По мере того как приближалась Цветочная ярмарка, их все больше охватывало радостное волнение. Саймон почти не отходил от клумбы со своими экспериментальными посадками. Кусты, с которых должны были срезаться розы для выставки, охранялись так тщательно и с такой любовью, словно это были наследные принцы. Крошечные белые зонтики, прикрепленные к веткам, защищали каждый бутон. Ежедневно эти зонтики прилаживались заново, в зависимости от погоды — достаточно низко, чтобы загораживать прямые лучи солнца, но не настолько, чтобы воздух под зонтиком был влажным.

В августе сухая жаркая погода установилась во всей Англии. Утренние туманы переходили в знойные томные дни. Земля рассохлась и превратилась в красную пыль.

Сухая погода очень радовала Саймона.

— Я могу их сам поливать и регулировать влажность воды, чтобы бутоны хорошо завязались, — ликовал он. — Я только молюсь, чтобы накануне выставки не поднялась буря и не растрепала бутоны.

Но даже от этого непредвиденного случая он застраховался. Он купил где-то старые куриные домики, Гомер с рабочими их очистили, продезинфицировали и приладили так, чтобы они берегли розовые кусты от всех капризов непогоды.

— Странно даже, — подтрунивала над ним Никола, — что ты не вытащил в сад кровать и не караулишь свои драгоценные розы ночи напролет.

— А что, может быть, и до этого дойдет, — не смущался Саймон.

Мэнди всегда считала, что когда любишь по-настоящему, всегда можешь понять, что чувствует любимый человек. А она знала точно, что под кажущейся собранностью и бравадой Саймона скрывались нервы, напряженные, как под электрическим током. Это был итог его восьмилетних трудов. Восемь лет надежд и разочарований, бесконечного терпения и энтузиазма. Даже, можно сказать, преданности. Если он потерпит неудачу, что ж, он пожмет плечами, улыбнется и начнет все сначала. Но как она надеялась на то, что этого не произойдет!

Розы словно знали, чего люди ждали от них. Ровно в положенное время бутоны налились и округлились. Они были бледного чистого желтого цвета, как рассвет зимним утром. За три дня до выставки они сделались крепкими и упругими, вот-вот готовыми распуститься.

— Господи, они такие чудесные, что просто хочется стонать, — воскликнула Мэнди.

Саймон рассмеялся и назвал ее сентиментальной дурочкой.

— Розы — как женщины… им нужен укорот.

И он связал бутоны толстой мягкой шерстяной ниткой, чтобы они не раскрылись раньше времени и не отцвели до дня выставки.

— Все, финишная прямая, — неторопливо сказал Саймон, прилаживая маленькие белые зонтики над бутонами за два вечера до дня выставки. — Завтра утром я срезаю бутоны. А послезавтра настанет тот самый день. Я выезжаю в Лимингфилд на рассвете. Ты ведь поедешь со мной, Мэнди, да? Я очень рассчитываю на твою помощь, надо красиво расставить цветы. Девять или десять лучших бутонов надо будет «изящно расположить полукругом», как написано в Правилах. Думаю, изящества у тебя побольше, чем у меня, детка.

И он скорчил ей гримасу. Последнее время они стали такими друзьями, подумала Мэнди. Возможно… возможно, они смогут и дальше общаться, после того, как он женится на Николе. Может быть, она в конце концов научится довольствоваться простой дружбой. Хотя она прекрасно знала, что это у нее никогда не получится.

В тот же день позвонила Никола. К телефону подошел Саймон, и Мэнди показалось, что голос его звучал напряженно, почти раздраженно.

— Но, дорогая моя, я никак не могу, ты же знаешь. Лучше сама сюда заходи. Что? А! Понял. Ну ладно, хорошо, зайду, примерно через час.

Он обратился к Мэнди:

— Пойду зайду к Марсденам, но ненадолго. Сегодня вечером я собирался остаться дома. Наверное, я старый глупец, но мне кажется, что если в последний момент что-нибудь пойдет не так, я просто все брошу. И потом, с погодой не все ясно. Эта жара не может держаться вечно, когда-нибудь погода должна смениться, и тогда наверняка будет ливень. Но я срочно понадобился Николе.

В тот вечер Мэнди все откладывала обычную процедуру укладывания Пипа в постель. Самое дорогое становится еще дороже, когда знаешь, что скоро лишишься этого.

Пип в последние дни был в отличной форме. Он уже ходил сам, без посторонней помощи, и довольно уверенно. Как уверяли врачи, скоро он будет бегать, и лазить по деревьям, и играть во все игры. Саймон планировал отправить его после Рождества в подготовительную школу. Дети жили там как в интернате, но были и приходящие ученики, вот таким учеником и станет Пип. Предполагалось каждый день возить его в школу и обратно на машине. А если ему там понравится, то со временем, если захочет, он сможет остаться в интернате.

— Не хочу сразу на него давить, — говорил Саймон. — С другой стороны, чем быстрее он свыкнется с мыслью, что ничем не отличается от остальных детей, тем лучше. Но надо продвигаться вперед постепенно, шаг за шагом, и не торопить события.

Мэнди была с этим согласна, поражаясь и восхищаясь тем, как терпеливо и предусмотрительно относился Саймон к ребенку.

Когда обычный ежевечерний ритуал принятия ванны и чтения на ночь был закончен, она спустилась вниз и села возле открытого окна в сгущающихся сумерках. Она знала, что разумнее было бы включить свет и почитать что-нибудь или достать свое вязание — она вязала теплый жакет Пипу, — но сегодня вечером впервые в жизни была не в состоянии заняться хоть чем-нибудь.

Здесь она сидела тогда, в ту ночь, когда ждала Саймона. Мэнди вспомнила, как кровь словно быстрее побежала по ее жилам, когда, наконец, она увидела фары его машины, подъезжавшей к дому, как огромная волна облегчения и радости захлестнула ее.

«Саймон, мой милый, мой любимый».

Она пошире раскрыла створку тяжелого окна и высунулась в темный сад. Стояла гнетущая жара, не было ни малейшего ветерка. Побыстрее бы вернулся Саймон на случай, если скоро разразится буря. Мэнди со стыдом вспомнила, как при вспышках молнии всегда бежала прятаться под одеялом, как маленькая, но если бы Саймон был здесь, с ней, она бы ничего не боялась.

Как глупо, твердила она себе… глупо так переживать. Сейчас она задернет шторы и найдет себе какое-нибудь занятие. Но вдруг темноту прорезала вспышка молнии, почти вслед за ней раздался раскат грома. Потом секунд десять стояла тишина, неподвижная, зловещая. И внезапно хлынул ливень как из ведра, застучал по крыше гаража, превратил гравиевую дорожку в озеро, застучал барабанной дробью по листьям вишни под окном.

— Розы! Розы Саймона!

Времени размышлять не было. Некогда было искать плащ или колпак. За несколько минут Мэнди добежала по траве до розария, вздрагивая от ударов грома и вспышек молний, бросилась к калитке. На Мэнди уже не было сухого места, ее легкое платье промокло насквозь.

Теперь уже молнии сверкали беспрерывно, заливая сад мертвенным белым светом. Деревянные ящики стояли в углу под навесом. Они были тяжелые и громоздкие, почти с нее ростом, и Мэнди, напрягая все силы, потащила их по раскисшей земле.

Любой ценой надо было закрыть две клумбы с выставочными розами. Может быть, даже уже поздно, похолодела она, таща и толкая вперед неподъемные ящики. Дождь словно стальными прутьями хлестал ее по лицу и по рукам, а шквальный ветер раскачивал и трепал ломающиеся кусты.

Наконец, пять ящиков надежно укрывали розы. Остался еще один. Мэнди вся дрожала, еле держась на ногах от волнения и усталости, но она должна закончить свое дело… Но последний ящик намертво застрял в мокрой глине, она никак не могла сдвинуть его с места. Девушка упала на колени, в остервенении и отчаянии стала разгребать руками грязную жижу, чтобы высвободить застрявший угол ящика, потом снова встала и, упираясь одной ногой и обеими руками в ящик, попыталась сдвинуть его с места, тихо всхлипывая.

Ящик вдруг рывком подался вперед, увлекая за собой Мэнди. Потеряв равновесие, она споткнулась, ударилась о него головой и плашмя упала на мокрую ледяную траву.

«Все, я пропала, — подумала она. — Я даже встать не могу». А может, последний ящик уже и не нужен, может быть, она уже спасла достаточное количество роз? Сквозь раскаты грома она услышала непонятный звук и вдруг поняла, что смеется — смеется и никак не может остановиться.

Затем она почувствовала, что кто-то поднимает ее на руки. И голос Саймона, испуганный и незнакомый, крикнул:

— Мэнди… Мэнди, дорогая моя, ты в порядке? Никогда себе этого не прощу, никогда.

Он погладил ее по мокрым волосам. Ее голова лежала у него на плече. Мэнди слабо подумала: «Он назвал меня «дорогая». Конечно, это он так, несерьезно, просто испугался, но все равно приятно».

— Да, со мной все в порядке, Саймон, — хрипло прошептала она. — Просто последний ящик застрял, я никак не могла его вытащить. Саймон… там… розы…

Мэнди не была уверена, что правильно расслышала, но ей показалось, будто сквозь раскаты грома она услышала нечто вроде «К черту розы!».

После ревущего потока в саду дом показался ей тихим уютным пристанищем. Саймон отнес Мэнди сразу наверх, в спальню, положил в кресло и включил электрокамин.

— Горячую ванну, — скомандовал он. — Ты сможешь сама ее принять?

— Да, конечно. Это было бы просто счастье. Я…

Она хотела было встать, но зубы у нее заклацали, и он строго сказал:

— Нет, сиди здесь, у огня, грейся. Я пойду налью тебе ванну. А что, миссис Доббин ушла, не знаешь?

— Да, она пошла к своей сестре. Думаю, вернется не раньше, чем дождь перестанет… Саймон, я боюсь, что Пип проснется — он очень испугается. Пойду к нему посмотрю…

Он снова остановил ее:

— Девочка моя, подумай прежде всего о себе, хоть раз в жизни.

Потом снял с вешалки ее халат и бросил на стул рядом с камином:

— Снимай скорее мокрые вещи, переоденься в халат, а я пока приготовлю ванну. Думаю, парень спит себе без задних ног и не слышит, что творится на улице. Но я к нему все равно загляну. Давай переодевайся, — проворчал Саймон и вышел в коридор.

— Да, сэр, — покорно ответила Мэнди.

Совершенно неожиданно, словно в противовес всему случившемуся, она вдруг испытала нарастающий восторг. Она смогла что-то сделать для Саймона. Теперь он ее никогда не забудет. И когда-нибудь, когда станет известным садоводом-селекционером, подумает: «Да, если бы не та девочка, Мэнди…» Она усмехнулась своему полету фантазии.

— Все готово, — крикнул Саймон из ванной.

Мэнди надвинула шлепанцы и накинула халат.

— Ах, какая роскошь, — вздохнула она, видя, что ванна уже полна почти до краев.

— Да, ты это заслужила, можешь себя побаловать. Осторожно, смотри, не слишком ли горячо. А после ванны шагом марш в кровать. Я пойду налью тебе грелку и положу в постель, потом приготовлю чай. Славный крепкий чай и еще что-нибудь вкусненькое к нему. Это, я думаю, тебя сразу вылечит.

Через несколько минут он постучал в дверь и громко сказал:

— Юный мистер Пип спит как ни в чем не бывало. Я сейчас пойду посмотрю, как там мои розы. И я поставил чайник.

Необыкновенным наслаждением было нежиться в горячей ванне. Но когда Мэнди начала сушить волосы, ее вдруг пронзила острая боль. Чуть не вскрикнув, девушка вытерла запотевшее зеркало и посмотрела в него. На лбу около того места, где начинают расти волосы, красовалась рваная рана. Видимо, пока Мэнди боролась с неуступчивым ящиком, она поранилась, но рана была неглубокой. Мэнди осторожно промокнула выступившую кровь.

Вернувшись в спальню, она забралась под одеяло и свернулась калачиком, прижимая к себе грелку. Мэнди было уже неловко, что Саймон так хлопочет о ней из-за того, что она сделала. Но так приятно, когда о тебе хлопочет Саймон.

Вскоре он поднялся к ней с подносом, на котором небрежно были расставлены старый коричневый чайник, кувшинчик молока, чашки и графин с бренди.

— А ты, наверное, не знала, что я такой хозяйственный? — Он поставил поднос на пол. — Я сейчас выходил, смотрел розы, Мэнди. Малышка, ты все сделала просто отлично. На всех остальных клумбах бутоны сорваны… или растрепаны вконец.

Он присел на стул у огня и без слов посмотрел на нее. Она знала — сейчас в его воображении проносится картина того, что стряслось бы с его выставочными розами, если бы не ее помощь.

Она усмехнулась:

— Я очень довольна собой. Чувствую себя маленькой героиней. Но мне не помешала бы чашка чаю.

— О, чай тебе обеспечен, — заверил Саймон.

Он налил чай, добавил бренди из графина и протянул Мэнди, и тут его взгляд упал на ее лоб.

— Ну-ка, а это что такое? Что с тобой стряслось?

Она дотронулась пальцами до лба и отняла их — на них была кровь.

— Это так, царапина. Это все последний ящик — я споткнулась и упала. Он был такой упрямый!

— Ничего себе царапина! Ну-ка, дай взгляну.

Голос его был нарочито грубый, но прикосновение рук бесконечно нежным, когда Саймон осторожно отодвинул волосы со лба Мэнди.

— Знаешь, что-то мне это совсем не нравится, — сказал он наконец. — Пожалуй, вызову Смитсона, пусть сам все сделает.

— А стоит ли? Рана совсем не болит.

Ей так не хотелось, чтобы он сейчас покидал ее, даже только за тем, чтобы позвонить. Ей хотелось, чтобы эта минута длилась вечно. Она была счастлива побыть наедине с Саймоном, при свете уютной лампы и камина; с чайным подносом, стоящим на коврике у кровати. Так уютно… так тепло… почти интимно. Ей будет что вспомнить потом, когда она останется одна.

Но он возразил:

— Никаких споров, тебе непременно нужен врач. Допивай чай, а я пойду позвоню ему.

Доктор Смитсон приехал слишком быстро, к большому неудовольствию Мэнди. Он осмотрел рану, промокнул кровь и наложил повязку.

— Доктор, это серьезно?

Беспокойство в голосе Саймона очень ей понравилось… впрочем, естественно, что он беспокоится. Он должен чувствовать свою ответственность. Не обольщайся, Мэнди, строго сказала она себе.

— Ничего страшного, пару дней соблюдать постельный режим, и все будет в порядке. — Доктор щелкнул замком своего чемоданчика.

— Пару дней?.. но это никак невозможно… — ужаснулась Мэнди.

«Завтра Саймон срежет розы и уедет с ними на выставку. Я никак не могу это пропустить», — в отчаянии подумала она.

Доктор важно кивнул и улыбнулся:

— Вот увидите, завтра вам захочется полежать.

На следующее утро Мэнди вынуждена была признать, что он оказался прав. Все ее тело болело, ныл каждый сустав и даже мышцы, о существовании которых она вообще не подозревала. Несмотря на прописанные врачом таблетки, в голове пульсировала тупая боль.

Миссис Доббин, которая, как выяснилось, была в курсе вчерашних событий, с материнской заботой хлопотала вокруг нее.

— Ох и досталось же вам, мисс Мэнди, подумать страшно. В деревне говорят, у нас уже двадцать лет не было такой страшной грозы. — Маленькие глазки блеснули, и она добавила: — Рассказала бы я вам, как вас расхваливал сэр Саймон, да, боюсь, вы покраснеете.

Чуть погодя к ней в комнату заглянул Пип и поглядел на нее большими встревоженными глазами:

— Мэнди, с тобой все в порядке? Я так за тебя переживал. Я принес тебе Мисс Болтер.

Он присел на краешек кровати, щеночек тут же устроился у него на коленях. Мэнди больно было видеть, что на личико мальчика вновь вернулось знакомое несчастное выражение. Все непривычное, неожиданное все еще очень пугало его. Сердце у нее упало при мысли, что скоро ей придется огорчить его еще больше. Но Мэнди не видела другого выхода.

— А ты долго еще будешь лежать в постели? — Он рассеянно гладил щенка по шелковистому носу, а сам не сводил глаз с Мэнди. — Когда тебя нет внизу, мне одному не по себе, и Саймон тоже уехал. Он сегодня ругался на Миссис Болтер, что она спихнула носом его трубку на ковер. А она просто хотела сказать ему «доброе утро».

Легкий голосок спросил от двери:

— Можно мне войти?

К кровати подошла Никола:

— Дорогая моя, какой ужас тебе пришлось пережить! Бедная моя, у тебя такой измученный вид. Боюсь, Саймон никогда меня не простит за то, что я вызвала его из дому на ночь глядя.

Она скорчила виноватую рожицу, но, несмотря на это, Мэнди видела, что светловолосая нежная красавица словно излучает счастье, как золотистый свет.

— Сегодня утром мне надо побыть в офисе, — продолжала Никола. — Саймон весь как на иголках. Никогда еще не видела его таким нервным. Впрочем, я пока переношу это стоически. Сегодня буду присутствовать на торжественной церемонии срезания роз. Вдруг понадобится помощь. В таких ужасных обстоятельствах это меньшее, что я могу для него сделать.

— Мне надо бы самой спуститься, — заволновалась Мэнди. — Я ведь обещала ему помочь.

— Только не забывай, что если бы не ты, то и срезать сейчас было бы уже нечего, — резонно заметила Никола.

Они весело поболтали еще несколько минут, потом она поднялась и сказала Мэнди:

— А теперь лежи, отдыхай и ни о чем не беспокойся. Идем со мной, мой славный Пип, миссис Доббин уже приготовила тебе обед. Нам пора скакать дальше, а Мэнди пусть отдыхает. — Обняв мальчика за худенькие плечики, Никола вывела его из комнаты, и он доверчиво и весело пошел с ней. Мэнди закрыла глаза. Скоро все это кончится. Наверняка ей станет легче, когда она будет далеко отсюда, займется делами и начнет устраивать свою жизнь заново.

В течение дня к Мэнди пару раз заглядывал Саймон, а в начале вечера поднялся к ней с целым ведром воды, в котором стояли его драгоценные розы изысканного желтого оттенка.

— Я подумал, ты захочешь на них посмотреть. Ой, какой кошмар, я пролил воду на ковер. Сейчас миссис Доббин меня убьет.

Мэнди с удовольствием посмотрела на розы, потом на Саймона, который, встав на колени около кровати, вытирал лужицу своим носовым платком.

— А тебе самому они нравятся? На мой взгляд, они просто превосходные.

Он сдержанно кивнул, но Мэнди заметила, как сияли его глаза.

— Да, ничего. Конечно, заранее сказать трудно, надо еще посмотреть, что другие привезут на выставку, но… в общем, надежда есть. Мне так хотелось, чтобы ты тоже поехала со мной, но к утру ты еще не оправишься. Слушай, знаешь что, давай я тебе позвоню, как только закончится оценка жюри? Я останусь на время в Лимингфилде, как ты знаешь. Надеюсь, что заказы потекут рекой. А сейчас пойду отнесу моих красавиц в прохладное место. На ночь поставлю их в кладовку… Боюсь, правда, что миссис Доббин этого не одобрит, но по такому случаю, я думаю, она возражать не станет.

Саймон взял ведро и постоял, глядя на нее. В его серых глазах больше не было привычного холодка. Они светились лаской и улыбкой. Теперь Мэнди была его товарищем по делу, и он относился к ней с нежностью.

— Ну, выздоравливай скорее, малышка, — сказал он ей, — и молись за меня завтра. Когда я уеду, ты еще будешь сладко спать.

Но она не спала. В пять часов утра сна у нее не было и в помине, Мэнди лежала, настороженно прислушиваясь к звукам внизу, на кухне, где Саймон сооружал себе завтрак на скорую руку. Ей было ужасно жаль, что она не может спуститься и приготовить ему завтрак сама, но она знала, что Саймон этого не одобрит.

Затем в доме все стихло. Вскоре послышался шум мотора, заскрипела и захлопнулась дверь гаража. Мэнди осторожно выскользнула из кровати и подошла к окну — как раз вовремя, чтобы увидеть, как машина выезжает из ворот и поворачивает на улицу.

— Удачи тебе, любимый, — прошептала она.

День тянулся невыносимо долго. Мэнди встала с постели перед обедом. Если не считать повышенной чувствительности кожи на лбу, в целом она чувствовала себя нормально. После обеда, пока Пип отдыхал в своей комнате, она вынесла шезлонг на солнце, так чтобы услышать телефон. Без Саймона дом казался совсем пустым. Пип, похоже, тоже это почувствовал. Он был притихшим и задумчивым весь день, даже когда играл с щенками на лужайке.

— А когда мы узнаем, выиграл Саймон приз или нет? — спросил он.

— Он обещал нам позвонить, — ответила Мэнди, подумав про себя: «Только вспомнит ли он об этом?»

Но в половине третьего раздался звонок. Саймон звонил из Лимингфилда.

— Мэнди? Ты уже встала? Как у тебя дела?

— Уже лучше, — нетерпеливо ответила она, — намного лучше. А у тебя какие новости?

— Догадайся, — ответил он, и по его тону Мэнди поняла, что новости хорошие.

— Первый приз, — быстро сказала она.

— Угадала. И еще — серебряный кубок!! — В голосе Саймона звучал ликующий триумф. — Заказов не счесть… ну, не то что бы не счесть, но появляются.

— О! Саймон! Я так рада… так рада… очень рада. Как мне сказать, что я рада?

— Да, точно, слов и не хватает. По крайней мере, не по телефону. Слушай, Мэнди, а ты правда себя лучше чувствуешь? Ты в порядке?

— Лучше просто не бывает, — заверила она, — я готова хоть до луны прыгать.

— Слушай, тогда тебе нужно обязательно сюда приехать. Я не успокоюсь, пока не поделюсь с тобой моей маленькой победой. Ведь если бы не ты… Но помимо всего прочего, мне еще нужна твоя помощь. Я бы заехал за тобой, но у меня здесь куча дел. Я только что звонил на станцию. Есть поезд, который сюда приходит без двадцати пять. Он выходит из Бенфорда в три двадцать пять. Позвони в гараж Фоксу и попроси отвезти тебя на станцию к этому поезду. А я тебя здесь встречу. А? Что ты думаешь? Ты сможешь приехать?

— С удовольствием, — воскликнула Мэнди.

Быть с ним вместе в такой момент, в момент его успеха!

— Отлично. Я надеялся, что ты согласишься. Тогда я забронирую тебе номер в отеле. А вечером устроим маленькую пирушку по этому поводу. Кстати, Никола тоже здесь, рядом со мной. Она передает тебе привет, и еще она просила передать… Никола, я забыл, что… а, да, она просила передать, что у нее для тебя есть важные новости.

На том конце трубки послышался смех — смех Саймона и серебристый колокольчик голоса Николы.

— Хорошо, Мэнди, значит, жду тебя без двадцати пять. До свидания.

Она положила трубку и постояла, глядя на телефон. Как она могла забыть, что там, с ним, Никола? Он сказал — устроим пирушку по случаю победы. Видимо, праздновать будут не только получение первого приза, но и еще кое-что! Конечно, они, наверное, так этого ждали… ждали, пока наконец смогут вполне насладиться своим счастьем. «А мы решили пожениться», — объявят они, и посмотрят друг другу в глаза…

«Нет, я этого не вынесу, — вдруг поняла Мэнди. — Я не могу туда ехать. У меня не хватит сил».

Но если она не поедет, как она это объяснит? Поднявшись к себе в комнату, Мэнди села на постель, рассеянно глядя за окно и напряженно размышляя. Пока наконец у нее не созрел план… Это будет бегство, но иначе она поступить не могла. По крайней мере, она сразу и навсегда разрешит эту ситуацию и сохранит свою гордость.

Она спустилась вниз, позвонила на станцию, а потом в гараж.

— Вам машину на лондонский поезд в три двадцать восемь, мисс? Да, конечно, пришлем.

Потом она упаковала все вещи, которые влезли в чемодан, а остальное аккуратно сложила в шкафу. Когда-нибудь после миссис Доббин перешлет их. Осталось только написать письмо Саймону. Оно заняло у Мэнди немало времени, но и это было закончено.

«Прошу меня простить, — писала она, — за то, что делаю это так внезапно. Я дала себе обещание, что дождусь выставки. Теперь, после твоего грандиозного успеха, когда работы станет гораздо меньше, я чувствую себя вправе уехать.

Я думала, смогу остаться здесь, в этих местах, где все напоминает мне об одном человеке, который никогда уже не сможет стать моим, но оказалось, что мне это не под силу. Несомненно, ты сочтешь меня глупой и сентиментальной. Но я думаю, что ты сможешь понять мои чувства.

Прошу меня простить, что не предупредила о своем отъезде заранее. Я старалась оттянуть время отъезда, так мне больно расставаться с Пипом. Я знаю, что поначалу он будет по мне скучать, но уверена: он будет счастлив с тобой и Николой. А потом, много позже, когда я превращусь в полузабытую тетушку, возможно, ты позволишь мне приехать навестить его.

Спасибо за все, что ты сделал для меня, и прошу еще раз простить меня. Мэнди».

Ну вот, этого вполне достаточно. Саймон решит, что измена Робина потрясла ее больше, чем она показывала. Мэнди представила, как на его лице снова появится слегка сардоническое выражение и, возможно, он мельком подумает: «Ох уж эти женщины!»

А теперь надо было поговорить с миссис Доббин. Мэнди положила письмо на столик рядом с трюмо и пошла в кухню. Миссис Доббин сидела у окна, нацепив очки и подшивая простыню аккуратными мелкими стежками.

Она выжидательно посмотрела на Мэнди, когда та вошла. Наверное, она слышала, как звонил телефон и теперь ждала новостей.

— Только что звонил сэр Саймон, миссис Доббин, — сказала Мэнди. — Его роза получила первый приз и серебряный кубок. Разве это не замечательно?

Миссис Доббин вся расплылась в сияющей улыбке.

— А я так и думала, с самого начала. Он, наверное, счастлив? — Она отложила простыню. — Пойду-ка сообщу об этом Эмили.

— Сейчас, одну минуточку, миссис Доббин. Мне надо успеть на поезд. Послушайте меня внимательно, это очень важно. Сэр Саймон ждет меня в Лимингфилде, но у меня изменились планы. Я только что узнала, что мне надо срочно быть в Лондоне… непредвиденные обстоятельства. Он собирается встречать меня с поезда, и когда поймет, что я не приехала, будет звонить сюда. Передайте ему, пожалуйста, что я оставила ему записку, там все сказано. Хорошо?

Миссис Доббин воззрилась на нее поверх очков:

— Мэнди, что-то случилось?

Мэнди выдавила безмятежную улыбку:

— Нет, не волнуйтесь, все в порядке, миссис Доббин. Сейчас за мной приедет машина и отвезет меня на станцию.

Она обернулась и увидела, что у двери стоит Пип. Он явно все слышал и больше не мог молчать.

— Ты что, уезжаешь… насовсем, Мэнди? — Худенькое личико побледнело, глаза были огромными и тревожными.

— Только ненадолго, сладкий мой. Я вернусь.

«Ведь это не ложь, — взмолилась она про себя. — Я ведь правда когда-нибудь к нему приеду».

Она быстро обняла мальчика, откидывая со лба непослушные волосы, и порывисто прижала его к себе, чтобы он не видел ее лица.

Зазвонил дверной звонок, и миссис Доббин сказала:

— Я открою, мисс. Это, наверное, пришла машина.

Прежде чем выйти из комнаты, она, нахмурившись, бросила на Мэнди быстрый взгляд, и девушка с чувством вины поняла: старая добрая экономка догадывается, что происходит что-то не то.

Она помахала через заднее окошко машины миссис Доббин и Пипу, которые вышли на крыльцо проводить ее. А потом сидела, ничего не видя вокруг и пытаясь перебороть самую страшную боль, которая когда-либо сжимала ее сердце.

Только раз — в кассе на станции — Мэнди заколебалась. В ее голове вдруг мелькнула предательская мысль, что ей стоит только взять билет до Лимингфилда и уже через час она увидит Саймона. Но ведь там с ним будет и Никола.

— До Паддингтона, в один конец, — решительно сказала она.

Поезд на Лимингфилд уходил раньше на три минуты. Мэнди стояла на платформе в шумной толпе и смотрела, как он уходит с другого пути. Она словно окаменела и не могла пошевелиться.

Почти тут же подкатил поезд на Лондон, шелестя как змея, вынырнул из-за угла и со скрежетом замер у платформы. Мэнди пошла вперед вместе с остальными пассажирами. Поезд был переполнен — люди стояли даже в тамбурах. Она не знала, долго ли еще простоит, и боялась, что в любую минуту упадет в обморок.

— Проходите, мисс. Давайте сюда ваш багаж.

И носильщик подхватил ее чемодан. Мэнди двинулась за ним и шагнула на подножку вагона.

— Эй, Мэнди! Куда это ты собралась?

Это был голос Саймона. Она повернулась и увидела его прямо позади себя.

— А ну-ка, детка, давай прыгай обратно. Ты садишься не на тот поезд.

Люди смотрели на них, улыбались… Побагровев от смущения, Мэнди сошла обратно на платформу. Саймон вынес из поезда ее чемодан и повел ее к выходу со станции, одной рукой крепко придерживая за дрожащий локоть. Еле сдерживая смех, он сказал:

— Мэнди, какая ты дурочка. Это же экспресс. Ты бы на нем доехала до Лондона… и чтобы ты стала тогда делать? Какое счастье, что я смог все-таки выбраться и приехал на машине забрать тебя и отвезти в Лимингфилд. Я чувствовал себя таким виноватым перед тобой — заставлять тебя ехать на поезде, в твоем-то состоянии. Но я не нашел тебя на платформе и уже не знал, что и думать. А потом, слава богу, заметил, что ты садишься на другой поезд. Я еще никогда в жизни так быстро не бегал!

Выйдя на улицу, на яркий солнечный свет, Саймон вдруг наклонился к ней и внимательно посмотрел ей в лицо:

— Мэнди… ты что, плачешь? О господи боже, девочка моя. Я же не хотел тебя обидеть. Я совсем тебя не ругаю, не думай. Я просто переживал за тебя, и все.

— Я в порядке, — всхлипывала Мэнди, вытирая слезы сжатыми кулачками, как маленькая девочка.

— Нет, не надо было просить тебя приезжать на выставку, — сокрушался Саймон. — Ты еще не совсем выздоровела. Какой я самовлюбленный тип. Сейчас отвезу тебя домой, и ты сразу ляжешь в постель, договорились?

Она взяла себя в руки и сказала:

— Нет. Нет, не надо, поедем лучше в Лимингфилд, как мы хотели. Со мной все хорошо.

— Ты уверена? — Он все еще сомневался.

— Конечно. Пожалуйста, поедем скорее.

В машине она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Саймон, казалось, тоже не хотел разговаривать, и она была этому рада. Итак… в конце концов ей не удалось уехать, и теперь придется собрать в кулак всю свою волю, все мужество, чтобы пережить этот вечер.

— Все, мы приехали. Мэнди, ты спишь?

Она открыла глаза и увидела, что машина остановилась перед большим отелем, утопающим в зелени деревьев и кустарников. Наверное, она все-таки задремала. Поездка прошла незаметно, как одно мгновение.

Саймон обошел машину и помог Мэнди выйти.

— Никола должна быть где-то здесь. Сейчас я ее разыщу, и она тебе покажет твой номер — ваши номера рядом.

Через мгновение он вернулся вместе с Николой. Та выглядела еще прелестней, чем обычно, в изящном зеленом костюме.

— Привет, Мэнди, бедняжка. Саймон такой невыносимый, заставил тебя приехать, несмотря на твое состояние. Хорошо, что он еще успел снять тебя с другого поезда, а то ты уехала бы в Лондон! Ха-ха! Ну пошли, я провожу тебя в твой номер. А ты, — бросила она через плечо с насмешливой строгостью, — возвращайся на свою выставку.

— Дайте мне хоть чемодан донести, — взмолился он. — Носильщиков что-то не видно.

Саймон пошел с ними до лифта, неся чемодан и ворча, что только женщина может умудриться набить такой огромный чемодан, уезжая всего на один день. В симпатичном номере, выходившем окнами в сад, он поставил чемодан на пол и сказал:

— Пока оставлю вас, попейте чаю. Но обязательно приведи Мэнди на выставку до закрытия, поняла?

— Мы сами разберемся, — ответила Никола. — Я ее приведу, только когда она как следует отдохнет, и не раньше. А ты ступай!

— Слушаюсь, мэм. — Саймон коснулся пальцами лба и почтительно поклонился.

«Я никогда еще не видела его таким, — удивлялась Мэнди. — Таким веселым и таким… таким мальчишкой».

Она немного поправила косметику и причесалась, а потом они с Николой спустились вниз и выпили чаю, после чего Мэнди заявила, что готова идти на выставку.

— Точно? — с тревогой спросила Никола. — Ты все еще такая бледная. А на выставке очень шумно, душно и ужасно жарко.

— Я очень хочу пойти, — твердо ответила Мэнди.

Они прошли через сад к высоким белым тентам, которые образовывали целое поселение.

— Розы там, в дальних павильонах, — махнула рукой Никола, когда они вошли на территорию выставки. — Нам надо поторопиться, скоро закрытие.

Они протискивались сквозь плотную толпу посетителей. Мэнди почти не обращала внимания на цветы… а вокруг нее царило буйство красок и ароматов. Они шли от павильона к павильону. И вдруг…

— Вот она, Саймон. Я ее привела, как ты велел.

Мэнди подняла глаза, и во всем павильоне словно не осталось никого, кроме нее и Саймона, высокого, с бронзовым загаром, в элегантном сером костюме и белоснежной рубашке. Он сейчас выглядел точно так, как в день их знакомства, когда она впервые встретила стальной холодный взгляд его серых глаз. Только теперь этот взгляд больше не был холодным. Сейчас он был добрый и… в нем было что-то еще, чему Мэнди не могла найти названия.

— Я рад, что ты пришла, — просто сказал Саймон.

И повел ее туда, где были выставлены его розы.

— О… — замерла Мэнди.

Они были так прекрасны, что все слова застряли у нее в горле. Цвета солнечного света, они горделиво возвышались в вазах, лепестки закруглялись шелковистыми завитками, множество еще не раскрывшихся бутонов желтели в обрамлении блестящих темных листьев.

— А сейчас, — раздался у нее над ухом голос Саймона, — самое главное.

Он протянул ей синий ярлычок, она машинально взяла его в руки и молча уставилась на него, не в силах поверить глазам. Под напечатанными словами «первый приз» было написано: «Гибридный сорт «мэнди».

Наконец она подняла глаза.

— Это я? — заикаясь, спросила она. — Ты назвал свою розу в честь меня?

— Конечно… кого же еще? Ты разве не знала? Я даже не хотел тебе заранее говорить, чтобы не испортить сюрприз. Я снова спрятался в свою раковину и трясся от страха, что тебе все еще нужен тот, другой. Я все заранее спланировал… я хотел подождать, пока смогу порадовать тебя своим успехом. И только в последний момент выяснилось, что я сделал пару огромных ошибок: ты чуть не утонула тогда в саду и чуть не разбила голову.

Где-то прозвонил звонок, и люди начали постепенно выходить из павильонов. Мэнди стояла не двигаясь, ничего не видя, и смотрела на цветы. Она чувствовала, что Саймон стоит совсем рядом с ней и ждет, когда уйдут последние посетители. Наконец все павильоны опустели и они остались одни.

— Я все не могу прийти в себя. — Мэнди покачала головой. — Я думала, что Никола… я все это время считала, что вы с Николой…

И вдруг она похолодела. А что было бы, если бы Саймон не оказался на станции? Тогда он прочел бы ее записку и подумал, как она того и хотела, что она на самом деле до сих пор любит Робина. Она побледнела. Какой ужас!

— Никола? — В голосе Саймона звучало изумление. — Конечно, я очень люблю Николу и всегда ее любил. Мы с ней как брат и сестра, как будто из одной колыбели. А потом, у Ники хватало своих проблем… дело в том, что мужчина, которого она… в общем, он был несвободен и не мог на ней жениться, и только сейчас… Понимаешь, у нее довольно строгий отец, с викторианскими идеями, он против развода, и все прочее. Но я помог им все устроить. Эдмунд Марсден высоко ценит мое мнение, может быть, потому что он очень дружил с моим отцом. Поэтому мне приходилось так много времени проводить в доме у Марсденов. Но теперь наконец все разрешилось, и Ники с Генри могут быть счастливы. Правда, мы еще недели две назад не знали, как все обернется, так что бедной Ники приходилось все держать в строжайшем секрете. Она хочет теперь все тебе рассказать. Мэнди, они с Генри приглашают тебя сегодня вечером на ужин. Он приедет из Лондона. Но только, Мэнди… — голос его упал, — ты мне так и не сказала. Пожалуйста, разреши для меня эту загадку. Я не умею красиво говорить, но я так люблю тебя, моя дорогая, ты для меня как солнышко.

У нее перехватило дыхание.

— Конечно, я люблю тебя. Я полюбила тебя уже давно.

Мэнди встретилась с ним взглядом, и они, словно по обоюдному согласию, пошли вон из павильона.

У входа появилась фигура в униформе.

— Мы закрываемся, сэр, — сказал человек весело.

— Черт возьми, — вполголоса выругался Саймон, потом усмехнулся. — Идем, Мэнди, дорогая моя. Мы будем пировать, пить вино и веселиться. У нас еще вся ночь впереди.

Они ужинали в «Старой мельнице» — маленьком ресторанчике около реки, — их было четверо, Мэнди с Саймоном и Никола со своим милым, вежливым и спокойным Генри. Все они были, как показалось Мэнди, немного притихшими, несмотря на празднование и заздравные тосты. Как будто у всех было чудесное необыкновенное ощущение, что все несчастья остались позади и впереди их ждет только радость, в которую даже трудно поверить.

В центре стола красовался серебряный кубок с пятью розами Саймона — их он называл «отбросами», хотя, на взгляд Мэнди, они были великолепны. Прежде чем они вышли из отеля, Саймон прикрепил на лацкан ее костюма бутон розы, и сейчас Мэнди вдыхала ее мягкий аромат, который как будто говорил: «Да, это происходит на самом деле. Это не сон».

После ужина Мэнди и Саймон вместе вышли и пошли в сумерках по тропинке к мосту над мелкой речушкой.

— Мне очень понравился Генри, — мимоходом заметила Мэнди.

Теперь, когда они остались наедине с Саймоном, ее вдруг охватила невыносимая застенчивость.

Он поднял сломанную веточку и вертел ее в руках. Ей вдруг пришла в голову невероятная мысль, что Саймон, наверное, тоже смущен.

— Да, он отличный парень, Генри. Один из моих лучших друзей. Это я их познакомил, поэтому всегда отчасти чувствовал себя ответственным за то, как развиваются их отношения. В молодости он неудачно женился. — Саймон остановился и сухо добавил: — Мы все порой делаем ошибки.

— Да, — вздохнула она.

Они шли по горбатому деревянному мостику, потом остановились и облокотились на перила. Уже стемнело. За их спинами на фоне пурпурного неба чернел ресторанчик. Пела какая-то ночная птица, внизу журчала река.

Саймон накрыл руку Мэнди своей загорелой твердой ладонью.

— Так это все позади, Мэнди? — спросил он.

— Все давно уже позади. Знаешь, прекрасные принцы случаются почти у всех девушек… в мечтах.

Он хмыкнул:

— Я так понимаю, что я не вхожу в эту категорию?

От его близости у нее замерло сердце.

— Ты ведь не сон, не мечта, правда? — прошептала она.

Он медленно повернулся к ней и, взяв за подбородок, крепко поцеловал в губы.

— Ну что, похоже на сон?

Мэнди отрицательно покачала головой. Вся ее скромность улетучилась. Ее охватило ослепительное, безудержное счастье.

— Это реальнее чем все, что было раньше. Может быть, — задумчиво прибавила она, — для девочек из сиротского приюта жизнь начинается только тогда, когда они встречают… свою настоящую любовь. Но мне все-таки интересно, Саймон… получится ли у нас? Я имею в виду, мы такие разные, как будто из разных миров.

Он положил руки ей на плечи и слегка встряхнул ее:

— Когда ты уже запомнишь, маленькая моя, что главное — это люди, а не их окружение? К тому же я уже ответил на этот вопрос раньше, когда рассказывал тебе про дикие розы, помнишь? Ты будешь моей дикой розой, Мэнди? Но не розой из сентиментальных стихов, а крепкой, независимой розой, прелестной и храброй, любимой и очаровательной.

Она поперхнулась:

— Но я совсем не такая, Саймон.

— А что такое?

— Видишь ли, дело в том, что я… я не по ошибке садилась на тот поезд до Лондона. Я хотела сбежать.

— Мэнди… но почему? — В голосе Саймона послышался ужас.

— Я думала… что вы с Николой собираетесь сегодня вечером объявить о своей помолвке. И я… я не могла этого вынести.

Он стоял и смотрел на нее долгое, долгое время. Потом глубоко вздохнул и обнял ее обеими руками, крепко прижал к себе, будто не хотел никогда больше отпускать.

Они молча пошли по мосту и спустились на берег. Там, где над тропинкой возвышался развесистый старый дуб, Саймон остановился и повернулся к Мэнди.

— Ты счастлива? — спросил он. — Ты меня любишь?

— Я люблю тебя, Саймон, — твердо ответила она.

Он отколол розочку с ее лацкана и положил ее на траву.

— Здесь ей самое место, — сказал он. — У твоих ног.

В темноте Мэнди увидела, как его губы дрогнули.

— К тому же, — голос Саймона звучал глухо, — мне не хотелось бы ее помять.

Он протянул к ней сильные руки, и она радостно шагнула в его объятия, словно, наконец, после долгого путешествия, вернулась домой.