Лиза и Саша вышли из подъезда и направились к автобусной остановке. Старухи, дежурившие на скамейке, проводили их заинтересованными взглядами. Лиза Батурина — скромница и тихоня — так развернулась в последние дни, что пищи для разговоров бабулькам, которым до смерти надоело обсуждать личную жизнь разведенки Ольги с первого этажа, равно как и идиотские выходки попавшего в больницу Гусара-Славика, теперь хватало.

Однако им пришлось отвлечься — следом за Лизой и ее младшим братом из подъезда, озираясь, вышел… бомж.

— Ты, эй, ты! Не вздумай в наш подъезд вернуться! — крикнула ему бойкая Митревна. — Милицию вызовем.

— Правильно! А то повадится ссать, потом от вонишши не избавишься, — поддержала ее старуха Касьцюкевич, вечно хмурая и тощая, как хворостина. — И когда успел зайтить? Я тут на скамейке с утрева сижу, как с магазину вернулась.

— Ночевал небось! — с негодованием предположила бабка Забабахина, полная и вальяжная, распространявшая вокруг себя облако аромата ванилина и корицы. — Говорю в ЖЭКе чердак запереть, говорю, а толку… Ноги сбила ходючи.

— Повадится — не отвадишь! И как его этот, из милиции, что приходил про Лизку спрашивать, не заметил? Надо сигнализировать, — заявила Митревна.

— Надо, надо, — согласно, закивали Касьцюкевич и Забабахина.

А бомж едва успел вскочить в отходивший от остановки полупустой автобус, в котором ехали Лиза и Саша.

Люди, компостировавшие на задней площадке талоны, брезгливо посторонились, стараясь не соприкоснуться с вонючей одеждой старика…