Они работали по графику уже целых две недели, вторая группа трудилась на улицах Лос-Анджелеса, делая панорамные снимки с Ричардом Конвеем и тремя другими актерами для финальных сцен фильма. Каждый день возникали новые проблемы, и Эллен валилась с ног после просмотров, встреч, интервью, разговоров по телефону. Ее телохранитель Крис с трудом поспевал за ней. В целом он справлялся, хотя несколько раз ему пришлось напоминать, что Майкл категорически запретил отправляться куда-нибудь, даже в ванную, без охраны. Она пыталась ускользнуть, отшутиться, но он постоянно находился в ее офисе, слушая ее разговоры по телефону с основной группой в Мексике и наслаждаясь киношными сплетнями. Эллен надо было бы присутствовать там, на съемках, но Майкл не шел на это, и, по правде говоря, учитывая неясность их отношений, она и сама опасалась оказаться вдали от него.

Кроме того, она была уже на седьмом месяце, скрывать живот уже не удавалось, и Эллен утратила свою обычную подвижность. Крис являлся для нее своего рода талисманом, он довольно лихо разбирался с фотографами и репортерами, которым платили приличные суммы за снимки беременного продюсера. Спекуляции на тему их отношений снова начали распространяться, но поскольку они с Майклом теперь жили вместе, слухи о трещинах в семейной жизни, разводе, аборте, других партнерах и даже, как было сказано в одной потрясающей радиопередаче, фиктивной свадьбе угасали с такой же легкостью, как и возникали. Это уже скорее забавляло, чем раздражало, и Эллен в конце концов решила, что вообще не стоит обращать на всякую чепуху внимания. Как, кстати, и на дурацкие звонки. Мэгги умело охраняла ее, но однажды какой-то тип все-таки пробился, и когда Эллен услышала голос на другом конце провода, она наконец ощутила, что опасения Тома имеют под собой почву.

Ответив, Эллен продолжала просматривать предложение, только что присланное по факсу из Лондона, и в течение секунды-другой не обратила особого внимания, что не слышит никакого ответа.

— Алло, — повторила она, не переставая размышлять о содержании факса. — Алло?

— Алло, — наконец услышала она ответ. — Я знаю, вы заняты, поэтому перехожу к сути.

Эллен нахмурилась. Человек говорил с акцентом, похожим на тот, который она уже слышала.

— Это хорошо, — бодро проговорила она, полагая, что имеет дело с одним из актеров-латинос. — Впрочем, вы не представились.

— Я — тот, кто хочет быть вам другом, — спокойно произнес голос.

Немедленно в голове прозвучал сигнал опасности, Эллен отложила факс и подалась вперед, чтобы вызвать Криса, болтающего за дверью с Мэгги.

— Поймите, — продолжал мужчина, — у меня лично нет к вам никакой неприязни. Зато есть указания, которые я обязан выполнить.

Горло Эллен пересохло.

— Какие указания? — требовательно спросила она, ее палец все еще целился в кнопку интеркома, но она до сих пор ее не нажала. — О чем вы говорите? Кто вы, наконец?

— Я должен заставить вас понять, — проговорил он, — фильм, который вы снимаете, вызывает глубокую озабоченность некоторых людей в моей стране. Мы пробовали объяснять это сеньору Чамберсу, но, к сожалению, он не слушает. Поймите, очень важно, чтобы вы остановили съемки прямо сейчас, сегодня.

Эллен замерла. Она смотрела на руку, занесенную над кнопкой, и спрашивала себя: почему она до сих пор на нее не нажала?

— Вы меня слышите? — окликнул ее незнакомец. — Поверьте, ваше положение сейчас очень серьезно.

— Да, я вас слушаю. — Эллен оглядела кабинет, как если бы где-то среди груды сценариев, полок с кассетами и книгами скрывался человек, который говорил с ней.

— Вы в силах сделать то, о чем вас просят, — сказал он. — Пообещайте же, что вы сделаете это.

— Но я не могу, — почти прошептала Эллен.

В трубке на секунду повисла тишина.

— Я не хочу причинить вам вред. Вы очень красивая женщина, и, я знаю, у вас скоро родится ребенок. Ваш муж расстроится, если у вас будут неприятности, если с вами что-то случится. Я предпочел бы избежать этого, но съемки надо остановить. Если вы не послушаетесь, то мне придется сделать то, что мне поручили.

— А что вам поручили? — услышала она свой сдавленный голос.

— Вы знаете, что случилось с Рейчел Кармеди, — прозвучало в ответ.

От ужаса сердце Эллен сжалось, остановилось и ухнуло куда-то вниз.

— Будьте умницей, — ввинчивались в мозг слова, — не допустите, чтобы подобное случилось с вами. Поговорите с мужем. Скажите ему, что единственный способ вас спасти — остановить фильм, забыть все имена, которые назвал вам сеньор Чамберс.

— Но он не может этого сделать, — заявила Эллен. — Это не в его власти.

— Пожалуйста, — повторил голос, и в нем слышалось беспокойство, будто его на самом деле заботило ее благополучие.

Связь внезапно прервалась, Эллен вздрогнула, положила трубку и осталась сидеть, устремив взгляд в пространство. Потом она попробовала встать, но ноги дрожали, колени подгибались, все тело казалось невероятно слабым. Голос снова и снова звучал в голове, тихий, мягкий, вызывающий доверие голос, а вовсе не голос убийцы.

Эллен схватила телефон — ей необходимо поговорить с Майклом, но тут же передумала. Она сказала незнакомцу сущую правду, Майкл ничего не может сделать — вся власть принадлежит не ему, а Теду Форгону и акционерам «Уорлд уайд». Пришлось бы проводить совещание, голосование, но, учитывая число миллионов долларов, вложенных в картину, она заранее знала ответ Теда Форгона.

— Нет вопросов! — сказал он ей. — Кроме того, они блефуют. У тебя есть телохранитель, так о чем ты волнуешься? Мы непременно свяжемся с полицией, сообщим им о звонке, никуда не выходи без сопровождения. О’кей? — Он придвинул к ней содовую с кусочком лайма. — Я не допущу, чтобы меня шантажировали всякие шпионы, да еще в моем собственном городе. В следующий раз, когда позвонит этот сопляк, направишь его ко мне, поняла? Я ему дам прикурить.

Это было не больше и не меньше того, что ожидала услышать Эллен. Зато теперь ей стало ясно, как поступить. Она ничего не может сделать, и незачем сообщать об этом Майклу, у которого руки так же связаны, как и у нее.

Миновал полдень, когда Майкл приехал домой и припарковал машину в гараже рядом с машиной Эллен. Поскольку была суббота, обе группы рано закончили съемки, и даже телефон на некоторое время умолк, позволяя ему заняться другими, чуть менее неотложными делами. Эллен ушла из офиса около четырех, взяв стопку бумаг с собой, хотя он отговаривал. Она выглядела утомленной и бледной, и он решил отменить обед, на который их ждали вечером. Если она будет выглядеть так же, он должен настоять.

Бросив ключи в миску для фруктов, он пошел искать Эллен. Он нашел ее быстро, она стояла возле бассейна, спиной к дому, глядя на прозрачную синюю воду. Ее влажные волосы спускались на толстый махровый халат, и он решил, что она только что искупалась.

Он наблюдал за ней и спрашивал себя, о чем она думает и не пришло ли время попытаться доказать, что он наконец понял, как любит ее. Но легко говорить теперь, когда она призналась, что ребенок его… Так почему он до сих пор стоит?

Прошедшие несколько месяцев ясно показали, что он не способен отпустить Эллен, не способен дать ей уйти, так же как не способен отбросить подальше все мысли, которые его мучили, терзали. Возможно, самое трудное — это понять силу собственных чувств и свою зависимость от Эллен — без нее он не мог ощущать себя цельным. Такого с ним раньше никогда не происходило, он даже не предполагал, что ее любовь способна приносить такие проблемы.

Майкл ненавидел себя за то, что она имеет над ним такую власть, он не собирается превращаться в какую-то легковерную жертву обмана, принимая версию этой женщины лишь потому, что любит ее. Он видел много мужчин, пошедших по такому пути, слепых, восторженных дураков, и каким оскорблением, каким ударом становилась для них в конце концов раскрывшаяся правда.

Но какова правда в его случае? Может быть, как в хорошо знакомых ему сценариях, Чамберс отверг ее, сказал, что никогда не полюбит и что она должна вернуться к мужу? С трагической аурой, постоянно балансирующий на лезвии ножа, Чамберс, конечно, привлекательный объект для любой женщины. Что удивительного, если и Эллен купилась на это? В конце концов, что романтичного в нем, Майкле, преуспевающем продюсере, по сравнению с побывавшим на войне и в прочих опасных зонах Томом? Но даже если Эллен все еще что-то скрывает, он не мог заставить себя поверить, что она лгала бы ему по столь важному поводу — говоря об отцовстве ребенка.

Но все еще жило в душе Майкла вялое сомнение, хотя он знал, что должен поскорее покончить с этим. После рождения ребенка будет слишком поздно.

Словно почувствовав его взгляд, она с улыбкой обернулась.

— Ты давно тут стоишь? — поинтересовалась она.

— Несколько минут. Где Крис? Я не видел его возле дома.

— Он пошел в кабинет позвонить. — Она стянула полы халата поплотнее.

— Слишком холодно плавать, — заметил он.

Она пожала плечами.

— О чем ты думала? — спросил он. — Сейчас, прежде чем увидела меня.

Она склонила голову набок.

— Не знаю, — ответила она. — Наверное, о фильме. И о предчувствиях. По-моему, все мы ожидаем чего-то, что вот-вот случится, что-то ужасное неминуемо вторгнется в нашу жизнь и изменит ее. Хотя все продолжается, камеры крутятся, актеры ноют, и ничего необычного не происходит. — Она посмотрела на него и вздохнула. — Странное чувство, словно ожидаешь взрыва бомбы, хотя даже не уверен, что эта бомба вообще существует.

Эллен продолжала кутаться в халат, и Майкл, притянув ее к себе, помассировал ей спину.

— Тебе надо принять ванну, чтобы согреться, — сказал он.

Эллен улыбнулась в ответ на его улыбку и кивнула. Майкл повел ее в дом, все еще держа руку на ее спине.

Он помог ей выбраться из купальника и зайти в горячую ароматную воду. Она стояла и смотрела на него неуверенно, даже застенчиво, чувствуя, как пар облаком окружает тело.

Она едва осмеливалась дышать, ведь столько раз в эти последние недели он, казалось, готов был все дурное оставить в прошлом, перестать сердиться, отбросить недоверие. Эллен знала, что он этого хочет, но понимала также, как трудно ему через себя переступить.

Ребенок внезапно пнул ее, она посмотрела на живот и увидела, что Майкл тоже смотрит туда. Она стояла, не двигаясь, а он поднял руку и осторожно положил ее поверх выступающего ядра пупка. Потом его пальцы заскользили по сливочной нежности ее кожи.

Такое случилось впервые, и радостное чувство, будто они наконец переступили барьер, овладело ею. Не шевелясь, она наблюдала за Майклом. Она опустила руки по бокам, разрешая ему изучать все, что ему хочется. Майкл бросил на нее вопросительный взгляд и, уловив ответ, накрыл ладонью крутизну живота, под которой таился ребенок.

Он чувствовал себя странно робким, ощущал некоторое благоговение и был совершенно заинтригован. Он смотрел на ее набухшие груди с большими раздутыми сосками, с сеточкой синих вен вокруг. Он прикоснулся к ним и нежно поцеловал.

Наконец он встретился с ней взглядом. Она взяла его руку и поднесла к губам.

— Искупай меня, — попросила она.

Она села в воду, он встал на колени на пол и начал горстями зачерпывать пену, укутывая ее шею и плечи. Потом взял мыло и разрисовал белыми скользкими дорожками ее грудь и живот.

Она, наблюдая за его удивленным лицом, потянулась и нежно коснулась щеки.

— Прости, — прошептал Майкл.

Эллен, улыбаясь, провела пальцем по его губам.

Прошло несколько минут, прежде чем он смог заставить себя продолжить, потом, смешком прервав молчание, произнес:

— Мне нелегко, ты знаешь, справиться с собой. Я всегда знал, что люблю тебя, — проговорил он, — но я никак не ожидал, что будет послано такое испытание. И никогда не предполагал, что выйду из него с такими потерями — я говорю о собственной храбрости и доброте. — Он на мгновение опустил глаза. — Не знаю, какими словами объяснить тебе, как много ты для меня значишь, — тихо признался он, — но это гораздо больше, чем я думал. — Его голос внезапно сорвался, он застенчиво улыбнулся. — Я люблю тебя. — Его голос зазвучал тверже. — Я глупец, дурак, я не заслуживаю, но я уверен, чертовски уверен, что никогда не позволю тебе уйти. Никому из вас.

Эллен потянулась к нему и нежно поцеловала.

— Иди к нам, — предложила она, когда он наконец поднял голову.

Раздевшись, Майкл вошел в ванну и лег рядом, обнял ее, погладил и засмеялся, поскольку младенец ударил изнутри, и клок мыльной пены соскользнул с живота Эллен.

Потом он поцеловал ее снова, на этот раз требовательнее. Их желание, их страсть проснулись, но когда она попросила, чтобы он отнес ее на кровать, звонок телефона, стоявшего поблизости, ножом врезался в воздушное облако их нежности.

— Мы должны ответить? — спросил он.

— Не знаю. Мы должны?

Телефон продолжал звонить, никак не желая униматься.

— Наверное, должны, — сказала Эллен.

Нахмурившись, он дотянулся до аппарата:

— Весь в нетерпении.

— Майкл? Это Том.

Глаза Майкла закрылись. Из всех людей…

— В чем дело? — бросил он.

— Я только что смотрел электронную почту, — сказал Чамберс. — Мы должны поговорить.

— Где ты? — Майкл обреченно дотянулся до полотенца.

— В воздухе, приблизительно двадцать минут до посадки. Ты можешь меня встретить?

— Если это необходимо.

— Могу уточнить: это жизненно важно.

Том ожидал приземления самолета. Он знал, что больше не будет никаких предупреждений, никаких отсрочек, первый человек уже убит, и он не хотел думать о том, сколько еще народу умрет, прежде чем он заставит прекратить съемки фильма.

Отчаяние, гнев и бессилие переполняли его. Эти наркотики словно огромный темный монстр. Все, что он хотел, — это воздать всем по заслугам, уверить ее, где бы она ни была, что он ничего не забыл. Создание фильма — увековечение ее памяти и гарантия возмездия убийцам — было единственным путем сообщить ей и миру, что он так же любит ее, все еще думает о ней каждый день и даже хочет ее, и хочет так сильно, как никогда не будет хотеть никакую другую женщину. Он это знал.

Том сидел очень спокойно, ничем не выдавая страданий и мук, переворачивающих его нутро. Сэнди, сидевшая рядом, не заговаривала с ним, понимая, что молчание сейчас необходимо. Она тоже видела электронную почту и, не привыкшая к колумбийским нравам, испытала потрясение более сильное, чем он. Сэнди была просто в шоке. Том даже пожалел, что показал ей эту ужасную картинку, переданную из Боготы. На сей раз они связались с ним сами и, очевидно, не имели сомнений, что их послание дойдет до адресата.

Чамберс почувствовал спазм внутри и испугался — такого с ним давно не было. Он знал, что сейчас самое важное не поддаться панике и не совершить опрометчивого поступка, который еще больше запутал бы ситуацию и нанес еще больший ущерб. Он должен обдумать все трезво, рационально, как он умеет, разложить все по полочкам и понять, что можно сделать для прекращения варварской резни, затеянной Галеано.

К тому времени когда самолет приземлился и они прошли через таможню, Майкл вышел из машины. Увидев его, Сэнди остановила Тома и сказала:

— Вам надо поговорить вдвоем. Я возьму такси, увидимся в гостинице.

Он кивнул, поцеловал ее в лоб и пошел к Майклу.

Когда они отъезжали, Чамберс посмотрел в зеркало, пытаясь обнаружить слежку. Но движение было таким оживленным, что сразу не определишь, сидит у них кто-то на хвосте или нет.

— Я должен знать, — резко произнес Том, — были ли еще звонки Эллен.

Майкл посмотрел на него, включил указатель поворота и перестроился в другой ряд.

— Нет, — сказал он, уворачиваясь от автобуса.

Том с облегчение перевел дух.

— В чем дело? — требовательно спросил Майкл. — Что происходит?

— События разворачиваются весьма неожиданно, — ответил Чамберс. — Не так, как они обещали. Видимо, тот тип, который мне звонил, и был лишь приманкой. Кто-то хотел нас дезориентировать, пока они разрабатывали способ, как получше до меня добраться. Видимо, в варианте с Эллен они не были уверены. Но если ей больше не звонили и тот звонок был единственный, при том, что она даже не уверена, что ей угрожали… — Он посмотрел на Майкла. — Надо оставить при ней телохранителя, но, по-видимому, они боятся вступать в конфликт с федералами.

Майкл откашлялся.

— Думаешь, угрозы столкновения с федералами достаточно, чтобы ее оставили в покое?

— Смею надеяться, — ответил Чамберс. — А сейчас я тебе кое-что покажу. Найди место, где остановиться.

У первого же отеля Майкл повернул на стоянку.

Ноутбук Чамберса уже был открыт, он загрузил его, и на экране возникло изображение.

— Господи Иисусе! — пробормотал Майкл, когда увидел искалеченное тело подростка. Тысячу раз он видел картинки вроде этой, но воспринимал их лишь как «ужастики». У него не возникло сомнения, что сейчас это был кто-то конкретный.

— Ты его знаешь? — спросил он.

— Это Касто. — Лицо Чамберса было белым, без всяких красок, голос звучал монотонно, без интонаций. — Он — один из тех детей, которых Рейчел фотографировала для своей выставки. — Он снова посмотрел на изображение мальчика, а потом перевел взгляд вдаль. — Его история обычна, как у многих, ничего уникального, — сказал Том. — Когда ему было пять лет, мать продала его по цене одной дозы, наркоманы держали его в доме на положении раба, пока ему не исполнилось десять. Потом заставили заниматься проституцией. Он убежал, жил на улицах, продолжал продавать себя, чтобы выжить. Нюхал клей, курил наркотики, каждый день с ним проделывали такое, о чем ты не захочешь даже слушать. Уличный ребенок, со злым юмором, который ухитрялся выжить, несмотря ни на что. Мальчик не отличался красотой, поэтому ему здорово доставалось, в мире мачо ущербных не жалеют. За одну из его проделок ему выбили зубы, думали, что это заставит его лучше работать.

Он снова посмотрел на монитор. Скрюченное тело Касто лежало в дверном проеме, шею так глубоко надрезали, что голова почти отделилась от тела.

— Он сказал мне однажды, что хочет стать кинозвездой и жить в большом доме с большими воротами, с забором и охраной, чтобы никто не мог до него добраться, — пробормотал Чамберс.

Майкл был так потрясен, что не мог найти слов.

— А что за текст? — спросил он.

— Сообщение, — ответил Чамберс, — заключается в том, что каждый день, пока идут съемки, один из тех детей, которых снимала Рейчел, будет умирать.

Лицо Майкла стало как бумага, он с недоверием уставился на Тома.

— Они этого не сделают!

— Никто и пальцем не пошевельнет из-за этих детей, — пояснил Чамберс, — они — беспризорники, мусор, они — одноразовые.

Майкл снова взглянул на изображение Касто, пытаясь соотнести свою нынешнюю реальность с увиденным. Но именно к этому все теперь и сводилось, ведь чтобы спасти детей, он должен, вероятно, потерять все, что он имеет в этом мире, — свое английское агентство, долю акций в «Уорлд уайд», дом в Лондоне, на Барбадосе и в Лос-Анджелесе, не говоря уж о карьере и репутации. Он должен остановить работу над фильмом, а потом придется разбираться с долгами, участвовать в судебных процессах, пережить банкротство и получить вполне реальный тюремный срок, который неизбежно за всем этим последует. Его мозг начал работать быстро, так быстро, что он почувствовал тошноту.

Он грязно выругался. Потом повторил эти слова снова и снова. Наконец он взглянул на Чамберса.

Тот беспомощно пожал плечами. Он знал, что это означало для Майкла, и у него не было иллюзий.

— Выбора нет, не так ли? — спросил Майкл.

— Выбор есть всегда.

Майкл вздохнул:

— Ты думаешь, я позволю им умирать?

Том покачал головой.

— Я мог бы попробовать сделать что-нибудь, но есть другие акционеры. Господи, да я уже слышу голос Форгона!

Чамберс молчал.

Майкл повернулся к окну, и в глаза ему ударил свет фар проезжавшей машины. Он подумал о Робби и понял, что ему не удастся жить в мире с собой, если он не сделает чего-то ради спасения этих детей, не важно, во что ему это обойдется. Но он молил Бога, чтобы как-то избежать беды. Он и прежде не предполагал, что настанет день, когда Форгон явится к нему в образе спасителя, но сейчас точно знал, что нет такой силы, которая заставила бы Теда Форгона отказаться от съемок картины. Слишком многие поставили на нее, да и сам Форгон лично вложил около двух миллионов. А более чем двадцать миллионов уже употреблено в дело, их невозможно вернуть, путь один — банкротство или тюрьма.

Он схватился за голову. Господи, да что же это такое, никому и никогда не было дела до этих детей, и теперь он уже явственно слышал ответы акционеров компании о том, что этим детям лучше быть мертвыми, чем живыми.

Он вынул мобильный и стал набирать номер.

— Кому звонишь? — спросил Чамберс.

— Форгону. Если он дома, мы поедем к нему прямо сейчас.

На жестком лице Форгона читалось недоверие. На самом деле он был так потрясен только что показанным и рассказанным ему, что не мог найти слов. Наконец к нему вернулся дар речи.

— Говорите прямо, — произнес он, — вы хотите, чтобы я поставил крест на картине, потому что шайка мерзавцев угрожает прикончить нескольких беспризорных детей? Да о них никто не вспомнит, кроме тех ублюдков, которых они грабят и заражают венерическими болезнями! — Он взглянул на Майкла: — У тебя что, мозги съехали, парень? Или ты затрахал свои извилины каким-нибудь дерьмовым наркотиком? Иначе зачем бы ты явился сюда с такой идиотской проблемой? Думаешь, я добровольно разрешу себя поиметь?

Майкл открыл было рот, но Том перебил его:

— Думаю, вы в курсе, что у меня немало могущественных друзей в прессе и на телевидении. — Он полагал, что язык шантажа Форгону наиболее понятен. — Они будут упиваться историей о том, как мистер Великий Голливудский Продюсер позволяет невинным детям умирать, боясь потерять несколько миллионов.

— Несколько миллионов! — взорвался Форгон. — Ты называешь то, что мы вбухали в дело, — несколько миллионов? Последнее, что я видел, — это более двадцати, а двадцать отнюдь не несколько! Теперь я предлагаю тебе, немного пошевелить мозгами, прежде чем начать свою пламенную речь. Кое-какие важные люди внесли в это дело по пять миллионов долларов, и ты всерьез думаешь, что они собираются пустить их по ветру из-за нескольких детей, живущих в городе, о котором половина из них даже и не слышала?

— Мы должны поставить это на голосование, — сказал Майкл. — Я уже позвонил Мэгги, чтобы организовать встречу акционеров.

Глаза Форгона вылезли из орбит.

— Ты вытащишь ради этого Марка Бергина сюда из Сиднея? — Он задохнулся. — Ты совсем дурак? Этот человек никогда не проголосует «за». Никто из тех, у кого голова на месте, не согласится с тобой.

— Сэнди проголосует, — вмешался Чамберс.

Форгон удивленно уставился на него.

— В самом деле? — переспросил он. — Ты ее спрашивал?

Том не умел лгать.

Форгон рассмеялся.

— Послушай меня, — заговорил он, — если ты думаешь, что человек, лично имевший дело по крайней мере с половиной инвесторов, будет на твоей стороне, тогда у тебя на самом деле крыша съехала.

Чамберс посмотрел на Майкла.

— Мы сообщим насчет собрания акционеров, — пообещал Майкл и, кивнув Тому, вышел из комнаты.

К шести часам вечера было получено согласие Криса Раскина и Марка Бергина прибыть в Лос-Анджелес на встречу акционеров. Зная о причине собрания, Бергин предупредил Майкла, чтобы тот не рассчитывал на его поддержку. Раскин пока от высказываний воздержался. Как и Сэнди, которая сначала хотела поговорить со своими инвесторами; Майкл ее понимал, Том — нет.

— Это же дети, Сэнди! — бушевал он.

— Я понимаю! — кричала она. — И я клянусь, если бы это были мои деньги, я тут же сделала бы то, что ты просишь. Но у меня обязательства перед этими людьми. Они не просто дали мне деньги, они оказали мне доверие.

— Ты с ними поговоришь, и дальше что? Думаешь, они позволят тебе голосовать на стороне Майкла?

— Нет, — сказала она правду. — Не думаю. Но я должна посоветоваться с ними не только с нравственной точки зрения, но и юридической.

— Ты акционер «Уорлд уайд». Они не должны диктовать, как тебе голосовать.

— Безусловно, но именно на них отразится то, как я проголосую. Том, пожалуйста! Я бы многое отдала за то, чтобы не вести с тобой этот разговор, но пойми…

— Тебя не волнует, что этих детей убьют! — заорал он и, прежде чем она смогла вымолвить еще хоть слово, хлопнул дверью и вылетел из комнаты.

Следующим утром Чамберс получил снимок еще одной жертвы. На сей раз ею стала шестнадцатилетняя девочка, чье прошитое пулей тело нашли на детской площадке, использованный шприц валялся в дюйме от ее протянутой руки. Ее звали Присцилла.

Через несколько часов он получит известия от Алана Дэя, которые могут быть или хорошими, или плохими. Либо с журналистом что-нибудь случится, либо он доберется до генерала Гомеса — едва ли не единственного человека на земле, кто мог помочь им. Поэтому сейчас он может только ждать и молиться, чтобы остальные несчастные дети, которых снимала Рейчел, куда-нибудь исчезли из Боготы или даже из этого мира. Стрелки движутся, камеры продолжают стрекотать, остается лишь благодарить Бога за то, что Рейчел никогда не узнает об ужасной цене за короткий миг в кадре.

Эллен смотрела в спокойные бирюзовые глаза Сэнди и ничего не понимала. Она ощущала себя одновременно оскорбленной и невыносимо смущенной. Если бы она говорила с кем-то другим, она подумала бы, что ослышалась, но поскольку она сейчас имела дело с Сэнди, переварить услышанное представлялось немыслимым.

— Ты, конечно, хотела бы подумать, — сказала Сэнди, — но, к сожалению, мы не можем позволить себе такую роскошь, поэтому я вынуждена просить тебя дать мне ответ сейчас.

Эллен поморгала и снова взглянула на Сэнди. Они сидели в кабинете Эллен. Сэнди устроилась на одном из диванов, а Эллен — в кожаном кресле.

— Извини, — произнесла она, — но я хочу уточнить. Значит, ты даешь мне двенадцать процентов от твоих акций «Уорлд уайд», если я скажу Майклу, что ребенок его?

— Да.

Эллен поражалась той выдержке и спокойствию, с которыми ее собеседница делала свое возмутительное предложение, кстати, сама Сэнди в этом случае осталась бы только с девятью процентами акций. Но черт побери, откуда Сэнди вообще знает о сомнениях насчет отцовства?

— А почему ты решила, что отцом может быть не Майкл? — потребовала ответа Эллен.

Сэнди рассказала, как подслушала их с Мэтти разговор.

Еще одно потрясение для Эллен.

— Том в курсе? — спросила она.

Сэнди кивнула и продолжила:

— Если твои двенадцать процентов добавить к двадцати восьми процентам Майкла, есть шанс взять верх. При условии, конечно, что Крис Раскин проголосует за вас.

Эллен смотрела на нее в полном изумлении.

— Почему бы тебе самой не проголосовать вместе с Майклом? — поинтересовалась она.

Сэнди молчала, ожидая, когда она сама догадается. Долго ждать не пришлось.

— Потому что, — объяснила самой себе Эллен, — ты хочешь сообщить европейским инвесторам, что голосовала за продолжение съемок.

Сэнди кивнула.

На Эллен произвела впечатление ее честность.

— И что ты ответишь, — проговорила Эллен, — когда они захотят узнать, почему ты отдала мне двенадцать процентов от своей доли всего за день до голосования?

— Что-нибудь придумаю, — пообещала Сэнди. — Возможно, скажу, что ты меня шантажировала и это — твоя цена. — Сэнди тут же пожалела о своей шутке. — Можно им сказать, будто Крис Раскин и Марк Бергин уверили меня, что поддержат Форгона, стало быть, вместе со мной он без труда победит семьюдесятью двумя процентами голосов. Тогда мои двенадцать процентов никоим образом не отразятся на результатах голосования.

Эллен смотрела на нее тяжелым взглядом, пытаясь понять, в чем подвох. Но не могла найти ничего, кроме, конечно, условий обмена.

— Значит, стоит мне сказать Майклу, что ребенок его, и я получу акции? — повторила Эллен.

Сэнди кивнула.

Эллен смотрела на ее юное, такое решительное лицо, и внезапно ей стало смешно.

— Но какая тебе от всего этого польза? — полюбопытствовала она.

Слабый румянец появился на щеках Сэнди.

— Я пытаюсь купить себе небольшую страховку на будущее.

Эллен ожидала продолжения, пояснения.

— Если победит Майкл и работу над фильмом прекратят, — продолжила Сэнди, — мы все останемся ни с чем. Я пытаюсь спасти хотя бы каплю репутации, которая поможет мне начать все сначала.

— И еще, — дополнила Эллен, — если отцом ребенка окажется Майкл, есть шанс, что Том достанется тебе?

Сэнди ничего не ответила.

Эллен молчала, пытаясь осознать, понять смысл того, что сама только что произнесла. Все это время Том знал, что, возможно, она носит под сердцем его ребенка, и до сих пор ничего не сказал, ни слова. Он не хотел торопить события, ждал: вдруг он отец, вдруг он ей понадобится? Это вполне вероятно и совпадает с ходом мысли Сэнди.

Интересно, у Сэнди действительно есть шанс поладить с Томом, если вопрос с отцовством снимется с повестки дня? Эллен и впрямь решила, что пора развязать Чамберсу руки, ей это, в сущности, ничего не стоит.

— Есть одна деталь, о которой ты, видимо, забыла, — проговорила Эллен. — Согласно условиям, ты не можешь передавать никаких акций, не проинформировав держателя самого крупного пакета.

Сэнди разрешила себе улыбнуться.

— Если ты подробнее прочтешь эти пункты, ты увидишь, что там сказано. А именно: что Майкл Маккен является тем, кто должен быть проинформирован о любой продаже или передаче акций. Он, а не акционер, у которого самый большой пакет. Тогда же все полагали, что Майкл станет владельцем самого большого пакета. — Сэнди сделала паузу. — Очень удобная оплошность, ты не находишь?

Эллен взглянула на нее даже с некоторым уважением. Она действительно знает свое дело.

— Майкл в курсе? — поинтересовалась Эллен.

— Думаю, да, — ответила Сэнди. — А если нет, то скоро узнает. И на случай, если он согласится на передачу акций, в чем я уверена, я уже договорилась с нотариусом, контора которого находится на Сэнчури-Плаза. Он ждет нас где-то между половиной четвертого и пятью часами.

Глаза Эллен расширились.

— Ты была так уверена, что я пойду на это? — спросила она.

— Сформулируем так: я смотрела на нашу встречу с оптимизмом.

— Почему ты считаешь, что можешь мне доверять?

Сэнди засмеялась.

— О, это легко, — ответила она. — Ты не такая, как я.

Несмотря на весь ужас происходящего с детьми в Колумбии и на то, что компания находится на грани краха, Майкл не мог удержаться от смеха, когда Эллен рассказала ему о встрече с Сэнди.

— Ты знал, что только тебя следует ставить в известность относительно передачи или продажи акций? — спросила Эллен.

Он кивнул.

— И ты даже не сказал мне, — упрекнула она.

— Когда я это выяснил, мы даже не смотрели друг на друга.

— А теперь? — поддразнила она.

Он улыбнулся и обнял ее.

— Ты сама видишь. — Тон его снова стал серьезным. — Но несмотря на это, мы сейчас катимся в пропасть. Ты понимаешь это?

Она взяла его руку и положила на живот, в котором буянил их ребенок.

— Пока мы катимся вместе, — заметила она.

Майкл улыбнулся.

— Во сколько завтра собрание? — спросила она.

— В три тридцать.

Она усмехнулась.

— А что?

— Мне не терпится взглянуть на физиономию Теда Форгона, когда мы выиграем, — усмехнулась она.

Майкл тоже издал смешок, но на сей раз не так искренне. Решающий момент приближался, а он по-прежнему не знал, как поведет себя Крис Раскин.

Эллен и Сэнди вышли от нотариуса в пять часов вечера. Поздравив друг друга и признав некоторое ослабление взаимной антипатии, они разошлись по своим делам. Эллен вернулась в офис, сделав небольшой крюк, чтобы подбросить Сэнди в гостиницу. Сэнди знала, что Том в номере и ждет вестей от Алана Дэя.

Ей было невыносимо тяжело от того, что он отдалился, отказываясь понять ее позицию. Она хотела рассказать ему, что она предприняла, как пытается помочь, но ведь, возможно, только что продала его ребенка другому мужчине…

Эллен пошла на сделку с легкостью, но положение Майкла настолько тяжелое, что она готова на все, лишь бы помочь ему. Бог знает, будут ли в результате голосования съемки прекращены, но в любом случае Сэнди решила, что сделала вполне безопасную ставку: Эллен поддержит Майкла, она не такая, чтобы свернуть с правильного пути. Даже Сэнди, прежде никогда ни к кому не испытывавшая большой жалости, не могла смириться с гибелью детей. С другой стороны, ей вовсе не хотелось смириться с потерей миллионов, крахом своей карьеры, взять и выкинуть все это в помойку.

Том ставил жизнь детей на первое место, и она сделала все возможное, чтобы поддержать его, но и себя Сэнди попыталась обеспечить гарантиями. Она не сомневалась, что получит от этого ублюдка Теда Форгона своего рода «откат» в сделке, и это тоже повлияло на ее решение. Ей не терпелось увидеть его физиономию, когда он выяснит, что она натворила, особенно если Крис Раскин поддержит при голосовании Майкла. Прикинув, насколько это реально, она хихикнула.