Был вторник, вторая половина дня, и миссис Адани только что оставила свою «Воксхолл Корса» в подземном гараже универмага «Уайтроуз» в Бате и направилась по Палтни-бридж по направлению к адресу, где, по словам Дэнни, проживали мистер и миссис Грант.

Хотя мистер Пирс добился вчера некоторых успехов в разговоре с секретарем мистера Гранта, ему удалось узнать лишь то, что инвестиционная маклерская компания, которой раньше владел мистер Грант, перешла под руководство временной администрации в связи с банкротством, и что секретарь будет отвечать на телефонные звонки только лишь до конца месяца. Похоже, она не получала никаких известий от мистера Гранта вот уже несколько недель, но, если он вдруг даст о себе знать, она пообещала передать ему, что с ним хочет связаться мистер Пирс.

Были и другие возможности, которые миссис Адани намеревалась использовать, если сегодняшний визит не увенчается успехом: она могла обратиться в Отдел земельного кадастра и узнать, принадлежит ли еще дом Грантам; или посмотреть списки избирателей, чтобы проверить, не вынырнет ли их фамилия в другом районе города. Однако она хотела сначала посетить пустой дом, прежде чем двигаться дальше.

Когда она добралась до места, то, к своему удивлению, обнаружила, что все ставни открыты, — явное подтверждение того, что внутри кто-то есть. Поскольку она и раньше подозревала, что Гранты просто были в отъезде, когда к ним заглянул Дэнни, теперь она убедилась, что именно так и было.

Поправив ремешок сумки, она толкнула ворота и постучала в переднюю дверь.

— Я открою! — закричал кто-то в доме, и через минуту ее уже удивленно, но доброжелательно рассматривала очень привлекательная молодая женщина с густой гривой светлых волос и очень большим животом — очевидно, она была на последнем месяце беременности.

— Здравствуйте, — сказала она. — Полагаю, вы не водопроводчик.

Миссис А. улыбнулась.

— Так и есть, — кивнула она. — Меня зовут миссис Адани. Я ищу мистера и миссис Грант.

Женщина слегка нахмурилась, но затем ее приятное лицо снова просияло.

— О, вы о тех людях, которые жили здесь раньше? — уточнила она. — Да, точно, их фамилия была Грант.

Миссис А. внимательно посмотрела на нее.

— Вы знаете, куда они переехали? — спросила она.

Женщина снова нахмурилась, но на этот раз скорее подозрительно, чем задумчиво.

— Я хочу сообщить им кое-какие новости об их дочери, — пояснила миссис А.

Женщина медленно кивнула, словно пытаясь оценить правдивость ее слов. В конце концов, очевидно, решив, что миссис А. выглядит как человек, заслуживающий доверия, она сказала:

— Думаю, у них начались определенные финансовые трудности, но я вам этого не говорила, хорошо? Все, что я знаю наверняка, — что мы купили у них дом приблизительно месяц назад, и с тех пор о них ничего не слышали. Ну, собственно, с чего бы нам о них слышать, если мы не были знакомы? Впрочем, они оставили адрес для пересылки почты, и, думаю, я смогу его найти. У нас тут все еще небольшая неразбериха после переезда, — объяснила она, возвращаясь внутрь.

Оставив дверь открытой, она стала пробираться через нагромождение коробок. Добравшись до письменного стола где-то в центре холла, она открыла один из ящиков и стала рыться в нем.

— Ага, вот и адрес, — объявила она, вытаскивая маленькую белую визитную карточку. — Я перепишу его для вас.

Несколько минут спустя она вручила миссис А. листок бумаги и сказала:

— Боюсь, они не оставили телефонный номер, но указан адрес в Бате, и я не думаю, что это слишком далеко отсюда. Мне посмотреть его в адресной книге или вы знаете Беннетт-стрит? Это где-то недалеко от комплекса «Королевский Полумесяц», если не ошибаюсь.

— У меня есть карта, спасибо, — сказала миссис А., похлопав рукой по сумке. — Вы мне очень помогли, мэм. Желаю удачи с малышом, — добавила она, кивая на восьмимесячный живот молодой женщины.

Та счастливо просияла.

— Он должен родиться через три недели, — сообщила она. — Это наш первенец.

Вспомнив о Никки и о том, с какой гордостью и нетерпением она ожидала родов несколько месяцев назад, миссис А. доброжелательно улыбнулась и, еще раз поблагодарив милую женщину, вернулась на улицу.

К счастью, сегодня дождя не было, и ветер, завывавший всю ночь, к утру стих, так что ей удалось воспользоваться картой без особых трудностей. Обнаружив, что Беннетт-стрит расположена рядом с Серкус, который действительно находился поблизости «Королевского Полумесяца», она пустилась в пеший поход минут на двадцать.

И хотя миссис А. в целом наслаждалась прогулкой по историческому городу, сегодня она шла быстрее обычного, а мысли ее больше вращались вокруг Никки, чем вокруг памятников роскошной архитектуры, мимо которых она проходила. Она заскочила утром к Никки, уже почти решив рассказать ей, куда она едет, но в последний момент передумала. Куда разумнее было сначала выяснить местонахождение мистера и миссис Грант, и если ей не удастся обнаружить их сегодня, то нет никакого смысла расстраивать Никки и сообщать ей, что они, похоже, исчезли.

Однако они не исчезли, потому что, когда миссис А. добралась до нужного адреса, фамилия Грантов красовалась возле одного из звонков. Очевидно, этот величественный георгианский дом, протянувшийся на длину всего квартала, был разделен на квартиры.

Решительно нажав кнопку звонка, она стала обдумывать, что ей следует сказать. Миссис А. немного волновалась, частично из-за того, что была наслышана о родителях Никки — хотя и знала, что дети, критикуя родителей, часто преувеличивают, — но беспокойство доставляло и предчувствие, насколько трудным будет разговор, даже если они встретят ее приветливо.

Женский голос в домофоне спросил:

— Кто там?

Миссис А. сделала шаг вперед.

— Меня зовут миссис Адани, — сказала она. — Я — друг Никки Грант.

Последовавшая тишина заставила миссис А. задаться вопросом, какую реакцию она вызвала и не обдумывает ли женщина — миссис Грант? — стоит ли ей спуститься на улицу и проверить, что за человек этот неожиданный посетитель, прежде чем впускать ее.

Наконец голос произнес:

— Мы на втором этаже, — после чего миссис А. услышала гудок: это сняли блокировку с замка.

Вестибюль сверкал свежей краской, широкая лестница с удобными низкими ступеньками была покрыта коврами. Все в этом месте, начиная от глянцево-черной входной двери и заканчивая акварелями на стенах и изящными резными перилами, говорило миссис А. о богатстве и респектабельности. Конечно, это не то место, где она ожидала обнаружить людей, испытывающих финансовые трудности; но затем, припомнив роскошный особняк на Грейт-Палтни-стрит, она подумала, что в жизни все относительно.

Добравшись до первой лестничной площадки, она собиралась уже постучать в единственную дверь, когда та открылась, и элегантно одетая дама с яркими серо-голубыми глазами и немного обеспокоенным выражением лица сказала:

— Здравствуйте. Простите, я не разобрала, как вас зовут.

Миссис А. улыбнулась и снова представилась.

— А вы — миссис Грант? — вежливо поинтересовалась она.

— Я? Да. Я… Вы сказали, что вы друг Николь. У нее все в порядке?

— Вполне, — заверила ее миссис А. — Я — ее патронажная сестра и также друг; и я подумала, что мне стоит приехать, потому что… Ну, я не уверена, знаете ли вы, что у вас теперь есть внук. Его зовут Зак, и он прекрасный маленький мальчик.

Хотя глаза госпожи Грант, казалось, смягчились, румянец, заливший щеки, выдал ее смущение оттого, что ей это сообщает незнакомка.

— Он… как? — Похоже, она не знала, что спросить.

Решив, что пора перейти к делу, миссис А. сказала:

— Боюсь, у меня для вас очень печальные новости.

Тревога заострила черты лица миссис Грант.

— Мне показалось, вы сказали, что он — прекрасный маленький мальчик, — напомнила она.

— О да, разумеется, — согласилась миссис А., — но, к сожалению, недавно у него обнаружили очень редкое заболевание.

Кровь отлила от лица миссис Грант.

— О чем вы? Какое заболевание? — спросила она с таким видом, словно в случившемся была виновата миссис А.

Гостья выдержала ее пристальный взгляд.

— Если позволите мне заметить, я считаю, что такие вещи не стоит обсуждать на лестнице.

Миссис Грант, похоже, только теперь сообразила, что позабыла о хороших манерах, и тотчас отошла от двери.

— Конечно, вы правы, — сказала она, делая миссис А. знак войти. — Я сожалею. Пожалуйста, проходите. Вторая дверь справа.

Следуя указаниям, миссис А. оказалась в просторной элегантной гостиной с двумя высокими подъемными окнами, выходящими на улицу, и эклектичным собранием антикварной мебели, которая, казалось, призвана была скорее производить впечатление, нежели обеспечивать комфорт. «Ой!» — испуганно воскликнула она, когда с одного из многочисленных кресел неожиданно встал высокий мужчина с хищным лицом. На нем были вельветовые брюки и серый пуловер, и он был небрит.

— Это миссис Адани, — сообщила ему миссис Грант. — Патронажная сестра Николь. Выясняется, у ребенка… некое заболевание.

Близко расположенные глаза мистера Гранта потемнели от беспокойства, когда он снова перевел взгляд на миссис Адани.

— Какие печальные новости, — угрюмо заметил он. — Не желаете ли присесть?

Устроившись на краешке указанного им кресла, миссис А. переплела руки и положила их на сумку; мистер и миссис Грант тоже присели. Она пыталась найти хоть какое-то сходство между Никки и ними, но родители ни единой чертой не походили на свою дочь, кроме, возможно, матери: что-то неуловимое в очертаниях губ… Если бы она улыбнулась, может быть, сходство усилилось бы, но миссис А. вынуждена была признать, что сегодня мало что могло вызвать у нее улыбку.

— Итак, что это за заболевание? — спросил мистер Грант несколько более приветливо, чем ожидала миссис А.

— Оно называется «болезнь Тея-Сакса», — ответила она.

Гранты беспомощно переглянулись. Очевидно, они никогда не слышали об этой болезни.

— Это серьезно? — уточнила миссис Грант.

— Да, боюсь, что так, — ответила миссис А. — Это наследственное заболевание, и оно неизлечимо.

Миссис Грант ахнула и прижала руку ко рту.

Мистер Грант, похоже, не менее огорченный, спросил:

— Она получила квалифицированную помощь? Обращалась ли к другому специалисту?

— Да. К сожалению, вынуждена сказать, что диагноз подтвердился.

Миссис Грант встала с кресла; выражение лица у нее было одновременно взволнованное и растерянное.

— Эта болезнь, — сказала она, — как он ее получил? Как это вообще обычно происходит?

— Это аутосомное рецессивное нарушение, — пояснила миссис А.

— Вы хотите сказать, что он ее унаследовал? — внезапно рассердилась миссис Грант. — Я так и знала, что из ее отношений с тем мальчиком не выйдет ничего хорошего, а теперь полюбуйтесь, что он сделал: передал ее ребенку…

— Простите, пожалуйста, — мягко перебила ее миссис А., — но, чтобы болезнь передалась по наследству, мутировавший ген должен присутствовать в организме обоих родителей, так что ваша дочь — тоже носитель.

Глаза миссис Грант распахнулись от ужаса, а затем сразу же стали враждебными.

— Вы пытаетесь сказать, что у нас тоже есть этот ген? — возмутилась она.

Миссис А. ничего ей не ответила и внезапно подумала, не является ли худшим ударом для матери Никки понимание того, что она может обладать каким-то типом гена, какой есть у семьи Спенсера Джеймса и им подобных.

Наконец миссис Грант повернулась к мужу, который, казалось, от изумления потерял дар речи. Достаточно раздраженным тоном она произнесла:

— Джереми, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь!

Он поднял голову, но не успел ответить, как Адель Грант уже снова повернулась к миссис А.

— Почему Николь не приехала, чтобы сообщить нам это лично? — возмутилась она.

— А ты как думаешь? — вмешался ее муж. — Она все еще рассержена на нас…

— Но мы нужны ей, — заявила Адель, — и просто смешно посылать посредника…

— Вообще-то, она не знает, что я здесь, — заметила миссис А.

Притворившись, что не расслышал, Грант спросил:

— Ей нужны деньги? Боюсь, если так, то она опоздала.

— Ради бога, не своди все к деньгам! — раздраженно воскликнула Адель.

Он продолжал, словно его жена ничего не говорила:

— Эта квартира и все, что вы видите здесь, принадлежит нашим друзьям. Мы едва можем позволить себе платить аренду.

— Мой муж потерял все во время экономического кризиса, — по-прежнему раздраженно заметила Адель, словно пытаясь закрыть вопрос, прежде чем Грант начнет разглагольствовать на эту тему. — Это было очень трудное время.

— К сожалению, все, кто обращался к нам за последние несколько месяцев, хотели только денег, которых у нас больше нет, — упрямо продолжал Грант.

— Есть и другие формы поддержки, помимо финансовых, — как можно мягче заметила миссис А., — например, эмоциональная и родительская.

— Да-да, конечно, — поспешно закивала миссис Грант, — но я все еще не понимаю, почему Николь не подняла трубку и не приехала, чтобы лично повидаться с нами. Она могла бы и догадаться, что мы захотим помочь.

Быстро решив не упоминать тот факт, что Дэнни и Спенс пытались связаться с ними после рождения ребенка, поскольку это не относилось к делу, миссис А. повторила:

— На самом деле Никки не знает, что я здесь, и я не понимаю, как она могла приехать, чтобы повидаться с вами, если вы не сообщили ей, что сменили адрес.

Мистер Грант удивленно заморгал.

— Но я отправил ей письмо по электронной почте, — возразил он. — В нем было все: наш новый адрес, телефонные номера и причина, по которой мы вынуждены переехать. Абсолютно все.

— Она никогда не говорила мне об этом письме, — заметила миссис А. — Позвольте поинтересоваться, когда вы его отправили?

— Приблизительно за неделю до Рождества. Мы так и не получили ответа и потому решили, что она все еще сердится на нас.

— Мы просили ее приехать к нам в гости, пока не родился ребенок: хотели объяснить ей, что произошло с бизнесом ее отца, — продолжала Адель, — но она сбежала от нас, как черт от ладана, прежде чем мы вообще об этом заговорили. Она очень расстроилась, и сейчас я понимаю, что мы неправильно себя вели. Не нужно было сразу рассказывать ей, что мы узнали о ее друге. Я хотела подождать, но ты, — повернулась она к мужу, — настаивал на том, чтобы сначала обсудить это, чтобы, как ты выразился, «убрать с дороги эту проблему».

Миссис А. переводила взгляд с Адели на ее мужа.

— Позвольте полюбопытствовать, не сочтите за дерзость, — что именно вы рассказали Никки о ее друге?

Снова Адель посмотрела на мужа, и на лице ее застыло выражение неловкости и гнева.

— Мы… То есть мой муж нанял частного сыщика, чтобы изучить прошлое Спенсера Джеймса. И что же мы обнаружили… — Она нервно сглотнула. — Оказалось, что его отец был признан виновным… в педофилии. Мы думали, что Николь обязательно должна знать об этом, на случай, если ее друг, возможно, унаследовал… На тот случай, если он в некотором роде… — Голос отказал ей, и она закрыла лицо руками. — Но, похоже, он передал нечто не менее ужасное, — печально заключила она.

— Возможно, он унаследовал болезнь от матери, — напомнила ей миссис А. Она не могла оправиться от потрясения: ничего подобного она никогда не слышала об отце Спенса и потому спрашивала себя, знает ли об этом сам Спенс. Если знал, то она едва ли могла осудить его за то, что он держал это в тайне.

Адель сделала глубокий вдох, пытаясь собраться.

— Если Николь не знает, что вы здесь, — сказала она, — то, возможно, она не… Что мы можем сделать? — беспомощно закончила миссис Грант.

— Это зависит от вас, — ответила ей миссис А. — Теперь я понимаю, почему Никки не стала приезжать к вам сама. Она боится того, что вы скажете Спенсу, если увидите его. Вы случайно не знаете, известно ли ему о приговоре отцу?

Адель покачала головой:

— Но это едва ли важно сейчас, не так ли?

— Неважно, — согласилась миссис А. и, встав с кресла, сказала: — Я дам вам возможность самим решить, когда и как вы свяжетесь со своей дочерью, но осмелюсь посоветовать вам заверить ее, что вы не собираетесь поднимать тему отца Спенса. Как вы сами только что сказали, это сейчас действительно неважно.

Когда она направилась к двери, ни один из них не пошевелился. Очевидно, шок нанес значительный удар по их манерам.

— Прежде чем вы уйдете, — сказала миссис Грант, — пожалуйста, скажите нам еще раз название болезни.

Миссис А. обернулась:

— Болезнь Тея-Сакса, обычно она никак не проявляется, пока ребенку не исполнится шесть месяцев; но у Зака однажды ночью начались проблемы с дыханием, и его отвезли в больницу. Тогда все и обнаружилось.

Миссис Грант нервно сглотнула.

— Что… что это за болезнь? — спросила она. — То есть как она проявляется?

Достав из сумки ручку и блокнот, миссис А. написала адрес сайта, который дал ей мистер Пирс.

— Здесь вы подробно обо всем узнаете, — сказала она, отрывая страничку и передавая ее. — Эта болезнь чаще всего встречается у евреев и в некоторых группах аманитов, так же как… — Она остановилась, заметив, как внезапно побледнело лицо миссис Грант.

Сделав шаг вперед, словно желая защитить жену, Грант заявил:

— Спасибо за визит, миссис…

— Адани.

Он кивнул.

— Я так понимаю, Николь все еще живет по тому же адресу в Бристоле?

— Да, — подтвердила миссис А. и, совершенно не понимая, что именно произошло в последние несколько минут, последовала за ним к двери.

Как только Грант вернулся в гостиную, Адель закричала:

— Я всегда говорила, что нужно ей сказать!

Его лицо вытянулось от удивления.

— Но, Адель, ведь именно ты не хотела, чтобы она знала.

Она обхватила руками голову, отчаянно пытаясь совладать с новым ужасом, угрожающе нависшим над ними.

— Бедный ребенок! — простонала она. — О боже, подумать только, мы ведь могли… — Она замолчала, не в силах продолжать.

— Могли — что? — переспросил он.

— Ты прекрасно понял, о чем я! — взвилась Адель. — Мы ответственны за…

— Да откуда, откуда нам было знать, что произойдет нечто подобное? — сердито перебил он ее. — Я даже не слышал об этой болезни до сегодняшнего дня. А ты?

Она покачала головой.

— И что же нам делать? — беспомощно спросила она, а сердце ее сжималось от отчаяния.

Он молча смотрел на нее, и его глаза темнели от внутренней муки, которую он не мог облечь в слова.

— Я не знаю, — хрипло ответил он. — Правда, не знаю.

— Похоже, в последнее время им пришлось столкнуться с трудностями, — говорила миссис А. по телефону Спенсу, возвращаясь к своей машине. — Они продали дом и живут в квартире друга.

— И они утверждают, что сообщили дочери о переезде. Когда именно? — сердито спросил он.

— Они говорят, что отправили ей письмо по электронной почте, как раз перед Рождеством.

— Но они… О боже, это, должно быть, то самое, которое она удалила.

— Понятно. Она когда-либо говорила тебе, что ездила к ним в гости примерно в то же время?

Похоже, вопрос удивил и сбил его с толку, потому что он переспросил:

— Нет, а что? Она ездила к ним?

— Похоже, что так, но они снова не сошлись во взглядах, и, по-видимому, по этой причине Никки удалила их письмо.

— Но почему она не сказала мне, что ездила к ним? — пробормотал он.

Решив, что не ей давать ему правдивый и полный ответ, миссис А. предположила:

— Вероятно, потому, что не хотела волновать тебя.

— Но это же…

— Возвращаюсь к цели моего посещения, — прервала его миссис А. — Так вот, они очень расстроились, узнав о болезни Зака.

— Ну, по крайней мере, это показывает, что им не чуждо все человеческое. И что они собираются делать?

Миссис А. задумчиво ответила:

— Я не могу быть уверена, но думаю… Ну, возможно, они далеко не все мне рассказали.

Спенс, помолчав, переспросил:

— Что вы имеете в виду?

— По-моему, миссис Грант очень расстроилась, когда я упомянула основных носителей гена.

Спенс снова затих.

— Вы намекаете на то, что она может быть еврейкой или аманиткой? — неуверенно спросил он. — Или французской канадкой?

— Честно говоря, я не знаю, что и думать, — призналась она.

— В общем-то, нельзя забывать, о ком идет речь, — заметил Спенс. — Мистер Грант — банкир или, по крайней мере, специалист по финансовым инвестициям. Почти все в этом бизнесе — евреи, и, возможно, он тоже, просто скрывает свое происхождение.

— Но зачем ему это?

— Бог его знает; все, что мне известно, это то, что у моего сына неизлечимая болезнь из-за чертова гена, который он унаследовал, и если один из них знал, что они могут быть носителями, то, промолчав, они фактически приговорили его к смерти.

Понимая гнев Спенса, миссис А. не стала напоминать ему об ответственности его собственных родителей, потому что сейчас это было ни к чему; да и спрашивать ему было уже не с кого. Сейчас он просто искал кого-то, кого можно было бы обвинить, и это тоже было понятно, ведь ему приходилось терпеть такую боль.

— Вопрос в том, — заметила она, — говорить ли мне Никки, что я ездила к ним.

— Нет, разрешите мне поговорить с ней первым, — попросил он. — Если они расстроили ее, когда виделись в последний раз… Я хочу знать, о чем они говорили, почему она ушла и почему мне ничего не сказала. Если они… Минуточку… — Его голос зазвучал приглушенно: он с кем-то говорил; затем он вернулся на линию и сказал: — Мне пора идти, но спасибо, миссис А., за то, что съездили туда. Я поговорю с Никки и перезвоню вам.

Никки и Кристин лежали на полу гостиной вместе с Заком, смеясь над его комичными попытками привлечь их внимание. Он явно оттачивал мастерство радостного крика, в результате которого мама наклонялась к нему, чтобы поцеловать, а он в этот момент мог схватить ее за волосы. А еще он умел пускать пузыри и дрыгать при этом ножками, что всегда вызывало всеобщий восторг и заставляло окружающих охать и ахать.

Кристин очень нравилось, когда во время игры он хватал ее за палец и не отпускал, получая от этого, похоже, массу удовольствия.

— Он такой милый и красивый, — засмеялась она, не сводя с него глаз. «Невозможно поверить, что с ним что-то не так», — подумалось ей.

— Он сорванец и тигр, — шутливо заметила Никки и наклонилась, чтобы подуть ему на животик.

Наблюдая за ней, Кристин чувствовала, как ее переполняют противоречивые эмоции. Она совершенно не понимала, как Никки могла вести себя так обыденно в свете случившейся с ними трагедии, но продолжала говорить себе, что если Никки может, то и она тоже. Она не была уверена, хочется ли ей, чтобы Никки говорила об этом, и она определенно не знала, как самой затронуть этот вопрос. Прошло целых два дня, и ни одна из них ни разу не упомянула о болезни. Это было странно, отчасти — даже страшно. Никки не обсуждала это и со Спенсом, когда тот звонил, насколько знала Кристин, часто слышавшая их разговоры. В манере Никки говорить так, словно все классно и абсолютно нормально, было что-то сюрреальное.

Однако вчера вечером они, похоже, поссорились: из-за того, что Никки, кажется, ездила навестить родителей, но ему ничего об этом не сказала.

— Да ничего там не случилось! — кричала Никки. — Они просто опять начали пытаться контролировать меня, и я ушла.

Кристин не слышала ответа Спенса, но затем Никки попросила:

— Пожалуйста, Спенс, я не хочу говорить о них. Я сожалею, что не сказала тебе, но давай не будем об этом, хорошо? Это так неважно.

Очевидно, Спенс сменил тему, потому что к концу разговора голос Никки опять звучал нежно, а положив трубку, она продолжала вести себя так, словно никакой ссоры не было и в помине, и вообще, в ее мире все идеально и гладко.

Было странно смотреть на нее, такую спокойную, зная, что внутри она наверняка ужасно несчастна. Любой был бы несчастен в ее положении, но Никки никогда не показывала своих чувств — она надежно спрятала их, и единственной переменой в ней, по мнению Кристин, было то, что с ней стало тяжело разговаривать. Кристин даже не знала, как подступиться к теме о Дэвиде и как спросить у Никки, говорила ли она с ним о том, о чем обещала. Если да, то, возможно, просто забыла об этом из-за всего, что случилось; так что, может быть, ей нужно самой начать разговор? А если нет… Ну, тогда, вероятно, нужно попросить ее сделать это в следующий раз, когда она его увидит. Однако Кристин никак не могла найти нужные слова.

— Знаешь, чего мне хочется? — сказала вдруг Никки, рисуя пальцем круги на крошечной груди Зака. — Мне хочется, чтобы он мог уйти сейчас, пока с ним не начали происходить все эти ужасы.

Кристин замерла и впилась взглядом в лицо Никки. Это был первый намек на болезнь Зака, который она сделала, и хотя Кристин могла понять ее мотивы, все равно, желать такого было несколько странно.

— Ты ведь не всерьез это сказала, верно? — спросила она.

Никки пожала плечами.

— Я не знаю, — призналась она. — Вот что бы ты чувствовала, будь он твоим ребенком? Ты же читала материал в Интернете; ты действительно хотела бы, чтобы он провел следующие четыре года, испытывая подобные страдания?

Кристин затруднялась с ответом, потому что, конечно, она бы этого не хотела; но, с другой стороны, Никки была такой странной в последнее время, что нельзя предугадать, как она отреагирует на ее слова.

— Как ты думаешь, что было бы милосерднее: позволить ему уйти сейчас, — продолжала Никки, — или дать ему пройти через все: потерю зрения и слуха, невозможность говорить, ходить или даже сидеть? Ему придется прилагать массу усилий, чтобы дышать и глотать. Он будет цепляться за жизнь, у которой нет вообще никакого смысла, потому что, видите ли, только Богу решать, когда мы умрем… — Она сделала паузу, чтобы вытереть слюну с рук Зака. — Я не знаю, есть ли на свете Бог, — продолжала она, — но я точно знаю, что никакое живое существо не должно терпеть такие страдания. Так скажи мне, Крис, ты хотела бы этого своему ребенку?

Не будучи уверенной в том, что она действительно способна на нечто подобное, но отчаянно желая поддержать ее, Кристин сказала:

— Ты не виновата в том, что случилось с Заком, Никки. Это просто случилось. Ты ведь понимаешь, всякое бывает, и ты ничего не можешь изменить.

— Нет, могу, — упорствовала Никки.

Кристин внимательно наблюдала за ней, но Никки не поднимала голову, и она не могла увидеть выражение ее лица.

— Я считаю, — продолжала Никки, — у меня есть выбор. Я могу или позволить своему сыну — своему здоровому сыну — превратиться в овощ, который испытывает ужасную боль, или дать ему уйти с достоинством и без боли. Что бы ты сделала на моем месте?

— Ой, Никки, не делай этого! — взмолилась Кристин. — Я понимаю, как это тяжело для тебя, но то, что ты говоришь… Если я правильно тебя понимаю…

— Правильно, — заверила ее Никки. — То, о чем ты сейчас думаешь, — это именно то, что я имею в виду.

Кристин побледнела.

— Но это противозаконно, Ник, — возразила она.

— Я знаю; но сколько мне придется отсидеть? Пять, шесть лет? Десять, пятнадцать — самое большее? Да сколько бы ни пришлось, все равно оно того стоит, не так ли? Что угодно, лишь бы спасти его от всех тех страданий, которые уготовила ему судьба. Почему я должна позволить этому случиться, если в моих силах не допустить этого? Разве это не жестоко с моей стороны — сидеть сложа руки, когда я могу уберечь его от всего этого? Он — мой сын, так почему у меня должно быть меньше прав решать, что с ним случится, чем у чего-то неопределенного: судьбы, Бога, доли или всякой остальной чуши?

Хоть ее слова звучали очень эмоционально и дико, в них был определенный смысл, и потому Кристин не знала, что сказать.

— Только одно останавливает меня, — добавила Никки, беря Зака на руки.

Кристин смотрела на нее, едва осмеливаясь дышать.

— У меня не хватит духу, — заключила Никки и, прижавшись лицом к шее Зака, разрыдалась.