Не кричите, что продрогли, Не шумите, что замерзли, Я еще ведь только-только Разжигаю свой костер. Нет еще тепла нисколько. Затевают только-только Языки его живые Свой веселый разговор. Не шумите, не пляшите! У огня — глаза и уши. Говорили предки манси: — Пламень слышит и глядит. Если глаз ему проткнете — Он ослепнет, он погаснет, Если уши прожужжите — Он не вспыхнет, зашипит. Погодите, не шумите! Дров у нас в запасе много. Разбегутся все медведи, Скажут: — Экая жара! Но найдет к костру дорогу Путник из таежной чащи, В котелке рыбак наварит Золотой ухи дымящей, И свои кисы {8} просушат Звероловы у костра! Нужно вам согреть кого-то — Приводите, я согрею. Если что спалить вам нужно — Приносите, я сожгу. Не дивитесь, что на льду я, На снегу костер затеял. Не мешайте, не кричите — Я таежник, я смогу!

Золотой огонь, трещи, Сердце нам разгорячи! Мы, белее мерзлой рыбы, Без тебя пропасть могли бы! Выручай, выручай, Кипяти всесильный чай! С первой капли — только тронь! Будем жечься, как огонь; Со второй-то мы небось Станем быстрыми, как лось; С третьей капли — чудеса! — Полетим через леса, Мы с четвертой капли будем Танцевать на радость людям; С пятой капли ночью зимней Целоваться захотим мы, А с шестой — Вспыхнет кровь, Запоет в груди любовь! А с седьмой горячей капли Будем вечно жить, не так ли? Эй, трещи, огонь, трещи, Сердце нам разгорячи! Выручай, выручай, Кипяти всесильный чай!

Дремлет лес, легко дыша. В нем живет, я знаю, Миснэ, добрая душа, Женщина лесная. Ходит, веточки стройней, Где-то в снежной дали. Шубка вышита на ней Птичьими следами. Бисер искрится огнем, Весь в лучистых блестках... Так сияет ясным днем Иней на березках. Пусть ни солнца, ни лучей, Воет вьюга злая, А у Миснэ из очей Льется ласка мая. Все согреет этот взор, Все растопит синий. Холод сердца, лед озер, Старых прядей иней. Если больно от обид, Миснэ, беспокоясь, «Тюпын, тюпын»,— говорит,— «Милый, милый» то есть. Миснэ, Миснэ — дар людской, Светлая отрада! С Миснэ, ласковой такой, Ссориться не надо. А дружить с ней — значит жить С песней молодою, Как по Оби в лодке плыть Полою водою. Дремлет лес, легко дыша, В нем живет, я знаю, Миснэ, добрая душа, Веточка лесная. Только где ее искать? Лесу много, много! Слышишь, сердце, хватит спать, Нам пора в дорогу!

Нет еще кукушки в роще стылой, А уж грудь березы точит сок. Чуть пригубишь — прибывают силы, Словно мать дарует: — Пей, сынок! Но давно уже родной не стало, Прах ее береза стережет. Солнце новое над нами встало, Песни новые народ поет. Нет, я не один теперь на свете, Вихрь порой крутил мое житье, Но мне грели сердце люди эти, Чуткое Березово мое. Не они ли силы в грудь вложили? Березяне — близкая родня — Соком здесь березовым поили, На ноги поставили меня. Если песнь увянет от мороза, Я вернусь в родимый уголок, Где народа сердце, как береза, Расцветая, гонит сытный сок. Сок березы-матери — в нем сила. Запою, как прежде не певал, Чтоб метель над сердцем                                 не кружила И крутой заслушался Урал.

Нефтяная вышка, как ракета, Смотрит на далекие планеты. Бурый бур стоит, как мамонт                                          древний,— Четырьмя ногами вкопан в землю. Здесь бурили месяцы и годы, Все искали «пламенную воду». Не нашли того, чего искали, Бросили — не сдюжили, устали. И по свету разбежались толки, Что в тайге одни снега да волки, Да еще полярное сиянье... Где-то есть великие дерзанья, Где-то зарождаются ракеты, А в тайге молчат и зябнут недра, Бурый бур молчит под небом серым. Лишь в двоих живет — не гаснет вера... Помню вечер. Помню зори. Золотой листвы узоры. В интернате дети спали, Кулачки в подушки вбив... Вдруг свалились книги с полки. Миг — и мы стоим, как елки, А потом летим стрелою Все туда, где грохнул взрыв. Долго гул не прекращался, И когда рассвет прокрался По верхушкам старых кедров, Видят люди — вышки нет! Да и тех двоих не видно... — Наказал их древний идол! — Закричали люди, плача, В травы падая ничком. Показалось, даже кедры Стонут: — Ой, не суйтесь в недра! Убивает всех неверных Идол грозным кулаком!.. Десять лет крылатой рыбой Пролетело. Не поленья Нынче дом мой согревают, А горячий синий газ, Тот, что взмыл, взрывая недра, Ночью памятной, осенней. И в тайге забила щедро Нефть сибирская для нас!.. Бой идет всегда, повсюду. Даже в сердце человечьем. Бой идет большой, суровый В глубине глухой тайги. В жизни все дается с боем, И геологоразведчик, Как солдат, шагает лесом, Аж гремят его шаги!

Кто простит мне молчанье, Если длинен язык у огня. Если скачет огонь по тайге вороватою                                                        рысью? Если кедра-красавца изгрыз и обуглил                                                          огонь? Кто простит мне, скажите, молчание                                               чувства и мысли? Я не смею молчать. Я обязан, как ветер, взлететь, Я обязан, как знамя, взлететь над                                                трибуною красной. Острой молнией стать, А потом, словно гром, прогреметь И обрушить огонь на огонь, Чтоб недоброе пламя погасло! Только встречным огнем укрощается                                                    злоба огня. Перед злобным огнем на молчанье нет                                                        прав у меня. Я несдержан, как вьюга, И невежлив я, как половодье,— Так толкуете вы обо мне И зовете к молчанью. Но я вижу, как солнце вы мажете                                                   черною сажей, И не выдам я солнца, И цветов не отдам я, И людей дорогих не отдам я Языкам вашим на поруганье. Некрасив, неуживчив я? Но со всеми ужиться нельзя. Серебристой плотвичкой довольна                                                зубастая щука. Я не буду плотвичкой. Я, как малая стерлядь в колючей                                                кольчуге, Буду храбр и опасен свирепой                                           прожорливой щуке. Жизнь — как битва с морозом! Не кончена битва, не ждите! Нет, елейный язык не сумеет                                          тепла отстоять! Вы браните меня, вы лесной росомахой                                                          рычите, Но порывистей ветра взлечу я                                          над красной трибуной, Чтобы правду свою отстоять!

Кавказ в изголовье толпится, Навеяв мне горные сны. Здесь все мои сны — ясновидцы, Высоких раздумий полны. Во снах моих — думах, сверкая, Волнуется, плещется Обь, Моя колыбель голубая В оправе таежных чащоб... Открылась когда-то от них мне В оправе гранитной Нева, Как в пушкинской солнечной рифме Онегинская строфа... Кавказ — надо мною... Как Пушкин... Как солнце... Я горно дышу Их воздухом — Самым насущным — И в помыслах к ним восхожу... Кавказ — надо мною... Далеки Истоки родных моих рек, Где снов колыбельных истоки, Где голос мой в песне окреп. Где ж родина?.. В сердце — те дали... Их мудростью не заслоня, Эльбрус высотою не давит, Урал возвышает меня... И Обь, И Нева, И Подкумок — От малых земных родников. Как дума моя — От задумок, Как время мое — От веков... И муха жужжит мне знакомо В жестковатой горной траве... И чувство: В горах я здесь дома. Как горец — сосед — на Неве... Где ж родина?.. Понял не сразу... Но я не один в вышине... Поклон мой сыновний Кавказу: Открыл он всю Родину мне!

У снежинок век недолгий, У снежинок нрав несмелый, На бегу растопчет мышка Те искринки-кружевинки. Но красивым белым шелком Станет рой снежинок белых, Если сдружатся малышки — Незаметные снежинки. Видишь, как они искрятся В белом пламени сугроба? Кто погасит их сверканья? Кто сугроба не заметит? Ветер топчет в злобном танце Тот сугроб высоколобый, Но напрасны все старанья — Не сметет сугроба ветер. Налетит на снег с разбегу, Поцарапает, поранит, Сдунет верхние снежинки, Закружит одну, другую,— Но остаться снегу снегом! Он сверкать не перестанет. Вот ведь малые снежинки В силу выросли какую!