Огни на рождественской елке погасли, дочки спали у себя в кроватках, жена уснула тоже – а ему не спалось, он бродил взад-вперед по дому. Правая ладонь все еще плохо слушалась. Половину сезона он играл в «Ред Сокс» с поврежденным локтевым нервом, и всякий раз, когда распрямлял руку, чтобы бросить мяч, он чувствовал боль. В конце концов, не в силах больше терпеть, он согласился на операцию. Нерв определили на полагающееся ему место, но после операции не то что бросить бейсбольный мяч, он даже не мог удержать его в руке. Теперь нужно было учиться не только выполнять рукой сложные трюки, которые умеет делать профессиональный кетчер, нужно было заново учиться выполнять рукой простейшую операцию, которую он умел делать всю жизнь и которой он зарабатывал на жизнь.

«Бостон Ред Сокс» распрощалась с ним – на прошлой неделе его отдали команде «Колорадо Рокиз» взамен защитника внутреннего поля Поки Риза. Шел шестой год его карьеры в Главной лиге, и он имел право обратиться в Арбитражный суд, но «Рокиз» сразу ясно дали ему понять, что они не собираются ждать решения арбитражного суда о выплате 1,5 миллиона долларов. Миллион с половиной – на самом деле это было совсем небольшая суммой за парня, который отыграл в Главной лиге шесть лет, но, по мнению «Рокиз», она эдак раза в три превышала его настоящую стоимость на рынке. Решив, что кетчер, не способный бросить мяч, больше никого не заинтересует, «Рокиз» сразу же предоставили Хаттебергу право быть свободным агентом. Это означало сокращение зарплаты на 50 % с суммы в 950 тысяч долларов, которую ему платили в Бостоне за год до этого. Хаттеберг отказался. В полночь 20 декабря 2001 года срок контракта «Рокиз» с Хаттебергом истек, и минуту спустя, в 00.01 ночи, Пол Деподеста, помощник генерального менеджера «Окленд Эйс», позвонил агенту Хаттеберга.

Ситуация была действительно странноватая. Хаттеберг не имел ни малейшего понятия, почему «Окленд Эйс» так заинтересованы в его кандидатуре. Он чувствовал только то, что одна из команд Главной лиги относится к нему как к истрепанному коврику, который где-то в Марокко вынесли во двор и выставили вместе со всяким ненужным старьем для продажи. Двадцать восемь других команд не проявляли к нему ни малейшего интереса, и только «Окленд» был настолько заинтересован в его кандидатуре, что не смог дождаться утра, чтобы предложить ему место в команде. И додумались же позвонить его агенту накануне Рождества! Когда до «Рокиз» дошла информация о том, что «Окленд Эйс» позвонили агенту Хаттеберга и развязали торг, команда подняла свое изначальное предложение. Они предложили ему практически те же деньги, что и «Окленд». И что с того? Они просто хотели, чтобы он у них остался на всякий случай. На случай, если что-нибудь произойдет с кем-то из основных игроков. Билли Бин же хотел, чтобы Хаттеберг играл в основном составе. Билли Бин планировал поставить его отбивающим. Хаттеберг поручил своему агенту заключать контракт с «Окленд» на один год с возможностью дальнейшего продления на год, базовой зарплатой в 950 тысяч долларов и возможностью получить некоторые дополнительные льготы и бонусы. Спустя несколько дней после окончания рождественских праздников, как только он подписал контракт, ему позвонил Билли Бин, чтобы выразить, насколько он рад, что Хаттеберг теперь в составе отбивающих его команды.

И, кстати, Хаттеберг теперь будет играть в защите на первой базе.

Бейсбольные игроки, когда они не играют, похожи на пилотов, которые приезжают после рейса домой, – и те и другие хотят побыть в полной изоляции, где не будет никаких внешних раздражителей. Когда заканчивается игровой сезон, бейсбольных игроков можно встретить повсюду в центральной Флориде или в пригороде Финикса. Хаттеберг и его жена Битси купили дом возле гольф-клуба к югу от города Такома в штате Вашингтон. Мечтали они не о таком доме – но с домом своей мечты, с видом на океан или озеро, приходилось подождать до тех пор, пока Хаттеберг закончит играть в профессиональный бейсбол. Дом этот был страховкой: в противовес профессиональному бейсболу он не обесценивался, как игроки, и со временем Хаттеберги планировали его продать, не проронив при этом ни слезинки. Когда его не было дома, он знал, что его девочки в безопасности: дом находился в престижном районе, где даже лай собаки расценивался как преступление.

Вечер, собаки, знай себе, помалкивают. Бесцельно слоняясь по дому, погруженному в тишину, не в силах понять и свыкнуться со словами, которые только что сказал Билли Бин, Хаттеберг набрел на свои бейсбольные реликвии. Старые бейсбольные ловушки-перчатки, потертые биты с выгравированным на ручке его именем. Фотографии. В рамке под стеклом – бейсбольная куртка, в которой он в команде США выступал в 1990 году на Играх доброй воли. Еще одна куртка – в ней он играл кетчером за «Бостон Ред Сокс». Он был кетчером. Он всегда был кетчером, сколько себя помнил, – с десяти лет он играл только кетчером. Две недели назад ему исполнилось тридцать два года. Двадцать два из них он провел на площадке для кетчеров.

Окно гостиной выходило на изумрудную лужайку для гольфа, безупречно разбитую посреди прекрасного вашингтонского леса, который оставался нетронутым. Большинство ребят в перерыве между сезонами играли в гольф, а он любил рыбачить на спиннинг. Лужайка, порытая росой, поблескивала в свете фонарей. В это время года половину суток было темно, а когда не было темно – шел дождь.

Игрок первой базы!

Билли Бин пообещал не сообщать прессе, что он взял Скотта Хаттеберга на замену Джейсона Джамби. Джамби заменить невозможно. Даже если поставить на его место двоих… Игрок первой базы!

Скотт Хаттеберг понял, что ему нужно что-то делать. Он не находил себе места. Он знал, что рядом с домом есть пара теннисных кортов с асфальтовым покрытием, которые в качестве одолжения построили для тех заточенных в этом престижном районе, кто не играл в гольф. Спустя несколько дней после Рождества он посадил дочек в их детские кресла на заднее сиденье в машине рядом с женой, подставкой для бейсбольных мячей, корзинкой с мячами и новенькой ловушкой для игрока защиты первой базы. Девочек он завез на детскую площадку с песочницей, которая была рядом с кортами, а Битси попросил побросать ему с подставки заземленные мячи. Жена Скотта Хаттеберга была ростом метр пятьдесят и весом сорок пять килограммов. Данные не очень подходящие для того, чтобы подавать мячи в Главной лиге бейсбола. Вид ее не внушал надежды даже на то, что она может отбить мяч, чтобы тот докатился хотя бы до первой базы.

Битси уже давно заметила, что ее муж, хоть и провел в Главной лиге пять лет, играя кетчером в основном составе за «Бостон Ред Сокс», никогда не считал себя отбивающим Главной лиги. Остальные игроки устраивали перед игрой автограф-сессии. Он никогда не выходил с остальными игроками к болельщикам. Не потому что ему было наплевать на болельщиков, а потому что он не мог определиться, кто же он на самом деле в игре. Он никогда в этом не признавался, но Битси и так это чувствует. И ей это не по душе. Не то что ей очень хочется, чтобы болельщики знали, кто ее муж, – вовсе нет. Ей хочется, чтобы ее муж знал, кто он есть на самом деле. И потому с конца декабря до начала весеннего сезона под промозглый моросящий дождь и хныканье дочек, которые хотят ехать домой, она стоит и подает мячи уровня Главной лиги своему мужу.

Рон Вашингтон был тренером игроков, которые играли защитниками баз в «Окленд Эйс». Рон играл с Билли Бином, когда Билли был в «Миннесота Твинс», но тренером команды он стал не по этой причине. Он стал тренером игроков защиты потому, что обладал даром заставить игрока захотеть быть лучше, чем он есть в действительности, хотя сам Рон никогда не считал себя хорошим тренером. Его работа заключалась в том, как то безобразие, которое Билли Бин скидывал на него в начале весенних сборов, привести в человеческий вид, чтобы в день открытия игрового сезона никому не было стыдно. А что присылал ему Билли Бин – об этом Рон мог порассказать много интересного. Тренируя игроков защиты, Рон был одним из немногих в Главной лиге, кто мог не сомневаться, что генеральный менеджер клуба не потратит ни одного лишнего цента на то, чтобы приобрести хороших игроков защиты. И если вы спрашивали у Рона, каково ему тренировать игроков защиты для команды, которая взяла бы и слепого, умей он хорошо попадать на базу, он криво улыбался и говорил: «Да, я на своем веку повидал всякой хрени – это я вам точно могу сказать». Бывали времена, когда Рон считал, что игрокам, которых к нему присылал Билли, можно вообще не приносить ловушки – зачем? – пусть уж с битами своими выходят, становятся в защите на базах да отбивают мяч обратно питчеру.

У Рона было ровно шесть недель на то, чтобы превратить Скотта Хаттеберга в ведущего игрока защиты первой базы. Он повез Хатти в Аризону на тренировочный стадион «Окленд», подавал Хатти заземленные мячи, попытался научить Хатти ловко маневрировать на своей позиции. Месяцы спустя, вспоминая это невеселое время, Рон скажет: «Было понятно, что не место ему в защите на этой позиции. Стоял он неправильно – на пятках. Не знал, куда податься, что делать и как. Посмотришь на него, и ясно, что внутри у него только одно желание: “Чур меня, чур – только бы ничего не произошло на моей позиции”. Во время игр он делал все, отчего болельщик на трибуне хотел выругаться: “Ну что ж ты творишь-то, так тебя разэдак!” А он разве знает? Да не знает он ни бельмеса! Болельщик тут был прав, что Хэтти не знал, что творит, когда играет в защите».

Конечно, Рон никогда не обмолвился при Скотте Хаттеберге и даже намека не подал, какие ругательства проносились в мыслях у болельщиков, когда они наблюдали за игрой Скотта в защите на первой базе. Прежде всего Хатти нужно было поверить в себя, даже если для этого не было основания. Во время главного собрания в конце весенних сборов, когда начальство главного офиса «Эйс» и остальные тренеры клуба спросили у Рона, готов ли Хатти выйти играть на позиции защитника первой базы в сезоне Главной лиги, Рон ответил: «Можете выпускать его каждые три-четыре дня, но даже не думайте его ставить на эту позицию на постоянной основе».

С первого же дня тренировок во время весенних сборов у Хатти начали случаться приступы паники каждый раз, когда ему нужно было играть в защите на первой базе. «В игре защиты первой базы есть одна особенность, – рассказывал Скотт. – Нельзя уронить мяч, ни одного мяча». И это обстоятельство расшатывало психику. Частично это происходило от незнания, что делать, но также и из-за того, что слишком многое, как казалось, было поставлено на карту. «Я решил для себя, что, если им покажется, что я совсем безобразно играю, они меня снимут с этой позиции», – рассказывал Хаттеберг. Хаттеберг играл на этой позиции действительно безобразно, но его от этого из защиты никто не убрал. Пришел день открытия сезона, и его временно поставили на позицию назначенного отбивающего. Один из игроков «Эйс», Джермейн Дай, который обычно играл на позиции правого защитника внешнего поля, не оправился после перелома, который он получил во время матча в серии плей-офф в прошлом сезоне. Это обстоятельство позволило переставить на место правого защитника внешнего поля Дэвида Джастиса, Джереми Джамби – на позицию левого защитника внешнего поля, и для Хаттеберга открылось место назначенного отбивающего. Для того чтобы закрыть позицию защитника первой базы, Билли Бин сделал ставку на Карлоса Пена – подающего надежды молодого бейсболиста из низшей лиги, который, казалось, уже был готов выйти играть на поле Главной лиги. «Все пророчили Карлосу, что он станет вторым Алексом Родригесом, – рассказывал Хаттеберг, – поэтому, как только Карлос появился в команде, я решил, что на первой базе играть мне не придется». Когда же после травмы в команду вернулся Дай, Хаттеберг сделал для себя вывод, что ему придется отправиться на скамейку запасных.

Но этого не произошло. Вместо этого, начав игровой сезон на подъеме, команда резко начала пикировать вниз. Когда в конце апреля к ним приехали «Янкиз», «Окленд Эйс» выиграли 11 игр и 8 проиграли. Три недели спустя они уже проигрывали на четыре игры больше, чем выиграли, и быстро начали отставать от лидеров. В середине мая они съездили в Торонто, где их разбили в пух и прах «Блю Джейс». «Блю Джейс»… Хаттеберг думал, что он многое повидал, играя в «Ред Сокс», но то, что случилось сразу после оглушительной победы «Блю Джейс» над «Окленд», даже Хаттебергу не приходилось видеть.

Как и другие новоприбывшие игроки, Скотт Хаттеберг почувствовал, что командой в «Окленд Эйс» управляют по-своему. Командой даже во время игры руководил не ее менеджер, а начальство из главного офиса. И начальство явно было недовольно. Когда Билли Бин отослал обратно в низшую лигу ведущего игрока первой базы Карлоса Пена, ведущего игрока второй базы Франки Менечино, начинающего игру питчера Эрика Хилиуса и питчера замены Джефа Тэма, это выглядело форменной репрессией. Джереми Джамби, основного защитника левой части внешнего поля, отдали «Филлиз», получив взамен Джона Мабри. Всего за пару часов главный офис «Эйс» выбросил за борт троих из восьми основных отбивающих, одного из которых все называли «Новичком года» (Пена), а второго считали любимчиком начальства (Джамби). Так Скотт Хаттеберг впервые столкнулся с настоящим Билли Бином. Первой мыслью Скотта в тот момент было: «Господи, от этого парня можно ждать чего угодно». В команде снова оказалась открытой позиция защитника первой базы. В порядке вещей она досталась Хаттебергу.

В самом начале игра у него шла достаточно неуклюже. Он пыхтел даже над самыми незначительными задачами: например, вернуться на исходную позицию и поймать подачу от других защитников баз. «С виду все кажется просто, – рассказывал Скотт, – но это не так. Поверьте». На позиции защитника первой базы игра проходила в более быстром темпе, нежели на позиции кетчера, на которой он когда-то играл. Мяч попадал на землю возле второй или третьей базы и, не давая опомниться, сразу же летел обратно к нему на первую. Какой ногой делать шаг назад? Где подушечка базы? Уже начали смеяться? Простые высоколетящие мячи он попросту терял из виду, так что они падали метрах в девяти от него, за границами поля. «Многие мячи, отбитые высоко над полем, которые я пропустил, даже как ошибка не рассматривались бы, – рассказывал Скотт, – потому что я даже не успевал до них добежать».

Но затем что-то изменилось, и чем больше он выходил играть на позицию защитника первой базы, тем комфортнее себя чувствовал. К концу июня Скотт мог сказать, не скрывая улыбки: «Самое главное, что изменилось с весенних сборов, это то, что теперь у меня не прыгало давление до потолка каждый раз, когда я видел заземленный мяч, который катится к моей базе». Большую роль здесь, конечно, сыграла поддержка тренера. Рон Вашингтон постоянно пребывал у него в мыслях. Каждое свое действие на позиции защитника первой базы, включая подачи, которые Хатти принимал от других защитников баз, Скотт обсуждал с тренером, как только возвращался на скамейку. Рон создал отдельную шкалу оценки, специально скроенную под Хатти. Объективно Хатти заслуживал двойки, но по шкале, которую создал для него тренер, у него была четверка и надежда, что четверка вырастет до пятерки. «Тренер знал, что то, что является самыми обычными действиями в игре защитника первой базы для остальных, для меня было очень сложно», – рассказывал Хатти. Тренер помогал ему обмануть себя самого, укреплял в Хатти уверенность, что тот на самом деле может играть лучше, и продолжал делать это до тех пор, пока Хатти действительно не стал играть лучше. На стадионе от скамейки под навесом, где сидели команда и ее менеджеры и тренеры, до первой базы было приличное расстояние, но всякий раз, когда Хатти удавалось поймать заземленный мяч, то есть сделать базовую операцию, которую умеет выполнить с закрытыми глазами большинство защитников первой базы, Хатти слышал из-под навеса подбадривающие выкрики тренера:

– Ловец-чемпион!

Хатти чувствовал, что он был от природы одарен спортивными способностями в большей степени, чем многие ребята, играющие на этой же позиции, и был прав. Он начал меньше нервничать. И ему уже хотелось, чтобы мяч отбили в его сторону. Он пообвык на новом месте. Опять стал самим собой. Когда Хатти играл на позиции кетчера, ему всегда нравилось, что он может общаться с игроками других команд. Теперь, играя на первой базе, он имел даже больше возможностей для общения с соперниками, чем на позиции кетчера, которая теперь выглядела как скучная вечеринка, – теперь в спину дышит судья, а к тому месту, где ты находишься, приковано все внимание болельщиков и камер. На позиции защитника первой базы можно было вести беседу. На доске объявлений в здании клуба «Окленд Эйс» висело напоминание из правил Главной бейсбольной лиги за подписью Боба Уотсона:

«Игроки противоположных команд, одетые в форму, не должны “брататься”».

– Официальные бейсбольные правила, пункт 3.09

К лету 2002 года это напоминание было вывешено специально для Скотта Хаттеберга. Каждый его выход в качестве защитника первой базы становился светским мероприятием. «Парни попадают на первую базу, – рассказывал Хаттеберг, – и прямиком оказываются в моем “кабинете”. А я поболтать люблю». Рафаэль Палмейро зарабатывает прогулку, а Хатти спрашивает у него, подачи кого из левоподающих питчеров для него отбивать тяжелее – Марка Мулдера или Барри Зито. Раффи отвечает, что Мулдера. Джефф Цирилло отбивает мяч и успевает попасть на первую базу – его не нужно долго вытягивать на разговор: он сразу начинает ругаться и жаловаться на свою участь последнего в очереди отбивающих основного состава «Сиэтла». Джефф Бэгвел попадает на базу благодаря ошибке в защите внешнего поля, и Хатти рассыпается перед ним в похвалах, рассказывая, какой он большой поклонник Джеффа, тем самым провоцируя Джеффа на то, чтобы тот в стиле несчастного ослика Иа-Иа сетовал, что для отбивания у него нет никаких природных данных. «Он все твердит: “Ненавижу свою манеру отбивать, просто ненавижу”. А я ему в ответ: “Старик, да ты классно отбиваешь”». Хатти поощрял все это, и даже больше того. «Смешная штука – этикет, – рассказывал Хатти. – Когда кто-то из игроков приближается к твоей базе, нужно понимать, когда можно первому начать разговор. Я стараюсь вести себя вежливо. Если парень заработал попадание на первую базу, я могу сказать: “Отлично сработано”. Тут и глазом не моргнешь, как вы уже стоите и болтаете».

Он наслаждался игрой. Он начал показывать в игре такие результаты, которых от него никто не ждал – даже его тренер. Но он не переставал считать, что эксперимент «Окленд» мало было назвать нетрадиционным. «Я считаю, нелепо перетасовывать ребят в нападении как вздумается», – говорил Хаттеберг. Но к середине лета он все чаще слышал, как люди между собой называют его защитником первой базы «выше среднего». В конце июля у тренера спросили, что он такого сделал со Скоттом Хаттебергом, что позволило тому стать защитником первой базы выше среднего. В ответ Рон покачал головой, улыбнулся и сказал: «Я теперь выгляжу вруном из-за него. Он выходит играть и играет так, как вы сами видите: он настоящий бейсболист, у него отличная реакция». Подумав немного, он добавил: «Есть ребята, которых не страшно взять с собой на войне в разведку. Так вот они такие, как Скотт Хаттеберг».

Способность играть защитником первой базы была мало связана с интересом клуба «Окленд Эйс» в кандидатуре Скотта Хаттеберга. Это стало приятным дополнением, которое Хатти сумел привнести сам, но, если бы он этого не сделал, как игрока от этого его бы не стали ценить меньше. С того момента, как Пол Деподеста и Билли Бин пришли к выводу, что процент попаданий на базу был в три раза важнее процента сильных ударов и что некоторые, по широко распространенному мнению в бейсболе, второстепенные навыки отбивающего, на которые не обращали внимания, являются необходимым фактором успеха команды, – с тех самых пор стало понятно, что пути «Окленд» и Хатти рано или поздно должны пересечься. Когда он играл за «Ред Сокс», его процент попаданий на базу был на 25 пунктов выше среднего показателя по Лиге, причем этого показателя он достиг, а) не играя постоянно в основном составе и б) будучи достаточно потрепанным на позиции кетчера. Если же он будет отдохнувшим и постоянно играть в основном составе, то его показатель попаданий на базу только возрастет.

Кроме того, он сможет еще и измотать питчера команды противника. Скотт Хаттеберг мог находиться на бите бесконечно долго, почти так же долго, как и Джейсон Джамби, – и это несмотря на то, что у питчеров не было причин бояться Хаттеберга так же сильно, как Джамби. Сила Хаттеберга была не такой явной, ее было сложнее заметить. Он не боялся, что его выведут в аут после трех пропущенных мячей, и отсутствие страха выражалось в том, насколько часто он во время выхода на поле позволял себе пропустить два мяча. Причина же бесстрашия состояла в том, что третий мяч он пропускал редко, и поэтому его редко выводили из игры в аут. Он тщательно и последовательно трудился над тем, чтобы принимать только правильные подачи питчера. Его процент отношения заработанных прогулок к количеству полученных выбиваний из игры был одним из самых высоких в Лиге.

То, что Хаттеберга сложно вывести из игры, было еще одним из второстепенных его качеств, которое с точки зрения системы исчисления «Окленд» добавляло Хаттебергу ценности. Выбивание из игры в аут – одна из самых дорогих промашек, которую может сделать отбивающий. В основе системы, в соответствии с которой тренировали игроков «Окленд Эйс», лежала большая ложь. Для того чтобы убедить молодых спортсменов быть терпеливыми, стараться отбивать только правильные подачи питчера, зарабатывать прогулки, ждать, чтобы питчер совершил промах, чтобы они могли отбить мяч на трибуны и заработать пробежку домой, тренеры «Эйс», работавшие с отбивающими, были вынуждены вдалбливать в их головы мысль, что нет ничего ужасного быть выбитым в аут из игры. Пол вспоминал, что «долгое время, считалось, что выбивание в аут из игры, когда ты стоишь на бите, ничем не отличается от других выбываний из игры, но это не так».

В идеале от отбивающего каждый раз требовалось не только остаться в игре, но и не изменять способ своего отбивания во время единоборства с питчером только для того, чтобы не получить страйк. Такого идеального отбивающего было очень сложно найти. У большинства из них было какое-нибудь слабое место, о котором они знали, и большинство отбивающих ненавидели стоять на бите с двумя пропущенными мячами. Слишком уязвимыми они себя чувствовали, если было пропущено два мяча. Пол тщательно изучил игроков команд Главной лиги. Большинство отбивающих, даже очень хороших, обладали каким-то явным недостатком. Пол, как правило, очень быстро определял, как нужно подавать тому или иному отбивающему из Главной лиги, чтобы выбить его из игры. Единственный игрок, которого Пол не мог раскусить, был Хатти. Часто Хатти даже не пытался отбивать мяч до того, пока не пропускал два мяча. Хатти совершенно спокойно относился к тому, что он находится в шаге от вылета в аут. Казалось, он рад встретиться с мячом, который он может пропустить. А происходило это потому, что у Хатти не было слабых мест. Конечно, это могло быть и не так: у каждого отбивающего должно быть слабое место в зоне страйка. Но Пол наблюдал за игрой Хатти много раз и так и не смог выяснить, где же у него такое слабое место.

Эти второстепенные черты отбивающего, которые были гипертрофированы у Скотта Хаттеберга, сыграли неоценимую роль для его игры в качестве защитника первой базы. И тем не менее рынок назначил этим неоценимым качествам настолько низкую цену, словно в них не было никакой пользы.

Откуда у Хаттеберга эти качества? Это был серьезный вопрос, на который пытался найти ответ главный офис «Окленд Эйс». Приобрел ли Хаттеберг эти качества в течение жизни или они были частью его натуры? Если качества эти были врожденными, как начинали считать в главном офисе, относились ли они к физическим способностям или к психике? Скотту Хаттебергу было что рассказать по этому поводу.

Насколько Хаттеберг мог вспомнить – а он мог вспомнить, как еще ребенком играл в бейсбол в Детской лиге, – он мог сказать о себе как об отбивающем две вещи. Первая заключалась в том, что он с детства обладал противоестественной способностью отбить любой мяч. Это не означало, что он сумеет выбить мяч за пределы поля, это означало, что он сможет попасть по нему битой. («Замахнуться битой и не попасть по мячу для меня из серии чего-то сверхъестественного».) Второе, что мог сказать Хаттеберг, это то, что его расстраивало и злило намного меньше, когда он получал третий страйк и выходил из игры, чем когда он, например, отбивал медленно и высоко или заземлял мяч. Прогулки не приносили ему особой радости, но были результатом более желанным, чем безобразное отбивание. «Ничто не было более ненавистным, чем попытаться отбить первую же подачу и отбить мяч на землю. Меня осенило, что пытаться отбить первую подачу для меня напрасная трата сил».

Верно и то, что еще мальчишкой он искал и нашел несколько примеров для подражания, которые укрепили заложенные в нем с детства способности. Первым примером для подражания стал Дон Маттинли. Плакаты с изображением Маттинли украшали его комнату. Он вырезал из газет и журналов статьи о Доне Маттинли. Во время поездки во Флориду он приехал на стадион «Янкиз», где тренировалась команда, и пробрался за ограду, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на великого Дона. Охрана поймала мальчишку и выставила его вон с тренировочного стадиона. Но прежде чем это произошло, Хатти увидел своего героя на тренировочной площадке для отбивающих. Всегда, когда бы ни играли «Янкиз», он ехал два с половиной часа до Сиэтла из города Якима, где он провел бо́льшую часть своего детства, чтобы увидеть, как играет Маттинли. «Он был небольшого роста, – рассказывал Хаттеберг, – а я тогда был мелким. Поэтому меня притягивал этот игрок. И еще я обожал, как он умеет размахнуться битой. В этом было столько поэзии. Чем-то напоминало то, как отбиваю мяч я, или то, как хочу научиться это делать. И я, и он чуть приседали перед тем, как отбить мяч». Маттинли, как и Хаттеберг, очень привередливо выбирал подачу для отбивания: его беспокоило больше всего то, как подан мяч, который он отбивает.

Хаттеберга сравнивают с Маттинли именно из-за этой привередливости к подачам, хотя как назвать эту черту в бейсболисте одним словом, не очень понятно. В бейсболе такое свойство игрока могут назвать «терпеливостью», но, скорее, это «рассудительность». Маттинли, как и Хаттеберг, как очень мало других бейсболистов, с которыми играл Хаттеберг, относился к отбиванию как к чему-то большему, чем просто реакция на поданный мяч. Отбивание стало чем-то, что можно было делать лучше, если продумывать каждый шаг. У Хатти была аудиокнига Маттинли, в которой тот писал об отбивании. «Искусство отбивания с показателем.300» – так называлась она. Он прослушивал ее десятки раз. «Маттинли произнес в ней такую фразу, – рассказывал Хаттеберг, – что можно взглянуть на два показателя – выбивания из игры и прогулки – и по ним определить, насколько хорош отбивающий. Эти слова плотно засели у меня в голове». (Странно, но у самого Маттинли показатель прогулок был не очень высоким.)

Для Билли Бина было невероятно сложно втиснуть в рамки площадки для отбивающих всю свою натуру. А для Скотта Хаттеберга, наоборот, выпустить свою натуру за рамки площадки для отбивающих было невозможно, как бы сильно он ни старался: все части его характера естественным образом вписывались в эти рамки. Окружающие не всегда это понимали до конца, пытаясь сделать из него кого-то, кем он никогда не был. Например, «Филлиз» выбрали его кандидатуру в восьмом раунде набора сразу после того, как он окончил школу, хоть сам Хаттеберг считал, что для профессионального бейсбола он еще не готов. Скауты наседали на него с контрактом, убеждали, что это нужно для его же пользы. Хаттеберг всегда был небольшого роста, особенно для кетчера, и когда окончил школу, он был ростом метр семьдесят семь и весом семьдесят два килограмма. «У меня вид был как у только что переболевшего пневмонией», – рассказывал Скотт. «Филлиз» проигнорировали его возражения. Его школьный тренер, прикормленный «Филлиз», убеждал Хаттеберга, что тот сделает большую ошибку, если откажется от восьмидесяти пяти тысяч, которые ему предлагала команда за подписание контракта, и пойдет в колледж. Но Хатти отказался от денег и пошел в колледж. «Даже если бы я не поступил в колледж, – рассказывал Хаттеберг, – я все равно не подписал бы контракт».

Он пошел в колледж, и в 1991 году его кандидатуру выбрали в первом раунде «Ред Сокс». Как только он попал в низшую лигу, благодаря своим способностям, хоть и не до конца сформированным, Хаттеберг сразу взлетел на уровень AA. Здесь он столкнулся с двумя препятствиями, которые постепенно прервали его путь в профессиональном бейсболе в качестве отбивающего: во-первых, с питчерами, которые не только умели хорошо подавать, но и держать под контролем поединок с отбивающим; и, во-вторых, с теорией бейсбола. На уровне команд низшей лиги уровня АА так же, как и в Главной лиге, отбивающий встречался в игре с одним и тем же питчером больше одного раза. Если точнее, питчер встречался с отбивающими чаще одного раза, и поэтому он прилагал определенные усилия к тому, чтобы воспользоваться теми знаниями об отбивающем, которые успел приобрести. Хаттеберг начал вести запись результатов своих выходов на биту: какие подачи посылались ему, как он на них отреагировал. Такие записи были сродни тому, когда наблюдаешь за подачами и отбиванием при каждом выходе на биту и собираешь информацию. Чем больше информации у него было по поводу питчера, тем лучше он отбивал его подачи. У него не было возможности беспечно плыть по течению за счет своих способностей: такое могли себе позволить вообще очень немногие игроки. Конечно, можно было попасть в Главную лигу и даже произвести там фурор, продержавшись при этом пару месяцев. Но если у вас была ахиллесова пята, ее сразу же обнаруживали.

Кевин Маас! Маас попал к «Янкиз» в 1990 году и заработал десять пробежек домой в своих первых семидесяти семи выходах на биту. Если бы он продолжал зарабатывать такое количество пробежек в течение сезона, он бы побил рекорд Роджера Мариса в одном из его игровых сезонов в низшей лиге. Но этого не произошло. Он перестал зарабатывать пробежки домой. Он вообще потерял способность нормально отбивать. После пары отрезвляющих сезонов Кевин Маас исчез с профессионального бейсбольного горизонта.

Почему так произошло, как вы думаете? Хаттеберг знал ответ или считал, что знает: потому что профессиональный бейсбол был беспощадно эффективной экосистемой. У каждого отбивающего была брешь. Как только он попадал в Главную лигу, команды противника встречались с ним достаточно часто, чтобы распознать, где находится эта брешь, и воспользоваться тем, что они знают, во время игры. «Как только вашу брешь обнаруживали, – рассказывал Хаттеберг, – вам нужно было как-то приспосабливаться и что-то менять, иначе вас просто начинали постоянно выводить из игры. Любой питчер, если он не сможет использовать вашу слабость против вас, тут же вылетит из Главной лиги». Если вы не умели приспосабливаться и менять что-то, вы были приговорены. Если вашей слабостью были мячи, поданные вне страйковой зоны, ваши дни в профессиональном бейсболе были сочтены». Хаттеберг развил эту мысль дальше: он был уверен в том, что если он замахнется битой на любой мяч, по которому не может ударить достаточно сильно, даже если этот мяч подан в пределах зоны отбивания, ему не поздоровится. «Если бы я просто вышел на площадку для отбивающих и начал размахивать направо и налево битой, – говорил про это Хаттеберг, – меня бы, как сорняк, вырвали с корнем из профессионального бейсбола еще до того, как я попал в Главную лигу». Он заставил себя внимательно ждать, когда питчер сделает определенную подачу, а после научился видеть заранее, что питчер сделает именно ее. Он отдавал себе отчет не только в том, что он умеет, но и в том, чего не умеет. Он знал, какие подачи он не умеет отбивать.

Из-за своего образа мышления Билли Бин не смог удержаться в Главной лиге. Скотт Хаттеберг удержался в Главной лиге благодаря своему образу мышления. Он впервые попал на игру Главной лиги в 1995 году. На тот момент команда однозначно попадала в дивизион, и первая игра Хаттеберга в Главной лиге на домашнем стадионе «Янкиз» ничего не решала (если так можно сказать об игре между «Ред Сокс» и «Янкиз»). Роль Хатти, которую он должен был выполнять в той игре, заключалась в том, что он должен был ловить мячи, которые подавал питчер замены на площадке для разогрева. Никто не собирался выпускать его на поле. Он приехал на стадион «Янкиз» заранее, потому что не хотел пропустить, как будет разминаться и отбивать мячи на площадке для разогрева отбивающих Дон Маттинли, который в защите был игроком первой базы. Игра сама по себе была беспорядочной. «Ред Сокс» быстро стали проигрывать «Янкиз». В начале восьмого иннинга питчер «Янкиз» Дэвид Коун хотел вывести в аут одновременно двух игроков «Ред Сокс». Счет «Ред Сокс» был 9–0, когда менеджер зашел на площадку, где Хаттеберг ловил мячи, и сказал, чтобы тот вышел на замену одному из отбивающих. Хаттеберг выбежал из-за забора, где только что разминался, вышел на площадку для отбивающего на поле и уставился в сторону первой базы. Дон Маттинли пристально смотрел на Хаттеберга.

Хатти, как обычно, пропустил первую подачу, чтобы освоиться на месте. Первая ошибка у питчера. Вторая подача снова была мимо страйковой зоны. Коун выдавал лучшие подачи в ту игру. Хаттеберг знал, что третья подача, скорее всего, будет в пределах страйковой зоны, и так на самом деле и произошло. «Я чуть не выпрыгнул из кроссовок», – рассказывал Хаттеберг. Мяч был отбит на территорию фаул. Коун промахнулся со своей следующей подачей, и счет дуэли с питчером стал 3–1. Хаттеберг в тот момент подумал: «Если мне удалось один раз отбить мяч, то следующая подача будет мимо зоны страйка». В профессиональном бейсболе после первого удачного отбивания в перовой игре в Главной лиге питчер всегда посылал следующую подачу мимо зоны страйка. А потом он подумал: «Только одна подача отделяет меня от встречи с Доном Маттинли». Вот так проходил первый выход Скотта Хаттеберга в игру Главной лиги, и он думал о том, чтобы заработать прогулку.

Но Дэвид Коун не собирался ему позволить заработать прогулку. Следующая подача Коуна была больше чем приглашение – это был быстрый мяч, поданный в «удачную зону» Хаттеберга, и он со свистом отослал мяч в ограду дальнего правого угла внешнего поля. Чтобы мяч перелетел ограду, не хватило нескольких сантиметров: он с силой ударился об ограждение и яростно отскочил обратно на газон. Правый защитник внешнего поля «Янкиз» Пол О’Нил сразу понял, что это значит, – отбивание на вторую базу, – и тут же сдался. Весь в поту Хаттеберг добежал до первой базы, косым взглядом увидел, как О’Нил бежит за мячом, и… Дона Маттинли. Маттинли стоял прямо перед ним. Двадцатипятилетнего игрока, который в первый раз вышел на поле, можно было простить за то, что он думал в том момент: «Мой первый удар в Главной лиге! Мой первый удар в Главной лиге!» Но Хаттеберг думал о другом: «Куда я бегу?» На полпути ко второй базе он остановился и медленно побежал обратно туда, где были его детские воспоминания, чтобы сказать: «Эй, Дон, здравствуйте!»

Телевизионные комментаторы Боб Костас и Боб Уэкер, увидев это, стали выражать недоумение – молодой игрок только что решил, что лучше занять первую базу, чем вторую. Они согласились между собой, что всем молодым игрокам есть чему поучиться, прежде чем они смогут по праву считаться игроками Главной лиги. Маттинли посмотрел на него со странным выражением лица и сказал: «Слушай, салага, ты что, не знаешь, где находится на поле вторая база?» Следующие несколько мгновений, пока он пробегал базы, чтобы сделать единственную в той игре пробежку домой команды «Ред Сокс», с детальной точностью, словно их живописал Ян ван Эйк, врезались в его память. За спиной он чувствует Маттинли. Маттинли крадется за ним, Маттинли дышит ему в спину. «Эй салага, да ты почти так же быстро бегаешь, как и я. Эй, салага, да тебе тормоза нужно проверить». Через пару недель Маттинли ушел из профессионального бейсбола. Больше Хаттеберг никогда с ним не встречался.

Даже в стрессовых ситуациях главным качеством Скотта Хаттеберга, которое явно бросалось в глаза, было его умение чувствовать себя во время игры комфортно, сбавить, когда надо, темп игры, чтобы все в ней разворачивалось для него естественным образом, чтобы игра стала его игрой.

Он принадлежал к тому типу людей, которых сложно представить себе вне того, что и как они делают. Иначе говоря, его личность была необходимым фактором, благодаря которому становилось возможным то, что и как он делает. Поразительно, что в профессиональном бейсболе его личные качества расценивались как нечто, что нужно всеми силами искоренять.

К концу 1996 года он окончательно закрепился в Главной лиге. Однако, как только он попал туда, он столкнулся еще с одним испытанием: идиотизмом «Бостон Ред Сокс». Его тщательный подход к отбиванию, его рассудительность, терпение, стремление действовать на основе взвешенных решений и избегать опрометчивых действий считали в клубе недостатком. В «Бостон Ред Сокс» игроков поощряли бить наудачу. В клуб приглашали бесконечную вереницу мозгоправов, ораторов, которые учили игроков пользоваться своей природной агрессией. Будьте мужчинами! Одну штуку Хаттеберг запомнил надолго: кто-то сказал, что у мужчин есть железа, которая называется вилочковой и находится в груди. «Нужно было ударить себя в грудь перед тем, как отбивать мяч, – вспоминал Хаттеберг, – чтобы выпустить наружу всю энергию и агрессию, которая в вас скопилась». (Один бывший игрок «Ред Сокс» Билл Селби до сих пор так и делает.) Хатти почувствовал, что у него может пойти все не очень-то гладко, когда увидел, как менеджмент «Ред Сокс» относится к Уэйду Боггсу. Он проводил много времени с Боггсом на тренировках для отбивающих во время весенних сборов, изо всех сил пытаясь перенять мастерство Уэйда. Боггс, непреходящая звезда бейсбола, был известен тем, что всегда пропускал первую подачу питчера – и любую подачу после первой, если она ему не нравилась. Боггс был самой эффективной машиной, которая когда-либо существовала, по сбору сведений о питчерах соперника. К тому моменту, как Уэйд Боггс заканчивал свой первый выход на биту, его команде обычно удавалось оценить весь «репертуар» питчера.

Боггс отказывался выражать требуемый уровень агрессии, и в «Ред Сокс» его негласно бойкотировали. «На него нападали, когда он зарабатывал прогулку, если на второй базе был игрок, – вспоминал Хаттеберг. – За это его называли эгоистом».

Если даже Уэйду Боггсу было запрещено проявлять терпение, Хаттеберг сделал для себя естественный вывод: ему тоже никто не позволит быть терпеливым и рассудительным. Когда Хаттеберг намеренно пропускал подачу, несмотря на то что мяч пролетал в зоне страйка, потому что отбить мяч с нормальным результатом было нельзя, менеджеры «Ред Сокс» начинали неодобрительно вопить на него из-под навеса. Они пытались вести с ним беседы о том, как вредит команде, если он не пытается отбить мяч, когда на базах находятся игроки или если он уже имеет два пропущенных мяча. Тренером, который обучал в «Ред Сокс» отбивающих, был Джим Райс. Когда-то у Райса был очень сильный удар, и теперь он долго и настойчиво вел беседы с Хатти. Он выставлял Хаттеберга перед всеми и пытался его пристыдить, что хотя он и имеет процент отбивания, равный.250, то, когда он бьет по мячу, не пропуская первую подачу, процент его отбиваний вырастет до.500. «Джим Райс всегда лупил по мячам как прирожденный фанатик и хотел, чтобы все делали то же самое, – рассказывал Хаттеберг. – Он не понимал, что я не пропускаю первую подачу только тогда, когда она слишком хороша, чтобы ее не отбить». У Хатти был талант точно приспосабливать игру к собственным способностям. И этот талант никто не заметил. Единственное, чего добился Джим Райс от Скотта Хаттеберга, так это того, что заставил его поверить в то, что «из плохих отбивающих получаются лучшие тренеры для отбивающих. Они не пытаются сделать из тех, кого обучают, подобие себя, потому что сами ничего выдающегося не добились».

Каждый раз, когда Скотт Хаттеберг выходил играть за «Бостон Ред Сокс» в качестве отбивающего, он, по сути, бросал интеллектуальный вызов собственному клубу. Отбивание для Хаттеберга являлось продуманным действием. Он не понимал, как можно отбивать бездумно, поэтому продолжал думать о том, как он отбивает. Теперь это свидетельствует о его удивительной решительности, но на тот момент казалось неприятным опытом. Ни разу за те десять лет, которые он провел с «Ред Сокс», никто в Бостоне даже не предположил, что в том, чтобы стремиться отбивать только правильные подачи, сужать зону страйка, стремиться зарабатывать прогулки, попадать на базу, а также не дать вывести себя в аут, может быть некая польза. «Никогда, – вспоминал Хаттеберг, – ни один тренер ничего не объяснял. Все они работали по схеме: выходи и бей посильнее. Философия всех состояла в том, чтобы купить лучших отбивающих, которые только продаются, и пустить дальше все на самотек». «Ред Сокс» было бы все равно, если бы Скотт развязал на площадке отбивающего какую-нибудь напряженную баталию с питчером. Если бы он, скажем, отбивал восемь подач питчера подряд в центр поля. Имело значение только то, что в итоге его бы вывели в аут. «Были игры, где у меня было только два отбивания с попаданием на базу и ни одного хорошего удара за всю игру, – рассказывал Хаттеберг, – и при этом я слышал в свой адрес: “Классно сыграл, Хатти”».

В профессиональном бейсболе никто не пытался даже немного похвалить Хатти за то, что у него получалось лучше всего: за точную оценку размеров страйковой зоны и концентрацию своих умений в пределах ее границ. Клуб «Ред Сокс» был помешан на результатах, Хаттеберг же был помешан на самом процессе их достижения. И именно это сохранило ему рассудок. Он никогда об этом не задумывался, но то, что он постоянно пытался осуществить, было хаотичной попыткой приручить рассудок. И в этом он сумел продвинуться на удивление далеко.

Для главного офиса «Окленд Эйс» Хаттеберг стал научным открытием, и это принесло глубокое удовлетворение. То, как удивительно хорошо у него шла игра, могла объяснить только наука – или по крайней мере одного внимательного изучения того, как он играет, было недостаточно, чтобы объяснить, как ему удается делать то, что удается. В том, как он подходил к отбиванию подач, Хаттеберг был противоположностью Билли Бина, но в то же время он был и его детищем. Как только Хаттеберг переступил порог «Окленд», все трения и противостояния в его карьере исчезли. В «Окленд» он испытал нечто противоположное тому, что испытывал в Бостоне. «Помню, я выступаю со счетом 0 к 3 с двумя ударами “линия”, которые вылетают за пределы поля, и прогулкой, а генеральный менеджер подходит к моему шкафчику в раздевалке и говорит: “Слушай, отличные выходы на биту”. Впервые за всю мою бейсбольную карьеру кто-то сказал: “Мне нравится твой подход”. Я знаю, какой у меня был подход к отбиванию, но никогда и думать не мог, что кому-то есть дело до того, что я об этом думаю». Все те действия, которые он осуществлял до этого, потому что иначе не смог бы добиться успеха, в «Окленд» приветствовались. «Окленд» выразил словами то, что раньше он ощущал интуитивно. «Когда вы выходите на площадку отбивающего, – вспоминал Хатти, – вы остаетесь единственный раз за игру в одиночестве. Когда вы выходите на площадку отбивающего, это единственный момент в бейсболе, когда вы что-то делаете единолично. Но здесь, в “Окленд”, командная игра распространяется даже на это».

Это было побочным эффектом эксперимента, который проводили в «Окленд», – попыток подчинить индивидуальный интерес каждого из отбивающих интересам команды. На одних из отбивающих повлиять было легче, чем на других. Реакция Хаттеберга на подход «Окленд» выражалась фразой: «Столько радости игра в бейсбол не приносила мне со времен, когда я играл в низшей лиге в команде уровня ААА».

До и после игр Хаттеберг приходил в комнату видеотеки и изучал стили игры питчеров команды соперника, смотрел на то, как он сам играет. Однажды «Эйс» выступали против «Сиэтл Маринерс». За Сиэтл должен был играть Джейми Мойер, подающий-левша. Он был исключительно успешным питчером Главной лиги, несмотря на то что традиционно присущие бейсбольному питчеру характеристики у него как раз и отсутствовали. Когда он впервые вышел выступать за «Чикаго Кабз», Мойер старался швырнуть мяч посильнее, как это делали все. Но после того, как получил травму, был вынужден приноровиться к новому положению дел. Теперь, несколько месяцев спустя после своего сорокалетия, он все еще играл в Главной лиге, потому что мастерски владел границами зоны подачи и прекрасно знал отбивающих из команд-соперниц. Он был эквивалентом Скотта Хаттеберга, только в роли питчера. Если бы они по-другому подходили к своей игре, ни первый, ни второй не продержались бы в Главной лиге так долго.

У Хаттеберга были все шансы встретиться с Мойером, и поэтому запись игр с ним была очень важна.

– Не думаю, что я был на высоте, играя против этого парня, – заметил Скотт, с шумом вставляя видеокассету в магнитофон. – Фейни, сколько ты ставишь в моей схватке с Мойером?

Фейни не поднимает глаз:

– 0 к 9, – отвечает он.

– У меня 0 к 9, – весело повторяет Хаттеберг приговор Фейни и хлопает ладонью по столу. – Не очень-то обнадеживает, а!

Фейни молчит. Он занят тем, что монтирует запись игры с «Техасскими Рейнджерами» – следующим соперником «Эйс». На экране в этот момент Алекс Родригес ожидает подачи. «Он блефует», – говорит Хатти. Фейни поднимает глаза, он больше не в силах сопротивляться напору Хаттеберга, которому хочется поговорить. «Ну ты только посмотри», – продолжает Хатти. Мы все глядим на застывший экран с Родригесом. Бесспорно, прямо перед тем, как мяч долетает до базы, Родригес, не шелохнувшись, только поворотом глаз смотрит, с какой стороны кетчер собирается ловить мяч.

– Раньше я терпеть не мог, когда замечал, что кто-то так делает, – говорит Хатти. – Я не мог удержаться, чтобы не сказать: «Старик, ты уж точно этот мяч станешь отбивать».

– Ну так можно сказать о любом, только не о Родригесе, – говорит Фейни. – его научили, что делать.

Хатти возвращается к записям с Джейми Мойером. Мойер уже несколько раз выигрывал у «Эйс» в этом сезоне. При этом Хаттеберг был в составе основных отбивающих только один раз. Хатти был камнем преткновения в продолжающемся споре между Артом Хоу и главным офисом. В главном офисе хотели, чтобы Хаттеберг был в основном составе отбивающих постоянно. Арт Хоу же склоняется к традиционной тактике, чтобы отбивающие левши выступали против питчеров-левшей. Последние два раза, когда «Эйс» выступали против Мойера, Хаттеберга не было среди отбивающих. Мойер закрыл игру поражением «Эйс» оба раза и разрешил им попасть на базу только шесть раз за игру. В этот раз главный офис добился, чтобы в состав отбивающих включили Хаттеберга. (Удивительно, как много времени занял этот процесс.) Хаттеберг знает об этом. Он не говорит, что знает, но ему очень хочется доказать, что прав не его менеджер, а главный офис.

Он просматривает запись игры с Джейми Мойером, в которой тот подает против отбивающих-левшей. Мойер ростом чуть меньше метра восьмидесяти, у него узкие плечи, и своим видом он чем-то смахивает на бухгалтера. Если его быстрый мяч полетит со скоростью 131 километр в час, то у Мойера удачный день. «Я видал ребят, которые подавали мяч с большей скоростью в школе, – замечает Хаттеберг. – Будь этот парень новичком, он не попал бы в набор. Теперь, когда он стал известным, его бы забрала любая команда, но, если бы его никто не знал, его бы не взяли ни за что».

Замечание Хаттеберга о том, что лучший питчер Главной лиги не попал бы туда на этапе отбора, многое говорит о самой лиге. А также об отношении к ней питчеров. Хороший питчер, как объясняет Хаттеберг, создает во время игры параллельный мир. Сила его удара не важна в абсолютном выражении, если при этом он умеет обмануть восприятие отбивающих. Реакция отбивающих, которая видна на записи, показывает, что, когда Мойер выходит на горку питчера, площадка отбивающего становится призрачной зоной перехода от реальности в сон. Мы смотрим, как Мойер обезоруживает защитника внешнего поля «Янкиз» Джона Вандеруолла. Он прижимает его быстрым мячом – иначе говоря, Вандеруолл не успевает занести биту достаточно быстро, чтобы нормально отбить мяч.

«Знаете, сколько раз Мойеру удалось застать врасплох ребят быстрым мячом, который летит со скоростью всего 130 километров в час? – спрашивает Хаттеберг. – Постоянно. Ему это удается потому, что он подает его так, что его быстрый мяч путают с подачей с переменной скоростью, которые он подает со скоростью сто десять километров в час». Хаттеберг быстро перематывает к моменту, где Мойер подает медленный крученый мяч, и далее к еще более медленной подаче c переменной скоростью. «Вот видите, – говорит Хаттеберг, – Вся эта хрень, которую он вытворяет, приводит к тому, что кажется, будто он посылает быстрый мяч на скорости сто пятьдесят километров в час». Он смотрит на то, как Мойер прижимает одного за другим двух отбивающих левшей быстрым мячом со скоростью всего 130 километров в час, и говорит: «То же самое он попытается проделать и со мной. Если ему удастся добиться, чтобы я пропустил два мяча, он попытается послать мяч внутрь страйковой зоны». Затем он еще раз все обдумывает и, улыбаясь, добавляет: «Если только он не будет считать, что я смотрю туда, куда он будет подавать мяч».

Мойер был одним из тех немногих питчеров, который думал о Скотте Хаттеберге так же много, как и Хаттеберг о нем. Мойер знал, что Хаттеберг никогда не будет отбивать первую подачу, и потому мог точно так же сделать первой подачу внутри зоны страйка. Но Мойер так же знал и то, что Хаттеберг знает о том, что ему все известно. Потому Хаттеберг и Мойер в данной ситуации были на равных.

Скотт был по уши погружен в изучение теории игры, в то время как до самой игры оставался всего лишь час. Он пришел посмотреть на запись игр по одной причине: понять, не «повторяется» ли питчер. Иными словами, можно ли рассчитывать на то, что после определенного количества подач питчер делает один определенный тип подачи. Мойер так тщательно перемешивал их, что искать в них закономерность было бесполезной тратой времени. В данном случае запись игр с Мойером понадобилась Хаттебергу для того, чтобы лучше представлять себе, как могут разворачиваться события в игре.

В этот момент в комнату видеотеки зашел Джон Мабри:

– Эй, Хатти.

Хатти подвигается, чтобы Мабри мог сесть с ним рядом перед экраном. Хатти смотрит на Фейни и говорит:

– Если я правильно понимаю, тут кто-то по губам пытается разговоры читать.

– Да ну? – отвечает Мабри.

Фейни чуть краснеет, а у Мабри на лице появляется что-то наподобие улыбки. Между Мабри и Фейни идет что-то вроде незримого спора о том, почему Мабри не выпускают играть. Сразу после того, как он перешел из «Филлиз» в обмен на Джереми Джамби, Мабри был словно огонь. За последние несколько недель, выходя играть от случая к случаю, Мабри удалось заработать процент отбивания выше.400 и полдесятка пробежек домой. Но, несмотря на все это, менеджер не желал ставить его отбивающим основного состава. Мабри спросил у Фейни, почему. Фейни объяснил: потому что в офисе не хотят его там видеть.

Билли Бина беспокоил подход Мабри к отбиванию, который был совершенной противоположностью подхода Скотта Хаттеберга. Когда Мабри становился на площадку отбивающего, он сразу набрасывался на первую же подачу, которая выглядела аппетитно. Мабри пришел к оптимистическому выводу: чтобы продвинуться в команде, отбивающий игрок замены должен проявлять сумасшедшую агрессию. Но Билли меньше всего желал слышать о таких выводах. Билли по причинам, которые он не хочет озвучивать, желает, чтобы Джон Мабри носил форму команды «Эйс», но не собирается заходить настолько далеко, чтобы позволить Мабри играть. Когда Арт Хоу поставил Мабри в нескольких играх в основной состав, чтобы дать отдохнуть остальным игрокам, а Мабри начал отбивать пробежки домой, Билли и Пол отреагировали так, как если бы они зашли в казино, закинули двадцать пять центов в игровой автомат и сразу же получили джек-пот. Им повезло, а теперь пора уходить и уносить с собой выигрыш. «Мабри хороший парень, – накануне вечером заметил Билли, – но рано или поздно судьба постучится в дверь, и ему придется сняться с якоря».

Несколькими днями ранее Мабри жаловался Фейни, что ему не дают играть, и Фейни попробовал ему помочь. «Знаешь, Джон, – сказал он, – может, тебе попробовать пропустить несколько подач?»

В тот вечер Мабри вышел играть – слова Фейни звучали у него в ушах. Во время первого подхода он пропускал первые пять подач до тех пор, пока счет не достиг 3–2. Следующую подачу он попытался отбить со всего размаха и промахнулся, получив аут. Телевизионная камера показывала его лицо, пока он шел к скамейке, где сидела его команда. По губам можно было прочесть: «Хренов Фейни-Эйнштейни». Мабри в итоге заработал две прогулки, одна из которых привела к пробежке и завершила игру победой «Эйс». Тем не менее было неясно, простил ли он Фейни и вообще думал ли над тем, что того надо простить.

Мабри тоже сегодня играет. Он смотрит на запись с Мойером и хочет обсудить его игру.

– К поединку с этим парнем подготовиться сложно, – говорит Мабри. – Он подминает молодых парней, потому что пользуется их горячностью.

– Он не похож на всех остальных, – замечает Хатти. – Ты уж приладился отбивать подачи на большей скорости, а тут почти что школьную игру вспоминать надо.

– Он прямо кормится агрессией своих жертв, – со слов Мабри, Мойер предстает настоящим вампиром. – Он заставляет свою жертву думать, что подачу можно отбить, в то время как до мяча даже не дотянуться.

– Если мяч подан вне зоны страйка, насколько тяжело его отбить? – спрашивает Фейни. Он до сих пор смотрит на втором экране игру с Алексом Родригесом.

– Это очень тяжело, – отвечает Мабри. На экране кажется, что Мойер не столько подает мяч, сколько просто его бросает. – Я видел мячи, брошенные по меньшей дуге, во время первых показательных подач.

– Просто игнорируй плохие подачи, Джон, – говорит Фейни, немного подначивая Мабри.

– Фейни, – раздраженно отвечает Мабри. – Ты разве стоял хоть раз на площадке отбивающего? Как только ты перестаешь отбивать его подачи, он посылает тебе три страйка.

– Да, парню ума не занимать, – соглашается Хатти, пытаясь замять разгоревшуюся ссору. – Здесь сложно что-то спланировать.

Мабри пристально смотрит на Фейни, а тот упрямо не замечает его взгляд:

– Фейни, ты когда-нибудь играл против питчера Главной лиги?

– Нет, Джон, – отвечает раздраженно Фейни. – Я не играл против питчеров Главной лиги.

– Я так и думал, – говорит Мабри. – Я так и думал, что Фейни никогда не приходилось играть против питчеров Главной лиги.

Казалось, что словесная перепалка на этом закончилась. Но в этот момент входит Дэвид Джастис. Он замечает, что все смотрят запись игр с Мойером, и мгновенно понимает, что только что происходил спор. Они спорили о цене, которую платит отбивающий за жадность. Единственной надеждой отбивающего во время схватки с питчером, который умеет обыгрывать во время подачи зону страйка так, как Мойер, говорит Джастис, состоит в том, чтобы не думать о том, как разбогатеть, а довольствоваться тем, что вы уже зарабатываете.

– Вам кажется, что вы можете отбить мяч, – говорит Джастис, – а вы даже ударить по нему не можете.

– Точно, – поддакивает Мабри.

– И поэтому не надо даже пытаться отбить такой мяч, – не унимается Фейни.

После этих слов Мабри встает и выходит. Когда они остаются одни, Хаттеберг рассуждает о том, почему все не готовятся к игре с Джейми Мойером так, как он: не смотрят записи, не пытаются представить, как может развернуться игра, не решают, чего ждать от Мойера и какие подачи они никогда не будут отбивать.

– Некоторые из ребят, которые играют лучше всех, самые недалекие, – говорит Хаттеберг. – Я не имею в виду, что они тупые. Я имею в виду, что у них нет никаких суждений. Никакой системы.

– Тупость – это актив?

– Так и есть. Никто не знает, чего от вас ждать. У вас нет никакой системы. Вы даже не помните свой последний выход на биту, – Хаттеберг смеется. – Самонадеянность – тоже актив. Тупость и самонадеянность: у меня нет ни первого, ни второго. И я из-за этого мучаюсь.

В скором времени Хаттебергу приходится перестать рассуждать об игре и выйти на поле. Во время игры он, как обычно, привередливо выбирает подачи для отбивания, словно покупатель в магазине, который копается в корзине с яблоками, чтобы выбрать самые спелые. В первый выход все плоды никуда не годятся. Хаттеберг просто смотрит на первые четыре подачи, которые проносятся в миллиметрах от площадки отбивающего, и, заработав прогулку, занимает первую базу. Во время второго выхода Хаттеберга Мойер подает мячи в зону страйка. Хаттеберг пропускает первые два мяча и отбивает за линию фаул третий. С двумя страйками на счету Хаттеберг ожидает, что Мойер пошлет подачу внутрь его зоны страйка, и так на самом деле и происходит. Хаттеберг отбивает мяч ударом «линия» в правую сторону внешнего поля вместо первой базы и успевает осуществить единственную в этой игре пробежку домой. Во время своего третьего выхода на биту он отсылает мяч далеко к границе левого внешнего поля, на мгновение ему кажется, что мяч ушел, но защите все же удается поймать его на узкой полосе земли перед самой оградой.

Но ни один из первых трех выходов не врезались в память Хатти так, как четвертый. В четвертый и последний выход на площадку отбивающего Мойер дразнил его подачами на самом краю страйковой зоны и быстро вырвался вперед: 0–2. Следующие четыре подачи были либо мячами вне страйковой зоны, которые Хатти проигнорировал, либо подачами внутри зоны страйка, которые Хатти отбил за линию фаул, потому что больше ничего не мог с ними поделать. После шести подач счет их поединка с Мойером сравнялся до 2–2. И вот совершенно неожиданно Джейми Мойер уходит с питчерской горки, что-то говорит Хатти и стоит, словно ждет ответа.

Это что-то новенькое. Когда Хатти играет отбивающим, он всегда ведет безмолвный разговор с питчером, но питчеру не полагается останавливаться посреди игры, чтобы пообщаться. «За все время, что я был отбивающим, со мной никогда не разговаривал питчер», – вспоминал тот эпизод Хатти. Мойер стоял, не шевельнувшись, на месте, и Хаттеберг, понимая, что Мойер не уйдет, вышел с площадки отбивающего:

– Что такое? – крикнул он Мойеру.

– Просто скажи, какую подачу ты хочешь, – раздраженно ответил Мойер.

Хатти растерянно пожал в ответ плечами.

– Скажи, какую подачу ты хочешь, чтобы я сделал, и я ее сделаю, – еще раз повторил Мойер.

Хатти всегда был готов предположить, что за подача должна последовать следующей. Он умел хорошо угадывать тогда, когда знал, что питчер хочет его обхитрить. Теперь такой прямолинейный вопрос сконфузил его. Внутри пошатнулось равновесие, налаженное для разгадывания планов соперника. Он пришел в замешательство. Впервые он не знал, что ответить. И потому ничего не сказал. Он не хотел знать. Он предпочитал придерживаться своего испытанного подхода.

Следующий мяч Мойер подал с переменной скоростью, и Хаттеберг отбил его прямо в сторону Мойера. Еще один аут – и все же это не так. Хаттеберг действовал так незаметно, что рынок никогда не видел в этих действиях особой ценности. Скотт Хаттеберг закончит игровой сезон, возглавив или находясь близко к первым позициям несколько странных статистических категорий бейсбола и одну достаточно распространенную. Он будет первым отбивающим во всей Американской лиге, который не отбивает первые подачи, и третьим по показателю процента подач, на которые он не отреагировал (64,5 процента). Казалось, совершенно обычные достижения, но только если бы эти ничем не примечательные цифры не являлись причиной достижения менее тривиального. В конце каждого игрового сезона Пол Деподеста оценивает результативность всех отбивающих команды «Эйс», чтобы узнать, насколько эффективно использовал каждый игрок свою возможность при выходе на биту. Для решения задачи он пользуется нетрадиционным способом. Он пытается ответить на вопрос: сколько пробежек домой сумела бы осуществить команда, если бы в состав из девяти отбивающих входило девять «копий» оцениваемого игрока? Например, если бы в игровом сезоне «Окленд Эйс» в 2002 году на биту выходил только Скотт Хаттеберг, сколько пробежек домой сумела бы заработать команда? Девять Скоттов Хаттебергов смогли бы принести команде от 940 до 950 пробежек домой, что было бы очень близко к результату команды «Окленд» с Мигелем Тейадой и Эрико Чавесом, которые явно более зрелищные отбивающие. Для примера, «Янкиз», которые в сезоне 2002 года вели атаку очень агрессивно, заработали 897 пробежек. Девять Скоттов Хаттебергов являются в некоторой степени лучшей командой нападения в бейсболе.