Я решил, что мое желание снова начать ходить достаточно сильно и я готов рискнуть и поехать в Эквадор. Но сначала нужно было собрать тридцать тысяч долларов. Моя семья взялась за дело, основав фонд «Поможем Джейсону Моргану встать на ноги». Две недели длился аукцион пожертвованных разными людьми подарков и услуг (в частности, на продажу был выставлен мяч с автографом Роджера Стаубаха, бывшего квотербека «Даллас ковбойз»), украшений и произведений искусства. И нам удалось собрать нужную сумму.

Возник вопрос: кто со мной поедет? Отец хотел сопровождать меня, но нельзя было оставлять офис без присмотра, пока Джим Лейк-старший восстанавливал силы после операции. Жена тоже хотела бы поехать, но с кем оставить троих маленьких детей? Она решила, что Блейк, Остин и Грант и так пережили слишком много, поэтому не могла рисковать, оставляя их надолго.

А вот у моей мамы таких ограничений не было. Она уже успела вырастить своих детей, а от бизнеса отказалась. К тому же она немного говорила по-испански. Но сама мысль о поездке в страну, где чуть не погиб ее младший сын, превращала маму в комок нервов, особенно учитывая то, что за операцию можно было заплатить только наличными. Наведя справки, она узнала, что перевозить через границу более десяти тысяч долларов запрещено законом. Мама купила себе пояс для хранения денег, сложила туда тридцать тысяч долларов и встала перед высоким зеркалом, проверяя, не видно ли его. В конце концов она решила, что все в порядке.

После несчастного случая прошло полгода. Мы собирались в Эквадор, из Далласа в Кито. В аэропорт меня отвезла Карла. Мы были уже на полпути, когда я случайно оглянулся. Моей коляски в машине не было.

— Карла, где моя коляска?

Я был в панике. «Разве я смогу попасть без коляски в самолет? — думал я. — Разве я вообще куда-то смогу попасть?»

Карла была уверена, что погрузила ее. Видимо, коляска каким-то образом вывалилась. Мы развернулись и поехали назад. Коляску мы нашли на переезде через железнодорожные пути. Вероятно, фургон немного подбросило, задняя дверца приоткрылась и коляска выпала. Она чудом приземлилась на колеса и не пострадала. Карла снова погрузила ее в машину, мы убедились, что она надежно закреплена, и поехали дальше.

В аэропорту мы встретились с мамой и папой и подбодрили друг друга перед расставанием. Я был растерян. Обычно я ездил в такие места как боец элитного спецподразделения, со своими товарищами, а теперь не мог защитить даже себя, не говоря уже о маме.

А она была ни жива ни мертва. Она не отходила от отца, пока не закончили объявлять посадку на рейс «Continental Airlines». Мама знала, что, расставшись с мужем, останется наедине с прикованным к инвалидной коляске сыном и отправится с ним в страну, которая едва его не убила. Она не знала, справится ли.

В конце концов, выбора не осталось: либо пройти через металлоискатель, либо отказаться от полета.

Мама заставила себя оторваться от отца, зная, что на поясе у нее тридцать тысяч долларов. Она не помнила себя от волнения. Вдруг сканеры еще до посадки покажут, что она везет деньги? Или еще хуже: вдруг ее задержат на таможне в Кито? «Что они сделают с пожилой американкой, пытающейся незаконно провезти в их страну тридцать тысяч долларов? — думала она. — Какое обвинение мне выдвинут?» Могло случиться что угодно. Ее могли обвинить даже в том, что она приехала в Эквадор, чтобы купить наркотики.

Когда мы добрались до самолета, мама рыдала. Ей было очень страшно и тяжело под грузом такой ответственности. Прежде она путешествовала с большим и сильным мужем или большими и сильными сыновьями. А теперь все встало с ног на голову. Она должна была отвечать за меня и мою инвалидную коляску. За тридцать тысяч долларов. За специальный складной матрас, который защищал меня от пролежней. За наш с ней багаж, в котором лежало все необходимое для того, чтобы провести три недели в Эквадоре. Утешением маме могло служить только электронное письмо от одной из сотрудниц доктора Као. Она писала, что встретит нас в аэропорту Эквадора.

Незнакомка в чужом городе, населенном большим количеством людей.

В городе, где полгода назад я едва не умер.

Но мои мама с папой часто повторяли, что их надежда сильнее, чем все страхи вместе взятые, и это помогало им идти вперед. Мама разузнала больше о докторе Као и его работе. Он был одним из ведущих специалистов Института позвоночника при Университете Майами. Доктор Као добился таких потрясающих результатов, возвращая подвижность парализованным, что спрос на его услуги увеличивался с огромной скоростью.

Мы летели уже час, как вдруг услышали роковые слова: «Это ваш пилот. Хочу сообщить, что в Кито сильный туман. Мы не можем приземлиться, поэтому направляемся к ближайшему аэропорту. Это город Гуаякиль, расположенный на тихоокеанском побережье Эквадора».

Это было невероятно.

Мама взглянула на меня. Лицо у нее было пепельно-серое, нижняя губа дрожала.

— Гуая… как там? Господи, где это? Джейсон, дай мне парашют и вытолкни из самолета.

— Гуаякиль далеко от Кито, это я точно знаю. Мы влипли.

Она смотрела на меня широко раскрытыми, полными отчаяния глазами.

— Мы даже не можем позвонить и сказать, что нас не будет. И когда мы приземлимся, никто нас не встретит. Джейсон, что делать?

— Мама, они просто обязаны посадить самолет в Кито. Нельзя менять направление. У меня завтра операция.

— Я знаю.

Мне удалось остановить проходившую мимо стюардессу.

— Мэм, я должен попасть в Кито. У меня назначена операция. Мне очень нужно быть в Кито.

— Мне жаль, сэр. Здесь много людей, которым очень нужно быть в Кито, но мы просто не можем приземлиться там из-за тумана.

— Но у меня запланирована операция…

— Простите, сэр, мы не можем приземлиться в Кито.

— Но…

Стюардесса уже шла дальше по проходу.

Мама молча повернулась к иллюминатору, застыв от ужаса. Внизу была белая пелена облаков.

Самолет пошел на посадку в сумерках. Мы вырвались из облаков. Внизу светящиеся ленты улиц разбегались к горизонту. Это место казалось большой, страшной расползающейся кляксой. Вообще-то Гуаякиль второй по значению город в Эквадоре, после Кито. Кито расположен высоко в Андах, а Гуаякиль раскинулся на прибрежной равнине.

Мы с мамой совершенно не знали, что будет дальше.

Самолет приземлился. Меня в коляске снесли по трапу и поставили на взлетно-посадочную полосу.

По одну сторону от аэропорта раскинулся город, по другую виднелась рваная бахрома пальмовых деревьев. Я сразу узнал этот воздух: жара и влажность, запах сырости, гниения и буйной растительности. Жужжали мириады ночных насекомых. В памяти у меня вмиг возникло задание, когда мы прыгнули с парашютом, чтобы подстерегать в засаде лодки с наркотиками.

«Господи, что на меня нашло, когда я решил сюда вернуться?»

Пассажиры толпой хлынули к терминалу. Мы с мамой двигались, как на автопилоте. Что нам еще оставалось? Мама была в таком шоке, что не замечала сотрудников таможни и не волновалась из-за денег у себя на поясе. Она как будто скрылась куда-то, где проблемы просто не могли ее достать. Словно в тумане, мама тащилась через зону прилета. Потом ей пришлось взять с конвейера все наши сумки и рюкзак и сложить в тележку. Когда она отъезжала с тележкой от конвейера, к нам обратился сотрудник Continental Airlines.

Он махнул рукой, указывая на выход:

— Там стоянка такси. Таксист знает, куда вас везти. Идите туда, хорошо?

«Хорошо?!» Нет, черт возьми, ничего хорошего тут нет. Но мы были слишком обессилены, чтобы спорить.

Мы двинулись на стоянку. Мама толкала перед собой тележку с горой наших сумок, я катился в своей коляске.

Во время операций в Эквадоре наше подразделение было расквартировано в захудалом городке Коко. Там было полно кокаина. Улицы вокруг аэропорта в Гуаякиле показались мне точно такими же: шумным царством хаоса и беззакония.

Мы направились к первому в очереди такси, маленькой желтой машине, похожей на японскую «тойоту». Водитель выскочил нам навстречу и схватил тележку. Я даже представить себе не мог, как он собирается засунуть меня, маму, весь наш багаж, коляску и матрас в свою машину.

Я смог подъехать к пассажирской дверце, приподняться над коляской, подтянувшись на руках, и перебраться на сиденье. Но мама еще не успела научиться разбирать и складывать коляску. Водитель отсоединил колеса — это было довольно легко. Потом посмотрел на крышу своей машины. На ней не было багажника, но это не помешало таксисту пристроить там мой матрас, а сверху — коляску и привязать все это веревкой.

Он широко улыбнулся нам с мамой:

— Ningun problema. Todo va bien!

Водитель не говорил по-английски, но мама знала испанский достаточно хорошо, чтобы понять, что он сказал дальше: «Мне известно, куда нужно ехать. Я отвезу вас в отель».

Что касается нас, нам ничего известно не было. Таксист мог завезти нас куда угодно.

Он сорвался с места, как сумасшедший. На моей коляске и так остались вмятины и царапины после утреннего происшествия на железной дороге. Теперь же я подумал, что ей конец. Когда мы во весь опор влетели за поворот, я повернулся к маме.

— Так и есть. Нет больше моей коляски. Хорошо бы операция прошла успешно: у меня нет другого выбора, кроме как уйти отсюда на своих двоих!

Я пытался шутить, но на самом деле ужасно нервничал.

Наконец мы добрались до отеля. Мама вышла из машины и — о чудо из чудес! — коляска была на прежнем месте. Они с водителем заново собрали ее и придерживали, пока я усаживался.

Мы отблагодарили таксиста как могли и двинулись к отелю. Там не было пандуса для инвалидных колясок.

— Ningun problema! — сказали нам портье. — Está bien! Bueno!

Они подняли меня в коляске по лестнице и внесли внутрь.

Когда мы поселились в отеле, я повернулся к маме:

— Знаешь что? После всего этого мне чертовски хочется выпить.

Она нашла бар. Конечно же, к нему вела длинная лестница.

— Как же ты попадешь туда, Джейсон? Тут столько ступенек…

— Мама, я хочу выпить, и мне все равно, сколько тут ступенек.

Я помахал барменам и жестами показал, что меня нужно поднять по ступенькам. Едва они успели понять, что мне нужно, как расплылись в улыбках:

— Ningun problema! Está bien! Bueno!

Бармены перенесли меня в бар. Я заказал нам с мамой по пиву «Bandido Alta». Это было как раз то, что нужно: держать в руке пиво. После всего, что случилось за последние сутки, мы это заслужили.

Мы выпили пива и что-то съели, стараясь успокоить издерганные нервы. Когда наши сердца начали биться более-менее спокойно, мы с мамой попросили парней из бара перенести меня в номер. Мы были так измучены, что отключились, даже не раздеваясь. Нам сказали, что мы должны быть готовы снова отправиться в аэропорт в шесть утра.

На следующее утро мы выехали еще затемно. Названия отеля мы так и не узнали. Мы прибыли в аэропорт, но никто, казалось, не понимал, что происходит. Мы ждали, и через некоторое время нас попросили пройти на посадку. Мы так и сделали, хотя никто и не объяснил нам, куда мы летим. Самолет оторвался от земли. Мы терялись в догадках, попадем ли мы в Кито и будет ли нас там кто-нибудь встречать.

Представьте себе наше облегчение, когда самолет приземлился в Кито. Я понял это по пейзажу — вздымающимся горам, поросшим джунглями и увенчанным клочьями белоснежного тумана. Меня снова вынесли из самолета.

Не успела моя коляска коснуться земли, как раздался крик:

— Джейсон! Джейсон Морган! Джейсон! Мы ждем вас!

Я взглянул на людей, толпившихся в зоне прилета. Нам отчаянно махала рукой какая-то женщина. Думаю, ей легко было узнать Джейсона Моргана. Тут не было других гринго в инвалидных колясках.

Мы с мамой направились прямиком к ней.

— Вы Джейсон, а вы, наверное, Патти! И я Патти! Меня тоже так зовут!

Мама больше не могла сдерживаться. Нагнувшись поверх ограждения, она вцепилась в свою тезку и разрыдалась. С тех пор как мы уехали из США, мама практически за все отвечала одна. У нас почему-то не работали мобильные телефоны, и мы не знали, найдем ли мы Интернет. Она рыдала от облегчения, что у нас все получилось и нас встретили.

Меня и маму усадили в мини-фургон и вывезли из Кито. Я воспрянул духом, когда увидел, что фургон оборудован для людей с инвалидностью. Там была платформа для въезда и место для хранения коляски. Дела налаживались.

В часе езды к востоку от Кито находился Кумбайя, чистенький городок, который доктор Као выбрал для своей клиники. Здание было опрятным и удобным на вид. Там были свои жилые помещения, и нам с мамой выделили комнатку с одной кроватью. Учитывая обстоятельства, моя мама неплохо держалась. Она постелила себе на диване, чтобы я мог спать на кровати. Потом избавилась от наличных: тридцать тысяч долларов она положила в сейф клиники, вздохнув с неимоверным облегчением.

Пока меня готовили к операции, мама вышла с Патти купить немного роз. Выращивание цветов — крупный бизнес в Эквадоре, и целая охапка этих цветов стóит меньше доллара. Мама сказала мне, что каждое утро будет выходить с Патти на улицу и покупать свежие цветы, просто чтобы наш день был ярче.

Мою операцию и так уже отложили больше чем на сутки, поэтому мне сделали анестезию, как только я был готов.

Девять часов спустя доктор Као закончил операцию. Я очнулся, когда он мыл свои инструменты. Хирург спросил, как я себя чувствую. Думаю, это был формальный вопрос, чтобы убедиться, что я нахожусь в сознании, в мире живых людей.

Я сказал, что чувствую себя хорошо, но у меня ужасно болит голова. Доктор Као ответил, что этого и следовало ожидать: это был побочный эффект операции. Боль со временем прекратится, а пока мне должны были дать какое-то обезболивающее.

А потом доктор Као сказал:

— Джейсон, пошевелите ногами, пожалуйста.

Я так и сделал, передавая команду из мозга туда, где должны были находиться мышцы правой ноги.

— Хорошо, — улыбнулся доктор Као. — Прекрасно. Взгляните, они шевелятся.

Я поднял голову и снова скомандовал своим нижним конечностям: «Шевелитесь!»

Мышцы на бедре напряглись и расслабились. Потом еще раз. Я приложил больше усилий и смог даже согнуть колено. Ничего себе! В тот момент я едва не заплакал.

Мама была рядом со мной. Она плакала. Думаю, она рыдала почти так же сильно, как тогда, когда оторвалась от папы в аэропорту Далласа.

Вы только представьте себе! Представьте, что способность хоть чуть-чуть пошевелить ногой может быть чудом.

Для меня это было именно чудом.