– Ты уверена, что не хочешь ничего покрепче? – осведомился Грэм, когда передал Энди чашку кофе.

– Кофе вполне подойдет, – заверила она, усаживаясь в резное кресло с вышитым сиденьем, напоминавшее египетский трон. Они сидели на веранде его дома в центре старого квартала Кестерли, бесконечно интересного для нее места, наполненного скрытыми сокровищами и историями. Еще до встречи с Грэмом она стремилась как можно больше узнать о мире старых мастеров, научиться разбираться в ценностях и винтажах, распутывать загадки прошлых эпох. Это казалось чрезвычайно далеким от ее собственного мира, больше похожим на рыцарские романы и фэнтези, чем на грубую реальность.

– Значит, похороны состоятся завтра? – спросил он, усевшись за столом и пристально глядя на нее озабоченными серыми глазами.

– На самом деле это будет больше похоже на обряд поминовения, – ответила она. – Ее тело вчера кремировали, и там было лишь несколько человек, включая меня. Завтра будет больше народу…

Она замолчала, когда зазвонил телефон Грэма, и подождала, пока он говорил кому-то, что скоро свяжется с ним. Когда он положил трубку, Энди решила больше не возвращаться к разговору о Софи. Ни к чему рассказывать Грэму об эмоциональном очищении, которое она испытала во время подготовки к церемонии. Они еще не были настолько близки, чтобы он мог понять, что это для нее значит.

– Я прочитал о твоей сестре в газете, – сказал он. – Мне жаль. Должно быть, для тебя это было очень трудное расследование.

Он опустил глаза, и Энди ощутила досаду на себя за то, что недооценила проницательность Грэма.

– Мы нашли Софи, – тихо сказала она. – Остальное не имеет значения.

Грэм не стал возражать и как будто понял, что она не хочет говорить о своей сестре.

– Ее родители присутствовали на кремации? – спросил он.

Энди покачала головой.

– Они не просили об этом, и им все равно бы не разрешили это сделать. Завтра их тоже не будет.

Ему не нужно знать о том, что она получила письмо от Гэвина, или о том, что она решила осуществить его желание попрощаться с дочерью. По правде говоря, она предпочла бы вообще не думать о Гэвине.

Энди поставила чашку на стол и сказала:

– В конце недели я собираюсь подать официальное прошение об отставке.

Грэм удивленно и слегка озадаченно посмотрел на нее.

– Это хорошо для тебя?

– Думаю, да.

– Чем же ты займешься?

Гадая о том, думает ли он сейчас об Италии и о доме, который надеялся купить, она ответила:

– Я еще не уверена. Думаю, ты бы сказал: «Я взвешиваю свои возможности». – Она иронично улыбнулась, но Гэвин лишь кивнул в ответ. Пора было переходить к сути дела. – Вообще-то, я уже приняла одно решение.

Брови Грэма медленно поползли вверх, и Энди поняла, что он догадывается о ее намерении. Хотя раньше она старательно подобрала нужные слова, теперь они как будто исчезли, – или скорее перестроились на другой лад, что изменяло саму причину ее прихода сюда.

– Ты решила дать своему мужу еще одну попытку? – тихо спросил он.

Ее сердце замерло.

– Теперь уже он мне не муж, но – да, я так решила, – ответила Энди. – Он… он отец моих детей. И они, и все наши родственники хотят, чтобы мы снова были вместе. То есть я тоже этого хочу… Просто… Конечно, у нас с тобой есть…

Она всплеснула руками и беспомощно посмотрела на Грэма. Глаза его были полны участия, и она поняла, как легко могла бы полюбить его.

– На самом деле я не могу сказать, что сильно удивлен, – сокрушенно произнес он. – И, наверное, ты понимаешь, как твое решение огорчает меня. Но я тоже понимаю твое решение и уважаю его.

Она закрыла глаза, пытаясь убедить себя, что поступает правильно. Но пока что она не испытывала такого ощущения.

– Ты собираешься остаться в Кестерли, когда уйдешь из полиции? – спросил Грэм.

Энди кивнула.

– Во всяком случае, на какое-то время. Моя мама живет здесь, а дети все еще учатся в школе. Мартин, вероятно, займется бизнесом своего отца.

Грэм улыбнулся.

– Тогда, надеюсь, мы сможем остаться друзьями. Так будет проще, если мы случайно встретимся друг с другом.

– Да… да, разумеется. Конечно, мы сможем встречаться. – Она перевела дыхание. – Грэм, я…

Энди замолчала, понимая, что, если скажет что-то еще, наверняка это будет что-то неправильное. Он ждал, пока не заметил, как ей трудно найти подходящие слова, а потом встал.

– Пожалуй, не имеет смысла тянуть время.

Энди тоже встала и ощутила саднящую горечь внутри, когда посмотрела на Грэма.

– Я радовался каждой минуте, проведенной вместе с тобой, – тихо произнес он. – Надеюсь, Мартин понимает, как ему повезло.

Энди не стала отвечать; было бы глупо объяснять, как много значило для Мартина, что они собирались снова стать одной семьей, как много это значило для детей и их бабушек. И для нее тоже. Но это облегчало расставание с тем, что она разделяла с Грэмом, с надеждами и мечтами, которые они подарили друг другу.

– Спасибо, что пришла, – сказал он, когда они остановились у двери. – Ты могла бы позвонить…

– Нет. Я хотела увидеть тебя.

Он прикоснулся ладонью к ее щеке.

– Береги себя и будь счастлива, – сказал он, глядя ей в глаза.

– Ты тоже, – прошептала она. – И спасибо тебе за… – Она пожала плечами. – За то, что ты – это ты.

Его глаза блеснули, и Энди улыбнулась.

Минуту спустя Энди шла по булыжной мостовой, и каждый шаг казался тяжелее предыдущего, когда тоска по тому, что могло бы случиться, переплеталась с сомнением в принятом решении. Мысленно она все еще слышала звон колокольчика над дверью веранды, когда Грэм распахнул ее; в то же время она видела радость и облегчение в глазах Мартина, когда она скажет ему, почему сегодня приходила сюда.

«Ты уверена?» – робко спросит он.

«Разумеется», – ответит она, зная, что оба хотят услышать именно это.

Энди была уверена. Она действительно не сделала бы этого, если бы сомневалась в себе, но теперь она больно ранила мужчину, который заботился о ней, человека, который заслуживал счастья и с которым она и сама могла бы быть счастлива, если бы обстоятельства сложились иначе. Ей всегда будет тяжело думать об этом.

Подойдя к автомобилю, она включила свой телефон и испытала облегчение, когда не увидела сообщений от Мартина. Было бы неправильно говорить с ним сейчас, а поскольку она хорошо его знала, то догадывалась, что он понимает это. Ей нужно было какое-то время побыть наедине с собой, сказать последнее «прощай» и почувствовать такую же уверенность в своем решении оставить работу.

Это будет еще одна нелегкая задача, еще одно бесповоротное решение, которое она должна осознать и принять, чтобы открыть для себя новые направления и горизонты. Она по-прежнему не имела четкого представления о том, что будет делать дальше, хотя надеялась немного попутешествовать, прежде чем прийти к окончательному мнению. Она хотела посетить места, где никогда не бывала раньше, и хотя знала, что будет рада исследовать их вместе с Мартином, но не могла не думать о том, насколько по-другому получилось бы это с Грэмом.

Иначе, но не лучше, напомнила она себе.

Энди включила зажигание и выехала из старого города по направлению к Райской бухте. Не имело смысла гадать о будущем, когда она, как никто другой, понимала, каким непредсказуемым оно может оказаться. Оно было таким же непроницаемым, как закрытая книга или запертая дверь, охраняющая свои секреты.

То же самое относилось к детям: некоторых из них удавалось отыскать после исчезновения, а других – нет. Слава богу, что хотя бы некоторых удавалось спасти.

– Привет, – сказала она, когда Эстелла ответила на ее звонок. – Я собираюсь приехать немного раньше, чем предполагала. Это нормально?

– Да, все замечательно, – заверила Эстелла. – Думаю, я все-все подготовила. Не могу дождаться, когда вы услышите это.

На следующий день в Вудлендском мемориальном зале никто не двигался с места; все слушали речь преподобной Ферн Гослинг, обращенную к собравшимся.

– Страх перед смертью не является чем-то необычным, – говорила она, и ее тон казался одновременно успокаивающим и заинтересованным. – Большинство из нас боятся ее, потому что мы не имеем настоящего представления о том, что это значит и куда мы попадаем отсюда. Это особенно трудно понять, когда от нас уходит такой молодой человек, как Софи. Мы знаем, что ее время еще не настало, что вся жизнь лежала перед ней, и она должна была прожить ее сполна, прежде чем ее ожидание закончится. Я верю, что Спаситель призывает нас к себе, потому что время, которое Он уделяет нам на этой земле, подходит к концу. Он хочет, чтобы мы воссоединились с Ним. Вы можете спросить, почему Он захотел принять Софи после такой короткой и в последнее время нелегкой земной жизни и почему Он решил сделать это таким образом. Очень трудно понять, какими могут быть Его соображения, но в определенном смысле это может быть довольно просто. Потрясение от того, как это случилось, и осознание настоящей трагедии заставляют каждого из нас сделать паузу в своей лихорадочной жизни и задуматься о Софи и других детях, тоже осиротевших в раннем возрасте и безнадежно заблудившихся в своих жизненных исканиях. Наверное, мы также должны помнить, как важно ценить и лелеять любимых людей, пока они находятся рядом с нами.

Пока Энди слушала, впитывая каждое слово, как будто это был целебный бальзам от горя и смятения последних двадцати лет, она держала Мартина за руку и вспоминала мемориальную службу, проведенную ее родителями для Пенни через семь лет после ее исчезновения. Они думали и надеялись, что это каким-то образом подведет черту под их страданиями, но этого так и не произошло.

Думала ли ее мать о Пенни теперь, когда она пришла попрощаться с Софи и сидела рядом с дочерью?

Разумеется, она должна вспоминать Пенни, и Энди крепко сжала руку, протянутую Морин.

Хотя Энди опасалась, что просить своих родственников присутствовать на двух похоронах за две недели будет чересчур, никто не остался в стороне. Даже Фрэнк и Джейн приехали из Лондона, а сестра Мартина Хиллари тоже пришла вместе с мужем.

Небольшой, озаренный свечами зал Вудлендского мемориала был заполнен до отказа. Большинство сотрудников уголовного отдела собрались ближе к выходу, в то время как Лео, Джемма, Голд и инспектор Спендер сидели в следующем ряду за Энди и ее родственниками. Но большая часть скамей была занята людьми из кемпинга, которые пришли попрощаться, и несколькими десятками учеников из школы Софи вместе с группой учителей. Энди не имела понятия, были ли среди них хулиганы, обижавшие Софи; если были, то она надеялась, что они теперь задумаются о своем поведении и, возможно, попросят у Софи прощения.

По другую сторону от ее матери сидели Люк и бабушка Кэрол. Эстелла и ее мать Мэриэн находились в дальнем конце ряда. Алайна со школьным хором готовилась к выступлению.

Мягкий юмор и сострадание, которые Ферн Гослинг вложила в свою проповедь, оказались такими же трогательными, как и мысль о том, как бы удивилась и даже обрадовалась Софи, если бы могла видеть, как много людей пришло с ней проститься.

Возможно, она могла. Может быть, она наблюдала откуда-то вместе со своей матерью, испытывая тихое ликование от того, как замечательно находиться в центре этих событий.

«Мы посадили дерево в память о ее матери возле Вудлендского мемориала, – написал ей Гэвин. – Я уверен, что Софи хотела бы покоиться рядом с ней, и, наверное, ее можно будет помянуть по христианскому обряду, если вы сможете это организовать.

Есть белое платье, принадлежавшее ее матери, которое она всегда хранила в своей комнате. По возможности, кремируйте ее в этом платье.

Если это не слишком большая просьба, пусть кто-нибудь прочитает следующее стихотворение:

Конечно, оно гораздо длиннее, но я предоставляю вам и священнику решить, какую часть можно прочитать.

Спасибо вам, сержант Лоуренс, за заботу о моей дочери. Хорошо знать, что в такое время у нее есть друг.

Ваш Гэвин Монро».

Голд прочитал стихотворение Гэвина во время кремации два дня назад, когда они положили в гроб тряпичную куклу и дневник. Пепел теперь находился в белой мраморной урне на столе перед преподобной Ферн Гослинг, а рядом стояла школьная фотография Софи.

Вскоре настало время для выступления Эстеллы, и пока она шла к кафедре, Энди видела, как сильно она дрожит. Для нее это был очень смелый поступок, но она настояла на нем.

– Я написала стихотворение для Софи, – тихо сказала она в микрофон. – Оно не всегда правильно рифмуется, ну… и вообще… но… – девочка неловко передернула плечами и посмотрела на лист бумаги, лежавший перед ней.

Когда ее голос начал срываться, Мэриэн бросилась к дочери, чтобы отвести ее обратно. Даже не оборачиваясь, Энди чувствовала, что все собравшиеся были глубоко тронуты этой неуклюжей, но глубоко искренней данью памяти Софи.

– Прежде чем мы выйдем на улицу и посадим дерево для Софи, хор средней школы Кестерли исполнит песню, выбранную Эстеллой, – объявила Ферн Гослинг, вернувшись на кафедру. – «Вестлайф» была одной из любимых групп Софи, и песня, которую мы сейчас услышим, тоже принадлежала к числу ее любимых. Поэтому кажется подобающим, что мы насладимся ею теперь, и, возможно, прислушиваясь к красоте слов и мелодии, мы представим, как Софи возносится к престолу Господа нашего и к своей матери.

После короткой паузы учительница музыки взяла первые аккорды. Когда зазвучала музыка, Энди ощутила волну эмоций, прокатившуюся по залу, как будто стая птиц готовилась к дальнему перелету. Она встретилась взглядом с Алайной, и ее сердце переполнилось чувствами, которые она с трудом сдерживала. Конечно, она понимала, что все может измениться в любое время, и лишь глупец принимает свое благополучие как нечто само собой разумеющееся. Но сегодняшнее присутствие здесь напоминало ей, как важно никогда не забывать об этом.

Потом, когда школьный хор запел песню «В объятиях ангела», она опустила голову и задумалась о Софи и Пенни.