Глава 31

К тому времени как Александр привез Шарлотту обратно в Англию, я провела в Холлоуэйской тюрьме ровно шестнадцать дней. Но мне казалось – прошла целая вечность. В тот день меня навестил Генри и сказал, что Александр отвез Шарлотту прямо в больницу. Не могу передать, что я тогда пережила. Никогда я не ощущала собственную беспомощность так остро.

На следующий день после возвращения Александр пришел ко мне вместе с Оскаром Ренфру. Я едва дошла до комнаты для свиданий, с трудом преодолевая тошноту. При мысли, что Александр увидит меня такой, мне хотелось плакать от унижения. Когда он приходил в первый раз, за день до отлета в Каир, я была еще слишком потрясена, чтобы ясно мыслить. Но сейчас, бесшумно проходя по коридору и стараясь избегать встречаться взглядом с тюремщицами, я отчетливо понимала, в какой ад превратилась моя жизнь. Когда меня предупредили о его приходе, я распустила волосы и тщательно расчесала их, хотя прекрасно сознавала, что это не скроет ни темных кругов вокруг глаз, ни тусклого, нездорового цвета кожи. Из тех трех костюмов, что мне разрешили взять с собой в тюрьму, для свиданий я выбрала черный костюм от Шанель. Но теперь у меня его больше не было. Мои сокамерницы, демонстрируя свое презрение к богатству, разорвали его на куски и стали использовать для вытирания пыли. Они вообще со мной почти не разговаривали, если не считать издевок и шипения, которые я всегда слышала за своей спиной. Иногда мне приходилось часами стоять – негде было присесть, и никто не хотел подвинуться. Ела я мало и редко: они либо плевали мне в еду, либо опрокидывали поднос. Кроме того, мне почти постоянно приходилось ходить грязной: я панически боялась умывальных комнат. Так продолжалось до тех пор, пока моя соседка по камере Изабель не взяла меня под свою опеку. Она была первым человеком, который со мной заговорил. Без Изабель я, наверное, вообще бы не выжила. Несколько дней она молча наблюдала, как со мной обращаются, а потом решительно пресекла всякие издевательства, угрозы и сексуальные домогательства. Кроме того, она выхлопотала мне работу в библиотеке, вместе с собой. Эта работа давала хотя бы коротенькую передышку от постоянного кошмара.

У комнаты для свиданий надсмотрщица остановилась и открыла дверь. На полу лежал коричневый ковер, но стены были абсолютно голые. В центре стоял стол. Несколько минут спустя я услышала шаги, дверь открылась, и вошел Александр. Я много раз обещала себе быть сильной, не рассказывать о здешних ужасах, но как только посмотрела ему в глаза, от моего самообладания не осталось и следа. Я никогда не видела, чтобы на лице мужчины были написаны такие любовь и мука.

Обнимая меня одной рукой, он зарылся лицом в мои волосы и уговаривал успокоиться. Оскар кивнул надсмотрщице, и она оставила нас одних. Но прошло еще некоторое время, прежде чем я смогла снова взять себя в руки.

Пока Шарлотта с Александром были в Каире, Генри регулярно вводил меня в курс всех событий. Тогда я держалась из последних сил. Но теперь, зная, что они оба дома и в безопасности, я наконец смогла дать волю своим чувствам. Александр терпеливо слушал, пока я осыпала его упреками. Разве я не просила его не ездить в Каир? Не предупреждала, какие страшные это люди? Я называла его безответственным, эгоистичным и глупым. Я даже ударила его по раненой руке. Наконец решив, что я уже достаточно выговорилась, он крепко схватил меня за плечи и развернул лицом к себе.

– Я тоже очень рад тебя видеть!

Он усадил меня на стул, сам присел на край стола и начал, смеясь, рассказывать, как Джонатан позеленел от зависти к Шарлотте, узнав, что ее похитили. Он не мог дождаться возвращения сестры из больницы, чтобы разузнать подробности.

– Не беспокойся, – тотчас же добавил Александр, уловив тревогу в моих глазах. – Сегодня днем мой отец заберет с собой Джонатана за город, так что Шарлотта будет избавлена от настойчивых расспросов. За ней присмотрят Канарейка и Каролина. Ну и я, конечно.

Я отвела глаза. У меня разрывалось сердце. Теперь они будут все вместе – Александр, Шарлотта и Джонатан, а я…

Наверное, Александр понял, что я должна чувствовать в такую минуту. Он освободил руку от перевязи и обнял меня.

– Мы вытащим тебя отсюда, любимая, поверь! Я знаю, что это трудно, но все-таки постарайся быть мужественной и терпеливой.

Но по взглядам, которыми они с Оскаром обменялись, я сразу почувствовала: его что-то беспокоит. Я потребовала объяснений и получила их. Оказывается, проблема заключалась в манере египтян вести допросы. Он точно не знал, как именно египетским полицейским удалось получить у Кристины признание, но не сомневался: когда дело дойдет до суда, большая часть их методов не вызовет особого восторга. А это может закончиться аннулированием признания.

– Наша единственная надежда заключается в том, что Кристина будет здесь во время подачи апелляции, – добавил Оскар. – Но даже и в этом случае мы не можем гарантировать признания ею своей вины.

Но она ее признала.

Используя все свое влияние, отец Александра и британский посол все-таки сумели доставить Кристину в Лондон в сопровождении многочисленной охраны. Лишь гораздо позже я узнала, что если бы Кристина не прилетела, не было бы и никакой апелляции.

Прошло почти девять месяцев с тех пор, как я ее видела в последний раз, и четыре из них она провела в египетской тюрьме. Ей было всего сорок три года, но теперь она выглядела на шестьдесят. Остатки волос прилипли к черепу, а когда она отрывала взгляд от своих костлявых рук и начинала переминаться с ноги на ногу, ее глаза казались какими-то белесыми и бесцветными. Маленький рот с узкими губами теперь был постоянно искривлен в злобной гримасе. Она держалась очень прямо, но даже плотная коричневая саржа не могла скрыть, как сильно измождено ее тело. Казалось, что скелет уже не в силах держать даже сам себя.

Я завороженно наблюдала за тем, как она приносит присягу, задыхаясь от горечи и жалости к ней. Затем Кристина обвела взглядом зал суда, и в ее потускневших глазах вспыхнул огонек торжества. Я поняла: пришел час сведения счетов между нами.

– Мне незачем лгать, – начала она, – потому что я знаю: к концу этого года меня уже не будет в живых. Тех преступлений, которые мы с мужем совершили в Египте, хватит не на один, а на целых два смертных приговора. Ну что ж, я с готовностью встречу смерть. Мне больше не для чего жить. Моей жизнью были мой муж и мой брат. Я без иллюзий смотрю в прошлое и прекрасно понимаю, что они попросту использовали меня, как фишку, в своих опасных играх. Но для меня это не имеет значения. Я получила то, что хотела. Я получила Салаха Пашу. Он женился на мне, потому что его об этом попросил мой брат. Он никогда не любил меня и никогда не полюбит. Я знаю и принимаю это. Для меня достаточно быть его женой. Салах обладал огромной властью, мог быть безжалостным и деспотичным, злобным и жестоким. Но он – единственный человек, который по-доброму относился ко мне. Я рассказываю все это только затем, чтобы вы поняли, почему я делала для своего брата то, что делала. О, я прекрасно знала, каково жить с человеком, который любит другого мужчину. Мой брат провел в этом аду более двенадцати лет. И каждый день для него повторялась одна и та же пытка – быть рядом с любимой женщиной и знать, что она тебя не любит. Это сводило его с ума. Собственно говоря, это и убило его. Салах тоже любит другого мужчину, но именно я буду рядом с ним до конца, так, как никогда не была жена моего брата.

Она говорила и говорила, пытаясь объяснить свою слепую страсть к Паше. Казалось, она переживает все заново, забыв о том, где находится, не видя людей, заполнивших зал суда. Я ничего не знала о браке Кристины до тех пор, пока Александр не рассказал мне о нем. И теперь вместе со всеми зачарованно слушала эту историю всепоглощающей и безответной любви, которую время от времени она сравнивала с любовью ко мне Эдварда. Наконец она опустила глаза.

– Может быть, теперь вы сможете понять, почему я подожгла бридлингтонский склад, чтобы убить свою невестку.

Я вздрогнула и почувствовала, как поплыли перед глазами лица, сливаясь в общую массу.

– Я ненавидела ее, – продолжала Кристина. – Она привела в наш дом свою незаконнорожденную дочь, дочь вот этого человека. – Она не повысила голоса, но ее рука, вытянутая в сторону Александра, сильно дрожала. – И мой брат растил ее ребенка, как своего собственного. Он дал им обеим все, чего только можно пожелать. И чем же она отплатила ему? Она снова сбежала со своим любовником, вернулась, когда между ними было все кончено, и попыталась выдать своего второго ублюдка за сына моего брата. Но он простил ее, несмотря ни на что. Он всегда все прощал ей, потому что любил. Он даже официально усыновил ее детей. Он изменил завещание в их пользу. А все это время я помогала осуществиться его честолюбивым планам, лишь бы только он мог перебороть комплекс неполноценности, возникший из-за ее постоянных измен. Желание обладать маской превратилось у него в навязчивую идею. Таким образом он реализовал свой нерастраченный потенциал любви. Если бы он ее не получил, у него в этой жизни просто ничего бы не осталось! И пока я помогала ему, она снова оказалась в постели своего любовника. Мой брат обо всем узнал, и это убило его. Она заслуживает смерти и получила бы по заслугам, если бы Дэниел Дейвисон ее не спас. – Кристина ненадолго задержала на мне взгляд, но потом снова отвела его. – Если бы ее предоставили мне, она бы отправилась не в тюрьму, а прямиком в преисподнюю, где ей самое место. – Она снова немного помолчала и улыбнулась какой-то жуткой отвратительной улыбкой. – Но мой брат любил ее. Он готов был простить ей все, что угодно. И только ради его памяти я решила дать эти показания. Она невиновна.

Она снова посмотрела в мою сторону своими желтыми глазами, и я непроизвольно вцепилась в перила с такой силой, что у меня побелели костяшки пальцев. Ужасная улыбка стала еще шире. Было в ней что-то зловещее, и я задрожала от панического страха. Ну зачем она это делает?! Если она меня так ненавидит, зачем сейчас способствует моему освобождению? Все мое тело заледенело от ужаса, когда Кристина прошипела ответ:

– А теперь живи и мучайся от угрызений совести.

С ее злобно поджатых губ сорвался торжествующий смешок. Она победила.

Прошло несколько недель после моего освобождения, а я все реже и реже виделась с Александром. Я не могла смотреть на него и любить его без того, чтобы передо мной не возникло лицо Кристины и ее взгляд в тот день. Александр перепробовал все средства, убеждая меня взять себя в руки. Но чем больше он уговаривал и упрашивал, тем больше я от него отдалялась.

А потом, в тот день, когда Кристину приговорили к смерти – это было четырнадцатое сентября, – посыльный принес мне конверт. До сих пор мне трудно передать словами, что я испытала, когда открыла его. Письмо было датировано двенадцатым сентября. По мере его прочтения я все острее чувствовала боль и одиночество Кристины. Не только в последние часы, а с тех пор, как я вошла в ее жизнь.

С того самого дня, когда я впервые увидела ее, я почему-то всегда была твердо уверена, что однажды мне придется ее убить. Возможно, это было своего рода предвидение, хотя я никогда не замечала за собой подобных способностей. Да и в тот день у меня абсолютно не возникло никаких ярких мысленных образов. Единственное, что я ощущала, – это непреодолимую потребность защитить себя.

Элизабет Соррилл. Природа наделила ее красотой, о которой могла только мечтать любая женщина, и я в том числе. Она принесла в наш дом смех и любовь, хотя сама все время страдала от непоправимой потери – потери любви, которая не хотела умирать и от которой она сама ни за что не хотела отказываться.

Но какое право имела она на эту любовь? Я тоже женщина. Я изведала и любовь, и горечь утрат. Но разве я заставляла из-за этого непрерывно мучиться близких мне людей?

Правда, теперь я понимаю, что никогда не знала ничего похожего на то чувство, которое связывало Элизабет и Александра. Их любовь не только перешагнула через сословные предрассудки, она выдержала испытание годами разлуки, взаимными обидами и даже постоянным чувством вины, которое уже само по себе способно уничтожить всякую менее сильную привязанность. Завидовала ли я Элизабет? Нет, я жалела ее. За любовь такой силы и глубины приходится платить и соответствующую цену. И я буду лишь одной из тех, кто потребует свою часть долга. У меня нет никаких угрызений совести. В конце концов, почему она должна иметь все? Что значат ее страдания в сравнении с моими? Мой брат подарил ей целый мир. Но ведь это был и мой мир тоже. Мне пришлось лгать, хитрить и даже убивать, чтобы вернуть принадлежащее мне по праву. И все это время моим настоящим, невидимым врагом был не Александр и даже не Элизабет, а их любовь.

Ну почему это чувство оказалось таким всепобеждающим?

Я прислоняю голову к стене. Вокруг царит непроглядная тьма и такое зловоние, что от него перехватывает дыхание. И вдруг в почти мертвой тишине я слышу собственный смех. Этот смех полон горькой иронии. Ведь если бы хоть кто-нибудь, вот сейчас, в самом конце, смог ответить мне на один-единственный, главный вопрос, он бы тем самым вручил мне ключи от жизни.

Хотя, конечно, на самом деле этими ключами обладали только двое – Элизабет и Александр.

Когда я дочитала письмо, у меня отпали последние сомнения в том, что его написала Кристина. Передо мной снова возникла ее жуткая улыбка в зале суда. Давая свободу, она приговорила меня к жизни в тюрьме, из которой нет выхода: к постоянным мукам совести. Она прекрасно осознавала, что делает, и тогда, в зале суда, и тогда, когда писала это письмо. А теперь, с ее смертью, двери тюрьмы захлопнулись, и ключ был потерян навсегда.

С того дня я окончательно замкнулась, почти ни с кем не разговаривала и не могла себя заставить вновь вести нормальную жизнь.

Иногда, стоя у окна своей спальни, я наблюдала, как Александр выходит из дому вместе с Шарлоттой и Джонатаном. Он оставил адвокатуру и с начала следующего года собирался открыть в Сити юридическую консультацию. Он хотел, чтобы это стало началом новой жизни для нас обоих. Но каждый раз при виде его я вспоминала всех тех, кто пострадал из-за нашей любви. Если Александр вдруг замечал, что я стою у окна, я снова задергивала шторы, боясь встретиться с ним взглядом. Я так любила и хотела его, что боялась порой сойти с ума. И чем больше я себя обуздывала, тем сильнее становилась моя любовь. Мне легче было умереть, чем представить себе жизнь без него. Однако чувство вины и угрызения совести преследовали меня неотступно, ни на миг не отпуская и не давая ни минуты покоя.

Джессика позвонила субботним днем в конце сентября. Когда Канарейка протянула мне трубку, я решила, что схожу с ума. От одного упоминания имени Джессики чувство вины наваливалось на меня с новой силой. Еще одна жертва, еще один обвинитель. Она спросила, можно ли ей заехать ко мне. Я отказала, но она продолжала настаивать.

Джессика приехала окрло четырех часов на серебристом «фольксвагене». Когда я увидела машину, мое сердце как будто сжала чья-то ледяная рука. Машина была не только той же марки, но и того же цвета, что и у Кристины. Я слышала, как Джессика что-то сказала Канарейке, потом дверь открылась, и, собравшись с силами, я повернулась к гостье.

Светлые волосы Джессики, гладкие и шелковистые, блестели на солнце. Лицо покрывал легкий бронзовый загар. И хотя я уже однажды видела ее, вблизи она оказалась гораздо красивее, чем я себе представляла. Она окинула меня взглядом, и ее глаза расширились от удивления. Мой неухоженный вид, судя по всему, произвел на нее сильное впечатление.

– Ну и ну, – сказала она наконец. – Полагаю, что вы не всегда выглядите подобным образом, но все же должна признать, вы совсем не такая, какой я вас себе представляла.

Я продолжала смотреть на нее, но Джессика уже начала оглядываться по сторонам, оценивая обстановку в комнате.

– Хотите чаю? – наконец предложила я.

– Я полагаю, что Канарейка – ведь, кажется, так ее зовут? – уже готовит его.

Я жестом пригласила ее садиться, и Джессика, легким движением скинув жакет, скользнула в кресло Эдварда. С небрежно скрещенными ногами она казалась очень миниатюрной, элегантной и раскованной. Она явно не торопилась начать разговор и меня чрезвычайно смущало то, как откровенно она разглядывает мое лицо. Наконец Джессика рассмеялась.

– А вы похожи, – сквозь смех сказала она. – Господи, вы действительно ужасно похожи!

Канарейка принесла поднос с чаем, поставила его на столик между нами и тихо вышла.

– Думаю, что вы пришли сюда не только для того, чтобы посмотреть на меня, – не выдержала я, протягивая Джессике чашку. – Так все-таки зачем вы здесь?

Мне не хотелось говорить слишком резко, но с тех пор, как она позвонила, я была страшно взвинчена и не находила себе места.

– Я здесь для того, чтобы выяснить, какую игру вы ведете.

– Я веду игру? – Я поставила чашку на блюдце, расплескав половину чая. – Послушайте, вы не имеете никакого права…

Джессика решительно перебила меня, хотя ее голос оставался совершенно спокойным.

– Элизабет, я жила с вашим призраком столько лет, что даже вряд ли смогу вспомнить. Уже одно это дает мне право на что угодно.

Чувствуя, как с каждой секундой между нами нарастает враждебность, я решила уступить.

– Ну что ж, хорошо. Если это дает вам право, говорите. Я вас слушаю.

Джессика порылась в сумочке и достала пачку сигарет.

– Видите ли, я ненавижу бульварную прессу. Неделю за неделей эти писаки высмеивают то, что мы с Розалиндой делаем в Гринэм-Коммон. У этих людей нет ни чести, ни совести, они напрочь лишены чувства сострадания. Они насмехаются над нами просто так, ради собственного удовольствия. Но ведь вам, наверное, известно, что я-то уже далеко не в первый раз становлюсь их жертвой. После всех этих бесконечных историй с Александром, вами, Эдвардом и Кристиной я тоже постоянно нахожусь в поле их зрения. Я до сих пор пожинаю плоды вашей грандиозной любовной истории, которая обошла все газеты. Они докопались даже до Фокстона. Кто от этого выиграл, непонятно. Единственное, чего они добились, – это дискредитировали лорда Белмэйна. Им лишь бы раздуть на несколько абзацев какую-нибудь сентиментальную историю, и при этом им совершенно безразличны люди, жизни которых они разрушают. Вы еще будете оправляться от последствий удара, а они уже отправятся на поиски очередной жертвы. Так неужели из-за этих мерзавцев вы собираетесь остаток жизни провести в спальне, обвиняя себя во всех бедах? Кем вы себя вообразили в конце концов? Господом Богом?

Джессика рассмеялась.

– Нет, вы только подумайте, три человека погибли, а виновата во всем одна она! Ведь именно так вы рассуждаете, правда? А как насчет того, чтобы и мне уступить кусочек? Ведь если бы я не вышла замуж за Александра, вы бы никогда не вышли за Эдварда. Или я ошибаюсь?

Я почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Мне показалось, что я снова вижу улыбку Кристины. Голос Джессики был насмешлив и язвителен.

– Вы просто жалки! Вы мучаете Александра, мучаете себя, мучаете собственных детей! И все это лишь потому, что лживую и жестокую стерву, которая к тому же пыталась вас убить, приговорили к смерти в чужой стране за преступления, которые совершала она и только она. Вы меня слышите? В этих преступлениях виновата только она одна! Вы ей ничем не могли помочь. Вы бы все равно не смогли остановить ее, потому что даже не знали, чем она занимается. Так почему теперь вы заставляете всех страдать?

– Как вы можете так говорить?! Разве Александр не рассказывал вам, что она говорила в суде? Разве вы не знаете, как я все эти годы обманывала Эдварда, в то время как Александр обманывал вас? Как мы думали только о себе, совершенно не заботясь о близких нам людях? Разве он вам не рассказывал…

– Александр рассказал мне все. Да, я знала, что он меня обманывает. Но ведь этот обман начался еще до того, как мы поженились. Он любил вас тогда, и он любит вас сейчас. Вот почему я здесь, хотя одному Богу известно, зачем я взваливаю на себя ваши проблемы. Элизабет, вспомните, через что вам пришлось пройти. И неужели вы откажетесь от всего сейчас? Соберитесь! Возьмите себя в руки! Вы ведете себя, как…

– Эдвард и Кристина мертвы, Джессика! И что бы вы ни говорили…

– Эдвард умер, потому что он был вором, который зашел слишком далеко и которого обманули свои же. У него случился удар только из-за этой чертовой маски. И Кристина это прекрасно знала, так же как знаете это и вы сами. Так какое вы имеете право заставлять Александра, Шарлотту и Джонатана за это платить? Прошлое пусть остается в прошлом, Элизабет. А вам необходимо взять себя в руки и жить дальше.

Пуговица, которую я все время вертела в пальцах, оторвалась и покатилась по полу. Джессика проследила за моим взглядом, рассмеялась и налила себе еще чаю.

– А теперь, когда мы разобрались с Эдвардом и Кристиной, давайте поговорим о вас. Надеюсь, вы не обидитесь – а если обидитесь, то тем хуже для вас, – но вы совершенно бесхребетный человек, Элизабет. И трусливый. Александр, наверное, сошел с ума, раз потакает вашим причудам, особенно если учесть, как вы с ним обращаетесь.

– Если бы вы знали всю правду…

– Элизабет, можете мне верить, можете нет, но я прекрасно понимаю ваши чувства. Никому еще не довелось пройти такие испытания, которые прошли вы, и остаться целым и невредимым. Но подумайте об Александре. Он ушел из семьи, забросил карьеру, рисковал своей жизнью – и все из-за вас. Чего вы еще от него хотите? Честно говоря, вы мне совершенно безразличны, но я прошу вас не заставлять его больше страдать!

Прошло несколько минут, прежде чем я снова смогла заговорить. Я была так потрясена состраданием, которое проявила Джессика ко всем нам, что не решалась даже посмотреть ей в глаза.

– А он знает, что вы здесь?

– Нет. – Джессика допила чай и взяла свой жакет. – Я пришла сюда, чтобы сообщить вам: вчера мы с Александром развелись.

Я провожала ее глазами, когда она шла к двери. Но у самого порога Джессика неожиданно остановилась, пристально посмотрела на меня и сказала:

– Я рада, что пришла. Я не была знакома с Эдвардом, но… В конце концов у нас с ним было много общего, разве не так? Он – со своей одержимостью, я – с вечными поисками смысла жизни… И еще один крест, который мы несли оба, – любовь к вам двоим. Каждый из нас заплатил свою цену, Элизабет. И пожалуйста, не делайте так, чтобы все эти жертвы оказались напрасными!

Джессика давно ушла, а я все сидела в кресле и вспоминала ее слова. Она, наверное, даже сама не представляла, до какой степени попала в точку, когда назвала меня трусливой. И это определение было еще слишком мягким! Но теперь наконец я точно знала, как поступлю. Если бы я сделала это с самого начала, не случилось бы многих несчастий. Я должна рассказать Александру всю правду. Пусть знает: у наших отношений нет и не может быть будущего. Ведь в тот субботний вечер, в сентябре, я подожгла склад и убила Дэниела Дейвисона…

Я не хотела убивать его, я хотела убить Кристину. С того момента, как я обернулась и увидела безумные глаза Камеля, единственным чувством, которое владело мной безраздельно, был панический ужас. Увидев, что он напугал меня, Камель рассмеялся и повернулся к Кристине, которая стояла за ним.

Идея поджечь склад и тем самым уничтожить все улики принадлежала ей. Ей и Дэну. Камель послал меня за канистрой с бензином и выплеснул его на пол и на стены. Но ведь именно я поднесла спичку! Через считанные секунды вся комната пылала. Камель побежал к выходу, а Кристина все стояла в дверях и смотрела в огонь. Внезапно на меня нашло какое-то умопомрачение. Я вдруг ясно поняла, как именно могу избавиться и от шантажа, и от угроз в адрес моих детей. Подняв руки, я сильно толкнула Кристину в спину. Она пошатнулась, и тогда я толкнула ее еще раз. Она упала в огонь, а я повернулась, чтобы бежать. Но Кристина изловчилась, схватила меня за ногу, и я тоже растянулась на полу. Мы молча боролись, стараясь спихнуть друг друга в огонь. Мои волосы уже горели, так же как и платье Кристины. Она навалилась на меня, и, когда я пыталась вырваться, мои руки пронизала острая боль. Но я собралась с силами и сбросила ее с себя. Послышался крик – Кристина спиной упала в самое жаркое пламя. Я, не шевелясь, наблюдала за тем, как она пытается выбраться из огня. Она кричала, в глазах застыл ужас, но я даже не шелохнулась.

Затем меня кто-то отбросил в сторону, и я увидела Дэна. Он ринулся в горящую комнату. Он звал меня на подмогу, называл стервой и убийцей, но я не могла заставить себя пошевелиться. Меня полностью парализовало сознание того, что я сделала. Я не могла отвести глаз от глаз Кристины. Я еще успела заметить, что Дэн вытащил Кристину из огня прежде, чем на него упал шкаф. А после этого я уже ничего не видела – ни Дэна, ни Кристины. Я бросилась бежать.

Итак, я действительно была трусихой. А также убийцей и поджигательницей. И все это время Александр защищал меня, хотя Майкл Сэмюэльсон вплотную приблизился к истине.

Александр никогда не сомневался в моей невиновности. Он рисковал своей жизнью и жизнью Шарлотты, чтобы вытащить меня из тюрьмы, где я сидела совершенно заслуженно, Я солгала ему и продолжала лгать. А этого, я знала, он мне никогда не простит.

 

Глава 32

К одиннадцати часам моя упакованная сумка уже стояла внизу. Я попросила Джеффри отнести ее в машину и вернулась в дом.

Я решила воспользоваться телефоном в моей спальне. Пульс у меня был уже почти нормальным, но пальцы так дрожали, что я с трудом набирала номер. После седьмого гудка я уже собиралась положить трубку, но в это время на том конце провода наконец ответили.

Я так долго готовилась, к этому моменту, а когда он наступил, слова застряли в горле и упорно отказывались лезть наружу.

В трубке я услышала сначала его дыхание, а потом очень спокойный голос:

– Элизабет? Это ты?

Я сглотнула ком, застрявший в горле, и решилась:

– Александр, нам нужно поговорить.

– Я сейчас приеду.

– Нет! – Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. – Лучше я скажу тебе это сейчас. Я не хочу видеть тебя, а после того, как ты все узнаешь, ты и сам поймешь: нам лучше не встречаться.

Александр слушал, не перебивая, как я его и просила. Иногда я специально делала паузу, ожидая, что он заговорит. Но он молчал. Я продолжала рассказывать, стараясь воспроизвести все до мельчайших подробностей.

Когда я закончила, в трубке повисла напряженная тишина. Я ждала, что теперь-то Александр заговорит. Но он молчал.

– Прости меня, – прошептала я. – Понимаю, что рассказала все это слишком поздно. Но я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя несмотря ни на что. Мне нет оправдания, и любые мои слова бессильны что-либо изменить, но я просто хотела…

– Почему ты не доверилась мне, Элизабет?

Наступила мучительная пауза. Я не выдержала первой и, положив трубку, выбежала из комнаты. Я жила на Сарке уже три дня. Погода стояла холодная и ветреная, и вообще ничто не напоминало о том разе, когда мы приезжали сюда с Александром. Я ходила по всем тем местам, где мы бывали с ним, – и в пещеры контрабандистов, и в бухту Дикскарт, и к пруду Венеры. Я даже остановилась в той же самой гостинице. Я пыталась еще раз пережить все, что мы переживали здесь вместе, вспомнить счастливые мгновения нашей любви – до того, как я ему солгала, до того, как умерла Кристина, до того, как я предала Эдварда… Но все эти воспоминания заглушал его спокойный голос: «Почему ты не доверилась мне, Элизабет?»

Близился вечер. Над головой собирались серые тучи, моросил дождик, Я шла по тропинке к дому Джеспилье.

Я боялась идти сюда. Боялась потому, что именно с такими местами, где ничего нет, кроме скал и лугов, связаны самые дорогие для меня воспоминания. Дом все еще стоял на своем старом месте. Даже в его запущенности было какое-то своеобразное достоинство. Я вспомнила, как мы мечтали, что когда-нибудь он будет нашим. Отвернувшись, я медленно пересекла небольшой лужок и вдоль зарослей утесника направилась к краю скалы. От нахлынувших воспоминаний в горле стоял ком, я почти задыхалась. Ведь именно сюда он пришел за мной, когда я думала, что не выдержу боли, терзающей меня при мысли о предстоящей разлуке. Здесь, на этом острове, был зачат Джонатан, здесь я впервые сказала Александру, что у него есть дочь. И теперь, оглядываясь назад, я пробовала представить, как бы сложилась наша жизнь, если бы мы приехали на Сарк еще тогда, когда он пригласил меня в первый раз. Когда ему было всего семнадцать, а мне двадцать два. Может быть, тогда все повернулось бы по-другому. Или наша любовь постепенно перегорела бы сама собой? Может быть, именно длительные разлуки и постоянная тоска друг по другу связывали нас все эти годы и закаляли нашу любовь? Хотя нет, в наших отношениях всегда присутствовало что-то необычное, такое, что я не могу описать словами…

В скалах завывал ветер. Он продувал, одежду, покусывал лоб, нос и щеки. Внезапно я поняла, что совершенно правильно сделала, приехав сюда. Наконец после всех пережитых ужасов я заново переживала лучшие дни своей жизни, вспоминая, как он сжимал меня в объятиях, как обещал, что мы обязательно когда-нибудь вернемся на Сарк. Теперь этому обещанию уже не суждено сбыться, но я всегда буду помнить о том, как мы любили друг друга.

Я подняла лицо к небу, навстречу дождевым каплям. Они быстро смыли соленые слезы. Да, все кончено. Но я все равно всегда буду его любить, и этого у меня уже никто не сможет отнять.

Поплотнее запахнув плащ, я в последний раз окинула взглядом море и скалы. Потом поглядела вниз, на кромку прибоя, которая постепенно отвоевывала у берега все большее пространство. Так я стояла довольно долго, до тех пор, пока надвигающиеся сумерки не начали соединять воедино все тени – как осколки моего разбитого сердца. Меня вдруг захлестнула такая сильная волна горя, что я закрыла лицо руками.