Саодат позвала старосту группы Момина Юлдашева.

- Поручаю тебе, Момин, разобраться в этом вопросе. Скажи ему, чтобы одумался. Узнай, в чем причина. Разберись по-товарищески.

Вечером после отбоя юркий худощавый Момин, с насмешливыми тонкими губами и острым носом, в своей зеленой тюбетейке подсел на кровать к Абдуджапару.

Он отнесся к заданию Саодат Шариповой со всей серьезностью: заранее набросал себе план разговора, даже записал свои вопросы и воображаемые ответы Абдуджапара.

- В кишлаках уже давно огороды засеяны. В Беш-Арыке колхозники, наверное, уже готовятся к уборке урожая, - издалека начал Момин.

- Ну, и что? - покосился на него Абдуджапар, натягивая одеяло.

- Так, просто интересно… А хотел бы ты поехать домой?

- Это не от меня зависит.

- А от кого же? Сел в поезд и поехал.

- Мать будет ругаться. Колхозники засмеют.

- Но ты же все равно плохо работаешь.

Абдуджапар молчал.

- А в соседнем ФЗО двое сбежало, - осторожно вставил Момин, приблизив и Абдуджапару свое остроносое худое лицо. - А? Как ты думаешь?

- Чего привязался? Не могу я бежать. Сказал тебе, мать заругает.

Момину стало скучно. Он приготовился, уличив Абдуджапара в тайных планах возвращения домой, отговаривать его, а беседа приняла такой оборот, что ему приходится подстрекать Абдуджапара к бегству.

- А свой колхоз ты видишь во сне? - катился по наклонной плоскости Момин, - видишь мать, свою кибитку?

- Каждую ночь вижу, - признался Абдуджапар.

- И домой тебе хочется? - настаивал Момин.

Абдуджапар заволновался. Ему вдруг захотелось все открыть товарищу. Ведь он ни с кем здесь откровенно не говорил, а скрытность вовсе не была в его натуре.

- Очень хочу я домой, Момин, - горячо сказал он, сев на постели. - Мне здесь не нравится. И знаешь, почему? Потому что все считают, что Абдуджапар строптивый, бездельник и что он ничего не умеет. Я сам не понимаю, как это получилось, ну, вот убей, не понимаю. А в Беш-Арыке спросил бы ты у любого! Тебе колхозники скажут, какой Абдуджапар!

- Ничего нет хитрого хвастаться прошлыми заслугами, - презрительно поморщился Момин. - А все-таки ты сам признался, что хочешь домой. Значит, тебе запал в голову поступок тех двух молодчиков. Я так и знал.

И, довольный тем, что поведение Абдуджапара удается подвести под заготовленную схему, он приступил к заключительной речи.

- Как же тебе не стыдно, Абдуджапар! Собираешься бежать домой, когда идет война, когда мы работаем для фронта. Посмотри, как трудятся другие, как работает Оля. Она…

- Пошел ты вон! Прочь - в ярости замахнулся на него Абдуджапар. - Уйди, ишак! Не мешай спать. Слышишь? А то вылетишь у меня в окошко!

Сильно переживал свою неудачу Момин, но чтобы не уронить авторитет, грозно закруглил:

- Я вижу, все же ты понял. Но только, если не исправишься, смотри!

Это был первый опыт Момина в поисках дороги к человеческому сердцу. Черт знает, как это трудно! Момин испытывал огромную усталость.

С потолка светила синяя лампочка, озаряя белые кровати, и на каждой кровати спящие видели во сне свой кишлак, свою мать, родные поля и огороды, а все-таки каждый хорошо работал… Чего же не понимает Абдуджапар?

Момин долго вертел в руках свою зеленую с белым тюбетейку и уснул, так и не решив вопроса.