Глава 14

Все вокруг смеялись. Повсюду вспыхивали яркие огоньки, раздавались детские крики, рев громкоговорителей и звуки сирен, возвещающих об окончании очередного аттракциона. Люди с золотыми рыбками и разноцветными воздушными шариками прогуливались, кутаясь в теплые шарфы от пронизывающего ледяного ветра. Засунув обрывок газеты обратно в карман, я терпеливо ждала, пока маленький мальчик достанет из моей корзинки особенно понравившийся ему билет. Пухлые щечки ребенка горели от возбуждения, но, к сожалению, его ждало разочарование. Без выигрыша. Увидев надпись, мальчишка чуть не заплакал, а его отец, окинув меня оценивающим взглядом, улыбнулся слишком хорошо знакомой мне улыбкой.

Я отвернулась. В тот момент мне хотелось только одного – хоть ненадолго уйти в себя, отгородиться от царящего вокруг веселья.

Мой дядя раздавал дротики для игры в дартс, но при этом старался ни на минуту не упускать меня из виду. Я прекрасно понимала, что он не доверяет мне и принял обратно только потому, что тем летом у них не хватало людей, а мне все равно было больше некуда податься. Это произошло пять лет назад. Прислонившись к стенке кабинки, я закрыла глаза. Господи, когда же наконец воспоминания о том времени перестанут причинять боль?

Кто-то окликнул меня по имени. Это была Эдвина, старая карга, муж которой управлял большим колесом. Каждый раз, глядя на него, я вспоминала своих родителей. Ведь раньше колесо принадлежало им – вплоть до того рокового дня, когда сильный ветер опрокинул его набок, убив их обоих. Не случись этого, я бы, наверное, никуда отсюда и не уезжала.

Когда в свое время я сообщила дяде, что собираюсь покинуть их, он даже не пытался скрыть своего облегчения. После смерти родителей за мной присматривала гадалка Вайолет Мэй, но тем не менее для дяди я была постоянным живым укором, напоминанием о том, что, не взяв меня к себе, он пренебрег своими родственными обязанностями.

– Ты все правильно решила. Тем более что мать позаботилась о том, чтобы дать тебе образование. Езжай.

На вокзале, когда дядя открыл дверь вагона лондонского поезда, я уже хотела сказать ему, что передумала, но, повернувшись, увидела лишь его спину – он спешил прочь.

Тогда мне было всего четырнадцать лет, а казалось, что это произошло только вчера…

Эдвина еще раз окликнула меня и показала на группку ребятишек, столпившихся, вокруг моей кабинки, чтобы купить билет. Стиснув зубы, я отвела взгляд. Эдвина всегда ненавидела мою мать, а после ее смерти перенесла свою злобу на меня. Когда спустя всего несколько часов после отъезда из Фокстона, после того как Александр навсегда ушел из моей жизни, я появилась на ярмарочной площади, эта старая ведьма набросилась на меня с воплями. Она знает, почему я здесь, она читала газеты! Я – проститутка, и таким, как я, здесь не место. Мой дядя вместе с остальными стоял рядом и молча наблюдал за этой сценой. В результате я взяла свой чемодан и направилась прочь, но меня остановила Вайолет Мэй. Она и слышать не хотела о том, чтобы я поехала к Дженис. Мой дом был здесь, на ярмарке, а Эдвина может болтать все, что угодно! И я осталась, потому что знала, что не смогу выдержать Дженис с ее постоянными попытками найти мне нового мужчину и новую работу. Я боялась всего, что могло бы хоть в какой-то мере привести к повторению истории, происшедшей в Фокстоне…

– Я выиграла! Мисс! Мисс! Я выиграла!

Посмотрев на бледное возбужденное личико сияющей от радости девчушки, я невольно улыбнулась… В конце концов прошло уже столько времени. Теперь это все позади. Взяв с полки одну из дешевеньких шариковых, ручек, я незаметно сунула ее в карман девочки, после чего протянула ей плюшевого мишку. Девчушка улыбнулась еще шире, а я прижала палец к губам, давая ей понять, что два приза – это наш с ней маленький секрет.

– Мамочка! Эдвард пришел!

К моей кабинке подбежала Шарлотта. Застенчиво улыбнувшись девочке с мишкой, она подождала, пока та уйдет.

– Приехал Эдвард, – повторила она, отбросив со лба густые черные локоны.

– В самом деле? – улыбнулась я, сажая ее на прилавок. – И конечно, он купил тебе сахарную вату.

Серые глаза округлились от удивления. Я рассмеялась и обняла дочь:

– Ты вымазалась ею с головы до пят.

– Ой, ты делаешь мне больно, – взвизгнула Шарлотта и, вырвавшись, снова спрыгнула на землю. – Пошли же, он ждет тебя, – сказала она и вприпрыжку устремилась через ярмарочную площадь.

Достав из кармана обрывок газеты, я еще раз пробежала глазами небольшую заметку. Год. Целый год он уже женат, а я даже не знала об этом!

Хватит заниматься самообманом. Все это время я ждала и продолжала любить его, но теперь пришла пора менять свою жизнь. Однажды, после смерти родителей, мне уже довелось испытать нечто подобное.

С Эдвардом Уолтерсом, магнатом в сфере торговли произведениями искусства, меня познакомила Вайолет Мэй. Они знали друг друга уже двадцать лет: именно тогда покойная жена Эдварда увлеклась гаданиями и зачастила на ярмарку. После ее смерти Вайолет стала навещать Эдварда, гадая время от времени уже ему самому.

Так продолжалось до тех пор, пока не родилась Шарлотта. Теперь, несмотря на очень большую занятость, Эдвард стал довольно часто наведываться на ярмарку, используя для этого любую возможность. Он был очарован Шарлоттой. Я знала, что он одинок – наверное, именно это нас и объединяло. Правда, в загородном поместье в Кенте вместе с ним жили еще его брат и сестра. Эдвард неоднократно уговаривал меня приехать туда с Шарлоттой, но я отказывалась. Его элегантные дорогие костюмы, безупречные спокойные манеры и умные голубые глаза лишний раз напоминали мне, что я не принадлежу к его миру и уже имела возможность убедиться в этом.

Но я охотно общалась с Эдвардом во время его визитов на ярмарку, а Шарлотта была просто в восторге. Я с интересом наблюдала, как этот солидный, импозантный человек охотно возится с моей дочерью. Он буквально излучал тепло и доброту. Я почти не говорила с ним об Александре, но Эдвард чувствовал, что я все еще люблю этого человека. Он даже предлагал отыскать его для меня, прекрасно понимая, что, в случае успешного завершения предприятия, ему придется попрощаться и со мной, и с Шарлоттой. Я отказалась. Наверное, мне было просто страшно. Ведь Александр уже не тот мальчик, которого я знала и любила. Он наверняка сильно изменился и, возможно, вообще забыл о моем существовании. Я не хотела находить его. Я хотела его разлюбить.

Время шло, и, по мере того как ко мне постепенно возвращалась моя прежняя уверенность в себе, я все больше привязывалась к Эдварду. Я с радостью замечала в толпе гуляющих его высокую, стремительно шагающую фигуру. Меня забавляло, когда он подкрадывался сзади к моей кабинке и заговорщицким шепотом просил продать ему билет. Только иногда на его лицо набегало облачко – если что-то вдруг напоминало ему о возрасте. Он все время повторял, что стар, слишком стар для меня. Разве я захочу иметь что-нибудь общее с человеком, которому уже за пятьдесят и он, того и гляди, начнет расползаться по всем швам?

– Тогда мне, наверное, придется слегка тебя под латать. – Эту фразу я сказала после нашей первой близости с ним.

И хотя я дала себе слово не пытаться проводить какие бы то ни было параллели, это оказалось совершенно невозможным. Но Эдвард был здесь, и Эдвард любил меня. Александр теперь должен навсегда остаться в прошлом, как прекрасный, но короткий сон, говорила я себе, но продолжала верить, что, если подожду еще немного, он обязательно меня найдет.

– Девочка, он не будет тебя искать, – сказала мне Вайолет Мэй в тот день, когда Эдвард сделал мне предложение. Я постаралась отказать как можно тактичнее, но в его глазах промелькнула такая боль, что мне стало стыдно. Я презирала себя за то, как поступаю с ним. Эдвард нежно вытер мои слезы и сказал, что все понимает, но я почувствовала себя еще гаже. После этого я побежала к Вайолет Мэй и попросила ее заглянуть в хрустальный шар.

Сидя в теплом полумраке фургона гадалки, я жадно заглядывала ей в глаза и по тому, как она упорно отводила взгляд, поняла, что Вайолет Мэй мне лжет.

– Ты должна сказать правду, – прошептала я. – Пожалуйста!

– Я же тебе уже сказала, девочка, что он не будет тебя искать.

– Послушай, Я знаю, что ты хочешь выдать меня за Эдварда! Но если есть хоть какой-то шанс, пусть самый незначительный, то… Пожалуйста, Вайолет Мэй, скажи мне правду.

Она снова посмотрела в свой шар и нетерпеливо оттолкнула его в сторону:

– Дай мне твою руку.

Вайолет долго изучала мою ладонь и когда наконец снова подняла глаза, я увидела в них слезы. Она снова отрицательно покачала головой.

– Вайолет Мэй! – теперь я почти кричала. – Скажи мне правду!

Старая гадалка улыбнулась, и ледяная рука, сжавшая мне сердце, разжалась.

– Ты видела его? Скажи, ты видела его в моем будущем?

– Да, девочка, я видела его, – кивнула Вайолет Мэй.

– Но значит ли это… – Мысли путались, и я с трудом подбирала слова. – Значит ли это, что мы снова встретимся? Когда? Вайолет Мэй, скажи, когда? Это будет скоро?

Гадалка грустно смотрела на меня:

– Ваша любовь осталась для меня загадкой. В ней есть что-то мистическое, недоступное моему пониманию. Но над ней тяготеет рок. Пройдет еще много времени, прежде чем вы встретитесь снова. И когда это произойдет… Элизабет, не делай этого! Это не принесет ничего, кроме боли. Я вижу смерть. И ненависть, страшную ненависть. И чужие страны…

Но я уже ничего не слышала. В тот момент для меня имело значение только одно: однажды, пусть даже очень нескоро, мы снова будем вместе…

Прислонившись к стенке кабинки, я вспоминала, как счастлива была в тот вечер, когда покидала фургон Вайолет Мэй, и с трудом удерживалась от рыданий. Ведь все это время я как дура верила, что он любит меня и будет любить всегда, как поклялся. И вот теперь он женат, а у меня остались только воспоминания.

– Нам надоело ждать.

Я подпрыгнула от неожиданности и услышала веселый смех Эдварда. Рядом с ним, напялив его шляпу, резвилась Шарлотта, уговаривая меня поиграть в новую игру. Глядя на них, я вдруг с особой отчетливостью осознала, что пришло время круто менять свою жизнь. Поставив корзинку с билетами, я выбралась из кабинки.

Ветер тотчас же растрепал мои волосы, и Эдвард нежно пригладил их, пристально вглядываясь в мое лицо.

– Почему у меня такое ощущение, что ты что-то хочешь мне сказать? – спросил он.

– Наверное потому, что я действительно хочу тебе кое-что сказать, – прошептала я. – Эдвард, давай поженимся. Если, конечно, ты не передумал.

И лишь увидев, как задрожали его губы, я вдруг поняла, что давным-давно люблю этого человека.

 

Глава 15

Надев кольцо на безымянный палец, я повернулась к свету и невольно зажмурилась – настолько ярко заискрились хрусталь люстры и бриллиант кольца. Эдвард стоял рядом, ожидая моей реакции.

Обняв его, я рассмеялась:

– Дорогой, оно просто прекрасно! – Я вытянула руку и еще раз посмотрела на бриллиант, – Даже не знаю, что сказать.

– Раз не знаешь – не говори. Главное, что оно тебе понравилось.

Понравилось? Да я все еще никак не могла до конца постичь происходящего со мной. Ведь всего каких-нибудь два года назад я была девушкой с ярмарки. Конечно, мне приходилось читать о богатых людях и сталкиваться с ними, но у меня всегда было ощущение, что они принадлежат к какому-то совершенно иному миру. А теперь я сама жила в этом мире, мире Эдварда, и он делал все для того, чтобы я поскорее освоилась в нем. Нередко у меня возникало ощущение, что я лишь непрошеная гостья, живу как бы взаймы и в любую минуту все вокруг может рассыпаться, словно карточный домик. Правда, Вайолет Мэй решительно пресекала разговоры на эту тему… Но я все равно любила время от времени навещать ее: это помогало мне хотя бы изредка спуститься с небес на землю. Ярмарку я покинула без особого сожаления, к большой радости собственного дяди. Со всеми, кроме Вайолет, у меня там были более чем прохладные отношения. Дэвид хлопнул в ладоши:

– Шампанского!

В ту же секунду распахнулись двери в Западный зал, и Кристина, задрапированная в какое-то кричаще-яркое одеяние, с диадемой на голове, вкатила столик с двумя бутылками «Дом Периньона» и четырьмя бокалами.

Эдвард закатил глаза, что, впрочем, совершенно не обескуражило его сестру. Показав брату язык, она послала ему воздушный поцелуй.

– Ну же, Дэвид, – сказала Кристина, протягивая бутылку шампанского. – Чего ты ждешь?

Эдвард обнял меня за плечи и подождал, пока все возьмут по бокалу.

– Конечно, не каждому доводится обручаться через два года после свадьбы, но мне показалось, что это будет подходящий подарок Элизабет к нашей годовщине. – Он улыбнулся и нежно сжал мою руку.

Заглянув ему в глаза, я поняла: в этот момент для него не существовало ничего и никого, кроме меня, Дэвид и Кристина остались где-то в другом измерении.

– За тебя, – прошептал Эдвард.

– За Элизабет, – эхом отозвались Кристина и Дэвид, разрушив тем самым волшебство момента.

Выпив за меня и подняв еще один тост за Эдварда, мы сели. Я хотела быть как можно ближе к Эдварду, а потому устроилась на полу у его ног. Он всегда сидел в одном и том же кресле, слева от камина. Дэвид обычно сидел справа. Я провела уже немало вечеров рядом с креслом мужа, слушая, как они с братом обсуждают очередную поездку в Париж или Рим, предстоящий аукцион или заказ одного из их клиентов-коллекционеров. Подтянув колени к груди и улыбаясь собственным мыслям, я чувствовала себя на удивление уютно и спокойно. Я была почти счастлива.

Последнее время я избегала заниматься самоанализом, но это ощущение мелькнуло прежде, чем мне удалось его осмыслить. Я поймала себя на том, что оно отнюдь не было спонтанным, а с трудом прокладывало себе дорогу, преодолевая множество препятствий в борьбе за свое право на существование. Осознав это, я в очередной раз испытала чувство вины перед Эдвардом и, прислонившись головой к коленям мужа, взяла его за руку. Кристина и Дэвид негромко спорили о чем-то.

– Да успокойся же ты, – говорила Кристина, похлопывая брата по плечу.

– Твоя проблема, – отпарировал он, – в том, что ты постоянно напрашиваешься на неприятности.

Речь шла о сегодняшнем утреннем скандале в местном магазинчике. И так как Эдвард был в Лондоне, Дэвиду пришлось самому отправляться в деревню и успокаивать мистера Рассела. Братьям постоянно приходилось вытаскивать Кристину из всяких неприятных историй, в которых она регулярно оказывалась замешана. Их родители умерли, когда Кристина была еще совсем маленькой, и Эдвард с Дэвидом фактически вырастили ее. А потому и отношение их к сестре было скорее родительским, чем братским. Она отвечала искренней любовью им обоим, но все мы знали, что особенно сильно Кристина привязана к Эдварду.

– Кто-нибудь еще хочет шампанского? – спросила она, чтобы сменить тему.

Я протянула свой бокал и поинтересовалась, когда приезжает Руперт. Руперт был очередным номером в длинной череде Кристининых ухажеров.

– Я решила не приглашать его. Мне показалось, будет лучше, если мы отметим это событие в кругу семьи. – Кристина сделала такое выразительное ударение на последнем слове, что я невольно посмотрела на Эдварда и Дэвида. Но, казалось, никто, кроме меня, этого не заметил.

– Наверное, ты правильно сделала, – согласился Эдвард, но точас же быстро добавил: – Хотя я, конечно, не имею ничего против Руперта.

Кристина весело рассмеялась и поцеловала брата в макушку:

– Ты вообще не имеешь ничего против кого бы то ни было!

– Когда вы завтра выезжаете? – повернулся ко мне Дэвид.

Я посмотрела на Кристину:

– Мы, кажется, собирались где-то около половины десятого, да?

– Да, примерно так.

Кристина снова села в кресло, и я заметила, что ее взгляд прикован к моим ногам.

– Элизабет, мы все знаем, что у тебя очень красивые ноги, но, пожалуйста, перестань их все время демонстрировать. Не заставляй меня завидовать черной завистью.

– Кристина, – улыбнулся Дэвид, – у тебя тоже замечательные ноги. Чего, к сожалению, нельзя сказать о твоих водительских способностях. Ты уверена, что вам завтра точно хватит времени?

– Мои ноги толстые, так же как и я сама, – настаивала на своем Кристина, и этот очередной приступ самобичевания заставил Дэвида мученически закатить глаза.

Послушать Кристину, так и волосы у нее мышиного цвета, и лицо слишком круглое. Хотя на самом деле она была довольно-таки красива, а благодаря короткой стрижке и круглым голубым глазам выглядела гораздо моложе своих тридцати лет. Хотя к такого рода комплиментам она была совершенно равнодушна. Единственное, что ее по-настоящему волновало, – это веснушки. Она могла часами отмачивать лицо в лимонном соке, надеясь от них избавиться. А если кто-нибудь осмеливался сказать ей, что недостаток роста вполне компенсируется избытком индивидуальности, этот человек скоро горько жалел о своих словах. Особенно доставалось Дэвиду, потому что брат и сестра были между собой очень похожи.

– А знаете что? – неожиданно заговорил. Эдвард. – Наверное, я все же смогу завтра поехать с вами на аукцион.

– Только не это! – взмолилась Кристина, – Ты же обещал, что мы поедем туда вдвоем. Тем более что Элизабет должна научиться обходиться на. аукционах без тебя. А каким образом она сможет это сделать, если ты постоянно рядом? – Она перевела взгляд на меня. – Хотя я лично считаю, что с твоей стороны это ужасная глупость. Зачем тебе влезать во все эти дела, если ты можешь спокойно сидеть дома и жить в свое удовольствие? Кроме того, – снова обратилась она к брату, – я же буду рядом и всегда смогу проследить, чтобы Элизабет не совершила ошибки. Хотя убеждена, что она прекрасно справилась бы и без меня.

– Ну в таком случае, Элизабет, напоминаю тебе еще раз: если ты не захочешь торговаться сама во время аукциона, надо просто заранее дать заявку аукционисту, а он уже сделает все остальное.

Я невольно улыбнулась тому, как Эдвард старался по мере возможности защитить меня и избавить от всяких проблем. Но Кристине была чужда подобная сентиментальность, и она лишь презрительно фыркнула.

– Кристина, мы все знаем, что тебе это не понадобится, – вмешался Дэвид. – Но ведь у тебя гораздо больше опыта в подобных вещах, чем у Элизабет.

Мы еще некоторое время обсуждали предстоящий аукцион в Сассексе. Эдвард собирался приобрести на нем какой-то диван в неоклассическом стиле.

Я уже понемногу начала осваиваться в этом, прежде незнакомом мне мире, но, чтобы освоиться в нем окончательно, необходимо было время. Много времени. Поначалу я понятия не имела, насколько велико состояние Эдварда, и была просто ошеломлена его щедростью по отношению ко мне. Мои платяные шкафы буквально ломились от туалетов, созданных лучшими кутюрье мира. Очень часто их приходилось упаковывать в чемоданы, чтобы отправиться в очередное экзотическое место, где Эдвард занимался делами, а я осматривала достопримечательности. Будучи же в Англии, мы не пропускали ни одного значительного светского торжества – а таких было немало, – посещали вест-эндские рестораны и принимали у себя в лондонском доме наиболее значительных клиентов – бизнесменов, кинозвезд и прочих знаменитостей. Минимум дважды в месяц мы посещали различные благотворительные балы. Некоторые из них проходили в Лондоне, но большая часть – в Нью-Йорке, Далласе или Гонконге. На всех этих приемах Эдвард старался ни на шаг не отходить от меня. По моей просьбе он советовал мне, как одеваться, говорить, есть. Он буквально боготворил меня и был счастлив лишь тогда, когда я была рядом. И при всем при этом он постоянно мучился мыслью: как я могла полюбить его, «такого дряхлого старика»? Моя молодость заставляла его все время сомневаться в надежности и долговечности наших отношений. И за эти сомнения я любила его еще больше.

Некоторое время у меня ушло на то, чтобы привыкнуть к эксцентричному и напыщенному поведению определенной части представителей мира искусства. Постепенно, благодаря моему упорству и терпению Эдварда, я стала гораздо лучше разбираться. во всех его делах и уже не чувствовала себя не в своей тарелке. А ведь «Уолтерс и сыновья» была одной из крупнейших фирм Англии по торговле произведениями искусства. Но я по-прежнему не любила принимать гостей в нашем кентском доме. Потому что это было не только родовое поместье, но и своего рода убежище, с помощью которого Дэвид пытался отгородиться от окружающего мира. После автокатастрофы, убившей первую жену Эдварда и изуродовавшей лицо Дэвида, он оставил свою должность профессора одного из университетов и вел совершенно уединенный образ жизни.

Выйдя замуж за Эдварда, я вскоре взяла на себя управление поместьем, что очень обрадовало Кристину, которая получила возможность полностью посвятить себя делам семейной фирмы и войти в совет директоров. Она, так же как и Дэвид, была совершенно помешана на антикварной мебели и картинах старых мастеров. Я не хочу сказать, что Эдвард был к этому равнодушен, но его уже очень давно гораздо больше интересовало совсем другое – загадочные произведения искусства Древнего Египта. На втором этаже Вестмура – так называлось кентское поместье – была даже специальная комната, заполненная рельефными изображениями на известняке, фаянсовыми сосудами, серыми ликами, вырубленными из гранита, статуями из мрамора и ШпиД'йб'гб' слййца. Мы называли ее Египетской Комнатой.

Я знала, что Эдвард немного стесняется своей одержимости всем древнеегипетским, и часто по-доброму поддразнивала его. Каждый раз, выходя из Египетской комнаты, он был похож на ребенка, которого застали врасплох за запретной игрой. Этим он бесконечно трогал меня, напоминая фокстонских мальчишек. Самой же большой его страстью было все связанное с сокровищами гробницы Тутанхамона. На эту тему он мог говорить часами.

Очень часто я задумывалась о том, как отнесся бы Александр к моей новой жизни и вспоминает ли он обо мне вообще. Я понимала, что так часто думать о нем после все этих лет – самое настоящее безумие. Но я ничего не могла с собой поделать, ведь рядом постоянно была Шарлотта, которая с каждым днем все больше походила на отца. И я не могла себе представить, что произойдет, если Александр вдруг снова появится в моей жизни.

– Элизабет! Элизабет! – Голос Кристины вернул меня к реальности.

– Извините, – рассмеялась я. – Я, кажется, немного задумалась.

– Это мы успели заметить. Если бы еще знать о чем!

Часто, когда Кристина обращалась ко мне, в ее тоне, помимо насмешливости, проскальзывали резкие, обличительные нотки. Вот и сейчас я почувствовала, как Эдвард успокаивающе провел рукой по моим волосам, словно пытаясь загладить излишнюю суровость своей сестры.

В этот момент распахнулись двери, и в комнату чопорно вступил Джеффри – дворецкий, шофер и временный шеф-повар в одном лице.

– Мадам и месье! – провозгласил он. – Обед сервирован в зале барокко.

Мы весело рассмеялись, и вслед за нами, мгновенно сдувшись, рассмеялся Джеффри.

– Нет, это совершенно невозможно, – пожаловался он. – Никто не воспринимает меня всерьез. Кстати, миссис Уолтерс, мне очень нравится ваш булыжник.

Я поблагодарила его и протянула руку, чтобы он мог получше рассмотреть кольцо. И пока Джеффри, к большому удовольствию Эдварда, выражал свой восторг, я вспоминала о колечке, в сотни раз более дешевом, чем это. О том колечке, которое мне подарил Александр и которое теперь лежало в маленькой шкатулке наверху. Мною овладел острый приступ ностальгии. Ну почему именно сегодня я должна была снова вспомнить об Александре?

За обедом я заметила, что Кристина необычайно оживленна. Но на мой вопрос о причине этого она ответила, что у нее просто хорошее настроение. Дэвид же и Эдвард давно привыкли к неожиданным перепадам настроения сестры и не обращали на них внимания. Слушая, как она говорила о мебели, которую сегодня отправила на реставрацию, потом вдруг резко перескакивала на предстоящее на следующей неделе заседание совета директоров, я старалась подавить легкие уколы зависти. Хотя, если задуматься, это было достаточно забавно. Она завидовала моей внешности, а я – авторитету, который Кристина успела завоевать среди знатоков антиквариата. Она могла долго и профессионально рассуждать на эту тему, в то время как мне приходилось ограничиваться обычной светской болтовней, как и большинству других жен торговцев произведениями искусства. Хотя какое я имела право быть чем-то недовольной? Да я должна всю жизнь благодарить Эдварда за все, что он для меня делал и делает! И тем не менее я продолжала немного завидовать Кристине. Не только ее образованности, но и тому, что она от рождения была наделена правом быть самой собой. Ей не приходилось скрывать свои истинные мысли и чувства….

Заметив, что Кристина улыбается мне, я улыбнулась ей в ответ. Она явно недооценивала свою внешность. Сестра Эдварда была очень интересной женщиной. Как-то раз я спросила ее, почему она не выходит замуж. Ответом мне был удивленный возглас:

– Что? И бросить все это? С какой стати? Тем более сейчас у меня еще появилась ты. И маленькая Шарлотта. Чего же мне еще желать?

Это-то мне и предстояло узнать.

Шарлотта потупилась и мрачно уставилась в пол. Ее маленькие ручки были стиснуты за спиной: она мужественно пыталась смириться с несправедливой судьбой.

– Я все понимаю, мамочка, – говорила она, продолжая рассматривать узор на ковре и переминаться с ноги на ногу. – И какую же работу я должна выполнить, пока вы будете веселиться на балу?

Мне пришлось отвернуться, чтобы Шарлотта не нидела моей улыбки. С тех пор как Дэвид сводил ее на «Золушку», каждому в нашем доме была отведена определенная роль, которую он вольно или невольно играл. Кому-то это удавалось лучше, кому-то – хуже. Сама Шарлотта, естественно, была Золушкой. Я – злой мачехой, Кристина и Джеффри – злыми сестрами. Подозреваю, что Канарейке – няне, прозванной так за ее ярко-желтую форму, – была отведена роль доброй феи, которая в любой момент могла появиться и отнести ее к Принцу.

Итак, Шарлотта ждала ответа на свой вопрос. Я повернулась и посмотрела на нее с напускным высокомерием:

– Ты хочешь сказать, что еще не почистила каминные решетки, ленивая девчонка? Да о чем ты думаешь? А ну-ка, марш на кухню!

– Хорошо, мама, – покорно пробормотала она и, опустив голову, бочком протиснулась в двери.

– Шарлотта! – окликнула я ее.

Грустное личико тотчас же снова появилось в двери.

– Ты меня звала, мама? Неужели я что-то не так сделала? Не надо только меня бить. Пожалуйста.

Это было уж слишком, и я расхохоталась:

– Ладно, иди сюда. Поцелуй меня перед отъездом.

– Ну, мамочка, ты снова все испортила! – Шарлотта собиралась было надуться, но потом все же улыбнулась и повисла у меня на. шее. – Ну можно я тоже поеду?

– Только не сегодня, дорогая. Я должна кое-что сделать для Эдварда и подумала, что тебе бы тоже неплохо что-нибудь для него сделать. Разве ты не собиралась сшить подушечку, чтобы он мог поставить на нее твой хрустальный башмачок?

Лицо Шарлотты сразу расплылось в улыбке. Крепко прижавшись ко мне, она прошептала:

– Если честно, то ее делает Канарейка. Только ты, пожалуйста, никому не говори.

– Конечно, не скажу, – успокоила я ее. – А теперь как насчет поцелуя?

Поцелуй был мокрым и очень долгим. Пару дней назад она зашла в тот момент, когда мы с Эдвардом целовались. Правда, она и раньше заставала нас за этим занятием, но на этот раз заинтересовалась, почему мы это делаем так долго. И теперь поставила своей целью освоить искусство затяжного поцелуя. Она практиковалась на всех домочадцах, при каждом удобном случае. Единственным исключением был Эдвард. Ведь ему, как сказочному Принцу, предназначался уже окончательный, доведенный до совершенства вариант.

– Эй, а как насчет того, чтобы поцеловать меня? – окликнул ее Дэвид.

Шарлотта тотчас же выскользнула из моих объятий и побежала к Дэвиду. Даже не подумав затормозить, она с разбегу бросилась ему на шею, в результате чего оба повалились на ковер.

– Ну что ж, не буду вам мешать, – рассмеялась я, оставляя их вдвоем.

Я застала Кристину, когда она давала последние распоряжения Джеффри, напоминая все, что он должен был сделать до того, как поехать в Сассекс за диваном. Я волновалась и нервничала: Эдвард был, судя по всему, совершенно уверен, что я сумею приобрести для него этот диван. А ведь мне пришлось приложить немало усилий, прежде чем он согласился отпустить меня на аукцион. Я хотела доказать и ему, и себе, и всем окружающим, что могу быть не только женой.

– Но, дорогая, – возразил Эдвард, когда я первый раз намекнула ему, что хотела бы принимать более активное участие в его делах, – ты, наоборот, правишься мне в качестве «просто жены». Я хочу, чтобы вы с Шарлоттой были счастливы и не беспокоились ни о чем. Ведь ты же счастлива, разве нет?

– Конечно, счастлива, – ответила я. – Но разве плохо, если нас будут объединять еще и общие деловые интересы?

В результате мне все-таки удалось убедить его в своей правоте. Ему даже начала нравиться эта идея.

– Кто знает, возможно, ты скоро сможешь даже войти в совет директоров. Это было бы просто замечательно!

Так что от исхода сегодняшнего аукциона зависело очень многое. Именно поэтому я придавала ему такое большое значение.

– Ты готова? – спросила Кристина, забираясь в свой «фольксваген».

– Кажется, да.

– О Господи, Элизабет, ты сейчас напоминаешь овцу, которую ведут на заклание! В конце концов это всего лишь аукцион.

В половине двенадцатого мы подъехали к Роув-Хауз, где должен был проходить аукцион, и остановились у центрального входа. Хотя «остановились» – это не совсем точно, так как Кристина имела весьма приблизительное представление об автовождении. То, что мы добрались сюда целыми и невредимыми, само по себе было настоящим чудом, поэтому такая мелочь, как опоздание к началу аукциона, уже не могла меня огорчить.

Внутри дом мне показался очень мрачным, даже зловещим, но я твердо решила не дать себя обескуражить никому и ничему. Регистрация проходила в библиотеке, поэтому я сразу направилась туда, в то время как Кристина пошла в сторону конюшен: она заметила там кого-то из знакомых. Меня это не особенно обеспокоило, потому что до лота 137 оставалось еще много времени и я могла посидеть и понаблюдать, как другие дилеры покупают разную мебель времен королевы Анны и Регентства. Среди лотов было также несколько картин, и одна из них ушла за фантастическую сумму в сто восемьдесят пять тысяч фунтов. Я уже начинала жалеть о том, что Эдвард установил верхний предел суммы, за которую он хотел купить диван. Если бы у меня были полностью развязаны руки, торговаться стало бы значительно интереснее. Стремление добиться своего любой ценой пробуждало определенный азарт. Но в конце концов в будущем мне еще не раз предоставится такая возможность, а пока главное было – показать Эдварду, что на меня можно положиться в том, что касается точного следования его указаниям. Я знала, насколько важен для Эдварда американский коллекционер – потенциальный покупатель дивана, а потому молча взмолилась, чтобы никто не перебил мою цену. Заглянув в каталог, я в сотый раз посмотрела на аккуратные цифры рядом с лотом 137 – пятнадцать тысяч фунтов. Правда, меня несколько успокоила фотография дивана. Наверняка никто не станет платить пятнадцать тысяч за такое уродство. Может быть, мне удастся купить его даже за меньшую сумму.

Казалось, прошло совсем немного времени, прежде чем лот 135 пошел с молотка, и я оглянулась по сторонам в поисках Кристины. Лотом 136 были минтонский фарфор и бронзовая лампа, но я не слышала почти ничего из происходящего вокруг, пока на пороге, к моему великому облегчению, не появилась сестра Эдварда.

– Готова? – спросила она, усаживаясь рядом.

– Конечно, – ответила я, пытаясь унять спазмы в желудке, которые недвусмысленно свидетельствовали о том, что я только что солгала.

– Итак, – заговорил аукционист, – я предлагаю вам лот 137. Кто первый назначит цену? Десять тысяч фунтов. Стартовая цена – десять тысяч фунтов. Десять тысяч пятьсот. Да, сэр? Одиннадцать тысяч? Одиннадцать тысяч фунтов.

И вдруг за считанные секунды меня охватил панический страх. Наверное, Кристина почувствовала это. Вместо того чтобы повернуться ко мне, она посмотрела на аукциониста и кивнула.

– Одиннадцать тысяч пятьсот, – продолжал он. – Двенадцать тысяч. Двенадцать тысяч пятьсот. – До последней секунды я действовала почти механически и даже не осознавала, что последняя цена была предложена мной.

– Двенадцать тысяч пятьсот, мадам. Двенадцать тысяч пятьсот. Тринадцать тысяч.

Я кивнула.

– Тринадцать тысяч пятьсот.

Я почувствовала рядом с собой какое-то движение, но была слишком напряжена, чтобы обернуться.

– Да, мадам?

– Четырнадцать тысяч.

Сидящая рядом со мной женщина, которая только что вступила в торги, спокойно положила ногу на ногу. Я подняла свою карточку.

– Четырнадцать тысяч пятьсот. Пятнадцать тысяч.

Внезапно мне пришло в голову, что эта женщина, видела мой каталог и поняла до каких пределов я намерена торговаться.

– Пятнадцать тысяч пятьсот.

Я не шевелилась, а женщина рядом со мной вряд ли стала бы перебивать собственную же цену. Значит, в торги вступил еще кто-то. Склонив голову набок, я попыталась рассмотреть, кто же это.

– Шестнадцать тысяч.

У меня перехватило дыхание. Неужели аукционист решил, что я предложила эту цену?

– Шестнадцать тысяч пятьсот, – снова вступила в торги моя соседка.

В эту минуту я ее просто ненавидела. Ну почему мне всегда так не везет?

– Семнадцать тысяч.

Мне показалось, что все это происходит не наяву, а в каком-то ночном кошмаре. Люди вокруг продолжали торговаться, а я проиграла, не успев вступить в торги. Разве они не знают, что моему мужу очень нужен этот проклятый диван? Разве они не понимают, что я не могу его подвести? Почему же они не прекращают набавлять цену?

– Восемнадцать тысяч.

Моя рука непроизвольно взметнулась вверх.

– Восемнадцать тысяч пятьсот.

Кристина бросила на меня ободряющий взгляд, и я поняла, что на моем месте она тоже не сдалась бы гак легко.

– Девятнадцать тысяч. Девятнадцать тысяч пятьсот.

Я старалась не смотреть в каталог, чтобы не видеть цифры, выведенной аккуратным почерком моего мужа., Что бы сделал Эдвард на моем месте? Он бы обязательно продолжал участвовать в торгах. В этом я была абсолютно уверена. Моя соседка тяжело осела в кресле. Теперь ее не на шутку заинтересовали конкуренты. Причем даже не столько я, сколько некто третий, сидевший где-то впереди.

– Двадцать тысяч фунтов.

Господи, кто-нибудь, остановите же наконец этот аукцион! Я больше не могу поднимать цену.

– Двадцать одна тысяча фунтов. Двадцать две тысячи фунтов.

Публика заерзала в креслах, чтобы все-таки увидеть того, кто решился торговаться с мужчиной, сидящим впереди.

– Двадцать шесть тысяч фунтов.

К черту всех! Я должна завладеть этим диваном во что бы то ни стало! Во что бы он ни обошелся, я обязана доставить его в Вестмур.

– Двадцать семь. Двадцать восемь. Двадцать де вять. Тридцать тысяч фунтов.

Эта цифра мгновенно отрезвила меня. Тридцать тысяч фунтов! Ровно вдвое больше той предельной цены, которую назначил Эдвард. Судя по всему, человек в одном из передних рядов тоже был настроен весьма решительно. Он никому не собирался уступать этот диван. Он твердо решил его заполучить.

– Тридцать одна. Тридцать две. Тридцать три. Кто больше? Вы будете продолжать, мадам? – Последний вопрос аукциониста был адресован мне.

Весь зал затаил дыхание: все ждали моего ответа. Взглянув на Кристину, я заметила нездоровый блеск в ее глазах и выступившую на лбу испарину. Неужели я совершила ошибку? Нет, этого не может быть. Несмотря на то что она обещала не вмешиваться в торги и лишь оказывать мне моральную поддержку, я знала, что в случае чего она обязательно бы вмешалась. И все-таки, может быть, я зашла слишком далеко? Может быть, я сошла с ума? Ведь цена уже была вдвое больше назначенной Эдвардом! Нет, дальше продолжать я просто не имею права. К горлу подступила легкая тошнота, и я безвольно откинулась на спинку кресла.

– Продан за тридцать три тысячи фунтов, – ска зал аукционист и в последний раз опустил молоток.

– Черт побери! – вполголоса выругалась Кристина.

– Господи, неужели ты считаешь, что я должна была продолжать?

– Да нет. – Кристина раздраженно отмахнулась от моего вопроса. – Нет. Просто аукционист не назвал имя покупателя. – Она безуспешно попыталась рассмотреть загадочного мужчину в переднем ряду и продолжала недоумевать. – Кто же это такой?

Я видела лишь его затылок. И вообще чувствовала себя настолько отвратительно, что мечтала только об одном – убраться отсюда и как можно скорее. С трудом проложив себе путь к двери, я у самого порога все-таки споткнулась, и швейцару пришлось поддержать меня, чтобы я не упала.

Через несколько секунд за мной последовала Кристина.

– Отвези меня домой, – с трудом выговорила я. – Пожалуйста!

Сильная рука Кристины легла мне на плечи.

– Пошли. Не стоит принимать все так близко к сердцу. Надо уметь проигрывать. Тем более что сегодня у меня бы нервы сдали гораздо раньше, чем у тебя. Вот увидишь, как будет гордиться тобой Эдвард, когда я ему расскажу…

– Нет! – взмолилась я. – Кристина, умоляю тебя, ты ничего не должна ему говорить! Ведь он так четко определил цену в пятнадцать тысяч. Теперь он никогда больше не сможет довериться мне.

– Перестань драматизировать! Вот увидишь, как он будет смеяться, когда узнает обо всем.

Я продолжала умолять ее ничего не говорить Эдварду. Я сжимала ее руки в своих и старалась быть как можно убедительнее. Но Кристина просто не могла или не хотела понять меня.

– Честное слово, Элизабет, – говорила она, когда мы ехали обратно в Вестмур, – я не понимаю, почему ты так переполошилась. Ты же прекрасно знаешь, что Эдвард простит тебе все, что угодно.

Как я могла ей объяснить, что это-то и является основной причиной, по которой я не хочу, чтобы он все узнал. Мне не нужно было прощение. Хотя бы раз я хотела увидеть, как он рассердится. Пусть нагрубит мне, обвинит в том, что мое упрямство едва не стоило ему восемнадцати тысяч фунтов! Я хотела умолять его о прощении, страдать от его молчаливого неодобрения, я хотела быть наказанной. Лишь. бы это смогло пробудить в нас обоих начинающие мирно дремать страсти! Но я понимала: моей мечте не суждено сбыться. Я уже представляла его спокойное, бесстрастное лицо, отмеченное лишь печатью огорчения от того, что по его вине мне пришлось так переволноваться. Я уже чувствовала его руки, обнимающие меня. Душащие меня. Лишающие последних глотков воздуха.

Кристина высадила меня в Вестмуре и поехала на встречу с Рупертом. Эдвард еще не вернулся из Лондона, Шарлотта играла с подружкой, а Дэвид пошел в деревню. Тихий дом пропах мастикой и воском. Серебряная утварь сверкала в лучах солнца, проникающих через окна. А я никак не могла найти себе никакого занятия. Сначала я собиралась немного покататься верхом, но быстро передумала: эта идея почему-то не вдохновила меня. На журнальном столике лежали последние номера «Вог» и «Харперс». Может быть, стоит поискать в них какие-то новые рецепты – на следующей неделе нам придется давать три приема в нашем лондонском доме. Но кому и зачем нужны эти рецепты? Всю прошлую неделю я была полностью поглощена предстоящим аукционом. Теперь же он остался позади, и короткие минуты азарта и возбуждения лишь еще больше растравили мне душу.

Без сил опустившись на диван в гостиной, я окинула безразличным взглядом украшающие комнату картины и фарфор. Наверное, я даже слегка задремала, потому что, когда Эдвард, нежно коснувшись моей щеки, разбудил меня, было уже начало шестого.

– Мои поздравления, любимая, – прошептал он, – и спасибо тебе.

Я сморгнула, пытаясь согнать остатки сна.

– Спасибо?!. За что?..

– За диван, конечно. Ты все сделала просто замечательно, – улыбнулся Эдвард, – Но…

– Эдвард! – послышался голос Кристины. – Вот ты где! Элизабет!

Повернувшись к ней, я увидела, что она не в состоянии скрыть своего изумления.

– Что произошло? Почему он здесь?!.

– Думаю, потому что его привез Джеффри, – невозмутимо ответил Эдвард.

Теперь мы обе озадаченно смотрели на него.

– Джеффри? – повторила я, не веря своим ушам.

– Да. А почему, собственно, это вас так удивляет? Позднее его перевезут на склад. А пока он стоит в библиотеке.

– Диван? Но каким образом он мог там оказаться? – Я по-прежнему ничего не могла понять.

Эдвард рассмеялся:

– Дорогие мои, да что это с вами сегодня? Разве вы не ездили на аукцион, чтобы купить диван?

– Насколько я помню, действительно ездили, – первой пришла в себя Кристина.

– В таком случае, может быть, пойдем и посмотрим на него?

Мое сердце продолжало бешено колотиться. Что здесь происходит? Ведь диван купил мужчина, сидевший в первых рядах. Но тогда каким же образом он вдруг оказался здесь? И, черт побери, сколько же нам пришлось за него заплатить?

Эти вопросы требовали немедленного ответа. Я взглянула на Кристину, но та была точно в такой же растерянности, как и я.

– Ну? – поддразнил нас Эдвард. – Вы ничего не хотите у меня спросить?

– М-м, думаю, что нам лучше сперва заглянуть в конверт, – сказала Кристина.

Когда она прочитала общую сумму, мои наихудшие опасения подтвердились.

– Тридцать три тысячи? – эхом отозвался Эдвард и повернулся ко мне. – Но мне казалось, что…

– Может быть, нам всем лучше присесть, – решительно перебила его Кристина. – Понятия не имею, как это произошло, но уверена, что все вместе мы все-таки сможем докопаться до истины.

Эдвард терпеливо выслушал объяснения Кристины и, когда она наконец закончила, весело рассмеялся:

– Бедняжка! – Его рука слегка погладила меня по голове. – И все из-за меня. Подумать только, я и не ожидал, что на таком солидном аукционе могут быть какие-то накладки. Надо позвонить им и узнать, кто же все-таки является законным владельцем.

С этими словами он легонько поцеловал меня в макушку и вышел.

Несколько минут спустя, вернувшись вместе с Дэвидом, он уже не улыбался.

– Не могу понять, что произошло! Аукционисты тоже ничего не понимают. Но диван наш, – Эдвард сделал паузу и взял протянутый ему Дэвидом бокал. – За тридцать три тысячи фунтов.

Это было выше моих сил. Закрыв глаза, я невольно застонала.

– Извини меня, любимый! Но что я могу сказать? Я не знаю…

Эдвард подошел и нежно обнял меня:

– Ш-ш-ш. Ты здесь ни при чем. Насколько я понимаю, кто-то просто связался с организаторами аукциона и попросил их действовать от моего имени. А ты что думаешь по этому поводу? – Последний вопрос был адресован уже Кристине. – Ты не догадываешься, кто бы это мог быть?

– Нет. – Кристина казалась не менее озадаченной, чем ее брат. – Но я могу связаться с их офисом и узнать.

– Боюсь, все уже разошлись по домам. Попробуем сделать это утром. – Руки Эдварда еще крепче сжали мои плечи. – Не казни себя, дорогая. Это просто какое-то дурацкое недоразумение.

Но в его голосе не чувствовалось особой убежденности. Резким движением я высвободилась из его объятий.

– Эдвард, как ты можешь так спокойно это воспринимать? Ладно, допустим, даже удастся вернуть часть денег, но все равно эта история обойдется тебе как минимум в восемнадцать тысяч фунтов. И виновата в этом только я. Слышишь, я. Это я все испортила!

– Элизабет, успокойся.

Я посмотрела на мужа, и мне вдруг почему-то очень захотелось дать ему пощечину. Именно в этот момент меня пронзило странное ощущение. Я была почти рада тому, что произошло. Результат аукциона вывел его из себя! Нет, конечно, он не рассердился. Вряд ли вообще на свете существовало нечто, способное разозлить его. Но я видела: случившееся задело его за живое, и значит обязательно полетят чьи-то головы. Конечно, не моя. Однако я со всей отчетливостью понимала, что кем бы ни был человек, взвинтивший цену на диван, он завтра же будет уволен. И мне бы хотелось присутствовать при этом! Мне хотелось хоть раз увидеть, как Эдвард на кого-то сердится. Эти мысли совершенно выбили меня из колеи.

– Извини, я хочу подняться к себе, – сказала я.

– Я пойду с тобой.

– Нет, Эдвард! Нет! Разве ты не понимаешь? Это же моя вина! Если бы я, как ты просил, остановилась на пятнадцати тысячах, ничего подобного не произошло бы. Так позволь мне, пожалуйста, в полной мере ощутить свою вину. – С этими словами я буквально выбежала из комнаты, чувствуя себя так гадко, как не чувствовала никогда в жизни.

Часом позже в дверь спальни постучали, и вошел Эдвард. Одного взгляда на его лицо было достаточно, чтобы я бросилась в его объятия. Он простил мне мою истерическую вспышку. Он был, как всегда, спокоен и тихим, ровным голосом объяснял мне, что именно этого всегда и боялся. Что, если я начну заниматься его делами, у нас неизбежно возникнут ссоры. Как жена я для него гораздо ценнее, чем любая антикварная мебель или картины старых мастеров. Разве я не могу этого понять?

Конечно, я это понимала. Как, впрочем, понимала и другое: Эдварда задела не столько моя неудача на аукционе, сколько тот факт, что мне недостаточно быть просто его женой. Больше всего на свете Эдвард хотел сделать меня счастливой. Он любил меня, и я была многим ему обязана – весельем, смехом, беззаботностью и всем тем, что включает в себя банальное понятие «счастливая семейная жизнь». А значит, теперь настала моя очередь взять себя в руки и не допустить, чтобы наша счастливая семейная жизнь распалась, как карточный домик.

Эдварду так и не удалось узнать, что же произошло на аукционе в Роув-Хауз, и я часто задумывалась над тем, каких усилий ему стоило это расследование. Как он ни старался скрыть, но я сразу поняла, что мое решение не принимать более никакого участия в его делах явилось для него громадным облегчением. Я и сама была этому рада, с одной стороны. Но с другой – испытывала раздражение. Ведь с тех пор у меня не осталось шансов приобщиться к их семейному делу. И лишь много лет спустя мне довелось узнать, что же на самом деле произошло на том аукционе. А в течение этих лет в мою жизнь вновь вернулся Александр, причем не просто вернулся, а в корне изменил все, к чему я успела привыкнуть за эти годы. Точнее говоря, он просто перевернул мою наконец устоявшуюся жизнь.

Где-то через неделю после аукциона мы все вместе снова сидели в гостиной Вестмура. Временами я начинала ненавидеть эту комнату. Казалось, все статуи и картины душат меня, так же как меня душила любовь Эдварда, несмотря на все мои попытки внушить себе, что именно он сделал меня счастливой. Я часами стояла у окна, глядя на дождь. И однажды Эдвард оторвался от «Тайме», которую читал, и спросил, все ли у меня в порядке.

Наверное, я ответила немного резко, потому что он тотчас же отложил газету и подошел ко мне. Я отвела взгляд. Да и как бы я могла ему сказать, что не хочу лететь в Париж сегодня вечером? Я устала от Парижа, от Рима, от Нью-Йорка! Мне мучительно хотелось сделать что-то совсем другое, незапланированное, непредвиденное. Казалось, еще немного – и мое тело просто разорвется от неудовлетворенных желаний.

– Господи, ну разве он не восхитителен? – воскликнула Кристина, предоставляя мне тем самым необходимый путь к отступлению. Дэвид весело подмигнул мне. – И от кого же мы в таком восторге на этот раз?

– От Александра Белмэйна, естественно, от кого же еще?

Я похолодела. Неужели Кристина проведала о той старой истории и решила таким образом надо мной поиздеваться? Да нет, не может быть! Кажется, у меня развивается паранойя. Она никак не могла об этом узнать. Я боялась взглянуть на Эдварда, хотя никогда не упоминала при нем фамилии Александра. И все считали, что Шарлотта похожа на меня. Эдвард подошел к своему креслу и снова сел.

– Неужели он опять попал, в газеты? Что же на этот раз?

– Здесь пишут, что отец отказался поручиться за него.

– А в связи с чем он должен был за него поручиться? – Дэвиду была явно неинтересна эта тема.

– В связи с карточным долгом. На этой фотографии он выходит из Аннабель с какой-то женщиной. Господи, как же он красив! Здесь еще пишут, что его брак на грани распада и его жена даже уехала из дому. Звучит обнадеживающе. Как ты думаешь, Эдвард, может, стоит пригласить его в гости, когда мы в следующий раз будем в Лондоне? Элизабет, с тобой все в порядке? Ты сегодня очень бледная.

Эдвард тотчас отложил свою газету.

– Дорогая, Кристина права. Иди сюда, садись. Дэвид, позови Мэри и попроси ее принести чаю.

Я послушно дала Эдварду усадить себя в кресло. Он что-то говорил, растирая мне руки, но я почти ничего не слышала. Кристина и раньше читала статьи про Александра, но на этот раз я с пугающей отчетливостью поняла, почему иногда так плохо вела себя по отношению к Эдварду. Неужели я до сих пор люблю Александра? Неужели никак не могу забыть то, что произошло между нами в прошлом? Почему эти воспоминания все время преследуют меня? Я посмотрела на Эдварда. Что я делаю здесь с этим человеком? Ведь все, что окружает меня после замужества, мне абсолютно чуждо. А Александр где-то далеко и тоже одинок. Как и я сейчас в этой комнате. На несколько мгновений я перенеслась в гостиницу на Бейсуотер. Я снова сидела на кровати и слушала, как Александр клянется мне в любви, говорит, что я никогда не смогу вычеркнуть его из своей жизни, ведь как бы ни сложилось будущее, он всегда будет любить только меня.

Я судорожно вцепилась в руку Эдварда. Я люблю своего мужа! Я никогда не сделаю ничего, что могло бы причинить ему боль. Он должен спасти меня от этого кошмара…

За моей спиной открылась дверь, и я резко обернулась. Размахивая длинной тростью с приклеенной на конце звездой, в комнату вошла Канарейка. За ней, раздувая щеки, как будто играя на трубе, шествовал Джеффри. А замыкала эту своеобразную процессию Шарлотта. Ее личико обрамляли черные вьющиеся волосы, атласное платье было густо усыпано блестками, а на подушечке, которую она протягивала Эдварду, стоял хрустальный башмачок. И вот ее сияющие глаза – его глаза, – встретились с моими.

Не сумев сдержать душивших меня рыданий, я выбежала из комнаты.