Кто возвращался из столицы, Тот помнит первые слова. —  Привет! — обступят сослуживцы И руку жмут: — Ну как Москва? Услышать каждому охота, Как жизнь московская течет. И я, еще не сдав отчета, Моим друзьям даю отчет. Журчит негромко речь простая. Но вдруг прилизанный сосед Сипит, зевоту прикрывая: —  Все это знаем из газет... Вот что там слышно в кулуарах?..— И, чуть подвинувшись вперед, Он выдает нам с пылу, с жару Столичный хлесткий анекдот. Но я сурово обрываю Хитросплетаемую нить. Я не из тех, чья хата с краю, И не могу не перебить. Пускай запальчиво порою, Но я скажу по существу. И не боюсь, что вновь открою Давно открытую Москву. Моя Москва — столица мира! Здесь, устремляя взгляд в века, На Старой площади, 4, Живет, работает ЦК. Моя Москва — любовь святая И незапятнанная честь... Москва у каждого такая, Каков он сам на деле есть.

Я слышал, что в Нижнем Тагиле, Но слухам не верил всерьез, Бросают на слитки тугие Прокатчики ветки берез. И падают прутья с помоста, Сбивают, сгорая дотла, Окалины рыжей коросту С листа, что нагрет добела. И сталь, громыхая катками, Крепчает в огне и дыму, Я знал, но не верил, пока мне Кидать не пришлось самому. Стою на грохочущем стане, Картуз натянув до бровей. Смотрю, и как будто в тумане — Охапка лиловых ветвей. И вижу, и вижу березки, И детства березовый сок — Скворечник в графитных полосках, С брусничной водой туесок. И листьев ажурную россыпь, Прохладную тень на лугу. И вдруг понимаю: «Не бросить!» И сердце кричит: «Не могу!» Прокатчик, мой друг и напарник, Толкает по-свойски в плечо: —  Да ты, брат, лирический парень... Бывает... Привыкнешь еще!.. И вот, наконец, передышка. Дружок отошел от огня: —  Философ я, брат, никудышный, Но выслушай все же меня. Увидел ты смерть. Но за нею Ты главного не увидал: Не охать, не ахать, жалея. А петь — прокатался металл! Внесет он навечно в детали Клинковую стойкость свою. Ты видел, как прутья сгорали — Как будто солдаты в бою!.. Стою на грохочущем стане, Картуз натянув до бровей. И снова как будто в тумане — Росистая груда ветвей. Стою и шепчу в крутоверти, Что гибнут березки не зря. Они торжествуют над смертью, Бессмертье металлу даря.

Над вокзалом колышется зарево света. Ветер капли срывает с контактной сети. Подойду, постою, прислонясь к парапету, На мосту, перекинутом через пути. Постою, помолчу... Я поездил немало. Я искал свое счастье на трассах дорог. Догонял, а оно от меня убегало. Я его настигал                      и настигнуть не мог. Позади — голубые, как вымыслы, горы. Позади — полудетские светлые сны. Впереди — в полумраке! —                                глаза светофоров, Что от вечных бессонниц и ветра красны.

Есть у рабочего квартала Свои отметки и отсчет — На синем гребне перевала Металлургический завод! Здесь нет далеких расстояний. Здесь у литейного двора Берут начало наших зданий Порядковые                    номера. С рассветом                    утренняя смена — Лишь дробный гуд над мостовой! Течет, клокочет,                           постепенно Вливаясь в двери проходной. Когда на местной телевышке Лучи восхода отгорят, Шагают важно ребятишки, Как на работу, в детский сад. И солнце, красное под утро, Умывшись свежестью речной, Заходит в комнаты,                             как будто Оно явилось из ночной.

В лицо пахнуло жаром, и с мороза Мне был приятен этот мягкий зной. Так на полях подшефного колхоза Парят пригорки раннею весной. Так за плетнями в майский полдень дышат Снега озябших за ночь тонких вишен. Так пышет, подсыхая после гроз, Проселок,               что петляет у берез. Так в августе обдаст теплом пшеница, Когда над нею воздух заструится, И марево стеклянное вокруг. И шевелит колосья знойный ветер... Но предо мной не поле на рассвете, Не деревенский медоносный луг — Прокатный стан. Я в цех вошел и стал. Смотрю, как охлаждается металл... Горячий цех! Спасибо за глубокий, Идущий через сердце верный след; За эти восходящие потоки, Связавшие в одно металл и хлеб!

Заря взмахнула крыльями над лесом, И жизнь в лесу проснулась —                                 приглядись! Ствол вымеряя,                       плотничьим отвесом Стрельнул паук по лиственнице вниз. Стянув ремни потуже поясные, Неся поклажи грузные свои, Бегут лесных цехов мастеровые — Лобастые,                литые муравьи. Повеял над округой свежий ветер, Сорвал с березы пожелтевший лист. И дятел неожиданные вести Простукал деловито,                            как радист. Идет гроза. Гроза! И — посмотри-ка! — В распадке под пригнувшейся травой Фонарики укрыла земляника. И дождь ударил с громом,                                  проливной. Когда промчались огненные стрелы — Спустились солнца светлые столбы. На взгорке После сильного обстрела, Раздвинув комья, вылезли грибы.

Тянусь душою к свету. Свет люблю! Я — кровный брат и друг светолюбивым: Подсолнухам, крапивницам, крапивам, Наседке, бедолаге-журавлю; Зверям, цветам, деревьям, рыбам — всем, Кто вновь рожден с рождением рассвета. Да будет вечно свет! А между тем Приманка — свет, и сети есть из света. Так юнги ловят легковерных птиц, Летящих ночью к люстре корабельной. Удар! — и крик пред тем, как рухнуть Щемящий крик обиды беспредельной. Уж лучше смерть! У них такой закон. Они не покорялись, эти птицы. Из рук не брали свой привычный корм И не могли с изменой примириться... Я твердость взял в походах у кремня И, может, стал суровее при этом... Судьба моя! Испытывай меня Огнем, водой, железом, но не светом!

Дай искру мне — я запалю костер. Дай зернышко — я выращу богатство. Дай каплю — я направлю реки с гор И напою корней лесное братство. Дай мне резец — я обточу янтарь. Дай светлячка, мерцающего в чаще,— Я подниму полуночный фонарь, Чтоб мог идти на свет впередсмотрящий... Захочешь мне за все труды воздать — Скажи два слова, жаркие как донник. Их говорила мне родная мать. И ты скажи мне тихо: — Мой работник!