… Мир был шарообразным.

Нижняя его половина выгибалась к горизонту изломанным контуром темного леса, подпирая расцвеченное звездами небо.

Малыш стоял в самом центре мирозданья — на поляне перед дедовским домом. Он поселился здесь сегодня утром, прожив первые свои шесть лет невольным узником шахтного городка энергетиков на Меркурии. Взрослые рассказывали ему о Земле, но она все равно поразила Малыша, выбежавшего из прохладного чрева ракеты в полыхающий над космодромом полдень.

Потом был полет на мобиле. И внизу проплывали города, реки, леса, проносились стаи птиц, медленно ползли облака. И все это звонкое разноцветье обрушилось на Малыша так неожиданно и мощно, что, переполненный впечатлениями, он скоро устал и задремал на коленях у мамы. Его не стали мучить и унесли спать, а среди ночи он проснулся и отправился гулять по дому через тихие комнаты, наугад толкая чуткие двери, пока не оказался на крыльце.

Ночь приняла его.

Синий, черный, серебристый были ее цвета, пряный и сладкий — ее запахи, плеск реки под обрывом и шорох листвы — ее звуки. И все это — цвет, запах, звук — существовало не отдельно, перетекало одно в другое, сливалось и в слиянии своем порождало нечто новое, чему у Малыша не было названия.

А еще над миром горели звезды.

Взлетев к ним взглядом, Малыш замер, не в силах оторваться от их манящего разноцветья. Звезды говорили с ним, звали к себе. И зов этот отзывался тонкой сладостной болью. Они были так близки, что казалось протяни руку, гроздьями лягут в ладонь. И когда желание дотянуться стало неодолимым, Малыш прыгнул вверх, к звездам, выбросив руки над головой…

Он упал на мягкую землю и не ушибся, но все равно расплакался.

В доме зажегся свет, на крыльцо выбежали взрослые, и мама была среди них. Она подхватила Малыша на руки, гладила его и целовала, шепча:

— Что с тобой, Коленька? Что с тобой, сынок?

Но Малыш не отвечал. Только плакал. Плакал навзрыд.

И кто-то сказал, и слова эти вспоминались потом часто:

— Оставьте мальчишку в покое. Он сегодня впервые увидел звезды.

 

1

За полчаса до стыковки с Форпостом капитан дальнего космического флота, испытатель первого класса Николай Сергеевич Горюнов лежал в своей каюте и смотрел в потолок.

В каюте было холодно.

Он лежал, не раздеваясь, сунув руки под голову, и затылком грел пальцы.

Трещины на потолке сложились в лицо штурмана Пета Мадигана — узкое, с вечно вздернутой, точно в изумлении, левой бровью.

Горюнов отвел глаза.

Старый дурак, раздраженно подумал он. Самовлюбленный осел. Сам погиб и шестерых за собой на тот свет уволок.

Горюнов не любил проигравших. Не уважал их.

Взгляд упал на темный экран отключенного монитора. В нем, точно в зеркале отразился он сам. Небритый с воспаленными от бессонницы глазами.

Да и твой выигрыш невелик, — Горюнов зло усмехнулся отражению. Разбитое корыто — все что у тебя есть. Может быть погибнуть лет двадцать назад — был лучший исход…

Звякнул сигнал финишной готовности. Горюнов встал и двинулся в командный отсек.

Стыковку он провел как всегда безукоризненно, с одного касания успокоив огромное тело корабля в причальных захватах. "Прощай, приятель, проговорил он, обращаясь к темным приборам пульта. И добавил. — Не дай себя обмануть"

В переходном туннеле его по обыкновению никто не встречал, лишь механический голос поздравил с возвращением.

Коридоры Форпоста были пустыми, а освещение притушено.

Горюнов понял, что попал в ночь и обрадовался этому — видеть не хотелось никого.

Он отпер дверь и шагнул за порог своей каюты покинутой два месяца назад по локальному времени и три года по времени Форпоста.

Когда-то такая разница его забавляла…

Сбрасывая на ходу одежду, он прошел в ванную и долго мылся, скреб подбородок старой бритвой — новую забыл перед стартом купить, пытался привести в порядок отросшие за время полета волосы… Потом он услышал звонок. Кто-то отследил его прибытие и теперь желал видеть. Набросив на голое тело махровый халат, Горюнов открыл дверь. На пороге, сверкая белозубой улыбкой возник смуглый красавец Шарль Леру.

— А вот и я, — возгласил он звучным баритоном. — Не ждал? Ну, скажи честно, не ждал?

— Не ждал. — Горюнов отступил в сторону, пропуская гостя. — Откуда ты взялся?

— Взялся, — фыркнул тот. — Да я уже неделю здесь торчу. И знаешь почему?

— Почему?

— Жду тебя. Когда стало известно, что ты на подходе, я связался с Юджином… И прилетел.

— И что тебе от меня надо?

С загадочным лицом Шарль прошел в комнату и плюхнулся в кресло.

— Есть дело, — он снова помолчал и, наконец, смакуя каждое слово, произнес. — Формируется семьдесят пятая звездная. Пять кораблей в большой связке. Цель — зона Таунинца. Я — капитан флагмана и мне нужен штурман.

— Тебе подсказать кандидатуру? — лицо Горюнова ничего не выражало.

Гость расхохотался.

— Ты шутишь?

— Ничуть. А иначе зачем ты здесь?

— Я здесь, чтобы предложить тебе стать штурманом экспедиции, — Шарль вскочил. — И ради бога, прекрати валять дурака!

— Я и не валяю…

— Иными словами, ты не хочешь лететь?!

— Не хочу…

— Но это же зона Таунинца!

— Ну и что?

Шарль долго молчал, потом встал, подошел к двери. Обернулся.

— Ты устал, выспись. Завтра я приду снова.

— Конечно, приходи, вместе и подумаем над кандидатурой…

… Оставшись один, Горюнов подошел к иллюминатору. В лицо ему взглянули звезды. Взглянули равнодушно, отрешенно, словно на ненужную вещь.

Горюнов резко задернул штору.

Звезды обманули его.

Он проиграл.

Горюнов подошел к аппарату связи и вызвал директора Центра.

Брюгге возник на экране не сразу и лицо его было тяжелым.

— Знаешь, который час? — поинтересовался он вместо приветствия.

— Прости, не подумал…

— Да, ладно, я все равно не сплю. Экспресс-отчет получил. Значит без отклонений?

— Нормально. Кораблю хорош. Особенно при ЧП-посадках. Впрочем, в отчете все есть.

Брюгге приблизил лицо к экрану.

— Вид мне твой не нравится. И голос. Устал?..

— Есть немного.

— Отдохни. Полет предстоит сложный… С Леру виделся?

Горюнов кивнул.

— Только что ушел…

— Как тебе предложение?

— Ну, найдем кого-нибудь.

— Найдем? Ты что же, не собираешься лететь?

— Я прошу отставки.

— Шутишь?

— Нет, Карл, это не шутка. Я официально прошу отставки. Рапорт пошлю сегодня же.

Директор Центра помолчал, сжимая и разжимая губу. Потом снял очки и пальцами потер переносицу.

— Коля, ты понимаешь, что делаешь?

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь! Триста лет мотался между звезд…

— Двести семьдесят три.

— Дурак, — почти нежно сказал Брюгге. — Мальчишка и дурак.

— Опомнись, Карл, Я старше тебя на пять лет. А ты "мальчишка"…

— Ты младше меня на мои двадцать земных, — голос директора стал злым. — Среди звезд не стареют. Стареем мы…

— Значит и я займусь тем же… И не надо меня убеждать в обратном. Ты же знаешь — это невозможно.

Брюгге снова надел очки. Помолчал.

— Ну, хорошо. По возвращению на Землю, зайди ко мне. В группу планирования нужен специалист твоего класса.

— Я не собираюсь на Землю. Терпеть не могу, чтобы меня жалели.

— Тебя никто не собирается жалеть…

— Оставим это. Свои счета я оплачиваю сам.

Лицо директора Центра окаменело.

— Отставка принята, — отчеканил он официальным голосом. — Подтверждение получите дополнительно.

Экран погас.

Николай долго смотрел на темную поверхность экрана. Карл обиделся. Он вздохнул. Но ведь объяснить просто невозможно. Даже близкому другу не скажешь "Я разлюбил звезды и боюсь Земли"

Не поймет.

А кто поймет?

Горюнов встал и отправился на кухню заваривать кофе.

 

2

Скафандр был старой неудобной конструкции, и обязательные ежедневные обходы первое время превращались в сущую пытку. Но таковы были инструкции, а инструкции Горюнов, без особой надобности, старался не нарушать. Закончив обход, он с облегчением снял скафандр и направился в зал управления.

Как всегда огни пульта горели ровным зеленым светом — система энергонакопителей Меркурия работала без сбоев.

Горюнов устроился в кресле у пульта и закрыл глаза. "Вот ты и вернулся к самому началу", в который раз за последние два месяца подумал он.

Шахтный городок энергетиков, в детских его воспоминаниях полный людей, был пуст и тих. Лишь два человека, он и напарник поочередно несли недельную вахту.

Могли и не нести.

Все давно было автоматизировано. Раз в сутки колоссальный энергетический заряд срывался с антенн центральной накопительной и мчался сквозь космическое пространство к земным приемникам. Никаких сбоев быть просто не могло. Но на Земле посчитали нужным сохранить присутствие наблюдателей, и Горюнов оказался одним из них.

Даже имя напарника — высокого угрюмого негра ему было неизвестно. За два месяца совместной работы, они встречался лишь на несколько минут передачи вахты, обменивались парой-тройкой фраз, после чего один уходил спать, другой занимал его место за пультом.

"И, слава богу, думал Горюнов. Ни звезд, ни людей".

Покой и одиночество…

Он этого хотел и добился своего. А о том, что будет дальше, старался не думать.

… Сигнал бедствия прорезал тишину и заставил его открыть глаза. На экране высветилось сообщение. Прогулочная яхта пансионата "Гелиос-5" потеряла управление и падала на Солнце. Экипаж яхты — женщина и ребенок. Штатные спасатели не успевали прийти на помощь.

Бросив взгляд на схему движения яхты, Горюнов присвистнул — идти на перехват предстояло с сумасшедшим ускорением. "Зато скучно не будет", подумал он и пошел будить напарника.

А потом началась гонка.

В первую же минуту полета он вскрыл панель пульта и выломал блокирующее устройство, а затем до предела выжал рычаг форсажа. В двадцать третьей звездной ему уже приходилось делать такое, стартуя с планеты — гиганта. Тогда в соседнем кресле лежал Славка Ермаков с перебитыми ногами. Отчаянно матерясь он хрипел: "Давай, Коля! Давай, родной!" а потом замолчал, странно вытянувшись, и лишь глаза, еще живые, ворочались в орбитах, продолжая безмолвно кричать.

Спасти Ермакова он не успел…

Скорость росла. Ракета мчалась наперегонки с Солнцем. Экран обзора полыхал огнем рыжих протуберанцев, и в каюту вползала жара. Очень скоро она стала невыносимой.

Наверное, он терял сознание.

Боль и жара, сумасшедшая боль и сумасшедшая жара заполняли его естество. Но, приходя в себя, Горюнов почти невидящими глазами упирался в дисплей со стремительно меняющимися рядами чисел. И числа говорили об одном — гонку он выигрывает. И когда на экране появился силуэт космической яхты, Горюнов перевел двигатели на торможение и едва слышно рассмеялся.

Это был смех победителя.

Убедившись, что леера с магнитными присосками прочно соединили корабли, он вызвал яхту на связь, и на экране возникло испуганное мальчишечье лицо.

— Где мама? — прохрипел Горюнов, охрипшим от перегрузки голосом.

— Он лежит… она ударилась, — мальчишка заплакал.

— Держись паренек, — Горюнов совершенно не знал, как обращаться с детьми. — Сейчас я приду. Найди на пульте во втором ряду синюю кнопку… Нашел?.. Нажми ее… Огонек внутри кнопки загорелся? Ну вот, теперь я смогу открыть шлюз снаружи. Жди не плач.

Он задал автопилоту курс на "Гелиос-5" и заковылял к выходу. Каждый шаг давался с трудом. Тело было сплошным сгустком боли, мышцы не желали подчиняться и требовали лишь одно — покоя. Но, открыв внешний люк, Горюнов понял, что главная трудность впереди. Ему предстояло пролететь метров пятнадцать, разделяющих корабли. Раньше он играючи проделывал и не такие трюки, но нынче звезды мстили ему. Мстили беспощадно. Мучительный, звериный страх, родившись в темной глубине души, заставил его попятиться назад, шагнуть обратно в чрево корабля, отступить от беспредельной пустоты, в которой холодно горели ненавистные звезды. Он зажмурил веки, чтобы не видеть их, но тот час перед глазами встало испуганное лицо мальчишки…

И страх уполз за край сознания. на короткое время он вновь почувствовал себя свободным, как раньше. И пусть истоки свободы были иными: вместо надежды — безнадежность, вместо радости — горечь, но тело, не ведающее это, вновь было готово исполнить любую команду…

Горюнов оттолкнулся и прыгнул.

Страх метнулся следом, но опоздал — руки тянулись не к звездам, к скобе у люка яхты. Цель была реальной и достижимой.

Левой рукой он ухватился за скобу, а правой, зная что на вторую попытку его просто не хватит, со всей силы рванул зажим замка.

Створы люка медленно разошлись…

Женщина лежала рядом с пультом управления. Лицо ее было бледным, глаза ушли далеко под лоб, и из раны на голове сочилась кровь. Рядом, на корточках сидел мальчишка.

У Горюнова достало сил вытащить из аптечки биостимулятор и даже улыбнуться женщине, когда та пришла в сознание…

 

3

Треща страницами, точно крыльями, книга полетела в угол к камину. Горюнов откинулся на высокую спинку кожаного кресла и сидел так, пока напольные часы не пробили девять. Тогда он встал и огляделся по сторонам.

В углах кабинета затаился сумрак. Свет настольной лампы с зеленым треснувшим абажуром падал на большой письменный стол с массивной столешницей. Стеллаж мерцал позолотой корешков. Тяжелые шторы закрывали широкое трехстворчатое окно.

И все это было бутафорией.

… Вердикт врачей на "Гелиосе-5", был единодушен: никаких космических полетов. Только Земля. Выслушав его, Горюнов испытал чувство мрачного удовлетворения — теперь никому, ничего не надо было объяснять.

Даже себе.

Дедовский дом на берегу реки, точная копия воссозданная по его ментограмме, источал запах дерева и свежей краски. Ничего, решил Горюнов, в первый раз обходя пустые и от того гулкие комнаты, через месяц — другой запахи исчезнут. Обживусь. Но прошло уже полгода и теперь он твердо знал: затея провалилась — дом так и не ожил, оставаясь хорошо выполненной декорацией. Подобием.

"Как вся моя жизнь, подумал он, озираясь. Как вся моя жизнь…"

Стук в дверь прервал его мысли.

На ступенях крыльца стояла женщина. При виде Горюнова она улыбнулась. Но улыбка эта была смущенной.

— Наконец-то я вас нашла.

— Вы ошиблись, — буркнул Горюнов. — Не знаю, кто вам нужен, но безусловно не я.

— Безусловно вы, Николай Сергеевич, — последовал быстрый ответ. — Впрочем, если помешала…

— Проходите, — он пожал плечами и отступил в сторону.

Женщина шагнула через порог и двинулась по анфиладе комнат легкой танцующей походкой. Горюнов шел позади, молча дивясь происходящему.

— А у вас тут просто замечательно, — заметила она, становясь посреди кабинета. — Обстановка конца двадцатого века. Я угадала?

— Угадали.

Она кивнула. И кивок этот и поза выдавали скрытое смущение.

— В нашем музее есть раздел посвященный этому времени.

— Так вы музейный работник, — догадался Горюнов. — Должен вас огорчить: здесь все подделка — дом, обстановка, лампа вот эта…

— Но вы то настоящий, — серьезно произнесла женщина. — Вы — настоящий…

Мне бы ее уверенность, подумал Горюнов.

— Даже если это так, интереса для музея я не представляю. Никаких рассказов о добрых старых временах не ждите…

Неожиданно гостья звонко рассмеялась. Скованность ее тела пропала. Она наклонила голову в бок и глаза заблестели.

— А вы меня не узнали… Жаль. Знаете, я совсем не так представляла нашу встречу. Волновалось ужасно, но все прошло…

— Послушайте, не знаю вашего имени-отчества…

— Кира. Кира Михайловна. Не обижайтесь, ладно, — легким движением головы она отбросила волосы за спину и стал виден небольшой шрам на виске. Увидев его, Горюнов вспомнил — женщина с космической яхты.

— Ну, вот теперь вы меня узнали, — гостья продолжала улыбаться. — Ведь узнали, верно?

— Узнал, — нехотя признался Горюнов и понял, что блеск глазам женщины придавали слезы. И они потекли по щекам.

— Простите, — Кира Михайловна выхватила платок и прижала к глазам. — Простите… Я вас очень долго искала. И Дима каждый день спрашивает… Достал книжку о звездоплавателях, а в ней ваша фотография…

Горюнов ощутил смешанное чувство неловкости и досады. В роли спасателя он бывал и раньше, но тогда все было иначе. Спасенные космонавты сами могли в любую минуту превратиться в его спасателей и эта перемена исключала бурное проявление чувств — вместо длинных слов, кивок, редко улыбка…

Должно быть догадавшись о его состоянии, гостья быстро проговорила:

— Я не отниму у вас много времени. Мне хотелось вас увидеть и все… И Дима. Я дала ему слово, что найду. Знаете, он не простой мальчик. Очень впечатлительный. Вбил себе в голову, что раз вы космонавт — дальнорейсовик, то обязательно должны знать его отца.

— Как фамилия вашего мужа? — Горюнов почувствовал себя уверенней — возникла тема для разговора. Но в ответ услышал:

— Она вам ничего не скажет. Отец Димы не был космонавтом. Когда он… когда мы разошлись, Диме было меньше года. А потом я ему… солгала, — голос Киры Михайловны упал до шепота, словно она боялась, что сын услышит ее и здесь. — Думал когда-нибудь сказать ему правду. Но до сих пор не решилась, — она нашла глаза Горюнова. — Вы меня осуждаете?

— Нет, — хмуро бросил он. И не удержавшись, добавил. — Это не мое дело.

Лицо Киры Михайловны стало пустым и безжизненным.

— Да, конечно, — она встала. — Конечно. Сама не понимаю, зачем так разоткровенничалась. Я ведь хотела только поблагодарить вас за наше спасение. Вы — герой. Мне объяснили, как вам было непросто в этом полете. Еще раз спасибо и за себя и за Диму. И… не буду вам больше мешать.

Понимая, что женщина сейчас уйдет, Горюнов внезапно испытал острое желание задержать ее и от того сам на себя разозлился.

— Стойте, — рявкнул он. — Прекратите ломать комедию! Вовсе не за этим вы меня разыскивали. И раз нашли, говорите до конца!

— Не кричите на меня, — Кира Михайловна вздернула подбородок. — У меня не было других причин. Я просто обязана была поблагодарить вас. Вот и поблагодарила.

Обойдя Горюнова, она двинулась к выходу.

— А хотите я скажу зачем вы приходили, — выпалил он ей в спину. — Решили, что я поддержу сказку о вашем муже космонавте. Ведь так? Так?! — в два шага он догнал гостью и рывком развернул к себе. — Ну, говорите, так?

В ее расширенных зрачках отразилось его напряженное и злое лицо.

— Так, — враждебно бросила Кира Михайловна. — Все так. Вы довольны? А теперь пустите.

Господи, что же я делаю, что со мной происходит, пронеслось в голове Горюнова.

— Никуда я вас не пущу! — выкрикнул он дивясь собственным словам. — Погодите. Давайте сначала. Я готов встретиться с вашим сыном…

— Теперь это уже ни к чему, — голос Киры Михайловны сделался безразличным. — Пустите…

Она ушла по анфиладе пустых комнат, хлопнула входная дверь.

Горюнов дошел до двери. Постоял, прислушиваясь, словно ожидая, услышать шаги вернувшейся женщины, а потом развернулся и двинулся в кабинет. По дороге он дернул штору — показалось, что та неплотно закрыта, карниз с грохотом обрушился вниз, и за окном на темно-синем фоне неба блеснули звезды.

Горюнов отвернулся и побрел дальше.

 

4

Мобиль нырнул в облака и начал снижение. До приземления оставалось минут пять — не больше и автопилот уверенно вел машину на посадку. Горюнов снял пакет с полки, положил на колени, побарабанил по нему пальцами… В пакете был конструктор, нашпигованный самой современной электроникой — подарок мальчику Диме…

Две недели после визита непрошеной гостьи, он пытался ее забыть. Гнал мысли о ней. А потом связался со справочной службой и после томительных объяснений получил адрес Оленевой Киры Михайловны, старшего научного сотрудника Самарского музея. Записав адрес и шумно поблагодарив справочную службу, он тут же бумажку и выкинул, но это было самообманом, адрес он запомнил навсегда.

Потом был еще месяц мучительных попыток не думать о ней. Он пытался заняться делом, засел за фундаментальные научные труды, сам начал писать нечто мемуарообразное, но все это было глупой игрой в прятки с самим собой.

И однажды он решился, заказал мобиль и вылетел в Самару.

Нужный дом Горюнов нашел быстро — он располагался на окраине и террасами уходил вверх, к небу. Рядом был скверик с большой игровой площадкой. От нее доносился детский смех и крики.

Горюнов поймал, пробегающего мимо мальчишку.

— Ты Диму Оленева знаешь?

— Димку? С пятого уровня? — паренек кивнул. — Знаю. У него папа — космонавтом был.

— Вот, вот, — Горюнов протянул мальчишке пакет. — Я друг его папы. Привез подарок. Самому некогда, так ты передай. Передашь?

— А вы тоже космонавт?

— Космонавт, космонавт. Так передашь?

— Так он на площадке. Я его сейчас позову.

— Некогда мне его ждать, — Горюнов взмок от усилий. — Передашь?

— Передам, конечно. А от кого, что сказать?

— Он знает…

И Горюнов почти бегом двинулся обратно, к стоянке мобилей.

Весь обратный путь он улыбался, чувствуя себя превосходно…

На следующее утро он обнаружил конструктор на крыльце своего дома…

Ярость охватила Горюнова. Ярость и негодование на себя, будто он совершил нечто постыдное. Потом он подумал о Кире (мысленно он давно уже называл ее без отчества) Да, что она из себя воображает? И вообще, кто она такая? Подарок не ей — мальчишке. Уж она то точно ему такой не купит, не сообразит, бабьей своей головой.

Он твердил это, гоня мобиль на предельной скорости.

Дверь открыла Кира.

Горюнов сунул ей коробку и, судорожно, стараясь держать себя в рамках приличия, прохрипел:

— С чего вы решили, что конструктор мой?

— А вы с чего решили, что это я вернула конструктор? — в тон ему поинтересовалась Кира. И Горюнов понял, что попался, что сам себя выдал. Кровь прихлынула к лицу. Ему захотелось немедленно бежать от насмешливых глаз женщины, бежать и спрятаться куда-нибудь…

Но ноги словно приросли к лестничной площадке.

И тогда Кира рассмеялась. Услыхав ее смех, он дернулся поначалу, как от пощечины, но, внезапно, рассмеялся сам. А потом, не думая, не осознавая себя, шагнул к Кире, схватил за плечи и притянул к себя.

Коробка конструктора упала, больно ударив по ногам, но он и не заметил этого — из всего мира для него остались ее глаза, ее губы и далекий прерывистый шепот: "Глупый, глупый, глупый…"

 

5

— Ну, чего ты замолчал? — Дима дернул Горюнова за рукав. — Смог командор Кронин увести корабль?

— Смог… Магнитную ловушку мы починили и РГ-генераторы заработали.

Он вновь замолчал, вспоминая как Витька Кронин, склонясь к пульту с полным безразличием в голосе проговорил: "Ну, вот и все. У нас одна попытка. Не получится — взрываем корабль. По крайней мере, смерть будет быстрой" Вспомнил лица Пака Стуруа и Люка Бренно, смертельно усталые после сумасшедшей недельной гонки аврального ремонта. Он вновь ощутил собственное тупое безразличие с которым ждал, сработает ли магнитная ловушка. Единственное желание было — спать. И как только корабль окутало марево защитного поля и в ватную тишину проник надсадный гул РГ-генераторов, он сполз по стенке и заснул…

Горюнов поднялся с травы.

— Пойдем-ка лучше на качели.

Через минуту они уже поочередно взлетали высоко вверх, и Дима обмирал от страха, но все равно на его раскрасневшемся лице чудом удерживалась улыбка.

— Это безобразие! — донесся до Горюнова голос Киры. — Николай, ты ребенка покалечишь! Оба немедленно слезайте с качелей и идите мыть руки. Я не намерена разогревать обед несколько раз.

Когда они шли к дому, Димка хитро поглядывая на Горюнова, прошептал:

— Ты не бойся. Мама только делает вид, что ругается. На самом деле, она — добрая.

— Понятно, — серьезно сказал Горюнов. — Не буду бояться.

Они поднялись по ступенькам и вошли в дом.

— А после обеда мы пойдем к реке? — спросил Дима, болтая ложкой в супе. — Ты обещал научить меня плавать.

— Пойдем обязательно. И маму с собой прихватим, а то ей, наверно, скучно.

— С вами соскучишься, — рассмеялась Кира.

Накупавшись, они пошли в лес и долго гуляли там в тени вековых деревьев. Я родился, их еще не было, думал Горюнов, обходя гигантские стволы. Триста лет, три века… Он прислонился к огромному неохватному дубу, спиной ощущая его грубую, в глубоких трещинах кору. На мгновение его посетило чувство, будто он и сам покрыт такой же корой, и ему стало страшно. Как в детстве, в ту первую ночь на Земле, он ощутил себя маленьким, затерявшемся в пустоте человечком…

— Коля! — донесся до него сдвоенный крик Киры и Димы. — Коля, ау! Иди к нам!

И он побежал. Быстро, как не бегал с той поры, когда на Алмазной столкнулся с Пятнистым Упырем, трехметровым чудовищем, чьи челюсти не знали пощады.

Он сходу налетел на Киру и Диму, обнял их и закружил в воздухе.

— Чему ты так радуешься, — смеясь спросила Кира.

— Вас нашел…

А потом была ночь. И насыщение долго не приходило. Когда же усталость взяла свое, и они со стоном оторвались друг от друга, Кира быстро заснула, Горюнов долго лежал без сна, осторожно перебирая пряди ее волос.

Внезапно ему почудилось будто кто-то тихо, без голоса позвал его. Зов повторился, его не было и он был, проникал в самую душу, влек за собой. Повинуясь ему, Горюнов прошел через темные комнаты, к входу, на мгновение остановился вслушиваясь в себя, а потом толкнул дверь и оказался на крыльце.

Мир вокруг был облит серебром. В ночной тишине слышны были лишь мягкие шорохи травы и немолчный плеск речной волны. Где-то далеко пела птица. Слабый ветерок доносил слабый аромат цветов…

Взгляд Горюнова, стремясь все выше, достиг темной стены леса и, взлетев к его изломанной кромке, замер — выше начиналось небо. Горюнов зажмурился и рывком поднял голову, а потом разлепил веки.

В темном, ночном небе спокойно и холодно сияли звезды. Он и сам, уже через мгновение, смотрел на них равнодушно, не испытывая ни радости, ни боли, ни даже удивления от собственного равнодушия.

Все перегорело и зов умолк.

Сзади послышались быстрые шаги, и рука Киры легла на его вздрогнувшее плечо.

— Я проснулась, а тебя нет… Что случилось?

Горюнов потерся щекой о ее пальцы.

— Ничего не случилось. Подышать вышел, — начал он, но в тот же миг понял, что это не так. Мир менялся. Расчлененные, существующие сами по себе предметы, звуки, запахи ночи с появлением Киры начали сливаться в неразрывное, полное гармонии единство. И душой его, его сутью были звезды. Словно по мановению волшебной палочки, они утратили свою отрешенность, придавая иной, чудесный смысл и темнеющему у горизонта лесу, и невидимой реке, и шороху трав, и одинокому пению птицы.

А потом умолкнувший за минуту до этого зов, возник снова, и Горюнов ощутил, как все страхи, ненависть, боль уходят, смытые теплой волной сочувствия.

Он повернулся к Кире. В ее глазах светились звезды…

 

6

Лицо Брюгге было хмурым. Под глазами залегли тени.

— Обратно на Форпост? — угрюмо спросил он, отводя взгляд.

— Не угадал, — Горюнов улыбнулся. — Так далеко не хочу. Но на внутренних линиях поработал бы.

— Что так?

— Есть к кому возвращаться.

— Поздравляю, — все так же не глядя, Брюгге покивал головой.

— Не злись, Карл, — сказал Горюнов. — В прошлый раз я не хотел тебя обидеть. Так вышло…

— О чем это ты? — Брюгге поднял на него совершенно больной взгляд.

— Ну, тогда, на Форпосте, — начал Горюнов, но понял, что его просто не слушают. — Что случилось, Карл?

Начальник Космоцентра потер лоб.

— Три дня назад со мной связался Юджин Грановски, из Квебека…

— Институт звездного вещества?

— Он самый. Его вундеркинды наконец-то смоделировали процессы зоны Таунинца. Помнишь гипотезу Шенненброка и Визе? Над ней долгое время потешались…

— Конечно, помню. Идиотская гипотеза.

— Идиотская? — Брюгге дернул губами. — Она полностью подтвердилась. Гравитация нарастает скачком. Несколько порядков за считанные доли секунды. Это смерть. А в семьдесят пятой сто сорок человек… Вот так. И связь прервана. Они войдут в зону через пятьдесят четыре часа… А насчет работы — я все устрою. Свяжись со мной через неделю.

Экран видеофона погас.

Повернувшись, он увидел застывшее лицо Киры. Она стояла в дверях.

— Я все слышала… Это ужасно. Неужели ничего нельзя сделать?

— Нет, — бросил Горюнов. — Они погибнут… Вы, вот что, вы ужинайте без меня… А я пойду, поброжу немного…

… Назад он вернулся глубокой ночью. Поднялся на крыльцо. Встал и запрокинул голову к небу.

Только что прошел слабый дождь. Маленькая туча, подсвеченная луной, торопилась к горизонту, и на омытом небе сияли августовские звезды.

В эти минуты Горюнов почувствовал, как недавно обретенная гармония стремительно распадается дробясь и надо что-то делать, иначе случится непоправимое.

Он отыскал на небе слабую звездочку в созвездии Малого Пса. Туда, в том направлении мчалась семьдесят пятая. Мчалась навстречу гибели.

Сто сорок человек. Сто сорок жизней. Это было главным. Самым главным. Все остальное отступало, уносилось точно щепки в речной стремнине.

Оставались только жизнь и смерть.

Только жизнь и смерть…

Горюнов почувствовал, как могучая сила зарождается в теле, стремительно нарастает, вбирая в себя и любовь к Кире, и надежды на счастье, и ночь, и жизни тех, обреченных слепым роком на смерть.

А потом настал миг и он рванулся вверх…

Под утро Кира проснулась и увидела его нетронутую половину кровати. Набросив халат, она обошла все комнаты, а затем выбежала на крыльцо.

Горюнов сидел привалясь к балясинам перил и смотрел на нее.

Что-то новое появилось в его лице.

— Ты всю ночь просидел здесь?

— Нет. Я был далеко, — он дернул головой вверх, туда где в предутреннем свете бледнели звезды. — Там.

— Там? — голос Киры дрогнул.

Он улыбнулся.

— Они возвращаются, — он встал и обнял ее за плечи. — Понимаешь, они возвращаются.

— Завтракать будешь? — спросила она.