Около шести часов вечера городская площадь оживала. Богатые молодые люди в «камаро» и «фольксвагенах» бразильского производства начинали свое бесконечное крушение по площади, как когда-то их далекие предки курсировали здесь в запряженных лошадьми экипажах. Сквозь кроны деревьев виднелось ставшее фиолетовым небо, оттуда несся несмолкаемый щебет птиц, высвистывающих самые невероятные коленца. Ленивцы, неподвижно висевшие до той поры на ветках, притворяясь огромными пучками листьев, начинали слегка шевелиться, разминать мускулы, готовясь к ночи; калеки, облепившие ступени собора, принимались собирать свои пожитки, чтобы потащиться на рынок за десятицентовой миской похлебки из требухи. Задул прохладный душистый ветерок, и, как обычно в этот сентиментальный час, на смену поп-музыке из городского репродуктора полились низкие и тягучие звуки старинного танго «Ревность», единственной мелодии, которую различало ухо мэра города, мешавшего все прочие в одну кашу.

Джеймз Максвел, покружив по площади вместе с «камаро», «фольксвагенами» и «мустангами» минут пятнадцать, нашел наконец свободное место, поставил туда свой видавший виды «форд» и пошел пешком вокруг площади, чтобы опять, как и все четыре прошлых вечера, сесть за столик углового кафе, лишь недавно пробудившегося от долгой послеобеденной дремоты. Максвел вытянул поудобней ноги и подставил лицо ласковому прохладному ветерку. Это кафе было самым дорогостоящим заведением, где продавались содовая и пиво, небольшая часть дохода шла па то, чтобы обрядить работавших там девушек, как индианок с Альтиплано, в тугие блузки, блестевшие самыми разнообразными украшениями, и юбки, развевающиеся поверх бесчисленных нижних. Официант, который командовал ими, носил богато вышитые наушники, предназначенные для защиты ушей и щек от опасного воздействия солнечных лучей на высоте четырех тысяч метров, хотя город находился почти на уровне моря.

Максвел наблюдал, как работает Роза. Подносы, нагруженные бутылками кока-колы, она умудрялась носить с какой-то изысканной грацией. Максвел был не один за ее столиками, и прошло несколько минут, прежде чем Роза его увидела. Она подошла, и он поднялся ей навстречу.

— Я все думала, когда же увижу вас снова, — сказала она.

— Я приходил вчера, но вы не работали. Гай Перес сказал, что вы будете сегодня.

— Спасибо за фиалки. Они чудесны.

Максвел оставил ей вчера в кафе букет. Фиалки в этой стране орхидей и лилий считались редкими и дорогими цветами. Дарить их было несомненным признаком хорошего вкуса.

— У меня был день рождения, — сказал Максвел, — и мне захотелось подарить кому-нибудь фиалки.

— Как хорошо вы это придумали!

— Я рад, что вы по обиделись.

— Обиделась? Как и могла?

Костюм ее выглядел несколько нелепо со всеми его вышивками, медальонами, разноцветными стекляшками, но все же в нем было свое очарование На шее висело полдюжины ожерелий. Волосы, разделенные посередине на пробор и убранные со лба, были заплетены в две блестящие косы.

— У вас очень живописный косном, заметил Максвел.

— Работать в нем жарко, — пожаловалась она. — На мне шесть нижних юбок.

— Кажется, вам нельзя сесть со мной, верно?

— Да, — сказала она, — господину Вальдесу это бы не понравилось.

Вальдес, странно выглядевший в шелковых штанах гаучо и шляпе с перышком, занял позицию в глубине кафе, откуда он мог следить за подобными сценами. Па расстоянии пятнадцати метров Максвел мог разглядеть на его лице явное нетерпение. Посетители за соседними столиками тихо посвистывали, чтобы привлечь внимание Розы.

— Извините, — сказала она, — я вернусь.

Машины уже заполнили все стоянки, оставив незанятым только огороженное барьером место перед входом в мэрию, которое предназначалось для мэра и автомобилей «Гезельшафта». Все столики в кафе были заняты. Обслуживали посетителей только три официантки, и прошло не менее получаса, прежде чем Роза появилась снова.

— Где вы сейчас живете? — спросил Максвел.

— С мамой. Мистер Перес подыскал нам жилье и привез ее сюда из Тодос Сантос, чтобы она была со мной.

— Вы рады, что избавились от мадам Каррансы?

— Очень.

— У вас много друзей?

— В этом городе ни одного, кроме Луизы и мистера Переса. Когда я была в школе в Ла-Пасе, то подружилась с несколькими девушками. Но когда стала жить здесь, мне не разрешали никуда ездить.

— Ну теперь вы свободны, — сказал Максвел. — Можно было бы увидеться с вами опять?

— Наверное, — ответила она.

— Когда?

— Не знаю. В какой-нибудь день, когда я свободна.

— Может быть, сегодня вечером?

— Хорошо. Я кончаю в десять.

— В десять я буду здесь, — сказал он.

Роза уже уходила с подносом, когда Максвел ее опять окликнул:

— У вас какой-то очень уж суровый вид, — сказал он. — Может, я обидел вас, сказал что-нибудь не то?

Она отрицательно покачала головой.

— Тогда улыбнитесь.

Она улыбнулась.

Без десяти десять Максвел был уже на месте, и, как только часы на башне собора начали бить, Роза вышла и села в машину. На пей было все то же платье в цветах и дешевые пластиковые туфли.

— Ну вот и я, — сказала она, устроившись на широком сиденье поближе к Максвелу. И он понял, что за три дня, которые прошли с первой их встречи, между ними сами собой развились какие-то определенные отношения. Они никак эти дни не общались, и все же их что-то сблизило.

Будто в ответ на залп комендантской пушки, жалюзи всех магазинов одновременно с грохотом опустились вниз. Водители начали пробираться к своим теснившимся на стоянках машинам, и не пройдет пяти минут, как вся площадь опустеет.

— Куда мы поедем? — спросила Роза. Даже в этом простом вопросе был приятный оттенок неожиданно установившейся близости.

— А куда бы вы хотели? Может, поедем потанцевать в «Крильон»?

— Я не могу поехать вот так, — сказала ома.

— Почему? А что у вас не так?

— Там слишком элегантно. На меня будут оглядываться.

— Никто не будет. Ну да ладно. А что, если отравиться в «Инн»?

— Еще хуже.

— Я все-таки не понимаю почему. Хорошо, давайте подумаем, что же у нас остается. «Пампас»? Слишком шумно. У них раз в неделю обязательно перестрелка.

— «Биркеллер», — предложила она.

— Там всегда пьяные немецкие песни. Мы даже не сможем расслышать друг друга.

— Но знаю, никогда там не бывала, — сказала она. — Но какая разница, куда мам пойти.

Можно было бы без особой натяжки предположить окончание этой фразы: «поскольку мы вместе».

«Девушки из провинции Ориенте довольно-таки отличаются от остальных, — сказал как-то Перес. — Их откровенность, ну или, если хотите, пристрастие к правде хорошо известно. Они не станут ходить вокруг да около».

Максвел проявил к ней интерес: узнал, где она живет, и послал ей цветы. Наверное, этого оказалось вполне достаточно.

— Может, поедем ко мне домой? — рискнул спросить Максвел.

— Если вы не против, то я с удовольствием.

Максвел тотчас понял, что в их отношениях сделан еще один шаг вперед.

— В таком случае поехали, — сказал он.

Нужно было миновать двадцать три квартала по проспекту до поворота на четвертую кольцевую дорогу, затем по ней еще два километра до Серро; уже сама поездка в такой час — прямо в глаза ослепительный свет фар и лихие маневры встречных машин на полном ходу — вносила некоторое предваряющее волнение. При въезде в Серро произошла небольшая задержка у почти готовой ограды, которую, с согласия Максвела, воздвигали там немцы. Со временем ворота в ней должны будут открываться автоматически, но пока их охранял сторож. Он широко распахнул створки и пропустил машину Максвела. Мануэль, поднятый шумом ворот, уже ждал у двери.

Максвел ввел Розу в холодный бесцветный интерьер шведской гостиной. Приглушенное освещение только подчеркивало холодность современных линий. Максвел нажал какую-то кнопку, и мягкая мелодия полилась по каналу популярной классической музыки; быть бы ей в этот момент какой-нибудь волнующей, романтичной, но передавали что-то пустое.

У Максвела возникло вдруг ощущение, будто он выиграл приз в соревновании, попав туда по ошибке. С легким щелчком закрылась за ними дверь, и после этого самым естественным для Максвела было взять руку Розы и поцеловать ее.

— Красиво у вас дома, — сказала она, — красивее никогда не видела.

— Но здесь бывает еще и очень одиноко.

— Вы хотите сказать, что вы одиноки? Я не могу поверить.

— Бывает. Временами я почти не замечаю этого, но случается, на меня находит. На другой день, когда вы ушли, я как раз вдруг ощутил, что одинок. Вы верите?

— Конечно, верю.

— Мне стало даже стыдно. Я не имел никакого права па это.

— Разве может быть для этого какое-то право?

Он притянул Розу к себе на диван и, обняв, начал гладить рукой ее волосы.

— Мистер Перес не хотел, чтобы я осталась.

— Он ревнует вас?

— У него чувство собственника ко всем женщинам, которые ему встречаются. Вы женаты? — спросила Роза.

— Нет, не женат.

— А были?

— Нет.

— Странно. Вы такой сильный мужчина.

Несмотря на образование в американской школе, она все еще разделяла местные представления о жизни, и для нее сила равнялась добродетели или любому другому достоинству человека.

— Я был на море около десяти лет, — сказал Максвел.

Она понимающе кивнула.

— По жене в каждом порту, — сказала она и, казалось, была убеждена в этом.

— Ну, не совсем в каждом.

Они оба рассмеялись.

— А здесь у вас есть девушки?

— Бывают.

Максвел почувствовал, что от него ожидали именно такое признание и принимают его. Может, и с его стороны нужен подобный же вопрос, по у него не было желания задавать его. Пусть призраки Переса, Каррансы и прочих остаются Непотревоженными. Он быстро попил особенность своего положения.

— Я скитался большую часть своей жизни. Корабль был моим домом, а в воду, как пакостно, корнями не уходят. Один очень проницательный человек, который работает у меня, сказал, что я выбрал этот путь в жизни, чтобы не дать себя ничем связать. ведь куда бы ни заносил тебя корабль, везде ты только случайный гость. По с тех пор как я стал жить здесь, кое-что изменилось. Бели невозможно владеть морем, то тут я все гаки чем-то владею, и эго внесло определенные изменения в мое отношение к жизни. Теперь, когда люди предъявляют на меня свои права, вещи предъявляют свои, то я этому больше не сопротивляюсь. Я понятно говорю?

— Не совсем, сказала она и снова рассмеялась.

Его пальцы изучали ее лицо, очертания ушных раковинок… Приз, который ему выпал, безусловно, красив.

— Когда я оказался здесь, — сказал он, — работа сманила меня с корабля. Попасться па этот крючок не столь уж трудно. Теперь так и пошло: работа, пустота и опять работа. Я, наверное, непонятно выражаюсь.

— Мне правится вас слушать. Продолжайте.

— А сколько у нас времени?

— Чуть больше часа. Я должна быть дома около двенадцати.

Он снял руку с ее шеи.

— Выключите лампы, — сказала она.

Он потянулся к выключателю и нажал на него, теперь только рассеянный свет из коридора доходил до них сквозь стеклянную дверь. Было совершенно ясно, что они должны сейчас стать любовниками, но сквозь огромную бьющуюся радость, возникшую в предчувствии этого, он испытывал какое-то еще слабое ощущение грусти — напоминание о том, что любовь всегда, рано или поздно, предъявит своя горький счет.