Я молод, мне счастья не надо иного. Мне все в этом мире пока по плечу. Ударив нагайкой коня вороного, С друзьями лихими в сраженье лечу. А конь подо мною храпит очумело, В глазах его пляшет кровавая муть. Со звоном встречает каленые стрелы Моя защищенная панцирем грудь. Лавиной несемся навстречу хазарам, Мы рубим, и колем, и прем напролом. И вдруг затрещал под железным ударом Мой старый, испытанный в битвах шелом. На землю слетел он — помятый, пробитый — И долго катился по кочкам, звеня. А я, покачнувшись, упал под копыта, И нет уже больше на свете меня. Набилась в глаза мне соленая глина, И меч я сжимаю холодной рукой, И ветром степным боевая дружина Уже навсегда пронеслась надо мной. Храпят где-то тяжко уставшие кони И чистую воду из Ителя пьют. А завтра меня на парчовой попоне К степному кургану друзья понесут. Сам князь у кургана построит дружину И скажет печально, взглянув на меня: — Теперь положите к нему в домовину Жену молодую, и меч, и коня... И вздрогнет жена моя — ясная зорька. И ляжет покорно в могилу со мной. Не вскрикнет она, не расплачется горько, Коль есть в нашем крае обычай такой. А я оживу на мгновенье от боли, И сердце опять встрепенется в груди. Потом посмотрю на широкое поле И крикну я князю:                         — А ну, погоди! Пусть ноженьки в росах купает босые, Пусть солнышко вечно сияет над ней. Она не жена мне, Она мне — Россия! Ей нужно любить и рожать сыновей.

Вот я вижу: Стоят на крутом берегу И глядятся в реку Высоченные ели. Убежать бы мне в юность, А я не могу — Замели все дороги Слепые метели. Вот я вижу Любань И сожженную Мгу, И снимаю с ремня я Пробитую фляжку. Убежать бы мне в юность, А я не могу — Заросли блиндажи Лебедой и ромашкой. Вот я вижу друзей. Мы лежим на снегу И кричим, задыхаясь: — Атака отбита! Убежать бы к друзьям мне, Да я не могу — Я живой, А друзья — из гранита.

Былое реже видится с годами, Но сколько их сквозь сердце ни пройдет, Мне не забыть, как тихо плыл по Каме Наш госпитальный белый пароход. Он плыл вперед под серым небосводом, Держа в верховья дальние маршрут. И резко пахло фронтовым иодом Из пароходных маленьких кают. А мы, войной помятые солдаты, Пока для рот стрелковых не нужны. И пароход, минуя перекаты, Нас увозил подальше от войны. Мы плыли днем, и плыли ночью белой, И нам солдатки к пристани речной Несли кульки с малиной переспелой И пироги с начинкою грибной. Нас, как детей, укачивала Кама, И снились нам безоблачные сны: То школьный двор, то ласковая мама, Не тронутая снегом седины. Она легко дышала на ресницы, И в темноте казалось нам не раз, Что по воде-то шлепают не плицы, А масло мама пахтает для нас. ...Былое реже видится с годами. Жизнь, как река широкая, течет. Плывет все дальше медленно по Каме Мой госпитальный белый пароход.

Одной работой связанные кровно, Ступая осторожно по земле, Тяжелые нетесаные бревна Носили мы к прожорливой пиле. Была узка в лесу тропинка волчья: Ни разойтись, ни встать, коль упадешь. Шагнул к нам третий и, под комель молча Плечо подставив, выдохнул: «Хорош!» ...Прошли года. Тот день уже далеко. Люблю людей и труд свой горячо. И каждый раз без просьбы, без намека Под тяжесть подставляю я плечо.

Давным-давно степной ветряк сломали И порубили крылья на дрова. Там, где возы с пшеницею стояли, Растет теперь высокая трава. Шумит полынь под синими ветрами: Ее цветенье близится к концу. Над старыми качаясь жерновами, Она роняет горькую пыльцу. А жерновам потрескавшимся мнится, Что ветер прежде времени затих, Что это снова теплая пшеница Сплошным потоком сыплется на них.