Английский клуб был своеобразным сколком колониальных времен города, который в данный момент переживал некоторое головокружение от неожиданно свалившегося богатства и был охвачен манией сносить и строить все наново, так что подобных зданий сохранилось очень немного.

Клуб представлял собой деревянное строение, расшатанное и покоробившееся от непогоды; в нем жили невероятного размера тараканы, мухи в дюйм длиной и лягушки, умевшие взбираться на стены, время от времени дом навещали змеи, заползавшие из разросшегося сада. Вид из одного окна открывался поверх крыш на великолепный, золотистого камня собор, мэрию и дворец главнокомандующего, окружавшие площадь. Другое окно выходило на ту часть города, в которой местные власти отчаялись навести порядок, — это была своего рода пограничная зона для воловьих упряжек и индейцев с разрисованными лицами, здесь полицейский, исполняя свои обязанности с помощью санитаров, осматривал головы и руки всех вновь прибывших, чтобы не пропустить проказу.

В клубе состояли главным образом британцы, которые не могли позволить себе высокие взносы и американский гольф-клуб; кроме них, гуда еще входила небольшая разношерстная группа приехавших из стран Содружества, в которой все больше прибывало выходцев из Родезии, сбежавших или, как они сами говорили, «чудом выскользнувших» из своей беспокойной страны, в клубе числилось и несколько влиятельных политических и государственных деятелей, которые получили am л ноское образованно и оттого чувствовали себя обязанными состоять в этом клубе. Здесь во всем сквозил дух гордой нищеты. На скрипучих верандах по-прежнему собирались по члены для принятия первой порции спиртного, их обслуживали вечные бои лет семидесяти, часто скрученные артритом. Комитет клуба не находил средств для установки кондиционера, и неподвижный воздух в гостиных разгонялся висевшими у потолка вентиляторами, которые, кроме того, еще помогали немного развеять устоявшийся запах карри от древесной трухи. Каждый день за исключением рождества, когда подавали индейку и пудинг, в меню значился жареный барашек с мятным соусом, а также считавшиеся лучшими во всей Южной Америке бифштексы и пирог с почвами — любимое кушанье Максвела, представлявшее для пего одну из привлекательных особенностей клуба.

Не успел Максвел переступить порог, как его тут же подхватил Карлтон Бигс, британский вице-консул.

— Как жизнь на Фриц Хилл, Максвел?

— Прекрасно, как всегда. Живем будто среди девственной природы.

Бигс был одним из тех еще сохранившихся представителей имперской Британии, которых можно было встретить лишь в странах, где низкий процент с капитала, деспотическое правительство и долгий сезон дождей.

— Некоторым из нас трудно все-таки понять, почему вы продали Серро именно этим людям.

— Пожалуйста, я могу вам рассказать. Дело было так, — начал Максвел. — Я купил этот холм по три доллара квадратный метр и то, что оказалось мне ненужным, продал этим людям за шесть. Они не стали торговаться. Все было улажено за пять дней, и деньги полностью выплачены. О лучших соседях можно и не мечтать. Живут своей жизнью, всегда спокойны, предупредительны…

— А вы слышали, до чего дошел мой коллега из Бонна? — Белые щетинистые усы Бигса, кое-где уже пожелтевшие, задергались от возмущения. — Он устраивает вечера, на которых гости слушают записи речей фюрера!

— Не воспринимайте это слишком серьезно, — сказал Максвел. — Мы бы тоже пели марш «Типперэри» и слушали речи Черчилля па тему «Пот, кровь и слезы», если бы проиграли войну. Отнеситесь к этому как к своего рода ностальгии.

Максвел ускользнул от него в бар, где нашел Переса. Они вместе пошли в столовую, выбрали угловой столик и уселись. Оба заказали бифштекс и пирог с почками.

— Так значит, Роза вам понравилась? — спросил Перес.

— Очень.

— Я так и думал. Совершенно прелестная девушка, что в некотором смысле для нее самой не очень хорошо.

— Разжигает корыстные вожделения у мужчин?

— К тому же еще и враждебность у женщин. Во всяком случае, мне так показалось. Девушки ее круга несколько необычны. Они не могут рассчитывать на хорошее замужество, потому что у них нет положения в обществе. Всем известно, что они бедные родственницы. А так как терять им почти нечего, то они держат себя свободно и откровенно.

«Что он хочет этим сказать?» — подумал Максвел. Он внимательно вгляделся в крупные черты Переса, ища отгадку, но мясистая плоть лица была как маска, поглощающая ту тонкую игру мускулов, по которой можно догадаться, ость ли за этими словами какие-то скрытые, по лестные для говорящего обстоятельства. «Интересно, был ли он ее любовником?» — подумал Максвел.

Перес, будто уловив его мысль, тут же поспешил пояснить:

— Я ни в коей мере не хочу сказать, что они неразборчивы или аморальны. Просто у них больше свободы в обращении с противоположным полом.

Он положил вилку и помахал рукой с прекрасно отполированными ногтями, как бы демонстрируя эту свободу.

— Под влиянием вашего виски она стала очень разговорчивой, — сказал Максвел. — Всплыли некоторые удивительные обстоятельства. Удивительные по крайней мере для меня.

— Когда она в ударе, то любит поговорить, — сказал Перес. — И какую же правду помогло вывести на свет виски?

— Некоторые детали деятельности Каррансы.

— И эти факты было бы полезно знать?

— Для некоторых очень!

— Расскажите подробное.

— Прежде всего я хотел бы объяснить нам свое отношение к Каррансы.

— Ну он ваш конкурент. Этим все сказано. Понимающая улыбка пробилась на полном лице заместителя министра.

— Пет, не все, — сказал Максвел. Он имеет право конкурировать. Я же имею в виду другое попки, которые он дает полиции, чтобы она помогла ему расправиться со мной.

— Очень печально, если это правда.

— Конечно же, правда, да вы и сами это знаете, Гай. Когда я только начал, Карранса, самодовольно напыжившись, сказал при свидетелях, что через год разделается со мной.

— Ну, это было пять лет назад.

— Да, почти день в день. И в течение всею этого времени наш общий друг применял любые средства, чтобы избавиться от меня, кроме разве что наемных убийц.

— К сожалению, здесь царит закон джунглей. Очень горько, но приходится это признать.

— Все это я говорю лишь для того, чтобы вы поняли, какое у меня должно быть к нему отношение.

— Не утруждайте себя объяснениями. Вы его не любите, вот и все.

— Но мне важно, чтобы вы поняли почему.

Перес отложил вилку, вытер салфеткой налипшую в уголке рта пищу и, перегнувшись через стол, похлопал Максвела по плечу. Его улыбка, обнажившая полумесяц вставных зубов, немного мелковатых для его рта, была одновременно и примирительной и лукавой.

— В этом совершенно нет необходимости. Знаете, что мне так и не удалось понять, живя долгое время в вашей прекрасной стране? Почему англичане так жаждут самооправдания? Если я решу, что кто-то мой враг, то я не стану все время спрашивать себя почему. По-моему, и вы должны сделать то же самое. Он причинил вам столько вреда. И пусть этого будет для вас достаточно. Так что же вы узнали благодаря нашей юной леди?

— Откуда у него берутся деньги.

— Разве это такой большой секрет? Я и сам могу сказать. Сахар. Хлопок. Перевозки. Займы под жульнические проценты.

— Вы еще кое-что упустили.

— Разве? Что же?

— Какой наиболее ценный продукт в этой стране?

— Олово.

— А после него?

— Наверное, бензин.

— А потом?

— Не знаю. Что же именно?

— Кокаин.

— Да. Пожалуй, так.

— Это сейчас самый распространенный наркотик. Я недавно читал, что в Европе обнаружена партия кокаина весом сорок килограммов, которую оценили в три миллиона долларов. Или вот двое парагвайских летчиков, переправив такой груз в Аргентину, стали за один год богатейшими людьми в Южной Америке.

— Какой великолепный способ нажиться! — сказал Перес. — Разве теперь захочет кто-нибудь из молодежи заниматься чем-то другим?

— Откуда поступает кокаин?

— Отсюда, — сказал Перес. В его тоне чувствовалась гордость, — откуда же еще. Мы выращиваем коку в десять раз больше, чем любая другая страна. Каждый дурак может производить кокаин на собственной кухне, немного ее переоборудован. И имеется предположение, что Карранса участвует в его перевозках?

— Польше, чем предположение. Уверенность.

Перес быстро обвел взглядом комнату. В дальнем углу Карлтон Бигс сидел с антропологом Флиндерсом Пеббом. Они были заняты бифштексом и пирогом с почками.

— Расскажите подробнее.

— Несколько недель назад последняя унция кокаина исчезла с рынка, — сказал Максвел, — Это значит, что кто-то скупил все запасы. Вы наверняка слышали об этом.

— Конечно. Это ведь чудесная страна. Каждый знает про дела другого. А казалось бы, все связанное с наркотиками должно держаться в секрете. Ничуть не бывало! Даже мальчишка, продающий вам газету, может дать немало сведений. Кто-то здорово нагреет себе руки. И все об этом знают.

— Сей «кто-то» будет не кто иной, как Карранса. Ему позарез нужны деньги. У него полно долгов, а в банке и так чрезмерное превышение кредита. Маша юная приятельница сообщила мне вчера вечером, что он отправится в Парагвай, как только прекратятся дожди. Она точно об этом знает, так как Карранса хотел взять ее с собой. Он поедет на своем «рэнджровере», и у пего, когда ворвется, будут большие деньги. Так бывало и раньше.

— Да, из этой информации можно навлечь большую выгоду.

— Я был уверен, что именно так вы это воспримете. Для любого полицейского было бы большой удачей раскрыть такую махинацию. Я слышал, что контрабанда наркотиков доставляет генералу много огорчений. Она ведь создает стране плохую репутацию.

— Безусловно. Я думаю, он будет доволен, услышав то, что вы мне сейчас сообщили, и, думаю, позаботится о вознаграждении.

— Мне ничего не надо, кроме одного. Если окажется, что все так и есть и чувство признательности генерала распространится и па меня, то вы подскажете ему, что в виде платы за эту услугу мне нужно бы получить гарантию, что его молодцы оставят мои дела в покое.

— А разве что-то не так?

— Вы прекрасно о том знаете, Гай. Я бы хотел, чтобы со мной обращались как с обыкновенным гражданином этой страны и чтоб меня не преследовали какие-то там жалкие сержанты полиции, которым мои конкуренты вроде Каррансы дают за это взятки.

— Вам бы следовало принять наше гражданство, жилось бы гораздо легче. Почему вы этого не сделаете?

— Я с готовностью, если это надо, но все в свое время.

— Возможно, завтра я увижусь с генералом, — сказал Перес. — И если представится случай, сообщу ему то, что вы мне сказали. Уверен, его реакция будет благоприятной для вас.

— Я тоже на это очень надеюсь, — сказал Максвел.