— Вы когда-нибудь до этого летали над джунглями? — спросил Максвела пилот самолета топографической службы.

— Несколько раз на высоте десятка километров, — ответил тот.

Пилот, по всей видимости техасец, снял ковбойскую шляпу и отложил в сторону. Затем протянул Максвелу какой-то пакет.

— Жевательный табак «Ред мен», — сказал он. — Это сейчас для вас лучше, чем сигареты. Вы увидите, наш полет совсем иное дело. На высоте в десять километров можно даже подремать за приборами. А у нас пятьсот метров. Тут в любую минуту можешь провалиться в яму метров на сто — сто пятьдесят.

Летчик, нахмурившись, вглядывался в горизонт, на котором лиловыми пятнами вспухали грозовые участки и становились все ближе. Той половиной лица, что была повернута к Максвелу, он походил на повидавшего виды наемника, готового с легким сердцем встретить любые опасности па своем пути. Другая половина, которую Максвел сейчас не видел, вся в морщинах, с ушедшим под веко глазом и проломанной челюстью, могла бы сойти за физиономию его дедушки. Он за свою жизнь слишком много летал на старых самолетах по всяким горячим точкам, дважды терпел крушение и оказался жертвой неудачной пластической операции. «Если не против, давайте назначим па четверг, — сказал он несколько дней назад, договариваясь с Максвелом. — Я никогда не делаю вылеты по пятницам».

Крохотная мумия животного, жутко выглядевшая в младенческой одежде, болталась в полуметре от лица Максвела.

— И вы тоже держите эту штуку?

Пилот обернулся к нему с мрачной ухмылкой, растянувшей лишь только половину его рта.

— Вы это о Детеныше? — спросил он. — Я никогда не вылетаю без него.

— Зачем он вам?

— Отвлекает от мрачных мыслей, когда погода лютует или же нет никакой видимости.

— Он ведь отвратителен.

— О нет! Детеныш что надо. Вы привыкнете к нему.

Самолет продолжал пробиваться сквозь воздушные потоки, раскачивавшие его во все стороны; он то внезапно падал вниз так, что верхушки самых высоких деревьев оказывались совсем близко и Максвел мог видеть птиц, усеявших белыми точками верхние ветки крон, то карабкался вверх по воздушному бугру, чтобы затем с неожиданным и надрывным воем мотора устремиться вниз, пронесясь совсем низко над болотом, которое вначале казалось посверкивающей дырой в плотной ткани леса, а теперь, расширяясь, приобретало вид четко и неровно очерченных пятен с мелкими ребристыми полосами соли.

— Я всегда думал, что эти штуки приносят несчастье, — сказал Максвел.

— Счастье пли несчастье, — ответил летчик, — зависит от того, каким образом они погибли. Если они вышли уже мертвыми, то все в порядке, если же их задушили, то это плохо. Таких используют, чтобы сглазить кого-нибудь.

— Понятно.

Они ловко обогнули пухлое облако, из которого, как из мокрого мешка, сочился дождь. Болото ускользнуло назад, и самолет поднялся над цепью кучевых облаков, которые медленно меняли свои пушистые очертания и переливались радужными полосами. Сквозь облака повсюду проглядывали реки: сверкающие лассо, накинутые на темно-зеленые массивы джунглей.

— Вы, значит, намерены купить эту землю? — спросил Максвела летчик.

— Уже купил.

— Судя по карте, мы уже над целью. Она там, прямо под нами.

Максвел посмотрел вниз и увидел две реки, которые, выгнувшись огромными блестящими дугами, сближались, чтобы тут же отклониться, неся свои воды в противоположные стороны: одна на север, другая на юг. Изгибы рек с поразительной точностью повторяли друг друга. В том месте, где они расходились, расстояние между ними было около пяти километров. Если провести там воображаемую линию, то она бы обозначила нижнюю границу участка Максвела, который, расширяясь дальше на восток, приобретал форму амфоры, очерченную с боков руслами рек, край ее терялся в темноте и дымке, а за ним мокло под дождем Ранчо Гранде, принадлежавшее «Гезельшафту». В западной стороне средь темного покрова леса мелькнуло перед глазами Максвела резкой белой прорезью юго-западное шоссе № 14.

— Здесь хорошие твердые породы деревьев.

— Как вы можете это определить?

— По опыту. А где большие деревья, там толстый слой почвы. Думаете заняться расчисткой?

— Я решу, когда ознакомлюсь с результатами съемки.

— Сейчас каждый занимается расчисткой. Вкладывают все средства в фермы. Вот откуда качают деньги. Мясо. Освободи участок от леса и занимайся разведением скота. Но дам вам один совет. Не пытайтесь сплавлять лес по реке, потому что его не понесет течение. У вас будут все время заторы. Это ведь вам не Канада. Вывозите лес по дорогам.

Он нажал кнопку, и осветилась приборная панель. Зажженная надпись гласила: «Съемка».

— Мы сейчас будем фотографировать? — спросил Максвел.

— Включим камеры всего на несколько минут. Это, конечно, ничего толком не даст. Просто прикидка. Предварительные данные будут дня через два, и тогда мы будем готовы приступить к подробной съемке. Хотите поехать со мной, когда я буду заниматься этим?

— Пет. Все, что мне надо, я уже увидел. Мне просто хотелось получить представление о том, что за участок мне достался.

— Ну вот вы и посмотрели. По-моему, участок что надо. Вы можете расчистить его и начать использовать для скота или же заняться выращиванием ценных пород деревьев, как это делается в Бразилии. Срубаете подчистую твердые породы и сажаете быстрорастущие, прибыльные, ну и присматриваете за ними. Это верное дело. Здесь тоже деньги. Но я слышал, что мясо дает их больше.

— Я решу, когда будет готова съемка.

Самолет внезапно нырнул в сторону, чтобы не попасть в грозовой участок. Капли дождя ударились о стекло и растеклись по нему, а когда выглянет солнце, они вспыхнут, как ослепительный коллаж.

— Я так понял, что здесь ничего никогда еще не картографировали, — сказал летчик. — Кроме птиц, тут никто не пролетал. Знаете что? Я просто помешан на ручных птицах, которые не боясь выходят, когда разбиваешь лагерь в каком-нибудь месте вроде этого. Попугаи слетают к вам прямо с деревьев и кормятся из рук.

— Вы когда-нибудь видели туканов?

— Конечно. Там их полно. Попугаи и туканы, и до чего же ручные! Однако у вас могут возникнуть трудности из- за индейцев. Вот в таких нетронутых местах всегда можно на них наткнуться.

— Меня не беспокоят индейцы.

— Естественно, лично вас не беспокоят, но знаете, что случается, если вы начнете расчищать здесь от леса и кто- нибудь из ваших случайно увидит индейца? Я вам скажу! Все ваши рабочие разбегутся. На прошлой неделе около Куйабы работала поисковая группа нефтяников, и среди них прошел слух, что в этом районе индейцы, так они тут же все убрались. А их было пятьдесят.

— У нас тоже был недавно случай, кстати, недалеко отсюда, — сказал Максвел. — Один местный делец ехал через Чако. Его нашли с почти двухметровой стрелой в груди. Говорят, такие стрелы закупаются для туристов из ваших краев. Вероятно, у него были враги, но среди белых. Ото их почерк. Они, видимо, летели с полицейской охраной, у которой было задание убивать любого встречного индейца. Вот только попался им вовсе не индеец.

— Все равно они могут доставить вам немало хлопот, — сказал летчик. — Уж я-то знаю, потому что для одной фирмы, «Хункейрас», какое-то время летал в Мато Гроссо. Мы возили усмирительные бригады. Правда, я слышал, что они сейчас уже не действуют.

Теперь они пролетали над Ранчо Гранде. Дождь внезапно стих. И прямо под ними виднелись ровные квадраты методически вырубленного леса. Набрали высоту, по розоватые полосы очищенной огнем, бульдозерами и пилами земли продолжали оставаться в поле зрения, отмечая границы будущих вырубок. Нетронутый лес еще стоял, крепкий и монолитный, но по нему уже были прочерчены едва заметные линии просек, по которым поволокут или повезут поваленный лес. Кое-где просматривались врезавшиеся в девственный зеленый массив клинья вырубок, и там виднелись казавшиеся крохотными люди и машины за работой.

— Когда я связался с «Хункейрас», то единственной трудностью было обнаружить местоположение деревни, — сказал летчик. — Бывало, летаешь целый день, пока высмотришь какое-нибудь селение. Но даже тогда еще не все: оно могло оказаться заброшенным. Этот народ не сидит на месте. Найдя деревню, нужно опуститься над ней и полетать, спугивая жителей. У нас на самолетах были установлены громкоговорители, через которые мы орали и улюлюкали на них. Если не помогало, то сбрасывали пару динамитных шашек. Это обычно срабатывало. Если, конечно, там вообще кто-нибудь был.

— Они все еще пользуются динамитом? — спросил Максвел.

— «Хункейрас» нет, — ответил летчик. — Это уж я знаю па все сто, ведь я был в их последнем самолете, когда упал в болото Арипуана. Другие, может быть, и пользуются. Да наверняка! Но не думайте, эти динамитные штучки действуют не так уж сильно. Больше шума. Вы бы попробовали как-нибудь сами кинуть динамитную шашку в окно какому-нибудь фермеру. Зато в Мато Гроссо был отряд, который сбрасывал. головки сахара с мышьяком. А может, так только говорят. Но вот еще был один, так они спускали па парашютах собак, специально обученных ловить и сжирать индейцев. Я читал об этом в газетах. Может, и было, а может, нет.

— Я тоже читал.

— Меня там не было, поэтому не могу сказать, — добавил летчик. Он повернулся к Максвелу лицом, одна половина которого говорила о невинности, а другую, казалось, мучили какие-то воспоминания.

— Есть вещи, которые я могу делать, а есть такие, что нет, — сказал он. — Знаешь, приятель, как тут говорят? Единственный дикий зверь здесь — это люди. В Мато Гроссо среди летчиков, летающих в джунгли, есть настоящее отродье. Ну а с моей совестью все в порядке.

Крыло самолета со стороны Максвела накренилось вниз, и снова под ним возникла река, вившаяся среди леса, — великолепная яркая лента красной воды, тянущаяся до самого горизонта.

— Ни фига себе! — воскликнул летчик. — Только посмотри па реку. Я говорю, на цвет ее погляди.

Самолет стремительно пошел на снижение, и река почти километровой ширины, с зарослями кудрявых деревьев по берегам оказалась совсем близко. В открывшемся пейзаже была та сила цельности и чистоты, что свойственна примитивной живописи, ничего не изображающей, кроме самого факта существования деревьев и воды. На этой картине плавучий остров, выглядевший легким пауком, который выпростал ноги — стволы деревьев, был выписан с особой тщательностью, будто последний возникший у художника образ.

— Здесь ловят сетями зубаток величиной с акулу, — сообщил Максвелу летчик.

Они начали делать вираж, чтобы повернуть назад, как вдруг летчик ткнул Максвела в бок и кивнул вниз; там на воде Максвел увидел яркую щепочку, которая отделилась от берега и плыла на середину реки.

— Каноэ, — сказал он. — Что я говорил!

Волнение охватило Максвела, неожиданное и острое. Каменный век с людоедами-великанами и волшебницами вдруг оказался всего в шестистах метрах от него. Самолет тряхнуло вниз, и перед глазами вновь появилась лодка с группой крошечных фигурок, отливающих медью кожи, а немного поодаль тень самолета, как огромная серая рыба.

Что могли испытывать эти первобытные люди, столкнувшиеся с рокочущим небесным явлением? Испугались, поразились они? Или в этом краю, где миф и реальность неразделимы, удивление, которое мог у них вызвать впервые показавшийся самолет, было не сильнее того, что они испытывали в своей каждодневной жизни, веря в движущиеся камни, говорящие деревья или в ягуаров в человеческом обличье.

— Может, спустимся, наведем шороху? — спросил летчик.

— Нет, оставим их в покое. У них и без того переживаний хватает.

Они еще раз спикировали над лодкой на высоте ста пятидесяти метров. Три индейца стояли к ней, вскинув руки.

— Один выстрелил в нас из лука, — сказал пилот. — Ну и ну!