Возвращаясь в Пултни, я медленно ехал вдоль Кей-стрит, объезжая ранних туристов, бредущих почему-то посредине улицы и оставляющих за собой, как правило, шлейф мусора. Мне было одиноко и хотелось домой.

В садике перед коттеджем Джорджия поливала герань, Мэй в своей комнате наряжала игрушечного медвежонка, принадлежавшего близнецам, а Скотто чистил к обеду картофель. Вполне уютная домашняя сцена. Это заставило меня сразу почувствовать, что моя собственная жизнь состоит в основном из скучной работы, разбавленной немалым количеством черного кофе.

— Все в порядке? — спросил я у дочки, обняв ее.

— Что? — переспросила она, посмотрев на меня своими большими синими глазами, будто жизнь не могла быть никакой иной, кроме как замечательной. Неожиданно я ощутил себя полнейшим глупцом из-за того, что поддался своему желанию встретиться с нею. Нет, даже более чем глупцом: я сам себе казался сейчас грязным, запятнанным убийством, деньгами, обманом...

— Ты опять уезжаешь? — довольно спокойно поинтересовалась Мэй.

— Завтра гонки, — ответил я. — Мы участвуем с Чарли. Кубок Уотерфорда. Из Плимута во Францию и обратно. Потом как проклятые будем работать всю неделю и готовиться к регате «Вокруг островов». Все это займет около двух недель, после чего мы с тобой сможем некоторое время провести вместе.

— Ты надеешься выиграть?

— Естественно.

Мэй улыбнулась улыбкой, которая всегда заставляла меня помнить, что, несмотря на все, что ей пришлось пережить, она, в сущности, оставалась маленьким постреленком, таким же, как любая девочка ее возраста.

— Ты не обязан выигрывать, — заметила она.

— О нет! Я должен это сделать... и побыть с тобой, — ответил я и поднялся.

— Побереги себя, папа, — попросила дочь на прощание, поцеловав меня в щеку. И тут же с возгласом удивления пошла к близнецам, раскрашивающим в этот момент за столом белый хлеб зеленой краской.

— Оставайся обедать, — предложил Скотто. — Я нанял лодку до Плимута, она совсем неплохая и уже готова к отплытию.

— Спасибо. Но мне хотелось бы добраться немного раньше, ведь завтра начнутся гонки. Вечером надо еще заехать домой и прихватить с собой кое-какие вещи.

— Но... — начал было Скотто.

— Мне надо это сделать, — прервал я его на полуслове.

— Джеймс, у нас возникла какая-то проблема?

Большое загорелое лицо Скотто выражало готовность помочь. И вновь я почувствовал себя виноватым: мои проблемы его не касались, и поэтому не следовало вмешивать его в них. Поэтому я ответил:

— Проблемы? Нет, Скотто. У нас теперь есть спонсор. Завтра гонки. Через неделю регата «Вокруг островов». Все хорошо, просто отлично.

Произнеся этот монолог, я вышел из освещенной комнаты в мрачные сумерки улицы, где опять кто-нибудь мог поджидать меня, чтобы разделаться со мной, а может, и убить.

Вернувшись вечером домой и заперев «ягуар» в гараже, я повернул ключ в замке на два оборота и зашел в дровяной сарай, прихватив с собой топор. Дом выглядел темным и пустынным, только ветер играл листвою вечнозеленого падуба, склонявшего свои ветви к подъездной аллее. Войдя через парадную дверь, я всюду включил освещение и внимательно осмотрел все закутки от подвала до чердака. Потом запер двери, включил охранную сигнализацию и только после этого сварил себе кофе. От Дела еще не было никаких вестей.

Все было хорошо. Просто отлично.

* * *

На следующее утро мы со Скотто, лавируя между большими магазинами и невысокими лавками Коксайда, подъехали к бухте Королевы Анны. Подогнав машину как можно ближе в воде, начали вытаскивать из багажника еду, снасти и запасные части. Вокруг было полно народу. Как только мы нагрузили тележку, рядом тотчас возникла толпа любопытных. А на стоянку все прибывали и прибывали автомобили. Чуть поодаль от нас остановился красный «феррари», из которого появилась фигура Жан-Люка Жарре. У него был такой вид, будто его только что подняли с кровати, забыв разбудить: глаза полузакрыты, а его цыганский рот только усиливал это впечатление.

— Там твоя подруга, — незаметно толкнул меня Скотто. С переднего пассажирского сиденья из «феррари» вышла Агнес. Ее черные волосы были стянуты сзади в хвост. Выглядела она очень свежей и привлекательной. Увидев меня, улыбнулась и тут же направилась в нашу сторону. У меня оборвалось сердце, и я подумал: куда она ездила в этой машине вместе с Жарре? Но, не подав виду, улыбнулся, поцеловал ее в обе щеки и вдохнул аромат духов.

— Давай выпьем кофе, — предложила Агнес.

Договорившись о встрече, я толкнул тележку сквозь толпу, наводнившую волнорез.

Бригада из «Оранж Карз» уже покрасила корпуса нашего «Секретного оружия», и судно стало похоже на две громадные дольки апельсина, соединенные между собой карбофибровыми балками.

— Немного ярко, — поморщился Скотто, — хотя тебя легко будет заметить, если ты перевернешься на ней.

— Спасибо большое, — рассеянно ответил я. А сам подумал: если кто-нибудь захочет устроить на катамаране диверсию, трудно представить, как ему можно будет помешать.

Бригада ремонтников перед стартом сошла на берег. Теперь все ее члены превратились в зрителей. Многие из них так и стояли, держа в руках инструменты — слесарные ножовки и распылители краски.

Чарли тащил мешки с парусами на переднюю площадку катамарана. Заметив нас, помахал рукой. Этой ночью он спал на судне. Я передал Скотто вещи: сумку с инструментами, еду на три дня, не позабыл и про бутылку «Феймоуз Граус» для Чарли и четыре пакета послеобеденного кофе Эгберта для себя. После чего отправился в летнее кафе на набережной.

В углу за столиком сидела Агнес, записывая что-то в блокнот. Как только я сел на соседний стул, она сложила свои записи и поцеловала меня.

— Где ты пропадал все эти дни? — воскликнула Агнес.

— Работал, — ответил я.

— Я соскучилась по тебе. — Она подняла на меня глаза.

— Как и я, — заметил я, наблюдая, как улыбка, словно солнышко, осветило ее лицо.

— Почему же ты ни разу не позвонил?

— Не был уверен, что ты этого хочешь.

— Ох! — Агнес всплеснула руками. — Ну и глупый же ты!..

— А ты ждала звонка? — Я обнял ее за плечи.

— Да, — ответила она, прижавшись ко мне.

На миг все отодвинулось — убийцы, стресс от гонок... Но тут сработала фотовспышка, я поднял голову и увидел Алека Стронга из «Яхтсмена», прятавшего усмешку в свою короткую рыжеватую бороду.

— Все в порядке, Агнес, — сказал он. — Я ничего не расскажу Жан-Люку.

Алек бросил взгляд на входную дверь:

— Ах, дорогая! Уже поздно...

Опираясь на одну из стоек тента, с неизменной сигаретой «Голуаз», свисающей с его губы, у входа в кафе стоял сам Жан-Люк. Он смотрел на нас, и его темное лицо в обрамлении черных кудрей было совершенно невозмутимым. Агнес улыбнулась и помахала ему рукой. Жарре кивнул, словно в подтверждение каких-то своих мыслей, известных ему одному, развернулся и пошел прочь.

— Извините, — произнес Стронг и отправился следом за ним. Снаружи расположился духовой оркестр, игравший «Марионеток». Мои нервы снова напряглись, сердце билось все сильнее по мере приближения регаты.

— Скажи, Терри Таннер, — посмотрел я на Агнес, — способен к насилию?

— К насилию? — уставилась она на меня. — Не думаю. Нет. Он предпочитает оставаться чистеньким.

— А его приятель Рэнди?

— Я думаю, что он просто наблюдатель. А почему ты спрашиваешь, Джимми?

— Алан Бартон, — пояснил я. — Он был год знаком с Рэнди, и тот послал Бартона на борт «Стрит Экспресс».

— Привет, Джеймс, — раздался чей-то голос с заметным акцентом. — Готовишься к большой гонке?

На стол оперся Невилл Спирмен, на его печальном лице играло подобие улыбки.

— Я всегда готов, — ответил я с такой же натянутой улыбкой.

— Должно быть, хорошо иметь спонсора? А?

— Он платит по счетам, — сказал я. Но вообще-то счета были оплачены еще накануне.

— Вдобавок ты получишь счет Гарри, — заметил Спирмен.

— Спасибо, что напомнил.

Мрачно кивнув, он удалился. Глядя ему вслед, я думал о словах торговца яхтами Чарльза Ллойда, который сказал не так давно, что купит нашу яхту, если я выйду победителем. Если же нет...

Победа или полный крах — так обстояло дело.

— Так ты думаешь, что Рэнди виноват в крушении «Апельсина»? — удивилась Агнес.

— Или он, или его босс.

— И что ты собираешься теперь делать?

— Ждать, когда он сам придет ко мне. — Я взглянул на нее. — Мне пора возвращаться.

На мгновение она прижала под столом свои колени к моим.

— Пока. И будь осторожен, — попросила Агнес, поцеловав меня на прощание. От нее исходил аромат нежности и тепла. Но как только я поднял голову, то снова почувствовал доносящейся с улицы свежий, пропитанный йодом запах моря.

Выйдя из кафе, мне пришлось пробивать себе дорогу сквозь толпу.

А народ все прибывал. Духовой оркестр пытался перекрыть гул голосов.

В громкоговорителях щелкнуло, и раздался голос:

— Джеймс Диксон, вас к телефону!

Я изменил маршрут и теперь вынужден был идти в направлении яркой неоновой вывески на офисе организационного комитета гонок. Это оказался Дуг Сайлем.

— Извини, что беспокою тебя. Просто хотел сказать, что мы все желаем удачи и тебе и «Апельсину».

— Спасибо, — поблагодарил я, стараясь найти какие-нибудь наиболее дипломатичные слова, но напряжение, как нервный спазм в желудке, не располагало к светской беседе. Мой взгляд блуждал между открытым входом в кафе под тентом и маслянистой поверхностью бухты, устремляясь к понтону, где, как в ярких обертках конфеты, сгрудились гоночные яхты, готовые к гонкам. «Секретное оружие» — «Апельсин-2» выглядела отсюда лощеной и опасной.

— Мы будем наблюдать за тобой с «Геклы», — пообещал Сайлем. К двум часам дня изменилось приливно-отливное течение. Главный парус был поставлен на место и закреплен. Вышло солнце. Юго-восточный ветер в три балла поднимал блестящую рябь на поверхности воды гавани.

Хорошо было, отослав Скотто на буксирный катер и подняв стаксель, посидеть минуту-другую в относительном покое у приемника. Мы с Чарли послушали новости о гонках и прогноз погоды: ветер менялся на западный, и до буя СН1 у Шербура будет идти хорошо.

Дальше ожидается отклонение ветра к северо-западу и на следующем этапе, до маяка Ленд-Энд, придется более или менее полавировать. Ну а потом — легкий участок до дома в Плимут.

Я посмотрел в направлении стартовой линии. Сейчас там уже вырос целый лес белых парусов. Гонки на Кубок Уотерфорда — большое событие для яхтсменов. Это и хорошая проба сил перед регатой «Вокруг островов». Там, должно быть, находилось не менее двухсот яхт — однокорпусных, катамаранов, тримаранов, готовящихся к тридцатишестичасовой гонке по серым водам Ла-Манша. Большинство яхтсменов принимали участие в гонке ради собственного удовольствия. И лишь немногие — вроде нас, фанатиков, — под нажимом определенных обстоятельств.

Я заставил себя не думать обо всем этом и, щурясь от яркого солнечного света, смотрел, как он отражается в воде. И тут же меня захватили мысли и раздумья о том, как прийти к финишу без повреждений и выскочить первым на старт.

— Пять минут, — возвестил Чарли, оторвав взгляд от секундомера. Я подвернул штурвал, и главный парус с тяжелым хлопком наполнился ветром. Взглянув на Чарли, я спросил:

— Что ты думаешь?

Он улыбнулся. Его тонкое ироничное лицо выглядывало из воротника черного резинового комбинезона.

— Ну, — рассуждал Чарли, — существует просто тактика, но есть и тактика устрашения.

— Совершенно верно, — сказал я.

— У нас есть официальный спонсор, — заметил он. — И мы не обязаны платить в случае неудачи.

— Как далеко нам до стартовой линии?

Чарли замерил скорость и направление ветра, сверился с компасом. Черные цифры секундомера на экране из жидких кристаллов продолжали неумолимо бежать: три минуты пятнадцать секунд, три минуты десять секунд...

— ...Девять, — отсчитывал Чарли. — Восемь. Три минуты до линии. Шесть...

Он наклонился над главной лебедкой и запустил ее. А я включил гидравлическую систему грота-шкота. Он еще не окончил работать с лебедкой, а «Апельсин-2» резко прибавил скорость. Я поднял грота-шкот. Чарли выпрямился и сказал:

— Ноль!

Я чувствовал власть штурвала, в то время как «Апельсин-2», держась круто к ветру, мчался как стрела к бело-голубому судну организационного комитета, стоящему на якоре с подветренной стороны линии. Белые паруса приближались с ужасающей скоростью. Я взглянул на Чарли.

— Держись на скорости двадцать один узел, — сказал он, — и все будет в порядке.

Цифры на лаге показывали: 20, 21, яхта все ускоряла ход. Я сделал пару качков на гидравлической системе, чтобы поднять гик на один-два дюйма и дать парусу чуть повернуться.

Сигнальное устройство на главном парусе неистово трепыхалось. Наконец скорость достигла двадцати одного узла.

— "Апельсин-2" хочет двигаться быстрее, — сказал я.

— Держи скорость, — напомнил Чарли.

Мы были уже рядом с другими, идя между катамараном, на котором еще только пытались поднять главный парус, и древней «Вестерли», паруса которой были на первый взгляд закреплены так плохо, что, очевидно, ей трудно было вообще добраться до линии старта. С других яхт люди поворачивались нам вслед, и порой казалось, что вот-вот кто-нибудь из этих любопытных сломает себе шею. Мы попали в самую гущу яхт, но беспорядочная толчея объяснялась не столько количеством, сколько разницей их курсов, которые придут в норму только тогда, когда мы по сигналу стартовой пушки пересечем линию.

Чарли находился с подветренной стороны, не сводя глаз со светящегося пятна прибора.

— Сорок секунд! — крикнул он.

Лаг показывал 20,65. Когда же мы вышли из области ветровой тени высокого катамарана, на нем появились цифры: 21,31.

— Нам режут курс справа! — завопил Чарли.

Я мягко повернул штурвал влево и тотчас почувствовал, как ветер наполнил паруса. По правому борту в пяти ярдах от нас промчалось полутонное судно с огромным мрачным мужчиной на борту. Я взял курс бейдевинд, палуба выровнялась, движение снова стало ровным и устойчивым. Мы проходили в самом центре скопления яхт.

— Двадцать секунд, — считал Чарли.

Ниже по ветру целая флотилия скопилась возле линии, носами к морю. Двадцать или тридцать яхт дрейфовали с наветренной стороны в ожидании более удобного позднего старта. Среди всех возвышалась мачта с прикрепленным к ней парусом Кевлора. Пара яхт позорно удирала. Внезапно пространство разделилось надвое, и посредине открылась полоса чистой зеленоватой воды. Ниже, в центре этой полосы, вспарывая волны своим изумрудно-зеленым корпусом, шла яхта, принадлежавшая Жан-Люку Жарре.

— Десять секунд, — сказал Чарли.

Даже не задумываясь, я точно знал, что задумал Жарре. Он хотел протиснуться в пространство между нами и яхтой организационного комитета гонок, перехватить наш ветер и закрыть нам выход в Ла-Манш. Я снова подкачал гидравлическую систему. Сейчас Жарре находился в пятидесяти ярдах от нас по правому борту. Если он будет держать этот курс, то может задеть нашу мачту своим торчащим с боку утлегарем. Мое сердце сильно забилось.

— Пять! — крикнул Чарли. — Четыре!

Я видел француза на передней части его яхты и понял, что он пошел на риск. Стиснув зубы, отвел взгляд и посмотрел на горизонт, где стояла яхта организационного комитета. Вдруг неожиданно нос яхты Жарре повернул в сторону, меня обдало брызгами, в то время как его утлегарь просвистел в трех футах позади.

С яхты комитета поднялся дымок.

— Пушка, — произнес Чарли.

Мы пересекли стартовую линию.