Беседа закончилась около одиннадцати. Максвел вспомнил, что была суббота и все магазины и учреждения закрываются ровно в половине первого. Большинство автобусов перестанут ходить, такси исчезнут с улиц, и город станет тих и безлюден подобно тому, каким он был в период кризиса, когда прошла золотая лихорадка, оставившая несколько красивых улиц с деревянными домами и тринадцать высоких церквей, заполненных никому не нужными сокровищами.

Максвел позвонил в аэропорт, и ему сказали, что дневной самолет отменен ив-за плохой погоды.

Тогда он позвонил Адамсу.

— Как у вас там?

— Льет дождь.

— Есть надежда, что прояснится?

— Не думаю. Река Кем вышла из берегов и затопляет клуб.

— Я лучше вернусь автобусом, — сказал Максвел.

Такси уже нигде не было. Он начал медленно, с усилием преодолевать подъем по Авениде, минуя памятники освободителям, идя среди все редеющей толпы людей, которые спешили хоть где-нибудь укрыться от того ужасающего одиночества, которое приходит вместе с выходным!?. На автобусной станции оказалось, что экспресс-люкс с кондиционером и нумерованными местами уже весь заполнен и отправляется. Можно было купить билет на обыкновенный автобус, но он идет тринадцать часов, в то время как экспресс-люкс только десять. Следующий экспресс отправлялся через два часа. Максвел заказал себе место и пошел посидеть на солнышке в открытом кафе, взял рюмку рому.

Совсем неплохо провести так пару часов. Тем, кто переезжает жить в столицу, нужно, говорят, недели две-три, чтобы приспособиться к пронзительному солнечному свету, разреженному воздуху и тяжелому сну по ночам, но именно то, что он испытывал здесь — какое-то необычное состояние, и нравилось Максвелу во время его кратковременных приездов в столицу. Дома имели четкие, как у кристаллов, очертания. Звуки отдавались с колокольным звенящим эхом. Повсюду бродили голуби, они так же, как и самолеты на высокогорье, с трудом поднимались в воздух, неистово махая крыльями, прежде чем взлететь. Даже «фольксваген бигл», проезжая на полном газу по Авениде, мог развивать скорость только девяносто километров в час, а новичок в гольфе был способен послать мяч на целых двести метров; защитникам, играющим на местных футбольных полях, часто удавалось забить гол, и не считалось таким уж большим достижением перебросить мяч от ворот до ворот.

К остановке подкатил пустой автобус, и его немедленно осадила толпа пассажиров, с которыми смешались продавцы мороженого и пирожков. Несколько мужчин, возвращавшихся со свадьбы, все вместе тащили пластмассовый ящик с фигурой святого, которую, вероятно, одалживали на время церемонии. На плечах и в волосах у них еще оставалось конфетти, все они были навеселе. Максвел наблюдал с террасы кафе, как они тянули и подталкивали ДРУГ друга и, наконец, взобрались в автобус, водрузив ящик поперек двух сидений. Пока они все это проделывали, около двери автобуса образовалась небольшая очередь, и тут вдруг Максвелу показалось, что он увидел знакомый профиль.

Этот город полон видений. Максвел справился с первым бездумным приступом надежды и поднялся, не веря глазам. Он сделал два-три шага и вдруг пустился бегом, если можно назвать бегом тяжелую трусцу, на которую только и были способны ноги на такой высоте.

— Роза! — звал он. — Роза! — Он все еще чувствовал некоторую неловкость от того, что, возможно, окликает незнакомого человека, ведь половину лица закрывали темные очки, а волосы были коротко острижены, как у здешних молодых людей.

Она повернула голову, увидела его и, выйдя из толпы у автобуса, ждала, пока он подойдет.

Максвел обнял ее, но, заметив, что па них смотрят, вспомнил, что такие жесты на публике запрещены местной моралью. Он сиял руку.

— Куда ты едешь? Я уж думал, тебя нет на свете.

Сказалось то ощущение легкого опьянения, нереальности происходящего, то состояние эмоциональной неуравновешенности, которое Максвел испытывал в первые часы своего пребывания в столице. Его глаза увлажнились, в нем одновременно возникли и радость, и какая-то пьяная жалость к себе.

— Роза, — сказал он, — Роза, что произошло? Почему ты вдруг скрылась?

— Я боялась, — сказала она. — Безумно. Я не могла этого больше выдержать.

— Но почему ты не сказала мне? Или хотя бы написала, чтобы я знал.

— Я собиралась написать тебе, но потом испугалась, что кто-нибудь распечатает письмо и сможет найти меня.

— Ты могла бы позвонить по телефону.

— Единственным желанием у меня было — исчезнуть. Куда-нибудь забраться подальше и спрятаться. Я была вне себя от страха. Даже здесь я боюсь, что они найдут меня. Мне все время кажется, что за мной следят.

— Куда ты сейчас едешь?

Она заколебалась и молча покусывала губу.

— Неужели ты мне не доверяешь? — сказал он.

Они стояли посередине потока людей, направлявшихся к автобусам. Она посмотрела назад через его плечо, будто боялась кого-то там увидеть.

— Кто-нибудь, может, следит за тобой, чтобы найти меня, — сказала она.

— Ну подумай об этом спокойно. Как же они могли бы это сделать? Я прилетел сегодня утром и был все время в министерстве.

— Да, — согласилась она. — Глупо. Это просто мое воображение. Я еду в Тапачулу. Моя мама вернулась туда, и по выходным я езжу навещать ее.

— Где находится Тапачула?

— На берегу озера у подножия гор. Это маленький поселок. Рыбацкая деревушка. Сонное царство. Моя мама там родилась.

— И ты чувствуешь себя там в безопасности?

— Как нигде.

— Ты должна ехать в Тапачулу сегодня?

— Да. Мама будет ждать меня. Там нет телефона.

— Когда следующий автобус?

— Через час.

— Могу я поехать с тобой?

— Хорошо, поедем. Прости, я, наверное, глупо себя вела.

В автобусе она устроилась совсем близко к нему и прижалась щекой к его плечу.

— Семье Каррансы стало известно, что я была с тобой, и мадам дала одному человеку деньги, чтобы он убил меня, во он оставил деньги себе, а меня просто предупредил. Поэтому мы с мамой поехали в Тапачулу, и я сменила имя. Тот человек показал им фотографию мертвой девушки и сказал, что это была я.

— Ну теперь все позади, ведь так?

— Я уверена, они не поверили тому, что он сказал. Они только притворились, чтобы я перестала быть осторожной. Я уверена, они все еще ищут меня.

— Твое воображение все преувеличивает. Нужно слишком много сил и средств, чтобы вести постоянную слежку. Какую бы глубокую ненависть они к тебе ни испытывали, в конце концов она должна выдохнуться. Скоро они успокоятся.

— Ты их не знаешь. Тут дело касается чести или того, что они называют честью. Они считают, что их предали в своей же семье. Ты когда-нибудь слышал, что делает иногда отец или брат с девушкой, которая потеряла невинность? Раскаленной докрасна кочергой?

— Я читал о таких случаях.

— Иногда это кочерга, а иногда они обливают ее бензином и поджигают.

— Откуда такие нравы! Но ведь не всегда так поступают, верно?

— Всегда. Я для них принадлежу к другому классу. Я была приемышем, а приемные дочери не выходят замуж, поэтому им необязательно быть девственницами. Но если в семье решат, что я как-то по-другому предала их, то, мстя за свою честь, сделают все возможное, чтобы убить меня.

— Я мог бы добиться полицейской охраны для тебя, если тебе будет от этого легче.

— Какой толк? Что же, полицейскому придется все время следовать за мной, куда бы я ни пошла. Ему ведь нельзя будет оставить меня ни не минуту. Никто не выдержит такой жизни. А потом они всегда могут найти возможность подкупить полицейского.

— Что за упадническое настроение! Не думаю, что тебе на самом деле угрожает опасность, но все же твои слова на меня подействовали. Поэтому я считаю, что надо хорошенько подумать, как защититься.

— Я, как могла, изменила свою внешность, остригла волосы и все время ношу темные очки, я стала работать в столице, потому что тут везде людно. В толпе чувствуешь себя безопаснее. Я работаю на компьютере в дальней комнате банка и живу в двух кварталах от работы. Я почти не выхожу никуда. В выходные еду прямо в Тапачулу до понедельника. Мне там спокойно, потому что никто туда не приезжает за исключением праздников, которые устраиваются на озере. Если там увидят незнакомого человека, все об этом тотчас узнают. Там живут почти одни родственники. Большинство молодежи — мои двоюродные братья и сестры.

До Тапачулы было два часа езды, дорога все время шла вниз. Склоны гор, покрытые буйной растительностью, среди которой выделялись крупные листья пальм, скрывали от глаз заснеженные вершины, пейзаж постепенно менялся, становилось теплее. Сделали остановку в какой-то веселенькой захолустной деревушке, полной движения, цвета, запахов, — жизнь тут бурлила. Презрительности и отчужденности, чувствовавшейся на высокогорье, здесь не осталось и следа.

Тапачула возникла словно инкрустация из врезанных в край озера деревянных хижин на сваях. Время праздников, когда закидываются сети на многочисленных туристов и на их деньги, давно прошло. Поселение впало в глубокую спячку. Выйдя из автобуса на крошечной площади, Максвел и Роза оказались среди коров и свиней, которые лениво копошились в земле под сенью ласковой и глупой ухмылки парня, пьющего пепси-колу на плакате, покрывавшем половину церковной стены. Несколько безработных рыбаков бродили в округе, будто ногами их двигала сама скука. Около трех ветхих гостиниц, одна из которых была окрашена в зеленый цвет, другая в серый, а третья в розовато-лиловый, были выставлены щиты, оповещавшие об их закрытии до последующего уведомления. Позади этой чарующей неподвижности и тишины простирало свои воды знаменитое озеро. Оно было сверхъестественно зеленое и той ясности, которая бывает скорей у прозрачного камня или хрусталя; в какие-то особо благоприятные моменты его вода испускала острые лучи и внезапные вспышки света, похожие на зеленое глубокое сверкание превосходного изумруда.

— Куда мы можем пойти? — спросил Максвел.

На берегу озера царило полное безлюдье и недвижность, однако у него возникло ощущение, что он вызывает здесь подозрение и за ним наблюдают.

— Никуда, — ответила Роза. — Только пройтись вдоль берега.

Озеро образовалось в кратере древнего вулкана, и окружающие его склоны были лишены всякой растительности. Прошли к воде. Крашеные лодки, вытащенные на сушу, тянулись вдоль всего берега, в некоторых из них была вода, и они начинали гнить. Вокруг никакого движения.

— Автобус уходит в шесть. Ты должен успеть на него, — сказала Роза.

— Почему?

— Потому что здесь негде переночевать.

— А не мог бы я остановиться у вас в доме?

— Тогда бы нас выгнали с позором из деревни.

— Может быть, здесь кто-нибудь сдает комнаты?

— Таких нет. А владельцы гостиниц не живут здесь. Никто тут никогда не пустит незнакомца в дом.

— Я мог бы переночевать на пляже.

— Это вызвало бы слишком много толков. Нам здесь жить, а в этом поселке можно жить, только если соблюдаешь его законы. Здесь видели, как ты со мной приехал, и будут ждать, когда ты уедешь, и накинутся с расспросами на мою маму. Захотят узнать о тебе все в подробностях. За каждым из этих окон сейчас кто-нибудь стоит и наблюдает.

Максвел внимательно оглядел дома, которые, взгромоздясь на длинные и высокие жерди, тянулись по берегу озера. Когда-то они были окрашены в зеленый и голубой цвета, остатки которых были еще видны, но почти вся краска облезла, обнажив растрескавшееся и посеревшее дерево. У каждого дома была уборная, вынесенная над озеро, веранда, окруженная поломанными резными перилами, и два окна, обычно просто вырезанные в стене проемы, но кое-где виднелись занавески. От этих домов веяло тишиной и одиночеством.

— Давай возьмем лодку, — сказал Максвел. Он заметил остров в полутора километрах от берега.

Они разбудили лодочника, спавшего за ящиками с пустыми бутылками из-под пива. Он нашел для них лодку, облюбованную колонией пауков, прогнал их и вычерпал со дна лужу. Максвел оттолкнул лодку от берега. Легкий ветер трепал прибрежный тростник, но через несколько секунд они уже были среди тихой глади озера. Широкий полукруг серых домов, все никак не отпускавший их, начал постепенно уходить назад. Ни одного лица не было видно за окнами. Прекрасное кружевное облако висело над горизонтом, и к нему, как белые хлопья от костра, летели с противоположного берега журавли. Каким-то образом окружающая красота усиливала ощущение бездушия и замкнутости, которое вызывало у Максвела это место.

— Когда я был мальчиком, меня однажды повезли на лето под Неаполь, — сказал он. — Никто никогда не говорил мне о вилле Нерона, которая была на том побережье, но я сам просто чувствовал, что когда-то там творились жуткие вещи. То же самое ощущение у меня возникает здесь.

— Значит, ты ничего никогда не слышал об этом озере?

— Нет.

— У него плохая слава. Если, например, поедешь с лодочником и свалишься в воду, он тебя не станет спасать. Так рассказывают. А если никого нет вокруг, то он еще и затолкает тебя под воду.

— То же самое говорят о Титикаке. Мораль — никогда не езди с лодочником.

Максвел повернул голову, чтобы проверить направление. Из-за острова появилась рыбачья лодка. Один человек греб, а другие забрасывали в воду восьмигранную рыболовную сеть.

— Рыбаки везде очень суеверны, — сказал Максвел. — Лучше им не встречаться, когда у них неудачный лов.

— Никто из них не выходи в туман, — сказала она. — Потому что их должно быть видно с берега.

Максвел снова повернул голову, чтобы посмотреть на лодку. Она направлялась к берегу.

— Куда мы плывем? — спросила Роза.

— В укромное место. Зачем же, думаешь, мы взяли лодку?

— Ты говоришь про остров?

— Про него.

— Нас увидят.

— Только через сильный бинокль.

— Там привидения.

— Не пытайся отговорить меня. Здесь везде привидения. Если я не могу остаться у тебя на ночь, то пусть это будет тогда на острове.

— Он слишком далеко. Ты будешь без сил, когда мы доберемся туда.

— Не буду. Это я тебе обещаю.

— Но ведь они увидят нас.

— Даше они не могут увидеть другую сторону острова. Их взгляд не может проникнуть сквозь камень. Роза, ох Роза, ты ведь не хочешь сказать мне нет, верно?

— Я и не говорю нет. Только я не хочу неприятностей.

— Никаких неприятностей не будет.

— Мы должны будем поехать сразу же обратно, чтобы успеть на автобус.

— Да, мы поедем сразу же обратно, чтобы успеть на автобус. Есть еще какие-нибудь возражения?

Она покачала головой.

— Больше не могу придумать.

— Но ты ведь хочешь быть со мной, верно?

— Да.

— А я было подумал, что уже потерял тебя. Я хочу доказать, что для меня ты значишь.

— У тебя на это будет всего несколько минут. А тут нужны часы и часы.

— Ну вот мы и добрались, — сказал он. — Теперь наш час.

Она все еще немного нервничала, глядя на рыбачью лодку, скользившую по неподвижной глади воды уже совсем близко к Тапачуле. С расстояния вид домов упростился до цепочки правильных геометрических фигур.

— Отсюда нас не видно, — сказал Максвел, — Мы здесь скрыты с тобой ото всех, как ночью за стенами спальни.

Остров оказался выступающей из воды частью горного кряжа, на скалистой поверхности которого сохранились руины какой-то забытой цивилизации, развалины окружены были плотным кольцом колючих кустарников. С противоположной стороны тянулась черная полоса ровного берега не шире ладони; не было ни просвета в зарослях кустарника, ни пятачка земли, чтобы прилечь.

Они снова сели в лодку и поплыли обратно в Тапачулу, которая начинала постепенно вырастать перед ними из озера. Желтый бумажный змей вился и нырял над поселком, а над озером раздавался колокольный звон.

— Возвращайся со мной, — сказал Максвел.

— Как я могу?

— Давай возьму тебе билет на самолет на понедельник.

Она покачала головой.

— Я могу снять для тебя и твоей мамы дом где-нибудь в пригороде. Никто бы и не узнал, что вы там.

— Все бы узнали. Я бы не смогла спать по ночам.

— Мы поговорим еще раз в следующий выходной. А ты пока выясни, как мама на это смотрит.

— Мне кажется, тебе было бы лучше больше здесь не появляться, — сказала Роза. — Давай встретимся в столице. Мне спокойней, когда вокруг люди. Ты можешь найти меня в Промышленном банке. Но запомни, я теперь Роза Медина.

— Роза Медина, — повторил Максвел. — Промышленный банк. На углу улиц Кортеса и Комерсио.

— Правильно. Я там с восьми до четырех. Лучше звони утром, пока телефон не очень занят. А живу я вниз по этой же улице, у меня, правда, нет телефона. Сколько сейчас времени?

— Осталось десять минут, — сказал он. — Не беспокойся, я успею. Я могу забрать тебя в субботу, — сказал Максвел, — и мы бы вместе поехали куда-нибудь, например, в Потоси или в Главный заказник.

Роза кивнула, но он заметил, что она его почти не слушает.

— Ты бы хотела поехать?

— Это было бы чудесно, — сказала она.

— Значит, мы едем?

— Посмотрим. Позвони мне.

Они были уже в пятидесяти метрах от берега, когда несколько рыбаков, которые были заняты своими сетями, выпрямились и пристально на них посмотрели.