Хоук
Он сбежал.
И нечего тут пытаться приукрасить.
Да, он, блядь, тупо сбежал.
Кстати, не из-за Тайлер. Просто… он сбежал, потому что у него были обязательства. Ему нужно было возвращаться в город. Возвращаться к Бордену.
Пребывание в клубе смешало все карты.
Не Тайлер.
Исключительно клуб.
Да, именно так. Гектор чувствовал угрозу, когда Хоук был поблизости — и не безосновательно. Парни действительно уважали Хоука. Они хотели видеть его во главе клуба, и это в десять раз усиливало его и без того напряженные отношения с братом. Вот поэтому он сбежал.
Ага.
Плюс… еще возникла своего рода проблема, когда он прикоснулся к киске Тайлер. Ничего глобального, вовсе нет, просто достаточно для того, чтобы Хоук заработал себе постоянный стояк, головную боль и… непрекращающиеся образы Тайлер, сидящей на его члене.
Блядь.
Ладно, это немного больше имело отношение к Тайлер и к тому, как охуенно сексуальна она выглядела обнаженной, как сильно она его хотела в ту ночь, когда прижала его руку себе между ног и молча умоляла трахнуть ее.
А еще прошлая ночь…
Трогать ее сиськи.
Сосать ее язык, пока она стонет.
Чувствовать, как сжимаются стенки ее киски, когда она кончает. Твою мать, она была такой влажной из-за него. Из-за него!
Он чувствовал себя гребаным Богом.
К этому он не был готов. Он собирался уходить, а не таращиться на нее бог знает сколько времени, как гребаный извращенец. А сам просто не мог заставить свои ноги двигаться. А когда она, открыв глаза, взглянула на него… шансов уйти не осталось. Он пропал. Хоук должен был хотя бы прикоснуться к ней. Но, вашу мать, последнее, чего он ожидал, это что она начнет сосать его чертов палец. И еще меньше Хоук ожидал, что его член мгновенно затвердеет.
Он чувствовал себя… первобытным дикарем.
Жадным собственником.
Абсолютным, блядь, животным.
Она была такой чертовски чувственной. Невозможно забыть, как стенки ее киски сжали его настолько сильно, что он чуть не взорвался в ней в ту же секунду. Не забыть ее тяжелое дыхание и мольбы, когда он двигался в ней вперед-назад.
— Трахни меня, Хоук, — задыхаясь, шептала она, пульсируя и извиваясь под ним. — Пожалуйста, вот так. Еще, Хоук, пожалуйста. Пожалуйста!
Она была такой влажной для него. Для него!
Он не мог понять. На него уже давно так никто не смотрел. Не с этой чертовой бородой и постоянной привычкой держаться в тени. И все же Тайлер удавалось видеть сквозь все это. Ее ни капли не заботила его вызывающая отвращение, искромсанная нахер рука, или то, что он вынужден носить этот долбаный плащ и выглядеть, как бомж, способный прибить за копейку.
Она смотрела на него тем же взглядом, каким Эмма смотрит на Бордена. В этом взгляде ощущалась смесь похоти и желания. Он словно «говорил»: ты нужен мне.
Единственное, о чем Хоук сожалел, это о том, что не насладился Тайлер в полной мере. Он так и не попробовал ее киску на вкус, не трахнул ее сзади, чтобы их тела сталкивались с громкими хлопками, его член так и не побывал у нее во рту. Блядь. Хоук с трудом сглотнул, представив, как ее маленькие губки обхватывают его.
Она же практически предлагала ему себя на гребаном серебряном блюдечке. Она хотела его, и любой здравомыслящий человек воспользовался бы этим предложением... Потому что, какой ебнутый на голову идиот смог бы отказать Тайлер?
Хоук.
Этим ебнутым на голову идиотом был Хоук.
Ему нельзя было быть с ней, и он не понимал, почему вдруг сдался.
Нет, ну правда.
Он ощутил такую подавленность, когда она, сидя напротив, смотрела на него своими глубокими карими глазами и гладила его гребаную искалеченную руку. Даже от одного воспоминания в руке появилось покалывание.
Хоук попытался припомнить ее тем ангелочком — дочерью Дэнниса. Она каталась вокруг клуба на том долбаном розовом трехколесном велосипеде. И Хоук никогда не признается — ни ей, ни кому-то другому — что это он приказал Кирку избавиться от этого идиотского велика, потому что его он безумно раздражал и не имел никакого отношения к пистолетам, бутылкам с выпивкой и возбужденным голым сучкам. Но, главным образом, потому, что скрипел он, как ржавая дверная петля, отчего все готовы были лезть на стену.
И потом этот взгляд. Блядь, она так смотрела на него. На грани идолопоклонства. У него практически было желание надеть ей мешок на голову, чтобы больше не видеть ее глаз. В нем, в этом взгляде, неизменно читалось одно и то же: желание и потребность — опасная комбинация, выносящая ему мозг. Ей нужно заканчивать с этой долбаной обреченностью в глазах, потому что это откалывает по кусочку от ледяного панциря в его груди. Он матерый преступник, убийца, беглец. Какого черта он тогда, встречаясь с этим долбаным взглядом, ощущал себя сентиментальной курицей?
В общем, если в двух словах, то именно поэтому он и ушел.
Из-за ее взгляда.
И кое-чего другого.