Роман Брайана с метом
Сон Брайана был прерван резким сигналом полицейской сирены, прозвучавшим неподалеку. По мере приближения машины она становилась все тише. Звук сирены перешел в низкое гудение. Должно быть, это сон, подумал он. Но стук в окно окончательно разбудил его. Он вспоминает, как открыл глаза и увидел склонившееся над ним озабоченное лицо. «Брайан, ты в порядке? Ты пьян?»
«Нет. Просто отдыхаю... перед тем, как ехать дальше». Питер был местным полицейским — в пригороде Кейптауна (ЮАР). Они с Брайаном были знакомы долгие годы, он не был близким другом, но всегда был приветлив и дружелюбен. Он попытался добавить голосу бодрости, попытался улыбнуться.
«Ты спишь за рулем. И стоянка здесь запрещена. Просто проверяю».
Брайан заставил свои мысли шевелиться быстрее. «Просто был длинный день, вот и все».
Немного погодя офицер уехал. Но то, что дальше случилось с Брайаном, был форменным дежавю: машина подъезжает, сирена затухает, Питер озабоченно смотрит на него. «Все еще спишь?» — спрашивает он подозрительно.
«Брайан, ты стоишь здесь уже восемь часов. Я как раз сменился с дежурства. Смотри, солнце встает».
Полицейская машина тронулась с места, а Брайан остался сидеть ошеломленный. Проспал за рулем восемь часов? Он настолько устал? Он попытался пошевелить затекшими руками и ногами. Ему нужно в туалет. На то, чтобы собрать себя в кучу, ушло несколько минут. Почти две полные недели на кристаллическом метамфетамине, днем и ночью, и все это время он не спал — по-настоящему не спал. Дремал урывками и все. И теперь, когда он уже получил сон, в котором так сильно нуждался, больше всего на свете ему надо заполучить мет.
* * *
Брайан — один из самых приятных, доброжелательных, воспитанных людей, с которыми я имел честь беседовать, когда собирал истории для этой книги. Он добросердечный, умный человек и был успешным предпринимателем с двадцати лет (кроме одного достаточно долгого периода, как вы увидите). Он бросил принимать метамфетамин шесть лет назад. На лице незаметно никаких явных признаков длительного злоупотребления метом. Зубы целы и нормального цвета, речь осмысленная и расслабленная, как будто ему ничего не нужно доказывать и ничего не нужно скрывать. Всего несколько месяцев назад он перенес первый (к счастью, легкий) инфаркт, и находит силы шутить об этом: «Я думаю, мое сердце мстит мне за весь тот мет, что я принял».
Брайан не принимал никаких дурманящих веществ, в том числе алкоголь, до 32 лет. Сложно поверить, если только не учитывать тот факт, что его синдром дефицита внимания, диагностированный в детстве, делал настоящим подвигом даже простое логическое мышление. Но все постепенно пришло к норме. Он жил внутри своего мозга достаточно долго, чтобы научиться фокусировать внимание. Он мог концентрироваться на чем-то часами, пока не достигал цели. Лет в двадцать пять Брайан основал компанию, продающую охранные системы, и она процветала даже во время социальных потрясений. Он увеличил штат, обзавелся международной клиентурой, сделал компанию известной. Мечты сбылись. Но его жизнь перестала складываться, определенных целей не было. Компания больше не была центром его мира, а отношения с Верой быстро катились к разрыву. Надо было ее сразу бросить, когда он застал ее с другим. Они утратили способность разговаривать друг с другом, и между ними больше почти ничего не было. Но он не мог перестать хотеть ее и хотеть ее вернуть.
Кокаин придал ему уверенности, сразу стали находиться нужные слова, реальность перестала пугать. Казалось, теперь Вера слушает его и, возможно, этот наркотик поможет ему навести новые мосты или хотя бы починить старые. Ему не нравились ощущения от кокаина, но он находил их полезными. Кокаин помогал ему оставаться «здесь и сейчас», лучше включаться в разговор с клиентами. Он помогал ему работать до глубокой ночи. За восемь часов работы он не успевал все сделать и не мог позволить себе поддаться навалившейся усталости и разрозненным мыслям, которые всегда появлялись, когда он был в шаге от депрессии. Но толерантность к кокаину росла, ежедневно стала требоваться такая доза, что это ощутимо било по карману. Ему нужно было найти другой источник энергии, чтобы остаться на плаву.
Он начал баловаться другими стимуляторами и остановился на дешевом аналоге амфетамина, который на местном жаргоне назывался «кэт» («cat»). Но эффект от него был грубым и резким и не избавлял до конца от переутомления. Затем он поднялся по социальной лестнице мира стимуляторов и раздобыл метамфетамин — кристаллический мет — у коллеги: маленький пластиковый мешочек с алмазной пылью, от более крупных кристаллов отражался солнечный свет, приятно посмотреть. И трубку, чтобы его курить. Это были специальные стеклянные трубки, называемые в ЮАР «лоллиз» (lollies), и это была статусная вещь, проинформировал он меня. «Дешевые и неприглядные или очень хорошие и модные... Конечно, мне нужна была изготовленная по спецзаказу, с камерой для нагрева, et cetera». Наркотик был высшего качества, произведенный китайскими химиками и доставленный по воздуху, по крайней мере, так говорил его друг и поставщик. Действительно, в нем было что-то совершенное, что-то способное поднять его над сумрачными циклами сна и бодрствования, усталости и концентрации. Это был подарок.
Сначала Брайан не хотел признаваться себе в том, что ему нравится кайф. Он принимал мет, поскольку нуждался в нем. Нет другого способа сохранять энергию 14 часов подряд, а с метом он мог. Дело было не совсем в моральной стороне вопроса. Хотя ярлык наркоша не вписывался в его представление о себе как о хорошем; солидном человеке, который старается жить как можно правильнее и лучше. Тем не менее его отношения с Верой продолжали ухудшаться. Ее кидало от чувства вины и унижений до непредсказуемых вспышек гнева... Ну, сначала они были непредсказуемые, пока она не нашла праведную цель: пристрастие Брайана к наркотикам. Придется ли ему выбирать между ними двумя? Не совсем. Он уже потерял Веру. Он это знал. «Отношения разваливались, пустота росла, и я принимал наркотики все чаще и все больше, чтобы ее заполнить», — рассказал он на одной из встреч. Так он приобрел зависимость от мета. Он перенес чувство привязанности с человека на наркотик — наркотик, который мог получить в любое время, когда хотел.
Он любил быть под кайфом. И с каждым разом все больше. И пока он все держал под контролем, что с того? Первую дозу он выкуривал около десяти утра, когда нормальные люди пьют кофе. А затем еще одну в конце дня. Что порождало непредвиденную проблему: иногда он не мог заснуть. Мет действует где-то от восьми до восемнадцати часов, в зависимости от дозы. Поэтому он следил за тем, чтобы вечерняя доза была разумной. Он выделил себе один грамм в неделю, это позволяло контролировать ситуацию. Он следил, чтобы он смог уснуть не позднее двух часов ночи, и это работало.
До тех пор, пока не перестало. Когда ясность мысли, энергия и производительность взлетали вверх, как реактивный самолет, в середине дня, он не мог, не хотел отказываться воспарить в небеса еще раз. Так начались бессонные ночи, слившиеся с днями. Сон приходил лишь с окончанием действия наркотика, а это было невыносимое состояние. Однако усталости он не чувствовал, пока было от нее лекарство в достаточных количествах. Удивительно, сколько всего можно переделать, оставаясь без сна несколько дней. Пока ты постоянно «освежаешь» уровень мета — так он часто выражался. Пока ты можешь делать то, что должен, быть тем, кем должен. Поэтому вечером он курил снова, а потом еще раз, когда начинал брезжить рассвет. Эта была бесконечная поездка, с ухабами, но без перерывов. Она не начиналась и не заканчивалась. Она просто продолжалась.
В течение двух лет Брайан делил квартиру с другом, чьим единственным занятием, по-видимому, была торговля метом. Это было удобно, ведь теперь мет стал центром его мира. От одного грамма в неделю он дошел до двух граммов в день. Скоро стало ясно, что продолжать в таком же духе он сможет только в том случае, если будет продавать мет другим. Так что он присоединился к соседу в этом выгодном деле.
Режим Брайана кардинально изменился, приблизившись к научно-фантастическому сюжету: от четко сменяющегося ритма темных и светлых фаз, сна и бодрствования, до неземной орбиты, где день и ночь были несущественными, искусственными понятиями. Мет был как солнце — всегда в центре его траектории. Он никогда не отдалялся от него дальше чем на одну мысль. А жизнь на орбите меняет само употребление час за часом и день за днем. Хотеть — это одно. Даже нуждаться — да, он нуждается в мете, он это признает. Но эта постоянная борьба за его мысли, за атомы его внимания... это было за гранью желания и потребности. Это была «мутация» сознания. А поскольку он мог достать мет в любой момент, самой серьезной проблемой стало то, что обычно он хотел его безотлагательно.
* * *
Завтра он едет навестить Меган, и это лучшее событие на неделе. Она все еще сохраняла детскую миловидность, но ей исполнилось почти десять, она научилась говорить длинными предложениями, а ее мысли приобрели глубину. Она росла, и он не хотел ничего пропустить. Несмотря на то что она жила не с ним, он был и останется ее единственным отцом.
Но это завтра. Сегодня самый обычный день. День, который он проведет за телефоном, обменивая наркотики на деньги, и перед компьютером, пытаясь упорядочить свои бизнеспланы. И день мета. Каждый день был днем мета. Теперь компания охранных систем была продана, он тратил свою умственную энергию на разработку нового, более выгодного бизнеса: риэлтерских компаний, студий дизайна, студий звукозаписи — не было конца по-настоящему великолепным идеям, хотя все они оборачивались прожектами. Теперь он курил каждые несколько часов: не успевал он отойти от последней дозы, как уже приходило время браться за следующую. И, разумеется, бессонные ночи не позволяли ждать слишком долго. Он буквально разваливался на куски, если его тело не получало мет до того, как небо начинало сереть перед рассветом. Это было концом растянувшегося дня, бескрайнего дня.
В ночь перед поездкой к Меган он сказал себе, что должен контролировать себя. Он будет спать сегодня, хотя бы пару часов. Он пообещал себе не курить после шести вечера, а значит, заснет к двум часам ночи наверняка, учитывая его растущую слабость. Но ему все равно надо запастись на завтра. Конечно, во время встречи с ребенком он не будет курить, есть же какие-то принципы, в конце концов. Но он захочет покурить, когда проснется. А хотеть без возможности получить это немыслимо, это пугало больше, чем что-либо другое. И затем ему может понадобиться доза перед тем, как сесть за руль, — нет, не может понадобиться, а точно понадобится, кого он пытается обмануть? — тогда он будет на пике хорошего самочувствия, когда подъедет к дому. И потом. После вынужденной встречи с Верой и прощания с ребенком его будут раздирать злость и грусть, если он не пресечет их в корне. Так что на завтра нужно оставить минимум один грамм. Когда на землю пала ночь и он начал отходить, то подумал, что вполне может пока приготовить трубку для утренней дозы. Что значило: ее нужно почистить. А затем подготовить дозу, чтобы можно было сразу проснуться, закурить и получить кайф до того, как встать с постели.
Но когда все было готово, совершенно готово и сияло праздничным видом, он не смог устоять против дозы. Длинной сильной дозы. И затем снова был кайф. Слишком много кайфа, чтобы уснуть.
Нельзя сказать, что он не пытался. После полуночи он прилег на часок-другой и пытался сделать для самого себя вид, что отдыхает. Угрызений совести не было, только обреченность и почти неудержимое чувство триумфа, в котором он не хотел себе признаваться. Он закрыл глаза и уплыл в это светлое состояние мозаичных картинок и мыслей. Возможно, он и отключился на пару минут. Он не был уверен. Затем рассвело. Часы показывали шесть, и мысль о сне стала абсурдной, почти оскорбительной, хотя тяжелый покров усталости неумолимо тянул его вниз. Надо вставать. Увижу своего ребенка через четыре часа. Пора! И внезапно больше не было ничего, никаких других мыслей, кроме ждущей его трубки, только руку протянуть и взять ее с прикроватного столика. И зажигалку он тоже оставил рядом. Он знал, что этот момент придет. Уже когда он лег и делал вид, будто спит, он знал, что другая доза будет ждать его через несколько часов. Это все, что имело значение: близкое будущее, которое звало его, прикасалось к нему. Только об этом он мог думать ночью, и вот оно наступило.
Каким-то образом от грамма, отложенного накануне, осталась только половина. Нет, даже меньше половины к тому времени, как пора было выходить из дома. Он только что «заправился» как следует, но надолго ли ему хватит? Он ехал и думал: мне нужен запас, чтобы я мог не думать о мете каждую секунду, как одержимый. Я хочу провести время с Меган легко и свободно. Что значило: нужно вернуться назад и забрать остатки грамма. Но этого уже будет мало. Так что на полпути к Вере он развернулся и поехал к парню, у которого они с другом закупались, — совсем недалеко, правда. Он опоздает, но он частенько опаздывает. Он вспоминал: «Все, что я делал, было связано с наркотиком. Все важные для меня люди, например мой ребенок... Я должен был достать мет, прежде чем приехать к дочери. Поэтому четырехчасовой визит сократился до двухчасового». Меган не рассердится, она привыкла. Затем, когда он снова был в машине, думал только, употребить ли дозу прямо сейчас. Она была так близко, так манила в своей милой пластиковой подарочной упаковке. И это его последняя возможность, дальше, в бесполетной зоне на Вериной территории об этом не может быть и речи. Но он и сейчас был на пике и не хотел перебрать. С Меган... это должны быть веселые часы, не омраченные бесконечным наплывом идей и его неумолчной болтовней. И Вера будет наблюдать за ним, пока наконец-то не уедет по магазинам или чем еще она там занимается во время его визитов.
Лучше позвонить ей. «Застрял в пробке. Извини! Буду через десять минут». Тишина на другом конце означала, что оправдание не прокатило, но ему действительно было все равно. Он летал. Счастливый, запасшийся товаром, он ехал прямо туда, куда хотел. Чтобы провести время со своим ребенком. Чтобы повеселиться вместе.
Вылезая из машины, он замешкался. Он не собирается брать мет с собой. Конечно, нет, но он и не может оставить его так открыто. Он должен спрятать его в багажник. Но — и это было типично — он убеждал себя, что не будет курить до конца встречи, одновременно пряча наполненную трубку под футболку для игры в крикет, которую предусмотрительно положил на переднее сиденье, на всякий случай. Он мог взять трубку и выкурить за полминуты. «Мне нужно вернуться к машине на минутку. Кое-что забыл», — сказал он, и эти слова готовили его к событию, неизбежность которого он отказывался сознательно признавать. Как будто его мысли текли одновременно по двум разным каналам. А третий канал, голос рассказчика, подчеркивал, что это неважно, потому что он босс и всем руководит. Противоречия не имели значения. Это всегда был смертельный номер. Противоречия были просто трюками, которые делали происходящее еще более волнующим.
* * *
Полосатое тело, особенно прилежащее ядро, не действует само по себе. Ни одна структура мозга не функционирует автономно. Прилежащее ядро соединяется с более чем десятью другими основными мозговыми структурами, а двумя самыми близкими его партнерами являются миндалина и орбитофронтальная кора (ОФК), которые к тому же расположены близко к нему (и показаны на рис. 1). Эти три властителя царства эмоций работают в команде. В этой команде роль прилежащего ядра — преобразование мотивации в движение. Именно оно заканчивает игру — получает мяч и забивает гол. А два его партнера организуют эту игру...
Миндалина представляет собой две небольшие области, расположенные в левом и правом больших полушариях мозга под слоями коры. Таким образом, миндалина — это подкорковая структура, другими словами, это система, более примитивная, чем кора. Она появилась в эволюции примерно тогда же, когда и полосатое тело — сотни миллионов лет назад, и дизайн у этих областей очень сходный. Миндалина отвечает за практически мгновенное придание эмоциональной окраски каждому важному событию вашей жизни: страх, который вы внезапно чувствуете, когда на темной улице слышите шаги позади себя; стыд, который вы чувствуете, когда проливаете кофе на брюки; внезапное возбуждение и удовольствие, которые Брайан ощущал, когда ему на ум приходили «кристаллы». Неважно, каким образом мозг Брайана получал стимул. Шел ли этот стимул от зрительной системы, когда Брайан видел трубку на прикроватном столике, или от системы памяти, где тысячи ассоциаций с метом плавали, как рыбки в аквариуме, — образ «кристалла» немедленно получал эмоциональную окраску от миндалины, синапсы которой сформировали соответствующий паттерн за два с половиной года непрерывного употребления мета. Для миндалины эмоции и концентрация идут вместе, особенно когда нужно привлечь ваше внимание к источнику хорошего, плохого или ужасного. Эмоции, формируемые миндалиной, являются на самом деле простой, но фундаментальной командой «Обрати внимание!», действительно позволяющей сфокусировать деятельность сразу нескольких систем мозга на чем-то важном в данный момент.
Но ОФК работает гораздо сложнее, когда управляет игрой — организует различные процессы мышления в одну ментальную группу — обеспечивает целенаправленное мышление. ОФК функционально присоединяется к миндалине за доли секунды, подхватывая и усиливая формируемые ею эмоции. ОФК — это участок ткани, расположенный на нижней поверхности префронтальной коры; ее функция состоит в том, чтобы соединять эмоции с ожиданиями и набрасывать приблизительный план действий — две (достаточно примитивные) функции префронтальной коры. ОФК хранит информацию о том, насколько приятны определенные вещи, какое удовольствие они могут доставить, особенно прямо сейчас, с учетом актуальных обстоятельств, и насколько отвратительны другие вещи. Она может комбинировать противоречивые умозаключения, как и сделала для Брайана в тот самый день, с учетом сложности ситуации. ОФК Брайана отреагировала на эмоционально заряженное сообщение от миндалины, расщепив его на смысловые единицы, поддающиеся интерпретации. Если бы его ОФК могла говорить, то сказала бы примерно следующее: «Все очень хорошо, хоть меня и могут застукать. Особенно когда я должен буду говорить с Верой, когда я наверху блаженства. Особенно когда я не спал много дней. Все равно все идет по-моему, и это все, чего я хочу».
ОФК — это более проницательная родственница миндалины, мостик между лимбической системой и префронтальной корой. Она предоставляет нам больше оттенков, больше подробностей и четко мотивирует действия. Пучки нервных волокон, идущие от ОФК Брайана к другим областям его префронтальной коры, усиливали каждый аспект его внимания, размышлений, памяти и предвосхищения — где, когда и сколько нужно для следующего кайфа с учетом данных, полученных в ходе предыдущего кайфа, сколько осталось, насколько сложно будет получить еще и насколько сильного кайфа он хочет достичь. Вот так образы мета, наводнившие жизнь Брайана, породили уникальные массивы эмоциональных данных, могущественные (но очень специфические), способные захватить все его мысли одновременно. Вот почему со временем, из-за одновременного возделывания множества разнообразных полей синапсов, он оказался не в состоянии бороться с одержимостью метамфетамином.
Прилежащее ядро получает как эмоционально насыщенную информацию прямо от миндалины, так и информацию о малейших нюансах наших ожиданий, выявленных ОФК. В этот момент прилежащее ядро принимает позу хищника, выгибает спину и выпускает когти, преследуя единственную цель, единственное желание. Но в то же время прилежащее ядро приглашает двух своих партнеров разделить с ним праздник дофамина: дофаминовый фонтан, активированный образами наркотика. Поток дофамина, вырабатываемого средним мозгом, теперь получают все три системы (прилежащее ядро, миндалина и ОФК). Это приводит к установлению более тесной связи между ними, увеличению частоты нейронных импульсов (более сильному возбуждению), а также к переводу процессов мышления в область сознательного. Планирование, подкрадывание, уловки, сканирование возможностей, избегание рисков — все это процессы скорее сознательные, чем эмоциональные, и в их основе лежит активация частей префронтальной коры, которая отвечает на сигналы от ОФК. Все это происходило в тот момент, когда Брайан дрожал от нетерпения в предвкушении очередной дозы. Ехать ли ему к Вере? Вернуться ли домой за остатками грамма и опоздать еще на двадцать минут? Или поехать к дилеру и купить еще? Каждая из этих шахматных партий, проигрывающихся в сознании, была инициирована потоком информации от ОФК о ценности, значимости и доступности следующей дозы кристаллического мета прямо сейчас, в этот момент?
Но являются ли эти процессы анормальными? Рисуют ли эти хаотичные скачки активации нейронов портрет больного мозга? На самом деле, нет. По факту, все, что мы имеем, это мозг, находящийся во власти сильной эмоции, пробивающий себе дорогу в социальном мире, характеризуемом конфликтами и противоречиями. (Достаточно типичный мир, особенно для зависимых.) Природа создала нас таким образом, что многие процессы мышления у нас связаны с чувствами. Основная функция триумвирата миндалины, ОФК и прилежащего ядра — мотивационного ядра мозга, сформировавшегося в ходе эволюции, — связь сознания с эмоциями, мыслей с чувствами, а затем и приведения в действие оптимального плана достижения желанной цели. Сравните наше мотивационное ядро с целым мозгом мыши-полевки, который сконструирован таким образом, что их зрительное внимание концентрируется на любом объекте набором стимулов: страх, голод и секс. Мыши должны быть всегда настороже, чтобы вовремя увидеть или почуять запах крупного животного, например кошки. Вот почему их глазки-бусинки немедленно фиксируются на том, что только что шевельнулось в траве. Для таких целей миндалины и примитивного прилежащего ядра более чем достаточно. Но нам, гоминидам, нужен совсем другой мозг. Он должен разрабатывать стратегии (сознательно или нет), позволяющие справляться с сиюминутными эмоциональными требованиями и реализовывать неожиданно появившиеся возможности. Важно то, что при разработке таких стратегий наш мозг должен учитывать как опыт, записанный в долговременной памяти, так и нюансы актуальной ситуации, те нюансы, благодаря которым постоянно меняется паттерн связей ОФК с ее соседями. Вот как человеческий мозг должен работать.
ОФК — это «нижний этаж» самой сложноорганизованной структуры мозга приматов, префронтальной коры (ПФК). Она отлично справляется со своей функцией и заслуживает только похвал за перевод необработанного огня эмоций в мысли и ожидания, а также за постоянную готовность сравнивать результаты потенциально возможных действий, выбирая одни и отбрасывая другие. Однако для выполнения этих задач ОФК должна привлекать своих более продвинутых кортикальных соседей, которые работают скорее с размышлениями, чем с чувствами. Это их работа! А если эти размышления превращаются в навязчивые, повторяющиеся мысли, недостаточно просто посмотреть вокруг в поисках чужеродной сущности, показать на нее пальцем и крикнуть: «Болезнь!». Нет. Нужно осознать, что повторяющиеся мысли появляются в ситуации, когда эмоциональные ставки очень высоки, и все конкурирующие цели, кроме одной, оттесняются на второй план. Навязчивые размышления — это результат работы нормального мозга, делающего то, что он обязан делать, когда его обладатель все время входит в цикл поиска одной и той же цели. Этой целью могут быть шахматы, теннис или метамфетамин; она становится гораздо более привлекательной, чем ее альтернативы, с каждым циклом. Это мотивированный повтор. То же самое творится с нашим разумом и мозгом, когда мы любим или даже сгораем от страсти, мы не можем думать ни о чем и ни о ком, кроме человека, которого жаждем.
Однако тут есть ловушка, в которую зависимые попадают легче, чем другие люди. Ее достаточно, чтобы влечение победило силу воли. Она называется отложенным вознаграждением: склонность людей, других млекопитающих и даже птиц предпочитать сиюминутное удовольствие долговременным выгодам. Отложенные вознаграждения дешевеют. Их ценность снижается. Отложенные негативные последствия также обесцениваются, другими словами, наказание, которое будет когда-то потом, кажется менее тяжелым, чем немедленное. Обычно отложенное вознаграждение изучается с помощью экспериментов по выработке у лабораторных животных или людей рефлекса ожидания двух или большего числа вознаграждений, которые следуют друг за другом с разными временными интервалами. Одно, ожидаемое вскорости, обладает объективно более низкой ценностью (небольшой кусочек еды или сахара для крыс, меньше денег для людей), чем то, что последует после длительного ожидания. Мы, земные создания, гонимся за быстрой выгодой, хотя общее количество хорошего в нашей жизни при этом уменьшается. Далее в книге в контексте отложенного вознаграждения я буду употреблять термин «сиюминутная привлекательность».
Для зависимых долговременные выгоды самоочевидны. Это более счастливые и здоровые отношения с близкими, физическое здоровье, счет в банке, самоуважение и вероятность не оказаться в тюрьме. Всё это присутствует в лозунгах, которые постоянно звучат на собраниях групп 12 шагов. К долговременным выгодам относится предотвращение долгих страданий и неизбежной нищеты, о которых предупреждают лозунги программы борьбы с наркотиками, или возможность избежать рака и смерти, которыми пугают зловещие слова и рисунки, нанесенные во всем мире на упаковки сигарет. Но все эти будущие награды (и возможные катастрофы) обесцениваются сверкающей и манящей близкой целью. Вот почему Брайан свернул с дороги, ведущей к дочери, к огромной части его жизни, и оказался на пороге дома своего дилера.
Неудивительно, что в «сиюминутной привлекательности» виноваты прилежащее ядро со своими соседями — злосчастные системные ошибки в нашей прошивке, которые мы накопили за миллионы лет эволюции. Как и сутулость, из-за которой начинает болеть спина, — болезненное следствие прямохождения, — «сиюминутная привлекательность» — это эволюционный побочный эффект. Да и как могло быть иначе? Прилежащее ядро эволюционировало, чтобы побуждать животное тянуться за фруктом, находящимся в пределах досягаемости, к доступным сексуальным партнерам, то есть ко всему тому, что наиболее доступно, и эта привычка сохранилась до сего дня. Когда вознаграждение близко, его предвкушение повышает уровень дофамина, а его выброс приводит к активации прилежащего ядра. Так что дофамин (в полосатом теле) опять играет роль отрицательного персонажа. Его магнетическое стремление к плюшкам, доступным немедленно, искажает восприятие ситуации, которое мы могли бы сформировать, использовав свои способности к мышлению. Мы настолько привыкли к этой встроенной ошибке, что были бы удивлены и разочарованы, если бы люди в голливудских фильмах не влюблялись и не бросались друг другу в объятия с потрясающей скоростью. Мы тянемся за мгновенностью. Что осложняет жизнь как тем, кто любит, так и зависимым.
При наличии чего-то сиюминутно привлекательного паттерн активированных синапсов сокращается до узкого луча, сфокусированного на настоящем моменте. И наибольший вклад в это сужение вносит сеть нейронных связей, соединяющая прилежащее ядро и ОФК. Поэтому неудивительно, что в экспериментах, где испытуемым предлагают выбрать между немедленным и отложенным вознаграждением, на сканах МРТ наблюдается повышенная активность как прилежащего ядра, так и в ОФК, если они предпочитают сиюминутную выгоду. В реальной жизни эти два соучастника преступления фокусируют ваше внимание на симпатичном туристе за соседним столиком, улыбающемся вам, а не на уютных объятиях с супругом, ждущим дома. Навязчивые мысли Брайана постоянно вызывались дразнящей близостью кайфа от следующей дозы мета, а не теплой встречей с дочерью. Потому что следующая доза мета казалась такой ценной. Дело не в том; что мозг Брайана работал неправильно; просто он выстроил свою жизнь вокруг одной-единственной цели, и его мозг делал то, что делают все мозги; — перестроил себя соответствующим образом. Он создал иерархию целей; в которой Вера и даже Меган были исключены из приоритетов.
Зависимые люди чрезмерно ориентированы на «сейчас»; более склонны к обесцениванию отсроченного вознаграждения; чем популяция в среднем. Но никто точно не знает почему. Возможно; это свойство личности; которое они демонстрировали уже в детстве и которое предрасположило их к развитию зависимости. Ориентация на сиюминутную привлекательность тесно коррелирует с импульсивным типом личности; который сам по себе не болезнь, однако является хорошо изученным предвестником развития зависимости. К несчастью для Брайана, синдром дефицита внимания наложился на импульсивность и ориентацию на сиюминутную привлекательность, так что игра сложилась не в его пользу. Также весьма вероятно, что ориентация на сиюминутную привлекательность усиливается, когда человек живет на грани и все возможные награды и наказания делятся на две категории: пан или пропал, сейчас или никогда. Но нейробиология предоставляет нам еще один важный факт: сиюминутная привлекательность усиливается, то есть немедленно получаемое вознаграждение становится еще более привлекательным, когда работа самых развитых (дорсальных) регионов префронтальной коры нарушается магнитным полем, создаваемым в лабораторных условиях. Я расскажу об этом эксперименте в одной из следующих глав. Сейчас для нас важно то, что исследователи наблюдали все большее рассогласование между дорсальной ПФК и полосатым телом (или связанными с ним регионами) по мере того, как зависимость год от года прогрессировала. Таким образом, снижение способности к целостному восприятию ситуации и к самоконтролю имеет хорошо изученную нейробиологическую основу.
* * *
Наконец, Брайан оказался там, где должен был быть в то утро: на диване рядом с Меган, которая до сих пор крепко прижималась к нему, как маленькая, пока они смотрели старый фильм по телевизору. И хотя постоянный зов мета приглушил такие эмоции, как вина и угрызения совести, он только и думал о том, что сейчас произошло. Он не смог подождать. Именно так. Он мог бы ждать этого счастливого оазиса с нетерпением все утро, не метаться туда-обратно к дилеру и уж точно не выкуривать дозу сразу по возвращении в автомобиль. Все это казалось таким ненужным. Он был на пике кайфа и не мог сосредоточиться на фильме, на Меган, вообще ни на чем. Его мысли бежали слишком быстро. Ему не нужна следующая доза так скоро. И тем не менее он не был способен подождать. Он чувствовал, что не выдержит лишние полчаса, чтобы добраться до Веры, и двадцать минут разговора, пока она не оставит их одних, он не выдержит. Мет всего в пяти минутах ходьбы, произнес внутренний голос. Поворот налево и одна миля прямо. И он будет у тебя в руках.
И как это часто случается, срочность победила. Внешне не связанная с молчанием его разума; она заставила повернуть руль налево. И затем, пару часов спустя, вновь о себе напомнила, когда Брайан сидел рядом с ребенком и представлял, как он, Меган и Вера будут обедать в соседней комнате, как ни в чем не бывало, как будто они снова семья. Мет был в одной минуте от него, на переднем сиденье автомобиля, где он его оставил.
* * *
И вот наконец настал тот день, когда у соседа, приятеля и содилера Брайана, Гордона, начались разборки с местной бандой из Кейптауна. Гордон был другом Брайана, но также и главой их наркобизнеса. Он сохранял трезвую и ясную голову, обстоятельно продумывая все действия, пока не вступил в спор с лидером крайне амбициозной банды, которая требовала ежемесячной мзды в обмен на то, что оставит их в покое. Однажды вечером главарь пригрозил ему ножом. Гордон в ответ достал пистолет и застрелил его. Брайан даже не знал, что у Гордона есть пистолет. С того вечера Гордон выпал из обоймы и где-то скрывался, а Брайан остался один в квартире, пытаясь не высовываться и использовать природное обаяние, чтобы удержать членов банды от мести. После многих лет, в течение которых он делал для Гордона всё, что мог, крайне волнуясь за него, он притворился, будто давно разошелся с бывшим компаньоном.
Но так продолжалось недолго. Иначе и быть не могло. Четверо вооруженных мужчин выломали дверь пару недель спустя. Это был день, когда Брайан должен был вернуть деньги; которые якобы задолжал. Они начали громко ругаться и толкать его. Затем один попытался ударить его ручкой швабры; стоявшей рядом. Брайан блокировал удар. Тот замахнулся повторно; Брайан блокировал удар снова, и ручка сломалась. Другой парень взял электрогитару, самую ценную вещь для Брайана, и замахнулся. Брайан закрылся рукой, но рука сломалась. Даже в смертельной опасности он все равно думал о мете. Должен ли он притвориться, что подчиняется им? Если он согласится на их требования, то получит дозу мета прямо сейчас. Они сядут и насладятся ею вместе. С другой стороны, они заберут все деньги, что есть в доме. Он что, правда в такой решающий момент думает о дозе? Он не переставал себе удивляться.
Совершенный им поступок был таким же дурацким, но, возможно, это была единственная возможность себя спасти: он выпрыгнул из окна. Это было окно второго этажа, он жестко приземлился на крышу гаража. Затем, подстегиваемый адреналином, страхом и негодованием, он рванул крышами и бежал, пока не увидел внизу стоящий автомобиль. Он спрыгнул на автомобиль, оставив глубокую вмятину на капоте; его окружили покупатели и продавцы, некоторые были настроены сочувственно, другие напуганы. Подошла хозяйка автомобиля. Он видел, как она тянет руку в сумку, определенно чтобы достать телефон и вызвать полицию. Члены банды скоро будут здесь. Оставалось только бежать.
Он убедил знакомого врача дать ему морфин и наложить шину на руку. Ему разрешили остаться на ночь. Затем, в последующие несколько дней, его личный паноптикум вошел в однообразную колею — Брайану нечем было заняться.
Через несколько дней его приютил в гараже другой друг. Это была странная договоренность: друг, к которому Брайан по-доброму отнесся когда-то в прошлом, выгонял его каждое утро и закрывал каждую ночь. Так жена не могла обнаружить беспризорного наркомана на их собственности. Но это сработало. Целыми днями он шлялся по улицам, продав свой автомобиль за бесценок. Он примкнул к знакомым наркошам и большую часть времени гонялся за дозой мета, которую не мог себя позволить, «с высунутым языком», как он выразился. Он помог многим из этих людей, когда был на коне: отмазывал от тюрьмы, одалживал деньги на адвокатов и на наркотики. Он завоевал определенное уважение в этом сообществе бродяг, но ореол вокруг него тускнел с каждым месяцем. Он опускался медленно, но неуклонно. Он перебивался случайными заработками или обходился без денег: желая, надеясь на очередное милостивое отношение.
Тяга долбила его каждый час бодрствования. Его злило, когда наркотика не было в кармане, но также он ненавидел неумолимое влияние этого на свое настроение и то, какое значение он этому придавал. Наконец, его друг Джозеф, завязавший с метом пару лет назад, попробовал повлиять на него и попытался убедить пойти с ним на встречу Анонимных Наркоманов (АН).
«Послушай, все наладится, — настаивал Брайан. — Мне только нужно найти работу».
«Ты рассуждаешь не здраво, — ответил Джозеф. — Тебе просто нужны деньги на наркотики. Ты никогда не останавливаешься, так ведь? Тебе нужна пауза».
В последующие месяцы Джозеф периодически интересовался: «Все еще употребляешь?»
«Не, просто последние дни были тяжелыми». По мнению Брайана, ложь была не более аморальной, чем правда. И странным, удивительным образом он не мог признать, что его основная проблема — это зависимость, что было очевидным для всех остальных. Он все еще тосковал по Вере; он все еще рассматривал мет как замену Вере. Это был перелом, который не срастался.
Наконец, он пошел с Джозефом на собрание АН. Он сидел среди незнакомых людей задрипанного вида. Сначала он не мог сосредоточиться на их историях, странных девизах и метафорах, попытках прояснить, в чем их проблемы и каковы их истинные желания. А затем он начал замечать, что их истории похожи на его. Он находил параллели. Он начал понимать, что слово «зависимый» применимо и к нему. Он стал посещать собрания чаще. И тогда его внутренняя проблема обнажилась. Мет — вот все, что ему было нужно. И ему необходимо избавиться от зависимости. Ему нужно избавиться от нее, так как она занимает слишком большую часть его жизни. Все зависимые переживают горечь потери, когда окончательно поворачиваются спиной к другу, любимому, части себя.
Это мучительно.
Брайану никогда не нравились ритуалы и догмы АН, но он видел, что ему они помогают. На собрании ему не приходилось притворяться кем-то, кем он не был. Там его принимали как человека, который страдает, и он действительно страдал. Это его утешало. Это делало его одиночество не таким острым. Постепенно он смирился с тем, что Вера давно ушла. И так как его потребность в ней и его желание мета были столь тесно переплетены, казалось, их можно похоронить в одной могиле, поставить на них крест в одно и то же время.
* * *
Следующие четыре с половиной года он жил в хибаре, принадлежавшей человеку, который хотел расплатиться за оказанную в прошлом услугу. Вначале он иногда покуривал, но мет как будто утратил для него привлекательность. Он был теперь частью другой жизни — не его собственной. Наркотик перестал быть во благо, начал мешать. Брайан продолжал периодически посещать собрания, но большую часть работы ему нужно был проделать самому или с незначительной помощью со стороны. Первые полгода у него были еженедельные встречи с психотерапевтом, чьей работой было собирать и удерживать нераспознанные осколки его жизни — в особенности детства, — пока он не смог связать их воедино и осмыслить свой способ взаимодействия с миром. В начале терапии он осознал, что его поступки в каждой ситуации были выражением привычки, а не осознанным действием. Затем, в последующие месяцы, он исследовал природу и происхождение привычек, которые определяли его жизнь. Его мать любила «поорать», как Брайан выразился, — у нее был изменчивый нрав, и она то критиковала и злилась на него, то чрезмерно опекала. «Я никогда не был достаточно хорошим, — вспоминает он. — Как и мой брат. Но мне не разрешали купаться до тринадцатилетнего возраста». Он просто ожидал, что другие люди будут действовать так же. Он хотел быть свободным от их ожиданий; он был убежден, что резкий отпор поджидает его на каждом шагу. Он хотел быть самостоятельным человеком, но ему также было нужно подтверждение этого, почти беспрестанно — по крайней мере, больше, чем могла предложить Вера.
Как и Натали, Брайану пришлось написать свою историю, роман, чтобы понять себя. И переломной главой в этом романе была связь между родительскими неудачами и его собственными. Истина, до которой он докопался, была болезненной, но необходимой — фундамент для роста, изменения.
Что касается наркотиков, изредка он курил мет, небольшими дозами, но все еще... К его удивлению, эти эпизоды больше не вызывали страстного желания их повторить, никакого безумства и навязчивых мыслей. Наоборот, они не вели практически ни к чему. Вместо того чтобы переоценивать мет (или недооценивать собственное будущее), он раздумывал: не самая лучшая была идея. Теперь всю ночь не усну. Так что же случилось с «сиюминутной привлекательностью», манящей своим блеском? Вероятно, теперь Брайан мог вообразить будущее, ценное само по себе, которое было продолжением его осмысленной, вдумчивой личности, которой он становился. Личность, которая формировала прочную связь между детством и оставшейся жизнью. Поскольку он перестал принимать наркотик регулярно, разрыв между дорсальными регионами префронтальной коры и полосатого тела смог затянуться. Перспективное мышление смогло получить опору и окрепнуть со временем.
Мет потерял свою важность для Брайана. И поскольку его привычки больше не питали синаптические связи, которые он прокладывал все эти годы, связи постепенно ослабли. Притягательная сила мета пропала. Новая листва затянула старую тропу, которой он ходил так долго. Она практически перестала быть заметна. Теперь лес простирался во всех направлениях, обнажая тропы, которые до этого не были ему заметны. Буйный рост, новые возможности. Много о чем было подумать. И что сделать.
Брайан платил владельцу лачуги тем, что несколько месяцев заботился о его животных. Он стал пастухом, а остаток времени читал все, что попадалось на глаза. Об отношениях, о том, как они работают, если работают, как разваливаются. И о зависимости. Вместо того чтобы считать себя классической жертвой распавшихся отношений, он начал представлять себе, что является именно тем человеком, который способен их чинить, как свои собственные, так и чужие. Возможно, работа пастухом, забота об овцах и книги о поломанных судьбах послужили своеобразной терапией. Кусочки мозаики сложились вместе, благодаря размышлениям, удаче и времени. Брайан — именно тот человек, которому по силам упорядочить хаос, собрать потерявшиеся души и помочь им найти путь домой. И не важно, идет ли речь о потерявшихся мыслях или заблудших горемыках из его сообщества. Этот образ себя с годами вырос от мечты до твердой уверенности.
Полтора года Брайан вел терапевтическое сообщество для наркоманов и алкоголиков, прямо на ферме, где ухаживал за овцами. Теперь; вернувшись в Кейптаун, он основал финансируемый амбулаторный кабинет, предлагающий бесплатные услуги для не имеющих собственности и зависимых бродяг, к клубу которых он недавно сам принадлежал. За три последних года он получил последипломное образование в сфере ухода за зависимыми. А недавно, незадолго до нашего первого интервью, Брайан был принят в магистерскую программу по зависимостям и психическому здоровью. Степень магистра поможет ему продолжить работу; это будет солидная добавка к его достижениям, вывешенным на стену офиса, и к внутренней доске почета его обновленного образа «я». Новые отношения с умной и красивой женщиной, также из сферы психического здоровья, завершают эту главу жизни Брайана. Он говорит, что эти отношения другие. Он влюблен, но не безрассуден. Он понял, что может быть страстным, не доходя до безумств, и что жизнь без наркотиков — какая угодно, но только не скучная.
* * *
Мозг сформировался в ходе эволюции таким образом, чтобы фокусировать наше внимание на вероятных источниках наслаждения или облегчения (особенно на тех, что находятся прямо у нас под носом) и мотивировать нас на достижение этих привлекательных целей. Отложенное вознаграждение и сиюминутная привлекательность — это просто термины, которые мы используем для описания состояния предельной сосредоточенности, близорукого по своей сути. Однако последствия этого состояния — сужение внимания и спектра желаний — являются эволюционной адаптацией, которая позволила нам выжить и процветать, максимально расширив возможности для улучшения нашей жизни и жизней наших потомков. Эта черта нашей нервной системы не просто нормальна. Она необходима — для видов, которым нужно думать быстро и действовать быстро, чтобы выжить и преуспеть в мире широких возможностей.
Снова и снова преследуя одну и ту же цель, что мы часто делаем, когда находим объект или субъект постоянного вожделения, мы усиливаем синаптические сети в тех областях мозга, которые подкрепляют мотивацию и фокусировку внимания, в областях, которые создают стойкие образы того, что считать ценным и важным. Это, конечно, научение. Но повторяющееся преследование одной и той же цели, всегда светящейся для нас более ярко, чем другие, далекие цели, ускоряет процесс обучения. Чем больше сужается поле внимания, тем специфичнее и ограниченнее становится научение. А это еще больше сужает наше внимание, когда мы входим в следующий цикл. Петля обратной связи становится сжимающейся спиралью, конусом, стянувшимся в точку.
Мозг — это механизм, формирующий привычки. В зависимости, как и в любви, наши привычки могут образовываться с впечатляющей быстротой. Тяга Брайана к мету начала расти в геометрической прогрессии, когда они с Верой расстались. Всего за несколько месяцев она трансформировалась из обычной привычки в полноразмерную зависимость. Но пластичность, которую теряет мозг по мере того, как привычки объединяются и укрепляются, полностью никогда не исчезает. За исключением случаев очень серьезных органических повреждений мозговой ткани или ненормального обеднения окружающей среды, мозг всегда остается пластичным настолько, чтобы могли образовываться новые связи. Они, конечно, не могут сформироваться немедленно, как только зависимый человек попытается впервые бросить наркотик. Это объясняется тем, что луч желания, узконаправленный на хорошо известную цель, не стимулирует их образование. За прокладку новых нейронных связей берутся более абстрактные желания: свободы, новизны и долговременного удовлетворения. Когда цели, наконец, сходятся и приобретают конкретные очертания, как это произошло с Брайаном, новые синаптические пути начинают возникать активно — за пределами хорошо истоптанных дорог, которые до сих пор определяли границы существования.