Брон с самого утра старался не показываться Кэти на глаза, и, только когда в окне ее спальни зажегся свет и он понял, что она собралась спать, он тихонько пробрался к гаражу, где стоял «остин», и отпер его. Проверив, достаточно ли бензина, и осмотрев покрышки, он включил и тотчас выключил зажигание. Хорошо, что Ивен еще не возвращался. У Брона язык бы не повернулся сказать брату, что он опять поедет на машине, не имея прав. Надо будет вести ее как можно осторожней и далеко не уезжать — заехать за Уэнди к водокачке, потом найти какой-нибудь укромный уголок поблизости и там остановиться. Поразмыслив, он решил привести себя в порядок и сразу же ехать к месту встречи, пусть даже придется ждать там целый час.

Он вымылся и едва успел взяться за бритву, как погас свет. На «Новой мельнице» это случалось нередко, но на сей раз света не было долгих полчаса, и, только когда он снова загорелся, Брон смог достать свежее белье и рубашку. В окне за стремительно бегущими облаками то вспыхивала, то меркла луна, словно и она тоже подключена была к ненадежной электрической станции «Металла». В кои-то веки ночь, кажется, выдалась погожая. Зря он все-таки не уговорил Уэнди обойтись без машины. На него вдруг напал суеверный страх — как бы не навлечь на себя беду.

Еще одеваясь, он услыхал внизу какое-то движение. В трубах зашумела вода — кто-то открыл кран. Из кухни доносились негромкие звуки. Это могло означать только одно: вернулся Ивен. Брон взглянул на часы — до встречи у водокачки остается двадцать минут. Как же быть? Он спустится вниз и посмотрит, чем там пахнет, и, если, как он опасается, Ивен будет не слишком приветлив, он сразу же отправится пешком, чтобы не опоздать.

Брон надел куртку, наскоро провел по волосам гребенкой и спустился вниз. В общей комнате горел свет, дверь во двор открыта настежь. И тишина. Брон остановился, прислушался. Прошла минута, и из-за кухонной двери снова донеслись звуки — там что-то чистили жесткой щеткой. Брон повернул ручку, осторожно отворил дверь кухни. Ивен стоял там — спиной к двери, в одном белье, он склонился над кухонным столом, на котором были разложены брюки. Когда Брон вошел, он собирался обмакнуть щетку в тазик с водой.

— Ивен, — позвал Брон. И с улыбкой шагнул было к нему, но сразу остановился: спрятав руки за спину, Ивен круто обернулся. Брону стало страшно. Ивен сошел с ума, подумал он. В лице брата ни кровинки — восковое, глянцевое лицо трупа. Нос заострился, точно клюв, рот как щель, губ не видно, в углах собрались восковые складки. Позади него с потолка свешивалась тусклая лампочка без колпака, и глаза его совсем утонули в тени глубоких, будто у черепа, глазниц. Ноги босы и в грязи.

— Ивен! Что случилось? Где ты пропадал?

Только что на столе, за тазиком, стоял электрический фонарь в виде длинной металлической трубки и вдруг исчез. Озадаченный Брон снова неуверенно шагнул к Ивену, и тут Ивен взмахнул заведенной за спину рукой. Что-то мелькнуло над левым глазом Брона, треснуло, точно яйцо, он вдохнул воду и на миг захлебнулся. В провале рта у Ивена блеснули зубы. Рука с фонарем снова взметнулась — Брон отдернул голову, и тяжелый удар пришелся в плечо. До сих пор Брон был скован изумлением, но вот Ивен снова замахнулся, на нижней губе у него вскипела слюна, рыбьи глазки выкатились из темных глазниц — и Брон очнулся, схватил его за руку, выкрутил ее, рывком завернул за спину. Хилое, почти невесомое тело Ивена повернулось, ноги подломились. Между братьями очутился угол стола, и, когда Ивен, падая, ударился о него лицом, Брон услышал, как что-то хряснуло.

Ивен лежал на полу, точно тряпичная кукла, — длинные тощие ноги в перепачканных кальсонах подергивались, как у лягушки, голова откинулась вбок под каким-то немыслимым углом, на переносице наливалась кровью ссадина, из ноздри на желтый воск верхней губы струйкой бежала кровь, затекала в угол рта и вновь сползала по щеке. Дышал он тяжело, прерывисто, хрипло.

Гнев Брона угас. Ему стало жаль Ивена. И он не на шутку встревожился. При больном сердце такое опасно. Он подошел к раковине, налил в чашку воды и сбрызнул Ивену лицо. Ивен тотчас заскреб по полу ногами и руками, точно пытался подняться со льда. Наконец перевернулся, стал на колени. Брон обхватил его за плечи, хотел помочь, но Ивен оттолкнул его руку.

— Ивен, дружище, сядь, приди немного в себя. Ты болен.

Ивен отмахнулся. Его качало и шатало, вот-вот снова упадет, Брон не спускал с него глаз, готовый кинуться и поддержать его. Но Ивен вдруг рванулся к черному ходу и, прежде чем Брон успел его схватить, распахнул дверь и исчез во тьме.

Брон с минуту постоял на пороге, вглядываясь в пляшущие по двору пятна теней и лунного света. Ивен как в воду канул. Брон вернулся в кухню, постоял в раздумье, понурив голову. На линолеуме появились два алых пятнышка, от них разбегались острые лучики брызг. Брон потрогал рукою бровь, посмотрел на пальцы — они были в крови. В зеркале он увидел, что бровь рассечена, и не успел он промокнуть ее носовым платком, как рана снова налилась кровью. Надо поскорей заклеить, подумал он. Ведь через пять минут встреча с Уэнди.

И тут — не впервые с тех пор, как он поселился на «Новой мельнице», — ему вдруг почудилось, что за ним кто-то следит. Уголком глаза он уловил за раскрытой дверью общей комнаты мимолетное движение. Прижав к брови платок, он подошел к двери, распахнул ее пошире, но никого не увидел. И скрип шагов обернулся ветром, что рвал и терзал отодранный край толя на крыше сарая. Померещилось, подумал Брон, просто я не в себе.

Теперь он уже рад был бы отложить встречу с Уэнди. Грудь рубашки забрызгана кровью, а переодеться некогда. Он только и успеет, что обтереть лицо мокрым полотенцем, вывести машину из сарая и домчаться к ней.

Когда на следующее утро Кэти спустилась на кухню, Брон сидел за столом и на блюдце перед ним стояла пустая чашка. Он сосредоточенно пристраивал чайную ложку, точно коромысло, на край чашки. Кэти сразу бросилось в глаза, что бровь у него заклеена пластырем, грудь рубашки вымазана и он не брит. Наверно, его не было всю ночь, решила она, и он только что вернулся. А в доме как-то непривычно, какое-то беспокойство разлито в воздухе. Ах вот оно что — тишина. Она еще не привыкла, что здесь теперь нет часов.

Брон привстал. Улыбка его показалась Кэти неестественной.

— Где Ивен? — спросила она. — Ведь вечером он, кажется, приходил?

— Он уехал в Эберистуит. Первым автобусом. Час назад.

— В Эберистуит? Что это вдруг?

— Как я понимаю, — повидать какого-то мистера Дигби. Насчет денег на постройку церкви.

— В жизни не слыхала ни про какого мистера Дигби, — сказала Кэти. — И что нашей общине нужны еще деньги, тоже в первый раз слышу.

— Так он мне сказал, — ответил Брон.

Она встревожилась, пристально на него посмотрела. Глаза у него прикрыты. Лицо измученное.

— Что у тебя с бровью?

— Это Ивен, — ответил Брон. — Ударил меня фонарем. Надо было зашить, но теперь, наверно, уже поздно.

— Господи, — выдохнула Кэти.

— Такого, как вчера вечером, со мной еще не случалось. Вхожу на кухню, вижу — стоит Ивен в одном белье и чистит свой костюм. Я подошел было, хотел сказать, мол, наконец-то ты вернулся, а он вдруг как даст мне фонарем по голове.

— Я слышала шум, да так испугалась, что не стала спускаться.

— Это еще не все, слушай дальше. Он несколько раз с маху ударил меня, потом я наконец заставил его выпустить из рук фонарь, тогда он выбежал с черного хода, прямо как был, в одном белье, и только его и видели. Точно с ума сошел. Ну я, конечно, решил, что оставаться мне здесь больше нельзя, надо сегодня же уезжать. Но утром он вышел как ни в чем не бывало. О вчерашнем ни слова. Я ему говорю: я подумал и решил, что лучше нам отказаться от этой затеи насчет фермы, а он и слышать не хочет. Пошел, достал подписанное соглашение и тут же мне его отдал.

Что-то тут не то, подумала Кэти. Поди разберись, что у них стряслось, ничего не поймешь.

— Когда же он вернется?

— Он сам толком не знал. Либо завтра, либо послезавтра — как потребует дело.

— Деньги на постройку церкви?.. Как, ты говоришь, зовут этого человека?

— Дигби, — ответил Брон.

— В первый раз слышу. А он мне всегда все говорит. Я должна была бы знать про этого Дигби.

— Ивен пошел к поезду десять десять на Эберистуит, еду, говорит, повидать своего старого друга мистера Дигби. Так и сказал «старого друга», это я хорошо запомнил. Он еще как-то связан с Советом свободных церквей.

— Но почему нашей общине вдруг понадобились деньги на новую церковь, ведь прихожан день ото дня становится меньше?

— Откуда я знаю?

— А чудного ты в нем ничего не заметил?

— Какой-то он был тихий, а в остальном как всегда. Велел заботиться о тебе, пока его не будет. Сказал слово в слово: «Я знаю, Кэти остается в хороших руках».

— И он был просто тихий — и все?

— Тихий, — ответил Брон. — Я бы сказал, подавленный. Да оно и понятно: ведь всего несколько часов назад он ни с того ни с сего огрел меня по лбу.

— А насчет денег ничего не говорил? — спросила Кэти. — В доме нет ни гроша. И по счетам заплатить нечем, и еды купить не на что. Бейнону тоже полторы недели не плачено.

— О деньгах он только одно сказал: что сегодня придет представитель фирмы сельскохозяйственных машин за очередным взносом и чтоб либо ты, либо я — кто окажется дома — попросили его подождать недели две. Сам, мол, уехал отдохнуть.

Кэти покачала головой:

— Быть этого не может.

— Почему?

— Да потому что это все равно что соврать, а он, по-моему, в жизни не врал.

— Когда кредиторы хватают за горло, чего не сделаешь.

— Все равно врать он не стал бы. Уж не повредился ли он в уме? Что на нем было сегодня надето?

— Да что всегда.

— Неужели рабочая одежда?

— Ну да, в чем он все время ходит.

— Ни за что бы он так не сделал. Разве он бы поехал в Эберистуит или еще куда в рабочем? Да ни за что на свете.

Хотя между ней и Ивеном разверзлась пропасть, у Кэти было такое чувство, что само предположение это бросает тень и на нее.

Брон кивнул:

— Верно, это совсем на него не похоже.

— Кстати, — вдруг спросила она каким-то уж слишком ровным голосом, — ты ночью уезжал на машине, да?

— Мне надо было кое с кем повидаться. А что?

— Да нет, ничего.

— Вот что, — сказал Брон. — Хоть я и говорил Ивену, что согласен стать совладельцем фирмы, я потом передумал. Как на это ни посмотри, может, Ивен сейчас и раскаивается и винит себя за то, что вел себя вчера не по-христиански, а все равно в душе он, видно, настроен против меня. Я пока останусь, помогу тебе на ферме, а когда он вернется, надо нам будет подумать, как быть дальше.