверь лавчонки открывалась на улицу, а слева от нее притулилась микроскопическая витрина – всего около метра в длину. На витрине была выставлена коллекция прелюбопытных предметов, приковавшая внимание друзей. Несусветную грязь стекла слегка маскировали рекламные листовки, старательно налепленные изнутри. Всего листовок насчитывалось штук шесть; одни пропагандировали лекции, курсы и правила самообороны, а другие выглядели как политические памфлеты крайнего толка и призывы к манифестациям под провокационными лозунгами. Дверь неожиданно открылась, и из лавчонки вынырнули бритоголовые юнцы в соответствующем прикиде (кожаные куртки, украшенные заклепками, и военные ботинки), отягощенные килограммами цепей. Их неприятно поразила встреча с двумя взрослыми мужчинами, и, метнув недобрый взгляд на Морантеса, они промаршировали мимо, сунув руки в карманы и сгорбившись под дождем.

Себаштиану наклонился к витрине, рассматривая сквозь мутное стекло вещи, разложенные на невысоких подставках: книги ультраправого содержания, американские кастеты, навахи разного типа, некоторые виды восточного оружия и лотки, заполненные украшениями для пирсинга на любой вкус. Особенно профессора поразило одно из них – в форме черепа. Сбоку, на другом подносе, красовались побрякушки для анального и клиториального пирсинга. Португалец болезненно поморщился.

Рядом в витрине возникло отражение Морантеса.

– Что, интересно?

Себаштиану покосился на Морантеса, сквозь витрину внимательно изучавшего интерьер магазина. Агент явно прикидывал вероятные осложнения, которые могли их поджидать.

– Восхитительно, – пробормотал Португалец.

Морантес критически пригляделся к своему изображению и ладонью смахнул капли дождя с редких волос, еще сохранившихся на висках. Затем он послал деланную улыбку продавцу, хмуро взиравшему на них из-за прилавка, и подобрался.

– Идем, – позвал он.

Друзья вошли и развернулись к прилавку. Продавец-скинхед наблюдал за ними, прижавшись спиной к стене. Не приближаясь к стойке, Морантес обошел магазин, задержался около металлического стеллажа, набитого книгами, и выбрал одну. С притворным интересом он посмотрел на обложку и открыл книгу, действуя раненой рукой с осторожностью. Прочитав несколько страниц, он закрыл брошюру и направился к продавцу.

Лавка была тесной. Стены вплоть до последнего сантиметра были увешаны постерами групп тяжелого и панк-рока, плакатами с изображениями азиатов в боевых стойках и рекламой предлагаемых товаров. Морантес подошел к продавцу и одарил его широкой улыбкой. Ее можно было бы сравнить с улыбкой акулы, что, впрочем, явилось бы вопиющей несправедливостью по отношению к этой твари, так как только усугубило бы дурную славу бестии. Всем своим видом Морантес источал угрозу, что произвело большое впечатление на Себаштиану, хотя он навидался крутых парней.

С левой стороны шторка из пластмассовых бус, прибитая к притолоке, прикрывала дверь в подсобное помещение, откуда доносились переборы гитары и перкуссия ударных в ритме отбойного молотка.

– Знаешь, какой полагается штраф за торговлю контрафактными CD? – улыбнулся Морантес.

Рукой продавец опирался на прилавок, и Себаштиану обратил внимание, что у него на четырех пальцах, от мизинца до указательного, вытатуированы буквы, составляющие слово «гнев». Скинхед не пошевелился и не улыбнулся в ответ Морантесу. С головы до ног парень был затянут в черную кожу и щеголял бесконечными рядами колец, продетых в брови, уши и губы. Себаштиану, стоявший в дверях магазинчика, видел, что за занавеской мелькает тень. В задней комнате кто-то находился.

Морантес застыл молча, не спуская с продавца пронизывающего взгляда. Прошла целая минута. Напряжение в лавочке возрастало. В какой-то момент Себаштиану почувствовал, что по спине побежал ручеек пота. Внезапно дверь магазина распахнулась, и Португальца охватило тревожное чувство смертельной опасности. Вошли два подростка. Увидев, что творится неладное, они развернулись и ретировались без лишних разговоров.

Морантес не шелохнулся. По прошествии времени, показавшегося вечностью, Себаштиану отметил, что скинхед нервно сглотнул.

– Мне не нужны проблемы, сучок, – сказал он.

– Конечно, нет, – согласился агент. – И твоему дружку за занавеской тем более. И всего-то мне нужно, чтобы ты ответил на один пустяковый вопрос. Речь не о тех, кого ты знаешь, так что, думаю, тебя это не напряжет. А я забуду о CD, которые ты штампуешь там, в подсобке, о дерьме, выставленном на витрине, и не стану устраивать тебе веселую жизнь в течение следующих двенадцати месяцев, после чего тебе придется искать себе новое занятие в Австралии.

Парень покосился на занавешенную дверь, затем на Себаштиану и наконец уставился на Морантеса. Он вздернул подбородок, пытаясь спасти последние крохи достоинства, и спросил:

– Чего надо?

Морантес продолжал сверлить его взглядом.

– Во-первых, пусть выйдет твой приятель. Мне действуют на нервы ребята, которые от меня прячутся.

Бритоголовый продавец поразмыслил пару мгновений и крикнул в сторону двери за занавеской:

– Хави, дуй сюда.

Парнишка помоложе, лет пятнадцати, но вида далеко не безобидного показался в проеме и встал, привалившись к косяку в небрежной позе, демонстрируя подчеркнутое равнодушие пополам с подростковой наглостью.

Морантес, сохраняя невозмутимость, продолжал:

– По городу гуляет отморозок, которого я хочу поймать. Он купил в этом магазине газовый баллончик, средство самообороны особого типа – надеюсь, вы понимаете, о чем я, – месяц или два назад.

Фраза повисла в воздухе.

Бритоголовый продавец сделал неопределенный жест, словно он знать ничего не знает, и открыл рот, приготовившись заговорить, но Морантес его опередил:

– У тебя только одна попытка. Если мне ответ не понравится, тебе же хуже. Прикинь сначала, с кем тебе выгоднее дружить: с типом, купившим аэрозоль, или со мной.

Продавец моментально захлопнул рот и, похоже, задумался над предложенными вариантами. Наконец он принял решение.

– Это дерьмо многие покупают.

– Правильно, – подтвердил Себаштиану с порога. Он взвесил имевшуюся в их распоряжении информацию об убийце: человек, знаток Данте, кому Хулио Мартинес спокойно открыл дверь виллы. – Чужак в этом квартале, кого ты не знаешь. Пожилой, хорошо одетый…

Продавец помотал головой.

– За последний месяц? Приятель, я не сижу здесь как на привязи. Иногда мой кузен Како, иногда Хави…

– Како мне говорил, что старый хлыщ покупал баллончик из этих уж месяца два тому.

Себаштиану обернулся к подростку, по-прежнему подпиравшему дверь в подсобку. Руки он засунул глубоко в карманы узких потертых джинсов. Длинные прямые волосы сальными патлами свисали на лоб.

– Старый? – уточнил Себаштиану.

– Старпер, вот и все, – отозвался Хави, передернув плечами. – Како сказал – старик. Но Како торчок. Ему все старики. Он так выражается.

– А может, он внимательный, этот Како. Ваш друг?

Подросток неуверенно покосился на продавца, словно спрашивая разрешения говорить дальше, но скинхед не спускал глаз с Морантеса, который ни на секунду не выпускал его из поля зрения с тех пор, как вошел в лавку.

– Да, дядя. Друг. Но он сейчас не в Мадриде. Подался с парнями в Марокко.

– Хави! – прикрикнул бритоголовый. Подросток ощерился.

– Это ведь не запрещено по закону – сшибать башли? Или как?

– Меня интересует тот говнюк, а как кто шустрит, мне по барабану. Я хочу только вычислить мерзавца, купившего у вас газовый баллончик.

Подросток издал свистящий звук, превратившийся в сдержанный смешок.

– Како сказал, что он док, но, говорю вам, друган вечно ходит обкуренный.

– Хави, мать твою! – Продавец расхрабрился и начал подниматься, но Морантес облокотился здоровой рукой о прилавок и бросил сквозь зубы: «Сядь». Себаштиану выждал пару мгновений. Скинхед поперхнулся и уселся на прежнее место.

– Почему врач?

Подросток криво усмехнулся:

– Како пьет какие-то таблетки, хрен их знает какие, и коробочка лежала на виду. При этом он тянул косячок. Тот чел сказал, что Како так не должен делать, это, мол, уменьшает лечебное действие лекарства, или нечто вроде. Дело в том, что он болтал на той же фене, что и народ из соцзащиты. Ну, знаешь, сучок, вставлял такие невозможные словечки. Понимаешь? По крайней мере так мне Како сказал. Но он почти всегда под кайфом, – повторил он.

– Невозможные слова? Ты имеешь в виду состав лекарства или описание болезни?

– Блин, да не знаю я, дядя. У Како редкая болячка с названием, какое фиг выговоришь. Атот хлыщ точно знал, что к чему. Потому Како и сказал, что он док.

– Здесь у вас осталась хоть одна коробочка из-под лекарства Како? – спросил Себаштиану.

Подросток покачал головой, вытащил черную сигару и прикурил ее. Захлопнув зажигалку «Зиппо» отработанным движением, он прибрал ее в задний карман джинсов.

– У Како есть семья? – поинтересовался Морантес.

Бритоголовый продавец вступил в разговор:

– Послушай, дядя. Како в полном порядке. Здесь у него никого нет. Говорят, его семья из Сарагосы, но я никого не знаю. Время от времени он тут работает, и мы ему платим по чуть-чуть. Ловите своих чудаков и оставьте людей в покое.

Морантес замер на мгновение, затем резко выпрямился.

– Ладно, – протянул он со вздохом и бросил на прилавок визитную карточку. – Если Како тут объявится, тотчас дай знать. Если вдруг выяснится, что он вернулся, а ты не позвонил…

Морантес повернулся к выходу и был остановлен вопросом бритоголового продавца:

– Тот мужик, кого ты ищешь. Что он сделал?

– Рассердил меня, – ответил Морантес, открывая дверь на улицу.

В квартиру позвонили около пяти вечера. Когда Себаштиану открыл массивную деревянную входную дверь, его ожидал сюрприз.

– Черт побери! – воскликнул он. – Я совершенно забыл про модем.

Перед ним стояла молодая парочка из компьютерного магазина.

– Нет же, мы не из-за этого пришли, – сказал юноша. – Я нарыл еще информацию о списках игроков, а так как магазин тут рядом… – Он не закончил фразу. – Мы встретили Бенито в парадном, и он сказал, на каком вы этаже.

– Проходите, – сказал Себаштиану, немало удивленный. Он отступил от двери и сделал приглашающий жест. – Очень вам признателен, что не сочли за труд зайти.

Молодые люди вошли, юноша произвел раскопки в кармане куртки и выудил измятый лист бумаги, старательно расправил и вручил Себаштиану. Давид носил длинные волосы – намного длиннее, чем у невесты, – покрашенные в светлый цвет (хотя под шерстяной шапочкой, как показалось Себаштиану, мелькнул другой, контрастный, оттенок), и серьгу в левом ухе. Парень щеголял в мешковатой одежде в соответствии с молодежной модой (или, во «сяком случае, модой, навязанной сериалами): приспущенных штанах, цветной футболке, джинсовой куртке и шерстяной шапке. Давид был среднего роста, худой и болезненно-бледный, как все коренные мадридцы на исходе зимы. Роса, стриженная гораздо короче, и тоже блондинка, была упакована в умопомрачительно узкие джинсы, кроссовки и черный толстый жакет.

Себаштиану проводил ребят в гостиную и предложил им выпить.

– Нет, спасибо, – отказался Давид. Он с любопытством изучал комнату. В конце концов его взгляд задержался на предмете воистину примечательном. – Красивая доска.

Себаштиану, в свою очередь, посмотрел на большую шахматную доску, покоившуюся на деревянном столике посередине гостиной, на полпути к высокому окну, выходившему на улицу. Шахматные фигуры, искусно вырезанные из слоновой кости и черного дерева, были расставлены в позиции, отражавшей какую-то давнюю незаконченную партию.

– Тебе нравятся шахматы?

– Ух! Он целый день сидит в Интернете – играет, – ответила Роса.

Давид поморщился и с видом великомученика возвел глаза к небу, после чего пояснил:

– Я так и не продвинулся дальше обыкновенного любителя. А вы?

– Я очень давно не играл, – признался Себаштиану. Но тогда ты, вероятно, слышал об Иване Польскаяне.

– Ну конечно! – вскричал Давид, на сей раз опередив подружку. – Он лучший игрок в мире.

– Я встречался с ним на прошлой неделе. Занятный человек.

– Серьезно? И какой он?

Себаштиану рассмеялся:

– Из породы настоящих гениев. Он смотрит на тебя с непроницаемым выражением, так, словно просчитывает каждое твое движение. Это немного пугает. Если представится возможность, как-нибудь я тебя с ним познакомлю.

Роса толкнула локтем своего друга.

– Ах да, у меня вчера выдался свободный вечер, и я побродил по Интернету. И нашел вот это имя, – объяснил Давид, указывая на листок в руке у Себаштиану.

Португалец покосился на бумажку, где было написано: «Госпиталь "Рамон-и-Кахаль"», а сразу вслед за названием «Эмилиано дель Кампо» – имя знаменитого психиатра, члена общества «Друзья Кембриджа». Он изумленно поднял голову.

– Мне известно и имя, и название. Какое отношение они имеют к Хуану?

– Больница и врач, исключивший парня из черных списков. – без обиняков заявил Давид.

Себаштиану вздернул бровь.

– Эта информация размещена в Интернете?

– Она не всякому доступна, – ответил Давид. – Надо знать, как до нее добраться. Кроме того, мне помогли знакомые ребята-компьютерщики. Они занимаются хакерством просто так, из интереса.

– Да ладно, ты же сам все сделал, – встряла Роса. Давид покраснел.

Себаштиану еще раз недоверчиво прочел записи и глубоко вздохнул. У него тотчас появилось множество вопросов, например, почему доктор утаил от него, что лечил Хуана Аласену? Если оглянуться назад, то определенная логика во всем этом была. Госпиталь «Рамон-и-Кахаль» являлся одним из двух государственных центров автономии, специализировавшихся на лечении лудомании, а на плечи дель Кампо, как заведующего отделением клинической психиатрии, ложилась основная ответственность в решении дальнейшей судьбы Хуана Аласены. Но Себаштиану не находил объяснения, почему «друг Кембриджа» не упомянул о своей причастности к делу Хуана. Разве что больного лечил кто-то из ассистентов доктора, и сам он ни о чем не ведал из-за неукоснительного соблюдения коллегой врачебной тайны. Последнее, впрочем, представлялось маловероятным, поскольку его подпись стояла в заключении.

– Послушайте, вы что-то расследуете? – спросил Давид.

– Точно, – подтвердил Себаштиану. – Сотрудничаю с полицией в связи с одним делом.

– Вот так номер, – пробормотал юноша. – О чем речь?

– Мне жаль, но я не могу тебе рассказать. Однако могу тебя заверить, что ты помог мне больше, чем думаешь. И я должен тебе модем, – сказал Себаштиану, поднимаясь.

– Не надо, – ответил Давид, вскинув руки протестующим местом. – Честно.

– Ну нет. Договор есть договор. Ты хорошо поработал и заслужил модем. Это будет справедливо.

Себаштиану разыскал портмоне и отсчитал сумму, запрошенную за модем («недорогой, но из приличных», по выражению Давида), и отдал парню банкноты. Юноша спрятал деньги в обтрепанный бумажник и пообещал отдать чек, как только они снова увидятся.

– Я заброшу тебе ноутбук, чтобы ты установил мне на него все, что нужно, – пообещал Себаштиану. – Что касается компьютеров, то я образец беспомощности.

– Если понадобится что-нибудь для расследования, может, я помогу.

– Какой кретин! – вспыхнула Роса, стукнув парня по плечу. – Как ты поможешь?

– Давид раздобыл очень важные для расследования факты, – поспешил вмешаться Себаштиану. Юноша с обидой покосился на подругу. – Более того, твой интернет-поиск магазинов, где торгуют контрабандными газовыми баллончиками, тоже принес хорошие результаты. Учитывая твой кпд, я без колебаний обращусь к тебе, если мне потребуется информация, – пообещал Португалец.

Ребята ушли, и Себаштиану услышал, как на лестничной площадке Давид набросился на подружку с упреками. «Ты зануда», – сказал он ей. «Ага, но ты меня любишь», – ответила она. У профессора сложилось впечатление, будто девушка вертит Давидом как хочет и намного его взрослее. Парень крепко сидел на крючке.

Себаштиану вернулся в гостиную и продолжил знакомство с отчетами судмедэкспертов. Затем он позвонил дону Клаудио.

– Мне нужно у вас уточнить некоторые факты. Вы знали, что Хуан был пациентом доктора Эмилиано дель Кампо?

– Конечно. Эмилиано – наш близкий друг, и он лично побеспокоился о моем сыне. Что-то не так?

– Нет. Меня только удивило, что доктор скрыл от нас эти сведения.

– Понимаю, – промолвил дон Клаудио. В его голосе сквозила печаль. – Мой сын пытался противостоять болезни, словно она была ниспосланным ему испытанием. Он попросил меня связать его с Эмилиано, но на встречу решил идти один. Хуан обладал множеством недостатков, но в тяжелые минуты проявлял большое мужество и самообладание. И он, наверное, не хотел огласки, поскольку думал, что руководство в НРЦ вряд ли посмотрит сквозь пальцы на его… – он запнулся, подбирая более мягкое выражение, – состояние. Это важно для следствия?

– Не знаю, дон Клаудио. Любые факты имеют значение.

Они еще немного поговорили, и Португалец повесил трубку, расстроенный, что очень многие, оказывается, были в курсе дела, в то время как до него столь деликатная информация дошла с опозданием.

Через полчаса профессор встречал гостей. Поздоровавшись, друзья сразу направились в гостиную вслед за Себаштиану. Беатрис тащила, прижимая к груди, картонную коробку, набитую папками и бумагами. Судя по тому, как молодая женщина наклонялась назад, чтобы сохранить равновесие, коробка была очень тяжелой, однако дама не отдала ценную поклажу Себаштиану, когда тот предложил помощь. Морантес здоровой рукой держал блюдо с майоркинскими пирожками.

– Вкусные, – сообщил он, отдавая Португальцу блюдо. – Пирожки – это идея Беа.

– Неужели? Как кстати.

В гостиной два кресла и бежевый диван располагались вокруг стеклянного стола, где, как на витрине, лежали самоцветы, переливаясь радужными оттенками. Среди камней выделялся один: ярко-синий, почти что цвета электрик, покрытый небольшими наростами, он был величиной с помело средних размеров и весил целый кинтал. Из этой комнаты полукруглый арочный проем вел в столовую, все пространство которой практически полностью занимали громадный стол красного дерева и восемь английских стульев. Себаштиану предполагал, что их английское происхождение явилось следствием пылкого увлечения матери викторианской мебелью; впрочем, она восхищалась любым куском дерева, привезенным с Британских островов. После переезда в Мадрид мать стала владелицей одного из первых антикварных магазинчиков на улице Листа в квартале Саламанка. Себаштиану смутно помнил историю приобретения лавки меньше чем за миллион песет: чем дальше, тем больше предание обрастало мелкими подробностями, и ему с трудом удавалось уследить за всеми хитросплетениями сюжета. Он так и не узнал, по какой причине мать вдруг продала магазин, отказавшись от процветающего предприятия – маленького подвальчика, полного грез.

У стола с фланга стоял массивный старинный комод, где обычно хранилось столовое белье. Дальнюю стену закрывал гобелен, родной брат того, что красовался в прихожей (безупречные римляне в сандалиях, тощие собаки и виноград), там же находилась и пара полок с серебром, потемневшим от времени, несмотря на старания дочери Бенито.

Накрыв стол красного дерева скатертью, Себаштиану попросил Беатрис поставить коробку с краю, рядом с его ноутбуком и стопкой тетрадей, купленных утром. Беатрис осторожно опустила коробку на стол и правой рукой поправила непослушную прядь, выбившуюся из косички. Молодая женщина была почти без макияжа и одета в удобные джинсы.

– Беа в курсе утренних событий, – заметил Морантес, подразумевая информацию, полученную в магазине в Хетафе.

– Я отдала приказ о задержании этого Како, – сказала Беатрис. – Зная кличку и учитывая его прежние судимости за употребление наркоты, найти его досье в нашей компьютерной базе оказалось нетрудно. Он действительно сейчас в Марокко. Его выезд зарегистрирован на таможне. Как только он ступит на испанскую территорию, мы возьмем его за шкирку и притащим в Мадрид.

Себаштиану кивнул и сказал:

– Мне уже приходило в голову раньше, что убийца, возможно, врач. Похоже, так считает и наш Како. Если гипотеза подтвердится, мы однозначно продвинемся вперед в расследовании. С другой стороны, нас могут заманивать в тупик с помощью ложных улик. Соответствует, – он сделал небольшую паузу и продолжил не без ехидства, – портрету вашего таинственного подозреваемого?

– Боюсь, что нет.

Беатрис сняла пиджак, оставшись в броском облегающем бордовом свитерке, явно предназначенном для того, чтобы доводить мужчин до инфаркта, и начала выгружать содержимое из коробки. Морантес уселся справа от младшего инспектора, а Себаштиану прислонился к громоздкому комоду с ящиками, занимавшему левую стену в столовой.

– Как я тебе говорила, – начала Беатрис, – существует некто, у кого есть все основания ненавидеть Мартинеса, но, к несчастью, он не может быть тем серийным убийцей, которого мы ищем. Одним словом, я оказалась в затруднении. Позволь, я расскажу, как Мартинес провел предпоследний вечер своей жизни. За день до смерти наш толстяк адвокат организовал фуршет у себя дома, пригласив теплую компанию сослуживцев: директоров и адвокатов фирмы, консультантов, секретаршу, парня из технического бюро и так далее. Мартинес пользовался любым предлогом, чтобы закатить вечеринку. Всего прием почтили присутствием восемнадцать человек, в том числе и некий тип по имени Хакобо Рос.

Пуэрто покопалась в своей картотеке и вытащила тоненькую голубую папку. Открыв ее, Беатрис зачитала следующую характеристику:

– Хакобо Рос, двадцать девять лет, делопроизводитель из команды Хулио Мартинеса. Бросил изучать адвокатуру на первом курсе и фактически работает или работал мальчиком на побегушках в отделе несчастного покойника: приводил в порядок архивы, помогал понемногу мэтрам на стадии предварительного расследования, рассылал извещения. Рос, не обладая выдающимися способностями, попал в известную адвокатскую контору по протекции (чей-то влиятельный папа был в долгу у другого влиятельного папы и так далее) и выполнял несущественные поручения. Примечательной чертой Роса, на которую нельзя не обратить внимания, поскольку она вписывается в общую картину как по заказу, является его избыточный вес: он весит сто пятьдесят килограммов, и писаным красавцем его точно не назовешь.

Беатрис продолжила, сверившись с записями:

– В юности он женился на землячке, недавно развелся, детей в браке не было. На самом деле жена его бросила – будто бы он не удовлетворял ее сексуально, чем лично я нисколько не удивлена, учитывая все вышеизложенное.

Беатрис перевела дух и ринулась дальше:

– Коллеги сообщили нам, что он терпеть не мог Мартинеса, и сей факт подтвердил судебный врач, психолог, беседовавший с Росом. По свидетельству врача, Рос страдает тяжелой формой паранойи, нашедшей выражение в лютой ненависти к шефу. Со временем направленная злоба достигла таких масштабов, что буквально сделалась смыслом его существования. Мартинес был живым примером того, кем Росу стать не светило: обаятельного, успешного, богатого баловня судьбы. К тому же Мартинес прослыл ловеласом, хотя оба они отличались непомерной тучностью. Вспомните, что Мартинес по классификации Данте – чревоугодник, но он был чревоугодником респектабельным, общительным и состоятельным, что привлекает определенный тип женщин. Идем далее: поводом для празднования послужило успешное завершение особо выгодной сделки, и Мартинес не поскупился на выпивку, угощая своих гостей. Лучшие вина, текила, виски – всего вволю и в свой черед. Мартинес имел основания радоваться: как лицу, ответственному за выполнение контракта, ему полагался сладкий кусок в виде комиссионных по итогам сделки. Но адвокат допустил непростительную оплошность, в конечном счете ставшую причиной его смерти. Он забавы ради выставил Роса посмешищем перед сослуживцами. По рассказам свидетелей, Мартинес жестоко высмеял подчиненного, что тому совсем не понравилось.

Себаштиану следил за повествованием, не понимая, к чему клонит Беатрис: Рос – серийный убийца? Невозможно.

– На следующий вечер перед виллой Мартинеса остановилась машина, и из нее вышел человек. Вероятнее всего, он и прикончил затем адвоката. Гость позвонил в дверь и вошел в дом, не встретив никакого противодействия со стороны жертвы. Если это был Рос, Мартинес впустил бы его без колебаний. Началась драка, и чем она закончилась, мы знаем. Я избавлю вас от подробностей, но следы Роса обнаружены повсюду.

– И что тут странного? – не утерпел Себаштиану. – Он гостил в доме накануне.

– Верно, – согласилась Беатрис. – Но я имею в виду не отпечатки пальцев, учитывая, что наш убийца обычно надевает резиновые перчатки. В отчете, который я тебе давала, этот факт не упоминается. На полу мы нашли клок волос, по всем признакам вырванный из головы нападавшего в пылу яростной борьбы. По заключению экспертов прядь волос выдрана из шевелюры Роса. Судмедэкспертиза показала, что под ногтями Мартинеса находились частицы эпидермиса и они генетически соответствуют пробам, взятым с кожи Роса. Тщательный анализ ДНК также подтвердил, что моча, обнаруженная на унитазе – а заметим в скобках, по словам горничной, туалет был тщательно вымыт утром, – принадлежала Росу.

Беатрис замолчала. Ее сообщение повергло Себаштиану в полное недоумение. Переварив услышанное, Португалец разжал скрещенные руки, снялся с места на краю комода и опустился на стул. Получалось, убийца – Рос, однако…

– А остальные эпизоды?

Беатрис откинулась на спинку стула.

– В этом главная проблема. В день смерти Ванессы Побласьон Рос находился в Севилье. А в ночь похищения Аласены он навещал родителей, которые живут в провинции. Его алиби в обоих случаях подтверждено показаниями многих свидетелей. Возможно, у него есть сообщник, или свидетели лгут.

– А Данте? «Предсмертные» записки? И гипотетический врач, купивший газовый баллончик? Вряд ли это Рос.

– Я тоже так считаю, – сказала Беатрис. – Если бы не ты и установленные тобой факты, Рос давно загорал бы в камере.

Все вещественные доказательства, изъятые на месте происшествия, по заключениям судебных медиков и экспертов, обличают его. Нашего таинственного убийцу.

– У меня есть еще новости, – обрадовал друзей Себаштиану. – За неделю до смерти Хуан Аласена был исключен из реестра лудоманов с разрешения врача из госпиталя «Рамон-и-Кахаль».

– «Рамон-и-Кахаль»? – вскинулась Беатрис.

Себаштиану нахмурился.

– Что тебя удивляет?

– Продолжай, я тебе потом объясню, – сказала Беатрис.

– Итак, упомянутое разрешение подписал заведующий психиатрическим отделением доктор Эмилиано дель Кампо.

– Кто он такой? – спросила Беатрис.

Себаштиану вкратце изложил биографию достойного члена общества «Друзья Кембриджа».

– Я поговорю с доктором завтра утром. Он был близким другом моего отца. Более того, я недавно с ним виделся.

– О, неужели? – встрепенулся Морантес.

Себаштиану пожал плечами. Он лаконично сообщил об отношениях, связывавших доктора дель Кампо с дядей Орасио Патакиолой, и о разговоре, состоявшемся на заседании общества на улице Баркильо.

– У меня нет его телефона, – закончил он, – но утром я смогу его раздобыть.

Мысленно он сделал пометку, что должен завтра позвонить дяде Орасио. Беатрис достала из сумочки шариковую ручку и записала что-то в блокноте. Себаштиану покоробило, что имя авторитетного врача фигурирует теперь в записной книжке младшего инспектора полиции, но что поделаешь. Беатрис взглянула на часы и отметила в начале страницы дату и время.

– Это действительно любопытно, – пояснила она. – Я бы хотела побеседовать с твоим другом дель Кампо и узнать, подписывал ли он лично реабилитацию Аласены. Возможно, мы напали на след. Послушайте, тема врачей и больниц всплывает ведь не в первый раз, а уже в третий, – сказала она с удовлетворенным видом. Она дождалась реакции своих коллег и, насладившись затянувшейся паузой в полной мере, продолжила: – Помните, в гостях у Морантеса вы завели речь о первом круге, сказав, что жертвой мог стать новорожденный? Я навела справки и выяснила, что несколько месяцев назад в мусорном контейнере больницы обнаружили труп младенца. Детективы нашли грязный клочок бумаги, пришпиленный к одеялу, в которое был завернут ребенок. Но поскольку эта смерть шла первой в ряду, то вещественное доказательство осело в архивах. А так как мы лишний раз стараемся не распространяться о записках, то следственная бригада не усмотрела никакой связи своего послания с нашими. Нам ничего не сообщили и вспомнили о нем, когда я пустилась на поиски и обратилась с вопросами в другие опергруппы. Бюрократия.

Беатрис передала Себаштиану фотокопию записки.

«Если то, что тебя окружает, мало похоже на то, о чем ты мечтаешь, нет смысла приходить в этот мир. Ты еще не согрешил, но твои хрупкие плечики уже отягощены, словно неподъемным ярмом, скверным наследием предков. Ты еще не согрешил, но твое будущее уже исполнено страданием, тщетными усилиями и бессмысленной работой. Ты еще не согрешил, но твоя судьба уже написана. Зачем жить, если жить невозможно?»

Заведомо зная ответ, Себаштиану все же уточнил, где нашли младенца. В госпитале «Рамон-и-Кахаль»? Беатрис улыбнулась: «Награда рыцарю».

– Дамы и господа, следующий шаг совершенно очевиден. Мы должны нанести визит в эту знаменитую клинику, и как можно скорее, – нараспев протянул Морантес.

Себаштиану выразил согласие, и они договорились встретиться утром у входа в больницу. Детективы собирались начать с разговора с заведующим, а дальше, возможно, удалось бы размотать «медицинскую ниточку», как окрестил ее Морантес.

* * *

Около семи вечера Себаштиану отправился на кухню за пивом. Шагая по длинному коридору, он воспользовался моментом, чтобы упорядочить свои мысли и хоть немного разобраться в этой головоломке. Если Рос убил Мартинеса, кто же тогда убил остальных? И кем был таинственный врач из лавки ультраправого толка в Хетафе? Госпиталь «Рамон-и-Кахаль» все больше выдвигается на первый план.

Из холодильника Португалец достал три бутылки пива «Хейнекен» и поставил на поднос вместе с высокими пивными бокалами. Добавив к пиву коробочку арахиса и картофельные чипсы, Себаштиану двинулся в сторону столовой, стараясь не опрокинуть поднос.

Профессор вошел в комнату и поставил закуску на стол красного дерева. Подавая пиво, он спросил:

– Рос страдает диабетом?

Ему вспомнился осколок ампулы инсулина со стоянки у казино.

– Хороший вопрос, – заметила Беатрис, – и ответ утвердительный. Как я говорила, все улики указывают на нашего тучного, больного гипергликемией сеньора Роса.

– Если убийцы – разные люди, получается, что все больны диабетом. И оставляют одинаковые «предсмертные» записки на месте преступления. И следуют аналогичному сценарию, прописанному в «Божественной комедии». Но такого быть не может, если только они не вездесущи, – подытожил Морантес.

Себаштиану откупорил бутылки и подвинул пиво и бокалы гостям.

– Беатрис, по-твоему, у Роса хватит ума сплести столь затейливую и чудовищную интригу?

Младший инспектор сделала неопределенный жест, словно говорила: «Рос туповат, но и не такие чудеса случались». Себаштиану пригладил волосы и на мгновение крепко зажмурился.

– Возможно, что убийцы разные, – медленно проговорила Беатрис. – Ролевая игра?

– Или заговор «Союза диабетиков»? – Морантес закатил глаза. – Лично меня живо интересует, как ты разузнал о больнице и враче?

– Из Интернета с помощью симпатичной парочки влюбленных из местного магазина, торгующего компьютерами. Только не спрашивай, как я с ними поладил и как познакомился.

– Стоило бы побеседовать с ними, хотя бы просто так, из любопытства, – заявил Морантес. – Где находится магазин?

– На противоположной стороне площади. Юношу, который стоит за прилавком, зовут Давид.

– Чудесно. Ты пока приготовь что-нибудь поесть. Я скоро вернусь.

– Эй, Морантес, не вспугни мне ребят.

Морантес посмотрел на Португальца с невинным выражением лица.

– Moi?

Морантес действительно не задержался и вернулся в сопровождении юной парочки. Ребята вошли в квартиру, еще не до конца оправившись от изумления, и Себаштиану без труда представил, какую историю они расскажут друзьям. Зная Морантеса, он не сомневался, что тот предъявил молодым людям удостоверение сотрудника спецслужбы.

За то короткое время, что они провели наедине, Беатрис и Себаштиану успели систематизировать информацию, нахохлившуюся в их распоряжении: заключения экспертов, «предсмертные» записки, показания свидетелей, фотографии и видеосъемка (мест преступления, выявленных следов и вещественных доказательств), сделанные опергруппами. Себаштиану предпочитал по возможности сосредоточиться на составлении психологического портрета преступника. Также ему хотелось уяснить, почему убийца выбрал в качестве сценария именно «Божественную комедию».

На кухне они с Беатрис приготовили скромный ужин: горячие бутерброды, салат из помидоров с сыром моцарелла, сыр и паштет, купленные Марией, дочерью привратника.

– О чем ты думаешь? – спросила Беатрис.

– О врачах и больницах, – ответил Себаштиану.

– Завтра разберемся.

– Привет, молодые люди, – встретил Себаштиану Давида и Росу, открывая им дверь. Он доброжелательно им улыбнулся, чтобы успокоить, хотя ребята не казались особенно встревоженными. Напротив, Давид застенчиво улыбался, а Роса держалась, как обычно, надменно и сдержанно. Себаштиану проводил их в гостиную, и они автоматически заняли те же места, где сидели днем.

– Хочу вас представить младшему инспектору Пуэрто, – сообщил Морантес. – Она ведет следствие, о котором я вам толковал, и у нее есть к вам вопросы. Не волнуйтесь и отвечайте как на духу.

Беатрис подошла к ребятам и уселась на подлокотник дивана. Себаштиану подумал, что будь его мать жива, она не удержалась бы от замечания.

– Итак, рассказывайте.

Давид, часто прерываемый репликами Росы, говорил долго и сумбурно. Изъясняясь короткими и туманными фразами, он поведал о пари с Себаштиану и о том, как бросил клич о помощи друзьям-хакерам в Сети, как блуждал по виртуальному пространству и нашел в результате искомую фамилию психиатра. Ребята признались, что побывали на нескольких частных серверах, взломав систему защиты, но тут уж ничего не поделаешь – из песни слов не выкинешь. Наконец Давид иссяк и сказал, пожимая плечами:

– Вот и все.

– А вы знаете, что компьютерное пиратство считается преступлением? – Беатрис уставилась на них не мигая, выдерживая паузу. Потом она сменила гнев на милость и предупредила, погрозив им пальцем: – Смотрите, не влипните, ясно?

Оба кивнули. Себаштиану заметил, что Давид слегка поперхнулся, но Роса по-прежнему смотрела с вызовом, чуть прищурившись и вздернув верхнюю губу. Португалец почувствовал, что девушка приготовилась дать отпор, и вмешался, желая избежать неприятной сцены.

– Ребятки, огромное вам спасибо за помощь. У нас впереди много работы, так что еще увидимся. – Он встал и проводил парочку к выходу.

На лестничной площадке Роса обернулась.

– Полицейская – очаровашка, – шепотом поделилась она. Себаштиану оставил ее наблюдения без ответа.

– Имей в виду, хоть эта штучка разозлилась, мы по-прежнему готовы помогать, – сказал Давид, стоя у лифта.

Португалец благодарно кивнул.

– У меня есть номер твоего мобильника. Если мне что-то понадобится, я позвоню. – Затем он показал назад через плечо большим пальцем и сказал, напутствуя: – И позаботься, чтобы мы все не угодили в каталажку.

Себаштиану вернулся в столовую и уселся за стол. Морантес разговаривал по телефону.

– Что тебе вздумалось пугать детишек? – упрекнул он Беатрис.

Женщина фыркнула и засмеялась:

– Профессура хорошая, легаши плохие.

Себаштиану ссутулился, и по лицу его скользнула гримаса боли.

– Спина ноет? – участливо спросила Беатрис.

Себаштиану покачал головой.

– Ерунда. Определенно, – продолжал он со вздохом, – я не отказался бы сегодня вечером проветриться. Я просидел взаперти несколько дней, и мне не мешает отвлечься. В газете я читал, будто в кафе «Централ» дают хороший джазовый концерт. Пойдешь?

Беатрис мягко улыбнулась, не размыкая губ, уголки сочного рта дрогнули.

– Конечно.

Морантес дал отбой и звучно хлопнул в ладоши.

– О чем речь? – вмешался он в разговор.

– О последнем трупе, – не моргнув глазом откликнулась Беатрис. – Продолжаем.

– Ладно, – согласился Морантес, хотя Себаштиану показалось, что на губах агента H PU, обозначилась ироническая ухмылка. – Обсудим за ужином, а то я умираю от голода.

– Пятый круг, – ровным тоном говорил Себаштиану, расставляя тарелки на столе. – Вспыльчивый цыган с бесконечным числом задержаний за плечами, «гневный», в терминологии Данте, причастный к миру наркобизнеса, умер, захлебнувшись грязью. Что вы обнаружили на месте преступления?

Беатрис перечислила по памяти:

– Прежде всего серебряную подкову с запиской. В принципе в Мадриде есть лавочки, где можно найти такого рода товар, но нам пока не повезло. Плюс отпечатки подошв и протекторов, прядь волос. Наверное, Гарсиа пытался сопротивляться. И ни одного свидетеля. Один наш человек в течение двух дней опрашивал жителей квартала, но там все как один слепые, глухие и страдают амнезией. Как обычно.

– С корнями? Я имею в виду волосы, разумеется, – уточнил Морантес.

Беатрис кивнула, и Себаштиану улыбнулся. Только волосы ничего не дают; без корней невозможно установить ни пол, ни даже возраст, а цвет, скорее, может сбить с толку, чем помочь, учитывая многообразие оттенков пигментации. Конечно, вероятность, что структура волос у двух разных людей совпадет, ничтожно мала, но без корня нельзя сделать полноценный анализ ДНК, а в суде неполная экспертиза не считается доказательством.

Себаштиану разложил по тарелкам бутерброды, салат и паштет и наполнил рюмки риохийским вином.

– Хорошо. Когда будет готов анализ проб ДНК?

Сравнение образцов ДНК из проб мочи, взятых с мест убийства Мартинеса и Хуана Аласены, с результатом анализа волос даст точный ответ на вопрос, совершил все три преступления один человек или убийц больше.

– Через несколько дней, не раньше. У криминалистов на руках материалы по делу, связанному с ЭТА, что относит его к числу наиболее приоритетных, – пояснила Беатрис. – С доказательствами, однозначно изобличающими Роса, придется подождать.

– А записка? – спросил Себаштиану.

– Как всегда, никаких отпечатков. На сей раз бумагу исследовали с помощью лазера. Зато мы нашли упаковку из-под перорального инсулина.

Коробка, по словам Беатрис, лежала посреди дороги, неподалеку от тела. Пероральный инсулин заменяет суспензию для инъекций. Очевидно, лекарство принимал убийца. Беатрис с усталым видом шлепнула на стол досье.

– Судя по всему, «предсмертная» записка отпечатана на том же принтере, что и прежние, шрифтом «курьер» размером в двенадцать пунктов. Не самый употребительный шрифт текстовых редакторов, по умолчанию чаще выставляются гарнитуры Times New Roman и Arial. Кое в чем нам повезло: убийца оставил отпечатки подошв на мягкой земле под кустом, который и уберег их от дождя. Так что мы установили даже обувную фирму и размер ноги – к лучшему или худшему, в зависимости от точки зрения.

– И? – не вытерпел Себаштиану.

– Следы не совпадают с теми, которые мы находили на месте других преступлений. Значит, еще один убийца?

Себаштиану вскочил и начал расхаживать по комнате. Он стиснул зубы и медленно выдохнул через нос.

– Мне кажется, мы должны изменить подход. Тут мы столкнулись с несколькими убийцами.

– Которые действуют весьма согласованно, – вставил Морантес. – Окончательным подтверждением станут результаты анализа ДНК из проб мочи.

– Я постараюсь ускорить дело, хотя в лаборатории завал, – пообещала Беатрис. – Скоро мы получим результаты.

Они немного помолчали, потом Морантес сказал:

– Лично мне кажется, ребята, что мы забегаем вперед. В соответствии с известной вам книгой следующей жертвой может стать член какой-нибудь секты. Каин действует с размахом и способен для большей наглядности наказать лидера этой самой секты. Что, невзирая на лица, было бы достойно уважения.

Себаштиану фыркнул и, сцепив руки на затылке, потянулся на стуле, так что захрустели шейные позвонки.

– Я просчитывал вероятности, и существует еще один вариант: мусульманин, – пояснил он. – Видите ли, хотя влияние ислама в средневековом обществе не проявлялось в явной форме, воздействие мусульманской культуры заметно сказывалось в интеллектуальной сфере и науке того времени. В таких областях, как математика, алгебра, тригонометрия, медицина и астрономия, триумфальный прорыв был совершен, когда начали переводить арабские тексты. С другой стороны, католическая церковь по разным причинам занимала непримиримую позицию по отношению к исламу, и Данте всем сердцем разделял эту точку зрения. В сущности, Данте испытывал глубочайшую неприязнь к чуждой религии не только потому, что она была далека от истинной и праведной веры. Главное, что она стала причиной нового раскола. Данте осуждал мусульманство за то, что верующие на Востоке отринули христианство, приняв учение Магомета. А его в средние века воспринимали как вероотступника. Не вдаваясь в подробности, Магомет питал глубокое почтение к личности Христа и считал его величайшим пророком. Однако когда в 610 году нашей эры Магомет начал проповедовать, римская церковь провозгласила его еретиком.

– И что из этого следует?

– Итак, первую ссылку на мир ислама в Аду мы встречаем в Песни VIII, посвященной пятому кругу. Данте и Вергилий достигают города Дита, за стенами которого «встают его мечети, багровея». Второе упоминание мы находим в Песни XXVIII, соответствующей восьмому кругу, где томятся Магомет и Али, его зять, претерпевая страшные муки: один – с распоротым туловищем, другой с раскроенным надвое черепом. Будь я на месте убийцы, я бы непременно обратил внимание на эти красноречивые указания. А мусульман в Мадриде предостаточно.

До конца вечера они обсуждали эту тему, снова и снова анализируя все факты и обнаруженные следы. Друзья поужинали, и в одиннадцать часов Морантес откланялся: ему надо было рано вставать, и он хотел выспаться. Беатрис и Себаштиану проводили его немного по пути в кафе «Централ».

Старик вышел на улицу и решительно направился к станции метро «Латина». Часы показывали больше одиннадцати вечера, и доминиканские шлюхи уже давно освободили его комнату. Но заслуженный отдых он сможет позволить себе только через несколько часов, не раньше. Сначала он должен досконально изучить обстановку в арабском иммиграционном центре, в квартале Чуэка, чтобы действовать наверняка и осуществить задуманное. 0,н не хотел ничего оставлять на волю случая, как полководец, готовившийся развернуть масштабную военную кампанию. Тысячу раз он все тщательно взвесил, продумал каждую деталь, просчитал любые вероятности. Сумасшедший? Старик не верил в безумие, он верил в судьбу. Кто может дать определение безумию? Кто задает исходные параметры? Общество? Врачи? Эти кровопийцы не имеют права его судить. Если только доктор, но тот не осуждал: доктор понимал его и ободрял. Да, отраженные лица разговаривали с ним, преследовали днем и ночью, но разве видения – признак безумия? Это были лики прошлого, и судьба велит избавиться от них. Его судьба. Его одержимость.

Старик шел быстрым шагом, окрыленный; его воодушевление проистекало из твердой решимости, которую он обрел после долгих сомнений. В метро старик юркнул в последний вагон и выбрал место подальше от немногочисленных попутчиков. Он искренне ненавидел метро: узкий тоннель в недрах земли. Подземный путь среди скважин и канализационных труб. Среди отбросов и нечистот. Здесь скверно пахло – спертым воздухом подземелья и тюрьмы. Состав затормозил на одной из станций, и в поезд вошли три человека: невероятно грязный араб, его жена и маленький ребенок. Женщина была необъятных габаритов и одета с ног до головы в черное – как в кинофильмах. Она вела ребенка, который крепко вцепился в ее руку. «Мать твою, только бы они сели в другом конце вагона, – мысленно вскричал он. – Туда, идите туда! Нет, Господи, только не это». Ребенок прыжком отскочил от матери и бегом кинулся в его сторону, плюхнувшись на сиденье напротив убийцы. Мальчишка хитро посмотрел ему в лицо и показал язык. Женщина приблизилась, пошатываясь из-за тряски вагона, и грузно опустилась рядом с убийцей, схватила ребенка и усадила к себе на колени. От нее несло какой-то дрянью. Убийца попытался деликатно отодвинуться подальше, чтобы телом не соприкасаться с теми двумя. И уперся в поручни, так как его место было последним в ряду. Мальчишка вновь высунул язык, и мать резко прикрикнула на безобразника на непостижимом языке.

Это произошло много лет назад. Убийца служил легионером в Сеуте и, как многие его товарищи, старался подзаработать на стороне, за мзду оказывая услуги местному населению. и проворачивая разные делишки, так или иначе связанные с контрабандой. Он разбирался с теми поселенцами с полуострова, кто наезжал на арабов, охранял одного состоятельного марокканца, когда возникала необходимость, и в результате денежки на веселую жизнь у него водились. Бесконечно долгие, тяжелые годы. Его ненависть к местным жителям возрастала по мере того, как месяц проходил за месяцем. Однажды ночью дело обернулось плохо. Он подрядился разгружать на рассвете партию гашиша на пляже Сеуты. Около быстроходного катера собралось не меньше дюжины человек: три его приятеля из легиона, полдюжины местных аборигенов и в числе прочего сброда неясного происхождения, как ему показалось, один испанец и парочка латиноамериканцев. Появление сторожевого катера привело к вооруженной стычке. Патруль выскочил из ночи внезапно, с прожекторами и громкоговорителями, выплевывавшими команды: четверо парней, честно исполнявших свои обязанности, против отряда головорезов, вооруженных до зубов. Через несколько минут пылающий, как костер, неуправляемый катер дрейфовал по течению, а члены экипажа были мертвы или умирали на палубе. Баркас с гашишем все-таки разгрузили, но арабы не усомнились ни на миг, что их предали легионеры. Когда наемная команда закончила работу, арабы открыли огонь. Старик оказался единственным, кто выжил. Его товарищи погибли, изрешеченные пулями контрабандистов. Он остался лежать на пляже, медленно истекая кровью, пока не прибыл наряд жандармов. Раненого арестовали и осудили за убийство, контрабанду, наркоторговлю и другие преступления: валяясь в горячечном бреду в госпитале, он признался во всем. Десять лет он гнил в вонючей тюрьме в Сеуте, окруженный маврами, которые вымещали на нем ненависть к испанским поселенцам. Каждую ночь старик вспоминал пытки и насилие и видел надвигавшиеся на него ухмылявшиеся рожи сокамерников. Вот так весело он проводил ночи и просыпался по утрам мокрый от пота.

Убийца старался не смотреть в темные окна перед собой. Совершенно ни к чему, чтобы рядом с его отражением опять возникли эти лица. Выходя из вагона и расставаясь с арабским семейством, он испытал облегчение. До станции «Кальяо» пришлось добираться с двумя пересадками, там он сошел с поезда и поднялся наверх, очутившись на Гран-Виа. Он двигался по внутренней стороне тротуара, обтирая фасады зданий и неуверенно озираясь. Мимо него проскочили две девушки, спешившие на свидание, и он обернулся, глядя им вслед. У девушки справа фигурка была получше, чем у подружки, и из-под куртки мелькала обтянутая платьем аппетитная попка. Через пару метров девушки остановились и нырнули в бар. На несколько мгновений улицу заполнила ритмичная современная музыка и вывела его из оцепенения, словно пробудив ото сна. Убийца возобновил свой путь. Он решительно тряхнул головой. Сосредоточенность. Ему нужно сосредоточиться. Нельзя отвлекаться на какие-то там юбки. Сегодня он ограничится изучением обстановки, но завтра наступит решающий день. Завтра он хладнокровно («с хирургической точностью», как выразился доктор) исполнит свою миссию, подбросит записку, и, возможно, жизнь начнется заново.

В это самое время в другой части города молодой профессор и его спутница входили в джаз-клуб. Кафе «Централ» находилось на площади Анхель, и с улицы сквозь широкие окна можно было различить круглые столики, окружавшие сцену. У входа большая афиша приглашала послушать квартет. Вечер стоял морозный, но в переполненном зале клуба, нагретом теплом тел и дыхания, было жарко, поэтому они не раздумывая сняли пальто у входа. Себаштиану порадовался, что вечером сообразил заказать столик по телефону. Им пришлось проталкиваться сквозь толпу в поисках официанта.

Группа, включавшая контрабас, фортепьяно и ударные, во главе с нью-йоркцем Бобом Сэндзом (саксофон и тенор) завела для разогрева первые такты песни «Все, что ты есть», медленную композицию, идеальную, чтобы размять пальцы. Себаштиану и Беатрис проследовали за официантом к свободному столику и уселись.

– Что будешь? – спросил Португалец. В конце концов он заказал два джин-тоника. – Я все время думаю о Каине, – начал он.

Беатрис приподняла брови.

– Ты что, никогда не отдыхаешь? – спросила она.

– Во время расследования – никогда. Я прекрасно знаю, что правило номер один – не принимать все слишком близко к сердцу и сохранять дистанцию, но я просыпаюсь каждую ночь с мыслью, что лишний час сна может стоить кому-то жизни.

Официант прервал беседу, подав напитки, а затем они некоторое время ни о чем не разговаривали, слушая саксофон. Себаштиану исподволь поглядывал на Беатрис, убеждаясь, что с каждой минутой она кажется ему все красивее. Ее привлекательность оттеняла и усиливала во много крат обволакивающая чувственность, устоять перед которой было невозможно. С рассеянным видом, обратившись к сцене, Беатрис помешивала указательным пальцем напиток в бокале, так что кубики льда позвякивали о стекло и пузырьки тоника, лопаясь, вскипали на поверхности. Потом женщина поднесла палец ко рту и облизала его. Она повернула голову неожиданно, и Себаштиану поспешил отвести взгляд. Когда он снова осмелился посмотреть на спутницу, она наблюдала за ним с затаенной улыбкой. То ли у Себаштиану разыгралось воображение, то ли приглушенный свет в кафе создавал такой эффект, но ему показалось, что глаза Беатрис блестели жарко и томно.

– Я давно хотела спросить тебя, еще после пресс-конференции…

Себаштиану жестом дал понять, что внимательно слушает.

– Отчего такая любовь к моему шефу?

Португалец изобразил покорность судьбе.

– Несколько лет назад Интерпол проводил расследование. Он приехал в Лондон как представитель правоохранительных органов заинтересованной страны в связи с делом, в котором я тоже участвовал. Речь шла об испанском гражданине, отличавшемся особой свирепостью: он поедал свои жертвы, а их головы хранил в холодильнике для сексуальных забав. В конечном итоге нам несказанно повезло: преступник совершил ошибку, и мы его поймали. И вот как-то раз я столкнулся с твоим шефом в доме одной из жертв. Он везде совал свой нос, запросто, как у себя дома. Его нисколько не волновало, что он следит на месте преступления. Он даже стряхивал пепел на пол. Я вышел из себя и добился, чтобы его отстранили отдела. Сомневаюсь, что ему это понравилось.

Брови Беатрис опять поползли вверх.

– Боже ты мой! – воскликнула она. – Уверена, ему это совсем не понравилось. Определенно я должна была рассказать ему о твоей теории.

Себаштиану прищурился и возмущенно фыркнул.

– А что ты хочешь? Он мой шеф, и если он разнюхает, то прощай моя карьера, – сказала она, оправдываясь. – Или арестует меня за неподчинение. Ты же знаешь повадки Гонсалеса.

Джаз-банд, отыграв первые композиции, медленные и лиричные, набрал обороты и перешел к более быстрым ритмам «Полночи» Телониуса Монка. Себаштиану оторвал взгляд от сцены и посмотрел изучающе на Беатрис: броский бордовый свитерок, большие карие глаза, кисти рук с длинными пальцами, скулы совершенных очертаний, изящный подбородок.

– У нас будут проблемы. Что ты ему сообщила?

– Почти все: о Данте, о том, что ты помог вначале с психологическими разработками…

– Вначале? – язвительно переспросил Себаштиану. Он поставил бокал на стол и наклонился к Беатрис. Женщина злорадно улыбнулась.

– Господи, все, то есть всю подноготную, я и не собиралась ему рассказывать. – Она рассмеялась. – Я не дура. Он подозревает, что ты тут вертишься вокруг этого дела, но считает, что мы не обращаем на тебя внимания. В настоящий момент он тебе не помеха.

– Если он сообразит, что к чему, он может стать очень назойливым.

Улыбка Беатрис пропала.

– Если он сообразит, мой дорогой профессор, он может стать хуже, чем назойливым.

Дверь бара открылась, впустив поток холодного воздуха и маленького человечка, утопавшего в зимнем пальто. Посетитель молча протиснулся к стойке и выбрал место за колонной, надежно спрятавшей его от взоров тех, кто сидел в зале. Он заказал виски со льдом и положил перчатки и шарф на стойку. Из кармана он достал платок и трубно высморкался.

Себаштиану было нелегко смотреть на нее, не отводя взора. Хотя женщина была на десяток лет младше, вокруг ее глаз уже появились первые намеки на морщинки. Беатрис часто смеялась, и улыбка озаряла ее лицо. Себаштиану не выдержал и отвел взгляд; давая себе передышку, он перенес внимание на квинтет.

– Я должна тебе кое в чем признаться, – сказала она.

– Давай.

– Я поинтересовалась твоим прошлым. Ты, наверное, удивишься, узнав, сколько информации о тебе выложено в Интернете.

– Все, что вывешено в Сети, гроша ломаного не стоит, – ответил Себаштиану.

– Есть источники получше.

– Какие же?

– Я позвонила одному приятелю в высоких сферах, и он снабдил меня твоим жизнеописанием. Включая фотографии вручения диплома.

– Тебя не смущает, что за мной наблюдают спецслужбы?

– Господи, нет! Это стандартное досье из архива Интерпола. Я проверила по компьютеру и нашла тебя. Не нужно быть Джеймсом Бондом, чтобы получить доступ к этим данным.

– Какое разочарование.

– Вот так вот. Впечатляющее досье. За границей ты знаменитость. Уважаемая персона в ФБР.

Себаштиану пожал плечами:

– Я сотрудничал с ними несколько лет назад, и они до сих пор меня приглашают, если дело касается Интерпола. Но на самом деле я обычный преподаватель университета без особых претензий.

– Не верю.

– Ну так поверь. Я читаю лекции, пишу книги и, если у Интерпола возникает необходимость, изучаю следственные материалы. Мне нравится слушать музыку, и я ненавижу телевизор. А другие источники?

– Морантес. Он твой верный друг. Более того, он любит тебя, как сына.

– Мы познакомились тысячу лет назад. Я тогда ненадолго приехал в Испанию, чтобы помочь поймать боевика ЭТА, развернувшего активную деятельность на юге. Я многим обязан Морантесу.

– Морантес рассказал мне о твоем отце, – вдруг выпалила Беатрис. – И его отношении, которое оставило неизгладимый след в твоей душе.

Себаштиану повернулся к ней.

– Извини, друг, – сказала она, увидев его выражение. – Я не знала, что тебе до сих пор больно вспоминать об этом.

Себаштиану уставился на кромку стола, наблюдая за пляшущими бликами света на бронзовом декоре. Музыка остановилась, и публика с воодушевлением зааплодировала. Он дождался, когда группа заиграла следующую мелодию.

– Моя мать покончила с собой, когда мне исполнилось всего двенадцать лет. Она не оставила записки, и отец никогда не касался этой темы, отказываясь ее обсуждать. Так что я не знаю, почему мама так поступила. Единственное, что я знаю точно, – это то, что она приняла большую дозу барбитуратов и…

Себаштиану говорил, не отрывая взгляда от сцены. Он поднес к губам бокал и сделал хороший глоток джина.

– В течение долгого времени это преследовало меня, не давало покоя. Я начал изучать психиатрию, сам не знаю зачем. Самоубийство очень сложно понять: чтобы его совершить, необходимо сочетание мужества и трусости. Слабость побуждает принять такое решение, но требуется сила воли, чтобы довести его до конца. Полагаю, что я осознал бессмысленность своей затеи, и вместо психиатрии занялся гуманитарными науками. Я не стремлюсь обвинить отца в ее смерти. Возможно, мать была больна, но он по крайней мере мог бы попытаться спасти ее. Психиатрия располагает методами лечения самоубийц. Также для меня непостижимо, почему он упорно не желал разговаривать со мной об этом. Я пришел к выводу, будто он что-то от меня скрывает. Нечто ужасное. Мне не суждено узнать.

Он сделал паузу.

– Я расспрашивал родственников. Он ни разу не показывал ее врачу. С тех пор отношения с отцом потеряли для меня смысл. Мне нечему было у него научиться: свет, который служит ориентиром всем детям, погас раньше времени. Даже если бы наши отношения возобновились, я просто не представляю, что это могло изменить. Возможно, я преувеличиваю, но мои чувства остались прежними.

Беатрис напряженно слушала его, подавшись вперед, так что их разделяло не больше двух пядей.

– Не мне судить… но это очень мрачный взгляд на вещи.

– Я стараюсь воспринимать мир таким, как он есть, и смотреть в будущее с оптимизмом. Что нелегко.

– Я тоже вижу много всякого дерьма на службе, – призналась она. – Но существуют люди, которые обязаны бороться и быть счастливыми. Я имею в виду нас, кто находится по ту сторону барьера.

– Какого барьера?

– Боли, насилия, преступления, несправедливости… Как угодно. Того худшего, что несут другие.

Себаштиану неопределенно повел плечами.

– Иногда я поступаю необдуманно. На самом деле все это давно пройденный этап.

Себаштиану почудилось, что Беатрис наклонилась к нему еще ближе, и он даже уловил приятный аромат шампуня, исходивший от волос, выбившихся из косы.

– Я могу спросить тебя еще кое о чем?

– Ты меня пугаешь.

– Ты был женат. – Она утверждала, а не спрашивала.

Себаштиану кивнул.

– Недолго. Не сошлись характерами. Наверное, это моя вина. Не знаю, я стараюсь об этом не вспоминать. Глупо все получилось.

– Лично мне ты кажешься человеком достаточно благоразумным, – заметила Беатрис.

– Благоразумный звучит как зануда. Я порой способен на безумства.

– Ты? Не поверю, пока не увижу своими глазами, – засмеялась она.

Себаштиану придвинулся к ней.

– Позволь, я покажу тебе прямо сейчас.

Португалец склонился к ее лицу, так что их носы соприкоснулись, и заглянул в глаза. Он прижался к губам женщины и скользнул языком в глубину рта. Полуприкрыв веки, он представил губы Беатрис и влажные блики на помаде.

– Эй, – она слегка отстранилась, – не уверена, что это уместно.

Себаштиану не отступил.

– Я обещал тебе безумство, помнишь? – И, взяв ее за подбородок, он снова поцеловал ее, и на сей раз поцелуй длился, пока хватало дыхания.

У Гарри Альвареса, репортера из журнала «Конфиденсиаль», сидевшего у стойки под прикрытием колонны, верхняя губа дернулась вверх в гримасе, которую едва ли можно было назвать улыбкой. И чихнул, оросив зеркальную поверхность стойки брызгами, так как подоспел с грязным платком только к концу действия. «Ну-ну», – подумал он, сползая с табурета и пробираясь к двери.

 

10 апреля, среда

В среду Себаштиану проснулся поздно. Из-за тяжелейшего похмелья голова гудела, словно колокол. Со стоном он выбрался из постели и первым делом выпил две таблетки аспирина, а потом отправился в ванную. Он пустил воду погорячее и долго простоял под душем, за это время успев тщательно побриться. Вскоре водные процедуры и анальгетики возымели должный эффект – из ванной Себаштиану вышел возродившимся. Чашка кофе, и он снова почувствует себя человеком. И не так уж много он выпил вчера. Или все-таки много?

Прошлым вечером они порядочно засиделись в кафе «Централ», рассказывая друг другу о себе, и не могли остановиться, напрочь забыв о преступлении, которое свело их. Себаштиану точно не помнил, сколько было времени, когда младший инспектор высадила его у подъезда, на прощание одарив поцелуем, который мог завести их дальше, но этого не случилось. Однако Португальцу показалось, что начинало светать, когда он открывал ключом подъезд. Они говорили обо всем: о своем детстве и жизни, о пережитых горестях и нелегком пути к успехам, о том, почему Беатрис пошла служить в полицию, и о неудачных романах Себаштиану, о Лондоне и Мадриде.

Себаштиану надел халат и взялся на кухне за приготовление кофе и тостов. Он взглянул на часы: десять тридцать. Он договорился встретиться с друзьями в госпитале «Рамон-и-Кахаль» в одиннадцать. До назначенного времени оставалось меньше часа. Занимаясь завтраком, он соединился по мобильному с дядей Орасио. Тот ответил после третьего звонка.

– Орасио, здравствуй. Это Себаштиану.

– Привет, Себаштиану. Как дела?

– Хорошо. Я звоню тебе по делу. Мне нужно связаться с Эмилиано дель Кампо. У тебя есть его телефон?

– Что-то случилось?

– Полагаю, ничего особенного. Получается, Хуан лечился в клинике «Рамон-и-Кахаль», в отделении дель Кампо, и мне хотелось бы перемолвиться с ним парой слов.

В трубке повисло молчание.

– Почему же Эмилиано ничего нам не сказал?

Орасио схватывал суть на лету.

– По словам его отца, Хуан хотел справиться со своим недугом самостоятельно. О болезни знали немногие и старались об этом не распространяться.

– Понятно. Я могу дать номер Эмилиано прямо сейчас или… Лучше мы тебя пригласим на чашечку кофе после обеда к нам. Посидим в тесном кругу и поговорим. Будет Иван, Альберто и я. Остальные сегодня не смогут прийти. К тому же и повидаемся.

– Идея мне нравится. Чем закончилась история с автографом Данте?

– Приходи вечером, и я расскажу, – со смешком заявил Орасио.

Себаштиану вышел из такси у входа в госпиталь, приехав минута в минуту. В регистратуре он спросил, на месте ли заведующий, и уселся в кресло лицом к двери в ожидании друзей. Возможно ли, что именно здесь работает Каин? Морантес считал такое предположение весьма вероятным: слишком много совпадений и фактов, указывавших в одном направлении. А агент НРЦ, по его собственным словам, не верил в случайности. С кресел в зале ожидания, находившихся справа от кафетерия, была хорошо видна надпись – известное изречение выдающегося ученого, чьим именем называлась клиника: «Каждый человек может стать, если захочет, скульптором своего собственного разума».

Вскоре появилась Беатрис – в джинсах, коричневатом пиджаке и с распущенными по плечам волосами. Себаштиану тотчас вспомнил их поцелуй прошлой ночью и ощутил неуверенность, не зная, как поведет себя молодая женщина.

Заметив его, младший инспектор расцвела улыбкой и направилась к нему. Чувство облегчения затопило его. Она остановилась напротив, подставила щеку и поздоровалась.

– А где Морантес? – спросил Себаштиану.

– Уехал в Кадис. Рано утром ему сообщили, что пограничники засекли Како, парня из лавки с пирсингом, видевшего врача. Он возвращается из Марокко на ferry.

– Хорошая новость, – улыбнулся Себаштиану.

Они двинулись по коридору в сторону дирекции, где их уже ждал заведующий клиникой, заранее предупрежденный Беатрис о визите. В приемной их встретила секретарша и немедленно проводила в кабинет шефа. Доктор Херонимо Алонсо, низкорослый и чудовищно толстый, с седыми волосами, венчавшими крупное квадратное лицо, отличался швейцарской деловитостью и прямотой. Он обогнул письменный стол и шагнул к посетителям с протянутой рукой и радушной улыбкой; от нее, впрочем, вскоре не осталось и следа.

– Слушаю вас, – начал он, переходя сразу к делу. – Чем могу вам помочь?

Себаштиану и Беатрис утонули в глубоких креслах из тисненой кожи. Заведующий положил сильные руки на крышку стола и выжидательно смотрел на молодых людей, переводя взгляд с одного на другую.

– У нас есть основания предполагать, что кто-то из сотрудников госпиталя мог совершить ряд особо жестоких убийств, – выпалила Беатрис на едином дыхании.

Брови заведующего подскочили вверх, словно на пружинах, и он ничего не ответил.

– Вы слышали разговоры о серии убийств в Мадриде?

Врач, подумав, кивнул:

– Да, это было на первых страницах газет. Три или четыре жертвы.

– В самом деле, – сказала Беатрис. – Несколько недель назад группа наших оперативников была здесь и расследовала смерть младенца. Помните?

– Да, конечно.

– Возможно, дела связаны между собой.

Заведующий нахмурился:

– Прошу вас, выражайтесь яснее. Чем я могу помочь вам?

– Мы проверяем версию, – пояснил Себаштиану. – Весьма вероятно, что убийца, которого мы ищем, получал информацию о своих жертвах в вашем центре. Судя по тому, как он выбирал их, это должен быть кто-то имеющий доступ к архивам, к историям болезни пациентов.

Херонимо Алонсо шумно вздохнул и откинулся на спинку кресла. Зазвонил телефон, и врач снял трубку.

– Не соединяйте меня, – отрезал он. – Нет слов, вы застали меня врасплох. Имейте в виду, что я полностью в вашем распоряжении.

Себаштиану покосился на Беатрис, которая легко наклонила голову в знак признательности.

– Примите мою благодарность. Нам нужен доступ к упомянутым архивам. Истории болезни компьютеризированы?

– Частично, – ответил заведующий. – Мы как раз занимаемся реорганизацией наших информационных систем, модернизируем их в духе времени. Часть архивов вбита в компьютерную базу данных, и некоторые отделения уже работают по новой системе, но вам лучше побеседовать с руководителем компьютерного отдела. Несомненно, разговор с ним принесет больше пользы, чем со мной.

– Нам хотелось бы встретиться с ним поскорее, – заметила Беатрис.

– Он у себя в кабинете. Я вас провожу, если у вас больше нет ко мне вопросов.

Беатрис встала.

– Я прошу вас ни с кем не обсуждать это дело, – предупредила она. – Слухи распространяются со скоростью ветра, а нам не хотелось бы сеять панику или раньше времени вспугнуть человека, который нам нужен.

Доктор Алонсо проводил детективов в административную часть госпиталя, расположенную на том же этаже; для этого им пришлось вновь пересечь приемный покой. Там находились хозяйственная часть, служба снабжения, специальная юридическая группа, кадровый отдел и сектор развития. В клинике царила обычная рабочая суета: в разных направлениях сновали санитары, врачи в белых халатах, медсестры, больные и их родственники.

Вместе они вошли в технический отдел через дверь из матового стекла, очутившись в помещении, тесно заставленном столами, где обитали небрежно одетые молодые люди, в поте лица трудившиеся над какими-то программами, – со стороны они выглядели сверхсложными.

– Консультанты из IBM, – пояснил заведующий. – Для такого типа задач обычно подряжают специализированные фирмы.

В конце зала еще одна дверь вела в кабинет руководителя подразделения. Заведующий постучал и зашел, не дожидаясь ответа, в комнатушку, которую занимал начальник информационного центра клиники. В кабинете стояли письменный стол, два стула, несколько картотечных шкафов и маленький круглый стол для совещаний. Хозяин, увидев на пороге заведующего, удивился и прервал работу на компьютере.

– Доктор Алонсо, – сказал он, – добрый день.

Заведующий представил детективов и объяснил причину их появления. Компьютерщик широко открыл глаза и воскликнул:

– Пресвятая Дева!

– Мы рассчитываем на вашу помощь и просим не разглашать подробности дела.

– Можете на меня положиться, – заверил он.

– Нам крайне важно узнать имена людей, имевших доступ к историям болезни конкретных пациентов, – сказал Себаштиану. – Это возможно?

– Простите, что прерываю, – вмешался доктор Алонсо. – Если в моем присутствии нет необходимости, я предпочел бы подождать вас у себя в кабинете. Такая большая клиника, как эта, требует постоянного внимания, и у меня назначено несколько встреч на утро. Как только закончите, сообщите мне, если сочтете нужным.

Заведующий попрощался, предварительно напомнив Мостасе (так звали начальника информационного центра – Хуан Гомес Мостаса), что от него ожидается всестороннее сотрудничество. Когда за доктором закрылась дверь, Мостаса пригласил гостей сесть.

– С чего начать? – И продолжал без всякой паузы: – В госпитале в самом разгаре процесс технической реорганизации. Обновляются и подключаются новые технологические системы, чтобы упорядочить всю инфраструктуру, от закупок и снабжения до выполнения внутренних нарядов, и, разумеется, компьютеризировать истории болезни пациентов. Я могу вам предложить что-нибудь? Воду, кофе?

Гости попросили воды. Погода как будто начинала меняться: по прогнозам метеорологов, весна была не за горами, и зимние холода последних дней должны были сойти на нет к концу недели. И правда, заметно потеплело; в сочетании с похмельем, отдававшимся болью в висках, это вызвало у Себаштиану нестерпимую жажду.

– Раньше медицинские истории болезни писали от руки на бумаге; они лежали у изножья кровати или в объемистых папках в центральном архиве. Нынешняя система базируется на использовании КПК вроде этого. – Он вытащил крошечный наладонник размером с записную книжку. Себаштиану знал эту модель. – Врач заносит в КП К сведения о пациенте, а также диагноз, назначенное лечение и другие необходимые данные. Вся эта информация поступает по беспроводной связи на центральный сервер, где архивируется. КПК постоянно подключен к серверу, так что врач может не только ввести в любой момент свои замечания, но и свериться с данными, находясь в каком угодно месте здания. Как видите, оптимизированы процессы поиска информации и выписки назначений, что идет только на пользу больному, не говоря уж об экономии времени врачей.

– Такая практика применяется во всей клинике?

Компьютерщик покачал головой.

– Мы находимся в стадии ее внедрения. Не так просто приучить сразу весь персонал к новой системе. Только представьте, сколько здесь работает врачей и медсестер. К тому же мы продолжаем испытание технической мощности.

– Как давно функционирует новая система?

– Три месяца. Мы планируем начать работу с полной нагрузкой не позднее чем через шесть месяцев, то есть к осени.

– Полагаю, существует система паролей, – перебил Себаштиану. – Насколько я понимаю, едва ли первый встречный может посмотреть информацию, хранящуюся на сервере.

– Именно так. У каждого пользователя свой код доступа.

– А эти коды регистрируются при каждом посещении?

Мостаса кивнул.

– На стандартном сервере при входе в систему и просмотре данных персональный логин регистрируется в специальном журнале посещений. При каждом посещении фиксируется дата, время, имя пользователя и номер карты пациента, к которой обращались. Так сделано, чтобы осуществлять внутренний контроль. Кроме того, мы обязаны соблюдать закон о защите персональных данных. Следовательно, информация совершенно секретная.

Беатрис вскинула брови.

– Что вы предпочитаете? Постановление судебного следователя или, может, вызовем доктора Алонсо?

Компьютерщик поднял руки, сдаваясь.

– Я отдаю себе отчет, насколько срочно и серьезно дело, о котором мы говорим. Но мне не хотелось бы совершить преступление, разгласив личную информацию, – заявил он.

– На этот счет будьте спокойны, – заверила его Беатрис. Мостаса недолго поколебался и в конце концов неохотно кивнул.

– С моего компьютера мы можем войти в систему. У меня есть универсальный доступ.

Себаштиану взял со стола стикер и написал два имени.

– Два пациента. Есть возможность задать поиск, чтобы найти того, кто просматривал обе истории болезни?

Мостаса взял желтый квадратик бумаги.

– Это займет некоторое время. И предупреждаю, что мы вынуждены ограничиться последними тремя месяцами, поскольку система новая, как я уже указывал.

– Давайте попробуем, – подбодрил его Себаштиану.

Компьютерщик набрал на клавиатуре имя Ванессы Побласьон и защелкал мышкой, выбирая опции программы. Все трое в полном молчании дожидались, пока программа загрузит базу данных и выполнит заданный поиск.

– Да, у нас содержится информация о пациентке с такой фамилией. А теперь поищем, – он сверился с записью на стикере, – сеньора Аласену. Проблема в том, чтобы найти общее в двух списках. В сущности, программа не предназначена для подобных задач, так что придется проделать эту операцию вручную, сопоставив итоговые списки. Вряд ли они окажутся очень длинными.

Компьютерщик замолчал, прикуривая сигарету.

– Я думала, что в клинике курение запрещено, – заметила Беатрис.

Мостаса пожал плечами и сказал, что иначе ему пришлось бы выскакивать на улицу каждые десять минут. Он старается ограничивать себя. Спустя мгновение заработал принтер.

– Вот два списка.

– Проверьте еще одно имя, пожалуйста, – попросил Себаштиану. – Хакобо Рос.

– Нашел, – сказал Мостаса, понажимав клавиши. – Отделение эндокринологии. Лечение ожирения. Вам распечатать историю болезни?

– Не стоит, – сказал Себаштиану. – Только перечень тех, кто интересовался его картой. Включая этот, всего три.

Они изучили распечатки, просмотрев около дюжины фамилий в поисках такой, которая встречалась бы во всех списках. Беатрис скользила пальцем по строчкам, пробегая имена и наконец указала на одно из них.

– Вот оно, – сказала она с удовлетворенным выражением лица. – Полный реестр просмотров всех историй болезней доктором… Луисом Монтаньей.

На улице Беатрис вынула мобильник и запросила информацию о входящих и исходящих звонках со стационарного и мобильного телефонов доктора Монтаньи. Она распорядилась собрать на него полное досье, включая адрес, данные из службы социальной защиты и сведения о предыдущих задержаниях (если таковые имелись), а затем связалась с Морантесом. «У нас есть еще один подозреваемый», – сообщила она. Беатрис кратко объяснила, как они его вычислили, после чего терпеливо ответила на вопросы, посыпавшиеся градом: да, у них есть перечень других историй болезни, куда заглядывал Монтанья, и Себаштиану хочет попробовать соотнести их с «Божественной комедией» – вдруг обнаружится что-то важное. Да, уже затребован ордер на обыск его дома, и за жилищем врача приказано установить скрытое наблюдение. Если у НРЦ был какой-то компромат на доктора, эти материалы, конечно, пригодились бы. В свою очередь, Mорантес отрапортовал, что Како еще не появлялся, и он задерживается в Кадисе до воскресенья, чтобы дождаться голубчика.

Беатрис подбросила Себаштиану до дома на площадь Олавиде и поехала на службу, пообещав позвонить позднее. Себаштиану довольно настойчиво приглашал ее поужинать с ним вечером, но она отказалась, сославшись на кучу накопившихся дел, от которых ломился ее рабочий стол.

Несколько часов Себаштиану потратил на анализ имевшихся фактов, перечитывая свои записи и прокручивая в голове возможные версии. Во второй половине дня, по дороге в штаб-квартиру общества «Друзья Кембриджа», он столкнулся с Давидом, пересекавшим площадь, – юноша спешил в компьютерный магазин.

– Прогуливаешь уроки, – укоризненно сказал Португалец. – Не хочу показаться ретроградом, но я преподаватель, и тут уж ничего не поделаешь.

– Ба! У меня полный порядок с оценками. И по средам у нас нет вечерних занятий. Я должен посидеть в Инете, чтобы сделать кое-какую работу для шахматного клуба, поэтому мне нужны компьютеры из магазина.

– Что за шахматный клуб?

Давид напустил на себя скромный вид.

– Я состою в городской команде по шахматам.

– Ты мне не рассказывал, – сказал Себаштиану. – Выходит, ты не просто любитель, но и достиг хорошего уровня.

– А то! Мы готовимся к городскому чемпионату, и, если наша команда выиграет, мы будем участвовать в чемпионате автономии. Если повезет, мы могли бы выйти на национальный турнир в этом году, – горделиво пояснил юноша.

– Послушай, у меня есть предложение. Я договорился выпить кофе с друзьями, которые тебе покажутся древними, как динозавры, но мне известно, что придет Иван Польскаян. Хочешь с ним познакомиться?

Маленькая награда за оказанную помощь, а кроме того, парнишка нравился Португальцу. Давид замер, потрясенный.

– Вы серьезно?

Дверь в мансарде на улице Баркильо открыла экономка. Не проронив ни слова, она провела визитеров в гостиную и возвестила об их появлении достойным членам общества сдержанным покашливанием.

– Входи, Себаштиану. Вижу, ты не один.

Орасио, Иван и Альберто пили кофе, удобно расположившись на диванах в гостиной. Оскар и Эмилиано дель Кампо отсутствовали, как было сказано – один поличным причинам, а другой вел прием в своей частной консультации.

– Мой юный друг, недавно очень меня выручивший, – объявил Себаштиану, заговорщически подмигнув пареньку. – Позвольте представить вам Давида, эксперта в области Интернета и страстного любителя шахмат.

– Ну надо же, – отреагировал Иван Польскаян.

– Воспользовавшись вашим приглашением на чашечку кофе, я взял на себя смелость позвать и Давида, чтобы познакомить с тобой, Иван. Надеюсь, ты ничего не имеешь против.

– Совершенно, – ответил шахматист, поднимаясь с места. Давид протянул ему руку и даже слегка поклонился.

– Очень приятно, – пробормотал он.

Иван взял юношу за плечо.

– Давай устроим тебе испытание, – сказал он. – Предлагаю тебе сыграть блиц.

Глаза у Давида стали как два блюдца. Он растерянно оглянулся на Себаштиану и дал увлечь себя в тот конец небольшой комнаты, где стоял шахматный стол.

– Давай проходи и садись, – сказал Орасио, обращаясь к Себаштиану. – Пользуясь тем, что ты здесь, я хотел бы пригласить тебя на презентацию моей книги в Доме студента в эту пятницу. Может, придешь?

– Конечно. Я не знал, что ты пишешь книги.

– Всего лишь несколько скромных соображений по экономике, достойных, по мнению редактора, книжного переплета.

– Трактат по экономике, одобренный министром и генеральным директором Банка Испании, – вмешался Альберто. – Не скромничай, дружище.

Орасио небрежно отмахнулся от него и вновь обратился к Себаштиану:

– Я почту за честь твое присутствие.

Племянник с улыбкой кивнул. После окончания Лондонской школы экономики Орасио Патакиола много лет проработал советником министра экономики Великобритании, стоял У истоков Европейского союза (тогда известного как Европейское сообщество) и усердно способствовал его становлению, выдерживая нелегкую борьбу на каждом этапе. Хорошо зная автора, Себаштиану не сомневался, что книга представляет огромный исторический интерес и заслуживает самых высоких похвал.

– Рассказывай, – велел Орасио, – как идут дела? Как твое расследование? Должен признаться, на последних собраниях нашего общества оно было главной темой обсуждений.

– Я вчера беседовал с доном Клаудио и ввел его в курс дела. Мы делаем успехи, но приходится признать, что все очень непросто. Впрочем, как обычно. Сюда я пришел, рассчитывая получить номер телефона дель Кампо, как мы условились утром. Хуан лечился в психиатрическом отделении госпиталя «Рамон-и-Кахаль», и мне хотелось бы расспросить о нем доктора.

Альберто подал ему чашку кофе.

– Орасио нам уже рассказал, что Эмилиано лечил Хуана. Почему он нам ничего не сказал?

Себаштиану пожал плечами и поведал им о желании Хуана скрыть факт своей болезни. На четвертушке листа бумаги Орасио написал номера телефонов дель Кампо – мобильного и рабочего, после чего любезно предложил Себаштиану свой аппарат, чтобы позвонить. Однако Себаштиану предпочел связаться с доктором позднее.

– Не знаю, насколько это важно, но в госпитале «Рамон-и-Кахаль» происходят странные вещи, которые наводят на размышления. Один из подозреваемых, – Португалец имел в виду Хакобо Роса, – также наблюдался там, но с другим диагнозом. Он лечился от ожирения. Некоторое время назад было зарегистрировано детоубийство, которое, вероятно, соотносится с первым кругом Ада. Труп младенца обнаружили в больнице. И в довершение один из врачей недавно интересовался компьютерными файлами с медицинскими историями болезни жертв.

Себаштиану не стал скрывать, каким образом они вышли на доктора Монтанью. Когда он закончил, Альберто спросил:

– Что ты думаешь об этом?

– Вполне возможно, что подозреваемый врач подыскивал жертвы через базу данных клиники. Хотя он лично не совершал убийства.

Себаштиану тяжело вздохнул, вспомнив Хакобо Роса. Португалец рассказал членам ученого общества и об уликах, имевшихся против Роса.

– Это раскрывало бы убийство одного круга, но никак не остальные. Со своей стороны, я предполагаю, что следующей жертвой может стать член мусульманской общины, в том числе и кто-то из служителей мечети.

Орасио с Альберто удовлетворенно переглянулись.

– Мы пришли к аналогичному выводу, – сказал итальянец. – Указания в Песнях VIII и XXVIII не оставляют места для другого истолкования.

Пока они беседовали, завершилась партия в шахматы.

– Хорошо играл, – милостиво похвалил юношу Иван. – Но ты совершил две ошибки: прозевал слона по диагонали и не защитил ферзевый фланг. Учти на будущее, что это фатальные ошибки. Позволь дать тебе несколько советов по поводу дебюта, который ты разыгрывал.

«Кремень, – подумал Себаштиану. – Мастер международного класса против любителя, и никаких поблажек». Но когда парень встал из-за стола, на лице его сияла улыбка от уха до уха.

– Я продержался шестнадцать ходов, – поделился он шепотом.

Себаштиану весело подмигнул ему.

– Интуиция мне подсказывает, что мы катастрофически теряем время, – продолжал Себаштиану. – Мне трудно поверить в организованную группу убийц-диабетиков, но меня также не устраивает версия, что столь противоречивые следы оставил один-единственный человек.

– Интуиция?

Себаштиану посмотрел на Орасио и кивнул.

– Ты правильно делаешь, что не пренебрегаешь интуицией как полезным инструментом в работе, – вмешался Иван. – Интуиция функционирует на основе мыслительных процессов, которые воспринимают и обрабатывают информацию, накопленную в нашей памяти, преобразуя ее в новую форму. Сходную природу имеют ощущения deja vu. И все же, когда предстоит раскрыть убийство, опыт крепкого профессионала незаменим. Даже самые современные методы, не подкрепленные опытом, не приведут к положительным результатам. Как детектив ты вооружен доказательствами и интуицией. Твоя задача – вобрать информацию, и твой мыслительный механизм отфильтрует данные, установив соответственные взаимосвязи помимо твоей воли. Однажды ты вдруг поймешь, что знаешь, как все произошло, но не как это доказать.

Альберто, вальяжно развалившийся в кресле, поддержал коллегу:

– Совершенно верно, друг мой, однако не забывай, что не следует подтасовывать доказательства. Факты содержат некую сущность и независимы от тебя. Как ты догадываешься, проблемы лишь усугубляются, если относиться к ним предвзято.

Себаштиану поднялся на ноги и подошел к окну. Легкий утренний дождик уступил место солнечному дню, который постепенно, по мере приближения ночи, окутывался сумерками. Он проследил взглядом за парочкой, прогуливавшейся по тротуару, останавливаясь перед каждой витриной магазинов аудиозаписей и электроники, которыми славилась улица Баркильо. Какая странная ситуация! С одной стороны, он находился в Мадриде, городе, связанном с важным периодом его жизни и мучительными воспоминаниями; с другой – он встретил необыкновенную женщину, и она ему понравилась, чего не случалось уже многие годы. Город, ставший свидетелем смерти матери, свел его с другой женщиной. Мало того, эти мысли посетили его здесь, в ленном владении отца: штаб-квартире общества «Друзья Кембриджа». И одновременно он охотился за серийным убийцей.

– Себаштиану, – окликнул его Альберто, – не желаешь портвейна? – Он приблизился к буфету и достал бутылку. – Надеюсь, мы тебя не утомили, но мы склонны отвлекаться от главного. Итак, о чем мы? Да, конечно, нужно ли доверять интуиции.

– Был человек, который многое сказал об интуитивном познании. Его звали Курт Гёдель.

Себаштиану с интересом посмотрел на Ивана, гроссмейстера международного класса по шахматам и знатока математики. Шахматист, одетый в вельветовые брюки и серый шерстяной пиджак, повертев в руках посеребренный портсигар, вынул сигарету и прикурил, глубоко затянувшись.

– Гёделя по праву можно причислить к тем математикам, кто внес наиболее заметный вклад в развитие мысли в двадцатом веке благодаря своему подходу к научному познанию, а следовательно, познанию мира. Он доказал, что система математических аксиом в том виде, в каком она была известна со времен арифметики Евклида, содержит утверждения, которые невозможно доказать или опровергнуть средствами самой системы. Для этого требуются дополнительные аксиомы более сильной системы. Его идеи произвели переворот, поколебав основы математики, но они применимы к любой системе аксиом и до сих пор продолжают оказывать влияние на многие области науки. При том, что его статьи были опубликованы в начале тридцатых годов. Впрочем, сейчас неподходящий момент, чтобы углубляться в теорию. Если коротко, Гёдель сформулировал теорему о неполноте, доказав, что не существует формальной системы, которая не нуждалась бы в дополнении. Таким образом он развенчал механистический подход Давида Гильберта, который стремился обосновать самодостаточность математики, ограничив ее внутренними, «финитными», средствами.

Математическая интуиция, по Гёделю, выражает способность непосредственно обнаруживать свойства математических сущностей и формулировать их в виде аксиом и служит, таким образом, источником математического знания. Он рассматривает интуицию как наиболее достоверное средство познания, по объективности не уступающее восприятию органами чувств. Фактически в основе гёделевской математической интуиции лежит так называемый принцип рефлексии, или форма теоретической деятельности человека, как его определяют сами логики. Он позволяет осуществить перенос интуиции из одной области в область совершенно отличную, что приводит к открытию абсолютно новых моделей, которые невозможно формально обосновать с помощью существующей системы аксиом. Но нужно соблюдать осторожность, поскольку иногда новые модели строятся на суждениях, принадлежащих бесконечному множеству, что может привести к парадоксам типа парадокса Рассела. Умело применяя теоремы Гёделя, мы можем избежать жесткой структуры формальной логики, чтобы прийти к новым математическим аксиомам.

– Иногда, мой друг Иван, даже я тебя не понимаю, – вставил Орасио.

– В итоге главный урок, который мы можем извлечь из работы Курта Гёделя, заключается в том, что дедуктивный процесс нельзя формализировать, иными словами, должно быть место для интуиции. Применение творческого подхода для решения задачи является залогом прогресса в любой сфере.

Иван положил на стол зажигалку и устремил взгляд на Себаштиану.

– В этой связи мне было бы любопытно посмотреть, как стал бы управлять банком океанограф, как развернул бы рекламную кампанию вулканолог или… как будет раскрывать преступление антрополог.

Себаштиану фыркнул. Из внутреннего кармана пиджака он вытащил белый конверт, приготовленный утром.

– С небольшой помощью, полагаю. Я осмелился принести несколько документов, слегка необычных: «предсмертные» записки самоубийц, которые преступник оставляет рядом с каждым трупом. Излишне говорить, что на самом деле это никакие не предсмертные записки самоубийц, а, скорее, свидетельства о смерти. Свои сочинения убийца подбрасывает для того, чтобы обличить грехи жертвы, испытать нас и оправдаться перед собственной совестью. Я хотел бы узнать ваше мнение.

Себаштиану протянул конверт Орасио, предупредив, что отдает фотокопии оригиналов. Его дядя открыл конверт осторожно, словно это был ящик Пандоры, и достал пять листов, сложенных втрое. Он старательно расправил фотографический картон и внимательно прочитал записки. Дочитав до конца, он посмотрел на Себаштиану.

– Действительно настораживает. Мы должны тщательно их изучить. Через несколько дней мы сообщим результат.

На этом в разговоре была поставлена точка, и Себаштиану с Давидом покинули резиденцию на улице Баркильо.

– Итак, Омар, нам все понятно?

Кабинет Гонсалеса как начальника особой следственной бригады был огромен, и главное место в нем занимал офисный стол кремового цвета, устланный несчетным количеством бумаг. Кроны деревьев достигали окна на третьем этаже. Через окно виднелось ясное небо, словно приготовившееся дать генеральное сражение армии черных туч, сгущавшихся на горизонте. По стенам, обшитым светло-серыми панелями, полицейский развесил дипломы (правда, их было немного), фотографии неизвестной особы и карты, усеянные кнопками. Современный и функциональный кабинет – бесцветный и безликий.

При всем желании Гонсалесу нельзя было отказать в исключительной работоспособности. Иногда кое-кто осмеливался намекнуть, обычно шепотом, что редкий трудовой энтузиазм служит ширмой, скрывающей очевидную профессиональную непригодность. Однако факт остается фактом: в поздний час Гонсалес все еще сидел за письменным столом.

– Канешна.

Омар (в действительности его звали Франсиско Франко Абдулла) был сыном марокканских иммигрантов и действующим осведомителем полиции. Родители дали ему испанское имя (по чистой случайности им удалось выправить документы в период диктатуры) в надежде, что это поможет ему прижиться в Испании в начале шестидесятых, но никто не называл его Франсиско Франко. Ему самому не нравилось составное имя, но еще меньше нравился арабский псевдоним, присвоенный осведомителю Гонсалесом. В обычной жизни он был Абдулла: темнокожий мужчина сорока с лишним лет ярко выраженного аравийского типа, тощий, с бритым затылком и облысевшим лбом, маленький и неопрятный, явно пренебрегавший личной гигиеной. Противнее всего Гонсалесу казались его гнилые зубы, но он был верным (Гонсалес запас достаточно документов и для того, чтобы заручиться его верностью, и для того, чтобы надолго упрятать в тюрьму), опасным и очень скользким типом. Идеальная кандидатура для той работы, которую ему поручили.

– Тогда повтори.

– Обект эта Зебаштиану Зильвана. Зует ноз в наши дела, и луше бы ему зиграть в яшик.

– Объект – Сильвейра, – терпеливо повторил Гонсалес. – И если ты его хоть пальцем тронешь, я тебя на части порву. Ты меня понял? Ты должен только следить за ним, больше ничего. Сообщай мне обо всем, даже сколько раз он сходил помочиться, но так, чтобы он тебя не засек.

– Узе зделана.

– Он шустро соображает, – предупредил полицейский. Он сощурил глаза, выпустив дым сигареты «Дукадос», словно приклеившейся к нижней губе. Подобные ужимки, по его сугубо личному мнению, придавали ему мужественный вид, и он частенько выступал с этим номером. – Не теряй бдительности, смотри, не упусти его.

Гонсалес приложился к горлышку бутылки и сделал хороший глоток пива. Золотистый солодовый напиток сыграл с ним скверную шутку: когда он вновь поставил бутылку на стол, из нее полезла пена и залила лежавшие перед ним бумаги. Комиссар дернулся и попытался спасти документы.

– Мать твою! – вскричал он. – Чтоб меня разорвало!