Борден

Борден потер виски — его терпение было на исходе. Гектор — мудак. Заявился без звонка (что доставило охуенные неудобства, не говоря уже о неуважении), ввалился с важным видом в офис, захватив с собой кучу длинноногих пустышек с вываливающимися наружу сиськами, и заявил, что в деле есть продвижение. Но вместо того, чтобы выложить всю информацию, эта «принцесса» захотела приватную комнату, дабы «расслабиться» перед разговором.

С тех пор прошло полтора часа, а байкер все болтал ни о чем, потом немного потанцевал с девицами на сцене и опрокинул в себя два пива. Борден сожалел об их соглашении каждую проходящую минуту, пока, наконец, этот уродец не решил сесть и приступить к гребаному делу.

— Мы нашли парня, — сказал он, неотрывно следя взглядом за блондинкой, двигающейся в такт негромко звучащей музыке. И больше ни на долбаный шаг не приблизил Бордена к этому дерьму. Сукин сын не отступал от своей прошлой теории о том, что женщины не должны допускаться на серьезные встречи. А сейчас их было здесь четыре, хотя со своих мест они вряд ли могли бы что-то расслышать.

Ни слова. Полная херня.

Борден медленно выдохнул.

— Кто он?

— Известен как Бык. Он даже чертовски на него похож. Мы еще не копнули под него, но выяснили, что он работает на какого-то мужика по имени Терри Маллиган, у которого под контролем улицы.

— Терри Маллиган. Не могу сказать, что слышал о нем. Что-нибудь узнали про него?

— Пока нет. Мы практически подкупили детектива в департаменте полиции. Передадим ему имя.

— На хер взятки. У меня уже есть несколько прикормленных копов, я передам им имя, и в течение дня будет ответ.

— Хорошо.

— А как насчет разговорить этого мудака? Что он знает?

Гектор отхлебнул от третьей бутылки пива.

— Он при деньгах. Купил у нас килограмм кокса и пригласил некоторых наших на вечеринку в реально солидный дом в городе. Ребята пошли, и после того, как парень ужрался в говно, он начал трепаться про тебя. Ему неизвестно о наших новых взаимоотношениях. На самом деле, никому, блядь, это неизвестно. Он сказал, что твое правление подходит к концу, и грядет кровавая бойня.

— Бойня, — повторил Борден, рассеянно переводя взгляд на сцену. — С чьей армией?

— В точку. Я чувствую, что все это попахивает дерьмом, Борден. И я начинаю думать, что это дерьмо ни к чему в итоге не приведет. Кто здесь более влиятельный, чем ты? Никто. Если кто-то хочет захватить власть, для них это совершенно безнадежно — слишком много людей будут бороться на твоей стороне.

— Деньги, — хладнокровно ответил Борден. — Преданность большинства людей можно купить, если у человека есть достаточно денег. Я не доверяю никому из тех, кого купил, а куплены у меня девять из десяти. И если они захотят скинуть меня, я не смогу их остановить. Быть наверху — это огромнейший риск.

Гектор сжал губы.

— Звучит одиноко.

Так и было. На долю секунды Борден задумался: как он выживал все эти годы без Эммы? Если она исчезнет, он станет никем. Такого одиночества еще раз он не выдержит. Он разрушит себя, впав в ярость и ступив на тропу войны, оставляя за собой только кровь и трупы.

— Понравилась? — неожиданно спросил Гектор, указывая на какую-то брюнетку, извивающуюся около шеста на небольшой сцене. — Ты не отводишь от нее взгляда.

Борден даже не осознавал, куда смотрел — его мысли были очень далеко. Он изучающе посмотрел на девчонку — на каждый обнаженный сантиметр ее тела — и ничего не почувствовал. Абсолютно ничего. Ни малейшего шевеления желания. Никакого любопытства выяснить, что под ее коротенькой юбочкой. Это стало неинтересным после встречи с Кейт, но теперь превратилось в явное сравнение, которое он мысленно проводил. Ни одна девушка не дотягивала до Эммы. Это все, о чем он думал в эти последние долбаные дни. Эмма. Эмма. Эмма.

— У меня лучше, — ответил он.

Гектор хмыкнул.

— Ясное дело.

Борден прищурился на байкера.

— Ты можешь продолжать втыкать свой член в бесчисленное количество кисок, но это не означает, что нельзя остановиться на одной.

— При всем моем уважении, Борден, она должна быть сделана из золота, иметь вкус рома и запах охуенных разноцветных лилий. А, по моим последним сведениям, таких кисок не существует.

Впервые с тех пор, как он узнал этого кретина, Борден по-настоящему улыбнулся.

— Это, скорее всего, к лучшему, Гектор. Ни одна девушка не должна в конечном итоге остаться с таким мужчиной, как ты.

Гектор согласно кивнул.

— Черт, нет. Мне нравятся мои женщины. И их множественное количество. Так оно и останется.

Типичный байкер.

— Тогда ты такой же, как и твой брат.

Гектор недоверчиво засмеялся.

— Судя по внешнему виду этого ублюдка, у него нет никаких шансов закрутить с цыпочками.

— Ты будешь удивлен количеством женщин, которые находят шрамы привлекательными.

— Шрамы? Это отвратительно. Они либо слепые, либо им платят за это.

— Если бы он побрился, то выглядел бы лучше тебя.

— Ну, мы знаем, почему это случится.

Верно. Хоук тщательно охранял тайну своей личности. Только клуб и Борден знали, кто он. И так должно было остаться — это вопрос жизни и смерти.

— Итак, каков план? — спросил Гектор Бордена, возвращаясь к насущной теме.

— Что ты хочешь, чтобы произошло?

Лицо Бордена потемнело.

— Чего я хочу? Я хочу, чтобы Бык запел.

Гектор широко улыбнулся, указывая горлышком бутылки в сторону Бордена.

— Это мы можем.

Эмма

Прошло два часа, а Борден и Гектор до сих пор не появились, и к этому времени я уже немного пошатывалась и хихикала, как дурочка. Кто же знал, что Хоук и Грэм окажутся лучшими собутыльниками?

Хоук сознательно выпил только одно пиво, а Грэм при этом сказал:

— К черту все! Я работаю каждый сраный день по двадцать четыре часа. Я заслужил это.

Я ахнула:

— Грэм, ты только что выругался?

— Он, блядь, сделал это, — сказал Хоук, награждая Грэма увесистым шлепком по спине. — На хер эти сопли! Это операция «Напои Грэма», и мы, блядь, собираемся продолжать это, пока его рот не заставит нас покраснеть.

И Грэм сделал это. Пиво лилось в него, как вода. После четвертой бутылки он встал и включил стереосистему, установив радиостанцию с ужасной кантри-музыкой.

— Нет, — закричала я, спрыгнув со стула и рванув к стерео. — Только не деревенщина! Все, что угодно, кроме деревенщины!

Но Грэм преградил мне путь, с торжественным видом покачав головой.

— Это мой джем, Эмма. Не будь занудой. (Прим.: сокр. от jamsession — джем-сейшн).

Я умерла. Сдохла. Взорвавшись смехом, я воскликнула:

— Я зануда?

— Да, ты обсираешь мою вечеринку.

Такой смешной.

Я услышала, как Хоук подавился глотком своего пива.

— Оставь, Эмма. Это неплохое дерьмо.

— Тебе тоже нравится кантри? — я изумленно уставилась на него, хотя знала, что он — кусок дерьма. — Вы, должно быть, безбашенные! Я нахожусь в окружении жестоких преступных засранцев, которым нравятся ритмы банджо и скрипки вместо хрипатых голосов, поющих о смерти и беспорядках.

— В нашей жизни и так достаточно смертей и беспорядков, — ответил он.

Пожав плечами самой себе, я вернулась к своему пиву, оставив Грэма с его кантри-музыкой. Пила я маленькими глоточками, удостоверившись, что растяну бутылку, дабы не зайти слишком далеко. В воспоминаниях о днях моей юности я была способна выпить нереально много за короткий промежуток времени. Теперь я перешла в легкую весовую категорию и нуждаюсь в минимальном количестве. Хотя часть меня хотела тупо нажраться, чтобы появился предлог не поехать к бабушке.

О, Боже! Я же собиралась ехать к бабушке!

И даже если не из-за этого, мне следует вести себя здесь прилично. Сейчас рабочее время, и если бы Борден меня не трахал, то, вероятнее всего, уволил бы за такое поведение. Минуточку…

— Борден разозлится на нас за это? — спросила я.

— Скорее всего, — ответил Грэм.

Хоук сделал еще глоток.

— Борден злится на все. Почему это должно иметь значение?

Я пожала плечами.

— Верно подмечено.

Мы зависли в главном баре. Не могу вспомнить, о чем мы разговаривали. В основном, о чем-то незначительном. Бесцельные разговоры: от случайных фактов до пошлых шуток, которых у Хоука оказался бесконечный запас. В данный момент это была уже сотая его шутка. Они были бестактными и грубыми — именно такими, как я любила.

— Какая разница между наркодилером и проституткой? — спросил он, переводя взгляд с Грэма на меня с таким серьезным лицом, что делало ситуацию еще смешнее.

Я ахнула и подскочила:

— Ой, ой, это я действительно знаю! Проститутка может помыть и перепродать свою щель. (Прим.: игра на одинаковом звучании слов: crack — щель и crack — крэк, кристаллическая форма кокаина).

Хоук рассмеялся.

— Что за херня? Где ты это услышала?

— Ой, да ладно тебе! Я была поблизости.

Грэм покачал головой, фыркнув носом.

— Мерзость!

— До этого я рассказывал о мошонке Санта Клауса, а почему-то мерзостью стало только это? — возразил Хоук.

— У Грэма деликатные уши.

— Больше похожи на уши какого-нибудь ссыкуна.

Грэм вздохнул.

— Вы дерьмовые собутыльники. Вы оба.

Он словно впал в хандру и отсел в противоположную сторону бара, правым ухом прислонившись к динамику. Мы наблюдали, как он расслаблялся в своем маленьком мире: глаза прикрыты, губы шевелятся синхронно со словами звучащей песни.

— Часто Грэм так делает? — спросила я Хоука.

Он кивнул.

— Раньше постоянно. До того, как появилась ты. Он заканчивал работу и часами просиживал в баре.

— У него нет жены или… мужа?

Хоук хмыкнул.

— Не-а, много лет назад он потерял свою жену.

Я распахнула глаза.

— Как она умерла?

— Она не умерла. Просто сбежала с его напарником. И через неделю он ушел из полиции.

Вау! Что?

— Он был полицейским?

Хоук глотнул еще пива.

— Да. Одним из лучших.

— Как случилось, что в итоге он работает на Бордена?

— Не знаю. Борден пришел к нему и предложил работу. Может, он устал следовать правилам и захотел заботиться только о себе. Или, возможно, плата была слишком хороша, чтобы отказываться — даже для полицейского.

Несколько минут я ничего не говорила, а продолжала смотреть на Грэма, растворившегося в его дерьмовой музыке. А затем повернулась к Хоуку лицом к лицу.

— А что насчет тебя? — спросила вслух, вглядываясь в его лицо. — Как ты в итоге оказался с Борденом?

Его губы сжались, а затем он сделал еще один глоток пива. Его кадык подскакивал, и от этого я засмотрелась на него на несколько минут. Мои глаза блуждали по его верхней части тела. Хоук был большим парнем. Почти таким же большим, как Борден. Он перестал пить, когда заметил мои подглядывания, и я небрежно посмотрела в сторону.

— А что насчет меня? — низким голосом спросил он.

— Как ты в итоге оказался с Борденом? — с трудом выдавила я.

Он бросил взгляд на свою изуродованную шрамами руку. Я тоже посмотрела на нее — средний палец отсутствовал. Теперь, имея возможность открыто рассматривать, я обратила внимание, насколько ужасно это выглядело. Это определенно был не чистый срез, как если бы он случайно отрезал его или что-то подобное. Нет, это выглядело коряво, с толстыми рубцами, пересекающими всю руку.

— У меня были свои причины, — наконец, пробормотал он.

— Ты мог бы быть байкером.

— Мог бы.

— Но вместо этого выбрал Бордена.

Он медленно кивнул, не раскрыв рта.

Я склонила голову набок. Мой расслабленный алкоголем мозг переполняли вопросы.

— Ты предан ему, не так ли?

Он посмотрел на меня. В его глазах я увидела замешательство.

— Ты же не думаешь, что это я?

— Та первая встреча с Гектором была довольно напряженной.

Я увидела, как до него постепенно доходит.

— Ты думала, я бы стал защищать своего брата?

Я пожала плечами.

— А разве нет?

— Нет.

И это все, что он собирался сказать по этому вопросу. Не знаю, почему поверила ему, но это так. Несмотря на то, что после истории с Блайт я больше не доверяла собственным суждениям, здесь было что-то более реальное, касающееся Хоука и его преданности Бордену.

— Почему я не нравлюсь тебе? — с любопытством спросила я.

Его губы дернулись.

— У меня нет антипатии к тебе, Эмма.

— Но ты всегда такой мудак по отношению ко мне.

— Как раньше уже говорил Борден, я мудак по отношению ко всем.

— Но со мной ты ведешь себя особенно по-мудацки. Я уже так долго с Борденом, он так сильно обо мне заботится. Неужели хотя бы из-за него ты не можешь смягчиться по отношению ко мне?

Он стрельнул в меня взглядом своих карих глаз.

— Именно потому, что ты с Борденом, я не могу смягчить свое отношение к тебе.

— Почему?

— Ты можешь обманывать его.

Я приподняла бровь.

— Изначально я не хотела быть с ним, Хоук.

— Ты лжешь. В тот первый вечер в клубе, когда я притащил тебя к нему. Я видел, как ты на него смотрела.

— Я испугалась его.

— А еще он заинтересовал тебя, — он внимательно наблюдал за мной, пытаясь прочитать правду на моем лице. — Во всяком случае, я видел, что происходило. Я не хотел, чтобы он потерял контроль. Думал, что ты будешь очередной из. Он никогда не заботился о девушках, Эмма. Мы регулярно направляли в его квартиру девушек из эскорт-услуг, но они прибегали обратно десять минут спустя, проклиная его. Некоторые из них считали его геем. Говорили, что никакие их усилия не могли заставить его член шевельнуться. Затем появляешься ты собственной персоной. И вдруг он готов сделать все, что угодно, лишь бы добиться тебя. Такое было впервые.

Я почувствовала, как к щекам прилило тепло.

— Да, и теперь он в одной из комнат с целой кучей женщин.

— А ты будешь гребаной идиоткой, если станешь волноваться об этом.

— Я просто девушка. И ничего не могу с собой поделать.

— Вот тебе раз! Из всех вещей, о которых следует волноваться рядом с таким парнем, ты переживаешь по поводу полуголых девиц, фланирующих вокруг него? Брось, девочка. Разве ты никогда не просыпалась посреди ночи от мысли, какого хуя ты делаешь в нашем мире?

— Да, — честно ответила я, чувствуя, что сама втянула себя в этот разговор. Но мне нужно было с кем-нибудь об этом поговорить. Блайт никогда бы не поняла, а Грэм никогда не захочет об этом разговаривать. — Бывало, я не могла заснуть и каждую ночь думала об этом. Все время сомневалась в своем здравомыслии. Задавалась вопросом, как я могу любить кого-то настолько сумасшедшего, а потом вспоминала некоторые вещи, которые совершала, пока взрослела. То, чем я не горжусь или выбор, о котором действительно не жалею. И я поняла, что, возможно, мы все немного сумасшедшие.

— Борден убивал людей.

— Я знаю.

— И все равно любишь его?

Я кивнула, глядя в его серьезные карие глаза.

— Да. Это неправильно?

Мгновение он не отвечал, а потом усмехнулся.

— Дорогуша, какого хера я могу знать о том, что правильно или неправильно? Я рос байкером, в байкерском рассаднике, и все это гребаное время вокруг были только кровь и убийства, пока не угодил за решетку за собственные преступления. Я не самый подходящий человек, чтобы ответить на твой вопрос.

— Я по-прежнему хочу знать твое мнение, — надавила я.

Он помедлил, удивленный моей настойчивостью.

— Да, — наконец, сказал он. — Это неправильно.

Я опустила взгляд и нахмурилась, когда он добавил:

— Но иногда неправильное не так уж плохо. Иногда бывает, что именно это и нужно человеку. Иногда два минуса дают плюс.

— Но в жизни не так, как в поговорке.

— К хренам поговорки. Это правда.

Я почувствовала, как на сердце немного полегчало. Он разговаривал со мной так, словно его искренне волновал этот разговор. Никогда не думала, что ненависть к кому-то сможет в мгновение ока перерасти в дружбу. Мне нужна была горькая правда. Возможно, Грэм не хотел, чтобы я услышала это, но, могу сказать, Хоук всегда говорил напрямик, независимо от того, с кем разговаривал.

— Прости, что был мудаком с тобой, — с раскаянием добавил Хоук. — Я так веду себя, когда пытаюсь выстроить границы.

— Зачем тебе границы со мной? Если бы ты вел себя со мной так, как сейчас, у нас с бы самого начала были хорошие отношения.

Его улыбка исчезла, и он просто смотрел на меня. Этот взгляд говорил о том, о чем лучше не говорить вслух ради собственного же блага.

— Какого хрена! — прокричал знакомый голос. Мы повернули головы и в очередной раз увидели Линду: руки в боки, сердитый взгляд направлен на нас. — Вы бы не убавили проклятую громкость? К вашему сведению, все остальные работают, в то время как вы, ребята, напиваетесь здесь, как безответственные говнюки. Я пытаюсь нанять нового бармена после того, как Соня решила бросить меня на произвол судьбы, и я НИХУЯ НЕ СЛЫШУ из-за этого раздражающего дерьма, что доносится из стерео!

Но Грэм только повернулся к системе и сделал музыку еще громче, заглушая все ее остальные слова. Она покраснела от злости, показала ему средний палец и в гневе выбежала. Мы покатились со смеху. Черт, да! Было отлично поставить ее на место. Я залезла ногами на стул и зааплодировала Грэму за его выходку.

— Молодец! — выкрикнула я. До того момента, как попыталась слезть вниз, я не осознавала степень своего опьянения. Потеряв равновесие, я свалилась со стула, но Хоук подхватил меня, не дав рухнуть на пол, и быстро поставил в вертикальное положение. Я рассмеялась над своей глупостью, и он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз и качая головой.

— Спасибо, — сказала я.

— Что? — прокричал он.

Я приподнялась на цыпочках и крикнула ему в ухо:

— Я сказала «спасибо»!

Он кивнул.

— Нет проблем.

Я отстранилась от него и добавила:

— Прости, что обозвала тебя Чубаккой! Ты не похож на него. Даю слово. На самом деле, ты хороший.

Он снова стал кивать, но резко замер. Его тело напряглось. Я взглянула на него: взгляд направлен прямо перед собой, улыбка исчезла. Мне не нужно было оглядываться, чтобы понять. Присутствие Бордена я почувствовала в воздухе. Даже при включенной музыке я была уверена, что замолчали все.

Я медленно обернулась. Его стоящая в середине комнаты фигура была высокой и застывшей. Голубые глаза на мгновение, показавшееся вечностью, задержались на мне. Изучив меня с ног до головы, он сжал челюсти — его гнев возрос. Затем он мельком взглянул на Грэма, и этот простой жест был тому приказом повернуться к стереосистеме и выключить кантри.

Последовала неловкая тишина — из тех, что заставляют ваши легкие работать сильнее — пока Борден спокойно анализировал ситуацию. Я поймала взгляд Гектора, стоящего в метре за его спиной — он забавлялся нашей ситуацией, привалившись спиной к стене. Боже, он выглядел довольным, словно какое-то время уже наблюдал за нами. О, Господи, как долго? Я оглянулась на Бордена. Он переводил взгляд с Хоука на меня с выражением неприкрытого презрения. Я ожидала, что он скажет что-нибудь, спросит, какого хера мы делаем. Никогда не думала, что его лицо может быть еще мрачнее. На днях я уже видела этот взгляд, но только мимолетно и в виде небольшой вспышки. То самое выражение лица, которое появлялось, когда его чувство собственничества зашкаливало. Обычно это происходило, когда на меня неподобающим образом смотрел мужчина.

Наконец, он склонил голову в направлении Грэма.

— Ты пьян? — низким голосом спросил Борден.

Грэм спокойно кивнул.

— Чертовски близок к этому, мистер Борден.

— Тогда ты бесполезен. Уходи домой. Возвращайся, когда соберешься относиться к своей работе более серьезно. Тебя это тоже касается, Хоук. Уебывай отсюда.

В то время как Грэм кивнул и начал собирать свои вещи, чтобы уйти, Хоук остался на месте. Его лицо и тело были напряжены.

— Я выпил от силы одно пиво, — сказал он. — Я в порядке.

— Меня не волнует, даже если ты выпил чайную ложку этого дерьма. Я хочу, чтобы ты убрался.

— Ты серьезно отправляешь меня домой?

— А что я только что сказал?

— Борден, — негромко прервала я его, поднимая к нему руку, — это моя вина. Я вынудила их к этому…

— Не лезь в это, куколка, — резко оборвал он, давая мне во всей красе насладиться его свирепым видом. — Я говорю с этими людьми, которым поручил заботиться о тебе и которые решили, что могут пить на гребаной работе, как будто я управляю клубом, подобным тому, в котором вырос Хоук.

По лицу Хоука растекся гнев, губы подергивались, когда он ответил:

— Это полный пиздеж, и ты знаешь об этом. Я только что сказал тебе, что выпил всего одно пиво…

— И я только что сказал тебе, что мне похуй.

— Ладно, это убогая отмазка, Борден! Я знаю, что происходит. Ты распереживался, потому что я совершенно безобидно поболтал с твоей девушкой? В самом деле, после всего, что я для тебя сделал, ты будешь стоять здесь и сомневаться в моих намерениях? Да пошел ты на хуй!

Борден шагнул ближе и, сжав кулаки, прорычал:

— Не смей хамить мне! Вспомни, кому ты подчиняешься с тех пор, как я спас твою гребаную задницу. Убирайся на хуй отсюда, прежде чем я напомню тебе каждую секунду этого, мудак! Возвращайся, когда твои желания к кому-то, кого ты не можешь иметь, станут не так охуенно очевидны.

В мгновение ока Хоук схватил недопитую бутылку и резко швырнул ее через всю комнату — мимо Бордена и в паре метров от Гектора. Она разбилась о стену, достав осколками лицо и руку Гектора. Он отстранился, бросив на старшего брата шокированный взгляд. Хоук сделал пару лихорадочных шагов в направлении Бордена. Все его тело дрожало от ярости, но Грэм даже в пьяном ступоре успел вовремя добраться до него. Он навалился на Хоука, толкая его в грудь, и несколько раз сказал ему прогуляться. Гектор подскочил так же быстро, схватив Хоука за руку и толкнув в сторону выхода.

— Пойдем, брат, — сказал Гектор. — Это плохо закончится, если ты не уймешься.

— Я ничего, блядь, не сделал, — прорычал Хоук.

Как раз тогда я поняла, что Хоук, ростом выше метра восьмидесяти и с телосложением борца, мог бы легко их отшвырнуть, чтобы добраться до Бордена. Но он позволил им вытолкать себя, все время сверля Бордена взглядом, в котором отражалось так много противоречивых эмоций: ненависть, предательство, печаль. И тяжело было наблюдать практически полное отсутствие реакции со стороны Бордена. Он смотрел этим пустым жестким взглядом, по-прежнему сжимая кулаки.

— Пошел ты на хер, Борден! — последнее, что сказал Хоук, прежде чем убраться отсюда. Борден даже не моргнул — настолько сдержанно-холодным он был на протяжении тех секунд, пока они уходили. Затем он повернулся ко мне, и я увидела, как это выражение исчезло с его лица. Быстро подойдя ко мне и чуть не сбив с ног, он резко схватил меня за подбородок и заставил взглянуть на него снизу вверх. Хватка была грубой, но его прикосновение заставляло меня дрожать. Миллиметр за миллиметром он изучал мое лицо. Его ноздри раздулись, и я в ответ уставилась на него. Мой рот слегка приоткрылся, глаза были прикованы к нему.

— Ты на самом деле чертова пьянь, — с отвращением выплюнул он. — После всего, что ты рассказывала о своей матери и о том, почему ты не пьешь, ты, блядь, хватаешься за бутылку и решительно окунаешься в это дерьмо? Какого хрена с тобой не так, Эмма?

Что не так со мной?

Я вскипела и гневно выпалила:

— Я просто устала ждать, пока ты насладишься чертовым стриптизом! Ты получил удовольствие?

Его лицо окаменело.

— Твой мозг отказывает, когда ты выпьешь? Тебя перемкнуло или что-то в этом роде? Потому что это, должно быть, алкоголь сейчас вытрахал у тебя все мозги.

— Я не пьяная. Я знаю, что говорю.

С раздраженным ворчанием он опустил руку и, резко схватив меня за запястье, потащил через весь клуб к одной из приватных комнат. Впихнув меня туда, он с грохотом захлопнул за собой дверь. В комнате был полумрак. С одной стороны стояли черные кожаные диваны, стена была задрапирована красными шторами — видимо, это те самые дурацкие шторы, про которые говорил Хоук. Несколько небольших подиумов с шестами — каждый рассчитан на одного человека — занимали другую сторону комнаты. Похоже на некую смесь зала для вечеринок и мини-стриптиз-клуба. Смотрелось все шикарно и элитно, но все же напоминало пещеру. Пахло смесью свежего одеколона — таким же пахло от Бордена — и духами. Мой позвоночник напрягся, когда я осознала, что именно здесь он был с Гектором и девушками.

— Ты думала, что я наслаждался здесь приватными танцами? — прорычал он, заставляя меня встать перед ним. Он прижал меня спиной к своей груди и обвил рукой талию.

— А что девочки делали здесь, если не танцевали, Борден?

— Да, они танцевали, но я, блядь, даже не взглянул на них, куколка. Я разговаривал о делах, пока ты снаружи напивалась с таким, как Хоук.

— Повторюсь, я не пьяная, — парировала я. — И почему в комнате, где вы говорите о делах, присутствуют девушки, когда Гектор совершенно четко сказал что-то вроде, — я сделала воздушные кавычки, — «место сучек за дверью и на коленях».

— Потому что Гектор — это кусок сраной туалетной бумаги. Но я вижу, что здесь произошло. Ты услышала, что я здесь с девочками, и решила отплатить мне...

— Теперь ты думаешь обо мне самое, черт возьми, худшее!

Он вдруг развернул меня кругом, сжимая плечи обеими руками, прижал к себе и гневно посмотрел на меня сверху вниз.

— Ты могла бы пойти в офис, закончить работу с какими-нибудь долбаными документами, которые не успеваешь сделать, вместо того, чтобы, блядь, крутиться в компании самых близких моих охранников, в придачу ко всему — в руках, блядь, одного из них…

— Я упала, и он поймал меня.

— Я предпочел бы, чтобы он не находился настолько близко, чтобы мог поймать тебя, куколка.

— Ты говоришь, что лучше, чтобы мне было больно?

— Я бы предпочел, чтобы ты в общем и целом избегала выпивки.

Я прищурилась на него.

— Ты ревнуешь, так ведь? Вот что происходит?

Он стиснул зубы, наклонился ближе ко мне и прошипел:

— Да, я чертовски сильно ревную. Я чувствую это везде: оно бурлит в моей крови, стучит в мозгу, как сраный кирпич по черепу, — и все, о чем я продолжаю думать, это твой гребаный взгляд, когда он, сука, поймал тебя. Меня взбесил этот гребаный взгляд, Эмма. Я хочу нагнуть тебя над этим диваном, вцепиться тебе в волосы, вогнать внутрь тебя свой член и трахать до тех пор, пока ты, блядь, не запомнишь, на кого ты должна смотреть таким взглядом. Вот степень моей ревности.

Я была слишком ошеломлена, чтобы ответить. Сердце колотилось в груди, и я пыталась подобрать слова. Пыталась так мучительно, ломая себе мозг. Но ничего толкового не получилось, кроме дрожащего:

— Ты не должен делать этого с Хоуком. Это не его вина. Мы просто помирились и…

— Давай начистоту, Эмма. Он не твой друг. Ни он, ни Грэм. Они никогда не будут твоими друзьями. Они работают на меня и защищают тебя.

— Это неправда. Грэм много значит для нас. Он всегда был рядом.

— Он рядом, потому что я плачу ему за это.

— Я в это не верю. Я не верю также, что ты так относишься к своим людям.

Лицо Бордена напряглось.

— Ты не понимаешь, да? Я не хороший человек, Эмма. И то, что ты разрываешь меня изнутри, не означает, что я мягкий. Если кто-то из них завтра предаст меня, я вгоню пулю в их гребаные головы. Если Хоук посмотрит на тебя так, как делал это десять минут назад, я привяжу его к стулу и скормлю ему его же собственный член. Я не хороший человек. Кроме тебя, я ничего ни к кому не чувствую.

Он не дал мне возможности задать вопрос. Просто отпустил меня и шагнул назад.

— Забирайся на диван, — сказал он. — Колени раздвинуты, грудью на подушку.

Мое сердцебиение ускорилось.

— Зачем?

Он склонил голову набок, глядя на меня, как на идиотку.

— Я только что сказал тебе, что хочу нагнуть тебя над диваном и оттрахать.

— Ты имеешь в виду, наказать.

Его губы растянулись в дьявольской ухмылке и прежде, чем я успела ответить, он схватился за ремень, одним быстрым движением расстегивая и вытаскивая его. Держа в одной руке ремень, второй он, схватив меня за запястье, развернул и толкнул в сторону дивана, совершенно уверенный, что одного этого движения будет достаточно. Но я не взобралась на диван, а встала напротив него и спиной к Бордену, настороженно прислушиваясь к его движениям.

Я решила, что не собираюсь делать этого. Я все еще была слишком зла на него и на его приказы, чтобы принимать сексуальные позы в комнате, которую он совсем недавно занимал в компании голых девок. Пошел он на хер.

— Ты действительно собираешься усложнять это? — спросил он. — Хочешь, чтобы тебе было больно?

— Я хочу, чтобы больно было тебе, — меня охватил гнев. — За то, что ты такой гребаный мудак.

— Ты просто бесишься из-за девочек.

— Я бешусь не из-за девочек, а из-за того, как ты разговаривал с Хоуком, из-за того, как сильно ты стараешься делать вид, что тебя не заботят другие люди.

Он приближался, пока не оказался практически вплотную за моей спиной. Я почувствовала, как он собрал мои волосы в кулак и резко дернул их. Моя голова откинулась, и зубами он вцепился в мочку моего уха. Последовал укус, после чего он отпустил и прошептал:

— Залезай на диван.

— Ты не можешь все исправить с помощью траха, Борден.

— Я не пытаюсь что-то исправлять, трахая тебя, Эмма. Я подтверждаю гребаные факты.

— Какие факты?

— Что ты принадлежишь мне. Что ты никогда больше не будешь касаться другого мужчины. Что ты, блядь, моя не потому, что я потребовал, а потому, что ты сама этого захотела. А что касается девушек, Эмма… Они нихуя для меня не значат. И в глубине души ты знаешь это.

Прежде чем я успела ответить, он рывком нагнул меня, и я с готовностью подчинилась. Я принадлежу ему — всеми возможными грязными способами. Этого никогда нельзя было отрицать, как бы сильно я не злилась. Я услышала, как он расстегнул молнию брюк. Его дыхание стало резким и прерывистым, когда он подошел вплотную ко мне.

— Не смей пить, если рядом нет меня, — сказал он. — Поняла?

Я кивнула.

Он схватился за мою юбку и задрал ее на бедра. Потом сгреб мои трусики и, разорвав, бросил где-то рядом. Вцепился руками в мою задницу, сминая плоть, после чего последовал резкий шлепок по одной ягодице. Я вздрогнула. Острая боль ощущалась хорошо, особенно когда он начал поглаживать линию между моих ягодиц по направлению вниз, до самой киски. Попутно он бормотал, какая мокрая я была, какой тугой я буду и как, отправляясь на сегодняшний ужин вечером, я буду скрывать боль, которую он оставит у меня внутри.

Я закрыла глаза, смакуя его слова, а потом он схватил меня за бедра и резко толкнулся внутрь. Тут не было ни капли нежности. Он трахал меня быстро и жестко, склонившись над моим изогнутым телом, кусая и всасывая любой открытый участок кожи. Его удары отдавались глубоко внутри. Я чувствовала, как его яйца с громкими хлопками бились о мою плоть, а длинный и толстый член скользил внутри, опустошая меня каждым своим движением. И этот его волшебный пирсинг всегда добавлял в нашу близость дополнительную искру. Когда удовольствие стало почти невыносимым, я начала извиваться, а потом взорвалась. Стенки моей киски сжимались вокруг него, пока я тонула в волнах наслаждения.

Очень скоро он сдался, кончив в меня, но не вышел и не отстранился. Оставаясь глубоко во мне, он обнял и потянул меня вниз на диванные подушки. Прижавшись грудью к моей спине, он поцеловал меня в плечо и сказал:

— Как я уже говорил, куколка, это только ты.