Создание опекунского совета было идеей заместителя министра.

— Джеймз, я не вижу другого выхода, — сказал он. — Вы совершенно одиноки. И слишком уязвимы. Как только вы сообщите компании «Гезельшафт», что сделка не состоится, вам конец.

— Я не совсем в этом уверен. Пока дела складываются так, что доктор Рибера им не сможет больше помочь: меня не выставить из страны, — сказал Максвел.

— Но помните, что убить вас они могут за пять тысяч.

— Так дорого?

— Вы иностранец. А иностранцы стоят дорого. Консульства задают много вопросов. Могут возникнуть всякие осложнения.

— Я не думаю, что «Гезельшафт» пойдет на это.

— Вы считаете, они не способны на такие дела?

— Ну нет, вряд ли, но такое убийство было бы не в их духе. Оно может повредить их репутации. Они ведь понимают: все решат, что меня убрали из-за неудавшейся сделки.

— Значит, вам не нравится идея опеки?

— Нет, она как раз решит проблему. И, думаю, избавит наших друзей от искушения убрать меня с дороги. Надо быть реалистом, поэтому я с вами согласен: мне одному против них не выстоять.

Но что же на самом деле стоит за этим предложением заместителя министра — вот что Максвел хотел бы для себя уяснить. Перес не из тех людей, кто упустит благоприятную возможность. Как бы хотелось сказать: «Гай, дружище, мы же прекрасно друг друга знаем, давай выкладывай, что там за всем этим кроется»?

— Вы предлагаете отдать землю? — спросил он. — Полное право собственности передать в руки опекунского совета, в котором вы да я — два опекуна. Так, что ли?

— Кажется, вы меня не поняли, — сказал Перес. — Земля будет отдана в аренду, а не передана во владение, и на предварительно оговоренный срок — скажем, пять лет. В течение этого времени поверенные будут получать с нее доход.

— Какой доход? — удивился Максвел. — Ведь пока еще ничего не говорилось о каких-либо разработках этого района, которые могли бы приносить деньги.

— Имеется в виду определенное рациональное ее использование, — сказал Перес.

Это была типичная фраза из рекламного проспекта какой-нибудь компании, с обычным современным ханжеством ею прикрывали факты разрушительных набегов на природу.

Максвел мрачновато улыбнулся.

— Что это значит на простом английском языке? — спросил он.

— Я имею в виду добычу некоторых ценных лесных продуктов, которые можно добывать без рубки деревьев. Млечный сок растений, например, или же масло красного дерева. У вас там несколько тысяч таких деревьев. Каждое может дать по крайней мере пятьдесят долларов прибыли.

— Сколько же будет составлять годовой доход? Сотни тысяч, что ли?

— Десятки тысяч, — поправил Перес.

— Не очень-то разживутся на этом опекуны.

— Это же деньги ни за что ни про что. Никто не станет проявлять недовольство.

— А кто же будут бенефицариями?

— Во-первых, церковь или какой-нибудь религиозный орден.

Максвел кивнул, неохотно выразив этим свое одобрение:

— По крайней мере это заставит «Гезельшафт» еще хорошенько подумать, прежде чем принять крутые меры. Тут как раз нам подойдет отец Альберт.

Заместителя министра, по-видимому, охватило сомнение. Временами он напоминал Максвелу старого борца уже на пределе своих сил, медлительного, но все еще увертливого и знающего массу всяких защитных приемов.

— Те, кто ведет дела церкви, вероятно, захотят назначить опекуна по своему усмотрению, — сказал он.

— Я могу пойти и поговорить с ними, если надо, — сказал Максвел. — Мне бы хотелось в такой ситуации, как эта, иметь рядом отца Альберта. В том, что не касается религии, он придерживается трезвых и разумных взглядов.

Перес выбросил вперед руку, будто парируя попытку противника сделать захват.

— А вы не находите его слишком упрямым? И неуступчивым.

— Нахожу. Но это как раз хороший недостаток, особенно когда в недалеком будущем предстоит борьба.

— Очень хорошо. Тогда пусть будет отец Альберт. Нам следует также включить кого-нибудь из университета. Если получится, то ректора Касальса. Просто ради имени. Другая кандидатура — донья Эльвира, сестра президента. Если она будет с нами, мы избавлены от всех проблем.

— Вы считаете, что нам удастся ее заполучить?

— Она обожает благотворительные предприятия. Участвует в сотнях таких.

— Гай?

— Надо думать, не только по доброте душевной, а…

— Донья Эльвира вполне умеренна в своих запросах. Конечно, ожидается какой-то материальный стимул, но в разумных пределах и как проявление учтивости. Это не составит большой суммы.

— А как Касальс? Он тоже рассчитывает на свои пять процентов?

— О нет. Касальсу нравится быть бедным.

— Понятно. Уважаемый академик, который витает в облаках.

— Точнее не скажешь.

— Что ж, если нет другого выхода, я думаю, нам лучше поскорее начать и постараться сделать все возможное.

— Мне кажется, мы ничего не придумаем лучше этого, Джеймз.

— Сегодня же поговорю с отцом Альбертом, — сказал Максвел.

На этот раз Максвелу казалось, все идет на удивление так, как задумано. Заместитель министра сообщил, что первые переговоры в университете и с доньей Эльвирой прошли успешно. Отец Альберт, реагировавший более холодно и медлительно, сдался наконец на уговоры и провел два дня в шушуканье с различными представителями заинтересованных организаций, после чего стал проявлять умеренный энтузиазм.

Но до того, как Максвелу и отцу Альберту удалось встретиться для дальнейшего разговора, Перес созвал срочное совещание у себя на вилле; даже во время чайной церемонии, обычно предваряющей собрания у Переса, хозяин не мог скрыть своего тревожного возбуждения. Он с явным нетерпением выслушивал отца Альберта, задававшего вопросы с блокнотом в руке относительно каких- то второстепенных финансовых дел. Перес, не выпуская чашку из рук, пересек комнату, чтобы закрыть окно, из которого шел гнилой запах от стоячих вод реки Кем, там теперь не работали водонапорные насосы, и на их починку не было средств.

Заместитель министра, немного сутулясь, будто плечи ему придавила какая-то тяжесть, пошел от окна обратно к гостям.

— Нам сейчас следует беспокоиться не столько о том, как распределить доход, а о том, будет ли он вообще.

— Что случилось? — спросил Максвел.

— Новость отнюдь не радостная. Касальс подвел нас.

— Подвел? Каким образом? — обратился отец Альберт.

— Он раздумал.

— А мне казалось, что он уже подписал, — произнес Максвел.

— Он должен был сегодня утром, но отказался.

— Да, это крайне неприятно. Он как-нибудь объяснил свой отказ?

— Нет. Был очень вежлив, но тверд. Сказал, что просит прощения, но участвовать не может.

— Ну и что нам теперь делать?

— Искать другого члена опекунского совета, который бы мог представлять интересы университета. Страшно жаль, конечно, нам был нужен именно ректор. Он очень влиятельный человек.

— И к тому же не вор, что большая редкость для государственных служащих, — вставил отец Альберт.

— По крайней мере у нас есть хоть донья Эльвира, — сказал Максвел.

— И с этой стороны новости далеко не блестящие, — сказал Перес. — Сегодня утром ее забрали в больницу для срочной операции.

— Но она ведь уже поставила свою подпись, так что какое это теперь имеет значение?

— Все бумаги не годятся. Она подписала, но документы не были даже надлежащим образом заверены. Я только что говорил с ее секретарем.

— Это страшный удар.

— Не такой уж, — сказал отец Альберт. — У этой женщины дурная слава. И меня беспокоило то, что я как-то могу оказаться с ней связанным. Если ее больше нет, то, может быть, Касальс согласится пересмотреть свою позицию?

Перес взволнованно замахал рукой как будто в защиту репутации доньи Эльвиры.

— На нее слишком много клевещут. Вы бы знали ее в старые времена… Прелестная миниатюрная девушка, которую все обожали. Она только делает вид, что ее чрезвычайно занимают деньги, но когда вы ее узнаете поближе, то убедитесь, что это далеко не так.

— Так это или не так, она все равно нужна нам, — сказал Максвел. — Если донья Эльвира будет в опекунском совете, то мы в полном порядке. Вопрос теперь в том, как с ней связаться. В какой она больнице?

— В немецком госпитале. Вот так!

— Операция уже была?

— Как раз сейчас идет.

— Это значит, что до нее нельзя будет добраться еще пару дней.

— Или больше. Вполне возможно, что больше. Там все решают врачи.

— Значит, я не могу ей прикрыться, когда завтра пойду в «Гезельшафт», — сказал Максвел. — Очень жаль.

— Самое большее, что вы можете, если найдете нужным, это упомянуть о ее заинтересованности участвовать в опеке.

— А не приходит вам в голову, что за всем этим кроется гораздо больше, чем кажется на первый взгляд? — спросил отец Альберт.

— Боюсь, что так оно и есть, — сказал Перес. — Мы должны быть готовы ко всему.

— Донья Эльвира весьма ненадежная дама. Может быть, она решила, что ничего для нее хорошего нет в том, чтобы участвовать в опеке, и нашла хороший способ увильнуть.

— Но чем она рисковала? — спросил Максвел.

— Возможно, президент решил наконец поставить ее на место, — сказал отец Альберт. — Она стала не в меру жадной. Последняя история, о которой сейчас говорят, это как она выудила у него концессию «Ниссен», и теперь президент держит на нее страшную обиду.

— Но у нас нет времени сидеть и ждать, пока они поцелуются и помирятся.

— Да, время не на нашей стороне, — согласился Перес.

— Вы считаете, наше положение непрочно?

— Мы не столь сильны, как я надеялся.

— По крайней мере законность опеки не может быть подвергнута сомнению, — сказал отец Альберт.

— Я не об опеке беспокоюсь, а о нас, — сказал Перес. — Вы, Джеймз, иностранец и чрезвычайно разумно и удачно женились на красивой местной девушке. Я полагаю, ваше положение самое безопасное. Что касается вас, святой отец, вы по крайней мере можете рассчитывать на поддержку церкви, если все пойдет прахом. А вот я совершенно один и самый уязвимый из всех вас. За мной, может быть, даже уже установлена слежка.

— Не может быть, Гай, — сказал Максвел. — Вы ведь в этом году были на фотографии президентской ложи во время велосипедных гонок. Разве это не показатель того, кто вхож к президенту, а кто нет.

— Вопрос, буду ли я там в следующем году. Я был бы счастлив, если бы знал это наверняка. Мне не очень бы хотелось говорить об этом, но несколько дней назад меня навестил один человек из службы безопасности. Все прошло чрезвычайно непринужденно. Чрезвычайно по-дружески. Это был один из тех клоунов, что носят галстук-бабочку и ботинки из кожи ящерицы, таких обычно выгоняют из американских полицейский школ. Мы долго болтали о том о сем, о его новой машине, об отпуске, который он провел в Акапулько, и о новом ресторане на улице Померено, где подают бифштексы. Обычная тактика: полчаса пройдет, прежде чем доберутся до сути, а у меня уже мурашки по коже.

— Ну и что же было, когда он дошел до главного?

— Как всегда. Одобряю ли я политику поощрения белых поселенцев? Согласен ли я, что католическая церковь попадает под влияние коммунистов? На все я, как подобает, отвечал: да. Ну и так далее и тому подобное. Может показаться, что все шло хорошо. Мы называли друг друга «tú», прощаясь, пожали руки, похлопали друг друга по плечу. — Заместитель министра взволнованно покачал головой, и щеки его задрожали. — Но все время у меня было отвратительное ощущение, будто меня осматривают, как телка, которого собираются свести на рынок. Мне даже казалось, будто он был не прочь потыкать меня в бока и посмотреть в зубы. — Перес вздохнул. — С тех пор я стал неважно спать.

— Но теперь осталось ждать недолго, — сказал Максвел. — Завтра в это время мы уже будем знать, как восприняла новость компания «Гезельшафт» и каково теперь паше положение.