Глава 20

Я изо всех сил старалась не смотреть на часы. Казалось, каждая мышца, каждый нерв моего тела напряжены до предела, а сердце все ускоряло и ускоряло свой ритм. Мы назначили встречу в час дня в пятницу, в баре.

Я оглянулась по сторонам, рассматривая дневных посетителей. Какая-то компания в углу как раз закончила распевать «С днем рождения». У стойки бара толпились слишком громко разговаривающие мужчины, девушки-клерки из близлежащих офисов, бизнесмены. Я снова уткнулась в свой бокал. Он не придет, я была почти уверена, что он не придет!

На меня упала чья-то тень. Подняв голову, я увидела Генри и почувствовала, как кровь отливает от лица.

– Элизабет!

Я попыталась улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, в горле стоял ком, и мне пришлось до боли вонзить ногти в ладони, чтобы хоть немного успокоиться. Генри присел за мой столик.

– Как ты поживаешь?

– Спасибо, хорошо. А ты?

– У меня тоже все в порядке.

Я судорожно попыталась завязать разговор.

– Александр рассказал мне. о тебе и Каролине. Я очень рада за тебя, Генри. Скоро свадьба? – Я широко улыбнулась, пытаясь оттянуть тот неизбежный момент, когда он сообщит мне новости, которые и так можно было прочитать по его лицу.

– На следующей неделе.

Мы немного помолчали, ожидая, пока уйдет официантка.

– Он не придет, да? – наконец прошептала я.

Генри сосредоточенно рассматривал свои руки, явно боясь встретиться со мной взглядом. Он медленно покачал головой.

Несмотря на то, что я ожидала этого, новость все равно оказалась для меня ударом. Я зажмурилась. Нет, не верю, не может быть! Вот сейчас я проснусь и увижу перед собой Александра. Мне только нужно открыть глаза.

Но когда я все-таки их открыла, передо мной по-прежнему сидел Генри. Мне захотелось умереть.

– Это из-за Джессики? Он снова возвращается к ней?

– Он вынужден к ней вернуться, Элизабет.

Было совершенно нестерпимо слышать сострадание в его голосе. Я думала лишь об одном – скорей бы все кончилось!

– Произошло несчастье. Пока вас не было, погибла мама Александра, леди Бел. За рулем сидела Джессика. Сейчас она в больнице. Доктора говорят, что она поправится, но для этого нужно время. – Генри сделал небольшую паузу, прежде чем продолжать свой рассказ. – Но это еще не все, Элизабет.

Господи, что же могло быть хуже того, что я уже услышала?

– После аварии у Джессики был выкидыш.

Я закрыла глаза. Какая горькая ирония! И это после всей той лжи, которой она пичкала его столько времени.

– Ты же знаешь, Александр думал, что он…

Я кивнула.

– Но зачем она так жестоко лгала ему?

Генри проигнорировал мой вопрос.

– Александр рассказал мне о Шарлотте.

– Где он сейчас?

– Со своим отцом.

– А знаешь, Генри, она очень похожа на него. У нее вьющиеся черные волосы, которые даже падают на лоб точно так же, как у Александра. И потом глаза. Серые, с голубыми искорками. И конечно, она уже прекрасно знает, как наилучшим образом ими пользоваться. Она даже смеется, как… Генри, я не знаю, смогу ли это выдержать!

Генри встал и протянул мне руку.

– Давай уйдем отсюда.

Он отвез меня в свою квартиру на Итон-сквер, где мы и проговорили до самой темноты. К тому времени я уже перестала плакать, хотя прекрасно понимала, что в будущем мне еще предстоит пролить немало слез. Однажды я уже потеряла его и сумела выжить, но я отнюдь не была уверена, что смогу сделать это еще раз. Я даже не знала, хочется мне снова выживать или нет.

Генри помог мне надеть пальто и стал настаивать на том, чтобы отвезти меня домой. Но я решительно покачала головой. Прежде чем снова увидеть Шарлотту, мне необходимо немного побыть в одиночестве.

– Он очень хочет увидеть тебя, когда это все кончится, и просил меня узнать, где ты живешь.

Я смотрела на Генри и чувствовала, что время словно повернуло вспять. Как будто мы снова оказались в Фокстоне в тот день, когда по просьбе Александра он пригласил меня участвовать в их пьесе. Но на этот раз его ожидал отказ.

– Нет, Генри. Своими дальнейшими встречами мы только причиним еще больше боли тем, кто нас любит.

Я сказала это и впервые за долгое время подумала об Эдварде.

– А как же Шарлотта?

– Когда-нибудь я расскажу ей об отце. И тогда Шарлотта обязательно найдет его. Александру просто придется проявить немного терпения.

Генри проводил меня до двери. Перед тем как уйти, я в последний раз оглянулась:

– Пожалуйста, скажи Александру, что…

Но, взглянув в лицо Генри, прервала себя, внезапно осознав, что он тоже по-своему глубоко переживает за нас.

– А впрочем, ничего не надо говорить. Он и так узнает это в любом случае.

Не могу описать, что я пережила за последующие несколько недель. Боль утраты была совершенно невыносимой. Я думала о нем днем и ночью, вновь и вновь переживая каждую минуту, проведенную вместе. Постоянно задаваясь вопросом, за что Бог так наказывает нас, я вопреки очевидному никак не могла поверить, что это конец.

Именно упорное нежелание посмотреть правде в глаза как нельзя лучше свидетельствовало о моей гибели.

Я занималась повседневными делами, но представляла на месте Эдварда – Александра и подсознательно делала все, чтобы получше подготовиться к нашему окончательному воссоединению. Я дополнила библиотеку книгами по юриспруденции, заменила картины эпохи Возрождения импрессионистами – Кристина рыскала по всем аукционам, вооруженная списком того, что бы мне хотелось найти. Вестмур заполонили строители, оформители, садовники, которых я постоянно подгоняла, – все должно было быть готово к возвращению Александра…

– Но ведь это же обязательно нужно сделать! – возразила я Эдварду, когда он с тревогой заговорил о том, что я совершенно вымоталась от бесконечных хлопот.

Эдвард улыбнулся:

– В конце недели я уезжаю во Флоренцию. Не хочешь поехать со мной?

Его предложение меня ошеломило. Разве он не видит, что я слишком занята для поездок во Флоренцию? Почему бы ему не взять Шарлотту? Но оказалось, Шарлотта тоже не хочет ехать. Точнее, она бы с удовольствием поехала, но только вместе со мной. Она не хочет оставлять меня.

– Разве ты не видишь, что только помогла бы мне, если бы не путалась под ногами? Почему ты в последнее время совсем не играешь со своими друзьями? – раздраженно вскинулась я.

Дочка молча смотрела на меня своими огромными глазищами, но сейчас это не трогало меня, как прежде.

– Шарлотта, честное слово, я просто не знаю, что на тебя…

– Почему ты меня все время ругаешь? Что я сделала?

– Что? О Господи, Шарлотта, да ничего ты не сделала! Ты в последнее время совершенно невыносима. Почему бы тебе не погулять с лошадьми? Им прогулка не повредит, да и тебе тоже.

– Мы уже гуляли сегодня утром.

– В самом деле? – Я рассмеялась. – А я даже не заметила. У меня в последнее время голова настолько забита разными делами…

– Мамочка, может, я тебе смогу чем-то помочь? Давай подумаем – только мы вдвоем. Ты и я. Помнишь, как мы это делали раньше.

– Шарлотта, разве ты не видишь, что я занята? Скоро он приедет сюда и я…

– Кто приедет, мамочка? О ком ты все время говоришь?

Эти слова немного отрезвили меня.

– Так кто же, мамочка? – продолжала настаивать Шарлотта. – Кто скоро приедет?

– Шарлотта, почему бы тебе не сбегать и не найти Эдварда? Особенно, если ты все-таки решила ехать во Флоренцию.

Некоторое время спустя я обнаружила ее, сидящей на кровати и причесывающей куклу. Она была заплакана и отвернулась, увидев меня. Усилием воли я подавила новую волну раздражения.

– Хочешь поехать со мной в Лондон на выходные? Мы пойдем в театр.

Александр живет на Белгрэйв-сквер. Значит, я зайду туда и скажу, что скоро все будет готово к его приезду.

– А как же Эдвард? Он же хочет, чтобы мы с ним поехали во Флоренцию.

– А мы ему ничего не скажем. Мы вообще никому ничего не скажем. Подождем, пока он уедет, и незаметно ускользнем. Хотя нет. Канарейке мы, конечно, скажем. Да и почему бы ей не поехать с нами? Беги к ней, дорогая, и все расскажи. Вечером придет дизайнер, а мне еще столько нужно сделать до его прихода.

Мы посмотрели какой-то совершенно не запомнившийся мне дневной спектакль в «Савое», съездили в «Хэмптон-корт», погуляли по зоопарку, ходили в кафе и кинотеатры. На этот раз я не зашла на Белгрэйв-сквер, еще было не время. Но скоро я обязательно туда пойду!

Когда мы вернулись в Вестмур, Эдварда еще не было, зато нас ожидали поставщики, которые должны были установить оборудование в спортивном зале. Я лично наблюдала за тем, как они его распаковывали, желая убедиться, что доставлено все необходимое для Александра. В четыре часа мы с Шарлоттой отправились к мисс Барсби, которая жила в коттедже, по соседству с нашим поместьем. Шарлотта терпеть не могла эту старую даму и не считала нужным скрывать свои чувства. Со все возрастающим раздражением я наблюдала за тем, как она односложно отвечает на вопросы мисс Барсби. Через полчаса, не выдержав этой пытки, я извинилась перед хозяйкой, взяла Шарлотту за руку и повела к машине.

– Ты гадкая, испорченная девчонка, – набросилась на нее я, как только мисс Барсби скрылась в доме. – Эта старая леди совсем одинока, она всегда так ждет твоего прихода, а ты можешь только сидеть и дуться. На следующей неделе будь добра пробыть у нее полдня и вести себя прилично. Слышишь, что я тебе говорю?

До самого дома Шарлотта не проронила ни слова.

– Поднимайся в свою комнату, – сказала я, сердито распахивая дверцу с ее стороны. – Я поговорю с тобой позже.

– Все последнее время ты надо мной постоянно издеваешься. Лучше бы я поехала во Флоренцию с Эдвардом! Он гораздо лучше тебя! Ты просто невыносима.

С этими словами она убежала в дом, прежде чем я успела ее остановить, а меня тут же перехватил декоратор, принесший образцы занавесей для новой ванной. Поэтому в тот день возмездия не последовало. Но я ничего не забыла и назавтра, несмотря на ранее данное обещание отпустить Шарлотту вместе с Джеффри в аэропорт встречать Эдварда, я оставила ее дома.

Новые теннисные корты были уже готовы, и я предложила Дэвиду сыграть партию перед обедом.

– Неужели у тебя найдется на это время? – поддразнил меня он.

– Ну зачем ты так? Ты же должен понимать, как трудно привести такой огромный дом в порядок.

Шарлотта наблюдала сверху, как мы шли к кортам. Дэвид весело помахал ей рукой, но когда я, заметив это, обернулась, девочка отшатнулась от окна и скрылась в глубине комнаты. Стоял погожий солнечный день, и было просто грешно закрывать ребенка в помещении. Дэвид попробовал заступиться за Шарлотту, но я демонстративно сунула ему ракетку, показывая, что пора начинать игру.

Однако игра явно не клеилась. Я не могла понять, в чем дело – в погоде или в том, что я с утра не завтракала, – но вскоре у меня закружилась голова и начало подташнивать. После того как я пропустила четвертую подачу, Дэвид спросил, все ли со мной в порядке.

Что было потом, не помню. Очнулась я, лежа в кровати, и надо мной стоял доктор. Я попыталась было встать, но он силой уложил меня обратно. Откуда-то из-за двери доносился плач Шарлотты. Доктор впустил ее, и она тотчас же бросилась мне на шею.

– Мамочка, что с тобой?

– Пустяки, дорогая. Мне просто стало дурно, вот и все. И поделом мне за то, что я так дурно с тобой обращалась. Ты меня простишь?

Она кивнула, и я начала выбираться из кровати. Но в этот момент в комнату снова вошел доктор. Увидев, что я шарю в поисках халата, он решительно покачал головой:

– Вы сейчас немедленно ляжете обратно в постель, молодая леди. Ваш деверь сообщил мне обо всем, чем вы занимались в последнее время, и могу сказать, что…

– Но, доктор, дело же совсем не в этом! Просто сегодня очень жаркий день. Теперь я чувствую себя гораздо лучше, и не слишком обременительная работа пойдет мне только на пользу. Так что, с вашего позволения, я все-таки встану.

Доктор погладил Шарлотту по голове:

– Малышка, почему бы тебе не сбегать вниз и не попросить Мэри принести нам немного хорошего чаю?

Как только она убежала, доктор откинул одеяло и жестом приказал мне снова укладываться в постель.

– Немедленно ложитесь. Нам нужно поговорить.

Я пролежала в^ постели до самого начала сентября. И все это время не могла видеть никого, кроме Шарлотты. Но даже с ней я почти не говорила – только смотрела на ее грустное личико и гладила по голове. Я понимала, что мое необычное поведение пугает ее, но не могла себя заставить передать ей слова доктора. Я и сама старалась о них не думать. Взяв с него обещание сохранить наш разговор в тайне, я твердо решила разобраться во всем самостоятельно.

Несмотря на нервный срыв, я заметила, что в последнее время отношение Эдварда ко мне изменилось. Словно между нами возник барьер, который с каждым днем становился все непреодолимее. Он был по-прежнему добр и заботлив, но теперь я стала различать в его голосе новые прохладные нотки. Я не знала, известно ли ему что-нибудь о причинах моего срыва, но сейчас он стал гораздо чаще уезжать, почти не бывал дома, а если все-таки оставался, предпочитал общество Кристины. Даже наедине со мной он говорил практически только о ней, не давая мне вставить ни слова. Я видела, как он страдает, искренне сочувствовала ему, но помочь ничем не могла.

И вот наконец одним сентябрьским утром я проснулась и почувствовала в себе силы снова вернуться в реальный мир. Причем мне совершенно не хотелось затягивать это возвращение.

Когда я вошла в комнату во время завтрака, все, не сговариваясь, одновременно посмотрели на меня. Моя лучезарная улыбка явилась для них полной неожиданностью. Даже обычно невозмутимый Джеффри не заметил, что чашка Кристины давно полна, и чай, который он наливал ей, стекает в блюдечко.

Эдвард встал мне навстречу и обнял. Глядя в его доброе лицо, я заметила, как углубились морщины вокруг глаз. Никогда они еще не были такими резкими, и не оставалось сомнений, что в этом виновата только я. Погладив его по щеке, я прижалась к нему и подставила губы для поцелуя.

– Сегодня вечером мы все должны поехать куда-нибудь поужинать, – жизнерадостно объявила я, подсаживаясь к столу. – Обязательно! Отметим зад ним числом день рождения Эдварда. Вы не против?

Все остальные, хотя еще и не совсем пришли в себя, согласно кивнули. Шарлотта, расправившись с яйцом, заговорила первой:

– А можно я тоже поеду с вами?

– Дорогая, тебе же утром в школу.

– Ну, мамочка, – обиженно протянула она.

– Пускай поедет с нами, – вмешался Эдвард, взъерошивая ей волосы. – В конце концов нам совсем не обязательно возвращаться очень поздно.

– Ура! Дэвид, а ты позволишь мне выбрать вино?

Эти слова меня совершенно ошарашили.

– Вино?

– Боюсь, что именно это ее последнее хобби, – сознался Дэвид. – Она слышала, как я по телефону обсуждал с кем-то этот вопрос, и потребовала научить ее. Нет-нет, не волнуйся, до дегустации пока дело не дошло.

Я рассмеялась. Интересно, какой бы она выросла рядом с Александром? Но я решительно отогнала от себя эту мысль.

Мы поехали во французский ресторанчик в соседней деревушке и вернулись домой незадолго до десяти. На обратном пути Шарлотта заснула на заднем сиденье и потом сонно требовала, чтобы Эдвард уложил ее в постель. В ожидании Эдварда мы пошли в гостиную, и Дэвид разлил бренди. Эдварда не было очень долго.

– Мне пришлось рассказывать ей историю про Озириса и Изиду, – пояснил он, вернувшись. – Про кого?

– О, это замечательная египетская легенда о любви древнего бога и его богини.

– Ты обязательно должен будешь как-нибудь рассказать ее и мне, – улыбнулась я.

– Лучше даже не заикайся об этом, – вмешалась Кристина. – А не то он действительно тебе ее расскажет. Но если уж он соберется это сделать, попроси его не забыть те места, которые он наверняка опустил в разговоре с Шарлоттой. Например, как Озириса разрезали на четырнадцать частей, а когда собрали снова, то оказалось, что одной части не хватает. А именно фаллоса.

– Но я и не думал опускать это место, – возразил Эдвард.

– В самом деле? – рассмеялась я. – А разве ей не захотелось узнать, что такое фаллос?

– Конечно, захотелось. И мне пришлось рассказать ей. Тогда она спросила, есть ли у меня тоже фаллос и нельзя ли ей взглянуть на него. Я объяснил, что эту часть тела люди не показывают друг другу, прежде чем не поженятся.

– О Господи, Эдвард, ты совершенно невозможен! – перебила его Кристина.

– Вы же еще не слышали самого интересного. Посетовав на то, что ей придется так долго ждать, она начала внимательно рассматривать своих кукол. Канарейка как раз застала ее за этим занятием. Вы бы посмотрели на ее лицо, когда Шарлотта произнесла слово «фаллос».

Я подождала, пока все отсмеялись, затем покрепче сжала бокал и как можно небрежнее сказала:

– Ей бы не пришлось ждать так долго, если бы у нее был маленький братик, правда?

Мне следовало обратить внимание на то, что после этих слов атмосфера в гостиной резко изменилась. Но я этого не сделала. Не замечая, какими натянутыми стали улыбки Эдварда, Дэвида и Кристины, я продолжала:

– Вот почему, собственно, я настаивала, чтобы мы все съездили куда-нибудь поужинать. Просто не хотелось говорить при Шарлотте. Я лучше скажу ей, когда мы останемся наедине.

– Скажешь ей что, дорогая? – В голосе Эдварда отчетливо слышались металлические нотки, но я предпочла не обращать на это внимания.

– Что у меня будет ребенок.

Я услышала судорожный вздох Кристины. И она, и Дэвид смотрели на Эдварда. Их лица были белее мела.

– Он должен родиться в феврале, – сдавленным голосом закончила я.

В гостиной воцарилась мертвая тишина. Эдвард, сосредоточенно рассматривал свой бокал. Вскоре Дэвид объявил, что идет спать. Кристина тотчас же последовала его примеру.

Я встала, чтобы налить Эдварду еще немного бренди, но он не заметил протянутой мною бутылки, поэтому я просто поставила ее на стол рядом с ним.

– Элизабет, – наконец сказал он. – Сядь, пожалуйста. Нам нужно поговорить.

Он взял мои руки в свои и заглянул мне в глаза. Только тогда я заметила, какой он грустный. В этот вечер он впервые за долгое время снова смог расслабиться, но сейчас, несмотря на любовь, которая читалась в его глазах, я чувствовала, что он внутренне отстраняется от меня.

– Дорогая, мне, конечно, следовало тебе об этом сказать еще очень давно. Но ты всегда утверждала, что Шарлотты с тебя вполне достаточно и ты не хочешь больше детей. Видишь ли, моя первая жена в свое время родила мертвого ребенка, девочку. Я часто думал, что именно поэтому так привязался к Шарлотте. – Эдвард улыбнулся. – Хотя ее просто невозможно не любить! Но дело не в этом. Роды были очень тяжелыми, и моя жена чуть не умерла. Врачи посоветовали ей избегать повторной беременности. И тогда я решил сделать васектомию.

Лишь после этих слов до меня начал постепенно доходить весь ужас ситуации. Не в силах произнести ни слова, я в шоке смотрела на Эдварда. Тогда снова заговорил он:

– Ты не обязана мне ничего объяснять, дорогая. Но, может быть, лучше тебе все-таки это сделать…

Меня переполняло отвращение к себе. От стыда я закрыла лицо руками.

– Это отец Шарлотты?

Я молча кивнула.

– Это с ним ты была, когда уезжала?

Наконец я заставила себя поднять глаза. Эдвард и без того сильно постарел за время моей болезни, теперь же он выглядел просто изможденным.

– Эдвард… – Меня душили рыдания, но я все-таки продолжала говорить. – Я не знаю, зачем сказала это. Я сама не понимаю, что заставило меня так поступить!

– Тише, успокойся. Когда людям очень больно, они часто делают совершенно непредсказуемые вещи. Элизабет, я знаю, как ты любишь его. И всегда это знал.

После его слов мне захотелось убежать куда глаза глядят. Уж лучше бы он ударил меня или хотя бы накричал, но его доброта и сочувствие меня просто убивали.

– Он знает о ребенке?

– Нет.

– Ты собираешься сказать ему?

Я покачала головой.

– Я не могу. Дело в том, что он все равно ничего не сможет сделать и… Извини, Эдвард! Прости меня, если сможешь. Хотя, что я говорю, не надо меня прощать. Я уеду. Я постараюсь навсегда исчезнуть из твоей жизни; Ты можешь развестись. Я не буду предъявлять никаких претензий. Еще раз прости меня, но…

– Помолчи, пожалуйста, и выслушай меня. Ты никуда не уедешь. Я прекрасно знаю, что ты не любишь меня так, как его. Но зато я люблю тебя, Элизабет. Тебя и Шарлотту. Я не хочу вас терять.

– Но как же ребенок? – Мною внезапно овладел приступ паники. – Я не буду делать аборт!

Рука Эдварда легонько закрыла мне рот.

– Конечно, не будешь. Если ты не против, то ребенок будет считаться моим. А всем, кроме домашних, совершенно необязательно знать подробности.

– Нет, Эдвард, я не могу тебе позволить пойти на это.

– Но я сам хочу этого, Элизабет. У меня есть только одно-единственное условие. Точнее, это даже не условие – я не отпущу тебя в любом случае. Но все же я бы хотел попросить тебя никогда больше не встречаться с этим человеком.

В моих ушах настойчиво звучал голос Александра. Он просил, требовал не соглашаться, отказать. Но на этот раз я решительно проигнорировала его. Александр останется частью моего прошлого, а в настоящем рядом со мной Эдвард, мой муж. Он любит меня такой любовью, какой, наверное, не заслужила ни одна женщина. И этот человек ждет моего ответа. Я дала обещание.

Проснувшись под утро, я обнаружила, что кровать рядом со мной пуста. Пытаясь разыскать Эдварда, я увидела под дверью Египетской комнаты полоску света. Я осторожно подергала дверь, но она была заперта изнутри. Я прислушалась – из комнаты донеслись сдавленные рыдания.

 

Глава 21

Той ночью Эдвард так и не вернулся в спальню. Назавтра он вместе с Кристиной рано утром вылетел в Каир, оставив мне записку, в которой обещал позвонить, когда прибудет на место. Правда, после всего случившегося эта новость принесла мне скорее облегчение, чем огорчение. А когда я обнаружила еще и записку Дэвида, где он писал, что вместе с Джеффри уехал на несколько дней в Лондон, то поняла: он тоже всячески избегает встречи со мной. Вернувшись из. школы, Шарлотта поднялась в мою комнату, и мы долго сидели на подоконнике, рисуя узоры на запотевших стеклах. Она весело щебетала, и я никак не могла найти подходящий момент, чтобы рассказать ей о будущем ребенке. Несколько раз я уже открывала было рот, но слова упорно застревали в горле.

Жизнь была одновременно и мучительно-жестокой, и благосклонной. Ведь не давая мне возможности быть рядом с Александром, она, по крайней мере, позволяла иметь от него детей. Обняв Шарлотту, я крепко прижала ее к себе. Я безмерно богата: рядом со мной всегда будет его частичка. А что есть у него? Мне было страшно подумать о том, как он несчастен. Ведь в двух вещах я могла быть твердо уверена – в том, что он меня любит, и в том, что он очень хочет быть со мной и Шарлоттой.

А как же Эдвард? Как мне быть с его всепрощающей любовью и безграничной добротой?! Ведь я почти физически ощущала его внутреннюю борьбу, когда он пытался хоть немного сдержать свои чувства. И если он в результате уходил, я сразу понимала: битва в очередной раз проиграна. Его любовь была так велика и сильна, что временами я просто начинала опасаться за него. В такие моменты мне казалось, что я вообще не человек, а предмет культового поклонения, сокровище, которое он боготворил. Странная смесь искушенности и почти детского обожания неизменно вызывала у меня желание защитить его, оградить от непосильных переживаний.

Когда три дня спустя Эдвард вернулся из Каира, я не могла не заметить, какое облегчение он испытал, увидев, что я все еще дома, а не убежала куда-то вместе с Шарлоттой. Это вызвало у меня смешанное чувство вины и жалости. Он был очень возбужден и увлеченно рассказывал о намечающейся сделке, но какой именно, не уточнял, собираясь преподнести нам всем сюрприз. Он расспрашивал о Шарлотте, обо всем, что мы делали за время его отсутствия. Потом положил руку мне на живот и сказал, что любит меня. Я торопливо отвернулась, прежде чем он успел заметить выражение моего лица. Я не раз и раньше замечала, какими странными становились его глаза, когда он уносился мыслями в свой собственный мир. В такие минуты мне даже начинало казаться, что я совсем не знаю живущего со мной рядом человека.

Кристина задержалась в Каире гораздо дольше, чем планировалось поначалу. Правда, она каждый день звонила Эдварду, но он говорил с ней исключительно из своего кабинета, а меня к телефону никогда не звал. После ее звонков Эдвард часто выглядел расстроенным, даже раздраженным. А когда я спрашивала его о причинах, отвечал, что у человека, с которым они ведут дела в Каире, какое-то нелепое пристрастие к шарадам и головоломкам. После одного из таких звонков он попросил секретаря заказать ему билет в Стамбул и за пять дней пребывания там даже ни разу не позвонил домой.

Кристина вернулась четыре недели спустя. Мы с Эдвардом были на вечеринке дилеров по торговле произведениями искусства в Лондоне. Он ничего не сказал мне о предстоящем возвращении Кристины, и потому я была очень удивлена, когда около одиннадцати вечера она вошла в зал. Она поприветствовала хозяина дома и его жену, обняв их в присущей этому кругу экспрессивной манере. Все, естественно, тотчас же захотели узнать о ее поездке в Каир. Обменявшись быстрыми взглядами с Эдвардом, она шутливо обозвала собравшихся шайкой любопытных наглецов, которые забросали ее вопросами, даже не удосужившись предложить выпить. Потом отвела Эдварда в сторонку, и они довольно долго и горячо обсуждали какие-то проблемы, прежде чем снова присоединиться к остальным гостям.

Я терпеливо ждала, краем глаза наблюдая за Кристиной. Через некоторое время она оказалась почти рядом со мной, но продолжала упрямо игнорировать мое присутствие, о чем-то беседуя с секретарем Эдварда. Честно говоря, я совершенно растерялась. Я и без того боялась встречи с ней, а тут… Внезапно кто-то ощутимо толкнул меня в спину.

– О, Элизабет, прошу прощения! – Она буквально излучала сарказм.

Я улыбнулась:

– Ничего страшного. Как твои дела?

– Прекрасно. – Она насмешливо оглядела меня с головы до ног. – О твоих не спрашиваю. И так видно.

Я предприняла еще одну попытку:

– Тебя так давно не было. Я по тебе скучала.

– В самом деле, невестка дорогая? А в то время, когда ты умотала куда-то со своим любовником? Почему ты тогда по мне не скучала? Или ты была настолько занята, что на это просто не хватало времени? Как у тех людей, которых ты оставила присматривать за своей дочерью.

От такого напора я просто лишилась дара речи.

– Значит, тогда ты по мне все-таки не скучала? А как насчет Эдварда? По нему ты скучала, когда спала с другим мужиком? Ну, с отцом того ребенка, которого ты попыталась навязать моему брату? – Она говорила очень громко, почти кричала, и я невольно оглянулась по сторонам, нет ли кого-нибудь поблизости.

– Что с тобой, Элизабет? Боишься, что все узнают, какая ты хитрая, лживая сучка?

– Кристина, прошу тебя…

– «Кристина, прошу тебя»! Да я бы убила тебя за то, что ты сделала с Эдвардом! Он за всю свою жизнь никому не причинил зла, а теперь сам страдает из-за такой шлюхи, как ты! Ты недостойна носить его имя, никогда не была достойна. Так почему бы теперь тебе со своими ублюдками не вернуться обратно в сточную канаву и не оставить нас всех в покое?!

Чьи-то сильные руки оттащили меня назад, и я услышала звук пощечины, которую Эдвард залепил Кристине.

– А теперь домой! – прошипел он и, не сказав больше ни слова, взял меня под руку и вывел из зала.

Когда мы вернулись домой, Эдвард попросил меня подняться наверх. Кристина попыталась было последовать за мной, но Эдвард крепко схватил ее за руку и повел в кабинет. Как только дверь за ними закрылась, я снова спустилась вниз. Но хоть разговор и проходил на повышенных тонах, я почти ничего не расслышала, кроме слов Кристины, из которых следовало, что Эдвард «должен наконец взяться за ум и понять, с кем имеет дело».

Почти сразу после этого дверь открылась, и я проворно нырнула в тень.

– Ты делаешь это из-за нее! – продолжала кричать Кристина. – Она не стоит этого!

Что ответил Эдвард, я не расслышала, он говорил очень тихо. Но судя по последовавшей затем реплике Кристины, разговор уже шел не обо мне.

– Ты, должно быть, сумасшедший, если всерьез думаешь об этом! Ты хоть подумал, каким образом вообще возможно ее достать?

– Да, подумал. Единственное, что нам нужно сделать, – это переговорить с…

Остального я не разобрала, потому что они вернулись в кабинет, и дверь снова закрылась.

Лишь поздно ночью я услышала на лестнице шаги Кристины. Эдвард по-прежнему оставался внизу, и я прокралась к его кабинету. Но его там не оказалось. Зато было кое-что другое – совершенно несвойственный Эдварду беспорядок на рабочем столе. Здесь валялись как попало разбросанные каталоги и проспекты, а поверх всей этой кипы лежала огромная цветная фотография посмертной маски Тутанхамона. Я поспешно закрыла дверь, интуитивно почувствовав, что увидела нечто, не предназначенное для моих глаз.

У лестницы я немного постояла в нерешительности, оглядываясь по сторонам. В конце галереи виднелась полоска света. Какое-то шестое чувство подсказывало, что мне ни в коем случае не следует идти сейчас в Египетскую комнату. Я сразу вспомнила и те взгляды, которыми Эдвард с Кристиной обменялись на вечеринке, и странности в поведении Эдварда после звонков из Каира. Вспомнила я и обрывки странного диалога, который мне невольно довелось подслушать. Продолжая стоять в темноте, я все больше проникалась предчувствием, что в Вестмуре затевается что-то очень плохое…

Джонатан родился в феврале, спустя всего три дня после дня рождения Александра. У меня были очень тяжелые роды, и Эдвард почти все время находился рядом со мной. Потом я долго не могла заставить себя взять ребенка на руки, и чем больше Эдвард суетился и хлопотал вокруг него, тем хуже я себя чувствовала. Я пробыла в больнице четыре дня, после чего Эдвард, Дэвид и Шарлотта приехали, чтобы забрать нас с сыном домой. Кристины с ними не было. Впрочем, она за все время даже не пришла навестить меня.

После той сцены на вечеринке нам с Кристиной с трудом удавалось соблюдать хотя бы внешние приличия. Да и делала она это отнюдь не ради меня, а ради Эдварда. Она очень агрессивно себя вела по отношению к Шарлотте, что нередко являлось причиной ссор между нею и Дэвидом. Эдвард старался как можно чаще посылать ее в дальние поездки за мебелью и картинами, и, надо отдать ей должное, она никогда не возвращалась с пустыми руками. Правда, по каким-то непонятным причинам на обратном пути Кристина всегда заезжала в Каир.

Однажды Дэвид пошутил, что у нее, наверное, есть там тайный любовник. Кристина начала так активно протестовать против этого, что ей даже изменило обычное чувство юмора. Братья удивленно переглянулись. Наверное, им пришло в голову одно и то же – уж не попал ли Дэвид в точку?

Шарлотта, как всегда, не упускала ни слова из разговора взрослых.

– О, пожалуйста, Кристина, расскажи нам о нем, – начала упрашивать она. – Какой он из себя? Вы целовались?

– Ради Бога, Шарлотта, я ведь уже сказала…

– А как его зовут? – продолжала настаивать Шарлотта.

Кристина бросила на меня такой яростный взгляд, что я взяла дочку за руку и усадила к себе на колени.

– Хватит, дорогая. Не приставай к Кристине.

– «Хватит, дорогая», – передразнила меня Кристина. – О Господи, меня тошнит от того, как тут все носятся с этим ребенком. Наверное, то же самое будет и с Джонатаном. Нет, дорогой. Да, дорогой. Хватит, дорогой…

– А вот теперь действительно хватит, Кристина. – Эдвард решительно встал. – Осталось меньше двух часов до прихода гостей, а мне еще необходимо обсудить с тобой некоторые детали поездки в Нью-Йорк. Шарлотта, как насчет того, чтобы поцеловать всех и отправиться спать?

Часом позже Эдвард поднялся в нашу комнату. Я сидела на кровати и укачивала Джонатана. Услышав звук открывающейся двери, я резко обернулась и инстинктивно покрепче прижала к себе сына. Джонатану было уже три месяца, и я не могла себе простить того, как отказывалась его видеть сразу после родов. Как только Эдвард присел на кровать рядом с нами, ребенок заерзал и стал тянуться к нему ручками. Я поднялась.

– Не бойся, дорогая. Я не собираюсь отбирать его у тебя.

Я прижалась щекой к личику сына и промолчала.

Эдвард легонько взял меня за локоть и усадил обратно.

– Перестань казнить себя, Элизабет. После трудных родов очень многие матери ведут себя точно также. Ведь ты любишь его и…

– Дело не в этом, – перебила я его.

– А в чем?

– В Кристине. Она ненавидит меня. Я больше не могу находиться здесь и терпеть все это.

Как будто почувствовав мое настроение, Джонатан начал плакать, и Эдвард взял его у меня. Я хотела было забрать ребенка обратно, но вовремя спохватилась. Меня пугали собственные чувства. Чтобы хоть как-то отвлечься, я встала и пошла задергивать шторы, пока Эдвард укладывал Джонатана в его кроватку. С самого первого дня нашего возвращения из больницы Джонатан спал в одной комнате с нами. Скоро ему предстояло перебраться в детскую, и я стыдилась собственной радости от того, что там он будет подальше от Эдварда.

Уложив Джонатана, Эдвард обнял меня, и я положила голову ему на плечо.

– У меня появилась одна идея, как нам лучше уладить сложившуюся ситуацию, – сказал он. – А пока, дорогая, постарайся проявить максимум терпения. Поверь, что несмотря ни на что она тебя любит.

Я довольно резко высвободилась из его объятий и подошла к кроватке Джонатана. Однако почти тотчас же почувствовала, что Эдвард тоже стоит рядом со мной и улыбается, глядя на мальчика. И внезапно мной овладело твердое убеждение, что я должна как можно скорее увезти сына Александра подальше от этого дома, подальше от Эдварда.

Прошло чуть больше месяца. Я занималась организацией благотворительного базара в близлежащей деревне. Эдвард уже неделю находился в Лондоне. Но утром того дня, когда должен был состояться благотворительный базар, он вернулся и с гордостью сообщил, что добыл целую кучу всяких декоративных мелочей, которые явно будут неплохо продаваться, и уже послал Джеффри за ними в Лондон.

Кристина вызвалась помочь с последними приготовлениями. К тому времени мы уже все были уверены, что у нее действительно есть роман, который она по каким-то причинам скрывает от нас. Теперь она летала в Каир так же часто, как мы ездили в Лондон. Одновременно с этим я заметила, что Дэвид начал оказывать явные знаки внимания нашей соседке Дженифер Иллингворт, муж которой сбежал с какой-то другой женщиной около года назад.

– Почему бы нам не пригласить Дженифер сегодня к ужину?

Когда Кристина прошептала мне это на ухо, я была настолько потрясена – ведь она по собственной воле заговорила со мной, – что на некоторое время даже потеряла дар речи.

Дженифер с радостью приняла приглашение, а я невольно рассмеялась, увидев почти болезненное выражение лица Дэвида. Он сразу понял, что мы с Кристиной решили взять на себя роль свах.

Базар имел колоссальный успех, что Эдвард, с несвойственной ему самоуверенностью, полностью отнес на свой счет.

– Да и, судя по всему, ваши отношения с Кристиной наконец начинают налаживаться, – добавил он, переодеваясь к обеду.

– Может быть, ты и прав, – осторожно согласилась я, будучи настроенной гораздо более скептически.

– Вот и прекрасно! Я надеялся, что это когда-нибудь произойдет…

Он не закончил фразы, и когда я посмотрела на него, то увидела, что он пытается замаскировать волосами небольшую залысину. Забрав у него расческу, я принялась за дело сама. Эдвард откинулся на спинку кресла и рассматривал наши отражения в зеркале.

– Ах, Элизабет, – вздохнул он немного погодя. – Представляю, на что похожа твоя жизнь здесь, рядом с двумя старыми брюзгами, которые тщетно пытаются скрыть свои залысины.

Несмотря на легкомысленный тон мужа, я сразу почувствовала, что он чем-то встревожен. Поэтому я обвила руками его шею и поймала в зеркале его взгляд.

– У меня здесь совершенно замечательная жизнь. А оба старые брюзги просто очаровательны. А теперь, может быть, ты все-таки скажешь мне, в чем дело? Я же вижу – тебя что-то беспокоит.

Эдвард развернул кресло и, забрав у меня расческу, положил ее на туалетный столик. Я опустилась на колени на ковер и взяла его за руки.

– Ты всегда так хорошо чувствуешь, что со мной происходит! – с гордостью сказал он.

При мысли о том, что Эдвард гордится нашим взаимопониманием, я испытала острый приступ раздражения.

– Я не хотел тебе пока говорить, – начал он. – Хотя, с другой стороны, какая разница когда? Так, по крайней мере, у тебя будет достаточно времени, чтобы все обдумать.

Ему явно не хотелось продолжать, и я решила ему помочь.

– Это как-то связано с Кристиной?

– Да нет, не совсем. Хотя в некоторой степени, наверное, да. Это связано со всеми нами, но в основном с детьми.

Мое сердце дрогнуло и куда-то провалились.

– Ну-ну, не волнуйся. – Эдвард легонько потрепал меня по руке. – В том, что я предлагаю, нет ничего ужасного. Я уже все обсудил с Кристиной и Дэвидом. Они согласились – это может быть неплохим выходом из положения. Правда, Кристина сначала была против, но узнав, что ее интересы в части завещания никак не будут затронуты, перестала возражать. Мне даже кажется – это одна из причин, по которым ваши отношения постепенно начинают налаживаться. Так что действительно идея может оказаться не такой уж плохой.

– Что ты имеешь в виду под «неплохой идеей», Эдвард?

Он непонимающе посмотрел на меня, но почти сразу рассмеялся:

– Извини. Надеюсь, ты не обиделась, что я сперва поговорил с Кристиной и Дэвидом? Я просто хотел лишний раз убедиться, что поступаю правильно. Сам-то я всегда был в этом уверен, но не знал, как к этому отнесешься ты.

Я улыбнулась:

– И не узнаешь, если не скажешь мне наконец, в чем дело.

– Речь идет о Шарлотте и Джонатане. Я хочу усыновить их, Элизабет.

Я смотрела на него, не веря своим ушам, и чувствовала, как у меня внутри все холодеет.

Теперь Эдвард говорил очень быстро, не давая мне вставить ни слова.

– Мне кажется, что так будет лучше для всех нас. Не говоря уже о детях. Ты же знаешь, у меня нет наследников, и, когда наступит мой час, они будут прекрасно обеспечены. Я хочу быть их отцом, Элизабет. Их настоящим отцом.

Я по-прежнему не могла произнести ни слова. Опустив глаза, я увидела, что Эдвард все еще держит меня за руки. Внезапно мне захотелось наброситься на него с кулаками. Ну как можно быть таким идиотом! Как он мог даже подумать, что я официально отдам ему детей Александра!

– Поверь, если я тянул с этим разговором до сих пор, то лишь из-за боязни, что ты решишь уйти от меня к их отцу. О Гоподи, Элизабет, если бы ты знала, как я измучился… – Эдвард судорожно сглотнул. – Хотя теперь это не имеет значения. Важно лишь то, что ты по-прежнему здесь, со мной, и постепенно начинаешь приходить в себя. Мне кажется, ты все-таки хочешь остаться со мной. А если так, то пусть у нас будет настоящая семья. Так что же ты решила, дорогая? Могу я стать их настоящим отцом?

Очень медленно я поднялась с колен. Я молчала, опасаясь тех слов, которые могли вырваться у меня. А Эдвард все говорил и говорил. Каждое его слово ударяло меня, словно хлыст.

В тот вечер я не спустилась к ужину и осталась в своей комнате. Я судорожно пыталась взять себя в руки. Сейчас я нуждалась в присутствии Александра больше, чем когда бы то ни было. Мне необходимо было услышать от него, что я не должна соглашаться, что это его дети и ничто в мире никогда не сможет разъединить нас. Но Александра рядом не было, а Эдвард требовал ответа. И какое я имела право отказывать ему после всего, что он для нас сделал? Как и чем я объясню, что не могу отдать ему детей Александра? И вдруг ко мне наконец пришла спасительная мысль. С огромным облегчением я поняла – мне, к счастью, не придется этого делать. Так как мои дети были детьми Александра, то, следовательно, требовалось его разрешение на их усыновление. А он его, разумеется, никогда не даст.

Именно эта мысль дала толчок всем моим последующим поступкам, которые не принесли мне ничего, кроме новых страданий. Попросив у Эдварда время, чтобы подумать, я отправилась в наш лондонский дом. Одна.

Был пронизывающе-холодный мартовский вечер. Таксист высадил меня на углу Белгрэйв-сквер, и сквозь пелену ледяного дождя я начала рассматривать номера домов в поисках нужного. Когда я наконец нашла его, мужество и решимость окончательно меня оставили. Быстро перейдя через дорогу, я почти вплотную подошла к ограде и поглубже натянула капюшон мехового пальто. В доме горел свет, но не было заметно никаких признаков жизни. Там, внутри, было тепло и уютно, и я невольно подумала, как поступил бы Александр, узнай он, что я стою на улице под проливным дождем, совершенно одна. Прошло несколько часов, прежде чем я, продрогнув до костей, подозвала такси и отправилась домой.

На следующий вечер повторилось то же самое. Так продолжалось несколько вечеров подряд. Я никак не могла увидеть Александра, хотя и догадывалась, что припаркованный у дома «мерседес» принадлежит ему. Время шло, и наконец я начала презирать себя за слабость.

И вот однажды, даже не помню на какой день, совершенно продрогнув, я уже приготовилась снова вернуться домой ни с чем, когда двери дома внезапно открылись и оттуда вышла элегантная молодая женщина. Поплотнее запахнув пальто, она сбежала по ступеням, села в машину и поехала. Мое сердце бешено стучало в груди. Я никогда раньше не видела эту женщину, но сразу поняла, что это Джессика.

Теперь мне нужно было только перейти через дорогу и постучать в дверь. А потом… О Господи, что же будет потом? Смогу ли я действительно попросить его о помощи? Смогу ли рассказать о Джонатане? Но я должна это сделать! Несмотря ни на что, несмотря на все возможные последствия. Александра нужно обязательно поставить в известность о планах Эдварда.

Я уже собиралась перейти дорогу, как вдруг Джессика, оставив «мерседес» с включенным мотором, вернулась к дому и быстро взбежала по ступеням. В это же время дверь открылась и оттуда вышел Александр. Он рассмеялся и крепко обнял жену. Джессика шутливо вырывалась и сквозь смех говорила, что она пошутила. Тогда Александр еще раз прижал ее к себе и сбежал по ступенькам к машине. Дверца захлопнулась, и «мерседес» отъехал от дома. Джессика смотрела вслед до тех пор, пока машина не скрылась за углом. После этого она повернулась, явно ожидая, что «мерседес» появится с другого конца площади. Но вместо этого Александр дал задний ход и притормозил буквально в нескольких сантимерах от жены. Я поспешно отошла обратно в тень. Когда машина проезжала мимо меня, Джессика все еще продолжала весело смеяться.

Дэвид подошел и сел на диван рядом со мной. Я сидела в примыкающей к столовой Голубой гостиной, комнате, которой мы пользовались крайне редко.

– Джеффри сказал мне, что ты вернулась, – объяснил он.

– Надоело развлекаться в одиночестве, – улыбнулась я в ответ. – А где Эдвард?

– Он вместе с детьми поехал навестить Вайолет Мэй. Ведь ярмарка всего в нескольких милях отсюда!

Вошла Мэри с подносом, и Дэвид разлил чай. Мы немного помолчали, глядя на язычки пламени, весело пляшущие в камине.

Но через некоторое время даже тактичный Дэвид не выдержал:

– Ты уже решила, что ответишь ему?

Я отрицательно покачала головой.

– Я даже не знаю, что мне делать.

Дэвид легонько обнял меня, и я прислонилась к его плечу.

– Я видела его. Собственно, ради этого я и ездила в Лондон.

– Я так и подумал. Ну, и что он тебе сказал?

– Ничего. Я не разговаривала с ним.

– Почему?

– Это не имеет значения.

– А если бы он все-таки знал о детях, как ты думаешь, он бы захотел их признать?

Я расплакалась.

– Да! Он хочет иметь детей. Он очень хочет иметь детей.

– В таком случае тебе, наверное, лучше все же позволить Эдварду их усыновить. Тогда, если даже их отец когда-нибудь и узнает о них, он все равно не сможет их отнять.

– Господи, как мне быть? Понимаешь, если бы Ал… если бы он узнал, что я могла даже подумать об этом, он бы…

– Он никогда ничего не узнает.

– Но мне же понадобится его разрешение.

– Не понадобится. Он то, что на языке закона называется «предполагаемый отец». А в этом случае ему совершенно необязательно сообщать об усыновлении.

Кровь бешено застучала в висках. Неужели это правда? Значит, у меня не оставалось никакой надежды…

– Необязательно сообщать? – прошептала я.

Дэвид уверенно кивнул.

– Эдвард уже советовался с адвокатом. Пойми, Элизабет, он очень хочет усыновить детей.

Я еще раз посмотрела на изуродованное, покрытое шрамами лицо Дэвида. Он любил брата и знал, как тот страдал, когда я пыталась сделать вид, что Джонатан – его сын. И сейчас его слова имели совершенно определенный подтекст – я была просто обязана позволить Эдварду усыновить детей, хотя бы из благодарности.

Итак, вопрос с усыновлением был решен. Шарлотта и Джонатан больше не принадлежали Александру.

 

Глава 22

Все мы надолго запомнили первый день Шарлотты в школе Святого Павла. Эдварду выпала честь лично отвезти ее туда, а так как Шарлотте исполнилось уже десять лет, ей было позволено сесть на переднее сиденье. Джонатан, которому надо было отправляться в детский сад только через неделю, настоял на том, чтобы сопровождать сестру. Мы с Кристиной, Канарейкой, Джеффри и Мэри стояли в дверях, махали им вслед и иногда украдкой вытирали слезинку. Шарлотта выглядывала из бокового окна «роллс-ройса», и ее серые глаза сияли в предвкушении чего-то нового и интересного. В этот же день по такому торжественному случаю в Лондон отправился Дэвид вместе с Дженифер Иллингворт. Но Шарлотта ничего не должна была об этом знать, прежде чем они не встретят ее у ворот школы.

Телефонный звонок раздался в половине четвертого. Никто не был виноват в том, что произошло. Кто же мог предположить, что восторженная десятилетняя девчушка, увидев любимого дядю, ринется прямо через дорогу и попадет под мотоцикл, как раз выезжавший из-за угла?

Когда мы приехали в больницу, Дэвид ждал нас около операционной. Рядом с ним сидел молодой паренек в кожаной куртке и со шлемом в руках. Я не могла оторвать от него взгляда, пока Кристина с трудом не увела меня прочь. Эдвард и Дэвид остались, чтобы поговорить с незадачливым мотоциклистом.

Прошло довольно много времени, когда наконец вышел доктор и пригласил нас пройти в боковую палату. Должно быть, я разрыдалась, увидев маленькое тельце, распростертое на кровати, потому что доктор резко обернулся и Кристина крепко обняла меня, пытаясь удержать. Но я вырвалась и бросилась к Шарлотте. От ее запястий, ноздрей и рта отходили какие-то трубки. Глаза были закрыты, а лицо казалось белее подушки. Я повернулась к врачу:

– Скажите, она… Она будет…

Доктор хмуро посмотрел на меня и снова склонился над Шарлоттой. Он и сам еще ничего не знал.

Через некоторое время Эдвард вышел из палаты вместе с врачом, и тот подробно описал ему, какие именно травмы получила Шарлотта. Я к тому времени еше не была готова это услышать. Я знала только одно: моя девочка может умереть, и я должна во что бы то ни стало находиться рядом с ней. Тогда-то я и начала молиться так, как не молилась еще никогда в жизни. Дэвид молился вместе со мной. Он был в состоянии шока, и доктор тщетно пытался уложить его в свободную палату дальше по коридору. Дэвид во всем винил себя. Если бы он пришел всего несколькими минутами раньше и успел перейти через дорогу, тогда Шарлотте не пришлось бы бежать ему навстречу и… Он бы никогда не опоздал, если бы тот проклятый таксист не заблокировал улицу с односторонним движением… Кристина пыталась успокоить брата. Эдвард молча держал мою руку. Тишину нарушал только пикающий звук какого-то прибора, на мониторе которого отражались неровные ритмы хрупкого организма Шарлотты…

В комнате было темно. Эдвард сидел рядом со мной с закрытыми глазами, но я чувствовала, что он не спит. Кристина тоже сидела рядом. Ее голова свесилась набок, а рот был слегка приоткрыт. Дэвида нигде не было видно, и я вспомнила, что доктору все-таки удалось уговорить его прилечь.

Я чувствовала себя совершенно разбитой. Много лет назад кто-то сказал мне, что если очень сосредоточиться, можно проникнуть в мозг другого человека. Мне говорили, что таким образом даже было спасено немало жизней. И вот последние семь часов я полностью посвятила попыткам проделать то же самое с Шарлоттой. Я старалась перелить в нее до капли всю свою энергию, остановить ее где-то там, на границе жизни и смерти, и вернуть назад. Дыхание Шарлотты было неглубоким и прерывистым, узенькая грудная клетка почти не шевелилась. Я перевела взгляд на ее личико. Она казалась такой одинокой! Если бы только я могла поменяться с ней местами! Я осторожно обвила вокруг пальца случайно выбившийся локон, темневший на подушке.

– Шарлотта, золотая моя, – снова и снова шептала я, – пожалуйста, не уходи!

Она не шевелилась. Я посмотрела на черный локон и впервые за все время, прошедшее с момента трагедии, подумала об Александре. Эдвард открыл глаза.

– Что случилось? – спросил он и, увидев, что я встала, тоже поднялся. – Куда ты собралась?

– Прости, Эдвард, – просипела я севшим от рыданий голосом. – Пожалуйста, попробуй меня понять. Он все-таки ее отец.

Кристина настигла меня уже в дверях.

– Нет, Элизабет! – прошипела она. – Теперь ее отец Эдвард. Ты не можешь так поступить с ним!

– Моя дочь умирает, а ты мне диктуешь, как я могу поступать, а как нет? Так вот, я тебе отвечаю: он должен ее увидеть! А потому лучше уйди с дороги.

Некоторое время мы молча боролись в дверях. Но Кристина была сильнее, и вскоре ей удалось схватить меня за плечи и повернуть лицом к комнате.

– Посмотри на него! Прошу тебя, просто посмотри!

Эдвард как-то странно обмяк, опершись локтями о колени и закрыв лицо руками.

– Пожалуйста, Элизабет, прошу тебя, не поступай с ним так! Пожалуйста!

– Прости меня, Кристина. Прости, Эдвард. – С этими словами я рванула на себя дверь и побежала вдоль по коридору. Я уже почти добежала до лифта, когда сзади послышался крик Кристины:

– Элизабет! Скорее возвращайся! Шарлотта, она…

Но я уже мчалась обратно. Влетев в палату, я увидела, что глаза дочери широко открыты. Они казались огромными темными озерами. на бледном лице.

– Шарлотта, – задыхаясь от бега, прошептала я.

Эдвард отступил в сторону, пропустив меня к кровати.

– Шарлотта, милая, это я, твоя мама. Мама. Я здесь, мой ангел. Я здесь, с тобой.

Вошедшая медсестра зажгла верхний свет и попыталась отстранить меня. Но я не обратила на нее ни малейшего внимания. Зрачки Шарлотты были сильно расширены, и я поняла, что она вряд ли видит меня.

– Мамочка? – послышался еле различимый голос.

– Да, родная! Мамочка здесь, с тобой.

– Мамочка?

Я с ужасом посмотрела на Эдварда. Она меня не слышала. Из углов огромных глаз скатились две слезинки.

– Здесь так темно. Где моя мамочка? Я хочу видеть мамочку.