Четверг

Шел дождь.

Он начался еще в Юстоне и с тех пор лил не переставая. В вагоне царила скученность того рода, когда под ногтями скапливается грязь, хотя вроде сидишь и ничего не делаешь, только смотришь в мутное окно. Смотришь на грязные стены проносящихся мимо домов под нависшими серыми тучами. Сидишь не шевелясь и только смотришь.

Я был один в купе. Ботинки я скинул. Ноги задрал. «Пентхаус» был прочитан. «Стэндард» — дважды. Я обгрыз два ногтя. До Донкастера оставалось сорок минут.

Я взглянул на свои черные мохеровые носки. Потом согнул большой палец. Носок обтянул длинный ноготь. Надо бы подстричь ногти по приезде — в выходные предстоит много ходить пешком.

«Интересно, — подумал я, — успею ли я в Донкастере за пересадку купить сигареты в вокзальном буфете?»

Если буфет будет открыт в пять вечера, в четверг, в середине октября.

И все же я закурил.

Забавно, Фрэнк никогда не курил. А ведь большинство барменов курят. В промежутках между своими основными обязанностями. Хотя бы пару затяжек, чтобы показать: у меня перерыв. Фрэнк же не курил. Даже самокрутки, когда мы собирались в конце Джексон-стрит и покуривали из любопытства. Просто не хотел знать, что значит курить.

А еще он не пил виски.

Я взял фляжку, валявшуюся на журнале, отвинтил крышку и сделал глоток. Поезд сильно мотало, поэтому немного виски пролилось на рубашку. Под воротником появилось довольно большое пятно.

Однако не такое большое, как у Фрэнка — на той рубашке, в которой его нашли. Гораздо меньше.

Они сработали внаглую. Они сработали топорно.

Я завинтил крышку и бросил фляжку на диван. Из-за вершины холма на секунду показалось солнце, и луч света, прорезав серые тучи и сплошную стену дождя, высветил гравировку на фляжке: «Джеку на тридцать восемь лет, с наилучшими пожеланиями от Джеральда и Леса».

Джеральд и Лес — это ребята, на которых я работаю. За то, что я делаю для них, они неплохо мне платят. Они занимаются земельной недвижимостью. Инвестициями. Спекуляциями. В общем, вы понимаете, чем именно.

Жаль, что все это закончится. Рано или поздно Джеральд обязательно узнает про меня и Одри. И когда это случится, я предпочел бы находиться где-нибудь подальше. Работать на Штайна. Под ярким солнцем. И чтобы Одри загорала без всего. И чтобы не было дождя.

Вокзал Донкастера. Мрачное, продуваемое ветром переплетение рельсов и платформ, освещенное слабым светом неоновой вывески. Шелест дождя только подчеркивает царящую вокруг пустоту. Газетный ларек «В. X. Смит» закрыт.

Я прошел по крытому надземному переходу, чтобы перейти к платформе, где меня ждал другой поезд. В переходе никого не было, и меня преследовало эхо моих шагов. В соответствии с указателем я повернул налево, к четвертой платформе, и спустился вниз. Тепловоз громко пыхтел, готовясь отправиться в путь. Я поднялся в вагон, захлопнул за собой дверь и сел на трехместную скамью. Положив свой багаж на соседнее сиденье, я встал, снял зеленую замшевую куртку и бросил ее на сумку.

Я огляделся по сторонам. В вагоне было не больше дюжины пассажиров, все сидели спиной ко мне. Я вытянул шею и заглянул в кабину кондуктора. Кондуктор читал газету. Я вытащил фляжку и быстро глотнул виски, потом сунул ее в сумку и полез в карман за сигаретами. Черт, я же выкурил последнюю.

* * *

Сначала есть только чернота. Покачивание вагона, отражение в залитом дождем стекле и чернота. Но если постараться заглянуть за отражение, можно увидеть зарево, поднимающееся над горизонтом.

Оно очень слабое, и в первую минуту кажется, что вдали что-то горит — скирда, бензиновая цистерна или что-то еще. Но потом замечаешь подсвеченные заревом облака и понимаешь, что это нечто большее, чем пожар. А еще чуть позже, когда поезд проносится через просеку и поворачивает к городу, из темноты возникает небольшой круг яркого света, и становится ясно, где источник зарева: это несколько сталелитейных заводов, построенных вдоль полукруглой ложбины. Трубы цехов тянутся вверх, плавильные цеха пульсируют красным, доменные печи взрываются белым огнем, а очертания завода кажутся черными на фоне этого зарева. При виде всей этой картины на память приходит диснеевский вариант создания мира. Даже когда поезд едет мимо неприглядных окраин, задов бензоколонок и ярко освещенных улиц, внимание все равно притягивает яркое зарево над заводами.

* * *

Я предъявил билет и через турникет вышел к вокзальной стоянке. Некоторые из моих попутчиков направились к своим машинам, остальные остались ждать автобус. Капли дождя лениво падали на блестящий мокрый асфальт. Я огляделся по сторонам в поисках такси. Ни одной машины. Возле билетной кассы я увидел телефонную будку. Зайдя в нее, я нашел в справочнике раздел «Такси» и набрал номер одной из фирм. Мне сказали, что машина будет через пять минут. Я повесил трубку и понял, что предпочту мокнуть на дожде, чем ждать такси в будке, провонявшей дымом.

Я стоял и бездумно смотрел на стоянку. Автобус и машины уже уехали. Напротив меня находился вход на стоянку, а за стоянкой я увидел тускло освещенную улицу с муниципальными домами. Все выглядело так же, как и восемь лет назад, когда я был здесь в последний раз. Это место подходит лишь для того, чтобы с ним попрощаться.

Я вспомнил, что сказал мне Фрэнк на похоронах отца в мой последний приезд.

Я ел сэндвич с яйцом и разговаривал с миссис Гортон, когда ко мне через толпу протолкался Фрэнк и попросил на минуту подняться с ним наверх.

Я последовал за ним в нашу старую спальню. Он вынул письмо и сказал: «Прочти». Продолжая есть сэндвич, я взглянул на штемпель. Письмо пришло из Сандерленда. Судя по дате, четыре дня назад. Я вытащил письмо из конверта, развернул его и взглянул на подпись.

Поняв, от кого оно, я посмотрел на Фрэнка.

«Прочти», — повторил он.

Такси въехало на стоянку. Машина была новой, с ярко горящим значком на крыше. Такси остановилось напротив меня, водитель обошел машину и открыл пассажирскую дверь.

— Мистер Картер?

Я пошел к машине, а водитель подхватил мою сумку и поставил ее на заднее сиденье.

— Милая погодка, — сказал он.

Я сел на пассажирское место, он — на свое.

— Так куда ехать? — спросил он. — К «Георгу»?

— К «Георгу», — ответил я.

Машина тронулась. Я полез в карман за сигаретами и, только вытащив пачку, вспомнил, что она пуста. Водитель достал пачку «Вейтс».

— Вот, — предложил он, — курите.

— Спасибо, — поблагодарил я и прикурил по сигарете нам обоим.

— Надолго к нам? — спросил водитель.

— Как получится.

— По делу?

— Не совсем.

Какое-то время мы ехали молча.

— Знаете город?

— Немного.

Мы ехали по той дороге, что начиналась от стоянки машин. Огни становились ярче. Впереди лежала главная улица.

Это было странное место — слишком крупное для поселка и слишком маленькое для города. В детстве оно напоминало мне город из вестерна. Такие города возникали на Западе в результате экономического подъема: одна-единственная улица, на которой расположены все необходимые для жизни города учреждения и заведения, а жилые кварталы тянутся вдоль грязных окраин. Муниципальные дома начинались сразу за «Вулвортом». Стандартные домики в викторианском стиле примостились сбоку от «Маркса и Спенсера». Газовый завод возвышался над чайной «Кардома». Плавательный бассейн и футбольное поле отделяло от муниципалитета всего несколько ярдов.

Это и в самом деле был город из вестерна. Тридцать лет назад на этом месте стояла богом забытая деревушка. А потом обнаружили известняк. Тридцать лет спустя деревушка превратилась в городок, который стал бы большим городом, если бы не кольцо сталелитейных заводов.

На поверхности город казался мертвым, ничто в нем не располагало к проведению приятного субботнего вечера. Но это только на поверхности. Имелись еще и глубинные уровни. Выбираешь любой, предъявляешь нужные верительные грамоты — и город, как любой другой, раскрывается перед тобой во всей своей красе. Или уродстве.

А еще в городе были деньги. Благодаря заводам деньги валялись везде. Муниципальные дома с семьями из четырех человек — мама, папа, сын и дочь — давали доход. Примерно восемьдесят фунтов в неделю. Прибыльное местечко, особенно если ты большая «шишка», владеющая множеством мелких структур. Служащие этих мелких структур собирают деньги с муниципальных домов. А муниципальных домов в городе много. Однажды я работал на одну букмекерскую контору на Прайори-Хилл. «Боже мой!» — подумал я, когда случайно узнал, сколько денег они загребают в неделю. Имея несколько таких контор, можно купить себе клуб «Челси». И «Кенсингтон». Тем более, если накладные расходы так же малы, как у того жадного ублюдка, на которого я работал.

Мы подъехали к «Георгу». На вывеске значилось «Отель «Георг», но на самом деле это была просто большая ночлежка, где предоставляли койку на ночь и кормили завтраком. Снаружи здание покрывал слой защитной краски «Сноусемед», все деревянные детали были выкрашены в синий цвет, на окнах стояли кованые решетки, но я знал, что внутри — сплошное убожество. Я начал шататься по пивным с пятнадцати, и «Георг» был единственным заведением, куда я не решался зайти. Он выглядел чрезвычайно респектабельно. Позже я понял, что внутри дело обстоит иначе. Я и потом не ходил в него, только уже по другим причинам. Сейчас же он подходил мне как нельзя лучше.

Водитель обошел машину и открыл мою дверцу. Я выбрался на тротуар. Водитель достал мою сумку с заднего сиденья.

— Сколько? — спросил я.

— Пять шиллингов, — ответил он.

— Держите. — Я дал ему семь шиллингов и пять пенсов.

— Спасибо, — поблагодарил водитель. — Всего хорошего.

Он собрался было отнести мою сумку в гостиницу.

— Не надо, — остановил я, — я сам.

Он отдал мне сумку, и я пошел к двери.

— Сэр, — окликнул он меня, — сэр, если в течение ближайших нескольких дней вам что-нибудь понадобится, к примеру съездить куда-то, позвоните нам. Ладно?

Я повернулся и посмотрел на него. В синем свете неоновой вывески и в мертвенном свете уличных фонарей он походил на человека, страдающего удушьем. Казалось, ему срочно нужна кислородная подушка. В его глазах отражалось искреннее желание услужить. Капли дождя на лбу напоминали испарину. Я продолжал смотреть на него. Подобострастие исчезло из его взгляда.

— Я же сказал: я сам, — бросил я.

Осмысливая мои слова, он взглянул сначала на сумку, потом на меня, попытался нахмуриться, но из-за страха на его лице появилось не сердитое, а обиженное выражение.

— Я просто хотел помочь, — проговорил он. Я улыбнулся.

— Спокойной ночи, — сказал я и, подойдя к двери с надписью «Салун», открыл ее. Я не слышал, чтобы водитель такси хлопнул дверцей.

«Дилетанты, — подумал я. — Мерзкие, вонючие дилетанты». Я закрыл за собой дверь.

Надо отдать должное хозяину: он действительно пытался сделать свое заведение привлекательным для сорокалетних супружеских пар, желающих приятно провести субботний вечер.

Комнату украшали тисненые обои в полоску, дешевка, которая пыталась сойти за бархат. Были и фотообои с видом Капри во всю стену. Пристенные диваны, обтянутые искусственной кожей, казались совсем новыми, как будто им всего год-другой. Столы и барная стойка были сделаны из жаростойкого пластика. Несколько бессмысленных пластмассовых перегородок, имитировавших ковку, разделяли помещение. И самое главное: на хозяине была чистая рубашка.

Двое подростков топтались у игорного автомата. За одним из столиков сидел старик с полупинтой горького пива и проспектом тюнинговой компании «Рейсинг Грин». Напротив него старая шлюха в брючном костюме пила «Гиннес», оставляя следы губной помады на стакане. Того, кого я искал, среди посетителей не было.

Часы показывали четверть восьмого.

Я подошел к бару. Хозяин задумчиво смотрел в кассовый ящик. Бармен стоял, привалившись к зеркальной стене и сложив руки на груди. Его волосы были уложены в ирландском стиле, как у Тони Кертиса. В конце стойки сидел мужчина лет тридцати в кардигане от «Маркс и Спенсер» и серовато-зеленой рубашке с расстегнутым воротом. Мужчина смотрел на свое отражение в зеркале.

Я поставил на пол сумку и устремил взгляд на бармена. Тот даже не шевельнулся.

— Пинту темного, — сказал я.

Бармен лениво потянулся за кружкой, неторопливо подошел к кранам и начал наливать пиво.

— В стакане, пожалуйста, — сказал я.

Бармен посмотрел на меня, а мужчина за стойкой — на бармена.

— Почему, черт побери, вы не предупредили? — процедил тот, медленно поднимая пивной кран.

— Хотел, но вы так резво бросились обслуживать меня.

Мужчина за стойкой закинул голову и громко рассмеялся.

Бармен посмотрел на мужчину, потом на меня. Это движение заняло у него полминуты. Еще полминуты ему потребовалось на то, чтобы понять, что меня не следует обзывать «остряком хреновым». В конечном итоге он нашел стакан, вылил в него пиво из кружки и долил еще немного из крана. Спустя еще одну минуту увлекательного ожидания пиво стояло передо мной.

— Сколько? — спросил я.

— Шиллинг десять, — ответил бармен.

Я дал ему ровно один шиллинг и десять пенсов, взял стакан и сел на один из пристенных диванов, подальше от всех. Сделав большой глоток, я приготовился ждать. Она могла прийти в любую минуту.

Через четверть часа я подошел к стойке, и резвому бармену пришлось наливать мне еще одну порцию пива. Когда я вернулся к своему месту, где-то наверху зазвонил телефон. Хозяин оторвался от того, что было или чего не было в его кассовом ящике, обошел стойку и поднялся по лестнице. Вскоре он снова появился в зале.

— Здесь есть некий мистер Картер? — спросил он, глядя на меня с тем же выражением на лице, что появляется у всех содержателей пабов, когда им приходится подзывать к телефону кого-то из посетителей.

Я встал.

— Это я, — сказал я.

Не посчитав нужным вдаваться в подробности, я пошел к лестнице. Двигаясь на звуки сериала «Улица Коронации», я добрался до лестничной площадки с таксофоном и взял болтавшуюся на проводе трубку.

— Алло? — сказал я.

— Джек Картер? — осведомилась она.

— Тебе следовало быть здесь четверть часа назад.

— Знаю. Я не смогла.

— Почему?

— Из-за мужа. Он поменялся сменами. С десяти на два. — Я промолчал. — Я обо всем договорилась.

— На какое время?

— На полдесятого.

— Ты достала цветы?

— Да.

Я вытащил сигарету.

— Дорин дома?

— Нет. Она у подруги.

— А с ним кто?

— Не знаю.

— Но он же не один?

— Не знаю.

— Тогда пойди и выясни.

— Не могу.

— Почему?

— Потому же, почему не смогла прийти к тебе.

Молчание.

— Послушай, — сказал я, — когда я смогу увидеть тебя?

— Не сможешь.

— А завтра ты будешь там?

— Нет.

— Послушай…

— Дверь на щеколде, — сказала она. — Он в гостиной.

Она отсоединилась. Несколько секунд я смотрел на молчавшую трубку, потом повесил ее на рычаг, спустился вниз и стоя допил пиво. После этого я взял свою сумку и вышел под дождь.

* * *

Я повернул налево и пошел по темной улице, вдоль которой стояли стандартные домики с крохотными садиками. Над дождем и темнотой скользили тучи, подсвеченные заревом от сталелитейных заводов. Я снова повернул налево на точно такую же улицу. Единственное отличие заключалось в том, что эта заканчивалась дорогой, которая вела из города. Она вилась между заводами и уходила в холмы. В конце улицы я перешел на противоположную сторону, туда, где находился «Гараж и аренда машин Паркера».

Я постучал в стеклянную дверь конторы. Ответа не последовало. Я постучал сильнее. Внутренняя дверь позади картотечного шкафа открылась, и в контору вошел мужчина в рабочем халате и шерстяной шапке с помпоном.

Открыв дверь, он посмотрел на меня, ожидая, когда я объясню, что мне нужно.

— Я хотел бы арендовать машину, — сказал я.

— Надолго? — спросил он.

— На несколько дней, — ответил я. — Я надолго не задержусь.

* * *

Я проехал через город по боковым улицам, параллельным Хай-стрит, и наконец добрался до Холден-стрит, улицы, где, насколько я знал, каждый дом — пансион с ночлегом и завтраком. После похорон Фрэнка я начну действовать, и мне надо где-то жить. Дома нельзя, там Дорин. Не хочу втягивать ее.

Я нашел пансион с гаражом и, припарковав машину перед зданием, прошел по дорожке и постучал в дверь. Дом отличали треугольные окна и крохотная терраса. Верхняя половина входной двери была сделана из матового стекла с бордюром из разноцветных стеклянных квадратиков. Наличники по обе стороны двери представляли собой такие же бордюры, только поуже. Через стекло я увидел приближающуюся тень, и дверь открылась.

Она была ничего. Около сорока, вернее, чуть за сорок, с химической завивкой, чуть тяжеловатым, умело напудренным лицом и большой грудью. Блузка апаш была заправлена в обтягивающую юбку. Строга к «не тем» клиентам, а вот какова она по отношению к «тем»?

У нее был такой вид, будто ей приятно видеть меня.

— Неужели мне повезло? — сказал я.

— С чем? — поинтересовалась она.

— С гостиницей. У вас есть свободные номера?

— Есть.

— Отлично, — сказал я.

Она отошла в сторону, приглашая меня войти. Я колебался.

— Послушайте, — проговорил я, — дело в том, что прямо сейчас, вернее, на эту ночь номер мне не нужен, он понадобится на завтра и на субботу, возможно, и на воскресенье.

Она переступила с ноги на ногу.

— Вот как? — сказала она.

— Да, вот так. Сегодня я переночую у друзей, а завтра — вы же понимаете — это будет неудобно.

— Ее муж назавтра поменялся сменами, верно?

— Ну, э-э, не совсем так, — промямлил я.

— Да, — сказала она, собираясь уходить, — совсем не так.

— Есть еще одна проблема, — сказал я. Она повернулась. — Видите ли, у меня машина. Конечно, ее можно было бы оставить на улице, но я заметил, что у вас есть гараж. Если он пустой, я мог бы поставить ее туда. Сегодня же. — Она продолжала смотреть на меня. — Я заплачу, — поспешно добавил я.

Она еще некоторое время смотрела на меня, прежде чем сказала:

— Да, вряд ли вы можете оставить машину у ее дома, не так ли?

— Спасибо, — поблагодарил я, входя в дом вслед за ней, — вы очень добры.

— Я знаю, — заявила она.

Она стала подниматься по лестнице. С ногами у нее все было в порядке, да и с попкой тоже — мускулистая, крепкая. Если бы она не следила за собой, у нее сейчас была бы огромная тяжелая задница.

Владелица пансиона поднялась наверх и повернулась, а я продолжал разглядывать ее.

— Вы путешествуете? — спросила она.

— Можно сказать и так, — ответил я.

— Понятно, — сказала она, пересекла лестничную площадку и открыла дверь. — Это подойдет?

— О да, — ответил я. — То, что надо. — Я оглядел комнату, давая ей понять, что очень доволен. — То, что надо. — Я вытащил бумажник. — Я заплачу сейчас, если хотите, заплачу и за эту ночь, чтобы номер остался за мной.

— Это будет чудовищной глупостью, — заявила она. — Вы первый постоялец с понедельника.

— Ну, если вы так уверены, — сказал я. — Сколько?

— Пятьдесят за две ночи и завтрак. За гараж хватит фунта. Если решите остаться подольше, дайте нам знать в воскресенье утром.

Я отдал ей деньги. Она сложила купюры и сунула в карман юбки.

— Как я уже сказал, — напомнил я, — я въеду завтра ближе к вечеру.

— Как пожелаете.

— Отлично, — подытожил я.

Мы спустились вниз. У двери она сказала:

— Я открою гараж.

Я завел машину и развернулся. Владелица подняла вверх дверь гаража, и я въехал внутрь.

— Скажите, — спросил я, — а завтра вы будете дома весь день?

— А зачем вам?

— Дело в том, что завтра вечером мне может понадобиться машина.

— Я всегда дома после двенадцати, — сказала она.

— Отлично, — кивнул я. — Замечательно. — Я вышел из гаража. — Еще раз спасибо, — сказал я, поворачиваясь к ней.

Она смотрела на меня без всякого выражения на лице, однако я увидел какой-то намек на эмоции. Возможно, это была улыбка, только эта улыбка оказалась бы саркастической, выпусти она ее наружу. Наконец владелица решила закрыть дверь гаража.

Я вышел на тротуар и повернул к Хай-стрит. Я улыбался. Меня позабавило, как она восприняла меня, когда решила, что со мной все ясно. Не исключено, что ее мнение обо мне может оказаться полезным.

Я был уже у Хай-стрит, когда заметил, что дождь кончился.

Повернув налево, я прошел мимо кинотеатра «Оксфорд» и кондитерской Уолтона. В детстве нам очень нравилось собираться у входа в кондитерскую и наблюдать за окрестной жизнью. Это был лучший подъезд на всей Хай-стрит. Достаточно просторный, чтобы вместить до двенадцати мальчишек, и не очень сильно продуваемый зимой. Пекер Вуд, Артур Коулмен, Пигги Джеклин, Незер Айрис, Тед Роуз, Алан Стемп — мы все любили собираться там перед началом сеанса, и, если у нас не было денег на кино, мы толклись в парадном, пока не наступало время идти домой. Джек Коулмен, Говард Шефердсон, Дейв Петчет. Интересно, что с ними стало?

И, конечно же, Фрэнк. Но о том, что случилось с Фрэнком, я знал.

И собирался с этим разобраться.

Я добрался до Джексон-стрит. На углу, где всегда была бакалейная лавка Роусона, находился тот же самый дом с точно таким же фасадом тридцатых годов, однако покрашен он был в желтый цвет (рамы, деревянная отделка), вместо надписи «Семейный магазин Роусонов» на вывеске строгим шрифтом было выведено: «Шарманка», а вместо бутылок пива из одуванчика и лопуха, стоявших на бледно-желтой гофрированной бумаге, карточек со знаменитыми летчиками и эмблем «Вимто» в витрине теперь была одежда для геев, военная форма и большие фотографии рок-групп. Магазин примыкал к ряду похожих на виллы домиков с эркерами, тянувшихся вдоль одной стороны Джексон-стрит. На противоположном конце улицы, за металлической оградой, находился пустырь, заросший желтой травой. Пустырь ограничивала канава, узкая болотистая траншея, где мы с Фрэнком и другими мальчишками прятались, чтобы нас не было видно из домов, и занимались всем чем угодно. Во всяком случае, я и несколько других мальчишек занимались, а вот после того, как Валери Маршбенкс показала всем свои трусики и назначила плату в пенни за то, чтобы потрогать ее в присутствии Кристины Халл, которой нравилось наблюдать за этим, Фрэнк больше там не появлялся, однако он знал, что там происходит, и, когда я возвращался домой, он продолжал читать свой комикс и молчал, и мне становилось мерзко на душе. Иногда это тянулось так долго, что мама приказывала ему разгладить физиономию, черт возьми, грозя отправить в постель раньше времени, и он вставал, брал свой комикс и уходил, не глядя на меня. А когда я поднимался в спальню, свет обычно был погашен, но я знал, что он не спит, и мне становилось еще хуже оттого, что приходится ложиться спать в темноте и слушать, как он думает. Я всеми силами оттягивал тот момент, когда надо идти спать, потому что он не спал, а потом я сам долго не спал, потому что боялся дышать, зная, что он думает обо мне.

Я прошел Джексон-стрит до конца. Изгородь осталась на том же месте, да и траву не всю вытоптали, а вот канава исчезла, ее засыпали, и теперь на ее месте находился машиностроительный цех. В свете уличного фонаря кирпич, из которого было построено здание, казался желтым. Внутри цеха работал токарный станок — видимо, кто-то остался на сверхурочные.

Я подошел к дому сорок восемь. Шторы, естественно, были опущены, но в эркере горел свет, освещая живую изгородь из бирючины в четырех футах от окна.

Я открыл входную дверь.

На стенах были новые обои, современные, с вершами для омаров, рыболовными сетями и одинокими, вытащенными на берег яхтами — все в светло-коричневых и бледно-зеленых тонах. Он закрыл перила лестницы деревянными панелями, покрасил их и повесил на них картины. Пол холла и лестницу покрывал темно-красный ковер, который через каждые три ступени был закреплен прутом из желтого металла.

Я прошел в буфетную.

По обе стороны от печной трубы он соорудил полки. С одной стороны стоял телевизор, почти утопленный в проем. Многочисленные ячейки были заполнены всякой мелочью: фотографиями в рамках, стеклянными фигурками и вазами для фруктов. В одной из ячеек лежала стопка «ТВ Таймс» и «Радио Таймс». С другой стороны все полки были заняты книгами.

Нижние ряды полок занимали номера «Ридерз Дайджест», «Бескрайнего мира», «Сокровищницы», «Настоящего мужчины», «Оружия в иллюстрациях», «Практических советов домашнему мастеру», еженедельника «Канадская звезда», «Нэшнл Джеографик». Над журналами стояли книги в мягких обложках: Люк Шорт, Макс Бренд, Дж. Т. Идсон, Луи Лямур. Еще были Рассел Брэддон, В. Б. Томас и Гай Гибсон. А также Виктор Каннинг и Алистер Маклин, Юарт Брукс и Ян Флеминг. Еще Билл Боуз, Стенли Меттьюз и Бобби Чарлтон. И Барбара Тачман, Уинстон Черчилль, генерал Пэттон, Оди Мерфи. Над книгами было отведено место под музыку: «Голдстрим Гардз», Эрик Коатс, Стэн Кентон, Рей Энтони, Мел Торм, Фрэнки Лейн, Тед Хит, Воган Вилльямс.

Его тапочки стояли на кафельной полке под печкой. Вращающийся стул, обтянутый черной кожей, был повернут к телевизору.

В печке огня не было.

Я заглянул в кухню. Здесь царил полный порядок. Вишнево-красная пластмассовая раковина была тщательно вымыта. Мусорное ведро стояло пустое. Пуста была и собачья миска.

Я вернулся в буфетную, открыл дверь, ведущую в гостиную, и зажег стоявшую на камине небольшую лампу с темно-красным абажуром.

Цветов было немного: мой венок, огромный букет от Маргарет и еще один венок от Дорин.

Гроб стоял головой к эркеру и делил комнату пополам. Рядом с гробом стоял стул из столовой. Я подошел поближе и заглянул в гроб. Я давно его не видел. Смерть почти не изменила его, лицо просто собрало воедино разбросанные в памяти частицы.

Как обычно, когда видишь мертвым того, кого когда-то видел живым, трудно поверить, что это один и тот же человек. Его лицо казалось фарфоровым. Мне даже показалось, что оно зазвенит, как фарфор, если я постучу по лбу.

— Эх, Фрэнк, — сказал я. — Эх, Фрэнк.

Я еще немного постоял, потом сел на стул.

Я что-то сказал — не знаю даже, что именно, — несколько минут посидел, положив голову на край гроба, выпрямился, расстегнул куртку и вытащил сигареты. Закурив, я медленно выдохнул дым и оглядел то, что осталось от Фрэнка.

Я с грустью понял, что совсем не знал его. Все, что я помнил о нем, все эти мелочи, сохранившиеся в памяти, казались ненастоящими. Они напоминали кадры из фильма. И те короткие кадры из прошлого, в которых я видел себя, тоже казались мне ненастоящими. Ненастоящими казались и место действия, и цвет, и даже облака, которые плыли над нами в небе, когда мы что-то делали внизу, на земле.

Я вытащил фляжку и сделал глоток. И снова взглянул на Фрэнка. Я еще некоторое время смотрел на него, потом завинтил крышку и вышел в буфетную, закрыв за собой дверь.

Я прошел через холл, поднялся наверх и открыл первую от лестницы дверь. Это была комната Дорин. Раньше в этой комнате жили мы с Фрэнком. На обоях были нарисованы гитары, ноты и микрофоны. К стенам скотчем были приклеены постеры из журналов с фотографиями «Битлз», «Муди Блюз», «Тремелос», Дейва Ди, Доузи, Бики, Мика и Тича. Магнитофон стоял в нише стенного шкафа рядом с раскладным диваном. Напротив дивана был комод из светлого дерева. Гардероб представлял собой угол, отгороженный занавеской на металлической штанге. Один ящик комода был открыт, и оттуда свисал чулок. Я прошел в комнату Фрэнка. Раньше здесь жили мама с папой. Обстановка осталась довоенной: и кровать, и высокий комод, и шкаф. И даже линолеум на полу. Все блестело чистотой. На каминной полке я увидел нашу с Фрэнком фотографию в рамке: наряженные в выходные костюмы, мы, два подростка, стоим у здания Армии спасения. Мы не были членами Армии спасения, но мы пели у них каждое воскресное утро просто потому, что нам это нравилось, ради разнообразия.

Я сел на кровать, и пружины застонали. Зеленый линолеум казался ледяным. Я бросил окурок на пол и затушил его ногой. Я немного посидел на кровати Фрэнка, спустился вниз, взял свою сумку и вернулся обратно.

Я уже готовился ко сну, когда вспомнил кое-что. Я огляделся по сторонам, гадая, сохранил ли он его. Хотя зачем он ему? С другой стороны, зачем его выбрасывать? Я подошел к шкафу и, решив проверить на всякий случай, открыл дверцу.

Ствол блеснул под одеждой Фрэнка, висевшей на перекладине. Я встал на четвереньки, осторожно взял его у спускового крючка и потянул к себе. Ствол ударился о заднюю стенку шкафа. Звук получился гулким и холодным эхом разнесся по комнате. Рядом с ружьем я обнаружил коробку с патронами, достал ее и вместе с ружьем отнес на кровать.

Я смотрел на ружье. Боже, мы из кожи вон лезли, чтобы скопить на него. Почти два года, оба. Отказывались от кино, от футбола, от петард. Мы заключили договор: если один из нас сорвется, другой заберет все деньги и потратит их, как захочет. Я знал, что Фрэнк не сорвется. А вот я, наверное, мог бы. И он тоже так считал. Однако я каким-то образом удержался.

Наконец мы купили его. И стали трястись, опасаясь, что отец найдет его. Он сломал бы его, причем у нас на глазах. Мы прятали его у Незера Айриса и забирали по воскресеньям. Взяв его в руки, мы тряслись от страха и успокаивались только тогда, когда оказывались далеко от Джексон-стрит.

Унося его, мы петляли по городу. Мне всегда казалось, что, когда наступает моя очередь нести его, время летит быстрее, чем когда его несет Фрэнк. Мы побывали с ним везде: в Бэк-Хилл, Сандерсенз-Флетс, Фэллоу-Филдз. Безопаснее всего было на берегу реки. Чтобы добраться до реки, мы проезжали на велосипеде целых девять миль, но игра стоила свеч. Река была широкой, почти две мили, а ее берега пустынны. Больше всего нам там нравилось зимой, когда под серым небом свободно гулял ветер. Укутавшись, мы шли против ветра и несли с собой ружье.

Это были лучшие моменты моего детства. Вдвоем с Фрэнком, далеко от дома, на берег реки. Это было до того, как он начал ненавидеть меня.

Но ведь меня тоже не переполняла братская любовь к нему.

Он стал ужасно самодовольным во всем. Всегда принимал сторону отца, причем молча, без слов. Давал мне это понять своими взглядами. Возможно, поэтому я иногда начинал ненавидеть его. Я догадывался, что он считает, будто правильно оценивает меня. Гм, он действительно оценивал правильно. Ну и что из этого, черт побери? Ведь в этой показухе не было надобности. Я оставался таким же, как и до того, как он начал ненавидеть меня. Просто он кое-что узнал. И не видел возможности повлиять на ситуацию. Чем меньше говорят обо мне и со мной, тем лучше. Он не понимал, что причиной нашей ссоры с отцом было именно отношение Фрэнка ко мне.

Но все это в прошлом. Умерло, как умер Фрэнк. Ничто уже не изменишь. Однако кое-что можно уладить. Ради прошлого.

 

Пятница

Я понял, что на улице ветрено, еще до того, как услышал завывания ветра. Между шторами пробивался дневной свет. Я понял, что погода плохая, по свету, который пробивался в щель между шторами.

Я перекатился на спину и посмотрел на часы. Без четверти восемь. Я взял сигарету и закурил, глядя, как узкая полоска дневного света рассеивается в тени потолка. Меня стало охватывать нетерпение, я злился на себя за то, что лежу здесь и курю, сбрасывая пепел в пепельницу на груди, вместо того чтобы встать и заняться делом.

Наконец я вылез из постели, пошел в холодную ванную и приготовился к новому дню. За матовыми стеклами свистел ветер.

Я спустился вниз и включил радио, потом сходил на кухню, нашел чайницу и поставил чайник на газ. Заварив чай, я принялся застегивать запонки.

Задняя дверь открылась, и вошла Дорин, одетая в короткий черный плащ, довольно симпатичный. На голове у нее было нечто в стиле Гарбо. Ее длинные светло-золотистые волосы спадали спереди с обеих сторон, и доходя почти до груди.

Она минуту смотрела на меня, потом закрыла дверь и, сняв шляпку, положила ее на сушилку для посуды. Сунув руки в карманы и устремив взгляд в пол, она стояла у двери и не двигалась. Она выглядела скорее раздраженной, чем несчастной. Я справился с запонками.

— Привет, Дорин, — сказал я.

— Привет, — буркнула она.

— Как себя чувствуешь? — спросил я.

— А ты как думаешь?

Я принялся наливать чай.

— Я очень сожалею о смерти твоего папы, — сказал я. Она промолчала. Я предложил ей чаю, но она скривилась.

— Музычку слушаешь, да? — съязвила она.

— В доме очень холодно, — сказал я. — К тому же…

Она пожала плечами, прошла в буфетную и, так и не вынув руки из карманов, села на стул Фрэнка. Я последовал за ней и, присев на подлокотник дивана, стал пить чай.

— Дорин, мне действительно очень жаль, — сказал я. — Ведь он мой брат, между прочим. — Она опять промолчала. — Даже не знаю, что сказать.

Молчание.

Я не хотел ни о чем расспрашивать ее до похорон, поэтому проговорил:

— Просто не верится. Не верится, и все. Он всегда был так осторожен.

Молчание.

— Я имею в виду, он никогда не пил больше половины порции.

Молчание.

— И не прогуливал работу.

По лицу Дорин покатились две слезинки.

— Может, его что-нибудь тревожило, а? Ну, что-то такое, из-за чего он потерял осторожность?

Молчание. Слезы продолжали течь.

— Дорин?

Она резко повернулась вместе с креслом.

— Заткнись! — закричала она. Слезы уже градом текли по щекам. — Заткнись! Я не вынесу!

Она вскочила и, подбежав к раковине, остановилась. Ее плечи дрожали, руки безвольно висели вдоль тела.

— Что не вынесешь, дорогая? — спросил я, подходя к ней. — Что ты не вынесешь?

— Папа, — заговорила она. — Папа. Ведь он мертв, да? — Она повернулась ко мне. — Да?

Я развел руки, и она уткнулась мне в грудь. Я обнял ее.

Через некоторое время она выпрямилась, и я снова предложил ей чаю. На этот раз она согласилась. Я сел рядом с раковиной на высокий табурет, обтянутый красной искусственной кожей, и наблюдал, как она то подносит чашку к губам, чтобы сделать глоток, то смотрит в нее. «Интересно, — подумал я, — она такая потому, что в гостиной лежит ее мертвый отец, или есть другая причина». Я не мог дать четкий ответ. Восемь лет назад, когда мы виделись с ней в последний раз, ей было семь, поэтому я не знаю, что она собой представляет. Хотя догадываюсь.

Она выглядела старше своих пятнадцати. Я бы и сам не удержался от всяких мыслей, если бы Дорин не была моей племянницей. Сразу ясно: она знает, что есть что. Это видно по ее глазам. Интересно, знал ли Фрэнк, что она не девственница. Не исключено. Но не признавался в этом сам себе. И если его что-то тревожило, не признался бы ей. Таков был Фрэнк. Следовательно, нет оснований считать, будто ей что-то известно, если не предполагать, что она видела или слышала нечто важное, а Фрэнк не знал, что она это видела или слышала. Если она что-то видела или слышала, я это выясню, но не сегодня.

Я слез с табурета, прошел в буфетную и выключил радио. Была половина девятого. На улице прогрохотала тележка молочника. Я вернулся в кухню.

— Хочешь сигарету? — спросил я.

Дорин кивнула и поставила чашку на стол. Я прикурил две сигареты. Курильщиком она была не заядлым. После нескольких затяжек я спросил:

— И что ты собираешься теперь делать?

— Не знаю.

— Ты же не останешься здесь, верно?

Она помотала головой.

— Послушай, — сказал я, — конечно, ты меня плохо знаешь, а то, что знаешь, тебе не нравится, но у меня к тебе предложение. Возможно, идея будет тебе не по душе, и все же мне хочется, чтобы ты хорошенько обдумала ее в ближайшее время. На следующей неделе я уезжаю в Южную Африку. С женщиной, на которой, скорее всего, женюсь. Мы вылетаем в среду. У меня три билета. Почему бы тебе не поехать с нами?

Она посмотрела на меня. Я не смог понять, какие мысли бродят у нее в голове.

— Подумай над этим. Я был бы рад, если бы ты поехала. Надо бы закончить дела с твоим папой.

— Очаровательно, — проговорила она. — Я начинаю чувствовать себя действительно нужной.

— Я пробуду здесь все выходные, — сказал я. — У тебя есть время решить.

— Нет, спасибо.

Она продолжала смотреть на меня. Я бросил взгляд на часы.

— Они придут сюда без четверти, — напомнил я. — Есть еще пять минут. Хочешь побыть с ним до их прихода?

Она отвела взгляд. И снова стала пятнадцатилетней.

— Нет.

— Он был бы рад, — сказал я.

Она всхлипнула.

— Иди, — сказал я. — Время еще есть.

Она положила сигарету на блюдце и ушла, а через пять минут вернулась. Ее щеки были мокрыми, а глаза покраснели.

Я надел куртку, прошел в гостиную и встал у гроба. Лицо Фрэнка было обращено к потолку. На свете не было ничего более спокойного, чем это лицо.

За окном послышался шум мотора, а потом в дверь постучали.

— Прощай, Фрэнк, — сказал я.

Я вышел из комнаты в холл и открыл дверь. На крыльце стоял мужчина в высокой шляпе.

— Доброе утро, сэр, — сказал он характерным голосом.

* * *

Мы вышли из церкви и снова сели в машину — мы с Дорин на заднее сиденье, викарий рядом с водителем. Мы ехали по окраинам. На одном из перекрестков старикан на старом, как он сам, велосипеде остановился, снял шляпу и проводил нас взглядом.

После продолжительного молчания викарий уперся локтем в спинку сиденья, повернулся к нам и сказал:

— Мистер Картер, вы видите, что за время вашего отсутствия в городе произошли некоторые изменения.

— Немалые, — сказал я.

— Да, — согласился он. — Все меняется. Хотя, на мой взгляд, не так быстро. Однажды все это исчезнет. И люди, хвала небесам, поселятся в приличных районах, где будут воспитывать своих детей. В таких районах, где детям захочется идти домой, а не бегать по улицам.

Я сказал:

— Допускаю, что на месте этих районов возникнет что-то лучшее.

— О, — воскликнул викарий, — это обязательно будет лучше. Другого не дано.

— Разве? — сказал я.

И посмотрел на него. У него были песочного цвета волосы, песочного цвета очки и желтоватое лицо. Трудно было определить его возраст.

Мы съехали с холма к кладбищу. День был ясным и ветреным, и низкие облака носились наперегонки на фоне солнца.

* * *

Кроме викария, могильщика и представителя похоронного бюро на похоронах присутствовали мы с Дорин и два типа, которые стояли рядом с выгруженным из катафалка гробом. Одному из них было около пятидесяти, другому — года двадцать два — двадцать три. Оба очень походили на барменов. Сверху, в рубашках с чистыми воротниками и в галстуках, они были аккуратны до невозможности, но чем ниже, тем неряшливее они становились. У ботинок от опрятного вида не оставалось и намека. Они стояли со склоненными головами и сомкнутыми впереди руками.

Пока викарий читал молитву, я держал Дорин за руку. Небритый могильщик был одет в военную шинель с поднятым воротником и то и дело поглядывал на Дорин, грязный ублюдок.

— Прах к праху, земля к земле…

Я нагнулся, поднял горсть земли и отсыпал немного Дорин. Бармены шагнули вперед и тоже взяли земли, а потом вместе с нами бросили ее на опускающийся гроб. И отошли. Старший кашлянул, прикрывая рот рукой, и сосредоточил свое внимание на викарии. Младший тоже продемонстрировал хорошие манеры.

Викарий затянул «Слово жизни». Дорин пропела несколько первых слов, затрясла головой и замолчала. Могильщик энергично работал лопатой. Ветер настойчиво забирался под одежду. В десятке рядов от нас две женщины средних лет остановились, поглядели на нас и пошли дальше к своим могилам.

На этом все и закончилось.

* * *

Я повел Дорин прочь от могилы. Она оглянулась на что-то — я так и не понял, на что именно, и вдруг споткнулась. Бармены попятились, пропуская нас. Я кивнул им.

Мы подошли к машинам. Я посмотрел в сторону ворот. За оградой стояла блондинка в ярко-зеленом пальто с поясом.

— Это Маргарет? — спросил я. Дорин кивнула.

Я внимательнее посмотрел на женщину. Она не двигалась. Дорин забралась в машину.

— Я сейчас, — сказал я и окликнул барменов, которые шли к своей машине. — Подождите, пожалуйста.

Они переглянулись. Старший посмотрел на часы и кивнул. Я пошел к воротам. Маргарет стояла на том же месте. Она оказалась довольно привлекательной. Единственным ее недостатком было то, что она была похожа именно на то, чем являлась: дешевой певичкой.

— Кажется, ты утверждала, что не придешь, — сказал я.

— Я передумала, — заявила она.

Сквозь акцент уроженки севера в ее речи довольно хорошо слышался лондонский выговор.

— Я рад, — сказал я. — Я хочу поговорить с тобой.

— О чем?

— О Дорин, — солгал я.

Она устремила взгляд на ожидающие машины.

— Все… все прошло хорошо? — спросила она.

— Отлично. Организовано идеально. Спасибо.

Ее глаза были влажными — но глаза подобных женщин всегда блестят.

— Я хочу поговорить с тобой, — повторил я.

Она продолжала смотреть на машины.

— Как Дорин?

— А что ты ожидала? — спросил я. — Она знает о тебе и Фрэнке?

Маргарет улыбнулась. Ее улыбка означала, что она считает, будто я кое-что недопонимаю.

— Знала. А почему бы нет?

— Ну тогда поехали с нами. Прямо сейчас. Дорин нужна поддержка, а от меня проку мало.

Она покачала головой.

— Не могу, — сказала она, — и не проси.

— Тогда когда? Я тут должен кое-что уладить до отъезда. Позже сможешь?

— Нет, — ответила она.

— А завтра?

Она подняла на меня глаза.

— Ладно, — согласилась она. — Завтра утром. В «Сесиле» в двенадцать.

— Там, где работал Фрэнк, — уточнил я.

— Я знаю, — сказала она. — Я выбрала это место, потому что мужу слишком далеко идти туда от дома.

— Договорились, — сказал я. — До завтра.

Она повернулась и пошла прочь.

Я минуту наблюдал за ней, потом вернулся на кладбище.

* * *

Я отпер дверь. Дорин прошла в дом, за ней проследовали бармены. В холле Дорин сняла шляпку.

— Проходите, — обратился я к незнакомцам. — Я подойду через минуту.

Я поднялся наверх и достал из сумки имбирный эль и две бутылки виски. Когда я спустился вниз, Дорин чем-то занималась на кухне, а бармены стояли перед камином.

— Это подойдет? — спросил я, поднимая руку с бутылкой.

— О конечно, — ответил старший, — большое спасибо.

— Ага, — сказал младший.

Они старались выглядеть при исполнении и в то же время благодарными.

Я прошел на кухню. Дорин готовила чай.

— Дорин, дорогая, — сказал я, — где здесь стаканы?

Она указала на буфет. Я вынул стаканы и принялся разливать виски.

— Сколько они тут будут сидеть? — спросила она.

— Не знаю, дорогая, — ответил я. — Недолго.

Я открыл бутылку с имбирным элем и налил воды в небольшой кувшинчик.

— Выпьешь с нами? — спросил я. — Тебе пойдет на пользу.

Дорин пристально посмотрела на бутылку, потом налила себе виски и выпила его залпом, не разбавляя. При этом она скривилась, потом уставилась на дно стакана.

Я отнес три стакана в гостиную.

— Воды или эля? — предложил я. Старший захотел эля, а младший — воды.

Я вернулся на кухню. Дорин уже успела выпить вторую порцию.

— Ты присоединишься к нам? — спросил я.

Она помотала головой. Я положил руку ей на плечо.

— Устраивайся поудобнее, — сказал я. — Займись чем-нибудь приятным.

Я вернулся в гостиную, поставил бутылку с элем и кувшин с водой на журнальный столик перед диваном.

— Прошу, — пригласил я. Бармены приготовили себе выпивку.

— За тех, кто не с нами, — провозгласил я.

— За тех, кто не с нами, — повторили они. Мы выпили.

Как выяснилось, старшего звали Эдди Эпплайрд. Его длинные курчавые черные волосы были зачесаны назад, начавшие уже седеть длинные бачки тянулись вдоль обеих щек и напоминали заплатки. У него были искусственные зубы, которые были плохо подогнаны. И он был местным.

Младшего звали Кейт Лейси. У него были лицо и тело юного футболиста: лицо — плоское, а тело — сбитое и крепкое. Его светлые волосы завивались бы, если бы он не стриг их «ежиком». На безымянном пальце левой руки красовалось золотое кольцо. Родом он был из Ливерпуля.

Я снова наполнил стаканы.

— Итак, — сказал я, — мне хотелось бы поблагодарить вас за то, что пришли.

— Не благодарите нас, мистер Картер, — сказал Эдди. — Фрэнк был отличным парнем.

— И то верно, — поддакнул Кейт.

— Одним из лучших, — добавил Эдди.

— Вы давно знали его? — поинтересовался я.

— Я? — переспросил Эдди. — Мы познакомились, когда работали в мужском клубе в Лингхолме. Это было — дай бог памяти — пять, нет, шесть лет назад. Мы сразу подружились. Через год я уволился, пошел в «Корону и якорь», но мы все равно продолжали видеться по субботам. Он тоже сменил работу, мы оба работали недалеко от стадиона и обычно встречались в половине четвертого, после того как подгребали все на рабочем месте. Мы брали по паре кусков горячего пирога и устраивались на стадионе. Конечно, мы опаздывали к началу матча на полчаса, но все равно ходили. Мы не пропустили ни одной игры, даже когда они опустились до третьего места.

— Да, — сказал я, — Фрэнк любил футбол. В детстве он всегда ходил на матчи.

— Я даже не поверил, когда услышал, — сказал Кейт. — Я имею в виду, я страшно удивился, когда он не появился к вечерней смене — Фрэнк всегда был пунктуальным, приходил первым. И пил только полстакана — ну, вы понимаете. Он всегда говорил, что оставляет машину, когда хочет выпить, чтобы получить удовольствие.

— Я знаю, — сказал я. — Фрэнк всегда был осторожен.

Повисло молчание.

— До сих пор не верится, — сказал Кейт.

Мы выпили, и я пустил бутылку по кругу.

— Все любили Фрэнка, — сказал Эдди.

Опять наступило молчание.

— Он много хорошего рассказывал о вас, мистер Картер, — сказал Кейт. — Всегда говорил, что восхищается вами, тем, как хорошо у вас идут дела.

Фрэнк действительно так говорил обо мне окружающим. Возможно, он даже так считал.

— Забавная штука получается, — сказал Эдди. — Знаешь парня шесть лет, видишь его тихим и уравновешенным — ни драк, ни пьянок, и вдруг он срывается с катушек, выпивает целую бутылку виски, садится за руль, начинает гнать во весь опор, срывается в карьер и заканчивает свой путь в трех футах от воды. Все это, понимаете ли, как-то неправильно, чертовски неправильно. — Он залпом опустошил свой стакан. — Такого не должно было случиться. С кем угодно, только не с Фрэнком. Он же был одним из лучших.

Его глаза стали наполняться слезами. Он сунул в рот сигарету, я налил ему еще виски. Он никак не мог найти спички, и я дал ему прикурить.

— Спасибо, — сдавленным голосом проговорил он. Неважно, что именно вызвало у Эдди такие бурные эмоции — виски или неподдельная скорбь по Фрэнку, — главное, что в настоящий момент он искренне верил в свои слова.

Некоторое время все молчали, наконец я сказал:

— А вам не кажется, что все это он сделал нарочно?

Оба удивленно посмотрели на меня.

— Что? Покончил с собой? — спросил Кейт.

Я промолчал.

Кейт на секунду отвернулся, потом снова посмотрел на меня, на этот раз с какой-то странной полуулыбкой.

— Нет, — уверенно проговорил он. — Чтобы Фрэнк? Покончил с собой? Да вы что!

Я продолжал наблюдать за ним. Полуулыбка исчезла, и на его лице появилось недоверчивое выражение.

— А зачем?

— Это-то мне и интересно, — сказал я.

— Да ладно, — махнул он рукой. — Фрэнк был… он… был… я имею в виду, он был не из тех, кто ввязывается в какую-нибудь дрянь, ну, лезет туда, откуда нет выхода. У него не было проблем, я знаю. Я хочу сказать, я бы знал. Черт, мы же работали вместе, виделись каждый день в течение последнего года. Это вылезло бы наружу.

— С какой стати?

— Ну, просто вылезло бы. Он всегда был одинаковым. Всегда. Никогда не менялся.

— Какой он был в вашу последнюю встречу?

— В воскресенье? Таким же, как всегда. Пришел вовремя. Работы было много.

Эдди налил себе большую порцию.

— И он ничем — ни словами, ни действиями — не показал, что что-то случилось?

— Нет, ничем. Говорю вам, он был таким же, как всегда.

— Вы не допускаете, что что-то могло произойти в промежутке между вашей последней встречей и тем моментом, когда он напился?

— Ну, не знаю. Думаю, нет. Но если и произошло, то нечто ужасное. А что такого ужасного могло произойти?

— Не знаю, — сказал я.

— Наверное, вы знали бы, если бы такое произошло.

— Не знаю, — сказал я.

Эдди, который выключился из разговора несколько стаканов назад, опять себе налил.

— Отличный мужик, черт побери, — сказал он. — Один из лучших.

— Откуда тебе знать, ты, старый пердун! — вдруг завопила Дорин.

Она стояла в дверном проеме со стаканом в руке. За ней, на кухонном столе, я увидел бутылку. Почти пустую. По лицу Дорин текли слезы. Плащ сидел на ней косо.

— Откуда тебе знать! — немного тише закричала она. — А тебе? А тебе? Особенно тебе, — обратилась она ко мне. — Никто из вас не знал его. А я знала. Он был моим папой.

Последнее слово она произнесла с подвыванием и швырнула стакан в Эдди, хотя я уверен, что она ни в кого конкретно не целилась. Стакан попал Эдди в плечо, и виски выплеснулось на рукав его пиджака. Он вскочил со стула. Я пошел к Дорин. Кейт тоже подскочил, но стакан из руки не выпустил.

— Дорин, дорогая, успокойся, — сказал я.

— Убирайся, — прошипела она, — убирайся прочь.

— Послушай, — сказал я, — я знаю, что ты чувствуешь…

— Нет, ты ничего не знаешь, ничего. Черт, оставь меня в покое!

Она бросилась к двери в холл и распахнула ее.

— Выкатывайтесь! — закричала она. — Давайте выкатывайтесь! Все!

Я подал знак остальным, и они, допив виски, двинулись к выходу. Эдди вытирал рукав носовым платком.

— Подождите меня снаружи, — сказал я. — Я выйду через минуту.

После их ухода я хотел заговорить с Дорин, но она побежала в буфетную. С ногами запрыгнув в кресло Фрэнка, она прижала кулачок ко рту и заплакала.

— Послушай, — сказал я, — я на твоем месте пошел бы поспал.

Она никак не отреагировала на мои слова.

— Мне нужно выйти на час, — сказал я. — Я скоро вернусь.

Тишина.

Я смотрел на нее минуту или две, потом вышел и закрыл за собой дверь.

* * *

Они стояли на тротуаре возле калитки. Эдди продолжал вытирать свой рукав. Когда я вышел, оба посмотрели на меня.

— Очень извиняюсь, — сказал я. — Она тяжело восприняла все это.

— О господи, — воскликнул Кейт, — да не беспокойтесь вы. Ведь она ужасно расстроена, да?

— Да, — сказал Эдди, — бедняжка.

Я вынул из бумажника фунт.

— Вот, — сказал я, — на чистку.

— О нет, мистер Картер, — возразил Эдди. — Я не могу.

Но я знал, что может, и в конце концов он взял деньги.

— Ладно, — сказал я, — давайте где-нибудь выпьем.

Эдди посмотрел на часы.

— Не получится, — сказал он. — Мне нужно быть на работе через двадцать минут.

— А вы? — обратился я к Кейту.

— Я в ажуре. Свободен до шести.

— Я как раз освобожусь к этому часу, — сказал Эдди. В его голосе слышалось сожаление. Ему очень не хотелось отказываться от дармовой выпивки.

Мы с ним пожали друг другу руки.

— Спасибо, что пришли, — сказал я. — Ценю ваше внимание.

В нем снова пробудились эмоции.

— Это самое меньшее, что я мог сделать, — сказал он. — Фрэнк был отличным парнем. Одним из лучших.

— Да, — кивнул я.

Мы постояли еще минуту.

— Так-то вот, — проговорил Эдди.

Он еще раз пожал мне руку и по диагонали перешел дорогу, направляясь в конец улицы. Руки он держал в карманах, полы его незастегнутого плаща развевались на ветру.

— Пошли, — позвал я Кейта.

Мы пошли по улице в противоположную сторону. Угол Джексон-стрит и Парк-стрит, улицы, что вела к Хай-стрит, находился в двадцати ярдах от огороженного пустыря. Кейт машинально завернул за угол, но, увидев, что я продолжаю идти прямо, поспешил за мной.

Я остановился у изгороди и посмотрел туда, где раньше была канава. Двое рабочих тащили к цеху упаковочный ящик. В здании жужжал токарный станок.

Кейт встал позади меня.

— Что там? — спросил он.

— Ничего, — ответил я. — Просто смотрю.

По дороге в «Сесил» я решил позвонить. Кейт ждал меня у будки, привалившись спиной к стене почты. Наконец взяли трубку, и я услышал голос Одри:

— Здравствуйте, говорит Одри Флетчер.

Это означало, что Джеральд дома.

— Я перезвоню, — сказал я. — Скажи Джеральду, что ошиблись номером.

— Извините, думаю, вы ошиблись номером.

— У тебя отличные сисечки, — сказал я.

— Все в порядке, — сказала она и повесила трубку.

Мы добрались до «Сесила».

Я хорошо помнил это заведение, хотя прошло около двенадцати лет с тех нор, как я был там в последний раз.

В юности, когда я начал ходить по пабам, мне советовали держаться подальше от «Сесила», говорили, что не надо туда даже заглядывать, что это непристойное место, особенно по субботам, что это — худшее заведение в городе. Кто-то однажды пошутил, что хозяевам «Сесила» следовало бы повесить на двери объявление: «Песни — до десяти, драки — до одиннадцати». Я же начал появляться там сразу после того, как мне было разрешено сидеть у барной стойки. Впервые я пошел туда в пятницу. Все вроде бы было в порядке, никто ни к кому не привязывался. Я вышел в туалет, а когда вернулся, то обнаружил, что столы уже сдвинуты и освобождена довольно большая площадка перед стойкой. Все стояли в полной тишине, некоторые даже взобрались на стулья. На освободившейся площадке стояли восемь мужчин. У одних в руке были разбитые бутылки, у других — стаканы. Они стояли лицом к стойке, на которой замерли с десяток барменов, вооруженных палками.

Главный бар был очень большим — с тех пор я не бывал в более крупных барах. Если зайти через двойную дверь с Хай-стрит, то видишь сотни круглых столиков, диагональными рядами идущие из конца в конец огромного помещения, туда, где чуть ли не в сотне ярдов от входа находится сцена, длинная низкая платформа с полным набором ударных инструментов, пианино и электроорганом «Хаммонд». Всю левую от входа стену занимает барная стойка с восемью двойными кранами. Стойка упирается в сцену — такая она длинная.

Между столиками и сценой лежит узкий ковер шириной двенадцать футов. Ковер постелен и под табуретами у стойки, а также по обе стороны от двери, где тоже стоят столики, по пять с каждой стороны. Они предназначены для обедающих, поэтому основная масса столов остается чистой к тому моменту, когда начинается вечернее представление с певцами, комиками, стриптизом и драками.

Мы с Кейтом прошли к стойке, за которой работали три бармена. Мы оказались единственными клиентами.

Ближайший к нам бармен двинулся в нашу сторону. Он посмотрел на Кейта и кивнул.

— Привет, Кейт, — сказал он.

— Привет, — ответил тот.

Я вытащил бумажник.

— Слушаю вас, сэр, — встрепенулся бармен.

— Давай на «ты», Кейт. Что будешь пить? — спросил я.

— Пинту темного, пожалуйста, — ответил он.

— Две пинты и два больших виски, — сказал я. — Лучше «Беллз», если у вас есть.

— Сию минуту, сэр, — отчеканил бармен и направился к ближайшему крану.

— Большое спасибо, — поблагодарил Кейт.

— Он знает, где ты сегодня был? — спросил я, кивая на бармена.

— Да.

— Тогда почему же он сам не пришел?

— Он здесь работает всего неделю. Виделся с Фрэнком раза два, не больше.

— А другие?

Кейт пожал плечами.

— Не знаю. Кто-то говорил, что постарается прийти. Видимо, времени не было, или работа задержала.

Почему-то на его лице появилось смущенное выражение.

— Значит, Фрэнк был не так уж популярен, — заключил я.

— Я бы так не сказал. Просто он никому не навязывался. Ну ты понимаешь.

— Чем же он заслужил такую безграничную любовь окружающих?

Кейт опять пожал плечами и нахмурился. Подошел бармен с напитками.

— Что пожелаете к виски, сэр? — спросил он.

— Имбирный эль, — ответил я. — Сколько с меня?

— Пятнадцать шиллингов и пять пенсов, сэр.

— Выпейте с нами.

— О, благодарю, вы очень добры, сэр. Если позволите, я выпью «Макисон».

Он принял деньги, мы взяли стаканы и перебрались от стойки за ближайший к двери столик. Я сразу выпил виски и пригубил пиво. Кейт угостил меня сигаретой, и мы закурили. За окном проносились машины. Время от времени ветер яростно набрасывался на входную дверь, заставляя ее дребезжать.

— Кейт, — сказал я, — насколько вы с Фрэнком были дружны?

Он задумчиво вытянул вперед верхнюю губу.

— Ну, знаешь ли, я уже говорил: мы вместе работали. Познакомились год назад. Когда я устроился на работу.

— Да, — сказал я, — помню. Но насколько хорошо ты его знал?

Он опять нахмурился.

— Ну, мы часто разговаривали, когда наступало затишье, о футболе, об общем положении дел в мире. В общем, обо всем в этом роде.

— Ты заходил к нему домой после работы?

— Нет, мы общались только в рабочее время.

— И никогда не встречались в пабе, чтобы выпить по стаканчику?

— Нет. Ничего такого. Однажды я столкнулся с ним в «Короне», и мы вместе пропустили пару порций, но эта встреча была случайной.

— А с кем он был?

— Со своей подружкой, Маргарет.

— Он когда-нибудь рассказывал тебе о ней?

— Нет.

— Тогда откуда тебе известно, кто она?

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Да ее все знают. Тем более в пабах.

Я сделал глоток.

— Я бы назвал ее шлюхой, — сказал я. — А ты что думаешь?

И опять в его глазах появилось озадаченное выражение.

— Ну, не знаю.

— Да ладно, — махнул я рукой.

— Гм, да, я бы тоже.

— И всем известно, что она шлюха, верно?

— Очевидно.

— Тебе это известно, — сказал я. — А Фрэнк знал?

Он отпил пива.

— Не знаю.

— А ты не посчитал нужным предупредить его?

— Разве такое было возможно, а? Как бы то ни было, он наверняка знал. Вообще-то она не отличалась особой скромностью.

— Понятно, — сказал я. — Понятно.

Я глотнул пива.

— Фрэнк когда-нибудь рассказывал тебе о своей подружке?

— Нет.

— А ты знал, что у него есть подружка?

— Ну догадывался. Из-за девочки.

— Значит, ты знаком с Дорин?

— Сегодня я увидел ее впервые.

— Фрэнк рассказывал тебе о ней?

— Да.

— И что же?

— Ну, он рассказывал, что делал для нее. Обустроил спальню. Поклеил новые обои, потому что ей хотелось что-нибудь более яркое. Все в таком роде. Ему нравилось рассказывать о ней.

— Она, черт побери, была для него всем, — сказал я. Кейт промолчал. — Его жена — Фрэнка, я имею в виду, — она была из тех женщин, которых можно увидеть на торговой улице с фирменным пакетом в руке, шарфиком вокруг шеи, очками на носу и сигаретой в зубах. Она была простой, как веник. И выглядела так, причем еще до свадьбы. Всем своим видом она давала понять, что даст Фрэнку только один раз, в первую брачную ночь, и что на большее ему рассчитывать нечего. Насколько я помню, она не снимала очки, хотя они нужны ей были только для чтения. Однако Фрэнк все же женился на ней. — Кейт внимательно смотрел на меня. — И знаешь, что произошло? В соседний дом въехали какие-то темнокожие. Пакистанцы. Однажды Фрэнк на работе поранил руку и вынужден был идти в больницу. Ему наложили швы, и он пошел домой. А ее дома не оказалось. Он пошел искать ее на улицу. Но и там ее не оказалось. Он возвращался домой, когда увидел, как она выходит из дома пакистанцев. Сначала он ничего не понял. Она заметила его и побежала прочь, и тогда он все понял. Он отловил ее, притащил домой и избил до полусмерти. Через несколько дней пакистанцы съехали, перебрались то ли в Лидс, то ли куда-то еще. И она уехала с ними. Это случилось, когда Дорин было семь.

— Черт, — покачал головой Кейт. — Неудивительно, что он никогда о ней не рассказывал.

— А знаешь, что она сделала? — спросил я. — Уже после этого?

— Что?

— Через несколько дней после отъезда она прислала Фрэнку письмо. Он получил его перед похоронами нашего отца. Я тоже приехал на похороны. В письме она обозвала Фрэнка самыми последними словами, А в конце написала, что Дорин не его дочь. Что ее отец я. И написала она об этом намеренно, потому что Фрэнк очень любил Дорин.

— Боже мой, — проговорил Кейт.

— Фрэнк показал мне письмо, — продолжал я. — Он был очень спокоен. Стоял рядом, пока я читал, а потом сказал: «Джек, я больше не желаю видеть тебя в этом доме». А ведь он получил письмо за четыре дня до этого. Я имею в виду, у него было время для того, чтобы выплеснуть наружу эмоции — напиться, наброситься на меня, сотворить что-нибудь еще. Однако он все держал в себе. Просто сказал мне, что больше не хочет иметь со мной дело, и все.

— Значит, он ей поверил?

Я кивнул.

— Это была правда?

— Не знаю, — ответил я. Кейт удивленно посмотрел на меня. — Я переспал с Мюриэл вскоре после их помолвки. Мне было всего двадцать два. Дорин появилась на свет через восемь месяцев после свадьбы. Откуда мне знать? Сегодня я увидел ее впервые за последние восемь лет. В нашу прошлую встречу она была ребенком.

Кейт опустил глаза. Я отлично помнил, как все произошло. Я возвращался домой из паба и встретил Мюриэл с двумя подружками. Все трое были пьяны в стельку. У них был девичник по случаю свадьбы Мюриэл. Они матерились, приставали ко мне. Нет ничего противнее напившейся бабы. Одна из них, та, что жила неподалеку, предложила зайти к ней на чашку чаю. Я согласился. Я был не лучше них и надеялся, что мне что-нибудь обломится. Мы пошли к ней. Она принесла еще выпивки, мы заговорили на всякие недозволенные темы, и я возбудился. Я устроился в мягком кресле, Мюриэл сидела напротив меня, ее подружки расположились на диванчике. Мюриэл не замечала, как она сидит, и я беспрепятственно заглядывал ей под юбку. Я даже не делал вид, будто смотрю в другую сторону. В тот момент я был далек от этого. Одна из девчонок пошутила на эту тему, и Мюриэл перегнулась через подлокотник и задрала юбку своей подружке, предложив посмотреть, чем та может похвастаться. Подружка задрала юбку Мюриэл, и обе начали задирать друг другу юбки чуть ли не до талии. Взвизгивая и хохоча, они поглядывали на меня. Они были страшно пьяны и не замечали, какой подняли гвалт. К ним присоединилась третья девчонка. В конечном итоге подружки опрокинули Мюриэл на диванчик и содрали с нее трусики. Одна из них принялась кружиться по комнате, размахивая трофеем, а Мюриэл пыталась вырвать у нее трусики. Третья девчонка посмотрела на меня и заявила, что я закутался. Почему все удовольствие достается только ему? А ну давайте-ка посмотрим, что у него там в штанах. Все трое набросились на меня и начали расстегивать ширинку. Я не особо сопротивлялся. В этот момент кто-то постучал в дверь, и девчонка, у которой мы были, пошла открывать. Я решил, что вернулись ее родители, а оказалось, что пришел сосед, которому не понравился шум. Пока она препиралась с соседом на крыльце, вторую подружку начало тошнить, и та побежала в ванную. Мы с Мюриэл остались одни. Она села на подлокотник кресла и стала расстегивать мне ширинку. Входная дверь хлопнула, но хозяйка дома не вернулась в комнату, так как занялась своей приятельницей, которая облевала ковер на лестнице.

Все заняло пять минут. Мы упали на ковер, я вошел в нее и тут же кончил. И как только я кончил, мне стало мерзко. Мне захотелось кричать, бить кулаками по полу и рвать. А Мюриэл тем временем чертыхалась, возмущенная тем, что я уже кончил. Помню, как поднялся и принялся в полный голос орать на нее. В дверь опять постучали, и хозяйка вошла в комнату, чтобы выяснить, в чем дело. Я поспешно застегнул брюки и выбежал на улицу, оттолкнув старого козла, который пришел жаловаться на крики.

Я знал, что не смогу смотреть в глаза Фрэнку всю неделю, что оставалась до его свадьбы. Тогда я жил у Альберта, так как отец выгнал меня из дома. Ни Фрэнк, ни отец не знали, где я провожу время, поэтому для меня не составило труда скрываться от него. С Мюриэл после того случая я виделся один раз. В ту ночь, когда едва не прикончил нашего отца. Она и Фрэнк уже жили на Джексон-стрит. Когда я увидел ее там, то никак не мог поверить, что действительно переспал с ней. Она и раньше не блистала красотой, но в тот вечер выглядела ужасно: волосы в мелких завитках, сигарета во рту, лицо без косметики. Я пытался убедить себя, что все выдумал. Но я знал, что это правда.

Когда я узнал, что у Фрэнка родилась дочь, мне и в голову не пришло, что ребенок может быть от меня. Возможно, я сам себе хорошенько промыл мозги насчет той ночи и поэтому не мог допустить подобной мысли. Даже когда на похоронах отца Фрэнк показал мне письмо, я не допустил, что такое возможно. И не допускаю сейчас. Дорин всегда была дочерью Фрэнка. Что бы там ни произошло между мной и Мюриэл. Дорин дочь Фрэнка. Иначе и быть не может.

Однако с тех пор меня интересовал один вопрос: поверил ли Фрэнк Мюриэл. Он поверил, что между нею и мною что-то было. Он знал, что мы на это способны. Но вот верил ли он в то, что Дорин может быть не от него, это совершенно другое дело. Похоже, он не позволял себе даже думать об этом. Таков уж он был, наш Фрэнк. Все неприятное он просто не впускал в себя. Как я.

— Как я уже сказал, — продолжал я рассказывать Кейту, — в тот раз, когда у Фрэнка были все причины либо прикончить меня или Мюриэл, либо сойти с ума, он просто пересилил себя и вежливо попросил меня покинуть дом. Если что-то и заставило его гнать во весь опор вниз по склону, то это было нечто более ужасное, чем то, что он узнал обо мне и Мюриэл.

— И Дорин, — добавил Кейт.

На это замечание я никак не отреагировал.

— Но, — сказал я, — сомневаюсь, что он сделал это намеренно.

— Я тоже, — сказал Кейт. — Как ты говорил, Фрэнк был не такого склада.

— И в то же время… Фрэнк никогда не напился бы до потери сознания вместо того, чтобы идти на работу, верно?

— Ну верно, — согласился Кейт.

Я выбил из пачки сигарету.

— Кейт, — спросил я, — а насколько хорошо ты представляешь, что творится вокруг?

— Что ты имеешь в виду?

— Здесь, вокруг. Среди больших людей. Хозяев.

— Наверно, вообще не представляю.

— Но ты же знаешь, что в городе есть хозяева?

— Очевидно.

— Ты встречался с кем-нибудь из них?

— Нет.

— А тебе известно хоть одно имя?

— Ну, я знаю, что есть один человек по имени Торпи.

— И чем он занимается?

— Он дает взаймы на сталелитейных заводах. У него есть несколько ребят, которые собирают для него долги. Они иногда появляются здесь.

— И он хозяин, так?

Кейт промолчал. Я улыбнулся.

— Ты знаешь своего босса?

— Мистер Гарднер.

— Кто он такой?

— Управляющий.

— И на кого он работает?

— Он работает на компанию, которая владеет пивоварней.

— На «Коутел Лимитед»?

— Верно.

— Они владеют гостиницами и мотелями, а также парочкой пабов, правильно?

— Правильно.

— А кто владеет «Коутел Лимитед»?

— Не знаю.

— Не знаешь, — кивнул я, — и никогда не узнаешь. Тебе известно, на кого работает Торпи?

— Нет.

— На владельца «Коутел Лимитед». Тебе известно, кто управляет букмекерскими конторами Гринли?

Кейт не ответил.

— Понятно, — сказал я. — Ты слышал о «Уорлд Холэдж Лимитед»? — Кейт кивнул. — Ею управляет чувак по имени Марш, не так ли? — Кейт снова кивнул. — А вот и не так. Догадываешься кто? Догадываешься, кому принадлежат дома для темнокожих на Джексон-стрит, Вольтер-роуд и Линден-стрит? Игорные клубы, бордели и «Деревенские пироги и колбасы Гривза»?

Сигарета Кейта догорела до фильтра. Он затушил ее и вытащил из пачки новую.

— Помнишь, как пару лет назад здесь прирезали пятерых пакистанцев? Прямо посреди улицы?

— Тогда меня здесь не было, но я слышал об этом.

— В газетах писали, что их было восемнадцать, причем все пакистанцы. Дрались между собой.

— Все верно.

— А на самом деле произошло следующее: наши цветные друзья открыли в конце Кларендон-стрит дешевый публичный дом. Новое заведение привлекло много посетителей. Слишком много. Они решили открыть рядом еще одно. Это было как раз перед той дракой. Все думали, что происходит именно то, на что это было похоже: пьяная драка. А в действительности пять пакистанцев из дешевого борделя дрались с пакистанцами из различных заведений на Джексон-стрит, Вольтер-роуд и Линден-стрит. Заведений, которые принадлежат одному большому дяде. Им помогали парни англиканского вероисповедания. Многие видели эту драку, но свидетелей не оказалось. Полиция арестовала только тех, кого доставили в больницу. По тем или иным причинам они удовлетворились своим уловом. Как ты понимаешь, после того случая никто не решился конкурировать с ними.

Кейт смотрел на меня и гадал, откуда мне все это известно.

— Все было в газетах. Я понял, что происходит нечто в этом роде, и позвонил Фрэнку. Чтобы узнать, в порядке ли он. Фрэнк отлично знал, что все не так, как кажется, но ничего не сказал. Даже за все золото мира он не вмешался бы в подобные дела. Он всегда играл осторожно. Однако он все знал. Он всегда знал, что происходит вокруг.

Я взглянул на Кейта.

— Видишь ли, у Фрэнка могли возникнуть неприятности только в одном случае: если бы он услышал что-нибудь и рассказал об этом кому-то еще. Только он этого не сделал бы, верно?

— В общем, верно, — согласился Кейт.

— Он был не из тех, кто напьется и сядет за руль. Он был не из тех, кто решает свести счеты с жизнью. И он был не из тех, кто ссорится с важными людьми. Тогда что же?

Двери паба распахнулись, и вошли трое рабочих со сталелитейного завода. У всех троих были рюкзаки за спиной. Они выглядели чистыми, следовательно, их смена начиналась в два, и они решили перед работой пропустить по стаканчику. Кейт сказал:

— Не знаю. Что?

— У Фрэнка могли возникнуть проблемы только в том случае, если он увидел то, что не хотел видеть. И если я прав, значит, то, что он увидел, было очень опасным. Ты согласен со мной?

— Согласен. Но…

— Что «но»?

— Ты хочешь сказать, что Фрэнк… что Фрэнка убили. Без сомнений.

— Убили.

— Но как ты можешь утверждать такое наверняка?

— Потому что знаю.

— Откуда?

— По роду своей работы.

Я смотрел на него, ожидая, пока сказанное дойдет до его сознания.

— Поэтому-то я и уверен, — сказал я. — Абсолютно уверен. — Я допил пиво. — Еще по одной?

* * *

Пока он шел от стойки, у него было время обдумать все, что я сказал. Именно на это я и рассчитывал. И у меня тоже было время подумать. Теперь настала пора узнать, прав я оказался или нет.

Он поставил стаканы на стол.

— Твое здоровье, — сказал я.

— И твое, — сказал он.

Я залпом выпил свой виски.

— Кейт, если учесть все это, что, по-твоему, мне следует сделать? — спросил я. — Идти в полицию?

Сказав это, я улыбнулся. А Кейт промолчал. Я перестал улыбаться.

— Я хотел бы, чтобы ты кое-что сделал для меня, — сказал я. Он продолжал молчать. — Я хочу, чтобы ты держал ушки на макушке и внимательно смотрел по сторонам. Я хочу знать все, что ты услышишь в баре. Я хочу знать, кто что говорит. О бизнесе, о Фрэнке, обо мне — обо всем. И если кто-нибудь спросит, где я остановился, я хочу знать об этом в первую очередь. Как только услышишь подобный вопрос, тут же надевай пальто, выходи на улицу и спеши на Холден-стрит, семнадцать, чтобы доложить мне. Там будут деньги на тот период, пока ты подыщешь другую работу.

— Да, — сказал он, — но…

— Что «но»?

— Это же опасно, верно? Если они узнают, что я был на похоронах и встречался с тобой?

— О, обязательно узнают, — заверил его я. — На другое и не рассчитывай.

— Ну, в том-то и дело. Ведь если я расскажу тебе о них, значит, я буду втянут в это дело, так?

— Не так, — солгал я, — конечно не так. Им нужен я. А тебя они оставят в покое. Если они тронут тебя, то создадут себе лишние проблемы.

— Ну…

— Короче говоря, я буду тут, поблизости, так что вообще-то им не нужен мой адрес, — сказал я. — Но мне важно узнать, для кого это важно. Думаю, тебе и не понадобится приходить ко мне. Просто дай знак, когда я приду. Понятно?

— Вроде бы. Наверное, им не надо знать, о чем мы договорились, да?

— Естественно, не надо, — ответил я. — Естественно, не надо.

* * *

Я расстался с Кейтом в час, забрал машину из гаража на Холден-стрит и вернулся в дом Фрэнка. Дорин спала. Я налил себе выпить, сел на диван и приготовился ждать, когда она проснется. Я потягивал виски и смотрел на нее. Она спала очень крепко. Можно было подумать, что она умерла.

Если она и моя дочь, то от меня в ней ничего нет. Зато много от Мюриэл. К счастью, это не опасно, так как Дорин юна и следит за собой. Я попытался найти в ней черты Фрэнка, но не получилось. Я слишком долго на нее смотрел и видел перед собой просто подростка, с которым познакомился только сегодня утром. Девчушка, вместе с которой мы были на похоронах.

Сейчас уже не имело значения, чья она дочь. Если она согласится поехать в Южную Африку со мной и Одри, то только мне решать, продолжать ли с того места, где закончил Фрэнк. Мне и больше никому. Нравится мне это или нет. И что она чувствует по отношению ко мне, тоже не имеет значения: она никогда не будет испытывать недостатка в чем-либо, если поедет с нами. Если поедет. А если не поедет, я не буду настаивать. Она способна сама позаботиться о себе. У меня-то получалось. Если она не поедет, я договорюсь, чтобы ей время от времени выделяли определенную сумму. Надеюсь, она это оценит. Я бы на ее месте оценил, можете не сомневаться.

Дорин проснулась.

Она долго смотрела на меня, вспоминая, кто я такой и что произошло.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Мерзко, — ответила она и провела языком по пересохшим губам.

— Тебе принести выпить? — предложил я.

Она скривилась.

— Сигарету?

Она замотала головой. Я выждал немного.

— Дорин, — сказал я, — знаю, время неподходящее. — Она тупо таращилась в стену перед собой. — Но я, понимаешь ли, немного озадачен. Ну, тем, что произошло. — Никакой реакции. Я наклонился к ней. — Скажи, твоего папу что-то тревожило?

Она покачала головой.

— Тебе не кажется, что он должен был расстроиться из-за чего-то, чтобы так напиться?

— Не знаю.

— Может, поругался с начальником?

— Я не видела его в воскресенье вечером. Он был у Маргарет. Я уже легла, когда он вернулся.

Я налил себе новую порцию.

— Тебе нравилась Маргарет? — спросил я.

— Нормальная тетка. С ней весело.

— Ее отношения с твоим папой не раздражали тебя?

— С какой стати?

Я пожал плечами.

— Что ты подразумеваешь под «с ней весело»? — спросил я.

— Ну, просто. Когда мы вместе ходили куда-нибудь.

— Вы хоть раз разговаривали с ней? Когда Фрэнка не было поблизости?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, просто разговаривали.

— Иногда.

— О чем?

— Обо всем.

— Например?

— Ни о чем конкретно. Она рассказывала мне, как жила в Лондоне.

— А когда она жила в Лондоне?

— Не знаю, давно.

— Чем она там занималась?

— Не знаю.

— Знаешь.

— Ну, работала платной партнершей или кем-то вроде этого.

— Кем-то вроде этого. Игорное заведение?

— Я не спрашивала.

— Какая-нибудь обираловка, притон?

— Наверное.

— И ты не возражала против того, что твой отец связался с такой швалью?

— Знаешь что, — вспылила она, — заткнулся бы ты. Мой папа знал, что она собой представляет. Это было его дело. Она была нормальной, просто Маргарет. Она понимала.

— Что понимала?

— Жизнь.

— Что именно?

— Ее не волновало, что думают вокруг.

— В каком смысле?

— Она жила, как ей нравилось.

— И ты соглашалась с ней?

— А почему бы нет? Тебя-то здесь не было.

— Дорин, сколько у тебя было мужчин?

— Послушай…

— Сколько?

— Не суйся не в свое дело.

— А папа знал?

— Это касается только меня и никого больше.

— Знал?

— Заткнись.

— Думаешь, ему это понравилось бы?

— Захлопни пасть.

— Готов поспорить, что Маргарет знала. Готов поспорить, что ты рассказывала ей об этом, верно?

— А почему бы нет?

— Готов поспорить, что вы обе хихикали у него за спиной. Готов поспорить, что он не знал и половины того, чем она занималась, не говоря уже о тебе.

— Она была замужем. И поступала, как ей нравилось.

— По твоим словам получается, что она была тебе ближе, чем отец.

Дорин встала.

— Она понимала меня, — сказала она, начиная плакать. — Она знала, на что это похоже.

— А папа не знал?

— Нет.

— Теперь, когда его нет, тебе будет гораздо веселее, правда?

Она бросилась на меня. Я схватил ее за запястья.

— Ну-ка, слушай меня, — приказал я. — Скажи мне, что произошло с твоим отцом? Что он узнал?

— Ничего, ничего.

— Я не верю тебе. Что произошло?

— Не знаю. Может, Маргарет…

— Что?

— Может, она порвала с ним.

— И он из-за этого напился?

— Не знаю.

— Сомневаюсь, — сказал я. — Сомневаюсь.

Я усадил ее в кресло Фрэнка и склонился над ней.

— В общем, так, — сказал я. — Для того, чтобы Фрэнк напился до такой степени и сел за руль, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. — Она внимательно смотрела на меня. — Не знаю, что это было — случайная авария или подстроенная, — но намерен выяснить. И если окажется, что ты что-то знала, а мне не рассказала, я вышибу тебе мозги.

Мои слова и испугали ее до смерти, и озадачили.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Это была простая авария. Что ты имеешь в виду?

Я выпрямился. Так вот оно что. Она ничего не знает.

— Что ты имеешь в виду? — еще раз спросила она.

— Объясню, когда выясню. Если выясню, — ответил я.

Я вышел из комнаты и пошел к лестнице. Дорин последовала за мной.

— Дядя Джек! — настаивала она. — Что ты имеешь ввиду?

— Не знаю, — ответил я, — поэтому не спрашивай.

В спальне я взял сумку, ружье и коробку с патронами.

— Ты думаешь…

— Я не знаю, что думать, — отрезал я.

Я вышел из спальни и спустился вниз. Дорин остановилась на верхней ступеньке.

— Куда ты идешь?

— Туда, где я буду жить.

— А как же мой папа?

— Я дам тебе знать, когда понадобится.

— Ты не знаешь, где я поселюсь.

— Я тебя найду, — заверил ее я.

Я закрыл за собой входную дверь, бросил сумку на переднее сиденье машины, открыл багажник и положил туда ружье и коробку с патронами. Захлопнув крышку, я завел двигатель.

* * *

Я еще раз позвонил Одри. Джеральда дома не оказалось.

— Джек, — сказала она, — мне неспокойно.

— Из-за чего?

— Я много думала. О том, что сделает Джеральд.

— Не думай. Если ему захочется вернуть тебя, ему придется отправляться в Йоханнесбург, а я сомневаюсь, что даже ради тебя он пойдет на такие жертвы.

— Но вдруг…

— Я же говорил тебе: Штайн знает. Он прикроет меня. Я ему нужен. Моя информация для него означает деньги. За это он мне и платит.

Одри помолчала.

— Ты же представляешь, что сделает Джеральд, правда? Если застукает меня?

— Ничего он не сделает, потому что ему придется иметь дело со мной. Так что не думай.

Она снова помолчала.

— Ты вернешься в воскресенье?

— Не знаю. Если не вернусь, ты сама заберешь вещи у Мориса.

— А когда ты предупредишь меня?

— Не знаю. В субботу. Я позвоню Морису.

— Как насчет Дорин?

— Еще не знаю.

— Джек, ты хочешь, чтобы она поехала с нами?

— Не знаю.

— Надеюсь, Джек, ты думал об этом.

— Думал, — сказал я. — Короче, я позвоню в субботу.

— Джек, будь осторожен. Джеральд может создать тебе большие проблемы.

— Знаю. Неужели ты обо мне такого плохого мнения?

— Ладно, — проговорила Одри. — Все же попытайся вернуться в воскресенье. Кто знает, как все сложится.

— Я попытаюсь, — сказал я и положил трубку.

* * *

Я постучал в дверь пансиона. Когда владелица открыла мне, я сказал:

— Здравствуйте, я смог приехать раньше, чем мы договаривались. Надеюсь, я не нарушил ваши планы?

— Для меня нет никакой разницы, — ответила она.

— Отлично, — сказал я.

Она смотрела мне вслед, пока я поднимался наверх.

— Полагаю, вы намерены немного отдохнуть, — сказала она.

Я принял предложенную ею игру и повернулся, добравшись до верхней ступеньки.

— Не исключено, — сказал я.

На ее лице впервые появилось некое подобие улыбки. Очевидно, ей нравилось думать то, что она думала.

— Я собираюсь заварить чай, — сообщила она. — Вам принести?

— О да, пожалуйста, — ответил я. — Вы очень добры.

Я прошел в комнату, лег на кровать и закурил. Через несколько минут дверь открылась. Хозяйка подошла к столику у кровати и поставила на него поднос с чаем. Я приподнялся на локте и взял чашку. Она села на стул напротив кровати, сложила на груди руки и закинула ногу на ногу. Я видел резинки ее чулок, и она знала, что я это вижу, поэтому я спокойно поглядывал поверх чашки.

— Вот, — сказал я, — уже лучше.

— Вам это просто необходимо, — сказала она.

— Очень верно, — согласился я, — очень верно.

Хозяйка снова усмехнулась. Она довольно долго сидела напротив меня и усмехалась, потом раздвинула ноги так, чтобы я мог видеть ее трусики. Трусики оказались довольно свободными. Они были ярко-зелеными с белым кружевом. И выглядели новыми. Она наблюдала за тем, как я разглядываю ее, затем встала.

— Что ж, — сказала она, — не буду вам мешать. Отдыхайте.

— Спасибо, — поблагодарил я. Она открыла дверь.

— Вы сегодня куда-нибудь пойдете? — спросила она.

— Да, наверное, — ответил я.

— Если вы вернетесь не очень поздно, хотите, я приготовлю вам ужин.

— Это очень великодушно с вашей стороны, — сказал я.

Она больше ничего не сказала и закрыла за собой дверь.

* * *

Половина седьмого вечера, пятница. Слишком поздно для возвращения с работы и слишком рано для того, чтобы начать напиваться. Сейчас в пабах сидят только рабочие, транжиря свою зарплату на выпивку.

Я ехал по Хай-стрит. Встречных машин почти не было. Слабый ветер загонял остатки солнца в длинные тени. Я проехал мимо «Вулворта», «Британского дома», «Миллета», «Уиллерби». Мимо кинотеатра «Эссольдо», аптеки «Прайсрайт» и пустого здания на окраине и вдруг оказался за городом. Я ехал по дороге, которая поднималась к холмам. По обе стороны от меня на фоне темно-оранжевого неба темнели громады сталелитейных заводов. Подъем становился все круче. Я сбавил скорость и, стараясь держаться ближе к середине шоссе, то и дело поглядывал направо. Здесь. Именно здесь. Я съехал на левую обочину, заглушил двигатель и вышел.

Я ожидал, что в этом месте усиливающийся ветер будет шуметь в ушах гораздо громче. Стремительно темнело. Я пересек шоссе. Сразу за поросшей травой обочиной росла живая изгородь, а за изгородью, привалившись к кустам, стоял старый забор. На траве были четко видны следы от колес, в изгороди зияла дыра, а на земле валялось несколько поломанных штакетин. Я прошел через дыру в изгороди и посмотрел вниз.

Это был скорее крутой склон, чем обрыв. Он тянулся вниз примерно на сто пятьдесят футов и кончался на залитом водой дне давно заброшенного карьера, где когда-то добывали песчаник. Из-за торчащих в воде сотен островков песчаника карьер казался огромным. Островки казались больше, чем на самом деле, так как их не с чем было сравнить, только с ровной гладью воды. Они были продолговаты — их длина раз в двадцать превышала ширину, с крутыми склонами и образовывали полумесяцы вдоль всего берега. В темноте это было похоже на свалку оберток от шоколадок «Тоблерон».

Машину уже убрали. Ничто не указывало на то, что она когда-то была на дне карьера. Я повернулся и еще раз прикинул, по какой траектории должна была двигаться машина, чтобы проломить изгородь. Судя по всему, он ехал с вершины холма в сторону города, следовательно, выпить он мог в одной из близлежащих деревушек. Только вот Фрэнк никогда бы этого не сделал. Если бы он собирался выпить, причем так много (кстати, это тоже вопрос), то никогда не уехал бы из города. Он мог бы отправиться на окраину, но только не за город.

Я вернулся к машине и сел на водительское сиденье. Не знаю, зачем я сюда приехал. Наверное, просто чтобы посмотреть. Посмотреть на то, как это выглядит.

Я поехал вниз, к городу. Я ехал и думал, что сегодняшний вечер нужно провести в «Сесиле». Они знают, что я в городе. Мое появление в пабе заставит их гадать, почему я не поехал домой. Они подумают, что я что-то знаю, и решат, будто я приехал не только на похороны. Они заметят, если Кейт мне подмигнет.

Они увидят нас вместе, скрутят его и будут пытать до тех пор, пока он все им не расскажет. Ему, конечно, придется несладко, зато я узнаю то, что мне надо узнать. Кейт выведет меня на тех, кто мучил его, и оттуда я смогу куда-нибудь добраться. Туда, куда Джеральду и Лесу так не хочется меня пускать. Я вспомнил, что было сказано в квартире Джеральда перед моим отъездом. Они оба были там. Джеральд, в брюках в мелкую клетку и в лиловой рубашке, сидел за бюро спиной к венецианскому окну, из которого открывался вид на Белсайз-парк и торговый центр «Камден-таун». Лес, одетый в вельветовый костюм, пристроился на краю письменного стола и листал «Панч». Я сидел на обитом кожей стуле с круглым сиденьем и спинкой, которую украшал узор, выполненный мебельными гвоздями с широкими шляпками. Одри угостила всех напитками. Она была одета в юбку-брюки и блузку с оборками, нечто в стиле Попа Пэйсли. Я смотрел на нее и пытался представить, что произошло бы, если бы Джеральд узнал, что в это же самое время, только через неделю, я буду трахать ее не у него под носом, а в трех тысячах миль отсюда. Джеральд тогда сказал:

— Уверен, Джек, ты ошибаешься. Я не могу заставить себя смотреть на это с твоей точки зрения. Уверен, все именно так, как видится.

— Уж очень сильно несет дерьмом, Джеральд. Вонь такая сильная, что долетает с севера, проникает сквозь твой кондиционер и бьет мне прямо в нос.

— Ну-у, — протянул он, — если ты чувствуешь, что прав, если ты полностью в этом уверен, то что собираешься делать?

— Я же еду на похороны, не так ли?

— Да, едешь. А что потом?

— Выясню, кто что знает.

— Продолжаешь вынюхивать?

— Именно.

— Знаешь, Джек, если Фрэнк во что-то вляпался и его за это прикончили, то, готов спорить, легавым это известно. А они говорят, что была простая авария. Если авария была подстроена, значит, они решили молчать, так как в дело замешан кто-то со связями.

— Вполне вероятно.

Наступило молчание.

— Конечно, — продолжал Джеральд, — если так, то в городе есть всего два или три человека со столь мощными связями.

— Именно.

Опять молчание.

— Ты, естественно, понимаешь, насколько нам важны наши деловые отношения с определенными людьми, проживающими в твоем родном городе?

— Я тебя умоляю!

— Да, верно. Джек, я прошу об одном: думай. Что бы ты там ни узнал — думай. Я не хочу, чтобы наш бизнес и мы сами оказались в затруднительном положении.

— Ведь тебе, Джеральд, ничего не известно, не так ли?

— Джек…

Снова молчание.

— Могу сказать одно: все они узнают о твоем приезде. А это значит, что у тебя возникнут неприятности. С одними — не страшно. С другими же… гм… если нам придется выручать тебя, то мы тем самым здорово испортим ситуацию. Если у тебя появятся проблемы и нам придется разбираться, ты уже будешь непригоден для той работы, что выполняешь сейчас. Согласен?

— Как-нибудь переживу.

— Конечно переживешь. Однако я все равно надеюсь, что ты ничего не натворишь.

Лес, продолжавший листать свой чертов «Панч», сказал:

— Один момент, Джек. Если действительно что-то произошло и если легавые действительно о чем-то умалчивают, а ты приедешь и поднимешь шум, они могут решить, что должны предпринять какие-то шаги. Ну, ты понимаешь. Они не любят тех, кто уезжает из своего родного города, потом возвращается и делает что хочет.

— Да, — поддержал его Джеральд. — Все это может попасть в газеты, и тогда им придется что-то делать.

— Я знаю, — сказал я, — поэтому не надо меня предупреждать.

Опять молчание. Наконец Джеральд сказал:

— Вот что, Джек: ты хорошо работаешь на нас. Я не утверждаю, что мы не сможем обойтись без тебя, но, если понадобится подыскивать тебе замену, нам придется столкнуться с определенными сложностями, а это нам ни к чему.

Я ничего не сказал.

— Короче, как бы ты ни смотрел на ситуацию, думай, прежде чем принимать важное решение. Например, насчет поездки на похороны.

Он вынужден был улыбнуться, чтобы последние слова прозвучали как шутка, а не как угроза.

Я припарковал машину на стоянке перед «Сесилом» и вошел в паб не через боковую, а через парадную дверь.

Я направился к бару. Кейт работал за стойкой на четвертой от меня группе кранов. Он посмотрел на меня. Я кивнул ему. Он отвернулся. Перед ним я должен был играть в секретность, чтобы у него не возникли вопросы.

Я заказал напитки и встал облокотившись на стойку, чтобы видеть всех посетителей. Поток людей не иссякал: одни входили, другие выходили. Ничего не изменилось.

Двойная дверь распахнулась, и в паб вошел мужчина.

Он был высок и худощав, даже тощ, с темными волосами. Мужчину отличала гордая осанка, он шел с царственным видом, держа одну руку в кармане пиджака. В другой руке у него была сигарета, он небрежно сжимал ее двумя пальцами. На нем был двубортный костюм из синего сержа, очень похожий на те, что обычно носят шоферы, на пиджаке сверкали серебряные пуговицы.

Это был мой давний знакомец Эрик Пэйс. «Вот так встреча», — подумал я.

Он подошел к бару, делая вид, будто не видит меня — на самом деле он заметил меня, как только переступил порог, если не раньше.

Он принялся делать заказ, а я взял свои стаканы и пошел к нему. Я дал ему минуту на то, чтобы отсчитать деньги. Все это время он продолжал притворяться.

— Привет, Эрик.

Он повернулся. Его правая бровь приподнялась на одну восьмую дюйма — предполагалось, что таким образом он изображает изумление.

— Бог мой, — сказал он.

Я улыбнулся.

— Джек Картер, — сказал он.

В его голосе слышалась та же степень удивления, что и отражалась на лице.

— Эрик, — сказал я, — Эрик Пэйс.

Он спрятал деньги в карман.

— Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, — сказал он.

— О, — сказал я, — разве ты забыл, что это мой родной город?

— Ну и ну, черт возьми! — сказал он. — Никогда не знал об этом.

— Забавно, правда, — сказал я.

— И что ты здесь делаешь? Приехал в отпуск?

— К родственникам.

— К родственникам, да? Отлично.

— Отлично. Если бы они были живы.

— Что ты имеешь в виду?

— Тяжелая утрата. Смерть в семье.

— О, какая досада. Надеюсь, ничего серьезного?

Надо отдать ему должное: его лицо не дрогнуло, как у игрока в покер.

— Да, — ответил я. — Мой брат. Автокатастрофа.

— О господи, — сказал он. — Какая жалость! Это тот парень, что свалился в карьер? В понедельник?

— Именно тот.

— Нет! Будь я проклят! Не верится. Я прочитал об этом в вечерней газете во вторник. Ну, я прочитал имя, но мне и в голову не пришло…

— Мир тесен, — сказал я. Он выпил.

— Еще по одной? — предложил я. Он посмотрел в свой стакан.

— Гм, не следовало бы, — сказал он.

Я сделал заказ. Когда принесли выпивку, я сказал:

— Может, сядем за столик?

— Ну… — начал он.

— Пошли, — позвал я, — поговорим о былых временах.

Я прошел к столику в дальней части паба. Эрик устроил целый спектакль, решая, идти со мной или нет. В конечном итоге он присоединился ко мне, в чем я не сомневался.

Мы сели.

— Твое здоровье, — сказал я.

Он кивнул и выпил. Я посмотрел на него.

Он выглядел точно так же, как в нашу последнюю встречу. Пять лет назад. В кабинете Гамбургского клуба рядом с Прид-стрит. Он стоял позади Джимми-Валлийца, сидевшего за антикварным письменным столом. Стол был не его, а Тони Пиннера, который просто усадил его на это место, и Валлиец трясся и обливался потом, как жирная свинья. Хотя почему «как», он на самом деле был жирной свиньей. Я, Джок Митчелл и Тед Шаксмит стояли по другую сторону стола. Сестра Джимми-Валлийца, подружка Эрика, лежала на полу и плакала — она плакала с тех пор, как Джок сбил ее с ног, надеясь тем самым прекратить визги. У Джимми не осталось помощников, потому что пять минут назад за триста фунтов трое из них начали работать на нас, а четвертый валялся в туалете и уже ни на кого не работал.

— Джимми, ты остался без работы, — сказал я. — Как там поживает раскорчевка? Придется тебе освежить навыки.

— В чем дело? — выдавил он из себя.

— Во всем, — ответил я. — Клуб больше не принадлежит Тони. И «Матадор» тоже, и «Манхэттен», и «Чертово колесо». Они теперь принадлежат другим лицам, которые поручили мне сообщить тебе, что с сегодняшнего вечера этим балаганом будет управлять другой.

Джимми задумался. Его потоотделение усилилось. Наконец он сказал:

— Я не могу уйти. Тони убьет меня. Ты же сам знаешь.

Я улыбнулся ему.

— Убирайся, Джимми. Тони ты больше не интересуешь.

Некоторое время он сидел неподвижно, потом вдруг вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул, и быстро пошел к двери. Его сестра со стоном потянулась к нему, но он даже не повернул головы и просто перешагнул через нее. Когда дверь за ним закрылась, я сказал:

— Эрик, остался только ты.

— И девчонка, — добавил Джок.

— А что с остальными? — спросил Эрик.

— Семьдесят пять процентов работают на нас.

— А я?

— Джеральд не забыл Чизуик. Он просил напомнить тебе.

Эрик побледнел. Его лицо приобрело оттенок лимонада.

— Знаешь ли, у жены Джеральда все еще сохранились отметины. Должен признаться, места для них выбраны очень разумно.

— Джек знает, — добавил Джок и пожалел о своих словах, потому что я многозначительно посмотрел на него.

— Это она, — сказал Эрик, указывая на девушку на полу. — Это она так захотела. Ты же знаешь, мне велели спрятать ее и запугать, заставить Джеральда поволноваться. А отметины — ее рук дело.

— Конечно, Эрик. Допустим, что это правда. Разве ты не мог остановить ее, а?

— Нет, — ответил он. — Нет, не мог. Там был Лопата-Уэс. Он подбил ее. Я ничего не мог сделать. Честное слово.

— Мы уже поговорили с Уэсом, — сказал я. — Он утверждает, что вы действовали вдвоем.

— Тогда спросите жену Джеральда. Она расскажет.

— Одри, — позвал я.

Одри вошла в комнату. Лицо Эрика стало совсем белым, даже желтизна исчезла.

— Как все было, Одри?

Одри посмотрела на девушку на полу, которая пыталась заползти под стол.

— Вот, — сказала она. — Мне нужна она.

— Да, знаю, — сказал я. — Знаю, что нужна. Но как же правда? Расскажи все. Ведь если Джеральд узнает, что ты была здесь…

— Мне нужна она, — повторила Одри. — Он может смотреть. Или пусть займет ее место.

Мы все взглянули на Эрика. Тот даже не шевельнулся.

— Итак, — сказал я.

Одри села на край письменного стола и вытащила сигарету. Джок и Тед подняли девушку, ловко и быстро раздели ее, усадили в кресло Джимми и привязали поясом от ее же платья.

— Эрик, — взмолилась она. — Пожалуйста!

Эрик продолжал неподвижно стоять там, где мы увидели его, когда вошли в кабинет. После всего мы выпустили его, и с тех пор никто в городе его не видел. Судя по тому, с каким лицом он выходил из кабинета, он намеревался устроить себе долгие-долгие каникулы.

На том и закончилась его карьера. А теперь он стал шофером в моем родном городе. Спокойно беседует со мной. Ничего не боится. Очевидно, он работает на какую-нибудь шишку, поэтому не боится меня. Он чувствует себя дома. А я — из чужаков. Если он знает что-нибудь, если имеет какое-то отношение к смерти Фрэнка — надеюсь, что имеет, — то держится он великолепно. Невозмутимо. Очевидно, он ощущает чью-то поддержку и может позволить себе не трястись. И пить со мной. «Эх, Эрик, — подумал я, — надеюсь, ты поможешь мне. Очень надеюсь».

— Ну, Эрик, — сказал я, — мир действительно тесен, верно?

Он кивнул.

— Забавно, правда: я работаю в Лондоне и лишь изредка приезжаю в родной город, а ты работаешь в моем родном городе, а в своем — не живешь.

— Да, забавно.

— Эрик, так на кого ты работаешь?

Он искоса поглядел на меня, улыбнулся и фыркнул, тем самым давая понять, что я, должно быть, спятил.

Я тоже улыбнулся.

— Я дружу с законом, — сказал он. — Посмотри на меня: уважаемый человек.

— Ладно тебе, — сказал я. — Так на кого? Вариантов всего три.

Продолжая улыбаться и глядя в стакан с пивом, он покачал головой.

— Рейнер?

Улыбка стала шире.

— Брамби?

Он энергичнее покачал головой.

— Киннор?

Улыбка стала широченной. Он устремил взгляд на меня. Я улыбнулся в ответ.

— Зачем тебе это?

— Мне? Ни за чем, Эрик. Просто любопытно.

— Любопытство до добра не доводит.

Я рассмеялся и похлопал его но коленке.

— Значит, дела у тебя, Эрик, идут нормально, — сказал я. — И зарабатываешь ты хорошо.

— Неплохо.

— А перспективы? Продвижение по служебной лестнице?

Он снова улыбнулся.

Я сжал его коленку и улыбнулся в ответ.

— Ладно, Эрик, — сказал я. — Все в порядке.

Я выпил.

— Когда были похороны? — спросил он.

— Сегодня, — ответил я.

— О, — протянул он с таким видом, будто не знал об этом. Если он оказался здесь именно по той причине, по которой нужно мне, то обязательно знал о похоронах. Не исключено, что ему известно, какого цвета у меня подтяжки.

— Значит, ты скоро уедешь обратно, — сказал он.

— Да, очень скоро. В воскресенье или понедельник.

Нужно сделать небольшую уборку. В делах. Ты понимаешь. Вряд ли позже, чем в понедельник.

— А, — проговорил Эрик.

Пока мы беседовали, на сцене уже появился оркестр: старый толстый барабанщик в старом смокинге и парень с электрической бас-гитарой. За электроорганом, оснащенным всяческими примочками, сидел лысый мужчина с лоснящимся лицом, в синем пуловере с вырезом и с зеленым галстуком. Они начали с «Я — тигр».

Я встал.

— Схожу в туалет, — сказал я. — Вернусь через минуту.

Эрик кивнул.

Я пробрался между столиками и зашел в мужской туалет. Постояв там с минуту, я слева от себя открыл дверь, которая вела на стоянку.

Опять шел дождь. В лужах отражался синий неоновый свет. Эрик стоял рядом с «роллс-ройсом» и смотрел в сторону паба. Выждав еще несколько секунд, он сел в машину и завел двигатель. Как только он выехал со стоянки на улицу, я побежал к своей машине. Тем временем Эрик свернул налево и поехал но Хай-стрит.

Я быстро завел машину и через другой выезд выехал со стоянки на Олленби-стрит, которая шла параллельно Хай-стрит.

Три перекрестка я проскочил не притормаживая. У меня просто не было времени. Я гнал со скоростью шестьдесят. Я повернул направо. Впереди, в пятидесяти ярдах, была Хай-стрит. Я доехал до светофора. Горел желтый. Я остановился. Машины на Хай-стрит тронулись с места и поехали мимо меня.

Одним из последних перекресток проехал «роллс».

Светофор переключился. Я поспешно повернул за угол. Эрик оказался в трех машинах от меня. Отлично. Так и будем держаться.

Мне было очень интересно, куда он едет. Если он пришел в «Сесил», чтобы прощупать меня, значит, сейчас он едет докладывать кому-то, а мне очень хотелось знать, кому именно. Возможно, ему велели лишь обозначить свое присутствие, дать мне понять, что они знают о моем приезде и пойдут на все, если я стану им мешать. Но и при таком раскладе он может ехать к кому-то с докладом. Конечно, наша встреча могла быть случайной, зато теперь он знает, что я в городе. И скоро об этом узнают все важные шишки. А те шишки, которые не причастны к убийству Фрэнка, поймут, кто именно причастен. И вообще, если отбросить все это в сторону, очень интересно узнать, на кого же работает Эрик. Он не пылает ко мне большой любовью, но тот, кто нанял его, любит меня еще меньше, потому что я чужой в родном городе. С Фрэнком или без, они будут счастливы проводить меня на вокзал и пожелать доброго пути.

На вершине холма, там, где Хай-стрит официально становится Сити-роуд, Эрик повернул налево. Дорога снова пошла в гору. Теперь она вилась среди живописных окраин, заселенных городскими богачами. Дома в георгианском стиле украшали мягкие лужайки, строгие ряды деревьев и изящно подстриженные кусты.

Эрик еще раз повернул налево на узенькую улочку, исчезающую между двумя рядами густых зарослей. На указателе у поворота значилось: «Казино». Я проехал мимо поворота, чтобы дать Эрику время, затем развернулся и проехал за ним. Дорога была узкой, на ней с трудом могли разъехаться две машины — ширину ограничивали деревья. На гравиевой стоянке было много машин. За стоянкой я увидел «Казино». По стилю это была новая версия Юстонского вокзала в Лондоне. Сплошное стекло. Часть второго этажа выделена в пентхаус. Море слепящего света. Кирпичная кладка, под фермерский дом. И вероятно, худшее пиво в радиусе семидесяти миль.

«Роллс» стоял на месте для почетных гостей.

Припарковав машину, я направился к стеклянному входу и прошел в огромное фойе мимо швейцара в ливрее а-ля Том Арнольд. Там было всего два вышибалы, по одному в каждом конце, как зажимы на подставке для книг. Они позволили мне пройти только до конторки администратора. Мужчина за стойкой выглядел так, будто его перевели сюда из «Бинго-шоу». В молодые годы он, вероятно, пел в провинциальных танцзалах.

— Добрый вечер, сэр, — сказал он, тряхнув челкой. — Вы член клуба?

— Не знаю, — ответил я.

Я облокотился на стойку и свесил одну руку так, чтобы он увидел деньги. Каким-то образом ему удавалось смотреть мимо меня на вышибал и одновременно не спускать глаз с моего лица. Он очень упорно размышлял. И прикидывал, стоит ли искушать судьбу в присутствии громил.

В конечном итоге он взял деньги, а на стойке появилась маленькая розовая карточка.

— Да, — сказал он достаточно громко для того, чтобы слышали вышибалы, — все верно, сэр. Гость мистера Джексона. Он записал вас и ждет внутри. Пожалуйста, распишитесь вот здесь.

Я написал свое настоящее имя, взял карточку и по лестнице спустился к первому игорному залу. Около двери в зал стоял еще один вышибала. Судя по тому, как он смотрел на меня, я ему очень не понравился. Я показал ему карточку.

Когда я входил в зал, то заметил, что два вышибалы-«зажима» неспешно направились к стойке администратора.

Зал был отделан в традиционной английской манере, только света было побольше.

Посетители считали себя элитой. Здесь собрались фермеры, владельцы автомастерских и кафе, подрядчики по электрике, строители, владельцы карьеров — короче, новые буржуа. А порой, всегда на расстоянии, их уродливые отпрыски — прожигатели жизни с провинциальным акцептом, но куда более стильные, чем их родители: в замшевых ботинках, в твидовых пиджаках, с подружками еще со школы, которые живут в квартирах-коттеджах и стараются избавиться от акцента. Они позволяют себе «пошалить» после нескольких кружек пива в субботу в «Черном лебеде» с надеждой, что «шалость» подстегнет мечты о «ровере» для него и о «мини» для нее, о современном бунгало — ладной ферме недалеко от шоссе, чтобы по выходным было удобно ездить отовариваться в Лидс.

Я огляделся и увидел жен этих нетитулованных дворян. Все они были разодеты в пух и прах. Все выглядели так, будто у них скрутило животы от зависти к кому-то или к чему-то. В молодости у них ничего не было, но после войны появилось многое, и изменение в положении оказалось настолько неожиданным, что они так и не перестали чего-то хотеть и продолжают чувствовать себя обиженными.

Эти мысли постепенно настраивали меня на привычный лад, но тут я заметил, что вышибала, который стоял у входа наверху, вошел в зал и взглядом ищет меня, поэтому спрятался за квадратную колонну (только подумать!) и следил за ним из-за кованой решетки (и решетки там были). Бедняга выглядел расстроенным, так как меня не видел. Он одернул пиджак, что было равноценно сглатыванию комка в горле, и двинулся туда, где мог доложить кое-кому о ситуации, — к одной из дверей, ведущих в никуда. Я прошел через зал и открыл ту дверь, за которой исчез вышибала. Я увидел лестницу, выстланную великолепным ковром. По обе стороны от меня было еще две двери. Откуда-то сверху слышались голоса. Я поднялся по лестнице, повернул направо, поднялся еще на один пролет из восьми ступеней и оказался на площадке с открытой дверью. Оттуда, где я стоял, мне была видна спина вышибалы.

— Думаю, он где-то внизу, — говорил он.

— Тупой недоумок, — раздался голос. Старина Эрик.

— Ну, я не знал, — заныл вышибала.

— Не знал, — послышался другой голос, охрипший от миллиона сигарет, — и, думаю, никогда не узнаешь.

Вышибала все не закрывал дверь.

— Ну? — произнес второй голос. — Что стоишь? Иди да взгляни, что он там делает.

Вышибала вернулся к жизни и резко повернулся, спеша исполнить приказание. В этот момент он увидел меня. Наши взгляды встретились. Он не закричал и попытался ударить меня, но не попал. Зато я врезал ему от всей души и, перешагнув через него, вошел в пентхаус.

За стеклянными стенами чернел мрак, разгоняемый неоновым светом. Вдоль стен был постелен ковер. Создавалось впечатление, что помещение забито низенькими столиками и крохотными белыми ковриками. Сторонний наблюдатель решил бы, что снаружи и днем и ночью можно увидеть все, что делается внутри. Однако проектировщики оказались ребятами ушлыми и остроумными: середину помещения они опустили на пять футов ниже уровня этажа, и получилась галерея шириной в шесть футов, тянущаяся по окружности, а в центре — огромный зал с мягкими кожаными диванами, уютными кожаными креслами, шведскими лампами, рулеткой, встроенной в очень красивый антикварный стол из розового дерева, хорошо оборудованным небольшим баром и широким столом, покрытым почему-то зеленым сукном. Молодцы, что разукрасили зеленую ткань: по ней шли веера карт с узорчатыми рубашками рядом с менее аккуратными, зато внушительными стопками денег. За столом на стульях сидели мужчины. Один мужчина стоял за стулом. И все смотрели на меня, причем не только мужчины, но и три девицы, расположившиеся на кожаных креслах и диванах.

Я подошел к краю галереи и облокотился на перила. Мужчина с голосом, надломленным миллионом сигарет, поднял брови и медленно произнес раздраженным тоном:

— Видишь, Джек, как все получается. Трудно стало с контингентом. — Я почувствовал, что вышибала позади меня напрягся. — Как можно чем-то управлять с таким контингентом.

Он вдохнул и выдохнул.

— Остается плакать. Рыдать горючими слезами. Иногда я думаю, что пора уйти в отставку. Просто бросить все и уехать на Ибицу или куда-то еще — и пусть ищут себе другого начальника. Если бы я не был таким филантропом, они давно стояли бы на бирже труда в самом хвосте, за неграми. — Вдох, выдох, взмах рукой. — Ты понимаешь, Джек? В Лондоне то же самое? Думаю, что да. Все мельчает. Кроме таких ребят, как ты и Эрик, но тогда ты в таком же положении. Тяжелые времена закалили тебя. В отличие от этих недоумков. Для них самая крутизна — это пятьдесят раз подряд практиковать удар на бильярде и читать детективы. Иногда я мечтаю о машине времени. Я отправил бы их в прошлое и показал бы, каким я был в их возрасте. Потом оставил бы их там, предложив связаться со мной, когда они доберутся до семидесятого, и рассказать, как у них шли дела. Только ведь они не доберутся.

Вышибала все стоял позади меня, от него шла волна жара, как от батареи центрального отопления.

— Рей, исчезни, — велел мужчина, — и рассчитай Хьюи. Отдай ему его деньги, вычтя то, что дал ему Джек, и закрой за собой дверь.

Дверь за вышибалой закрылась. Мужчина посмотрел на Эрика, который смотрел на меня, улыбнулся и тоже перевел взгляд на меня.

— Не бери в голову, Эрик, — сказал он. — Все мы ошибаемся. Нужно было ехать на автобусе.

Сирил Киннер был очень-очень толст. Из тех жирдяев, которые служат «эталоном» обычным толстякам. Он был лыс, а длинные, подкрученные вверх усы зрительно удлиняли его лицо чуть ли не на целый фут. С одной стороны, это лицо можно было назвать приятным — физиономия преуспевающего фермера или армейского офицера, когда-то служившего в Индии, а ныне имеющего автомобильный бизнес. Однако все портили глаза — это были глаза хорька, с темными зрачками и белками цвета начинки рыбных палочек.

И к тому же он был ростом всего пять футов и два дюйма.

— Здравствуйте, мистер Киннер, — поздоровался я.

— Ну что ты там стоишь, — сказал он. — Иди к нам. — Он рассмеялся. — «Идите к нам, идите к нам, мы солдаты Господа», — пропел он. — Джой, принеси Джеку выпить. Что будешь пить, виски? Принеси Джеку виски.

Я спустился вниз по лестнице, отделанной стеновыми панелями из кедра.

Из остальных мужчин, сидевших за столом, один был стройным и элегантным с благородной сединой в дорогом, тестированном на ветер парике, второй выглядел так, будто вместо туфель с радостью надел бы к смокингу резиновые сапоги, а третий был просто мелкой крысой с крысиным, постоянно испуганным личиком.

— Садись, Джек, — предложил Киннер.

Я сел на диван рядом с самой привлекательной из девиц. Она была довольно стройной длинноволосой блондинкой с милым личиком. Лет десять назад с такой внешностью она могла бы сделать карьеру в модельном бизнесе (я имею в виду в рекламе) или сыграть в кино, но даже если бы эти дороги 70-х годов были для нее открыты, по ее виду можно было точно сказать: ей пофигу. Перед тем как я сел, она улыбалась в свой стакан, когда я сел, она улыбнулась мне, а потом опять с улыбкой уткнулась в стакан.

Девушка по имени Джой принесла мне выпить. Она буквально сошла с фотографии Харрисона Маркса.

— Ваше здоровье, мистер Киннер, — сказал я.

— Твое здоровье, Джек, — сказал он. — Всего тебе. — Мы с Киннером выпили. Остальные продолжали смотреть на нас.

— Надеюсь, я не помешал, — сказал я.

— Конечно нет, Джек, — заверил меня Киннер. — Надеюсь, этот вопрос возник у тебя не из-за того, что мне пришлось разобраться с Реем. Просто ему платят за то, чтобы он все знал. Ну, ты понимаешь.

— Джеральд и Лес просили меня зайти к вам и передать привет, — сказал я. — Так что я все равно бы с вами встретился.

— Замечательно, — сказал Киннер. — Отличные ребята. Как они? Как бизнес?

— Отлично.

— Конечно. Ну конечно.

Молчание.

— Эрик рассказал мне о твоей утрате.

— Да, — сказал я.

— Знаешь, я и не знал, что он работал на меня. Я не знал, что твой брат работал на меня.

— Забавно, — сказал я.

— Если бы знал, устроил бы его получше.

— Да, — сказал я.

— Грустно, — покачал головой Киннер, — автокатастрофа… Джой, Джой, принеси Джеку еще выпить, нет, неси всю бутылку, нельзя такому парню, как Джек, предлагать выпивку в наперстках.

Мне выдали бутылку. Девица рядом со мной глянула на горлышко и хихикнула. Она была пьяна.

Мужчина с манерами фаната резиновых сапог спросил:

— Мы здесь для чего: чтобы играть в карты или трепаться о старых добрых временах?

Киннер поерзал на стуле и изумленно взглянул на говорившего.

— Гарри, — сказал он. — Гарри. Естественно, чтобы играть. Естественно… Джек, прости, не хочу быть грубым, но эти джентльмены принесли с собой много денег — подождите, не торопитесь, — так, может, сыграешь с нами один кон? Или две-три партии? Отключись от забот. Ребята, вы не против? Будет даже веселее, правда? Эрик, принеси стул для Джека.

— Нет, спасибо, мистер Киннер, — отказался я. — Я уже скоро поеду.

— Да делай, как тебе угодно. Устраивайся поудобнее, а мы пока продолжим.

— Спасибо, — сказал я.

Мужчина в седом парике начал сдавать. У Киннера глаза были черные, как лакрица. Эрик выглядел так, будто ему хотелось плюнуть мне в лицо. Я поудобнее устроился на диване и стал наблюдать за Киннером. Ему это не понравилось. Он ни разу не взглянул на меня, но я это знал. И он знал, что я это знаю. В настоящий момент ему вообще ничего не нравилось — от моего неожиданного появления до моей расслабленной позы, — однако он был вынужден играть со мной роль давнего знакомого, причем не для того, чтобы не потерять лицо перед своими приятелями, а просто потому, что, как я догадывался, был озадачен. Так что у него оставалась только одна линия поведения. Правда, не скажу, чем именно он был озадачен: тем, что какой-то лондонец выставил его шофера идиотом, или чем-то другим.

Сидевшая рядом со мной девица спросила:

— Ты знаком с Лесом Флетчером, да?

— Я на него работаю.

— Вот как?

— Да.

Она улыбнулась умно-знающе-пренебрежительной улыбкой. Я уж было решил, что беседа закончилась, когда она вдруг опять заговорила:

— Я тоже его знаю.

— О, вот как?

— Да.

— Нет, серьезно?

— Да, — ответила она. — Мы виделись с ним в прошлом году.

— Ну, рассказывай, — заинтересованно сказал я.

— Когда он приезжал по делу.

— Да?

— Да. Он приезжал к мистеру Киннеру.

— Не может быть!

— Может. И мы вместе проводили время.

— Ну и ну!

— Да, пока он был здесь.

— Пока он был здесь?

— Он был здесь четыре дня. Около того.

Я покачал головой, показывая, что мне ужасно трудно поверить в ее слова. Она опять уткнулась в свой стакан.

— Ставлю на кон, — сказал приверженец резиновых сапог. — Мне две.

Седой Парик дал ему две карты. Следующим был Крыса. Он целую вечность таращился на свои карты и наконец сказал:

— Я возьму четыре.

— Три сейчас, одну потом, — сказал Седой Парик, сдавая ему карты.

Сам Седой Парик взял три. Киннер поглаживал усы.

— Ну, прямо не знаю, — говорил он. — Что делать? Что делать? Эх, оставлю все как есть.

Крыса пристально посмотрел на него, Седой Парик сухо улыбнулся.

Резиновые Сапоги сказал:

— Чертов стервец.

— Вот и платишь за то, чтобы все знать, — сказал Киннер. — Правда, Джек?

— Правда, — ответил я. — Если на это есть деньги.

— Кажется, ты говорил, что скоро поедешь, — заявил Резиновые Сапоги.

— Скоро, — заверил его я. — Сразу после того, как ты проиграешь. Ждать осталось недолго.

Резиновые Сапоги долго и внимательно глядел на меня.

— Умный нашелся, да? — сказал он.

— Смотря с кем сравнивать, — отпарировал я, отвечая на его взгляд.

Резиновые Сапоги собирался что-то сказать, но ему помешал Киннер:

— Гарри, не люблю подгонять, но ты не мог бы назвать свою ставку?

Резиновые Сапоги на минуту отвел от меня взгляд и выдвинул на середину стола десятку. Он хотел снова обернуться, но его отвлек Крыса, принявшийся тасовать карты.

— Великий боже, — вздохнул Резиновые Сапоги. — Только не начинай снова.

Крыса нервно заерзал на стуле.

— Ну… — промямлил он.

— Каждый раз, черт побери, — возмущался Резиновые Сапоги, — каждый раз он мешает. А рискует, только когда у него есть больше, чем «полный дом». Проклятье, Сирил, зачем ты зовешь его играть?

— Гарри, — сказал Киннер, — как бы он ни играл, он не проигрывает так, как ты.

Резиновые Сапоги помрачнел. Седой Парик положил на кон десятку. Они сделали пару кругов, бросая десятки, пока наконец Киннер не сказал:

— Ну, ребята, не знаю. Посмотрим, как мы все себя чувствуем. Отвечаю десяткой и поднимаю до пятидесяти.

— Чего? До пятидесяти? — встрепенулся Резиновые Сапоги.

— Верно, Гарри, — подтвердил Киннер. Резиновые Сапоги отсчитал пятьдесят фунтов и сделал ставку. Седой Парик, улыбаясь самому себе, сделал то же самое. Киннер поставил пятьдесят, а потом, с тщательно рассчитанной драматичностью, еще пятьдесят.

— Что это? — заволновался Резиновые Сапоги.

— Это, Гарри? Еще пятьдесят фунтов — пять банкнот по десять фунтов.

— Значит, всего сто?

— Всего сто, Гарри.

Резиновые Сапоги посмотрел на деньги, потом на свои карты, лежавшие картинкой вниз. Ему до смерти хотелось еще раз взглянуть на них, дабы проверить их достоинство. Ему удалось сдержаться, и он даже ухитрился положить на кон сотню, не разорвав купюры на мелкие кусочки.

Седой Парик воспринял ситуацию с той же улыбкой, покачал головой и положил на стол свои карты. Киннер поджал губы, набрал в грудь побольше воздуха и заглянул в свои карты. Резиновые Сапоги ухитрился не забарабанить пальцами по столу. Наконец Киннер решил закончить спектакль.

— Отвечаю и ставлю еще сто, — сказал он. Резиновые Сапоги страдальчески поморщился.

— Мы можем вскрыться. Гарри, — напомнил ему Киннер.

Резиновые Сапоги смотрел на карты Киннера с таким видом, будто хотел прожечь их насквозь. Он стоял перед выбором: поставить еще две сотни, вскрыться и узнать, что на руках у Киннера, или, не вскрываясь, поставить еще две сотни сверху в надежде, что Киннер спасует, видя, что Резиновые Сапоги отвечает. Все зависело о того, блефует Киннер или нет. Резиновые Сапоги должен был принять решение. Причем учесть, что сто восемьдесят фунтов его денег уже в банке.

Очевидно, он решил, что Киннер блефует.

— Ладно, — сказал он голосом, похожим на бульканье воды в кастрюльке. — Две сотни.

Он выдвинул на середину двести фунтов. Киннер слегка приподнял одну бровь.

— Гм! — сказал он, затем встал, прошел к буфету и взял оттуда деньги, сел за стол, отсчитал нужное количество купюр и положил их в банк.

— Что это? — спросил Резиновые Сапоги.

— Шестьсот фунтов, — ответил Киннер. — Двумястами отвечаю и поднимаю до четырехсот.

— Четыреста, — проговорил Резиновые Сапоги.

— Верно, — подтвердил Киннер.

— Ты не хочешь вскрываться? — уточнил Резиновые Сапоги.

— Нет, Гарри, — ответил Киннер.

Резиновые Сапоги сглотнул бы, если бы ему удалось удержать свой кадык, который дергался вверх и вниз. Он снова оказался там же, где был всего несколько минут назад. Только сейчас для продолжения игры требовалось четыреста фунтов. Вероятно, Резиновые Сапоги продолжал считать, что Киннер блефует, однако ему не хотелось в следующий раз ставить на кон свои восемь сотен. Поэтому он решил вскрыться.

Он поднял с пола портфель, все это время стоявший у его стула, вытащил внушительную пачку денег, отсчитал нужную сумму и положил на середину стола.

— Вскрываемся, — объявил Резиновые Сапоги.

— Ты назвал меня стервецом, да, Гарри? — улыбнулся ему Киннер.

Резиновые Сапоги кивнул.

— Итак, — сказал Киннер, — посмотрим, что у меня тут. Я уже забыл свои карты — так увлекла игра. Ага. Кажется, ты, Гарри, выиграл.

Киннер открыл карты. У него был червовый флэш, старшая дама.

Резиновые Сапоги изменился в лице и стал похож на очень старый камамбер.

— Да ладно, Гарри, — сказал Киннер. — Неужели выиграл я, а? Нет, ты дурачишь меня.

Киннер потянулся через стол, намереваясь перевернуть карты Резиновых Сапог, но тот поспешно схватил их и сунул в колоду. Киннер засмеялся.

— Ну как, Джек? — спросил он. — Старина Гарри думал, что я разыгрываю его.

— Нужно быть хорошим игроком в покер, чтобы играть в покер с хорошими игроками, — сказал я.

— Заткнись, — процедил Резиновые Сапоги. Киннер снова засмеялся. Я встал.

— Неужели ты уже уходишь, Джек? — спросил Киннер.

— Дела, — ответил я.

— Конечно, конечно, — сказал Киннер. — Заглядывай, когда будет время. Рады видеть тебя.

— Обязательно, — заверил его я. — Если найдется свободная минутка.

Девица на диване хихикнула.

— Передай от меня привет Джеральду и Лесу, — сказал Киннер.

— Передам, — сказал я и пошел к лестнице.

В зале повисла гнетущая тишина. Я открыл дверь. Звук двери, шуршащей по ковру, показался оглушающим в этой тишине. Все смотрели на меня. Я улыбнулся Резиновым Сапогам.

— Я же говорил, что ждать осталось недолго, — сказал я.

Резиновые Сапоги чертыхнулся. Я вышел.

* * *

Я спустился вниз и уже дошел до двери, когда услышал, что дверь наверху открылась, и на лестнице появился Эрик. Он спустился ко мне. Я взялся за дверную ручку и посмотрел на него. В его глазах отражались мысли, далекие от дружелюбных.

— Не очень-то мне все это понравилось, — сказал он.

Я улыбнулся.

— Если бы ты не скрыл от меня, на кого работаешь, этого не случилось бы, — сказал я.

— Сирилу тоже не понравилось.

— Сирилу, да? — проговорил я. — А девушкам?

— Ты считаешь, что вел себя очень умно, только ты ошибаешься. Ты заставил Сирила задуматься. И меня тоже. Ему интересно, зачем тебе понадобилось узнать, на кого я работаю.

— Разве он не знает?

— Нет, черт побери, не знает. Возможно, он думает, что Джеральду и Лесу будет интересно узнать, что ты везде суешь свои нос. Он подозревает, что им это не понравится.

— Он прав. Поэтому скажи ему, чтобы зря не тратил деньги на междугороднюю.

— Видишь ли, — продолжал Эрик, — Сирилу интересно, зачем тебе понадобилось играть в «полицейские и воры», только чтобы выяснить, на кого я работаю.

— Я объяснил ему, — сказал я. — Джеральд и Лес попросили меня передать ему привет. Мне сказали, где найти его. Так что это простое совпадение — что я ехал за тобой.

Взгляд Эрика вызвал у меня усмешку. Эрик повернулся и уставился на верхнюю площадку.

— Передай Киннеру, что я уеду, как только разберусь с делами Фрэнка, — сказал я.

Эрик снова посмотрел на меня.

— Спокойной ночи, Эрик.

* * *

Я поехал по узкой улочке, ведущей от «Казино». Темная стена деревьев закончилась, и я вновь оказался на освещенной желтыми фонарями дороге. Вокруг никого не было. Дома в калифорнийском стиле, отделенные от дороги широченными ухоженными лужайками, стояли тихие и молчаливые. Те, в которых жизнь еще била ключом, были обозначены раздвинутыми шторами, дабы проинформировать всех соседей. Хвойные деревья, посаженные в точно рассчитанных местах, как часовые, охраняли покой добросовестных налогоплательщиков.

Я помнил это место еще с тех пор, когда оно называлось Бэк-Хилл.

Бэк-Хилл. Лес, простиравшийся, казалось, до самого горизонта, редкие пятна красной почвы. От конца Джексон-стрит можно было увидеть вершину холма. Холм был естественной площадкой для детских игр, однако во времена нашего с Фрэнком детства там никогда не собиралось много детей. Обычно мы приходили сюда в субботу утром и ухитрялись за день пройти много миль. Здесь было много тайных местечек, которые стали нашей с Фрэнком частной собственностью. Когда мы стали старше — когда приблизились к шестнадцати — мы приносили сюда наше ружье, клали его на сгиб локтя, вот так, как ковбои. Воротники курток-дубленок подняты, «веллингтоны» смачно клацают, наши движения неспешны. Мы прячемся в выемке, быстро ползем, оглядываемся по сторонам, пар от дыхания поднимается к серому небу, мы молчим и чувствуем себя отлично. Конечно, все это было до того, как я познакомился с Альбертом Свифтом. До нашей с отцом драки. До школы Энсли. До многих других событий. Холм был потрясающим местом. Можно было подняться на вершину (а у него действительно была вершина, крохотное плато, поросшее стелющейся по ветру травой) и посмотреть вниз поверх деревьев на город, который, казалось, лежит в горсти: с одной стороны полукольцом дымят сталелитейные заводы, справа от речной долины миль на десять тянется пустынное нагорье, сама река — сверкающая на солнце гладь — видна миль на восемь, потом снова идут меловые холмы, только повыше. И над всем этим небо, широкое и бескрайнее, манящее ввысь, подгоняемое северными ветрами. Именно на этом плато мы и проводили большую часть времени, когда оказывались в Бэк-Хилл. В марте мы устраивались под каким-нибудь кустом, росшим на самом краю, и наблюдали, как мартовский ветер вспенивает белые буруны на реке. В августе нам нравилось лежать на спине и смотреть в синее небо. Мы смотрели в небо до пятен в глазах. Качающаяся на ветру высокая трава то и дело накрывала лицо, мешая смотреть вверх. Фрэнк рассказывал, что ему нравится в жизни и что нет, и разговаривал он больше с самим собой, чем со мной. Джек, говорил он, помнишь ту пластинку, что я купил вчера в «Аркаде»? Тебе не кажется, что лучшим из всего был секстет Бенни Гудмена с его «Не надо так»? А ударные Джена Крупа? Потрясающе! Вот было бы здорово попробовать! Только в этой дыре нет смысла пробовать. Никому не интересно. Скажут, что это грохот. А в Америке такое делать можно. Там ты чувствуешь поддержку, потому что они считают, что джаз — это супер. Америка. Классное место, правда, а? Представь. Их длинные машины, которые, как качели, качаются на пружинах взад-вперед, когда бьешь по тормозам. Можно водить такую машину уже в шестнадцать. Только представь: едешь на такой машине по автостраде, на тебе костюм без галстука, как на Ричарде Уидмарке, радио включено на полную громкость, и оттуда — Бенни Гудмен. Атас! Наверное, после школы я поеду в Америку. Отработаю свой проезд. Я запросто найду работу. Даже рабочие там получают пятьдесят фунтов в неделю. А электрики и прочие в том же роде — аж две сотни. Точно-точно. И можно пойти в кино в два часа ночи и посмотреть три фильма за один сеанс. Можно купить большой дом с просторной лужайкой и без ограды.

Я ехал вниз по холму мимо домов с просторными лужайками и без оград.

* * *

«Сесил». Я опять припарковал машину и вошел в паб. Свет был пригашен. Певец, одетый в классический костюм, пытался петь, как Винс Хилл. В баре я заказал большую порцию виски. Кейт работал далеко от меня, на противоположном конце стойки.

Посетители стояли у бара в три ряда. За каждым столиком сидело не меньше шести человек. Многие хлопали и свистели. Певец наконец допел и, превратившись в конферансье, объявил:

— А теперь, леди и джентльмены — в особенности джентльмены, — я хочу представить вам сегодняшнюю звезду, певицу, которая не раз бывала в наших краях, которая после чрезвычайно успешного турне ухитрилась втиснуть (я действительно имею в виду втиснуть) в свой график наш город на один вечер и спеть для нас. Думаю, она не нуждается в представлении. Леди и джентльмены, встречайте мисс… Джеки… Дю… Валь!

Раздались громкие крики, свист. Мужчины ринулись поближе к сцене. Заиграла музыка. «Транжира». Мисс Джеки Дю Валь вышла на сцену с высоко поднятыми руками. На ней было вечернее платье апельсинового цвета и перчатки. Темные волосы были собраны в причудливый узел. Если ей еще не было сорока, то осталась самая малость. По короткому помосту она спустилась в зал, оркестр снова заиграл вступление, и она запела, подражая Бэсси, только громче. Двигаясь между столиками, она стала снимать сначала одну перчатку, потом другую, время от времени демонстрируя в разрезе платья коленку в сетчатом чулке. «Боже мой!» — подумал я и, повернувшись к стойке, стал разглядывать бутылки и читать этикетки.

Начитавшись, я подумал о нас с Одри. И, как всегда, когда я думал о нас с Одри, в моей душе поднялись смешанные чувства. Как всегда, я подумал, что только полный идиот мог связаться с женой босса, когда он на таком отличном счету. Потом, как всегда, я вспомнил, что Одри умеет творить чудеса, которые и превращают меня в этого самого идиота.

Господи, как же она хороша!

У меня никогда не было такой, как она. Женщины у меня были всегда. Я регулярно спал со шлюхами, работавшими на нас. Мне нужно было всего лишь снять трубку и позвонить, и любая из них через полчаса прибегала ко мне. И чаще всего убегала через полчаса.

Но вот когда Одри впервые прикоснулась ко мне, это действительно было похоже на первый раз, и мне стоило огромного труда не кончить сразу, как только ее пальцы оказались на моем члене. Однако она заставила меня ждать, и это тоже было здорово.

Я стал понимать, что происходит, через восемь месяцев после того, как она вышла за Джеральда. Джеральд привез ее из Виареджо, куда ездил в отпуск. Он вернулся домой раньше намеченного срока, выгнал Рею с двумя детьми и поселил Одри. Женился он на ней в день своего развода. Лес считал, что Джеральд поступил как последний негодяй, но в лицо никогда ему это не говорил. Джеральд помешался на Одри, как неопытный юнец. Стоило ей что-то захотеть, как это тут же было у ее ног. Но со мной она связалась не из-за Джеральда. Просто она так решила.

Подошел Кейт. Он протирал стакан. Все пялились на сцену, и у него появилась свободная минутка.

— Привет, Кейт, — сказал я.

— Кое-кто спрашивал о тебе, — проговорил он.

— Да? Мы его знаем?

— Помнишь, мы говорили о Торпи? Торговце кредитами?

— О старине Торпи, да? Не видел его целую вечность.

— То же самое он сказал про тебя.

— Вот как?

— Да. Сказал, что слышал о твоем приезде, и спрашивал, не знаю ли я, где ты остановился. Хотел увидеться с тобой. Вспомнить старые добрые времена и все в этом роде.

— Как мило с его стороны.

— Я не думал, что ты будешь здесь сегодня вечером, и собирался зайти к тебе.

— Конечно.

Кейт начал краснеть.

— Честное слово, я действительно зашел бы.

— Что ты им сказал?

Он покраснел еще сильнее.

— Ничего, — ответил он.

— Хорошо. Как все закончилось?

— Они ушли, когда поняли, что я ничего не выдам.

— Они?

— Их было трое.

Я прикурил сигарету.

— Торпи, да?

Торпи, по моему мнению, был из тех крыс, которые предпочитают работать на себя. Во всяком случае, не на хозяина. Он всегда отличался самодостаточностью. Ему нравилось быть важной шишкой в своем маленьком мирке, а бизнес, которым он руководил, подходил ему как нельзя лучше. Естественно, ему хотелось, чтобы размер прибыли оставался постоянным. Предположим, Фрэнк чем-то расстроил Торпи.

Конечно, такого и быть не могло. Но предположим. Какие действия Фрэнка но отношению к Торпи могли заставить Торпи разделаться с Фрэнком и тем самым навлечь на себя кучу неприятностей? Даже если бы у Торпи и его ребят хватило наглости для этого? Итак, если Тории работает на себя, встречаться со мной у него нет надобности. Однако не исключено, что кто-то уже подмял его под себя. Системы займов в Донкастере, Бредфорде, Лидсе, Барнсли и Гримсби принадлежат одному хозяину, который решил расширить дело, помогая Торпи в его мелких операциях. Торпи остается номинальным главой, а хозяин время от времени просит его сделать то-то и то-то — то, от чего Торпи, работай он самостоятельно, держался бы подальше. Например, переговорить со мной. Или напоить Фрэнка виски и отпустить ручной тормоз в его машине.

Я посмотрел на часы на стене. Без четверти десять.

— А ты случайно не знаешь, куда они пошли? — спросил я.

Кейт пожал плечами.

— Могли пойти куда угодно. В клуб, в паб. Только они везде будут искать тебя.

Я промолчал.

— Что ты намерен делать?

— Пойду поищу того, кто сможет поделиться со мной местными слухами.

— Кого?

— К примеру, старого приятеля, с которым мы не виделись целую вечность, — ответил я.

Я отошел от стойки. Мисс Джеки Дю Валь обнажилась до крохотных трусиков и, спустившись со сцены, двигалась между столиками. К ней со всех сторон тянулись руки. Один парень поднял кружку со светлым пивом, и мисс Джеки Дю Валь, сев к нему на колени, опустила одну грудь в пиво. Все расхохотались. Девица, что была с парнем, не выдержала, выхватила у него кружку и вылила содержимое на мисс Джеки Дю Валь и на своего кавалера. Парень вскочил, и мисс Джеки Дю Валь с воплем скатилась на пол. Парень врезал своей подружке и принялся вытираться. Девица свалилась со стула и тоже оказалась на полу, где обнаружила мисс Джеки Дю Валь, и обе женщины сцепились. Вопя, кусаясь и царапаясь, они катались по полу. Посетители шумно их поддерживали. Женщина подмяла под себя мисс Джеки Дю Валь и пыталась укусить ее за сосок, а мисс Джеки Дю Валь пыталась выцарапать сопернице глаза. Какая-то пьяная вдрызг тетка носком туфли почти до талии задрала платье обиженной подружки, и это было встречено новым взрывом хохота. Кто-то из барменов покинул свое рабочее место и проталкивался через толпу, продираясь в первые ряды. Парень, облитый пивом, перестал вытираться, схватил пинтовую бутылку темного эля и стал медленно, водя рукой из стороны в сторону, лить его на свою подружку, стараясь как можно сильнее намочить ее трусы. Когда я выходил на Хай-стрит, женщина уже хрипела от ярости.

* * *

На окраине города есть место, где в пятидесятые построили микрорайон с муниципальными домами. До строительства там было то, что называется «бросовой землей». То есть там не было ничего, что следовало бы снести или переместить (как, например, старый аэродром). Участок и так имел заброшенный вид: высокие сорняки росли между развалившейся кирпичной кладкой и в потрескавшемся сером бетоне. Он тянулся на четверть мили. В другом городе его давно сдали бы в аренду. Но в другом городе он выглядел бы так, будто на нем что-то может вырасти.

До строительства микрорайона здесь был только один дом. Он стоял на дальнем от города краю и представлял собой викторианскую ферму с двойным симметричным фасадом. Рамы окон были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Последний раз их красили примерно семьдесят пять лет назад. Из середины крыши торчала печная труба, и из нее и в декабре, и в июле всегда поднимался дым. За домом, на расстоянии сорока ярдов, стоял сарай, а в двухстах ярдах от сарая уже начинался сталелитейный завод.

Вокруг не было ни сада, ни ограды, просто по мере приближения к дому сорняки становились ниже. Чтобы подъехать к нему, нужно было съехать с асфальтированной дороги и по прямой — как кратчайшему расстоянию между двумя точками — пересечь заросли сорняков. Что я и сделал.

Я остановил машину и вышел. Со стороны завода периодически слышались лязг и гул. В ушах жужжал ветер. Я направился к дому. В окнах фасада света не было. Я прошел на задний двор. Свет от голой лампочки в кухне освещал стоявший во дворе мотоцикл с коляской. Я постучался. Дверь открыла старуха лет семидесяти. Она попятилась, пропуская меня, и сказала:

— Вам придется подождать несколько минут, она сейчас занята.

Я переступил через порог и сказал:

— Я пришел к Альберту.

— О, — выдохнула старуха и начала закрывать дверь. — Альберт, тут какой-то мужчина хочет тебя видеть. Что мне сказать?

Однако я успел проскочить в кухню прежде, чем она закрыла дверь.

Телевизор стоял в углу. И был включен на полную громкость. Перед телевизором, спиной ко мне, на высокой табуретке сидела женщина в пальто с вьющимися волосами. Она сидела сгорбившись и засунув руки в карманы пальто. Она даже не повернулась, продолжая пялиться на экран. Рядом с ней, на полу, сидели две девочки пяти-шести лет и тоже смотрели телевизор. Одна из девочек повернулась и с минуту разглядывала меня, потом снова сосредоточила свое внимание на экране. Личико малышки было таким же грязным, как ее одежда. На кухонном столе среди немытой посуды, скопившейся как минимум за три дня, стояла детская переносная колыбелька, в которой лежал младенец месяцев двух от роду.

С другой стороны стола, у стены, рядом с тиковым шкафчиком для напитков — единственным предметом мебели, достойным внимания, — стояло кресло, обращенное к телевизору. В кресле сидел мужчина. Он держал в руке очки и смотрел на меня с некоторым удивлением.

— Привет, Альберт, — сказал я.

— Боже, — проговорил Альберт Свифт, — Джек Картер.

В последний раз мы виделись одиннадцать лет назад, когда я вернулся после полутора лет тюрьмы. Я надеялся, что Альберт возьмет меня на старое место, но полтора года — долгий срок. Вместо меня уже наняли нового водителя, и Альберту тот нравился больше, так как был совершенно безликим. Альберт очень сочувствовал, но из сочувствия каши не сваришь. Поэтому три года я был сам по себе, пока не решил заняться марихуаной. Однако я не держал обиды на Альберта. Он даже дал мне пару раз хорошо подзаработать. Мы с ним слишком давно знали друг друга, чтобы испытывать недобрые чувства.

Мы познакомились, когда мне исполнилось пятнадцать. Он был на три года старше. У него была своя банда на Мортимер-стрит. Альберт был самый настоящий сорвиголова — таких я больше не встречал. Мы с Фрэнком играли на бильярде в клубе «Либерал», который находился в большом, похожем на часовню здании на Кенворти-роуд. В клубе было два стола для снукера и один для пинг-понга и море пива из одуванчика и лопуха, хоть залейся. В будни клуб оккупировали дети. За порядком присматривал старик но имени Уоллер Хаверкрофт. В первую половину дня он работал на детских аттракционах и всей душой ненавидел нас, детей. Особенно меня.

Короче, мы с Фрэнком играли за дальним столом в самом темном углу зала, освещенном только лампой над столом. Другим источником света в зале была лампа на конторке Уоллера. Так что наш угол был самым уютным. Уюта добавляло и зеленое сукно на столе. Мы наслаждались жизнью и молча гоняли шары, оттачивая мастерство. Вдруг дверь распахнулась, и в зал ворвался Альберт Свифт со своей шайкой. Альберт был одет в стеганую двубортную, очень свободную куртку, клетчатую рубашку и коричневые вельветовые брюки. Он огляделся по сторонам и сказал: «Господи».

Один из его ребят сплюнул на пол. Уоллер уже наполовину выбрался из-за своей конторки, намереваясь вышвырнуть наглецов вон, как вдруг сообразил, кто это такой, и притворился, будто не замечает их. Однако они-то его заметили. Альберт повернулся к старику и язвительно сказал:

— Ну и?

Уоллер, все еще пытавшийся вернуться за свою конторку, что-то пробормотал себе под нос.

— Что? — переспросил Альберт.

Уоллер закрыл низкую дверцу с узкой полочкой, на которую обычно клали деньги, покупая вино.

— Ты что-то сказал, старый козел? — допытывался Альберт.

Уоллер задвинул щеколду и опустил глаза. Альберт вытащил сигарету, сунул ее в рот, прикурил, дождался, пока пламя спички хорошенько разгорится, вытащил из кармана куртки дешевую петарду и поджег запал.

— Я спрашиваю, старый козел, ты что-то сказал? — не унимался Альберт.

Уоллер был бы рад забиться куда-нибудь подальше, но в слишком тесной конторке спрятаться было негде. Петарда яростно зашипела, и Альберт бросил ее в конторку. Петарда перелетела через низкую дверцу. Уоллер упал на ящик с бутылками. Петарда взорвалась. Уоллер пронзительно завопил. Шайка Альберта расхохоталась. Один из них достал новую петарду, поджег ее и бросил в конторку. Мы с Фрэнком позабыли о бильярде. Мы с ним были единственными посетителями клуба. Альберт вытащил третью петарду. Фрэнк отложил кий и прошел вперед.

— Думаю, вам не следует делать это, — сказал он. Альберт повернулся к нему.

— А ты, черт побери, кто такой?

Фрэнк не ответил.

— А? — спросил Альберт, наступая на Фрэнка.

— Вы можете поранить кого-нибудь, — не унимался Фрэнк.

— А тебя, сыкун, кто-нибудь спрашивал? — осведомился Альберт.

Фрэнк опять промолчал. Альберт наклонился к нему, похлопал по щеке и взъерошил волосы.

— Думаешь, ты такой умный, да?

Фрэнк не шевельнулся и продолжал молчать. Альберт толкнул его, и он вынужден был опереться о стол, чтобы не упасть.

— Ну ладно, хватит, — сказал Альберт. — Сейчас мы с тобой разберемся.

— Я не дерусь, — заявил Фрэнк.

— А что же ты делаешь? — осведомился Альберт. — Целуешь ручки?

Все расхохотались.

Альберт поджег петарду и протянул ее Фрэнку. Фрэнк не взял ее. Альберт поднес ее к свитеру Фрэнка, и Фрэнк попытался отступить, но понял, что прижат к бильярдному столу. За секунду до взрыва Альберт сунул петарду в вырез свитера Фрэнка и отскочил. Фрэнк затряс подолом свитера, и петарда, выпав, взорвалась в футе от пола. Фрэнк отпрыгнул. Все его действия были встречены громовым хохотом. Овладев собой, Фрэнк спокойно прошел к другому краю стола и взял свой кий.

— Твоя очередь, дружище, — сказал он. В его голосе слышалась дрожь.

Меня тошнило. В тот момент я ненавидел Фрэнка. Готов был убить его. Все, что я когда-либо испытывал к нему, улетучилось. Он разоблачил себя. Он не захотел драться. Он позволил Альберту испугать себя. Он предпочел ничего не делать. Я едва не плакал. Я долго смотрел на него.

Когда Альберт обошел стол и направился к Фрэнку, я ударил, причем с такой силой, что красный шар вылетел за борт и едва не попал в Альберта. Тот остановился и взглянул на меня. Я выпрямился и твердо встретил его взгляд.

— Прости, — сказал я. — Кий соскочил.

Альберт продолжал смотреть на меня.

— Ну что, неймется? — наконец спросил он.

— Джек, — сказал Фрэнк.

— Пошел ты, — бросил я и обратился к Альберту: — Давай. Или ты испугался?

Шайка загоготала.

— Я каждый день съедаю четырех таких на завтрак, — сказал Альберт.

Я отшвырнул кий и обежал стол, намереваясь броситься на Альберта, но Фрэнк преградил мне путь.

— У этого малыша хватит мужества на десяток таких, как ты, сыкун, — заявил Альберт.

Фрэнк отпустил меня и повернулся к нему.

— А ну, ребята, давайте-ка проучим их.

В первую секунду я подумал, что Фрэнк будет драться. Но он даже не пытался защищаться. Тремя или четырьмя быстрыми ударами Альберт разбил ему нос и повалил на пол. Фрэнк сел, достал носовой платок и вытер кровь. Помню, что в тот момент, когда он вытирал нос, я понял то, что давно знал, но о чем никогда не задумывался: у Фрэнка всегда есть с собой чистый носовой платок.

После этого Альберт повернулся и пошел прочь, его прихвостни поспешили за ним. У двери он остановился и сказал:

— Пошли, Юккер, пощадим этот кружок кройки и шитья.

Я посмотрел на Фрэнка. Он не собирался вставать с пола. Все это время он разглядывал пятна на своем платке, а после слов Альберта посмотрел на меня, догадавшись, что я сейчас сделаю.

В те времена Альберт был довольно красив. Темные волосы, которые он всегда тщательно напомаживал, длинные баки, белоснежные зубы и ясные светлосерые глаза. У него были четкие черты лица и волевой подбородок. Мужчина, сидевший сейчас в кресле за кухонным столом, ничем не напоминал того Альберта. Он был лыс, хотя баки остались; зубы потемнели. Четкие черты лица растворились, морщинистая кожа по цвету напоминала рыбье брюхо. Белки пожелтели, а в углах глаз были красными.

Произнеся мое имя, Альберт изумленно таращился на меня, постепенно осознавая, что Джек Картер действительно жив и стоит в комнате. Когда это наконец-то дошло до него, он начал вставать. Нет, вставать — это преувеличение. Он создал впечатление, будто встает, а в действительности не сделал ни одного движения, которое могло бы дать понять его намерения. Ну, его рубашка лишь немного сморщилась, и все.

Я обошел кухонный стол.

— Не вставай, Альберт, — сказал я.

Он мысленно опустился в кресло. Я разложил металлический садовый стульчик, приставленный к столу, сел и закурил.

Да-а, Альберт выглядел неважно.

— Как поживаешь, Альберт? — спросил я.

— Неплохо, — ответил он. — Неплохо.

Молчание.

— Джек Картер, — сказал он. — Кто бы мог подумать?

— Разве ты не знал, что я в городе?

— Ну, понимаешь ли, Джек, я редко выхожу из дома. — Он постучал себя по груди. — Бронхи. Сижу дома и греюсь. Знаю только то, что мне рассказывает Люсиль.

Я перевел взгляд на сидевшую перед телевизором курчавую женщину.

— Нет, — сказал Альберт, — Люсиль — жена, а это Грир, ее сестра.

Грир продолжала пялиться в ящик.

— Не знал, Альберт, что ты женился, — сказал я.

— Ну… — протянул он. — Ведь так положено, правда? — Он многозначительно улыбнулся. — Человек стареет и больше не может работать.

— Чем ты занимаешься? — спросил я.

— Всем понемногу. Всем, что можно сделать, не вылезая из кресла.

— Тебе повезло, — сказал я.

— Не очень, — возразил он. — Я не сам решил. Врачи приказали. Я тоскую по былым временам.

Молчание.

— А ты, Джек, отлично выглядишь, — сказал он. — Просто замечательно. Слышал, дела у тебя идут хорошо.

— О, оказывается, ты слышал немало, — сказал я.

— Джек, я слышал об этом давно. Когда поправился после болезни.

На противоположном от телевизора конце кухни открылась дверь. И я, и Альберт повернули головы.

В кухню прошли мужчина и женщина. На мужчине была рабочая куртка и комбинезон. На плечах у него висел рюкзак. Пойдя, он тут же закурил. Женщина была одета в мужской клетчатый халат. А вот что у нее было под халатом, не знаю. Ее рыжие волосы вились мелкими кольцами. Свою сигарету она уже выкурила наполовину. Мужчина направился к выходу. Старуха, открывшая мне дверь и все это время сидевшая на раскладном садовом стульчике за столом, встала и перегородила ему проход.

— Разве ты ничего не хочешь дать ма? — спросила женщина в мужском халате.

Мужчина остановился, сунул сигарету в рот, расстегнул куртку, вынул из нагрудного кармана скатанные в трубочку банкноты, вытащил оттуда десятку и дал старухе. Старуха взяла деньги и, не сказав ни слова, села на прежнее место. Мужчина продолжил свой путь к двери.

— Спокойной ночи, Лен, — сказал Альберт. — До встречи.

Мужчина кивнул и собрался было открыть дверь, но вдруг одна из девочек, та, что была постарше, вскочила, пробежала через кухню и сама распахнула перед ним дверь.

— Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи, — пронзительно выкрикивала она, широко улыбаясь.

— Спокойной ночи, — сказал ей мужчина и вышел. Все еще улыбаясь, девочка вернулась к телевизору и села на пол.

— Джек, — сказал Альберт, — познакомься с моей женой. Люсиль, это Джек Картер. Мой друг юности.

— Здрасте, — сказала Люсиль.

— Рад знакомству, — сказал я. Я не посчитал нужным встать.

Она обошла стол, взяла стул, стоявший у окна, и поставила его рядом с табуреткой Грир.

— Привет, Люсиль, — сказала Грир.

— Привет, Грир, — сказала Люсиль.

— Я прихватила «Клаб», — сообщила Грир, подняла хозяйственную сумку, стоявшую у ее табурета, вытащила толстенный каталог для заказов товаров по почте, и они с Люсиль тут же углубились в его изучение. Альберт выбросил окурок в камин, вытащил из кармана кофты пачку и предложил мне сигарету. Я отказался, так как уже курил свою. Он тоже закурил. Со двора донесся звук мотоциклетного мотора.

— Ты, конечно, слышал о Фрэнке, — сказал я.

— Да, — ответил он, затягиваясь. — Плохо дело.

— Ты так считаешь? — спросил я.

— Естественно, — сказал он.

— А что тебе об этом известно? — поинтересовался я.

— Что мне известно об этом?

— Именно.

— То, что я прочитал в газете. Это мне и известно. То же, что и всем остальным.

— Альберт, хватит вешать мне лапшу на уши. Ты знаешь, что с Фрэнком разделались намеренно.

Альберт посмотрел мне прямо в глаза.

— Очень интересное замечание, — сказал он.

— Выразимся иначе: если Фрэнка убили, ты должен знать об этом. Правильно? Ведь ты же узнал о том, что я в городе. И о том, что я не уеду, пока все не выясню. А я уверен, что Фрэнка убили. Вот такая логика.

Альберт выдохнул большой клуб дыма.

— И не важно, Альберт, захочешь ты рассказать мне что-нибудь или нет, — продолжал я. — Я пойму тебя. Но сделай мне одно одолжение. Не изображай из себя недоумка.

Альберт покосился в сторону Люсиль и Грир. Он понял, что беспокоиться нечего: шум телевизора и болтовня женщин перекрывали все звуки вокруг.

— Джек, — сказал он, — просто кое-что мне показалось немного странным. Учитывая, что я хорошо знал Фрэнка. Например, обстоятельства. Но если бы я действительно знал наверняка, то мне, сам понимаешь, было бы трудно рассказать тебе об этом.

Молчание.

— Альберт, кто это был? — спросил я.

Альберт продолжал смотреть на меня и молчал.

— Ладно, — сказал я. — Не буду больше расспрашивать тебя.

Я закурил новую сигарету.

— Скажи мне вот что: на кого сейчас работает Торпи?

Альберт затянулся.

— Торпи? — повторил он. — Торпи со сталелитейного?

— Торпи со сталелитейного.

— А разве он работает не на себя?

— Ну откуда же мне знать.

Альберт сделал вид, будто пытается вспомнить, когда он в последний раз слышал о Торпи.

— Нет, — наконец проговорил он, — он все еще работает на себя. Я слышал об этом примерно полгода назад.

Я пристально посмотрел на него.

— Угомонись, Джек, — сказал Альберт. — Насколько мне известно, Торпи все еще работает на себя.

— Тогда какого черта ему вдруг понадобилось разыскивать меня?

— Возможно, он хочет что-то сказать тебе.

— Чтоб ему провалиться! Помнишь тот скандал у Скегги?

Альберт молчал почти минуту.

— В таком случае он, вероятно, хочет добраться до тебя прежде, чем ты доберешься до него.

— Зачем такой мелкой сошке, как Торпи, могло понадобиться убить Фрэнка? К тому же у него для этого кишка тонка. Он такой трус, что писается от одного взгляда.

Альберт пожал плечами.

— Не знаю, Джек, — сказал он.

— Знаешь, Альберт, — возразил я. — Я и не ждал, что ты расскажешь мне, поделишься своими соображениями. Зато Торпи другой. Так на кого он работает?

— Я же сказал тебе, Джек. Насколько мне известно, он работает на себя.

— Насколько тебе известно, — повторил я. Я встал и выбросил окурок в камин.

— Что ж, спасибо, Альберт. Ты очень помог мне. Дай знать, когда я смогу отплатить тебе за услугу.

Альберт придал своему лицу усталое выражение.

— Думай, что хочешь, Джек, — проговорил он. — Я не могу рассказать тебе то, что не знаю.

— Верно, Альберт, — кивнул я.

И пошел к двери.

— Не забывай заглядывать, — сказал Альберт, — когда снова будешь в городе. Вспомним былые деньки.

— Обязательно, — пообещал я.

— Спокойной ночи, спокойной ночи, спокойной ночи, — прокричала девочка.

Я закрыл за собой дверь.

* * *

Клуб был переполнен. Старики увлеченно играли в домино. Молодежь атаковала шесть мишеней для дротиков. Музыка, пение и женщины отсутствовали. Присутствовали только плохое освещение, хорошее темное пиво, дощатый пол и барная стойка, украшенная несколькими пивными бочонками, выставленными в ряд.

Я огляделся. Тот, ради кого я сюда пришел, сидел в том же углу, где я видел его в последний раз.

Я пробрался к его столику. За столиком, кроме него, больше никого не было.

Его можно было бы назвать худым, если бы не объем живота. Сидр и «Гиннес» превратили его брюхо в аэростат, который нависал над краем стула и, казалось, вот-вот упадет, если не подставить подпорку. Он сидел, поставив между ног тросточку и положив обе руки на ручку. Его глаза за очками в золотистой металлической оправе были мертвыми. Его язык время от времени высовывался изо рта и быстро пробегал но губам, как колюшка, снующая под водой. Пахло от него тем, что он пил.

Я сел рядом с ним.

— Роули, что тебе известно? — спросил я.

Его язык скользнул по губам.

— А что ты хочешь знать? — спросил он.

— Кто убил Фрэнка, — ответил я.

— Зеленый змий, — ответил старина Роули. — Вот что я слышал.

Он поправил очки.

— Эта информация была бы ценной, если бы ты знал наверняка, — сказал я.

— Я не знаю, Джек, — сказал старина Роули. — Не знаю.

— Представь, сколько порнухи ты мог бы купить, будь у тебя деньги, — сказал я.

— Ничего не знаю о Фрэнке, — повторил он, но его глаза немного оживились.

— Но ведь ты догадываешься, что там есть что знать, правда?

— Джек, всегда есть что знать.

— Ладно, — сказал я. — На кого сейчас работает Торпи?

Он не ответил.

— Несколько фунтов, — напомнил я. — Журналов хватит надолго.

Он отпил из своей кружки.

— Торпи?

— Торпи.

— Иногда Рейнер платит ему за мелкие поручения, — ответил старый Роули. — Во всяком случае, я так слышал.

— Рейнер?

Он кивнул. Язык пробежался по губам. Я достал бумажник, вытащил две пятерки и положил их на стол. Он взглянул на них. Одна рука оторвалась от рукоятки трости и начала двигаться к деньгам. Как краб. Пальцы начали сжиматься над банкнотами, но я выхватил их.

— Старый лживый ублюдок, — сказал я. И встал.

— Нет, подожди минутку, — сказал старик Роули. — Это правда. Спроси любого.

— Конечно правда, — согласился я. — Зачем тебе было говорить об этом, если это неправда?

Я смотрел на него, а он следил за тем, как я убираю деньги.

— Пока, Роули, — сказал я.

Он пожал плечами и поправил очки. Я оставил его наедине с вонью.

* * *

Я поехал в город. Меня мучила жажда. Виски остался дома. Я решил заехать домой, выпить и поразмышлять. Время было раннее. Из пабов только начали выгонять зарвавшихся посетителей. Китайские рестораны только начали заполняться гостями, в «Бате», где каждую пятницу до часу ночи работал бар и танцевали, раковины в мужском туалете только начали забиваться. Танцы до десяти, драки до часу. Адаптированные для города деревенские драки. Новый квикстеп с ударами в пах.

Я проехал мимо «Бата», расположенного на углу Хай-стрит и той улицы, где находилась моя берлога. Подростки поднимались но ступенькам «Бата» небольшими группами человек по шесть. Руки в карманах, куртки распахнуты. Воротники рубашек расстегнуты, прически в стиле «Братьев Уокеров».

Я повернул налево, сбавил скорость, задом въехал на площадку перед моим пансионом и вылез из машины. Все окна «Бата» были открыты, чтобы выпускать наружу пар, валивший от танцующих, и музыку, которая быстро затихающими волнами вырывалась в холодный воздух. По сравнению с игравшей в заведении группой Дейв Ди, Доузи, Бики, Мик и Тич были не хуже квартета Моцарта.

Я запер машину, вышел на тротуар и направился к главному входу. Послышался звук шагов. Быстрых. Бегущих. Я остановился так, что бегущий человек не видел меня. Шаги приближались. Из-за угла показалась чья-то фигура. Это был Кейт. Я поймал его за руку.

— Проклятье, — выдохнул он. — Ты до смерти напугал меня.

Он обливался потом. Над его правым глазом начал наливаться синяк. Узел галстука съехал куда-то к левому уху. Рукав куртки и колени брюк были мокрыми и в пыли. На костяшках правой руки кожа была содрана почти до мяса.

— В чем дело? — спросил я.

Из-за угла с визгом выехала машина и тут же замедлила ход.

— Торпи, — сказал Кейт. — Они ждали в парке. Они думали, что все будет легко.

— Сколько их?

— Четверо.

— Включая Торпи?

Он кивнул.

— Тогда трое, — подытожил я.

Старый «зодиак» прошуршал мимо нас со скоростью две мили в час. Четыре пары глаз таращились в темноту. Машина остановилась, загородив выезд со стоянки. Никто из машины не вышел.

— Будь рядом, — сказал я Кейту.

Заднее стекло с нашей стороны опустилось.

— Джек? — послышался голос Торпи.

— Добрый вечер, — поздоровался я.

— Хотел бы переброситься с тобой парой слов, Джек, — сказал Торпи. В его голосе не было особой радости.

— Замечательно, — сказал я.

— Наедине.

— Оставайся в машине, а я подойду и выслушаю тебя.

— Ладно.

Я подошел к машине и оказался в круге желтого света. Наклонившись вперед, я положил руки на дверцу.

— Торпи, что ты хотел сказать мне? — спросил я. Торпи высунул в окно свою дрожащую клешню.

В клешне что-то было.

— Просили передать тебе, — сказал он.

Мне в руку легла бумажка. Это оказался железнодорожный билет до Лондона. Я улыбнулся.

— Поезд уходит в четыре минуты первого, — добавил Торпи. — Ты успеешь.

— Это, конечно, очень мило со стороны не знаю кого, — сказал я. — Так кого мне благодарить?

Торпи ничего не сказал. Его крысиные глазки поблескивали желтым из темноты салона.

— А что будет, если я опоздаю на поезд? — спросил я.

— Меня просили позаботиться о том, чтобы ты не опоздал, — ответил он.

С каждой минутой в его голосе звучало все больше отваги, однако этой отваги все равно на него не хватало.

— Ну? — сказал я. — С возрастом становишься оптимистом, да, Торпи?

— Хватит сотрясать воздух, — прозвучал голос с переднего сиденья.

— Так ты едешь, Джек? — спросил Торпи. — Так будет лучше.

Я бросил билет на асфальт.

— Давайте, ребята, — скомандовал Торпи.

Дверцы машины — все, кроме дверцы Торпи, — открылись. Тот, кому не понравилось наше сотрясание воздуха, начал выбираться с переднего сиденья. Я взялся за ручку и распахнул дверцу пошире, а потом изо всех сил стукнул его ею. Я очень точно выбрал момент. Он был на полпути, поэтому верхняя часть дверцы въехала ему в лоб и по носу, а нижняя — по коленной чашечке. Удар получился очень сильным. Он упал на переднее сиденье и начал стонать. Я запрыгнул на капот и ногой ударил водителя по голове как раз в тот момент, когда он, выбравшись из машины и поставив ноги на землю, начал распрямляться. Третий уже успел распрямиться. Я спрыгнул с капота. Третий совершил ошибку, бросившись на меня, вместо того чтобы подпустить поближе. Он бросился, я схватил его за руку и дернул, и одновременно нанес ему удар в кадык. Судорожно хватая ртом воздух, он начал оседать. Для гарантии я хорошенько врезал ему в основание шеи, и он ткнулся мордой в асфальт прежде, чем рухнуло его тело. Я оглянулся, чтобы проверить, как там водитель. Он уже успел подняться на ноги, и Кейт по-боксерски наносил ему удар правой. Пока я стоял спиной к машине, Торпи выбрался и понесся по улице, как испуганный заяц.

— Торпи! — заорал я. Он продолжал бежать.

Я запрыгнул на место водителя. Времени на то, чтобы сдвигать с сиденья мордоворота, которого я ударил дверцей, не было, поэтому я сел прямо на него. Я завел двигатель и, дав задний ход, поравнялся с Торпи в конце улицы, но тот повернул на Хай-стрит, а я не мог задом выехать на главную улицу. Поэтому я выскочил из машины и побежал за ним. Прохожих было много, однако ни меня, ни Торпи они не интересовали в той степени, в какой их интересовали мы.

Ошибка Торпи заключалась в том, что он решил спрятаться в «Бате». «Проклятье!» — подумал я в первую секунду, когда увидел, как он взбегает по ступенькам. Вдруг он споткнулся и повалился лицом вниз. Несколько человек рассмеялись, но, увидев, как я взлетаю по ступенькам, хватаю Торпи за грудки и ставлю на ноги, остановились. Вернее, их остановило не это, а мощный удар в солнечное сплетение, полученный от меня Торпи.

— Итак, — сказал я, — какую конфиденциальную информацию ты хотел сообщить мне?

— Не надо, Джек, — повторял он, — Джек, не надо. Честное слово, это была не моя идея.

— Ладно, — кивнул я. — Пойдем-ка выясним, чья была эта чертова идея.

Я взял его за шиворот и потащил за собой вниз по ступенькам. В этот момент кто-то сильно ударил меня в грудь.

— Кто это тут разыгрался? — раздался возмущенный голос.

Передо мной, на ступеньку ниже, стоял один из юных завсегдатаев «Бата». Еще на ступеньку ниже стоял второй такой же. Оба с интересом смотрели на меня.

— Не твоего ума дело, — отмахнулся я.

— Да? — сказал он и обратился к Торпи: — Что случилось, приятель? Помощь нужна?

Торпи не знал, что ответить.

— Послушайте, парни, — сказал я, — не лезьте в то, из чего потом не выберетесь.

— Да? — повторил фанат «Братьев Уокеров».

Я опять двинулся вниз по ступенькам. Щенок опять ударил меня в грудь. На этот раз сильнее.

— Он меньше тебя, — сказал он.

— И ты тоже, — сказал я. — Так зачем испытывать судьбу?

Дурачок отступил на шаг, чтобы ударить. Он думал, что выглядит угрожающе, а на самом деле просто потерял инициативу. Я пихнул его в живот. Согнувшись пополам, он осел на колени. Длинные волосы свесились вниз, закрывая лицо. Его приятель, ошарашенно следивший за ним, медленно перевел взгляд на меня.

— Тоже хочешь? — спросил я. — Или ты всего лишь дублер?

Он промолчал. Я прошел мимо него и его приятеля, который стоял уткнувшись лбом в ступеньку и пытался сообразить, откуда взялась эта адская боль в кишках. Больше никто не решился встать у меня на пути, и я пошел дальше, оставив несчастного молокососа молиться перед дверями «Бата». Торпи, естественно, пошел со мной. Я отпустил его, только когда мы повернули на ту улицу, где я оставил машину. Машина была на месте. Один из прихвостней Торпи помогал тому, которому я врезал по кадыку. Тот, кто помогал, посмотрел на нас с Торпи, обошел машину и запихнул под приборную панель ноги третьего, который все это время так и пролежал на переднем сиденье. После этого он сел на водительское место и сделал то, что не сделал я: быстро выехал задом на Хай-стрит. Торпи проявил благоразумность. Он не побежал с воплями за машиной. Кейт стоял там, где я его оставил, и беседовал с женщиной. А женщиной была моя квартирная хозяйка. На противоположной стороне улицы в домах зажегся свет.

— Черт побери, — сказала моя хозяйка, когда я подошел, — что вы себе позволяете?

— Я очень извиняюсь, — сказал я.

— Так я и поверила, — ухмыльнулась она.

— Нет, честное слово, — заверил ее я.

— Хватит морочить мне голову, — сказала она. — Если вы путешественник, то я — Твигги. Что здесь происходит? И кто он такой?

Торпи так и не обрел дар речи. С противоположной стороны улицы приковыляла пожилая женщина в огромном халате.

— Что происходит? Вы совсем не думаете о других! — закричала она. Ветер подхватывал ее визгливый голос и уносил ввысь, далеко за уличные фонари.

— Вероятно, будет лучше, если мы пройдем внутрь, — предложил я.

— Внутрь? — переспросила моя хозяйка. — А с какой стати мне предоставлять жилье такому типу, как вы?

— Все знают, кто ты такая, Эдна Гарфут, — кричала старуха. — Все знают, что от тебя одни проблемы. Здесь живут уважаемые люди.

Я посмотрел на свою домохозяйку и улыбнулся. А она нахмурилась.

— Ма, захлопни свою чертову пасть, — сказала она старухе.

— Ах! Ах! — запричитала та. — Вот я напущу на тебя своего старика!

— Ага, и тем самым только порадуешь его, сушеная склочница, — отпарировала моя хозяйка.

— Ах! — завопила старуха. — Ах!

И начала отступать к противоположной стороне улицы. Я кивнул Кейту. Тот пихнул Торпи. Мы вошли в дом.

— Эй! — закричала моя хозяйка и побежала по дорожке. Мы поджидали ее в холле. Она не стала закрывать дверь.

— Ну? — сказала она.

— Ну, — ответил я, — можно было бы закрыть дверь. Мы уже вошли.

Она минуту сверлила меня взглядом, потом вздохнула и закрыла дверь. Торпи, Кейт и я стали подниматься по лестнице.

— Куда это вы направились? — осведомилась хозяйка.

— В мою комнату, — ответил я. — Нам надо кое-что обсудить.

Она последовала за нами.

— Что вы собираетесь делать? — спросила она. Я открыл дверь в свою комнату.

— А почему бы вам не приготовить нам чаю? — предложил я, кивнул Кейту, и тот втолкнул Торпи в комнату.

— Что вы собираетесь делать? — снова спросила хозяйка.

Я захлопнул дверь у нее перед носом и запер на замок.

— Сделаете нам чаю, тогда расскажу, — крикнул я. — Возможно, даже впущу, чтобы вы посмотрели.

— Я вызову полицию, — пригрозила она.

— Не вызовете, — сказал я. Ответом было молчание.

— Не беспокойтесь, — сказал я. — Ничего не случится. Просто приготовьте нам чаю.

И опять ответом мне было молчание: очевидно, она ушла.

Кейт и Торпи стояли посередине комнаты. Кейт держал руки в карманах брюк. И смотрел на меня. Торпи тоже смотрел на меня, но руки в карманах не держал. Он стоял по стойке «смирно», напоминая солдата из Британского легиона. Большие пальцы рук были вытянуты строго вниз, вдоль воображаемой линии лампасов.

— Садись, Тории, — сказал я. Тот не шевельнулся.

— Успокойся, — сказал я. — Кейт, дай Торпи стул.

Кейт взял тот самый стул, на котором моя хозяйка недавно демонстрировала свои прелести, и поставил его позади Торпи.

Торпи остался стоять.

Порывшись в сумке, я достал бутылку и фляжку.

Я отвинтил колпачок и очень осторожно налил во фляжку виски из бутылки, потом передал фляжку Кейту и сел на кровать. Кейт сделал глоток, а я снял куртку и расшнуровал ботинки.

Торпи продолжал стоять.

Я отпил виски из бутылки, поставил ее на пол, достал сигареты и предложил одну Кейту. Мы закурили.

— Ну, Торпи, — сказал я.

Он промолчал.

— Кажется, у меня появился тайный доброжелатель, — сказал я.

Я снова глотнул виски. Торпи проследил путь бутылки от пола до моего рта и обратно.

— Приятно сознавать это, — продолжал я. — Правда, Кейт?

Кейт не ответил. И даже не кивнул. У меня создалось впечатление, что он чем-то встревожен.

— Беда с тайными доброжелателями в том, — сказал я, — что их никто не знает, и человек оказывается в затруднительном положении. То есть не может сказать спасибо, верно?

Торпи таращился на бутылку.

— Есть и еще кое-что, — добавил я. — Имея доброжелателя такого рода, начинаешь спрашивать себя, почему выбрали именно тебя. Из всех нищих и убогих, имеющихся в наличии в настоящий момент.

Молчание.

— Торпи, я хочу знать, кто это.

Молчание.

— Ладно, ладно, — устало проговорил я. — Если хочешь, мы перестанем ходить вокруг да около. Кто-то поручил тебе посадить меня на поезд, потому что они обкакались от страха, увидев, что я сую свой нос то туда, то сюда. А я отлично представляю, что это за «туда» и «сюда», куда мне не следует совать свой нос. Если я прав, то кому-то грозят неприятности. Не знаю, но допускаю, что одним из них можешь быть ты. Если это так — да поможет тебе Господь. А ведь я выясню, так ли это. Однако не исключено, что ты ничего не знаешь. Возможно, тебе известно только то, что тебе дали пачку пятерок за порученную работу. И вот я хочу, чтобы ты сказал мне, кто дал тебе деньги. Торпи посмотрел на меня.

— Не могу, Джек, — сказал он. — Ну не могу.

— Можешь, Торпи.

— Честное слово, приятель. Не могу.

— Давай рассказывай. Ты сам знаешь, что это будет на пользу.

Он уставился в пол и покачал головой.

— Торпи, ты имеешь к этому какое-то отношение? — спросил я.

— К чему?

— К Фрэнку.

— К чему?

— Ты был там?

— Когда?

— Когда они вливали виски ему в глотку?

— Что?

— Ты держал бутылку?

— Что?

В дверь постучали. Я кивнул Кейту. Он впустил ее. Она несла поднос.

— Ты хорошо повеселился, когда он сблевывал виски с той же скоростью, с которой ты вливал его?

Торпи изумленно уставился на меня.

— Наверное, хохотал до упаду, когда отпустил ручник и машина Фрэнка покатилась вниз с холма?

У Торпи затряслась голова.

— А потом, когда машина проскочила через живую изгородь, вы пустили бутылку по кругу, верно? Ту самую бутылку, из которой вливали в него виски?

— Джек, я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Торпи.

— Зато я знаю, — уверенно заявил я.

Я вскочил с кровати, схватил Торпи за небритый подбородок и толкнул его на стул.

— Я, Торпи, говорю о своем брате. Вот о чем я говорю. Так что отвечай на мои вопросы, иначе…

Торпи смотрел мне в лицо. Я врезал ему, и он, прикрыв голову руками, взмолился:

— Не надо, Джек. Не надо.

— Кто убил его, Торпи?

— Не знаю, не знаю.

— Но ты же знаешь, что его убили.

— Нет. Нет.

— Кто поручил тебе выпроводить меня?

Он замотал головой. Я еще раз ударил его по склоненной голове. Звук удара разнесся по комнате.

— Не бей меня, Джек, — проговорил он.

— Тогда ответь нам.

— Ладно, ладно, — сказал Торпи, — отвечу.

Я отошел на шаг. Он продолжал скрючившись сидеть на краешке стула.

— Брамби, — произнес Торпи. — Он дал нам денег. Но больше я ничего не знаю. Честное слово.

— Что он тебе сказал?

— Велел только выяснить, где ты находишься, и убедиться, что ты сел на двенадцатичасовой поезд.

— И это все?

— Все. Честное слово, Джек.

— А ребята знают, откуда деньги?

— Нет, только я.

Я вернулся к кровати и сел.

— Брамби, да? — сказал я.

— Ради бога, не говори ему, что я рассказал тебе, Джек. Пожалуйста.

— Значит, сейчас ты на него работаешь? — спросил я.

— Нет, — ответил Торпи, — выполняю разовые поручения.

— А в последнее время он не платил тебе за некое поручение? К примеру, в прошлое воскресенье?

— Честное слово, Джек, это все. Честное слово.

Я глотнул из бутылки. Моя хозяйка все еще стояла у двери с подносом в руках.

— Ах, как здорово, — сказал я. — Как раз то, что нам нужно. Чашечка хорошего чаю.

От ее былого негодования не осталось и следа. Она поставила поднос на комод и принялась разливать чай.

— Брамби, — повторил я.

— Мне можно идти? — спросил Торпи.

— Нет, черт побери, нельзя, — отрезал я.

— Кто такой Брамби? — спросил Кейт.

— Клифф Брамби? — сказал я. — Ты когда-нибудь был в «Клиторпс»? — Кейт кивнул. — Заходил в галерею игровых автоматов и бросал монетку в автомат?

— Да, — ответил Кейт.

— Так вот, наверняка этот автомат принадлежит Брамби. Не исключено, что и вся галерея. Верно, Торпи?

Торпи не ответил.

— Торпи, а где теперь обретается Клифф?

Без ответа.

— Торпи?

— Найдешь его в «Клубе консерваторов». Он бывает там почти каждую пятницу. Играет в снукер.

— А где он живет?

— У него дом в Бернхеме.

— Адрес?

Без ответа.

— Торпи?

— Дом называется «Черепичная крыша». Он построил его примерно год назад.

— Понятно, — сказал я. — Большое спасибо.

Моя хозяйка подала мне чашку чаю.

— Огромное спасибо, миссис Гарфут. Или вы позволите называть вас Эдна?

— Если вы объясните мне, что здесь, черт побери, происходит. Ведь это как-никак мой дом.

Я налил в чай немного виски и помешал.

— Да, — сказал я. — Вы, Эдна, отлично проявили себя в сложившейся ситуации. Поверьте мне.

— Не пытайтесь умаслить меня. Ближе к делу.

Я отпил чаю и встал.

— Сейчас я ничего не могу объяснить, — сказал я. — Мне нужно ненадолго уйти. Кейт обрисует вам картину.

— Кейт?

— О, — сказал я, надевая куртку, — прошу прощения. Эдна, это Кейт. Кейт, это Эдна.

— А кто сказал, что он останется здесь? — недовольно спросила хозяйка.

— Ну, ведь ему придется, не так ли? Пока я не вернусь. Проследи, чтобы Торпи не выходил из комнаты и никуда не звонил.

— Подонок, — проговорил Торпи.

— Одну минутку… — начала хозяйка.

— Спасибо большое, — перебил ее я. — И тебе, Кейт, спасибо. Ты очень помог мне. Я позабочусь о том, чтобы у тебя все было в порядке. Договорились, старик?

На губах Кейта появилась слабая улыбка. — Договорились, старик, — ответил он. Я закрыл дверь и спустился но лестнице.

* * *

Сначала я решил попытать счастья в «Клубе консерваторов».

В этом заведении никаких стоек с администратором не было. Я спокойно прошел внутрь. Два игорных автомата, как вышибалы, стояли в начале плохо освещенного коридора. На них никто не играл. По обе стороны коридора были двери в комнаты, а в конце — двойная дверь, из-за которой слышался стук бильярдных шаров. Я прошел по коридору и открыл двойную дверь.

В зале стояло шесть столов, и все были заняты. Лампы, висевшие на тонкой проволоке, которая уходила куда-то ввысь, в бесконечную темноту очень высокого потолка, выглядели по-идиотски. По периметру вдоль стен шел невысокий подиум со скамейками для тех, кто не играет, но хочет понаблюдать за играющими. Брамби не оказалось ни в одной из этих групп. Кроме бильярдных столов, в зале был освещен один угол, в котором находился крохотный бар. Бармен стоял и наблюдал за игрой на ближайшем столе, облокотившись на стойку и подперев руками подбородок. До тех пор, пока не увидел меня.

Бармен выпрямился и нахмурился. Он уже собирался выйти из-за стойки и сказать мне пару ласковых, однако я его опередил. Я оказался у стойки прежде, чем он успел выговорить: «Только для постоянных членов».

— Простите, что так бесцеремонно вторгаюсь в ваш клуб, но у меня срочное сообщение для мистера Брамби. Вы не могли бы подсказать, где его найти?

— Это против правил, — ответил он. — Мы пускаем сюда посторонних только в сопровождении членов клуба.

— Да, я знаю, — сказал я. — Я еще раз извиняюсь за свое вторжение, но у меня срочное дело.

— И никто не допускается после семи, — гнул свое бармен.

— Да, — повторил я, — знаю. Но, видите ли, мне сказали, что мистер Брамби может быть здесь, а возникшая проблема требует его внимания…

— Это связано с его бизнесом, верно? — у бармена взыграло любопытство.

— Нет, не совсем, — ответил я. — Но дело действительно очень срочное.

— Кто вы? — спросил он.

— Друг мистера Брамби. А теперь…

— Никогда раньше вас не видел.

— Да. Я только что из Лондона.

— Вот как?

Я пошел прочь от стойки.

— И куда это вы направились? — окликнул меня бармен.

— Искать мистера Брамби.

— Здесь его искать нечего, — сказал он. — Сегодня мистер Брамби не приходил.

Я повернулся. — Да?

— Да, — сказал он, — и не придет. Сегодня Полицейский бал, не так ли?

* * *

Ночь была очень темной, а дорога — узкой. Дворники трудились изо всех сил. Я посмотрел на часы. Люминесцентные стрелки указывали на десять минут второго. Если бал закончился в час, ему понадобится тридцать пять — сорок минут, чтобы доехать до Бернхема. Я опережу его на двадцать минут. Если бал закончится в полвторого или в два, придется долго ждать. Но меня это не волновало.

Дорога пошла под уклон, и в свете фар появился указатель «Бернхем». Я сбавил скорость. Бернхем представлял собой небольшую деревушку, и я не хотел проскочить мимо нужного мне дома.

Как выяснилось, его нельзя было проскочить при всем желании. Я остановился и опустил стекло. Длинный дом с пологой крышей стоял в стороне от дороги на довольно крутом склоне. Он был залит светом. На аллее и вдоль дороги было припарковано множество машин. Наверняка, внутри было шумно, только я не слышал этот шум, я видел людей, которые шумят. Дом был переполнен подростками. Пока мама и мама лижут задницу старшему инспектору, отпрыск устраивает небольшую вечеринку. Звонить в звонок смысла не было. Я сдал задом на травянистую обочину напротив ворот, закурил сигарету и стал наблюдать. Несколько человек вышли из дома, сели в машины и уехали. Один парнишка на четвереньках выполз на лужайку и принялся облевывать бегонии. За время моего ожидания больше ничего не случилось, только окна дома запотели, а музыка стала громче.

Примерно без четверти два новенький «ровер» въехал на аллею и резко затормозил. Двигатель затих.

С минуту или две ничего не происходило. Потом открылась правая передняя дверь, и из машины вылез Клифф Брамби. Выглядел он великолепно: темное двубортное пальто было распахнуто, с шеи свисал белый шелковый шарф с кисточками. Красиво подстриженные седеющие волосы и высокий рост добавляли ему элегантности. Он больше походил сенатора конца прошлого века, вернувшегося из Белого дома, чем на короля игорных автоматов прямиком с Полицейского бала.

Он целую минуту неподвижно стоял, опершись на дверцу машины, и смотрел на дом.

— Проклятье, — сказал он. И не двинулся.

— Эй, Клифф, — послышался женский голос из машины, — не сходи с ума. Потом пожалеешь об этом.

Клифф захлопнул дверцу с той же силой, что и я, когда дрался сегодня с одним из его «шестерок».

— Прибью сучку, — процедил он.

— Клифф… — произнесла женщина в машине. Клифф нарочно медленно пошел по аллее. Остановился он только один раз, чтобы взглянуть на юного кутилу, спавшего в бегониях. Он довольно долго смотрел на него, а потом отвернулся. Дойдя до двери, он не вошел. Он позвонил в звонок, сделал шаг назад и сложил руки на груди. Мелодия оказалась достаточно резкой, чтобы перекрыть шум. За узорчатым стеклом двери появилась фигура в красном. Дверь открылась. Девочка была очень красива. Ее глаза блестели, щечки заливал румянец, и она вся светилась от счастья до той секунды, пока не увидела, кто стоит перед ней.

— Папа, — проговорила она.

— Верно, — сказал Клифф. — Папа-бармалей.

— Но ведь еще только без четверти два, — вслух подумала девочка. — А бал заканчивается в два.

— Тоже верно, — сказал Клифф. — Возможно, это научит тебя никогда не полагаться на факты.

Лицо девочки начало кривиться.

— И вот это ты называешь «позвать несколько друзей на чашку кофе»? — спросил Клифф.

— О-о, — проговорила девочка. Клифф прошел мимо нее в дом.

— Развалились на моей мебели, пьют мою выпивку, блюют на мой…

Остального я не услышал, так как он исчез внутри. Водительская дверь «ровера» открылась, и оттуда вылезла женщина. На ней было белое вечернее платье, очень простое и красивое, и норковая шубка, тоже очень простая и красивая. Проблема заключалась в том, что женщина была толстой, поэтому красота платья и шубки терялась. Она стояла и задумчиво смотрела на дом. Мне трудно было представить, что Клифф проводит с этой женщиной больше времени, чем положено.

Из дома посыпались подростки. Музыка стихла. Взревели двигатели машин. Через окна дома было видно, как Клифф ходит из комнаты в комнату, руководя операцией. Наконец он появился на крыльце с мальчишкой и девчонкой, которых держал за шиворот. У девчонки был взъерошенный вид, а у мальчишки возникли проблемы с молнией на ширинке, никак не хотевшей застегиваться.

Придав парочке ускорение, Клифф направился к бегониям, подобрал с земли спящего кутилу и отнес его за ворота.

— Клифф, осторожнее, — предупредила женщина.

— Заткнись, — бросил он.

Он пошел к дому. Женщина последовала за ним. Клифф поднялся на крыльцо, отошел в сторону, пропуская последних гостей, и заглядывал в лицо каждому, когда они проходили мимо. Наконец поток гостей иссяк.

— Сандра! — заорал он, проходя внутрь. Удивительно, но стеклянная входная дверь осталась целой. Женщина прошла в дом вслед за ним и закрыла дверь, однако голос Клиффа был хорошо слышен на улице.

— Сандра!

Сначала была тишина, а потом Клифф появился на втором этаже. Он встал спиной к окну и устремил взгляд на нечто, что находилось в глубине комнаты. И опять заорал.

Я вылез из машины и захлопнул дверцу.

Я прошел по аллее и на несколько мгновений остановился перед входной дверью. Клифф продолжал читать нотацию наверху. В остальной части дома царила тишина: ни звона собираемых бокалов, ни шуршания опустошаемых пепельниц, ни стука расставляемой мебели.

Я открыл дверь и абсолютно бесшумно закрыл ее за собой.

Я оказался в квадратном холле. Его нельзя было назвать ни большим, ни маленьким. Пол устилал ковер с цветочным узором, причем цветы выглядели слишком крупными для этого помещения. В центре была пологая лестница, которая три раза поворачивала под прямым углом и вела на галерею, тянувшуюся по периметру холла. Перила лестницы и ограждение галереи были коваными. На обоях также присутствовал цветочный мотив, и цветы были не меньше, чем на ковре. На одной стене висела оправленная в белую раму копия «Восточной девушки» с зеленоватым лицом, а на другой — пара пластиковых дуэльных пистолетов. В ближайшем к входной двери углу стоял кованый столик со стеклянной столешницей и красным телефоном. Из холла в другие помещения вели двери с узорчатым стеклом в полный рост. Одна из дверей была открыта. Не сходя с места, я вытянул шею и заглянул в комнату. Я увидел большое белое кресло и часть такого же белого дивана, а за диваном — электрокамин из грубого кирпича в деревенском стиле. Камин только начал разогреваться. Каминная полка была заставлена бокалами и пепельницами. А над ними висела «Флэтфордская мельница».

Я прошел в комнату. Миссис Брамби сидела на том краю дивана, который не попал в поле моего зрения. Она так и не сняла шубку. Она смотрела на искусственные бревна в камине. Она сидела, опершись локтем на подлокотник, и медленно терла лоб, как будто пыталась избавиться от головной боли. Меня она заметила не сразу.

— Добрый вечер, — сказал я.

Она медленно, словно в появлении чужого не было ничего необычного, повернула голову, но, увидев меня, быстро вскочила, сбив на пол пепельницу с подлокотника.

— Простите, что напугал вас, — сказал я. — Я давил на кнопку звонка, но не извлек из него ни звука. А так как дверь была открыта…

— Кто вы? — спросила она.

— Простите, — повторил я. — Меня зовут Картер. Джек Картер.

— Вы пришли жаловаться на шум?

— Нет, — успокоил ее я. — Я старый друг Клиффа. Решил заехать — нам с ним надо кое о чем поговорить.

Сначала на ее лице промелькнуло облегчение, а потом одно выражение стало сменяться другим, отражая ее мысли. Старый друг. Из прошлого. В такой поздний час. Она посмотрела на часы, потом на потолок. Клифф все бубнил и бубнил.

— Понимаю, время для визита немного странное, — сказал я. — Но дело срочное.

— Зачем вам нужно увидеться с Клиффом?

— Ну, понимаете, бизнес… — сказал я.

— Я знаю все о бизнесе Клиффа, — перебила она меня.

— Не сомневаюсь, — сказал я.

— Ну и?

— Послушайте, миссис Брамби, — сказал я, — я действую не от своего имени. Просто передайте Клиффу, что его хочет видеть Джек Картер из Лондона.

Она слегка вздернула подбородок и посмотрела на меня.

— А откуда мне знать, что вы пришли по делу? — спросила она. — Почему я должна верить вам на слово? Я вас не знаю.

— Но вы же знаете Джеральда и Леса Флетчеров, не так ли? — сказал я.

Она еще некоторое время смотрела на меня, и я догадался: она поверила в то, что я от Джеральда и Леса. Только она не могла решить, как воспринимать мое появление. Однако она поняла: какова бы ни была причина моего появления, я не уйду, пока не увижусь с Клиффом. Поэтому она еще немного задержала на мне свой взгляд и, быстро выйдя из комнаты, поднялась по лестнице.

Я огляделся. В противоположном конце комнаты, напротив венецианского окна, выходившего уж не знаю куда, стоял отреставрированный обеденный стол со стульями. Стол был мокрым от пролитой выпивки. Треть стола занимали пустые глиняные миски, остальную часть — бокалы и бутылки из музыкального бара Клиффа. В одном месте забытая кем-то сигарета выжгла маленький желобок в полированной поверхности.

Наверху что-то происходило. Голоса продолжали звучать, но только тише. Потом наступила тишина. Открылась и закрылась дверь. По ковру на лестнице прошуршали шаги. И в комнату вошел Клифф Брамби. Я повернулся к нему. Он был совсем не рад моему приходу. Думаю, я тоже не выглядел обрадованным — кое-что очень сильно встревожило меня. В выражении лица Клиффа.

— Что все это значит, черт побери? — спросил он. Я ничего не ответил.

— Полагаю, ты знаешь, который сейчас час.

Я кивнул — он и так сообщит, сколько сейчас времени.

— Уже четверть третьего.

— Знаю.

— Ну?

Я вытащил сигареты и закурил.

— Дот сказала мне, что тебя послали Флетчеры. Что за важность такая, нельзя было подождать до утра?

Я помотал головой.

— Нет, — сказал я. — Флетчеры не посылали меня.

Он внимательно посмотрел на меня. Потом приблизился, вытянув вперед указательный палец, который замер в дюйме от моего носа.

— В общем, так, — сказал он. — Слушай меня. Я сегодня не в настроении. Я сыт всем этим. По горло. Поэтому давай прекратим эти забавы, ладно? У меня совсем нет желания веселиться.

— Я ошибся, — сказал я.

— Что?

— Я сказал, кажется, я ошибся.

— Ошибся? В чем?

— Мне дали неверную информацию.

— Неверную информацию? О чем?

— Мне дали неверную информацию о тебе. Я понял это, едва ты вошел в комнату.

Клифф сел на подлокотник дивана. Кое-что начинало проясняться.

— Это не по поводу бизнеса, да?

— Нет, не по поводу бизнеса, — ответил я.

Он помолчал. Он начал кое-что понимать.

— Ты пришел, чтобы разделаться со мной?

Я ничего не сказал.

— За что, Джек?

— Я предпочел бы не отвечать.

— Не отвечать?

— Клифф, я ошибся. Мне пора возвращаться. Встретиться кое с кем по кое-каким делам.

Я пошел к двери. Клифф вскочил с дивана и схватил меня за лацканы куртки.

— Нет, ты все же выслушаешь меня, черт побери. Я не люблю, когда проблемы заявляются ко мне в дом среди ночи, угрожают мне, а потом уходят. Ты не уйдешь, пока не объяснишься. Ты пришел, чтобы разделаться со мной, и я хочу знать, за что. Если кто-то что-то наговорил про меня, я хочу знать, кто именно. А когда узнаю, кто это такой и что он наговорил, возможно, я захочу уладить с тобой это недоразумение, Джек, понятно?

— Возможно, захочешь, — сказал я. — А возможно, и нет.

— То есть?

— Клифф, ты большой дядя — ты в отличной форме. Но я знаю больше, чем ты.

Вероятно, это было не лучшее из того, что я мог сказать. Стремительно оторвав меня от пола и швырнув за диван, Клифф навис надо мной и едва сдержался, чтобы не врезать.

— А теперь, сволочь, — процедил он, — займемся тобой.

Я предоставил ему такую возможность. Я изо всех сил ударил его в голень, потом в солнечное сплетение, не очень сильно, но ощутимо. И встал. Настала моя очередь хватать его за лацканы. Я резко дернул его вверх и заглянул в лицо. Кожа стала чуть серее, чем прежде.

— Очень сожалею, — сказал я. — Кое-какие вещи мне очень не по нутру.

Я вышел из комнаты. Миссис Брамби неподвижно стояла на лестнице.

— Спокойной ночи, — попрощался я.

И открыл дверь. Миссис Брамби побежала в комнату.

«Что случилось? — услышал я ее слова. — Как ты? Кто это? Что он хочет?»

«Не твое дело, черт бы тебя побрал».

«Какие-то проблемы, да?»

«А не пора ли тебе начать разгребать дерьмо, что навалила твоя доченька?» Непродолжительная пауза. «Да, Клифф, пора». Я закрыл за собой дверь так же тихо, как при входе.

* * *

Я задом въехал в гараж при пансионе и прошел к входной двери. Дверь была открыта. Всего на несколько дюймов, но открыта.

Я совсем не шумел. Горела одна лампа, освещая несколько футов пола под собой. В доме не было слышно ни звука.

Я пошел к лестнице. Дверь, ведущая в кухню, приоткрылась. Тот, кто был на кухне, предпочел сидеть там без света.

Я быстро прошел в конец холла и толкнул дверь на кухню. Она широко распахнулась, ударив того, кто приоткрыл ее. Тихо вскрикнули. Я наподдал дверь ногой, и она захлопнулась. Я увидел свою домохозяйку, которая тщетно пыталась вжаться в стену. Под правым глазом у нее был синяк, которому еще предстояло налиться всеми цветами радуги. Хозяйка была одета в длинный красный халат с белым воротником из перьев, колыхавшихся при малейшем движении. В левой руке она держала стакан и сигарету, а в правой — декоративную бронзовую кочергу. Хозяйка смотрела на меня, а я — на нее.

— Ну, — сказал я, — что случилось?

Она перестала смотреть на меня, подошла к кухонному столу и взяла бутылку бренди. Это был хороший сорт. Она налила себе довольно большую порцию.

— Они вернулись, не так ли?

Она сделала глоток.

— Один из них. С двумя новыми.

— Так что случилось?

— А что, черт побери, могло, по-твоему, случиться?

Я ничего не сказал.

— Они пришли за тем типом. Они знали, что тебя не будет. Они думали, что будет очень весело.

— Понятно, — сказал я. — Так что же случилось? Что они сделали с Кейтом?

— Забрали его с собой. Тот, которого он сторожил, был очень зол на него.

— А что случилось с тобой?

Она не ответила.

— Ну?

— Скажем, ты должен мне на новую блузку.

— Тебе повезло, — сказал я, закуривая.

Я огляделся. На стене висел шкаф из светлого дерева. Я открыл стеклянную дверцу и достал чашку, потом сел за стол и налил себе бренди.

— И это все, да? — спросила моя хозяйка.

Я промолчал.

— Тебе плевать, да? Ведь они способны на что угодно.

Я промолчал.

— А парень? С этим ты что собираешься делать?

— А что я могу сделать?

— Что они с ним сделают?

— Трудно так сразу сказать.

Я отпил бренди.

Она подскочила к кухонной двери и распахнула ее так, что она ударилась о стену.

— Убирайся! — закричала она. — Убирайся из моего дома!

Я сделал еще один глоток. Она заплакала.

— Негодяй, сволочь, — проговорила она. — Кто ты такой, черт бы тебя побрал? Они избили меня. Проклятье, они избили меня.

— Это ничто по сравнению с тем, что они сделали с моим братом, — сказал я.

— И что же ты намерен делать? Отомстишь им?

— Верно.

— Сегодня ты не добился особого успеха, не так ли?

Я ничего не ответил.

— Что произошло? Ты убил не того, кого нужно?

— Проклятье, никого я не убивал. И хватит молоть вздор.

— О, они были полны праведного гнева, когда пришли за Торпи. А Торпи действительно считал, что это забавно.

— Заткнись.

— Он говорил, что, сказав, будто его послал Брамби, он сделал все, как было велено в том случае, если они не уговорят тебя. Он сожалел, что не увидит лицо Брамби, когда ты заявишься к нему.

— Почему он решил, что Брамби в одиночку удастся расправиться со мной, если им четверым не удалось?

— Ты не понимаешь сути. Они надеялись, что это ты расправишься с Брамби. Прикокнешь его, если повезет. Они знают, что ты не из тех, кто сначала задает вопросы. Торпи сказал, что тем самым он убьет двух зайцев. Уберет Брамби с дороги и разделается с тобой. Торпи горит желанием узнать, что произошло, поэтому он может позвонить кому-нибудь из знакомых в участке, и ему все расскажут.

— Что ж, его ждет разочарование.

— Что же произошло? Брамби оказался крупнее, чем ты ожидал?

Я ничего не сказал.

— С такими младенцами, как Торпи, ты храбрец.

— Заткнись.

— Хорошо, что рядом оказался Кейт. Он помог тебе. Жаль, что тебя нет рядом, когда ему нужна помощь.

— Тебе что-то надо?

— О да. Тебе это понравилось бы, правда?

— Нет, а тебе — очень.

Она подскочила ко мне.

— Хочешь взглянуть на синяки?

— А что? Хочешь показать?

Она ударила меня по лицу. Я дал сдачи. Она ударила еще раз. Я встал, поймал ее за запястья и отшвырнул к стене, а потом вышел из кухни и стал подниматься по лестнице. Она выбежала из кухни вслед за мной.

— И куда, по-твоему, ты направился? — закричала она.

— В кровать. Ты со мной? — не останавливаясь, спросил я.

Она подбежала к лестнице.

— Убирайся! Убирайся, черт побери! Если не уберешься, я вызову полицию!

— Конечно вызовешь, — сказал я, входя в комнату.

Я вытащил длинный сверток из-под кровати и принялся разворачивать газеты. Моя хозяйка появилась в дверном проеме, но я не обратил на нее внимания. Она же, увидев, что я распаковываю ружье, все свое внимание сосредоточила на мне. Я переломил ружье, достал из сумки коробку с патронами и два вставил в стволы.

— Что ты собираешься с этим делать? — спросила она.

— Защищать свое имущество.

— Ведь сегодня они не вернутся, а?

Я защелкнул ружье.

— Откуда мне знать.

— А если вернутся, ты воспользуешься этим?

— Не глупи. Достаточно только нацелить его, чтобы получить результат.

— Тогда зачем ты зарядил его?

— Кто-то может решить, что я блефую. Придется показать ему, что он ошибается.

— Господи, — устало произнесла она.

Я прислонил ружье к стене рядом с кроватью, лег и закрыл глаза. Я слышал, как моя хозяйка подошла к тумбочке, взяла одну чашку и что-то налила в нее.

— Почему они убили твоего брата? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я. — И еще я не знаю, кто такие «они».

— А разве Торпи не имеет к этому отношения?

— Очень сильно сомневаюсь. У него кишка тонка.

— Зато сегодня у него хватило духу направить тебя по ложному следу.

— Для этого не надо особой смелости. Он играл наверняка. Предполагалось, что при любых обстоятельствах я сюда уже не вернусь. Он обделается, когда узнает, что я действовал по другому сценарию.

— Ты отомстишь ему?

— Отомстил бы, если бы смог поймать. Вероятно, он уже на полпути к Донкастеру, или Барнсли, или куда-то еще. Он вернется сюда через месяц после моего отъезда.

— А как же Кейт? Как ты поступишь с ним?

— Дам денег.

— Ну да, ему сейчас от них большая польза.

— Ведь я же не знаю, где он живет, не так ли? Не знаю, куда они увезли его, верно? А ты знаешь?

— Нет.

— Вот и все.

Некоторое время она молчала. Я сел, выпил бренди, снова лег и закрыл глаза.

— Как ты поступишь, если поймаешь того, кто это сделал? — спросила она.

— А ты как думаешь?

Молчание.

— Почему? — сказала она.

— Он был мой брат.

Она села на кровать.

— Ты просто убьешь их? Просто возьмешь и убьешь?

— Если они первыми не убьют меня.

— А они смогут? Вот так, спокойно, без мучений и терзаний?

— Любой смог бы, если бы на карту была поставлена его жизнь и если бы он знал, что его не поймают.

— А тебя тоже не поймают?

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю, и все.

Помолчав, она сказала:

— Предположим, я позвоню в полицию и сообщу, что в моем пансионе поселился мужчина с ружьем и что он собирается кого-то застрелить из этого ружья?

— Не позвонишь.

— Откуда ты знаешь, что не позвоню?

— Оттуда же, откуда я знаю, что ты носишь зеленые трусы.

— Что это значит?

— Подумай.

И она задумалась.

В комнате надолго воцарилась тишина. Я открыл глаза и обнаружил, что смотрю в ее глаза. В ее взгляде не было особой любви ко мне, но этого и не требовалось. От женщин, которые носят зеленое белье, это не требуется. Я поднял руку и отодвинул полу ее халата. Бюстгальтер по цвету соответствовал той части туалета, что я уже видел. На левой груди четко выделялся синяк. Она продолжала смотреть на меня.

— Что они сделали? — спросил я.

— Один из них разорвал блузку. Другой ударил. Они продолжили бы, если бы Торпи не забеспокоился.

Я пальцами прикоснулся к синяку.

— Он ударил тебя сюда, да? — сказал я. Она ничего не ответила.

— Наверное, было не очень приятно, — сказал я. — Или я ошибаюсь?

— Какой же ты подлец!

Я молчал, продолжая массировать синяк. Она откинулась назад и легла мне поперек груди. Она развязала пояс халата, потом завела руки назад, расстегнула бюстгальтер и оставила руки там же, за спиной. Я массировал ей грудь, только зона охвата стала шире. Она перевернулась на бок, спиной ко мне.

 

Суббота

Я проснулся.

Я был один. Уже рассвело, и лил дождь. Простыня рядом со мной еще хранила тепло. На мне была только рубашка, расстегнутая и с задравшимися до подмышек рукавами. Открылась дверь. Моя хозяйка спиной вошла в комнату. Она несла поднос с завтраком. Я взглянул на свои часы. Они показывали без двадцати девять. Моя хозяйка села на кровать. Я тоже сел. Она поставила поднос на кровать. На подносе были вареные яйца и прочая снедь. Меня же интересовал только чай.

— И к чему все это? — спросил я.

— Хочешь, чтобы я швырнула все это тебе в лицо?

Я ничего не ответил. Она налила чаю. Я залпом выпил целую чашку и налил еще.

— Что, — спросила она, — есть ничего не будешь?

— Я не завтракаю, — сказал я.

— Ну ты действительно просто прелесть, — сказала она.

Я взял свою чашку, и она отодвинула поднос подальше. По ее лицу я видел, что ей хочется еще. А я не хотел давать ей, однако, если она будет настаивать, я, конечно, не откажу. Ночью я спал с ней по той же причине: чем ласковее она, тем меньше опасности, что она позвонит в полицию, если увидит знакомое лицо в газете. Но нельзя сказать наверняка.

Она забралась в постель, и мы приступили к делу. Мы трудились изо всех сил, когда дверь комнаты открылась.

Я быстро скатился с нее. Остатки завтрака разлетелись во все стороны. Я обмотался одеялом. Моя хозяйка завопила и попыталась отобрать его у меня, но ей это не удалось, и поэтому она продолжала вопить.

И теперь, лежа на спине, я смог разглядеть тех, кто открыл дверь.

Двое мужчин стояли и смотрели на нас. Один был очень высоким и напоминал грубоватых красавчиков с рекламы лосьона после бритья. И одет он был соответственно: белая рубашка в широкую красную полоску, зеленый вязаный галстук, пуловер бутылочного цвета, саржевые брюки и грубые ботинки. На плечи был наброшен непромокаемый плащ с меховым воротником, а на руках — тонкие шоферские перчатки из тянущегося материала. Имидж пижона портили только ботинки.

Он улыбался.

Другой был не так высок и не так привлекателен. На нем была кожаная шляпа и однобортная кожаная куртка с поясом. Под курткой был шерстяной костюм такого же цвета, как мой. Не удивительно, ведь мы шили у одного и того же портного. Из-под шляпы виднелись длинные темные волосы, которые ниспадали на воротник куртки. Руки он держал в карманах.

Он улыбался.

Привлекательного типа в элегантном наряде звали Голландец Питер. Менее привлекательного — Кон Маккарти. Он мало чем отличался от Джека-потрошителя.

Оба работали на Джеральда и Леса Флетчеров.

— Привет, Джек, — сказал Кон, продолжая улыбаться.

— Не будем мешать тебе. Продолжай оттуда, где закончил, — сказал Питер. Он тоже все еще улыбался.

К этому моменту моя хозяйка уже перестала вопить, так как ей удалось прикрыться. Я сел и внимательно посмотрел на Питера и Кона.

— Дайте-ка отгадаю, — сказал я.

Кон потер нос указательным пальцем.

— Сожалею, — сказал он, — но деваться некуда. Приказ, как говорится, есть приказ.

— И какой же приказ, Кон?

— Джеральд позвонил нам в полчетвертого ночи. Сразу после того, как позвонили ему. Кто-то сказал ему, что ты начинаешь надоедать.

Я промолчал.

— Поэтому Джеральд попросил нас поехать сюда и узнать, не согласишься ли ты вернуться с нами в Лондон, — сказал Питер.

— Он сказал, что ты окажешь ему большую услугу, если согласишься, — добавил Кон.

Я промолчал.

— Я хочу сказать, мы хорошо понимаем, почему ты так разволновался, — сказал Кон, — и Джеральд с Лесом понимают.

— Но они стараются быть тактичными, — сказал Питер. — Они должны широко смотреть на вещи.

Оба продолжали улыбаться.

— Джеральд и Лес послали вас забрать меня, — подытожил я.

Они улыбались.

— Любым способом, — сказал я.

Они промолчали.

— И вы думаете, что вам это удастся, — сказал я.

Ничего, кроме улыбок.

Я соскочил с кровати, схватил ружье и прицелился в них.

— Ладно, — сказал я. — Ладно. Везите меня в Лондон.

— Послушай, Джек, — сказал Кон, — ты же знаешь, что будет лучше, если ты спокойно оденешься и пойдешь с нами.

— Ты знаешь, мы не хотим проблем, — сказал Питер.

Я пошел на них. Они попятились. И продолжали улыбаться.

— Убери это, Джек, — сказал Кон. — Ты же знаешь, что не воспользуешься им.

— Он имеет в виду ружье, — сказал Питер.

— Вон! — велел я. — Вон! Вон!

Они вышли в коридор. Кон засмеялся.

— Видела бы тебя сейчас Одри, — сказал он.

— Вон! — сказал я.

Хохоча и пихаясь, они стали спускаться по лестнице. Я последовал за ними. В холле Питер остановился и сказал:

— Рано или поздно, Джек, нам придется тебя увезти.

Кон открыл парадную дверь.

— Пошли, Джек, — сказал он. — Будь благоразумным.

— Вон, — сказал я.

Продолжая улыбаться, они вышли на улицу. Я последовал за ними. На улице было скользко от сального дождя. Красный «ягуар» Питера стоял у тротуара на противоположной стороне. Питер очень любил свой красный блестящий автомобиль. И тщательно ухаживал за ним.

Кон и Питер спустились по ступенькам, остановились на дорожке и повернулись ко мне.

— Ну, думаю, скоро увидимся, — сказал Кон.

— Вон, — сказал я.

— Мы уже вышли вон, — сказал Питер.

Я начал спускаться по ступенькам.

— Смотри, не простудись, — сказал Кон. Оба расхохотались.

— Надеюсь, соседи ее поймут, — сказал Питер. Они прошли но дорожке, пересекли улицу и остановились у «ягуара».

— Увидимся, когда наденешь штаны, — крикнул Кон.

Я вошел в холл и закрыл за собой дверь. На стене возле напольной вешалки с зеркалом висел таксофон. Я поднял трубку, набрал 0. Когда ответил оператор, я попросил соединить с Лондоном. За счет абонента. Я ждал.

— Вас вызывает мистер Картер с номера 3950. Вы согласны оплатить разговор?

— Да, спасибо, — послышался голос Джеральда.

— Вызывающий, говорите, — сказал оператор.

— Джеральд? — спросил я.

— Привет, Джек.

— Я только что виделся с Голландцем Питером и Коном Маккарти.

— Да? Как они вообще?

— Отлично, — ответил я. — Если не будут мешаться у меня под ногами.

— Послушай, Джек…

— Нет, это ты послушай. Ты послушай! — закричал я. — Отцепись от меня, Джеральд, иначе будут проблемы. Это я тебе говорю.

— Это ты мне говоришь, Джек?

— Я.

— О, должно быть, я что-то перепутал. Я-то думал, что босс — я, а ты работаешь на меня.

Я услышал на заднем фоне голос Леса: «Дай мне поговорить с этой сукой». На другом конце провода что-то затрещало. Трубку взял Лес.

— Слушай меня, говнюк, — сказал он. — Ты работаешь на нас. И делаешь то, что тебе говорят. За это тебе и платят. Или ты возвращаешься, или тебе конец. Я серьезно.

— Да? — сказал я. — Очень интересно.

Трубку снова взял Джеральд.

— Джек, Лес имел в виду совсем не это, — сказал он. — Просто он ужасно сердится.

Я опять услышал приглушенный голос Леса, утверждавшего, что он имел в виду именно это.

— Тогда что он имел в виду?

— Послушай, Джек, может, просто вернешься домой и избавишь всех от новых проблем?

— Я дома. И кого всех?

— Для начала себя.

— А еще?

— Нас.

— Зачем?

— Не бери в голову.

— Ты что-то знаешь?

— Нет, Джек, не знаю. Просто возвращайся домой с Коном и Питером, и давай забудем об этом, а?

— Я не вернусь, Джеральд. Пока не выясню, кто убил Фрэнка.

— Ты знаешь, что мы попросили Кона и Питера вернуть тебя домой даже в том случае, если ты откажешься?

— Догадался, — ответил я. — У них есть пушки?

— Джек…

— Потому что они им понадобятся, — сказал я и швырнул трубку.

Я поднялся наверх. Моя хозяйка стояла на лестничной площадке. Я прошел мимо нее в свою комнату, приблизился к окну. И выглянул. Голландец Питер сидел на капоте, курил и, подняв голову, смотрел на мое окно. Увидев меня, он помахал мне рукой. Кона я не увидел. Очевидно, он находился вне поля зрения, у багажника «ягуара». Я отошел от окна и стал одеваться. В комнате возникла моя хозяйка.

— Я хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня, — сказал я.

— Ага, чтобы меня опять избили?

— Этому не бывать.

— Как же!

— Они мои друзья.

— Это должно меня успокоить, да?

Я проигнорировал ее замечание, упаковал вещи, взял ружье и вышел из комнаты. Она последовала за мной вниз, на кухню. Я отодвинул кружевную занавеску на стекле задней двери и выглянул. Признаков Кона видно не было, только мусорные баки, мокрая серая трава да дома в дымке мороси.

— Мы войдем в гараж через боковую дверь, — сказал я. — Я сяду в машину, а ты откроешь дверь гаража сразу, как только я заведу двигатель. В ту же секунду.

— Что ты собираешься делать?

— Сидеть в машине и насвистывать «Правь, Британия».

Я открыл дверь и вышел наружу. Моя хозяйка сложила руки на груди и осталась стоять на месте. Я вернулся, схватил ее за руку и потащил за собой.

— Ты вернешься? — спросила она.

Я подтолкнул ее в проход между домом и гаражом и открыл боковую дверь.

— А? — не унималась она.

Я загнал ее в гараж. Я положил ружье и сумку в багажник, сел на водительское сиденье и тихо закрыл за собой дверцу. А потом посмотрел на хозяйку. Она продолжала стоять у двери. И опять сложила руки на груди. Я вылез из машины и подошел к ней.

— Ведь ты не вернешься, да? — спросила она.

Я хорошенько встряхнул ее, толкнул к гаражной двери и забрался в машину.

Я смотрел на нее, а она смотрела на меня. Я повернул ключ в замке зажигания. Она не двигалась. Я махнул ей рукой. Она скорчила рожу. Я стал выбираться из машины. Она наклонилась и взялась за ручку в центре гаражной двери. Я сел на место и кивнул ей. Она потянула за ручку. Я повернул ключ зажигания до упора, и двигатель заработал. Она еще сильнее потянула за ручку, и дверь начала скользить вверх. Я слегка нажал на педаль газа, и машина стала двигаться вперед.

Голландец Питер по-прежнему сидел на капоте своего «ягуара», который по-прежнему стоял у тротуара на противоположной стороне улицы. Когда дверь гаража, поднявшись до верхней точки, лязгнула, он медленно повернул голову. И встретился со меной взглядом. Моя машина рванула с места. Она набирала скорость не очень быстро, но достаточно для моей затеи. Я ехал на «ягуар». Туда, где Голландец Питер болтал ногами, сидя на капоте. Голландец Питер не шевельнулся. Он продолжал таращиться на меня. А я продолжал ехать на него. В последнюю секунду я резко вывернул руль. Машину стало заносить задом. Голландец Питер очнулся. Так и не выпустив сигарету изо рта, он перекатился через капот. Еще раз вывернув руль, я выровнял машину, одновременно дернул за ручник и тут же отпустил его. Машина пошла в управляемый занос и, врезавшись багажником в «ягуар», выровнялась. Удар пришелся между бампером и передним колесом «ягуара». Я стремительно понесся по улице и посмотрел в зеркало заднего вида. Гордость и радость Питера уже не выглядела такой красавицей. И Питер выглядел не лучшим образом: он стоял на четвереньках в грязи перед радиатором «ягуара» и смотрел не мне вслед, а на то, что я сделал с его любимицей.

Кон выбежал из переулка за пансионом в тот момент, когда услышал шум удара, и сейчас переходил дорогу, направляясь к Голландцу Питеру и его красному «ягуару». Вот он-то смотрел мне вслед. До тех пор, пока я не поверил за угол.

Переулками доехав до Хай-стрит, я повернул направо на Клифтон-роуд. Справа от меня были тылы главной трибуны стадиона, а между мной и стадионом — наземная стоянка. Я въехал на стоянку, направился в дальний угол и припарковался в тени единственного дерева, нависавшего над стеной позади блока бывших частных домов, а ныне — магазинов, выходивших на Хай-стрит.

Я вылез из машины, запер ее, пересек стоянку и, дважды повернув налево, вышел на Хай-стрит. По тротуару туда-сюда сновали обвешанные покупками потные женщины. Школьницы в джинсах и куртках стояли внутри и снаружи музыкальных магазинов и, пританцовывая, слушали музыку. Настроечные таблицы на экранах телевизоров только подчеркивали серость дня. Велосипеды оставляли на мокром асфальте грязные полосы.

Я купил «Экспресс» и пошел в чайную «Кардома». Взяв чашку чая, я сел за дальний столик. И посмотрел на часы. Половина десятого.

* * *

В двадцать пять минут одиннадцатого я вышел из чайной. Без двадцати минут одиннадцать я через парадную дверь вошел в «Сесил». Я оказался первым клиентом. Ко мне подошел бармен, обслуживавший меня, когда я был здесь с Кейтом. Я заказал большую порцию виски и спросил, когда смена Кейта. Он ответил, что сегодня у Кейта утренняя смена, но его почему-то нет. Я спросил у него адрес Кейта. Он дал мне его. Я оставил сдачу ему.

* * *

Я постучал в дверь дома номер двадцать семь по Прайори-стрит, одного из длинного ряда одноквартирных домов с эркером и крохотным садиком. Мусорные баки стояли рядом с парадной дверью, прямо на террасе.

Дверь открылась. На меня смотрел мужчина в кардигане.

— Да? — сказал он.

— Кейт дома? — спросил я.

Мужчина вернулся в крохотный холл и остановился у лестницы.

— Кейт! — закричал он. — К тебе пришли.

Ответа не последовало.

— Кейт!

В ответ прозвучало что-то неразборчивое.

— Кажется, вчера он здорово перебрал, — сказал я.

— Кейт! — снова заорал мужчина.

— Можно мне подняться? — спросил я. — Я пришел за ним из паба. Он там очень нужен.

— Поднимайтесь, — ответил мужчина.

Я поднялся по узкой лестнице и остановился на площадке.

— Кейт? — позвал я. Молчание.

— Кейт?

Я открыл дверь.

Комната была малюсенькой. Шторы были опущены. Большая двуспальная кровать занимала почти все пространство. На кровати лицом вниз лежал Кейт. На нем была та же одежда, что и вчера. Ботинки он не снял. Куртка на спине была разорвана. Его лица я не видел.

— Кейт? — позвал я.

Он ответил после непродолжительного молчания:

— Катись к черту. — Он говорил в подушку, и его голос звучал приглушенно.

— Что случилось? — спросил я.

Ничего.

— Ну?

Кейт шевельнулся. Он начал поворачиваться. На это у него ушло много времени, однако ему удалось перекатиться на бок и приподняться на локте.

— То, о чем ты знал с самого начала, — ответил он.

— Они избили тебя, — зачем-то сказал я.

Он промолчал. Я всмотрелся в его лицо. Они здорово его отделали. Сосредоточили всю энергию на его лице. И трудились изо всех сил.

— Ты же знал, что они вернутся, верно?

Кейт старался как можно меньше двигать губами. Любое движение было болезненным. Он говорил как плохой чревовещатель.

— Нет, — ответил я, — не знал.

Кейт попытался усмехнуться.

— Зачем ты пришел? Ради профессионального любопытства?

— Я пришел, чтобы решить все вопросы, — ответил я.

— Да? — сказал он. — И как же?

— Я тебе должен.

— Нет, — сказал он, — не должен.

Я вытащил из бумажника довольно большую пачку купюр и положил ее на кровать.

— Я не хочу брать эти деньги, — сказал Кейт.

— Нет, хочешь, — сказал я.

— Не хочу, — сказал он.

— Ладно, — сказал я, — не хочешь. Но я все равно их оставлю. Через три недели, когда твое лицо вернется в прежнее состояние, ты будешь им очень рад. Рад тому, что сможешь на них купить. Возможно, даже будешь мне благодарен.

Он попытался сбросить пачку с кровати, но тело еще плохо слушалось. На линолеум спланировало всего две купюры.

Я пошел к двери.

— Завтра днем приезжает моя невеста, — сказал Кейт. — Аж из Ливерпуля. Приятный будет для нее сюрприз, а?

Я закрыл за собой дверь и спустился вниз.

* * *

— Сегодня Кейта не будет, — сказал я бармену, который дал мне адрес Кейта. — Предупредите шефа.

— Что с ним? — спросил бармен.

— Что-то с желудком, — ответил я. — Тяжелое состояние.

Я взял свой стакан и, сев за столик у окна, приготовился ждать Маргарет.

Через десять минут в бар вошли Кон Маккарти и Голландец Питер.

Оглядевшись по сторонам и увидев меня, они направились к моему столику.

Я понял, что в этом году новогодней открытки мне от Питера не дождаться. А Кон, как всегда, улыбался.

— Я прикокну тебя, — процедил Питер. — Ты еще пожалеешь о том, что сделал.

— Джек, это подло, — сказал Кон. — Ужасно подло.

Я молча выпил свой виски.

— Ну? — сказал Питер.

— Что ну? — спросил я.

— Ты едешь?

Я рассмеялся.

— Нет, черт побери, нет, — ответил я.

Питер посмотрел на Кона. Кон улыбался мне.

— А куда вы отсюда пойдете? — спросил я. Питер ничего не сказал.

— Неужели вы решили забрать меня силой? Отсюда? Не успеете и глазом моргнуть, как бармены бросятся растаскивать нас. Меня они знают, а вас нет. Так что придется вам подкараулить меня в другом месте.

Питер был мрачен, как полночь в Брикстоне.

— Что ж, — сказал он, — мы тоже можем выпить по одной. Ты не против нашей компании?

— Милости прошу, — сказал я.

Кон сходил в бар и принес две полпинты горького. Пока Кон ходил за пивом, Питер стоял. Кон поставил стаканы на стол и сел. Питер выждал несколько секунд и тоже сел.

Кон отпил из своего стакана.

— Ну, как дела? — спросил он. — Как успехи?

Я ничего не сказал.

— Кто-то, должно быть, очень встревожился, иначе нас бы здесь не было, — продолжил он.

Я опять ничего не сказал.

— Ладно, — махнул рукой он. — Кто сегодня выиграет? «Спёрз» или «Арсенал»?

— «Спёрз», — ответил я. Мы улыбнулись.

Кон снова отпил пива.

— Вчера видел Одри, — сказал он.

— Да? — сказал я.

— Да, — сказал он. — Спросила меня, не слышал ли я что-нибудь.

— И?

— Я ничего не слышал.

— Говорят, она еще та скряга, — сказал Питер, глядя на меня.

— Да? — сказал я.

— Да, — сказал Питер. — Джоки Джим рассказывал.

— Уж он-то знает наверняка, да?

Питер пожал плечами.

— А с какой стати ему рассказывать об этом, педик? — спросил я.

Я думал, Питер вскочит, но он не вскочил, так сначала подумал, прежде чем действовать.

— Между прочим, — обратился Кон к Питеру, — ты, наверное, знаешь, что Стоун Джинджер вернулся в Швейцарию?

— Знаю, — сказал Питер.

— Просто вспомнил об этом. В настоящий момент он не испытывает к тебе дружеских чувств.

— И это знаю.

— Всегда можно поцеловаться и помириться, — сказал я. — Или ты сначала миришься, а потом целуешься?

— Давай-давай, — сказал Питер. — Шути, пока есть время.

Кон допил пиво.

— Еще? — предложил он.

Он собрал стаканы. Я положил на стол фунт.

— За мой портер, — сказал я.

Кон пожал плечами, взял деньги и оставил нас с Питером глядеть друг на друга.

Открылись двери паба, и вошла Маргарет. На ней были темные очки и зеленое пальто. Ее глаза не привыкли к полумраку, однако очки она не сняла. Увидев меня, она сунула руки в карманы пальто и, покачиваясь на каблуках, пошла ко мне. Кон, вернувшийся с пивом, и Маргарет оказались у столика одновременно.

Она оглядела всех нас.

— Маргарет, — сказал я, — познакомься с моими друзьями. Питер и Кон. Маргарет.

Кон поставил стаканы на стол и пожал Маргарет руку. Питер кивнул.

— Что будешь, Маргарет? — спросил я.

Маргарет заказала водку с лаймом. Она уже подумывала о том, чтобы уйти. Кон и Питер ее нервировали. За темными очками скрывались мысли самого разного сорта.

Я подвинул ей стул. Она села. Я принес ей водки с лаймом. Пока я ходил за выпивкой, Кон завел светскую беседу.

— Вы жили здесь всегда? — спросил он.

— Да, не считая одного года, — ответила Маргарет.

— Друзья, — сказал я, — не обижайтесь, но нам с Маргарет нужно кое-что обсудить. Дела Фрэнка и прочее…

Кон встал.

— Да, конечно, — сказал он. — Подождем тебя в баре.

Питер тоже встал, однако не так поспешно, как Кон.

— До встречи, — сказал я.

Питер внимательно оглядел меня, затем они с Коном взяли свои стаканы, прошли к бару и сели на высокие табуреты. Я опустился на стул.

— Рад, что тебе удалось выбраться, — сказал я. Маргарет сделала глоток.

— Кто эти ребята? — спросила она.

— Эти? Просто парни, знакомые из Лондона.

— А что они делают здесь?

— Не знаю, — ответил я. — Возможно, приехали в отпуск.

— Забавно, — сказала она.

— Почему? — спросил я. — Они тебе чем-то не нравятся?

— С какой стати?

Я пожал плечами.

— Да ни с какой.

— Нет, нравятся.

Я предложил ей сигарету. Давая прикурить, я сказал:

— Дорин сказала, что поживет у подруги. Что-то очень туманно. Тебе что-нибудь известно?

Маргарет затянулась.

— У нее есть подружка по имени Ивонн. Подозреваю, что это она.

— А что у нее за родители?

— Отец — автобусный контролер. Они живут в Уилтон-Эстейт.

— Думаешь, она говорит правду — что может жить у них, сколько пожелает?

— А почему бы и нет? Она проводит у них почти все время и часто остается ночевать.

— Значит, ты считаешь, что у них с ней все будет в порядке?

— Они присмотрят за ней. Хорошие люди.

— Дело в том, что я предложил ей поехать со мной.

— И что она ответила?

— Почти ничего.

Маргарет сделала еще один глоток.

— Как она вообще? — спросила она.

— Не так плохо, как могло быть. Видимо, потому, что выносливее большинства.

Маргарет промолчала.

— Ты будешь видеться с ней? — спросил я.

— Наверное.

Я выпил пива.

— А как ты себя чувствуешь? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Наверно, шок был сильным, — сказал я.

— Да, — ответила она.

— Особенно если учесть, каким был Фрэнк, — сказал я.

Она кивнула, затягиваясь сигаретой.

— Ты не знаешь, он был чем-то озабочен? Ну, может, случилось нечто, что могло серьезно его огорчить?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, понимаешь, нечто настолько серьезное, что он захотел напиться вместо того, чтобы решить проблему. Или забыть о ней.

Маргарет помотала головой.

— Ничего? — настаивал я. — Совсем ничего?

— А почему что-то должно быть?

— Просто странно, что все случилось именно так, а не иначе, — сказал я.

— Так или иначе — разницы никакой, — сказала она. — Для Фрэнка никакой разницы, верно?

— А вот для меня разница есть.

Прежде чем она заговорила, возникла пауза, которую другой на моем месте, возможно, и не заметил бы.

— Что ты имеешь в виду?

Я повернул разговор в другое русло.

— Что ты к нему испытывала?

— Мне с ним было хорошо, — ответила она.

— Не больше? — сказал я. — Просто один из многих?

— Он был лучше многих.

— Однако он все равно оставался одним из многих, так?

— Да.

— Несмотря на то, что был лучше?

— Да.

На это я ничего не сказал.

— Я же не могу себя переделать, — сказала она.

— Почему же ты регулярно встречалась с ним?

— Всего лишь раз в неделю.

— Это я и называю регулярно.

— Ради смены обстановки. Он был очень обходительный. Мне это нравилось.

— При условии, что вы встречались не чаще раза в неделю.

— Послушай, я — это я, верно? А ты — это ты. Мы таковы, каковы есть, нравится нам это или нет.

— И ты — такая, какая есть, — с удовольствием проводила одну ночь в неделю с парнем вроде Фрэнка?

— Я нравилась ему. В том-то и разница.

— Почему?

— Что почему?

— Почему ты нравилась ему?

Ее щеки пошли красными пятнами.

— Не знаю, — ответила она.

— А ты уверена, что «нравилась» — подходящее слово?

Она промолчала.

— Полагаю, ты знаешь, что он никогда не получал ничего от жены, — сказал я. — Человек его типа никогда не признается себе, что у него с этим нелады. Он притворяется, что ему безразлично. Но если кто-нибудь вроде тебя делает это доступным, он может убедить себя, что ты нужна ему не только за этим, а сама по себе.

Она промолчала.

— А то он стал бы таким же, как другие, верно?

— Да, — процедила она сквозь сжатые губы. — Думаю, стал бы. Но если он убедил в этом себя, то убедить меня было нетрудно. Так что получается именно то, что я сказала, не так ли?

Я посмотрел в сторону бара. Кон и Питер беседовали и пили пиво, время от времени поглядывая на меня.

— Короче, в чем дело? — спросила она. — Что за благородный мститель? Что за намеки?

— Послушай, — сказал я, — спрашиваю тебя еще раз: знаешь ли ты, что могло так сильно встревожить Фрэнка? Не было ли у него каких-то проблем? Или он кого-то боялся?

— К чему ты клонишь?

— Да ладно тебе, Маргарет, — сказал я. — Неужели ты действительно веришь, что Фрэнк просто так, без всякой причины, залился виски до такой степени, что не разбирал дороги, и случайно съехал в карьер?

— Что ты имеешь в виду? Что же тогда случилось?

— Если он и в самом деле напился, следовательно, у него были причины. И я хочу их знать.

— Ты думаешь, он сделал это намеренно?

Я ответил «да». Я решил услышать, что она скажет, узнав, что я считаю это самоубийством. Она довольно долго размышляла, прежде чем заговорить.

— Тебе это не понравится, — сказала она. — Но это единственное, что приходит мне в голову.

— И что же? — спросил я.

— В пятницу вечером, в пятницу перед тем воскресеньем, когда он погиб, вышел скандал. Видишь ли, Фрэнк попросил меня уйти от Дейва, моего мужа. Он хотел, чтобы я переехала к нему. И получила развод. Но даже если бы я этого хотела, то никогда бы не сделала. Дейв убил бы нас обоих. А Фрэнк настаивал. Заговорил он об этом и в ту пятницу. Я в тысячный раз ответила отказом, и он взбесился. Устроил мне сцену. Я ушла из паба. Фрэнк выбежал на улицу вслед за мной. Я сказала, чтобы оставил меня в покое, но он продолжал преследовать меня. Он шел за мной до самого дома. Полчаса шумел, прежде чем убрался. Дейва дома не было, однако на следующий день он все узнал. У нас замечательные соседи. Он хорошенько выдрал меня, а потом поинтересовался, что это был за мужик. Ну, я ему, конечно, не сказала, потому что он убил бы Фрэнка. И еще я не хотела вмешивать Дорин. В общем, я сказала: «Если я пообещаю сидеть дома и не смотреть на мужчин, ты согласишься закрыть эту тему?» Я никогда раньше не заговаривала об этом, поэтому он так удивился, что ответил «да». В воскресенье утром я пошла к Фрэнку, чтобы предупредить его, что мы больше не будем встречаться. Дорин дома не было. Фрэнк чуть с ума не сошел. Он ползал на коленях, угрожал мне, уверял, что готов на все. Увидев, что от этого никакой пользы, он сказал, что покончит с собой, если я не перееду к нему. Он сказал, что говорит абсолютно серьезно. Естественно, я ему не поверила. Восприняла его слова как треп. Но после того, что случилось в воскресенье… я не знаю, говорил он серьезно или нет, но выглядит так, будто он напился намеренно.

Я промолчал.

— Я не хотела рассказывать тебе, — продолжала она. — Боялась, что ты что-нибудь сделаешь со мной. Но потом решила, что ты имеешь право знать.

Я допил свое пиво.

То, что она рассказала мне, представляло огромный интерес. Если бы Фрэнк хотел, чтобы Маргарет ушла от мужа, он попросил бы ее один раз, а потом, получив отказ, никогда не заговорил бы об этом. Более того, он никогда не стал бы упрашивать ее, если бы она заявила, что между ними все кончено. Что бы Фрэнк ни чувствовал, он предоставил бы ей делать то, что она считает нужным. Фрэнк не любил выворачиваться наизнанку перед посторонними.

Если предположить, что я достаточно хорошо знал своего брата, значит, Маргарет сказала неправду. Она вывалила передо мной целый букет лжи. И раз она так сделала, значит, на то была серьезная причина. Не исключено, что именно та самая, которую я хочу знать. Но, сидя в «Сесиле» с Коном Маккарти и Голландцем Питером и целой толпой барменов в качестве слушателей, я ничего не узнаю. Поэтому я сказал:

— Вот оно как. Я был прав.

Она промолчала.

— Маргарет, меня эта новость не сделала счастливым, но это лучшее из всего, что ты мне рассказала. Это то, что я должен был знать.

Она допила водку.

— Позволь заказать тебе еще, — предложил я.

— Спасибо, — согласилась она.

Я встал. Кон и Питер тут же сползли со своих табуретов и сразу же забрались на них обратно, когда увидели, что я направляюсь к бару.

— Есть успехи? — спросил Кон.

Я улыбнулся.

— Что у тебя с ней? Бизнес или так?

— Это уж вам решать, — ответил я.

Я взял две большие порции выпивки и вернулся к столику. Маргарет уже закурила новую сигарету.

— Тебе не о чем беспокоиться, — сказал я. — Я не собираюсь мстить тебе. Прошлого не исправишь. Просто обстоятельства сложились определенным образом. Что бы я ни сделал, ничего уже не изменишь.

Она промолчала.

— Давай выпьем за это, — предложил я.

Она поднесла ко рту свой стакан.

— Нет, — сказал я, — у меня есть идея получше: давай выпьем за Фрэнка.

Ее стакан остался там же, где и был до моих слов: в дюйме от губ.

— За Фрэнка, — сказал я. — Где бы он ни был.

— За Фрэнка, — сказала она.

Мы выпили.

Я поставил свой стакан и посмотрел на Кона и Питера. Кон как раз заказывал новую выпивку.

— Маргарет, тебе придется извинить нас, — сказал я. — Мне нужно обсудить кое-какие дела.

Она встала.

— Что ж, — сказала она, — думаю, мы с тобой больше не увидимся.

— Думаю, что не увидимся, — сказал я.

Она повернулась ко мне спиной, собираясь уйти.

— Еще раз спасибо за то, что все организовала.

Она повернулась ко мне и посмотрела на меня.

Я с удивлением обнаружил, что из-под темных очков струятся слезы. Она еще несколько минут смотрела на меня, а потом пошла прочь.

Интересно, спросил я себя, что вызвало у нее слезы. Однако у меня не было времени размышлять над этим, так как Кон и Питер следили за мной, как коршуны.

Я подошел к ним.

— Наверное, бизнес, — сказал Кон, глядя вслед Маргарет. — Пить будешь, Джек?

Я кивнул.

Заказав мне выпивку, Кон развернулся на табурете, чтобы придвинуть мне стакан. И оказался в очень удобном положении. Питер как раз пил из своего стакана. Воспользовавшись моментом, я ударил Кона по почкам, а Питера — в солнечное сплетение и побежал, петляя между столиками. На всякий случай я опрокинул пару столиков у двери, однако надобности в этом не было, так как Кон и Питер едва начали приходить в себя. Что ж, они оказались номером вторым в нашем забеге, им придется прилагать больше усилий. Я ворвался в мужской туалет и открыл дверь, ведущую на стоянку. Мне предстояло преодолеть лестницу в несколько ступенек.

Проблема заключалась в том, что на верхней ступеньке стоял мужчина, выставив вбок одну ногу.

Я перелетел через все ступеньки. Убедившись, что приземление прошло нормально, я начал подниматься, но не преуспел в этом, так как у нижней ступеньки стоял еще один мужчина, и он принялся пинать меня еще до того, как я коснулся земли. Я ухитрился схватить его за щиколотку и опрокинуть, однако он все же успел нанести мне несколько ощутимых ударов по ребрам. А тем временем мужчина с верхней ступеньки сбежал вниз, и все началось сначала. Я перекатился на спину и обеими ногами врезал ему в пах. Он позеленел. Я уже почти поднялся, когда на сцене появились Кон и Питер. У Кона в руке был нож. Он улыбался — такой широкой улыбки я на его лице сегодня не видел. Тот, кого я опрокинул, уже был на ногах. Тот, кто получил удар в пах, покачивался, держась за живот, и пытался забыть о том, что он жив.

Я бросился бежать еще до того, как выпрямился в полный рост. Я не особенно надеялся на то, что после всех пинков и ударов мне удастся оторваться от них, просто в сложившихся обстоятельствах мне ничего другого не оставалось.

— Джек, что ты там ищешь? — крикнул Кон, несясь за мной по стоянке.

Я продолжал бежать, но они приближались, и я знал, что они бегут не в полную силу.

Внезапно я увидел белый «триумф-Т114», несущийся на меня от дальнего выезда со стоянки. В случае удара я пришелся бы ему точнехонько между фарами.

«Господи, — подумал я, — ублюдки, все продумали».

Я остановился. С одной стороны приближалась машина, с другой — люди. Я сгруппировался, готовясь отпрыгнуть в сторону, как вратарь, прикидывающий, куда полетит мяч при пенальти.

Но прежде чем настал момент прыгать, машина объехала меня и нацелилась на моих преследователей.

Те сбавили скорость. Водитель резко нажал на тормоз, и машину боком понесло на людей. Все бросились врассыпную. У Питера на брюках появились новые пятна. Нож Кона взлетел вверх, в мокрое серое небо. Краем глаза я заметил группу барменов в белых рубашках. Они стояли у выхода на стоянку и с интересом наблюдали за событиями.

Машина развернулась на сто восемьдесят градусов и подъехала ко мне. Водитель резко затормозил и открыл пассажирскую дверь. Водителем оказалась девушка.

Я запрыгнул в машину и вспомнил, где я видел эту девицу. «Казино». Киска, которая все время хихикала. Которая была пьяна.

Как и сейчас.

Машина сорвалась с места. Я оглянулся назад. Кон и остальные неслись в противоположном направлении к красному «ягуару».

Мы выехали со стоянки. Губы девушки были растянуты в улыбке, но в безжизненных глазах стоял туман.

Я не знал, что сказать, поэтому ждал, когда заговорит она. Вряд ли она сможет долго хранить молчание.

Виляя из стороны в сторону, мы проехали несколько улиц. Красный «ягуар» видно не было.

Я вытащил сигареты. Пачка помялась. Я нашел одну целую сигарету, сунул ее в рот и прикурил.

— Не знал, что у тебя есть фея-крестная, да? — сказала девица.

— Нет, — ответил я, — не знал.

Мы завернули за очередной угол.

— Куда мы едем? — спросил я.

— Естественно, в замок феи-крестной, — ответила она.

— О-о.

— Чтобы встретиться с королем демонов.

— С Киннером?

Она засмеялась.

— Ты же выскочишь, если я скажу «да», правда?

— Не уверен, — сказал я.

Она начала сбавлять скорость.

— Откуда ты узнала, где я буду?

— Король демонов хочет поговорить с тобой. Поэтому он позвонил в несколько мест и выяснил, где именно ты находишься. Он взмахнул рукой, и меня отправили за тобой. Я как раз собиралась припарковать свою карету из тыквы, но ты избавил меня от этой необходимости. Тебе повезло, что меня задержали пробки.

— Мне повезло, что ты пьяна, иначе ты не смогла бы рулить в таком стиле.

— В опасном, — уточнила она.

— Очевидно, он не сомневался в том, что я захочу увидеться с ним, если послал тебя?

— О да. Он велел мне сказать тебе то, что заставит тебя согласиться. Как волшебное слово.

— И что же это такое?

— Мы на месте, — сказала она. — Подожди немного и сам увидишь. Это тебе за баловство.

Машина остановилась. Мы выбрались. Девица была настолько пьяна, что забыла ключи в замке зажигания. Возможно, в скором времени это мне очень пригодится.

Мы находились в центре микрорайона, застроенного высотными муниципальными домами. Дома выглядели мрачнее мрачного. Мы пересекли мокрую лужайку, вошли в одно из зданий и повернули налево. Там оказался лифт, обычная алюминиевая кабинка, пахнущая мочой. Мы зашли в лифт. Девица нажала кнопку четвертого этажа, сунула руки в карманы своей коротенькой курточки из искусственного меха и, прислонившись к стене, устремила на меня взгляд. Дверь со скрежетом закрылась, и лифт поехал вверх. Я бросил сигарету на пол — от вони вкус сигареты стал мерзким. Девица продолжала смотреть на меня.

Лифт остановился, и дверь отъехала в сторону.

Мы прошли по балкону. Девица остановилась, вытащила из кармана ключ, вставила его в замок и отперла дверь. Я прошел внутрь.

Я остановился в центре крохотного холла и подождал, когда она закроет дверь. Она закрыла входную дверь и открыла другую. И посмотрела на меня. Я прошел в дверь.

Небольшая комнатка была красиво отделана. Низкие столы, диваны, разноцветные подушки, белые стены, немного живого дерева, большая современная картина, безделушки из меди. Миленько.

Клифф Брамби сидел на одном из низких диванов. На нем было то же красивое пальто, что и прошлой ночью. Под пальто я увидел белую шелковую водолазку и ярко-красный кардиган. Одну руку он закинул на спинку дивана, а другую положил на колено. Между пальцами той руки, что элегантно лежала на колене, дымилась только что зажженная сигарета.

— Привет, Джек, — сказал он.

Я внимательно посмотрел на него.

— Чувствуй себя как дома, — сказал он. — Только не так, как ночью, ладно?

Я ничего не сказал и сел. Девица прошла к открытому бару, принесла три стакана и бутылку виски, поставила все это на стол, разделявший меня и Клиффа, и вышла из комнаты. Вернулась она с кувшином воды. Встав у стола с моей стороны, она наклонилась и принялась наполнять стаканы. Ее сильно качало. Она стояла наклонившись, так что я мог видеть, что у нее под юбкой аж до самой этикетки. Клифф заметил, куда направлен мой взгляд.

— Гленда, — сказал он, — ты почти села Джеку на лицо.

Не изменив позы, Гленда посмотрела на меня.

— Кажется, он не жалуется, — сказала она.

— Он видел все это раньше, — сказал Брамби. — Давай-ка, перебирайся на эту сторону.

Гленда выпрямилась, обошла стол и плюхнулась на диван рядом с Брамби. Она расстегнула куртку и закинула ноги на стол, причем так, что я оказался подвергнут новому испытанию. Брамби пристально посмотрел на нее. В конечном итоге она убрала ноги со стола, однако ее новая поза не сильно отличалась от предыдущей. К тому же для меня не имело значения, как широко расставлены ее ноги, так как большую часть времени я смотрел в лицо Брамби.

— Итак, — сказал Брамби, — ты гадаешь, о чем я хотел с тобой поговорить.

Я промолчал.

— Ночью после твоего ухода я решил, что надо кое-кого порасспросить. Особенно после того, как ты проявил такую невоспитанность и заявился ко мне в половине третьего ночи.

Я закурил.

— Я узнал много интересного. Например, о том, что у тебя был брат. В частности, о том, что ты задаешь вопросы насчет обстоятельств его смерти, которые наводят тебя на мысль об убийстве.

Он потянулся и взял стакан.

— Я задумался вот над чем: не будет ли забавно, если тот, за кем гоняешься ты, окажется и тем, от кого хотелось бы избавиться мне? Не будет ли правильно, если мы с тобой объединим наши интересы в отношении этого джентльмена?

— И кого же? — спросил я.

Брамби сделал глоток. Он решил, что поймал меня на крючок.

— Полагаю, тебе все известно о моем бизнесе.

Я промолчал.

— Автоматы. Игровые галереи, — сказал он. — Полагаю, ты даже знаешь, сколько их у меня и сколько из них установлено на побережье.

Я затянулся.

— Приятный бизнес. Работает сам по себе. Люди суют деньги в автомат. Я их оттуда забираю. Никакого принуждения. Лишь иногда приходится по-дружески уговаривать владельцев не принадлежащей мне собственности.

— Я знаю этот бизнес, — сказал я.

— Поверь мне, — продолжал Брамби, — этот бизнес осчастливил меня. У меня никогда не возникало желания заняться чем-то другим. Мне стоило больших трудов раскрутить его. Жизнь коротка. У меня есть все, что нужно, и я пользуюсь этим. Я начал зарабатывать как уличный торговец в сороковом году, когда мне было шестнадцать. Я помню, из чего выбрался.

Он сделал еще один глоток.

— Но счастье не длится вечно, никакой бизнес не может долго оставаться статус-кво. Мне нужно расширяться. Иначе придется сворачивать дело. Что касается игорных галерей, большинство их них не выходят за пределы определенной территории. А мне надо идти дальше. Что же остается? Пабы? Там есть свои автоматы. Клубы? Одни принадлежат частным лицам, другие — коллективам. Конституционалистам, лейбористам, рабочим. Я действую по закону, рассылая своих представителей. Конечно, во многих заведениях уже есть игровые автоматы. Но мои лучше: они выплачивают выигрыш гораздо чаще, зато выигрыши гораздо меньше. Они нравятся и потребителю, и менеджменту. Управляющие говорят, что эти автоматы выгодны, как продажа ледяной воды в Сахаре. Они хитрые ребята. Один из них стал излишне хитрым. Впихнул автоматы туда, где уже стояли другие автоматы. Хорошо. Но управляющий тем заведением оказался глупцом. Не рассказал нужным людям о том, что сделал. Нужным людям, имеющим свой интерес в этом клубе. Возникли проблемы. В результате я был вынужден хлебать дерьмо и прекратить поставку автоматов в клубы. Плохо, но мне приходится с этим мириться. Я не настолько крупный бизнесмен, чтобы возникать. Вот так складывались дела. Однако на этом не закончилось. Те, кого я обидел, подумали: а почему бы не завладеть всеми игровыми автоматами Клиффа Брамби и всеми торговыми точками Клиффа Брамби? Мы приберем их к рукам, и у нас появится много новых точек на побережье. Я узнал это от одной пташки, которой плачу за то, чтобы она внимательно прислушивалась к разговорам.

Девица тупо улыбнулась в стакан.

— Так что я очень встревожен. Раз у них возникло такое желание, значит, они это сделают. Все к этому идет. Я буду счастлив, если мне удастся сохранить хоть что-то. Я не в силах бороться с ними. У меня не тот уровень. Поэтому я должен разобраться с ними до того, как они разберутся со мной. Проблема в следующем: если я попытаюсь и у меня ничего не получится, они все равно узнают о моих попытках, и тогда мне конец. Не так ли, Джек?

Я выпустил струю дыма.

Клифф поднял с пола портфель, положил его на стол, открыл и вынул две пачки абсолютно новых купюр.

— Штукарь, — сказал он. — Он твой. А также имя, которое я назову.

— Какое имя? — спросил я.

— Пэйс.

Я пристально посмотрел на него.

— Это сделал Пэйс, — сказал он, — а приказ отдал Киннер.

— Зачем? — спросил я.

— Не знаю. Я уже рассказал все, что знаю.

Девица снова наполнила свой стакан.

— Как я понимаю, в прошлую субботу в «Казино» был большой шум, — сказал Клифф. — Народ страшно бушевал. Особенно Эрик. Упоминалось имя твоего брата. Эрик уехал куда-то в сопровождении крутых ребят. Потом он вернулся, а вскоре твой брат оказался мертв.

— Почему? — спросил я. Брамби пожал плечами.

— Я рассказал все, что знаю, — повторил он.

Я снова внимательно посмотрел на него.

— Верно, — сказал я, — но ты, Клифф, сам понимаешь, что этого мало.

Я встал.

— Я тебя умоляю, — сказал я. — Ты действительно думаешь, что я пойду к Эрику или к Киннеру и по твоему приказу выпущу им кишки?

Брамби продолжал смотреть на меня.

— Я скажу, что, по моему мнению, ты разнюхал о событиях прошлой субботы: ты узнал, что они натравили меня на тебя в надежде, что я прикончу тебя, пришел к выводу, что это отличная идея, и решил использовать меня, чтобы сделать то же самое с ними. Расслабься, Клифф. Неужели ты считаешь меня полным идиотом?

— Джек, ты ошибаешься.

— Конечно, — сказал я, — раз ты так говоришь.

— Джек…

— Пока, Клифф.

Я вышел из комнаты. Девица проводила меня взглядом до самой двери.

* * *

Прячась в подъезде от серенького дождя, я ждал, когда Брамби уйдет. Я намеревался вернуться к Гленде и пообщаться с ней наедине. Выяснить, что она знает. И что на самом деле известно Клиффу. К сожалению, все получилось совсем не так, как я рассчитывал.

Я простоял так примерно с четверть часа, когда во двор въехал красный «ягуар» и остановился позади «триумфа». На этот раз в «ягуаре» был только один человек — Кон.

Он не вышел из машины. Он закурил и растянулся на сиденье. Похоже, он чувствовал себя вполне комфортно.

Я стоял в подъезде ближайшего дома. Я понимал, что Кон не увидит меня сквозь пелену дождя. Но лишь до поры до времени. Я же не смогу долго сохранять полную неподвижность. В конце концов, в машине только Кон. Я вышел из подъезда.

Кон сразу увидел меня. Он чуть изменил позу и опустил стекло.

— Джек, — позвал он.

Я остановился и повернулся к нему.

— Подожди минутку. У меня есть к тебе разговор.

Я остался стоять на прежнем месте.

— Твоя племянница, — сказал он. — Она спрашивала о тебе. Хочет тебя видеть.

Я подошел к машине. Кон все не вылезал.

— Кон, что ты с ней сделал?

Кон улыбнулся.

— Да как я могу? — сказал он. — Просто мне пришлось оставить ее с Питером. А тебе известно, как Питер относится к противоположному полу.

— Где они?

— Садись в машину, и я отвечу.

Мы внимательно посмотрели друг на друга. Кон сказал:

— У меня в кармане «пушка». Но ведь она не понадобится, правда?

Я промолчал. Кон открыл водительскую дверь и перебрался на пассажирское сиденье. Я сел за руль.

— Вот умница, — сказал Кон. Я завел двигатель.

— Поехали, — сказал Кон.

— Разве я знаю, куда ехать?

— Скажу, когда мы тронемся.

Я убрал руки с руля.

— Так куда? — спросил я.

— На Джексон-стрит, — ответил он.

Мы поехали по пустым улицам. Когда мы повернули на Джексон-стрит, Кон сказал:

— Я бы на твоем месте не рисковал. Помни, там Питер.

Я сбавил скорость.

Кон держал обе руки в карманах, в одной была «пушка», а в другой — нож. Я остановил машину и потянул на себя ручник, потом стремительно сунул руку Кону между ног и изо всех сил сжал его яйца.

Кон открыл рот, собираясь закричать, но прежде чем крик вырвался из его горла, я надвинул шляпу ему на лицо и зажал рот. Выпустив его яйца, я с такой же силой сжал ему горло. Он начал задыхаться, и тогда я ударил его локтем по макушке и вынул шляпу у него изо рта. Он упал лицом вперед и ткнулся лбом в приборную панель. Не без моей помощи.

Я забрал у него пистолет и нож, рассовал по карманам и выбрался из машины. Я не стал утруждать себя тем, чтобы захлопнуть дверцу. Пройдя по переулку, который вел к саду за домом, я повернул налево и, пригнувшись, подобрался к кухонному окну. Так как на заднее крыльцо никто не вышел, я решился заглянуть внутрь.

Дверь между кухней и буфетной оказалась открытой, поэтому обзор был хорошим.

Дорин сидела поджав под себя ноги на стуле Фрэнка. Я не видел ее лица, так как она закрыла его ладонями. Голландец Питер сидел на диване. Выглядел он так, будто ведет непринужденную беседу.

Я снова пригнулся, потом выпрямился, очень-очень осторожно открыл заднюю дверь и замер на пару минут, дабы убедиться, что меня не слышат. Все было спокойно. Питер продолжал говорить:

— Естественно, есть кое-что похуже. Однажды я видел, как два бугая развлекались с такой же соплячкой, как ты. Шикарное было зрелище. Они были из тех, кто любит грубый секс, боль и кровь. Кстати, я подглядел у них много интересного. К примеру…

Питер замолчал. На полуслове. Между ним и Дорин упала тень. Питер вглядывался в эту тень до тех пор, пока его взгляд, во второй раз за этот день, не встретился с моим.

— Так что они делали, Питер? — спросил я.

Его глаза остекленели. Услышав мой голос, Дорин убрала руки от лица.

— Давай, Рыжик, — сказал я. — Рассказывай.

Рот Питера открылся, но он не произнес ни звука. В моей голове что-то взорвалось. Я набросился на Питера, повалил его на диван и, оседлав, принялся колотить по лицу. Я бил его до тех пор, пока не почувствовал, что кулаки стали скользкими. Тогда я перевернул его и несколько раз хорошенько врезал по почкам. Дорин наблюдала за мной в полном, почти безумном оцепенении.

Я встал, и Питер свалился на пол лицом вниз. Однако его нога так и осталась лежать на диване. Я уже занес ногу, чтобы ударить его по голове, но Дорин закричала, и я просто пнул его.

Разобравшись с Питером, я вытащил сигареты и, закурив, устремил взгляд на лежащее на полу тело.

Дорин тоже смотрела на него, только разница заключалась в том, что она плакала.

Я вышел из дома к машине. Кон все еще был там, где я его оставил. Он пытался подняться и сесть. Я открыл дверцу.

— Вылезай, — сказал я.

Кон попытался вылезти, но не смог. Я взял его за шиворот и потянул. Он сполз с сиденья и упал на колени на тротуар. С нами поравнялись двое мальчишек на велосипедах. Они сбавили скорость, а потом припустили вперед. Я рывком поставил Кона на ноги и пинками погнал к дому.

В гостиной я усадил его на диван, сходил на кухню и нашел бельевую веревку. Уложив Кона рядом с Питером спиной к спине, я связал их.

За все это время Дорин даже не шевельнулась.

— Вот так, — сказал я. — Отныне ты будешь со мной.

Дорин опять заплакала.

— Ты слышала меня? — спросил я.

— Что происходит? В чем дело? — сказала она, мотая головой.

— Не обращай внимания, — сказал я. — К понедельнику все закончится.

Она продолжала мотать головой.

— Пошли, — позвал я.

Она не двинулась, поэтому я сам поднял ее со стула.

— Послушай, — сказал я, — ты идешь со мной.

— Нет, — сказала она, обмякая у меня на руках. — Нет.

— Ладно, — сказал я. — Дело твое. Но здесь тебе оставаться нельзя. Я отвезу тебя к твоей подружке.

Я взял ее за руку, вывел из дома и усадил в «ягуар», сам сел на водительское сиденье и завел двигатель.

* * *

Дождь превратил Уилтон-Эстейт в совершенно безжизненный район. Не огороженные живыми изгородями лужайки впитывали влагу как губки. Я остановил машину.

Дорин все еще плакала.

— Прости меня, — сказал я. — А что касается тех ребят, так они из Лондона. И хотят, чтобы я уехал с ними. Вот и все.

Дорин ничего не сказала.

— Я же не собираюсь возвращаться в Лондон. Мне будет гораздо лучше в Южной Африке. Солнце. Красивые города, а не эта дыра. Тебе там понравится.

— Я не поеду. Тем более с тобой. Папа был бы против.

— Почему?

Она вытащила из кармана носовой платок и вытерла глаза.

— Потому что он люто ненавидел тебя, вот почему.

— Он сам так сказал?

— А разве надо было, а? Я сама видела. Ему не надо было ничего говорить.

Я посмотрел в окно.

— Теперь, узнав тебя, я этому не удивляюсь. Он убил бы тебя, будь он жив. Ты пытаешься убедить меня, будто он был в чем-то замешан. Пристаешь ко мне с вопросами.

— Ты многого не знаешь, — сказал я. Она открыла дверцу.

— Короче, я никуда с тобой не поеду. Можешь засунуть приглашение себе в задницу.

Она вылезла из машины, в сердцах хлопнула дверцей и пошла по дороге. Я смотрел ей вслед. На одном из перекрестков она повернула налево. Я завел двигатель, медленно подкатился к перекрестку и тоже повернул налево. Дорин прошла сотню ярдов по дороге, а потом через лужайку направилась к одному из домов. Она не оглядывалась. Я дождался, когда она скроется из виду, задним ходом доехал до перекрестка и покатил в сторону Хай-стрит.

* * *

Я въехал на стоянку у стадиона «Юнайтед». Три четверти мест было занято. При въезде стоял охранник в прорезиненной плащ-палатке. Я остановился и высунул из окна полкроны. Охранник дал мне билет, и я направился в дальний угол, где оставил свою машину. Припарковав «ягуар», я запер его и огляделся, чтобы понять, где находится охранник. Тот шел прочь от меня к своей каморке. Издали доносился шум толпы. Присев, я достал нож Кона и проколол шины «ягуара». На это не потребовалось много времени. Кон всегда гордился своим ножом. После этого я сел в свою машину и выехал со стоянки. Проезжая мимо будки, я успел заметить выпученные глаза охранника.

* * *

«Триумф» все еще стоял возле многоэтажки. Я завернул за угол, припарковался неподалеку и прошел к подъезду. Было неясно, здесь Брамби или нет, но я решил сначала позвонить в дверь, а уж потом беспокоиться об этом.

Я поднялся на лифте. На балконе никого не оказалось.

Я позвонил в звонок и стал ждать. Мне было слышно, как из крана льется вода.

Я раз десять нажал на звонок и прождал почти пять минут, прежде чем дверь открылась.

Она так и не сняла свою курточку и все еще была пьяна.

— Я подумал, неплохо бы вернуться, — сказал я. Она уставилась на меня. В той степени, в какой позволяли слипающиеся веки и остекленевшие глаза. Наконец она улыбнулась, и я увидел между зубами кончик ее языка.

— Зачем? — спросила она.

Я ничего не ответил.

— Ты не войдешь, пока не объяснишь, — заявила она.

— Я думал, ты сама можешь догадаться.

Продолжая улыбаться и демонстрировать мне свои зубы и кончик языка, она замотала головой.

— Нет, — сказала она. — Я не умею играть в отгадки.

— А у меня, между прочим, все вылетело из головы, — сказал я. — Забавно, правда? Но если ты впустишь меня, возможно, все влетит обратно.

До настоящего момента она стояла, придерживая полы курточки, но сейчас она убрала руки и полы разошлись в стороны. Вероятно, она собиралась принять ванну, когда я позвонил: на ней не было ничего, кроме черной нижней юбки. Под юбкой, решил я, у нее именно то, что она грозилась показать мне в нашу прошлую встречу.

— Способствует, — сказал я, — но все равно мне никак не удается ухватить мысль за хвост.

Она хихикнула.

— Входи, — сказала она. — Я сама схвачу ее за хвост. Если тебе нравятся подобные вещи.

Я миновал холл и прошел в комнату. Гленда исчезла, и я услышал, как перестала течь вода. Я сел туда, где до меня сидел Брамби. Стаканы все еще стояли на прежнем месте. Увидев бутылку, я наполнил свой стакан, залпом выпил его, наполнил снова и закурил.

Гленда вплыла в комнату. Она уже избавилась от куртки. Вместо того чтобы сесть рядом со мной, она остановилась с противоположной стороны столика, налила себе нехилую порцию, села в то кресло, где в прошлый раз сидел я, и положила обтянутые чулками ноги на столик.

— Я постепенно включаюсь, — сказал я.

— Верно, — сказала она. — Освежаешь память.

Ей удалось донести стакан до рта, и она пила до тех пор, пока виски не потекло по подбородку. Отставив стакан, она опять сфокусировала свой взгляд на мне. Удостоверившись, что она видит меня, я наклонился вперед и предложил ей сигарету. Она взяла одну и тут же выронила, поэтому ей пришлось снимать ноги со стола, нагибаться и подбирать сигарету. Она сунула ее в рот, я поднес ей огонь и откинулся на спинку дивана. Она тоже откинулась на спинку кресла, выпустила клуб дыма и, посмотрев на меня, сказала:

— Ну?

— Что «ну»?

Она окинула меня взглядом, который, видимо, сама считала «проницательным».

— Понятно, — сказала она. — Понятно.

— Что тебе понятно?

— Что тебе ситуация нравится такой, какая она есть, верно? Я — такая, а ты — такой?

Я улыбнулся.

— Скажем, мне просто нравится медленная подготовка. Если есть время.

— Время?

— Клифф. Он может вернуться.

Она покачала головой.

— Он на матче. На зарезервированном месте, в двух рядах от чертова лорд-мэра. Когда-нибудь он научится.

— Чему научится?

— Не играть в дурацкие игры, изображая из себя крутого. Он просто помешался. Воображает себя новым Киннером. — Она хихикнула. — Возможно, когда-нибудь, когда лорд-мэр возьмет в долг у него, а не у Киннера, он чего-нибудь достигнет.

— Тогда как получается, что ты все еще с Клиффом?

— Он платит деньги.

— И Киннер платит.

— Только за работу.

— Разве он платит тебе недостаточно?

— Иногда достаточно. Когда хочет, чтобы я устроила представление на его вечеринке. Или когда показывают порнуху.

— А ты не боишься? Ты знаешь, что сделает с тобой Киннер, когда узнает?

— Не узнает.

— Почему ты так уверена?

— Потому что он считает меня глупышкой. Разве он поверил бы мне, а?

— И все же он может узнать — случайно.

— Как? Никто не знает об этой квартире. За нее платит Клифф, а я прихожу сюда только для встреч с ним.

Она приложилась к стакану. Я решил, что пора.

— Кстати, — сказал я, — прошлой ночью, когда я заявился в «Казино»… гм… Киннер что-нибудь говорил? После моего ухода?

Она рассмеялась.

— А ты как думаешь?

— Да, понимаю, но… э-э… что же он сказал? Если то, что сегодня Клифф говорил насчет моего брата, — правда, он наверняка что-то сказал. Но что?

Она посмотрела на меня. На этот раз ее взгляд был ясным и осмысленным.

— Мне казалось, ты не поверил Клиффу.

— Не поверил, однако потом подумал над его словами. И пришел к выводу, что не вредно их проверить.

— Через меня?

— Я просто подумал, что для тебя неважно, откуда поступают деньги, и ты не будешь возражать, если какая-то сумма поступит от меня.

Я вытащил бумажник и положил его на стол. Она впилась в него взглядом.

— И поэтому ты вернулся, да?

— Не совсем.

— Ты уверен?

Я улыбнулся.

— Да, уверен.

Настала ее очередь улыбаться.

— Да, но тебе придется это доказать.

— То есть?

— Иди сюда, и я тебе покажу.

Она откинулась на спинку, подтянула ноги к груди и обхватила их руками, но тут же закачалась и вынуждена была опереться рукой о кресло, чтобы не скатиться на пол.

— А потом? — спросил я.

— А потом я расскажу.

— Почему не сейчас?

Она помотала головой.

— Я могу выбить это из тебя.

Она опять помотала головой.

— Но почему? — настаивал я.

— Я совру.

— Ты и так можешь соврать.

— А зачем? Может, я делаю себе одолжение?

— Каким образом?

Она встала, обошла столик и села рядом со мной.

— В чем дело? — спросила она. — Ты не в настроении?

От нее пахло нейлоном и сладковатым потом.

— Проблема в этом? Хочешь, я сделаю тебе настроение?

Она положила руку мне на живот и закинула одну ногу на мои колени. Я почувствовал ее губы у своего уха, и в следующее мгновение она принялась лизать мочку.

— Ну давай, — сказала она. — Гленда все тебе расскажет. После.

Она стала расстегивать молнию на моих брюках. Я решил не перечить ей, обнял ее, притянул к себе и предоставил ей заниматься тем, чем ей хотелось. Через несколько минут она подняла голову и заявила:

— А ты не очень стараешься.

— Продолжай, — сказал я.

Она продолжила, но ее старания не принесли плодов. Я ничего не мог с собой поделать. Я встал.

— Давай забудем об этом, а?

Она тоже встала.

— Я знаю, — сказала она, — знаю, что можно сделать.

— Послушай…

Она взяла меня за руку и потащила к двери.

— Пошли, — сказала она. — Помни: Гленда ничего тебе не расскажет, если ты будешь плохим мальчиком.

Я прихватил стакан и позволил увести себя в спальню. Спальня оказалась такой же стильной, как и гостиная.

Широкая двуспальная кровать была застелена красным покрывалом. Ярко-оранжевый ковер застилал пол от стены до стены. Половину одной стены занимало зеркало. Второе зеркало висело за изголовьем кровати, над ним была полка шириной в два фута. На полке стоял восьмимиллиметровый кинопроектор.

Гленда выпустила мою руку, забралась на кровать, покачиваясь, подошла к полке и вцепилась в нее, чтобы не упасть. Обретя устойчивость, она вытянула одну руку и включила проектор, на котором стояла двухсотфутовая катушка. Пленка уже была заправлена в бобышку.

Узкий пучок света осветил противоположную стену.

— Ты всегда предоставляешь столь широкий спектр услуг?

Она хихикнула.

— Клифф хотел посмотреть, — ответила она. — Так что я подготовилась.

Увидев яркий квадрат на противоположной стене, она нахмурилась.

— Не работает? Почему эта сволочь не работает?

— Послушай, — сказал я, — я уже видел эти фильмы. Перевидал почти все. А потом продавал их профессиональным игрокам. Они не…

— О, это совсем другое, — заверила она. — Там я. Тебе понравится.

Она опять занялась проектором.

— Ну почему эта дрянь не работает?

Я сделал глоток виски и сел на кровать.

— Попробуй передвинуть выключатель в другое положение.

Она так и сделала. Проектор заурчал, и бобышка закрутилась. Гленда вытянулась на кровати. На стене появились титры — их писали карандашом на картонках, и кто-то дрожащими руками держал эти карточки перед камерой.

Фильм назывался «Школьница и минет».

Название держали слишком долго. Я собрался было встать.

— Послушай, не надо…

— Смотри, — сказала она, отпивая из моего стакана.

Название исчезло. Теперь передо мной была спальня, а в спальне — Гленда в школьной форме. Она сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Она расчесывала волосы в течение нескольких минут, затем взяла вставленную в рамку фотографию и, прижав ее к груди, закрыла глаза. Потом она поставила фотографию на место, встала и начала переодеваться в обычную одежду, при этом она поливала себя духами и нацепляла всякие побрякушки.

Новая сцена: комната с канапе у стены. На канапе сидит девочка и листает журнал. Девочка очень красива. Ее длинные светлые волосы разделены на прямой пробор. Волосы очень мягкие и все время рассыпаются, поэтому девочке приходится то и дело откидывать их назад. Она одета в форменный сарафан, на ногах — белые носочки. С одной стороны канапе — камин без огня, с другой — телевизор. На полу лежит линолеум, виднеется край алюминиевого садового стула. На каминной полке маленькие часы, стрелки показывают без десяти четыре. Рядом с канапе стоит стул с подносом. На подносе чашки и чайник. Девочка берет чашку, пьет, ставит чашку обратно и перелистывает страницу.

Я узнал и комнату, и девочку. Комната — это кухня Альберта Свифта. А девочка — Дорин.

Я повернулся к Гленде. Ее рот был приоткрыт, глаза прикрыты, дыхание замедлилось. Еще десять секунд — и она заснет.

А проектор продолжал жужжать. Я решил не останавливать его.

Меняется ракурс, и теперь камера смотрит из-за плеча дочери Фрэнка (или моей) на журнал. Она перестает листать его и останавливается на определенной странице. Подрагивая, камера наезжает на страницу и демонстрирует увеличенный портрет Энгельберта Хампердипка.

Ракурс резко меняется, и опять появляется прежняя сцена с Дорин на канапе.

Она подносит журнал к губам, целует фотографию и закрывает глаза.

Затем она прислоняет журнал к подлокотнику, садится лицом к фотографии и, подперев ладонями подбородок, долго смотрит на певца. Спустя какое-то время она принимается гладить себе грудь, а потом ее рука скользит вниз, и она начинает теребить подол сарафана. Натеребившись, она задирает подол. В это мгновение камера переключается на новую сцену: дорога перед домом, подъехавшая машина и мужчина, выбирающийся из машины. Мужчина — это Альберт. К его верхней губе приклеены усы.

Камера возвращается в комнату, то есть в кухню Альберта. Дорин слышит шум машины и поспешно одергивает сарафан. Открывается дверь, и входит Альберт. Его губы начинают двигаться. Дорин встает с канапе, и камера следует за ней мимо Альберта в двери. Дорин кого-то зовет. Показывают Гленду, которая отвечает ей. Камера вместе с Дорин возвращается к канапе. Альберт стоит рядом с канапе. Ему очень хочется проверить, хороню ли держатся усы. Дорин указывает на поднос, наливает чай в чашку и протягивает ему. Альберт благодарит и садится рядом. В течение минуты они беседуют, и вдруг Дорин проливает чай ему на брюки. Альберт подскакивает, как будто он сильно обжегся. Продолжая сидеть, Дорин вытаскивает из рукава носовой платок и начинает протирать ему брюки. Постепенно ее движения становятся поглаживающими. Альберт кладет руку Дорин на затылок и притягивает ее голову к своей ширинке. Он гладит ее но голове, а она прижимается к нему. Вскоре она расстегивает ширинку и запускает руку внутрь. Альберт расстегивает ремень и спускает брюки ниже колен. Дорин опять прижимается к тому же месту и гладит его ляжки. Альберт медленно садится на канапе, а потом ложится. Дорин принимается снимать с него трусы. Камера меняет ракурс, теперь в объективе вся комната. Открывается дверь, и появляется Гленда. Она в ужасе от того, что происходит на канапе. Альберт отскакивает от Дорин. Гленда бежит через комнату, Дорин съеживается. Гленда бьет ее по щеке, потом садится на канапе, швыряет Дорин к себе на колени, задирает ей подол и принимается шлепать по попе.

Я опять посмотрел на Гленду. Она дышала очень медленно, ее глаза были закрыты. Стакан опрокинулся, и виски разлилось по покрывалу.

Я потряс ее. Ее веки дрогнули. Я потряс ее сильнее. Она застонала.

— Гленда, — позвал я.

Она пробурчала что-то нечленораздельное.

— Гленда.

Она подняла веки и стала с идиотским видом вращать глазами.

— Ну, включайся.

Она закрыла глаза и раскинула руки и ноги в разные стороны, как кошка на подстилке.

Я встал, схватил ее за запястья и, сдернув с кровати, выпустил ее руки. Она лицом ударилась о пол и закричала. Одна ее нога запуталась в покрывале. Она задрыгала ею и стянула покрывало на себя. Пытаясь выпутаться, она еще сильнее запутывалась в покрывале. При падении она разбила верхнюю губу, и когда это дошло до нее, она хотела прижать руку к ране, но не смогла, так как покрывало не пускало, да и хмель еще не прошел.

Я хорошенько пнул ее под ребра. Она перестала кричать, так как у нее перехватило дух. Выпучив глаза, она старалась понять, что происходит. Я нашел ванную и прямо так, в покрывале, подтащил ее к ванне, перевалил через бортик и, прижав за шею, сунул голову в воду. Однако она не удержалась и рухнула в воду вся. Вода мощной волной плеснула на стены и через бортик даже залилась мне в ботинок. Я вытащил ее из ванны. Покрывало плавало в воде. Когда я вытаскивал ее, она ударилась коленкой о бортик, открыла рот, но не закричала. Я опустил ее на пол, потом усадил на ванну и придерживал ее, одной рукой захватив за оба запястья. Другую руку я оставил свободной.

— Итак, — сказал я. — Приступим. Фильм.

Ее голова моталась из стороны в сторону, а глаза никак не фокусировались. Я ударил ее по лицу.

— Эта девочка, — сказал я. — Расскажи мне о ней.

— О девочке?

— О девочке в фильме. Кто привел ее?

— Не знаю.

Я еще раз ударил ее.

— Альберт?

— Не знаю. Я не знаю.

— Ты знаешь, кто она?

— Нет. Она из новеньких.

— Кто привел ее?

— Не знаю.

— Это один из фильмов Киннера, да?

Она кивнула.

— Кто делал фильм? Эрик?

— Да.

— Значит, он привел ее? Так?

Она не ответила.

Я развернул ее и опять окунул в воду. Дождавшись, когда она забилась, я вытащил ее и повернул лицом к себе. Ей на голову намоталось мокрое покрывало.

— Кто привел ее?

Она открыла и закрыла рот, как рыба, вытащенная на берег. Из ноздрей у нее текла вода, смешиваясь с кровью от разбитой губы.

— Эрик. Всех приводил Эрик.

— Почему они убили Фрэнка?

— Фрэнка?

— Фрэнка. Моего брата.

— Не знаю.

— Он все узнал?

— Не понимаю, о чем ты.

— Врешь, сука.

— Нет. Честное слово.

— Что известно Клиффу?

— Не знаю.

— Что говорили после моего ухода?

— Ничего. Я соврала.

Я замахнулся.

— Честное слово. Я соврала. После твоего ухода они перестали играть и карты, а потом Эрик пошел за тобой и вернулся, а потом и остальные ушли, а он с Сирилом заперся в кабинете Сирила. Вот и все.

Я внимательно посмотрел на нее.

— Клифф зря тратит свои деньги, так? Ты ведь ничего не знаешь.

Она собралась было ответить, но я сбил ее на пол. Дрожа, она так и осталась лежать на полу в луже воды. Я опустил крышку унитаза и сел на него.

— Значит, ты не знаешь эту девочку?

Она помотала головой.

— Уверена?

— Эрик называл ее Дорин. Вот и все, что я знаю.

— А он не называл ее фамилии?

— Нет.

— Сказать, какая у нее фамилия?

Она подняла на меня глаза.

— Картер.

Я наблюдал за тем, как до нее доходит.

— Ее отца убили в прошлое воскресенье.

Она стала медленно отползать от меня, но ползти-то было некуда.

— Он мой брат. Фрэнк. Как будто бы ты об этом не знала.

Она села, привалившись спиной к ванне из искусственного мрамора.

— А ты ничего не знаешь.

Она энергично замотала головой, а потом, увидев, что я достал из кармана нож Кона, замерла.

— Мне нужно от тебя только одно, — сказал я. — Чтобы ты ответила на два вопроса. Кто убил Фрэнка; ты знаешь, как их зовут. И почему. Но подробно. Что конкретно он сделал. Тогда я оставлю твое лицо в покое.

Она на несколько минут лишилась дара речи. Я ждал.

— Господи, — проговорила она. — Послушай меня, я же ничего не знаю. Поверь мне. Вчера, когда ты пришел в «Казино», я впервые услышала фамилию Картер. Это правда. Мне было известно только, что девочку зовут Дорин. И я никогда не слышала, чтобы кто-то что-то говорил о твоем брате. Боже, да я бы сказала тебе. Честное слово.

— А Клифф? Что он рассказывал тебе?

— Ничего. Я знаю только то, что он рассказал тебе. Со мной он почти не делится.

Посидев молча, я убрал нож, встал и выбросил окурок в ванну.

— Вставай, — скомандовал я.

Она не двинулась. Я открыл дверь ванной, поставил Гленду на ноги и выпихнул наружу.

— Иди в комнату, — велел я.

С трудом удерживая вертикальное положение, она повернулась и посмотрела на меня. Освещенный квадрат на стене был пуст, свет продолжал мерцать. Я прошел мимо Гленды и рывком открыл ящик туалетного столика.

— Одевайся, — сказал я.

— Одеваться?

— Поедем.

— Куда?

— Мы проверим, что известно Альберту. Намного ли больше, чем тебе.

— А зачем… зачем тебе нужна я?

— Не изображай из себя дуру, черт побери.

Она задумалась.

— Послушай, — сказала она, — ты можешь доверять мне. Я не скажу. Просто…

— Заткнись и одевайся, иначе я буду действовать другими методами.

Она принялась снимать с себя мокрое белье.

— К тому же, — добавил я, — я хочу, чтобы ты была там, когда я буду беседовать с Альбертом.

Она покосилась на меня.

— На тот случай, видишь ли, если обнаружится, что ты рассказала мне не все.

* * *

Вечер был мрачным и унылым. Пустошь, окружавшая дом Альберта, была такой же серой, как небо. За дымкой тумана виднелось размытое зарево сталелитейных заводов.

Я гнал «триумф» прямо по пустоши. Рядом со мной Гленда придерживала пластырь, приклеенный к разбитой губе.

Я сразу подъехал к заднему крыльцу. Кухонное окно выделялось ярким пятном на темном фоне.

Как только я дернул ручник, в окне появился Альберт. Я открыл дверцу, и Альберт исчез. Я вытащил ключи из замка зажигания и побежал к дому. Гленде не надо было указывать, что делать. Она осталась сидеть в машине.

Я распахнул дверь кухни, но Альберта там уже не было, только комментатор Эдди Уоринг, и «Халл Кингстон Роверс», и «Сент-Хеленс» со своими болельщиками, шумевшими в углу.

Я распахнул дверь, через которую вчера в кухню вошла Люсиль, но нашел там старуху, которая собиралась ложиться. В комнате пахло карболкой. Старуха замерла при виде меня, и я закрыл дверь.

Из кухни вела еще одна дверь, я распахнул ее. За ней был темный коридор с клеенчатыми обоями. Коридор вел к парадной двери. Эта дверь была открыта. Пробежав но коридору, я выскочил наружу. Альберта нигде не было.

Я пробежал вдоль фасада дома, завернул за угол, но и там его не было, поэтому я побежал дальше, завернул за следующий угол и оказался у задней двери. Там-то я и увидел Альберта. Он бежал к машине. Гленда высунулась и закричала ему, что ключи у меня. Альберт чертыхнулся. Гленда увидела меня и опять что-то прокричала Альберту. Тот обернулся и, тоже увидев меня, побежал прочь от дома и от меня в сторону заводов.

Я подошел к машине как раз вовремя, чтобы помешать Гленде выбраться. Сев на водительское место, я несколько раз врезал ей по голове, потом вставил ключ в замок зажигания, завел двигатель и поехал за Альбертом.

Когда Альберт услышал звук заработавшего двигателя, он обернулся и попытался прибавить ходу, но не смог. Он уже был на пределе сил. Я быстро догнал его и, сбавив скорость до скорости бегущего, поехал за ним. Его шаги становились длиннее, он то и дело оглядывался через плечо, проверяя расстояние между нами. По его бегу я понял, что он на последнем издыхании.

Я высунулся из окна.

— В чем дело, Альберт? Легкие сейчас лопнут?

Он спотыкаясь бежал вперед.

— Беги-беги, Альберт, — прокричал я. — Не дай мне догнать тебя.

Альберт уже почти добрался до границы пустоши, где начинался крутой спуск вниз. Я нажал на педаль и поехал на Альберта. Он метнулся вправо. Я тоже повернул направо и поехал вдоль спуска.

— Берегись, Альберт. Еще чуть-чуть, и тебе конец.

Альберт резко остановился и, обогнув машину сзади, побежал вниз по склону. Чертыхнувшись, я нажал на тормоз, вырвал ключи из замка, выскочил из машины и побежал к спуску. Альберт уже успел преодолеть половину склона. Склон заканчивался узкоколейкой, которая поворачивала к заводам. С другой стороны от узкоколейки был еще один, более короткий склон. Альберту не следовало бежать вниз, так как туда заводы сбрасывали отходы производства и недавно сгрузили новую порцию горячего шлака. По узкоколейке ехал паровоз и тянул за собой пустые вагонетки. Естественно, Альберт должен был побежать за поездом к заводам, туда, где есть люди. Он же побежал вниз, что стало его ошибкой, потому что я тоже побежал по склону ему наперерез и был в десяти футах от него прежде, чем он преодолел двадцать ярдов.

Он бежал не останавливаясь. Он знал, что долго не выдержит, но продолжал бежать. Пока не упал. И даже упав, продолжал двигаться вперед. Сначала он полз, а потом попытался встать на ноги, однако его попытка не увенчалась успехом. Я подбежал к нему, резко дернул его вверх, прижал спиной к перевернутой вагонетке и, удерживая за шею, стал бить в лицо.

Бил я несильно. Пока. Я хотел, чтобы сначала он ответил на мои вопросы.

— Альберт, расскажи мне все, — сказал я. — Расскажи мне о Дорин. И о Фрэнке.

Он не мог говорить. Ему не хватало дыхания: воздух с хрипом, похожим на скрежет жерновов кофемолки, вырывался из легких. Я выпустил его шею, отступил на шаг и закурил. Альберт согнулся пополам и обхватил себя руками. Он судорожно хватал ртом воздух, на его губах пузырилась белая пена. Постепенно его дыхание выровнялось, он разогнулся и в изнеможении привалился к вагонетке.

— Ради бога, давай по сигаретке, — сказал он.

Я дал ему сигарету и поднес спичку. Кажется, ему стало лучше. Он даже не кашлянул.

Я позволил ему сделать несколько затяжек, прежде чем сказал:

— А теперь рассказывай, иначе я прикончу тебя прямо на месте.

— Знаю, — сказал он, затягиваясь. — Знаю. Я ждал.

— Я не знал, кто такая Дорин, — начал он. — Я не знал, что она дочь Фрэнка. Для меня она была просто очередной шлюшкой.

— Ее привел Эрик, да?

Альберт потер лоб нижней частью ладони.

— Да, ее привел Эрик.

— Как?

— Не знаю. У него свои методы.

— Когда ты узнал, кто она такая?

— Примерно две недели назад.

— Как?

Он опять затянулся.

— Послушай, — сказал он. — Я хочу тебя предупредить: я не имею к этому никакого отношения.

— К чему, Альберт?

— К Фрэнку. К тому, что с ним произошло.

— Альберт, об этом позже, — сказал я. — Мы дойдем и до этого.

— Послушай…

— Альберт, как ты узнал, кто она?

Он выпустил клуб дыма.

— Я поневоле узнал, кто она. Ко мне пришли.

— Кто?

— Некто по имени Брамби.

— Брамби?

— Да. Сказал, что видел фильм. Хочет заполучить девчушку. Для определенных развлечений. Я ответил, что нельзя. Он сказал, что в таком случае начальник полиции с радостью закроет один бордель на окраине и тем самым сделает себе отличную рекламу. Поэтому мне пришлось выяснять. Только я не мог пойти к Эрику: они с Киннером дали бы мне коленом под зад, если бы я заявился.

— Так как же ты узнал?

— Просто выяснил, вот и все.

— И сообщил Брамби?

— Верно.

— А вскоре после этого Фрэнка убили.

Он промолчал.

— Почему?

Он продолжал молчать.

— Альберт, разве ты хочешь умереть?

Он затянулся.

— В общем, была вторая половина воскресенья. Я смотрел футбол по телеку, и вдруг входит Эрик. С Фрэнком и своими двумя братками. Фрэнк без сознания. Эрик велит мне выгнать из комнаты Люсиль и детей, но мы сами уходим в другую комнату, потому что если я начну гнать детей от телевизора…

— Альберт, — прервал я.

— Ладно. Короче, Эрик говорит, что Фрэнк рвет и мечет. Каким-то образом он увидел фильм. И собирается идти в полицию. Наверно, надо бы проучить его, говорю я, чтобы он хорошенько подумал, прежде чем идти туда. Эрик говорит: нельзя, Фрэнк из другого теста. Можно переломать ему руки и ноги, разрезать на кусочки, можно делать с ним что угодно, но он все равно будет стоять на своем. И доставит кучу неприятностей. И что, спрашиваю я. Эрик отвечает. Я говорю: нет, не здесь. Он возмущается и говорит, что я веду себя глупо. Все будет обставлено как несчастный случай. Есть ли у меня выпивка? Я говорю, есть, он велит мне принести бутылку, а пока братки приводят Фрэнка в чувство. Потом Эрик принимается лить виски ему в глотку, а ребята держат его.

— А что делал ты, Альберт?

— Ничего.

Я промолчал.

— Что я мог сделать? — спросил он. — Скажи, что я мог сделать? Ты же знаешь Эрика.

— Что было потом?

— Они подогнали машину Фрэнка и увезли его. Вот и все.

— Эрик знал, что Фрэнк мой брат?

— Да.

— Откуда?

— Я сказал ему, когда он заливал во Фрэнка виски.

— Зачем?

— Пытался остановить его.

— Да-а?

— Честное слово.

— А что на это сказал Эрик?

— Он сказал: «Отлично», — и продолжал.

Я отбросил сигарету.

— Это все?

Он кивнул.

— Все, Альберт?

Альберт вжался в вагонетку.

— Джек, ради бога…

— Альберт, не будь бабой. Ты знал, что я сделаю.

— Да. Но послушай. Господи, да не убивал я его. Это не я.

Я вытащил из кармана нож Кона.

— Знаю, что не ты.

— Тогда…

— Альберт, это не имеет значения.

Я шагнул к нему. Он упал на колени, вцепился мне в штанины и заплакал. Я вспомнил фильм и вспомнил, как Дорин стояла перед ним на коленях. Я вспомнил бильярдный зал, вспомнил, с каким презрением Альберт смотрел на лежащего на полу Фрэнка. Я вспомнил собственное отвращение к Фрэнку и восхищение Альбертом. И я представил, что испытывал Фрэнк, когда они заливали в него виски. Ведь он понимал, что они собираются сделать. Я схватил Альберта за волосы, поставил его на ноги и прижал к вагонетке.

— Джек…

Я ударил его ножом. Прямо под ребра, а потом вверх. Глаза Альберта распахнулись, рот открылся. Через несколько мгновений я медленно вытащил нож и ударил снова. Альберт в полной тишине начал сползать вниз. Я ударил его ножом в третий и последний раз, а потом стоял и наблюдал, как он умирает.

Когда Альберт умер, я протащил его вниз но склону к краю ямы, в которую сбрасывали горячий шлак, все еще мерцавший оранжевыми огоньками. Я столкнул его вниз, но до кучи он не долетел, и мне пришлось спускаться и подтаскивать его к куче. Жар был невыносимым, поэтому я не стал смотреть, что будет с телом. Но я услышал, что произошло с его голосовыми связками.

Я поднялся на вершину первого склона, ни разу не оглянувшись — я знал, что смотреть там уже больше не на что.

* * *

Я выбрался наверх и пошел к машине. Гленды в машине не было. Я на это и не рассчитывал. Однако она не могла уйти далеко. Настолько, чтобы позвонить Брамби. Хотя я был полностью уверен в том, что она не знает о причастности Клиффа. Иначе она не показала бы мне фильм, даже в пьяном состоянии.

Я сел за руль и поехал к дому. По дороге я Гленды не встретил, да и у дома ее не было. Очевидно, она неслась как угорелая.

Пусть.

Я остановился и вошел в дом. Кухня была пуста. В углу телевизор сообщал результаты футбольного матча. Я заглянул в комнату старухи, но там тоже никого не было. Судя по постели, она не ложилась.

Я прошел в коридор. Парадная дверь все еще была открыта. Я замер и прислушался. Стояла абсолютная тишина. Я подошел к парадной двери и выглянул наружу. Никого. Я закрыл дверь.

И увидел обеденный стул с высокой спинкой, а на стуле — телефон.

Я выругался.

Я поспешил назад в кухню и резко открыл кухонную дверь.

В последний момент я заметил какое-то движение.

Качнулась дверь дворовой уборной. Чуть-чуть. Почти незаметно, так что это движение можно было списать на ветер.

Я закрыл заднюю дверь и пошел к машине. Поравнявшись с уборной, я быстро подскочил к ней и распахнул дверь.

Старуха забилась в угол. Ее рот беззвучно открывался и закрывался, как у птенца ласточки, требующего еды. Она прикрыла голову руками и все сильнее вжималась в стенку. Я взял ее за руку и выволок наружу.

— Все в порядке, мамуля, — сказал я. — Кто сюда едет?

Она упорно не желала поворачиваться лицом ко мне.

— Я спросил: кто сюда едет?

Она не отвечала. Я оттолкнул ее. Нужно догнать Гленду, прежде чем она доберется до Брамби. Я уже собрался идти к «триумфу», но тут услышал рев машины. И приближалась эта машина очень быстро. Я был как раз между «триумфом» и домом и решал, куда мне лучше бежать, когда из-за угла появился черный «остин-кембридж» и преградил мне дорогу к машине. Я рванул к кухонной двери. Старуха метнулась обратно в уборную. Мы хлопнули дверьми одновременно.

Машина остановилась.

Внутри сидели Эрик, Кон, Питер, двое братков и женщина. Это оказалась Гленда. Она сидела у Кона на коленях на переднем сиденье. Очевидно, они подобрали ее на шоссе. За рулем был Эрик. Ни одна дверца не открылась.

Я подошел к окну и стал следить за ними. Кон что-то сказал Эрику, и тот едва не угробил машину, сдавая назад и выруливая за уборную.

Я улыбнулся. Я чуть не забыл о пистолете Кона. Чуть не забыл.

Не могу сказать, что мне так уж хотелось им воспользоваться. Жилые дома стояли слишком близко. Достаточно одного выстрела, чтобы на улицу высыпали законопослушные горожанки в фартуках и прибыла полиция. Это помешало бы моим намерениям.

Поэтому я вытащил пистолет из кармана, поднял кухонное окно и высунулся наружу — так мне было проще следить за тем, что происходило за уборной. Они все еще сидели в машине. Эрик орал на Кона, Кон выглядел усталым, а остальные сидели неподвижно, как манекены.

Я помахал пистолетом, и все посмотрели на меня.

— Эрик, я здесь, — прокричал я. — В чем дело?

Я тщательно прицелился в лицо Эрику. Все сделали именно то, на что я и рассчитывал: открыли дверцы. Кон спихнул Гленду с колен, и она шлепнулась на землю. Эрик и братки бросились к уборной. Кон и Питер остались у машины и, пригнувшись, спрятались за дверцами. Питер выставил из-за дверцы ствол своего большого ружья. Эрик что-то истерично заорал из-за уборной.

— Никаких «пушек», вы, тупые ублюдки! — услышал я. — Сирил сказал: никаких «пушек»!

«Уверен, Сирил действительно так сказал», — подумал я. Стрельба играет на руку отделу убийств, а этого допускать нельзя.

Но тут случилось непредвиденное. Через секунду после того, как Эрик прокричал свой приказ, дверь уборной открылась и оттуда вышла старуха. Она плохо представляла, куда бежать, просто хотела убраться отсюда подальше. Питер, прятавшийся за машиной, увидел открывшуюся дверь уборной. Он не знал, кто за ней, однако это не помешало ему сделать два выстрела по двери.

— Проклятье! — взвыл Эрик.

Старуха аж подпрыгнула. Пули влетели в дерево с такой силой, что дверца захлопнулась. Старуха несколько секунд возилась с защелкой, прежде чем ей удалось открыть дверцу, и она поспешно юркнула в уборную.

— Что ты творишь? Хочешь подставить нас? — закричал Эрик.

— Да пошел ты, — отмахнулся Питер.

Он опустил стекло, положил руку на дверцу машины и прицелился в меня, но Кон выхватил у него ружье. Питер высунулся в окно, пытаясь отобрать ружье у Кона.

— Отдай ружье, Кон, — сказал он. — Я уже сыт по горло этим ублюдком.

— Прекрати, Питер. Сначала нужно доставить его к Джеральду.

Мне стало интересно зачем. По тому, каким тоном он это произнес, я понял, что мне следует кое-что выяснить.

Питер оставил попытки вернуть ружье и опять спрятался за дверцей. Он сел на порог, вытянул ноги и начал тихо материться.

Один из братков, прятавшихся за уборной, сказал Эрику:

— Что-то я не слышал, чтобы запрещали применять оружие.

Эрик промолчал.

— Я серьезно, — настаивал бугай.

Эрик приказал ему заткнуться. После этого наступило молчание.

— Эй, — закричал я, — ну вы идете? Или мы будем тут весь день дурью маяться?

Сначала была тишина, потом из-за уборной раздался полный злобы и ярости голос Эрика:

— Тебе конец, Джек. Ты же знаешь об этом, да? Я уже тебя пришил.

— Со мной, Эрик, будет покончено, когда я буду мертв. Но сначала я прикончу тебя.

Эрик расхохотался.

— С тобой покончено, Джек, просто ты об этом еще не знаешь.

Он еще немного посмеялся. Если бы я не хотел толкнуть его на определенные действия, я подошел бы к нему и расстрелял бы весь магазин ему в рожу. Вот в какое состояние привел меня его хохот.

— Скажи ему, Кон. Расскажи, как я разделался с ним. На тот случай, если ему удастся выбраться отсюда целым.

Кон спрятался за дверцу машины — так, что я совсем не видел его, — и заговорил:

— Видишь ли, Джек, перед приездом сюда у нас был небольшой разговор — у нас с Питером и Эриком. Обсуждали ситуацию с тобой и Одри. Эрик решил, что будет честно по отношению к Джеральду, если ввести его в курс дела. Дать шанс переговорить с Одри и узнать, правда все это или нет.

Эрик снова расхохотался.

— Сначала он нам не поверил, правда, Кон? А потом с ним поговорил Питер.

— Он даже не попрощался, — сказал Питер. — Просто приказал привезти тебя живым.

— Думаю, в настоящий момент он как раз беседует с ней, правда, Питер? — сказал Эрик.

— Не удивлюсь, если это так.

Боже. Одри. Он изуродует ее. Он умеет это мастерски. Это будет конец. После этого она убьет себя.

У меня похолодело в животе.

Нужно спешить к ней. Я молил Бога о том, чтобы Джеральд был в офисе, когда они звонили ему. Это единственный шанс.

Я побежал в коридор к телефону. Схватив аппарат, я сел на стул лицом к кухне, чтобы видеть входную дверь, поставил телефон на колени, рядом положил пистолет, поднял трубку и набрал 0.

Из открытого окна кухни доносился голос Эрика:

— И что ты думаешь, Джек? А может, у тебя склонность к женщинам без лица?

— Пожалуйста, назовите номер.

— Пожалуйста, 01-333-8484.

— 01-333-8484. Ваш номер, пожалуйста.

— Дальше 5985.

— Соединяю.

Я услышал гудки.

Во дворе царила тишина.

Гудки казались бесконечными. Она уже ответила бы, если бы была дома. И могла двигаться.

Я вызвал оператора. Прошло немало времени, прежде чем оператор ответил на мой вызов.

— Пожалуйста, соедините меня с номером 01-898-7436.

— 01-898-7436, спасибо.

На том конце трубку сняли после первого же гудка.

— Морис?

— Это я, Джек.

— Морис, слушай, надо как можно быстрее добраться до Одри. Джеральд все знает. Поторопись.

После короткой паузы Морис спросил:

— Сколько у меня времени?

— Поспеши, Морис. Если Джеральд доберется до нее первым, тебе тоже не поздоровится.

Морис повесил трубку.

Я сидел на стуле и смотрел в одну точку. Только ничего не видел. Перед мысленным взглядом проходили картины того, как я расквитаюсь с ними. За все.

И вдруг парадная дверь начала открываться.

Сначала появилась щелочка, потом движение прекратилось. Я сидел затаив дыхание. Дверь еще немного приоткрылась и снова замерла. Я не шевелился. Наконец дверь распахнулась на сто двадцать градусов.

Тот, кто был за дверью, вошел в коридор и остановился.

Это был не Эрик, потому что Эрик кричал из-за уборной:

— Интересно, Джек, а ты все еще будешь ухлестывать за ней, после обработки Джеральда, а?

Тот, кто был за дверью, стал осторожно продвигаться по коридору. Я очень осторожно переместил правую ногу так, чтобы ступня уперлась в дверь, а затем легонько толкнул ее, и дверь начала медленно закрываться.

Питер так и застыл на цыпочках. Я снял телефон с колен и поставил его на пол, но не встал. Питер не двигался.

— Положи его на пол, — сказал я.

Питер наклонился и положил ружье на пол.

— Стой так, — сказал я.

Он замер, скрючившись, балансируя на цыпочках и опираясь на кончики пальцев. Он напоминал огромную лягушку.

Я встал, подобрал ружье и приставил дуло к его затылку.

— Ну-ну, — сказал я.

Питер от страха пукнул.

— Не надо, — сказал я. — Не надо.

Он упал лицом вниз. Поняв, что ружье не выстрелило, он пополз к кухонной двери. Я пошел за ним.

— Питер, что, по-твоему, Джеральд сделает с Одри?

Питер произнес какие-то слова, но они ничего не значили. Он продолжал ползти. Добравшись до кухонной двери, он не попытался встать, потому что знал, что я сзади. Я переступил через него и открыл дверь, чтобы он мог выползти наружу.

Во дворе ситуация изменилась. Кон с Глендой продолжали прятаться за машиной, Эрик все еще сидел за уборной, поэтому его видно не было, а вот братки оказались на виду. Один из них стоял, прислонившись к двери уборной, и таращился на меня и на Питера, а другой крался вдоль стены дома, стараясь, чтобы его не заметили из окна кухни. Меня он увидел не сразу, поэтому еще какое-то время продолжал красться.

— Мик, — сказал тот, что стоял у уборной.

Его напарник поднял голову, увидел переползающего через порог Питера и замер. Но меня эти двое не интересовали.

— Ну, — обратился я к Питеру, — так что Джеральд сделает с Одри?

Питер все полз. Он уже удалился от двери и был на открытом пространстве.

— Питер, — позвал я.

Питер остановился, поднял голову и обернулся. Я прицелился в его левую ягодицу. Питер сморщился.

Я нажал на спусковой крючок. И события завертелись.

Во-первых, пуля вгрызлась в задницу Питера и вырвала кусок мяса. Питер завопил и попытался ладонями зажать рану, но так дергался, что ничего не вышло. Во-вторых, братки встрепенулись, один отлепился от двери уборной, другой — от стены дома, и оба дунули к дороге.

Эрик рванул к машине. Я выстрелил в него, но пуля попала в дверцу машины в тот момент, когда он спрятался за ней. Он забрался на водительское сиденье и пригнулся.

Я посмотрел вдаль. В ста ярдах, там, где дорога упиралась в пустошь, остановилась белая патрульная машина. Дверцы распахнулись, и полицейские двинулись к дому.

Эрик завел двигатель. Кон тоже запрыгнул в машину. Гленда было сунулась за ним, но он отпихнул ее и захлопнул дверцу. Гленда стала кидаться на машину, Эрик дал задний ход. Гленда упала на землю, закричала, а потом начала орать.

Я перевел взгляд на Питера и прицелился ему в голову. Питер смотрел на меня не отрываясь. Хотя он почти ничего не соображал от боли, его мозгов хватило, чтобы понять, что сейчас он умрет.

Я выстрелил ему в лоб и пошел к «триумфу».

К этому моменту полицейские уже повернули назад и трусили к своей машине. А Эрик на полной скорости гнал по пустоши к дороге.

Я сел в «триумф» и поехал.

Впереди, спотыкаясь, Гленда бежала за машиной Эрика. А перед машиной Эрика бежали двое братков. Когда Эрик поравнялся с ними, они неистово замахали ему, но он не обратил внимания. Он предпочел рискнуть и сдать их полицейским, лишь бы не останавливаться.

Я догнал Гленду, остановился, открыл пассажирскую дверцу — в общем, сделал для нее то же, что она совсем недавно сделала для меня.

Она запрыгнула в машину — у нее не было особого выбора. Я посмотрел в зеркало заднего вида. Патрульная машина уже почти подъехала к дому. Я надавил на педаль газа.

Выбравшись на дорогу, я еще раз посмотрел в зеркало заднего вида. Патрульная машина остановилась на некотором расстоянии от братков. Полицейский вышел и стал ждать, когда те подбегут к нему, а машина поехала дальше.

На противоположной стороне дороги я заметил группу — двух женщин, одна из которых толкала тележку, и детей, — идущую по направлению к пустоши. Это Люсиль и Грир с детьми возвращались после похода по магазинам. Гм, сегодня дома их будет ждать нечто более интересное, чем «Поле чудес».

Я гнал во весь опор, но патрульная машина не отставала. Я обогнал Эрика с Коном, и мы обменялись бесстрастными взглядами. На перекрестке я повернул направо, ожидая, что полицейские удовлетворятся своим уловом, однако они тоже свернули направо.

Справа от меня была частная ферма, слева — старые одноквартирные дома, тянувшиеся до Хай-стрит. Если не удастся оторваться от полицейских, у меня будут проблемы. А если удастся, то все равно будут. Объявят план-перехват, и на белом «триумфе» уже никуда не уедешь. Надо от него избавляться.

Я свернул налево в переулок и погнал вперед на большой скорости. Когда полицейская машина въехала в переулок, я уже поворачивал направо. На следующем перекрестке я повернул налево до того, как полицейская машина выехала из-за угла. Потом еще раз налево и еще раз направо.

Я резко нажал на тормоза. Гленда едва не вылетела через лобовое стекло. Повернувшись, я вырубил ее сильным ударом, выскочил из машины, открыл пассажирскую дверцу и вытащил ее на тротуар. Это займет полицейских на несколько минут, которых как раз мне не хватает.

Я пробежал задами домов и оказался в переулке, который, как мне было известно, вел к стадиону «Юнайтед». То есть туда, куда мне было надо. Я посмотрел на часы. Матч вот-вот закончится. Если полицейские не понесутся с воплями по улице, я спасен. А если и понесутся — все равно спасен.

Я побежал.

Патрульная машина вывернула из-за угла, когда от стадиона меня отделял лишь один квартал.

Я побежал быстрее и повернул. Я слышал гул толпы, которая валила с матча. Переулок имел Г-образную форму, и впереди показались первые болельщики. Я пробежал мимо них, они оглянулись мне вслед, но не остановились. Патрульная машина затормозила в противоположном конце переулка, и полицейские вылезли наружу. За поворотом я увидел новую группу. Я успею выбежать из переулка до того, как толпа запрудит его. И задержит полицейских.

Я выбежал из переулка и оказался среди сотен возбужденных болельщиков. Нет, у полицейских нет шанса.

Я протолкался через толпу к стоянке. А болельщики в мокрых от дождя плащах заполоняли все близлежащие переулки. На стоянке толпа была поменьше. Я пошел по рядам, отыскивая «ровер» Брамби.

Но прежде чем найти машину, я увидел самого Брамби. Он разговаривал с двумя мужчинами, которые очень смахивали на городских чиновников. Они стояли у одного из выездов.

Я оглянулся на толпу. Еще пара минут, и полицейские окажутся здесь. Времени прохлаждаться нет.

— Мистер Брамби, — позвал я.

Брамби повернул голову и посмотрел на меня поверх машин. Его собеседники тоже повернулись и с любопытством переводили взгляд с Брамби на меня и обратно.

— Мистер Брамби, можно с вами поговорить?

Брамби ничего не оставалось, как распрощаться со своими знакомыми и пойти ко мне.

Он не спросил, что мне нужно. Он просто остановился передо мной, решая, какое выражение придать своему лицу.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказал я.

Он не спросил о чем.

— Где твоя машина?

— Там, — мотнул он головой, не спуская с меня взгляда.

Мне не понадобилось говорить ему, что делать. Мы прошли вдоль ряда машин к «роверу». Брамби отпер водительскую дверь, сел и открыл для меня пассажирскую. Я посмотрел туда, откуда должны были появиться полицейские. Пока их видно не было. Я сел рядом с Брамби.

Брамби сидел вполоборота ко мне, положив одну руку на спинку. Точно как на диване в квартире Гленды.

— Ну, — сказал он.

— Мы едем к Гленде.

— Зачем?

— Скажу, когда приедем.

— Послушай…

— Это ты, Клифф, послушай, — перебил его я. — Разве тебе не хочется разделаться с Киннером?

Брамби молчал минуту или две.

— Что заставило тебя передумать?

— Едем к Гленде, Клифф.

Клифф решил ехать. Он сел лицом вперед, завел двигатель и вывел машину в проход. Мы влились в длинную очередь желающих выехать со стоянки. В толпе я заметил полицейских. Они пытались протолкаться обратно к переулку. И тем самым создавали еще большую неразбериху. Им следовало бы остаться в машине и по радио вызвать помощь. А теперь, пока они доберутся до машины, будет уже поздно. Неудивительно, что Киннер чувствует себя здесь полноправным хозяином.

Через несколько минут мы выехали под дождь на улицу, которая вела к Хай-стрит. Вокруг нас сновали сотни мотоциклистов. «Ровер» остановился перед светофором задолго до перекрестка. Я вытащил сигареты и предложил одну Брамби. Когда я прикуривал, с Хай-стрит повернула патрульная машина и с воем сирены пронеслась мимо нас к стадиону. Включился зеленый, и мы поехали. Я приоткрыл окно и выбросил спичку. Мы повернули налево — на Хай-стрит.

Впереди сияли неоновые вывески. Их голубые огни немного разбавляли серость вечера.

— Джек, давай поговорим, — сказал Клифф. — Что произошло после нашей встречи?

— Я уже сказал: подожди, пока доберемся до квартиры Гленды.

— Да что за таинственность такая!

— В чем дело, Клифф? Ты выглядишь взволнованным.

— С чего это мне волноваться?

— Не знаю, Клифф. Тебе лучше знать.

— Мне просто интересно, почему ты передумал. Вот и все.

Я затянулся и промолчал. Брамби повернул направо, и мы съехали с Хай-стрит. Потянулись длинные ряды одноквартирных домов. Тротуары были забиты пешеходами, и все шли в одну сторону, прочь от стадиона.

Пять минут спустя Брамби остановил машину у бордюра. Я видел, что он удивлен отсутствием «триумфа».

— Очевидно, Гленды нет, — сказал он, пытаясь понять, почему Гленде вдруг понадобилось куда-то уезжать.

Я ничего не сказал.

Мы вылезли из машины и пошли к лифту. Брамби все время оглядывался, как будто ожидал, что «триумф» вдруг появится на своем обычном месте.

Я нажал кнопку, и двери лифта открылись. Мы зашли внутрь. Я насвистывал какой-то мотивчик, а Брамби хмуро разглядывал пол лифта.

Наверху мы прошли к квартире Гленды. Брамби вытащил из кармана брюк ключ и отпер замок. Я отошел в сторону, пропуская сто вперед. Идея не очень ему поправилась, однако он сразу об этом забыл, когда вошел в квартиру и услышал доносившийся из спальни звук.

Там трещал проектор.

Брамби все понял. Он остановился и уставился на приоткрытую дверь спальни. Я вошел в квартиру вслед за ним и закрыл за собой дверь. Когда замок щелкнул, Брамби вздрогнул и повернулся ко мне.

— Что… — начал он, но я перебил его:

— Пошли в спальню.

На белой степе мерцал прямоугольник света. Брамби уставился на него, как будто увидел там что-то интересное.

— Садись, — сказал я.

Он сел на кровать, заметил отсутствие красивого покрывала и огляделся по сторонам, недоумевая, куда оно могло деться.

— Где Гленда?

— Заткнись, — сказал я.

Рядом с кроватью стоял маленький круглый столик с красным телефоном.

Я поднял трубку, вызвал оператора и назвал номер Мориса.

Никто не ответил. Я попросил оператора соединить меня с номером Одри. Там тоже никто не ответил.

Я положил трубку, сел на кровать, сунул руки в карманы, вытянул ноги и устремил взгляд на носки своих ботинок.

— Как ты догадался, я видел фильм, — сказал я.

Брамби промолчал.

— Удивительно, что Гленда продержалась так долго. Деля свое время между тобой и Киннером. Очевидно, благодаря ее соблазнительности.

— Где она?

— Это неважно.

— Зачем она показала тебе фильм?

— Это тоже неважно.

Молчание.

— Как бы то ни было, суть в том, что я видел фильм. Более того, сейчас мне известно больше, чем два часа назад. И я пересмотрел твое предложение. То есть я все равно разделаюсь с ними, но можно на этом и заработать, правда, Клифф?

Брамби вытащил свои сигареты.

— Что ты узнал?

— То, что ты, Клифф, уже знаешь. И что не захотел рассказывать мне.

Он сунул сигарету в рот.

— Не понимаю, — сказал я. — Если бы ты рассказал мне тогда, я не ушел бы просто так, верно?

— Да, но…

— И все же я считаю, что у тебя были свои причины. Одного я не понимаю. Как получилось, что Фрэнк увидел этот фильм? Ведь кто-то же показал его ему. Но кто? Даже не могу представить. А тебе, Клифф, что-нибудь известно об этом?

Брамби покачал головой.

— Ты врешь, ублюдок, — сказал я.

Он медленно, в несколько рывков повернул голову и посмотрел на меня. Я улыбнулся.

— Давай, Клифф, рассказывай.

— О чем?

— О том, как Фрэнк увидел этот фильм.

— Джек, я не знаю.

— Да брось ты, Клифф! Я разговаривал с Альбертом.

Он ничего не сказал. И взгляду него потух.

— Тебе незачем волноваться, — сказал я. — Моя цель — не ты. А те, кто это сделал. Ты предложил мне сделку. Я принимаю твое предложение. Но сначала тебе придется рассказать мне все, что ты знаешь. Правду. Я хочу иметь полную картину.

Он несколько раз затянулся и в задумчивости скосил глаза на кончик сигареты, пытаясь решить, следует рассказывать мне всю правду или нет.

Наконец он решил, что следует.

— Как я сказал, я узнал после твоего ухода, — начал он.

— Что, Клифф?

— Что ты брат Фрэнка. Я позвонил Флетчерам. Они и рассказали мне.

— Что рассказали?

— Немного. Но они знали насчет Фрэнка. Это сразу стало понятно.

— Как?

— Из-за того, что сказал один из них.

— Что?

— Не помню точно, что-то типа того, что интересы Киннера — это их интересы. Что-то вроде этого.

Я пошевелил пальцами ног.

— И что они велели тебе сделать?

— Что ты имеешь в виду?

— Не морочь мне голову. Джеральд и Лес отдают приказы. Что они приказали тебе?

Брамби уставился на свою сигарету.

— Не поднимать шум из-за того, что Киннер решил подставить меня под твой удар. Они велели мне отойти в сторону.

— Они не попросили тебя помочь?

— Нет.

— Интересно почему?

Брамби не ответил на мой вопрос.

— Итак, — сказал я, — ты узнал, что я брат Фрэнка. Что ты почувствовал? Как эта новость подействовала на тебя?

Молчание.

— Клифф?

— Ты преследуешь тех, кто разделался с Фрэнком.

— И?

— Возможно, ты думаешь, что я один из них.

— Почему?

Брамби передвинулся так, чтобы сидеть лицом ко мне.

— Я вынужден был сделать это, — сказал он. — Но я не знал, кто он такой. Я не знал, что он твой брат.

— Клифф, что ты был вынужден сделать?

— Я уже говорил тебе, что они собирались разделаться со мной. Я должен был найти способ напасть на них первым.

Я ничего не сказал. Брамби отвернулся и уставился в стену.

— Я проанализировал все, что мне рассказывала Гленда. Обо всех операциях и сделках, в которых они замешаны. Ты же знаешь, что я имею в виду. Одно направление их деятельности заставило меня призадуматься. Это фильмы и фотографии. То, что они отсылают Флетчерам.

Он сделал паузу, давая мне возможность высказать свои комментарии, но я промолчал.

— Если есть эти фильмы и фотографии, значит, есть и актеры. А когда привлекаются юные таланты, вся эта продукция идет нарасхват. И чем юнее талант, тем лучше. Здесь нет предела. Однако это рискованно. Достаточно одной ошибки с подбором актеров. Даже знакомые мне чины в полиции не смогли бы замять такой случай. И поэтому они решили поставить на это дело Эрика. Он очень ловкий. И очень осторожный. Просто им очень не повезло.

— Не без твоей помощи, — сказал я.

Он кивнул.

— У меня не было определенной схемы. Просто был шанс, что это сработает. И я решил попытаться. Я спросил Гленду, не снималась ли она в фильме с несовершеннолетними. Она принесла эту пленку, и я спросил, знает ли она, как зовут девочку. Она не знала, и тогда я пошел к Альберту. Он мне все рассказал.

— Гленда знала, какова твоя цель?

— Нет, она никогда ни о чем не спрашивает. Делает, как ей говорят, и все.

— И что ты, Клифф, сделал потом?

— Когда?

— Когда узнал, кто эта девочка.

— Я навел справки. Выяснил, где она живет, чтобы понять, что представляют собой ее родители. Мне нужно было знать о родителях как можно больше, так как я ставил именно на их реакцию. Я имею в виду, что родители могут отреагировать двумя путями: одни устроят своей дочке хорошую взбучку и прикуют ее к кровати. И возможно, даже уедут из города. Большинство предпочитает не выносить подобные случаи за пределы семьи. А другие придут в ярость от того, что приключилось с их маленькой девочкой, и захотят наказать обидчиков. Натравить на них полицию. У полиции не будет выбора. Газеты вцепятся в них мертвой хваткой. И придется выполнять свои обязанности. Брать за попку всех, кто к этому причастен. Невзирая на лица и положение.

Брамби встал, подошел к туалетному столику и загасил сигарету.

— Только все это не сработало. Нет, насчет твоего брата я оказался прав. В том, как он отреагирует. Только он повел себя глупо. Он не пошел в полицию. Вместо этого он пошел к Эрику.

— Откуда он узнал, что Эрик имеет к этому отношение?

— Возможно, выбил это из Дорин.

— Возможно, — сказал я.

Наступило молчание. Брамби стоял у туалетного столика и смотрел на меня. На его лицо падал свет от проектора.

— И что ты собираешься делать? — спросил он.

Я ничего не ответил.

— Ведь тебе нужен Эрик, а не я. Я не знал, что это твой брат. Я не предполагал, к чему это приведет.

Я повернулся к Брамби и улыбнулся.

— Не волнуйся, Клифф, — сказал я. — Ты предложил мне сделку. Мне нужен Эрик, а тебе — Киннер. Я уже говорил тебе: мне нужна вся правда.

Брамби смотрел на меня не отрываясь.

— Так где деньги? — спросил я.

— Значит, ты согласен?

— Я же сказал: не волнуйся.

Он постоял еще несколько секунд, а потом почти бегом вышел из спальни. Я встал и последовал за ним. Он прошел в кухню и открыл дверцу холодильника. Я стоял в дверном проеме и наблюдал, как он вытаскивает оттуда портфель. Закрыв холодильник, Брамби повернулся ко мне.

— Это была идея Гленды, — сказал он.

Я промолчал.

— Кстати, о Гленде… — сказал он.

— Мне известно столько же, сколько тебе, — ответил я. — Я вернулся, чтобы узнать, расскажет ли она мне то, что не захотел рассказывать ты. В конечном итоге она впала в игривое настроение и прокрутила мне фильм. И тогда я решил пойти к Альберту.

— Значит, ты не знаешь, где она?

Я развел руками.

— Мне известно столько же, сколько тебе, — повторил я.

Он посмотрел на портфель и нахмурился, а затем пошел к двери. Я отступил в сторону, чтобы пропустить его, но он остановился.

— Джек… — начал он.

— Не волнуйся, Клифф. Все в порядке.

Он прошел мимо меня в гостиную, сел на диван и точно так же, как в прошлый раз, положил портфель на стол. Я сел напротив, просто для того, чтобы сцена повторилась в точности.

Он открыл портфель.

— Послушай, — сказал он. — Если Киннер уйдет с дороги, останутся его автоматы. Возможно, что-то еще, кроме автоматов. Я сам не смогу всем этим управлять. А если бы ты стал моим партнером…

— Клифф, — сказал я, — перестань зря тратить деньги на страховку. Я же сказал: ты мне не нужен. Это всего лишь сделка.

Брамби набрал в грудь побольше воздуха, вынул из портфеля две пачки абсолютно новых банкнот и положил их на стол. Я не прикоснулся к ним. Брамби удивленно посмотрел на меня.

— И остальное, — сказал я.

Брамби продолжал смотреть на меня с тем же выражением на лице. Наконец он сунул руку в портфель, вынул еще две пачки того же размера и положил их на стол. Я улыбнулся ему.

— Клифф, ты слишком низко себя оцениваешь, — сказал я. — Ведь как-никак это твоя жизнь. Она у тебя одна.

Он немного расслабился и выдавил из себя некое подобие улыбки.

— Итак, — сказал он.

— Где живет Киннер?

— Возле Соуэрби. У него там поместье. Это в стороне от шоссе на Донкастер.

— Знаю. Надо ехать через Молтон.

— Когда ты приступишь? Сегодня?

— Возможно.

— Сегодня у Киннера гости. По поводу выходных. Все обставлено, будто это обычная вечеринка. Только это не так. Там будет Гленда. Несколько иностранных клиентов. Готовятся интересные развлечения. В подвале. Подвал уже оборудован.

— Представляю.

— Вероятно, Гленда уже там, — сказал он, глядя на меня.

— Вероятно.

Он отвел взгляд.

— Думаю, — сказал он, — мы можем выпить по этому поводу.

— Можем.

Брамби наполнил стаканы. Мы выпили.

— За Киннера, — сказал я. Брамби налил еще.

— Что ты сделаешь? — спросил он. — Ты дашь мне знать?

— Возможно. Это зависит от обстоятельств.

— От каких?

— От многих.

Мы снова выпили. Брамби налил себе еще. До краев.

— Мне не надо, — сказал я.

Я встал. Брамби залпом выпил свой стакан и тоже встал.

— Как бы то ни было, — сказал он, — я скоро все равно все узнаю.

— Да, наверное.

Он закрыл портфель и взял его. Я рассовал пачки денег по карманам. Брамби поправил пальто на плечах и вышел в холл. Проектор продолжал жужжать.

— Лучше его выключить, — сказал я.

Я прошел в спальню. Прежде чем выключить проектор, я снял с него бобину, спрятал в коробку и положил во внутренний карман куртки.

Брамби ждал меня у открытой двери. Мы вместе вышли на балкон под серый дождь. Брамби закрыл за собой дверь. На балконе никого не было. Мы пошли к лифту. За пеленой дождя не было видно соседних зданий. Только размытые круги желтого света свидетельствовали о том, что в домах есть жизнь.

Пока мы шли, Брамби заверял меня, что он очень рад, что все уладилось, рассказывал, как он боялся открыть мне, что ему известно, и так далее. Выпитое виски развязало ему язык. Создавалось впечатление, будто он беседует сам с собой.

Мы остановились у лифта. Я нажал кнопку. Где-то внизу с лязгом закрылась дверь лифта.

Я повернулся. Брамби стоял позади меня, облокотившись на парапет, и продолжал о чем-то говорить. В расстегнутом пальто и голубом свитере он выглядел очень элегантно. Я шагнул к нему. Он замолчал на полуслове. И не шевелился, будто окаменел. И тут до его сознания дошло, что именно я собираюсь сделать.

Дернувшись, он посмотрел через плечо вниз, за парапет, потом снова перевел взгляд на меня и понял, что уже ничего не может предпринять. Я улыбнулся ему и поднял руки, чтобы толкнуть его.

И тут дверь лифта открылась. Я машинально повернулся и увидел женщину в головном платке и с нагруженными сумками. Она испуганно вытаращилась. Все на мгновение замерли. Но лишь на мгновение. Брамби сорвался с места и побежал по балкону к пожарной лестнице. У женщины от изумления отвисла челюсть. А я бросился вслед за Брамби, но поскользнулся на мокром полу и чуть не упал. Когда я снова побежал, Брамби уже несся вниз по лестнице, перескакивая через три ступеньки. Женщина так и стояла, не двигаясь, только ее рот открылся чуть шире. Я пробежал почти до конца парапета и вдруг остановился. Нечто внизу, на дороге, огибавшей газон, привлекло мое внимание. Нечто белое. Нечто с четырьмя колесами. Нечто, двигавшееся очень быстро. С надписью «Полиция». Очевидно, Гленда не жалела красок, когда описывала ситуацию.

Я посмотрел через парапет. Брамби уже добрался до последнего пролета пожарной лестницы. Подгоняемый страхом, он бежал вниз, не замечая ничего вокруг. С разбега ступив на тротуар, он упал, тут же поднялся и опять побежал вперед, не снижая темпа. Он бежал по газону, стремясь к своему «роверу». Полы его пальто раздувались на ветру. Но беда была в том, что полиция тоже стремилась к «роверу». Патрульная машина сбавила скорость, а когда Брамби почти добежал до «ровера», остановилась, потом сорвалась с места, въехала на газон и направилась к Брамби. Тот резко сменил направление, но это не спасло его.

Я вернулся к лифту. Женщина стояла на том же месте и не сводила с меня взгляда. Я зашел в лифт. Она шевельнулась только тогда, когда дверь начала закрываться и она сообразила, что кое-какие сумки остались в лифте.

Лифт поехал вниз. Я вытащил сигареты и закурил. Внизу я вышел из лифта и пошел в направлении, противоположном тому, которое выбрал Клифф, — к гаражам, где стояла моя машина. Я не оглядывался — в этом не было надобности, так как я знал, что Клифф уже встретился с полицейскими и их внимание сосредоточено на нем.

«Что ж, — подумал я, — это тоже выход».

Я подошел к своей машине и сел за руль. Тронувшись с места, я посмотрел в зеркало заднего вида. Я сразу же повернул налево и стал спокойно набирать скорость. У меня не было времени на то, чтобы сменить машину.

Я доехал до небольшого почтового отделения на окраине. Стеклянная дверь была закрыта, но внутри горел свет, и я понял, что нужно просто постучать.

Я припарковал машину и перешел дорогу. В окне были выставлены рождественские ежегодники, игрушки и игры в ярких коробках. Женщина лет пятидесяти сидела за прилавком и что-то писала в старомодном гроссбухе.

Я постучал в дверь. Женщина подняла голову. Я еще раз постучал. Ее губы задвигались. В поле моего зрения появился мужчина примерно такого же возраста. На нем были очки и коричневый кардиган. Он подошел к двери. Вид у него был унылым.

— Прошу прощения, — с подчеркнутой артикуляцией проговорил я через стекло, — мне нужны марки. И конверт.

Мужчина оценивающе оглядел меня. Потом посмотрел на женщину. Та в задумчивости покусывала кончик шариковой ручки. В конечном итоге мужчина накинул цепочку и приоткрыл дверь.

— Сколько марок?

— Где-то на пять шиллингов.

— А какой конверт?

— Из плотной бумаги. Около десяти дюймов в длину.

Мужчина ушел и вернулся с конвертом. По дороге он захватил марки, которое женщина оторвала от большого листа.

— Всего пять шиллингов и десять центов, — сказал он.

Я отсчитал нужную сумму и протянул мужчине. Мужчина отдал мне конверт и марки.

— Большое спасибо, — поблагодарил я.

— Простите за излишние меры предосторожности, — сказал мужчина. — В наши дни это не повредит.

— Вы абсолютно правы, — сказал я. — Никогда не угадаешь.

Я отошел от двери, достал ручку, написал на конверте адрес и приклеил марки. Затем я достал из кармана пленку, сунул ее в конверт и запечатал его. Я не стал бросать конверт в почтовый ящик, так как сначала должен был сделать один телефонный звонок.

Телефонная будка была через дорогу. Я положил конверт на телефонный справочник, поднял трубку и попросил соединить меня с номером Мориса.

На этот раз Морис оказался дома.

— Морис?

— Да?

— Что произошло?

— Худшее.

— Рассказывай.

— Джеральд добрался до Одри.

— Где она?

— Здесь.

— Как все случилось?

— Он пришел домой, избил ее, а потом позвонил Кемму и велел ему заняться ею, чтобы не везти в больницу.

— И?

— Джеральд оставил ее с Кеммом. Мы с Томми забрали ее после того, как Кемм обработал раны.

— Как она выглядит?

— Хуже некуда.

Вот так. Теперь к остальным прибавился Джеральд.

— Джек, — нарушил молчание Морис.

— Слушай меня. Увези ее оттуда, хорошо? Завтра, в понедельник — как только позволит ее состояние. План тот же. Только обязательно увези.

— Ладно. Что ей сказать, если она будет спрашивать о тебе?

— Ничего.

— Она будет настаивать. Она может отказаться ехать, если я ничего не скажу.

— Хорошо. Скажи, что я приеду к ней на следующей неделе. Скажи, что дела заняли у меня чуть больше времени, чем я рассчитывал. Только говори так, чтобы она поверила. Иначе она не поедет, а так не годится.

— Может, ты сам поговоришь с ней? Ближе к ночи.

— Нет, — сказал я. — Нет, не буду.

Морис промолчал.

— Позаботься, чтобы у нее было достаточно денег.

— Ладно, Джек.

Молчание.

— И еще, — сказал я. — Где я могу раздобыть немного наркоты?

— Наркоты?

— Да. Здесь.

— Нигде. Там — нигде. Надо ехать в Гримсби.

— С кем мне там встретиться?

— С парнем по имени Стори. Ты найдешь его на втором этаже кофейни, которая почему-то называется «клуб». Только подумай — «Матадор»!

— Он сделает все, как ему скажут?

— Да.

— Тогда позвони ему и предупреди, что я приеду.

— Когда?

— Сегодня. Через несколько часов.

— Ладно.

— До встречи.

— Когда?

— Я тебе сообщу.

Я положил трубку, перешел дорогу к почте и сунул конверт в щель ящика.

* * *

Мрак был непроглядным. Уилтон-Эстейт скрывался за стеной дождя. Я выехал на дорогу, где высадил Дорин, медленно приблизился к перекрестку, но не повернул, а с ускорением проехал вперед. Напротив того дома, куда утром зашла Дорин, на обочине стояла патрульная машина.

Я чертыхнулся, на следующем перекрестке поверил налево, на параллельную улицу, и остановился. По крыше стучал дождь. Я закурил и задумался. Если я хочу, чтобы мой план сработал, с Дорин надо увидеться во что бы то ни стало, так как она должна рассказать мне кое-что. Есть и другие причины, чтобы увидеть ее.

Я вылез из машины. Плохо, что придется оставить ее здесь. Полицейские уже вовсю трясут Брамби. Вероятно, у тех полицейских, что обложили Дорин, номера моей машины нет, но наверняка он будет их ждать, когда они вернутся в свою машину.

Я но мокрым лужайкам пробрался к дому, в котором находилась Дорин. Задняя дверь была открыта, и оттуда лился свет. Я спрятался за кустом бирючины. В кухонном окне я увидел двух полицейских. Они что-то говорили мужчине и женщине, которые внимательно смотрели на них. Между этими двумя парами стояла Дорин. Она выглядела бледной и сникшей. Наконец полицейские замолчали, отошли в сторону, пропуская Дорин, а потом пошли вслед за ней. Дверь дома почтительно закрылась. Через несколько секунд открылась и закрылась дверца патрульной машины и заработал двигатель, но машина не тронулась с места. Вероятно, эти ублюдки с наслаждением слушали по рации номер моей машины. Они стояли почти пять минут, прежде чем наконец тронулись. Я ждал, как их машина удаляется. Они ехали обратно на Хай-стрит. Прочь от места, где стояла моя машина.

Я опять выругался. На этот раз на Гленду. И на себя — за то, что оставил ее легавым.

Я вернулся тем же путем. Машина стояла там, где я ее оставил. Поблизости не было полицейских, делающих пометки в своих маленьких блокнотиках. Я сел в машину и поехал обратно, но не к Хай-стрит, а на улицу с одноквартирными домами.

Нужный автомобиль нашелся очень быстро. Это был крохотный «морис-тревеллер», припаркованный на пустыре в конце улицы. Он стоял под навесом из гофрированного железа. Я остановил машину рядом с ним и вылез. Справился я быстро. Покрутил кое-какие провода — и готово. С окном вообще все было просто. Как в старые добрые деньки. Я перенес в «морис» ружье, патроны и сумку.

* * *

На этот раз я не стал заглядывать в комнату к домовладельцу и сразу поднялся наверх к Кейту.

Он лежал на кровати и курил. У него на груди стоял радиоприемник. «Радио-1» с трудом прорывалось сквозь помехи. На кровати лежали журналы «Ривели» и «Тит-Битс», а также сильно зачитанная «Дейли миррор».

Когда я вошел, у Кейта шевельнулись только глаза. Все тело осталось неподвижным.

— Кейт, где живет Маргарет?

— Отвали.

— Ладно. Так где она живет?

Кейт сосредоточенно выпустил клуб дыма к потолку. Я сел на край кровати, взял его за грудки и резко поднял. Приемник свалился на пол.

— Послушай, — сказал я, — ты говоришь со мной, а не с кем-то там. Отвечай: где она живет?

— А с какой стати, черт побери?

— С такой, что ты был другом Фрэнка.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Что тебе известно? — спросил он.

— У меня нет времени. Потом прочтешь обо всем в газетах. Мне нужно знать, где она живет, вот и все.

Он продолжал смотреть на меня.

— Не беспокойся, — сказал я. — Я хочу только поговорить с ней.

— Не сомневаюсь.

— Через нее я доберусь до тех, кто убил Фрэнка. Для тебя это должно быть веским доводом.

Он отвел взгляд. А потом после паузы сказал:

— Она живет на Фарриер-стрит.

— Это Фрэнк сказал тебе?

— Это Фрэнк сказал мне.

Я отпустил его.

— Кто это сделал? — спросил он.

Я встал.

— Я же сказал: читай газеты.

* * *

Женщина в баре на углу Фарриер-стрит с радостью назвала мне номер дома Маргарет. Едва за мной закрылась дверь, как она тут же скрылась в подсобке сообщить новость о том, что у Маргарет появился новый ухажер. Гм, хоть в чем-то Маргарет не соврала.

Я медленно ехал по улице, пока не добрался до номера девятнадцать. Припарковав машину чуть дальше, я прошел к черному ходу в дом Маргарет. В кухне было темно, а вот в столовой горел свет. Слышался звук работающего телевизора.

Я открыл дверь, через кухню прошел в коридор и открыл дверь в столовую.

Каминную полку украшали полные окурков пепельницы. Стол был заставлен грязной посудой. Камин не вычищали как минимум неделю.

Маргарет лежала на диване, смотрела концерт Рольфа Харриса и курила. На ней был расстегнутый халат с рисунком из розовых роз. Под халатом был старый черный бюстгальтер и старые белые нейлоновые трусы. Чулок не было. Глаза закрывали темные очки. Было видно, что она не ждала кавалеров.

Заметив меня и увидев выражение на моем лице, она закричала и попыталась забиться в угол дивана.

Я выключил телевизор и подошел к ней. Она замерла. Я сел на подлокотник и потянулся к ее лицу. Она тщетно пыталась закричать. Я снял с нее очки. Ее глаза были плотно закрыты.

Я бросил очки на диван.

— Это было легко? — спросил я.

Она не ответила. Ее глаза открылись только тогда, когда я провел рукой по ее волосам.

— Как тебе удалось? — спросил я.

Она задрожала. Я взял ее за волосы и оттянул голову назад. Сигарета выпала из ее пальцев на диван. Я поднял ее и поднес к ее шее.

— Как Фрэнк узнал, к кому идти? Как он узнал, что это Эрик?

Она опять зажмурилась. Когда кончик сигареты почти вплотную приблизился к ее шее, она закричала. Слова потоком полились из нее.

— Я расскажу, я расскажу.

Я отпустил ее и стал ждать.

— Фрэнк пришел сюда. В воскресенье утром. Какой-то его приятель раздобыл фильм. Он догадался, что я имею к нему отношение. Беда была в том, что здесь был Эрик — упрашивал меня уговорить Дорин на новый фильм.

— И что произошло?

— Эрик был не один. Они увезли Фрэнка.

Она согнулась пополам, собрала свои волосы и дернула их так, будто пыталась вырвать.

— Господи боже мой, — простонала она. — Господи боже ты мой. Я не хотела. Не хотела. Из-за Фрэнка. Это все Эрик. Он заставил меня. Вынудил.

— Ты работала на него в Лондоне?

— Пару раз. И только один раз вышла накладка. Они зашли слишком далеко с цветной девочкой. И… и…

Она начала всхлипывать. Я хорошенько встряхнул ее.

— Лживая сука. Хватит морочить мне голову. Он платил тебе, не так ли? И поэтому ты работала на него. Потому что он платил.

— Нет, честно, я…

Я ткнул сигаретой ей в щеку. Она закричала гораздо громче, чем в прошлый раз, поэтому я отшвырнул сигарету и ладонью зажал ей рот. Она попыталась укусить меня, и я ударил ее. Она повалилась на диван и опять стала всхлипывать.

Я встал и сказал:

— Поднимайся.

Она перестала всхлипывать и посмотрела на меня.

— Сначала мы поднимемся наверх, — сказал я. — А потом уйдем.

— Наверх?

— Верно.

— Но…

Я вытащил сигареты, прикурил одну и зажал ее между большим и указательным пальцами.

Она спрыгнула с дивана и поспешила к лестнице, стараясь идти так, чтобы видеть меня.

Я последовал за ней наверх. Она все время оглядывалась, пытаясь понять, что я затеял. На верхней площадке я сказал:

— Пошли в твою комнату.

Она открыла дверь. Я взял ее за запястье и втащил в комнату. Она была слишком напугана, чтобы сопротивляться.

Кроме кровати, в спальне было всего два предмета обстановки. Одним из них был большой коричневый шкаф. Дверца была открыта, и через нее переброшена одежда. Я нашел платье, которое выглядело поновее и почище остальных — черное в крупный белый горох с белым кружевным воротником — и швырнул его на кровать. Затем мы переместились ко второму предмету обстановки — комоду из светлого дерева.

Порывшись в ящиках, я нашел черный кружевной комплект белья и черную шелковую нижнюю юбку — примерно такие, как рекламируют в «Пентхаусе». Я выпустил руку Маргарет и бросил ей белье.

— Надевай.

У нее расширились глаза.

— Ты хочешь взглянуть на меня в этом наряде?

Она не шевелилась.

Я сдернул халат с ее плеч.

— Слушай меня, шлюха, — сказал я. — Ты пойдешь со мной. Одетая или раздетая — решать тебе.

Она начала одеваться.

* * *

Дождь заливал стекло. Дворники скрипели и стонали, с трудом справляясь с потоком воды. Ветер с яростью набрасывался на машину.

Мимо проносились темные деревья.

Я отлично знал дорогу. Но привык ездить по ней летом. Когда было хорошо кататься на велосипеде. Когда мы с Фрэнком отправлялись в путь по утрам. Чтобы провести день на пустыре с рыжей грязью, который называли пляжем. Подальше от жара газового завода и вони рыбных доков. Многие вещи делали эти путешествия прекрасными: ожидание, предвкушение, радость, шуршание шин по сухому асфальту, теплый ветер, овевающий лица. Восторг, когда мимо проезжал мотоцикл или старенький «алвис». А однажды мы нашли пустую «лагонду» с опущенным верхом, припаркованную на обочине. Остановившись, мы внимательно оглядывали лес в поисках хозяев машины. Но никого не увидели. Тогда мы побросали велосипеды, подбежали к машине и еще раз огляделись по сторонам, прежде чем дотронуться до нее. Я помню, что почувствовал, когда прижал ладонь к нагретому солнцем крылу. А Фрэнк даже не прикоснулся к машине. Он просто ходил вокруг нее, сохраняя между ней и собой расстояние в два фута. И когда никто так и не появился, я предложил Фрэнку забраться внутрь, чтобы почувствовать, что это такое. Фрэнк, естественно, отказался. Поэтому я забрался в машину один, сел на нагретое солнцем кожаное сиденье, провел рукой по отделанной орехом приборной панели и тут увидел ключи, торчащие в замке зажигания. Внутри волной пронесся страх. Я уже тянул руку к ключам, когда Фрэнк завопил, что сюда кто-то идет, и я как ошпаренный выпрыгнул из машины, мы подхватили наши велосипеды и, не останавливаясь, на бешеной скорости проехали почти две мили.

Конечно, там никого не было. Просто Фрэнк решил таким способом вытащить меня из машины. Потом мы долго смеялись.

Я почувствовал позади какое-то движение. Что-то стукнулось о заднюю дверцу. В течение минуты ничего не происходило, а потом движение возобновилось и стало неистовым. Губы боролись с клейкой лентой. Руки сражались с веревкой. Наконец движение достигло своего пика и резко прекратилось.

Ряды деревьев и изгороди закончились, и дорога расширилась. Расстояние между домами увеличилось. Уличные фонари горели все и равномерно освещали путь.

Я прикурил сигарету, опустил стекло и выбросил спичку. Рев ветра едва не оглушил меня. Ноздри наполнил запах свежести. Я не стал поднимать стекло и с удовольствием дышал полной грудью. Даже сейчас я чувствовал запах из рыбных доков.

* * *

У Стори оказались длинные волосы, разделенные на прямой пробор. На нем была цветастая рубашка с высоким воротником, розоватый галстук, расписанный ирисами, костюм в елочку и черные ботинки. Круглые очки в золотой оправе сидели на кончике носа. Я дал бы ему не больше двадцати пяти.

Его кабинет был обставлен как у импрессарио.

На одной стене висел постер с Кинг-Конгом. На другой — с Хэмфри Богартом. Позади его стола стоял игорный автомат, раскрашенный в яркие цвета. «Уж не Клиффа ли машина?», — подумал я.

Из музыкального автомата внизу лилась музыка.

Когда я вошел, Стори, сидевший за столом, поднял голову.

— Итак, вы знакомы с Морисом, да? — спросил он.

— А вот меня удивляет, что вы знакомы, — ответил я.

Он улыбнулся.

— Смена декораций, — сказал он. — Просто смена декораций.

Я ничего не сказал. Он тоже.

— Ну? — наконец проговорил я.

— Что «ну»?

— У вас есть?

— Выкладывайте. Сколько вам надо, какого качества, когда? Неужели вы думаете, что я храню это здесь?

— Мне плевать, где вы храните. Морис сказал, что у вас есть то, что мне нужно.

— Нет, дружище. Он сказал, что вы заедете ко мне. Вот и все. Вы что думаете, у меня тут супермаркет?

— У меня нет времени.

— Тогда скажите, что вам нужно.

Музыкальный автомат замолчал, уступив место гулу голосов.

— Мне нужен шприц. Наполненный. Максимум два грана.

— Да-а!

— Вы получите больше, чем он стоит. При условии, что нам не придется облазить всю округу.

— Но Морис сказал…

— Забудьте, что сказал Морис. Так у вас есть? Здесь?

— А с какой стати?

Я достал из бумажника несколько купюр и положил на стол.

Он внимательно посмотрел на них.

— Мне нужен шприц, — повторил я. — Наполненный. Максимум два грана.

* * *

Я шел по выложенному брусчаткой тротуару к машине. В воздухе пахло рекой. Дождь прекратился, ветер стих, и в ночи явственно слышался шум доков.

Я сел в машину, перегнулся через сиденье и приподнял пальто с лица Маргарет, которая лежала на полу. Она испуганно уставилась на меня. Я опять набросил пальто ей на лицо, и она задергалась.

Я завел машину, развернулся и поехал прочь от доков.

Фары высветили дорожный указатель. «Молтон» — было написано на нем. Я отлично знал это место. Когда-то. Это деревушка в трех милях от Соуэрби. Еще меньше, чем Соуэрби. О ее существовании свидетельствовали лишь несколько освещенных окон. На улице света не было. За домами дорога поворачивала и поднималась в гору. Возле поворота стояла телефонная будка, сияющая, как маяк. Я подъехал к будке и вылез из машины. Ветер ворошил траву на обочине и перебирал ветви деревьев, росших вдоль дороги.

В будке я открыл телефонный справочник и нашел нужное имя. Сунув в аппарат четыре пенса, я набрал номер.

Ждать мне пришлось долго. Наконец послышался мужской голос:

— Резиденция господина Киннера.

— Могу я поговорить с господином Киннером?

— Боюсь, он сейчас занят. Его нельзя тревожить.

— Скажите ему, что звонят из Лондона. Это потревожит его.

— Прошу прощения?

— Скажите, что звонит Джеральд и что он торопится.

— Черт, да что же вы сразу не сказали!

Мужчина положил трубку рядом с телефоном.

Через несколько секунд где-то на том конце открылась дверь, и до меня, как из раковины, которую прижимаешь к уху, донесся шум вечеринки. Пару минут спустя трубку взяли.

— Джеральд? — спросил Киннер.

— Нет, — ответил я, — это Джек.

Тон сразу изменился и стал будничным.

— А, Джек, — сказал он, — не ожидал, что ты позвонишь.

— Думали, что меня уже повязали?

Он кротко рассмеялся.

— Что-то вроде этого. Ты расшалился.

— Я еще не закончил.

Опять смех.

— У тебя нет шансов, дружище. Тебе конец, даже если ты вернешься в Лондон.

— Возможно. — Я закурил. — Думаю, вы знаете, что Гленду уже взяли?

— Знаю.

— И дочь Фрэнка.

— Да, Джек.

— Сирил, Гленда работала не только на вас. Брамби платил ей за то, что она слушала ваши разговоры.

Недолгое молчание.

— А вот этого, — сказал он, — я как раз не знал.

— Именно он показал фильм Фрэнку.

— А я-то думал.

— Сирил, он пытался прижать вас к ногтю. И почти преуспел.

— Ну, — сказал он, — мало ли что говорит. Нельзя же всему верить. Правда, Джек?

— Не хотите — не верьте.

— Представь, — сказал он. — Я слышал, что легавые взяли Клиффа.

— Будет гораздо забавнее, когда вы представите, как Клифф и Гленда начнут устраиваться, когда вместе окажутся в участке.

— Я ухватил твою мысль, Джек, — сказал он. — Но я не совсем понимаю причины твоей озабоченности.

— Когда Дорин узнает, почему убили ее папу, — сказал я, — поднимется страшный крик. А ведь там не все ваши друзья. И те, кто не любит вас, с радостью подольют масла в огонь.

— Верно, — согласился он.

— А потом к этому хору прибавится голос Эрика, не так ли?

— Возможно, — сказал Киннер. — Но с другой стороны, я же не могу нести ответственность за действия всех подчиненных, правильно? То есть мне ничего не известно о том, чем занимался Эрик после работы, так?

— Я предполагал, что ваша реакция окажется именно такой, — сказал я. — Но будет лучше, если Эрик отправится, к примеру, в отпуск. Сойдет со сцены. Тогда вам даже удастся поплакать у них на плече, согласны?

— Признаюсь, Джек, такая мысль приходила мне в голову. В настоящий момент он не очень хорошо вписывается в обстановку.

— К тому же он такой подонок.

— Боюсь, я вынужден согласиться с тобой.

Наступило молчание.

— Бедняга Эрик, — наконец проговорил Киннер. — Он очень расстроился, когда обнаружил, что взял в фильм твою племянницу. Очень расстроился.

— Откуда он отправится в путь? — спросил я. — Если поедет в отпуск?

— Ты знаешь Моби?

— Знаю.

— Насколько хорошо?

— Очень хорошо.

— Знаешь кирпичный завод около Моби-Несс?

— Знаю.

— Тогда ты знаешь небольшой домик рядом с заводом? Прямо на реке?

— Да.

— Там живет парень, который следит за маяком. Он наш друг. Думаю, для начала я отправлю Эрика туда.

— И надеюсь, велите ему ждать, пока за ним не приедут. В «морисе-тревеллере», например.

— Я все ему объясню.

— Примерно в котором часу?

— Между четырьмя и пятью утра. Так удобнее всем. Если ты имеешь в виду завтра.

Опять молчание.

— Однако есть еще кое-что, — сказал Киннер.

— Да?

— После этого ты поедешь домой.

— Я дома.

— Я имею в виду Лондон.

— Да.

В течение пары секунд в трубке слышался только треск.

— Ты удивляешь меня, — сказал он.

— Мне нужен Эрик, — сказал я.

— Этого достаточно, чтобы оставить меня в покое?

— Нет, — ответил я. — Просто у меня нет времени на вас двоих.

Киннер рассмеялся и положил трубку.

Я вышел из будки. Из-за поворота появилась машина, проехала по прямому участку дороги и начала подниматься на холм.

Я сел за руль. За моим сиденьем стояла тишина, ни шороха. Я завел двигатель и медленно тронулся с места. Причин торопиться не было. Впереди вся ночь.

Через несколько миль я поехал еще медленнее — не хотел пропустить въезд на аэродром Соуэрби. Увидев его, я выключил фары и по взлетной полосе проехал к старым металлическим баракам. Поставив машину так, чтобы ее не было заметно с дороги, я выключил двигатель, включил свет в салоне и обошел машину. Открыв заднюю дверь, я сдвинул вперед переднее сиденье, вынул из кармана шприц, развернул его и положил на задний диван, потом перевернул Маргарет лицом вниз. Она немного подергалась, но сразу же сдалась, потому что поняла, что сделать ничего не сможет.

Я взял шприц. Все оказалось гораздо проще, чем я думал. Мне просто надо было соблюдать осторожность, так как ее руки были связаны за спиной.

Она опять забилась и сразу успокоилась, когда почувствовала укол иглы. Но ненадолго. Всего на три минуты. А потом отключилась. Я опять перевернул ее на спину. Ее дыхание стало замедленным, на лбу выступил пот. Я поднял одно веко. Зрачок был размером с булавочную головку.

Закончив, я забрался через нее на заднее сиденье, прикрыл ноги ее пальто, завернулся в свою куртку и заснул.

* * *

Мне снилось, что мы с Одри лежим на берегу. Она в бикини, ее лицо прикрыто от солнца носовым платком. Но почему-то очень холодно, и ветер приподнимает край платка. Меня охватывает паника при мысли, что он сорвет и унесет платок. Однако мне нельзя показывать Одри свой страх, поэтому я приподнимаюсь на локте, смотрю на нее и начинаю болтать о всякой всячине, о том, о чем она всегда любила поговорить. Наконец я не выдерживаю, встаю и бегу к морю. Я бегу до тех нор, пока вода не накрывает меня с головой.

 

Воскресенье

Я проснулся без четверти три. Все тело затекло. Я отвинтил крышку на фляжке и сделал несколько больших глотков, перебрался на водительское сиденье и, развернувшись, поехал к шоссе.

На шоссе я повернул направо. К Соуэрби. Через пять минут я уже был в деревушке.

Мне не пришлось долго искать дом Киннера. Это оказалась старая ферма в георгианском стиле. С участком в три или четыре акра. С множеством деревьев. Дом стоял в глубине участка, подальше от дороги. Вечеринка была в самом разгаре, во всех окнах горел свет.

Я проехал мимо ворот и ярдов через сто остановил машину. Всегда надо соблюдать осторожность. Где-нибудь в зарослях может прятаться полицейский патруль с рацией и машиной, чтобы прогонять прочь непрошеных гостей и загонять внутрь напившихся.

Я выждал некоторое время. Ничего не произошло. Я вылез из машины, дошел до стены, ограждающей участок, и выглянул из-за угла.

За углом оказалось продолжение стены.

Я чертыхнулся. Придется тащить ее через главный вход. Я посмотрел в сторону ворот. Уклон дороги был маловат.

Я вернулся к машине и опустил ручник, потом захлопнул дверцу, уперся плечом в переднюю стойку и стал толкать, подруливая левой рукой.

Я остановил машину в нескольких футах от ворот, прошел на аллею и замер, прислушиваясь. Ни со стороны дома, ни со стороны дороги не прозвучало ни звука: не захлопали дверцы, не взревели двигатели.

Я вернулся к машине и вытащил Маргарет.

* * *

Я опять подъехал к телефонной будке в Молтоне. Когда оператор наконец ответил, я назвал лондонский номер. Оператор попросил меня заплатить два шиллинга и шесть пенсов. Я сунул в щель мелочь, которую вытащил из кошелька Маргарет.

На другом конце трубку долго не брали. В конечном итоге заспанный голос произнес:

— Скалли. Слушаю?

— Это Джек Картер, — сказал я.

Когда мои слова дошли до сознания собеседника, его голос зазвучал бодрее:

— Да?

— У меня для вас есть история.

— Рассказывайте.

— О порнофильмах, убийстве, продажных полицейских, наркотиках и друзьях тех, кого вы уже давно пытались взять за жабры.

Последовала долгая пауза.

— Звучит соблазнительно, — сказал он. — Но я вынужден поинтересоваться, почему эта информация идет от вас?

— Убитого звали Картер.

Снова пауза.

— Нам обязательно общаться по телефону?

— На другое нет времени.

— Хорошо. Говорите.

— Есть некоторые условия.

— Я знал, что без них не обойтись.

— Вы подадите историю именно так, как я скажу.

— Я не могу гарантировать.

— Можете. Когда все услышите.

— Рассказывайте.

— Недалеко от того места, где я нахожусь, идет вечеринка. Дикая оргия. С картонными домиками и прочим маскарадом. Прямо сейчас одна из дам валяется на участке, накачанная героином. Она была подружкой моего брата. До того, как его убили. А убили его после того, как он узнал, что эта женщина уговорила его дочь сниматься в порнофильме. Человек, который приказал убить моего брата, имеет достаточно большое влияние на местную полицию, чтобы убийство назвали несчастным случаем. В то же время сейчас полицейские беседуют с двумя женщинами, снявшимися в фильме. Одна из них — дочь моего брата. Другая работает на того, о ком я говорю. Есть вероятность, что полиция попытается замять это дело и не дать ему ход.

— Так что делать?

— Пусть кто-нибудь из ваших, тот, кто живет поблизости, позвонит в полицию насчет наркоманки. Скажет им, что ему об этом сообщил неизвестный. Полицейские позвонят тому, о ком я говорю, и введут его в курс дела. Фокус в том, что к тому моменту, когда они приедут, ваш человек будет уже там. С камерой и прочим. Возможно, даже вы сами, если чуть-чуть запоздаете с тем, чтобы передать информацию по цепочке. У полиции, естественно, не будет другого выхода, кроме как надавить на того, о ком я говорю. А на следующий день все будет на первых страницах газет.

— Изумительно, — сказал Скалли.

— Особенно если учесть, что я уже выслал вам копию фильма, — сказал я. — Она будет в вашем офисе в понедельник утром. На этот раз вам придется самому просмотреть свою почту.

* * *

Дорога была узкой, всего на одну машину. На некоторых участках она была выложена старым кирпичом, но на остальном протяжении представляла собой обычный проселок, покрытый красной пылью. По обе стороны рос тростник, а за ним виднелись затопленные карьеры, которые тянулись почти до самого горизонта.

Дом стоял в конце дороги. За ним поднимался намывной берег реки, а слева высились четыре печи для обжига, напоминавшие строения ацтеков. Ничего не изменилось с тех пор, как я был здесь в последний раз. Двадцать три года назад.

В одной из комнат первого этажа горел свет, сгущая предрассветный мрак, окружавший дом. Шум машины растревожил обитателей, и в окне появилась фигура, потом исчезла. Я доехал до конца дороги, остановил машину возле дома и выключил двигатель. Из-за намывной террасы слышался плеск воды. Свет в доме погас, и дверь распахнулась. На пороге появился Эрик с пожитками. Он закрыл за собой дверь и направился к машине.

Я опустил стекло. Он смотрел прямо на меня, но в темноте мое лицо выглядело просто светлым пятном.

Только в шести футах от машины он понял, кто именно за ним приехал.

Он вскрикнул и выронил сумку. А потом побежал.

Я вылез из машины и достал с заднего сиденья ружье. Прислонив ружье к крылу, я вытащил из своей сумки бутылку виски, сунул ее в карман куртки и пошел за Эриком. У меня была масса времени, а ему некуда было бежать.

Он взбежал на намывную террасу и повернул к заводу. Спотыкаясь, он бежал по старой дороге, проложенной к реке. Я шел за ним и видел, как он исчез на заросшей сорняками территории завода. Потом я услышал, как под его ногами осыпается битый кирпич, и понял, что он бежит под старыми стенами. В тишине рассвета скрежет кирпича звучал как предвестник смерти.

С каждой секундой становилось светлее, и река быстро меняла цвет с пурпурного на серый. Я уже мог разглядеть противоположный берег, находившийся в полутора милях. С реки слышался звон плавучего маяка.

Я остановился там, где берег упирался в территорию завода. Скрежет кирпича прекратился. Я пошел вперед.

Двор завода представлял собой квадрат. Справа от меня его ограничивала длинная низкая печь, такая старая, что ее верхушка полностью заросла травой, а слева и впереди — обрушившиеся стены, вдоль которых росли шиповник и самбук. Слева, у реки, стояли печи для обжига черепицы. Они были без крыш, а естественный процесс разрушения и усилия местной ребятни уменьшили их высоту наполовину. За печами, уже вне поля зрения, догнивали остатки пристани. В центре двора стояли четыре главные печи, пока еще целые, и два огромных чана, до краев заполненные старыми кирпичами и дождевой водой. Мы с Фрэнком любили сидеть на краю чанов, бросать туда шутихи и наблюдать, как они с шипением скользят по воде.

Я опять остановился и прислушался. Стояла полная тишина. Я подошел к печам для черепицы и заглянул в каждую. Эрика там не было. Я не стал искать за печами. Если он направился дальше, то будет еще бежать, когда я войду во двор.

Я обыскал оба чана. Ноль. Тогда я положил ружье на бортик одного из чанов, вытащил бутылку виски, поставил ее рядом с ружьем и стал взбираться на ближайшую печь для кирпича. Их поверхность представляла собой ступени высотой в четыре фута, и в детстве мы соревновались, кто быстрее доберется до вершины, подтягиваясь на руках. Сейчас я стал в два раза выше, чем в детстве, поэтому высота ступеней не была для меня препятствием.

Добравшись до вершины, я огляделся по сторонам, потом сел, спустив ноги вниз, и с высоты двадцати футов стал наблюдать за чаном. «Интересно, — спросил я себя, — соблазнит ли его ружье?» Я в этом сомневался. Кого угодно, но только не старину Эрика. Я улыбнулся. В детстве мы с Фрэнком и другими мальчишками приходили сюда и играли в точно такую же игру. Один из нас прятался, мы выжидали пятнадцать минут, а потом развертывались веером и принимались искать его. Если тебя находили, ты должен был притвориться, что убит тем, кто тебя нашел. Это была потрясающая игра, независимо от того, какая роль тебе доставалась — преследователя или преследуемого. Роль преследователя была интереснее тогда, когда преследуемый умел прятаться. В противном случае его находили слишком быстро, и становилось скучно. Я в подобных ситуациях поступал так: все отправлялись на поиски, а я взбирался на печь, ложился и ждал. Рано или поздно я всегда замечал преследуемого, который воображал, будто он в безопасности. После этого я вставал, кричал «бабах», и преследуемый едва не сворачивал шею, пытаясь определить, откуда доносится мой голос.

Естественно, если роль преследуемого доставалась Фрэнку, я ничего такого не делал. Это была одна из тех игр, к которой он относился абсолютно серьезно. Я всегда знал, где его найти, но никогда не находил. Я предоставлял это другим. А вот ему я ни разу не дал найти себя. Хотя знал, что ему очень хотелось. Сейчас я жалею об этом. Надо было дать ему такую возможность.

Я вытащил из кармана пистолет Кона и положил его рядом с собой, затем достал сигареты и закурил.

* * *

Уже почти рассвело. С вершины печи я видел реку миль на двенадцать вперед. Справа от меня серое небо было подсвечено заревом от сталелитейных заводов.

Я внимательно оглядел двор. Эрика видно не было. Но я знал, что он здесь. Где-то прячется. И я обязательно замечу его, когда он шевельнется. Или просто почешется.

Докурив, я бросил окурок в чан и наблюдал за его полетом по дуге до тех пор, пока он не упал в воду и не зашипел.

Я оторвал взгляд от чана и увидел Эрика.

Он полз по заросшим травой развалинам печи. Вероятно, он все время прятался там, выжидая, обливаясь потом и прислушиваясь. Ему ни разу не пришло в голову посмотреть вверх. Очевидно, он решил, что я обыскиваю кусты на берегу в полумиле от завода.

Прежде чем заговорить, я даю ему проползти еще немного. Ситуация слишком напряженная, чтобы действовать поспешно.

— Эрик, — зову я.

Звук моего голоса эхом отдается от стен.

Эрик останавливается. Пытаясь понять, откуда доносится мой голос, он резко поворачивает голову сначала в одну сторону, потом в другую.

— Я здесь, Эрик, — говорю я. — Наверху.

Он замирает, а потом поворачивает и одновременно поднимает голову — его движения напоминают движения ящерицы, пригревшейся на камне, — и видит меня.

— Вставай, — говорю я.

Он встает. И не спускает с меня взгляда.

— Вниз, — говорю я.

Он не двигается. Я показываю ему пистолет Кона.

— Я сказал: вниз.

Он подходит к краю и сползает вниз.

— Прислонись к печи спиной ко мне.

Он разводит руки и делает то, что велено. Ему просто больше ничего не остается.

Я спускаюсь вниз, встаю за Эриком и долго смотрю на него. Затем подхожу к чану, к тому месту, где оставил ружье и бутылку.

— Повернись, — говорю я.

Он поворачивается. Я смотрю ему в лицо, улыбаюсь и начинаю отвинчивать крышку бутылки.

— Судя по твоему виду, тебе надо выпить, — говорю я. Покачнувшись, он пытается выпрямиться, но у него это плохо получается.

— Ну, давай выпей со мной. Ты же составил компанию моему брату, не так ли?

Со стороны реки пролетает стая гусей.

— Иди сюда, — говорю я.

Такое впечатление, что ему трудно переставлять ноги. Когда он наконец подходит ко мне, я протягиваю ему бутылку.

— Давай-ка выпьем, — говорю я.

Он не двигается.

— Бери, — говорю я.

Каким-то образом ему удается вытянуть руку и взять бутылку. Я смотрю ему в глаза пока он, пересиливая себя, несет бутылку к губам. Он открывает рот, но старается не глотать, поэтому виски течет но подбородку, но шее и по груди.

— Глотай, Эрик, — говорю я. — Все, до последней капли. Как Фрэнк.

Он снова подносит бутылку ко рту, делает глоток, потом еще. На третьем глотке я беру бутылку за донышко и поднимаю ее. Ему остается либо все выпить, либо захлебнуться.

Именно в этом и заключается моя ошибка.

Одна моя рука на бутылке, а другой я держусь за край чана, чтобы не упасть.

Я полностью раскрыт.

Движение еле заметное. Мое внимание сосредоточено на его лице, и вдруг я слышу тихий щелчок и понимаю, что должно произойти.

На долю секунды меня заполняет невероятный холод. Бутылка разбивается о край чана. Затем мне становится жарко, и где-то внутри начинает расползаться боль.

Когда лезвие покидает мое тело, я начинаю сползать по стенке чана. Эрик бросается к ружью, но я, собрав все силы, ступней наподдаю ствол, и ружье летит под чан. Я продолжаю сползать, и в какой-то момент мой взгляд устремляется в небо. А небо почему-то красное. Наконец я падаю на спину, на битый кирпич.

Что-то появляется в поле моего зрения где-то у правой коленки. Это приклад ружья. Я протягиваю руку, и пальцы уже касаются дерева, но боль слишком сильна. Тут появляется Эрик, он стоит на краю чана. Я опять тянусь к ружью. Когда Эрик видит, что я делаю, он спрыгивает вниз и вырывает его у меня, волоча по кирпичам.

Боль так сильна, что я закрываю глаза, а когда открываю, то вижу стоящего надо мной Эрика. Он что-то кричит, но я не понимаю ни слова. Продолжая кричать, он приставляет ружье к плечу и взводит курок.

Тут он перестает кричать и прицеливается мне в голову. Мне в голову приходит странная мысль: а ведь прицеливаться нет надобности. На таком-то расстоянии.

Я слежу за его пальцами, пока он нажимает на спусковой крючок. Мне кажется, что его руки совсем рядом. Я даже вижу кольцо с инициалом «Э» на безымянном пальце правой руки.

Ружье стреляет, и звук выстрела эхом разносится по двору и врывается в мое тело. Птицы взмывают в небо.

Наступает звенящая тишина. Я открываю глаза. Эрик уже не стоит надо мной.

Боль опять усиливается, и я смотрю на свой живот. Кровь вытекает слишком быстро. Чересчур быстро. И растекается ручейками по земле. Как это ни удивительно, но следов от ружейной пули нет. Кровь вытекает из ножевой раны.

Я смотрю дальше, туда, где находятся мои ноги. Эрик лежит на спине. Одна его нога согнута, и колено устремлено в небо.

Я не могу разглядеть его лицо, потому что не вижу его головы. Только вряд ли у него осталось лицо. Земля вокруг него гораздо краснее, чем вокруг меня.

Между нами лежит ружье, вернее, его остатки, почерневшие и искореженные. Они еще дымятся, и дымок спиралью поднимается вверх.

* * *

Утренний свет согревает мое лицо.

Слышится шум машины. Где-то далеко. Потом шум прекращается. Хлопает дверца. Время идет, а я продолжаю смотреть в небо.

Боль уже давно прошла.

Теперь я слышу, как под чьими-то шагами шуршат опавшие листья. Шаги приближаются к чану.

Я пытаюсь позвать на помощь, но не могу произнести ни звука. У чана кто-то двигается. Краем глаза я вижу руку, тянущуюся к осколкам бутылки. Мне удается шевельнуть рукой, и осколок кирпича скатывается с кучи. Надо мной появляется лицо Кона. Секунду он тупо таращится на меня.

— Боже мой, — тихо говорит он. — Боже мой.

Он стремительно опускается рядом со мной на колени. И с интересом разглядывает мою рану.

— Да-а, Джек, — говорит он самому себе. — Что же делать? Что же делать?

Я смотрю ему в лицо, но говорить не могу.

— Я здесь для того, чтобы отвезти тебя к Джеральду и Лесу. Да, верно. Я здесь именно для этого.

Он сдвигает шляпу на затылок.

— Но я бы сказал, что ситуация кардинально изменилась. Да, я бы сказал именно так.

Он опять принимается разглядывать мою рану, и по его лицу я вижу, что он думает. Внезапно он встает, отряхивает пальто, поворачивается ко мне спиной и осматривает Эрика.

— Боже мой, — опять повторяет он.

Он замечает свой пистолет, который все это время лежал на краю чана. Он берет его и внимательно осматривает, потом сует в карман пальто и идет прочь, не оглядываясь. Наконец я слышу, как хлопает дверца машины и начинает работать двигатель. Я выслушиваюсь в удаляющийся звук машины до тех пор, пока он не исчезает, совсем.