Было семь утра, когда я вернулся к себе. Слишком поздно для ночных клубов и слишком рано для работы. Городок был чистым и тихим. Слышен только шелест листвы джакаранды в скверах. Я остановил машину у квартиры, где жил Чарли, и позвонил в дверь. Улица была пустынна но, ожидая, пока мне откроют дверь, я испытывал неприятное чувство незащищенности, как будто за мной наблюдали.

Когда он впустил меня, я рассказал ему, что произошло. Потом лег и мгновенно заснул, как провалился. Проснувшись в час дня, чувствовал себя бодрым и свежим. Съев по омлету и выпив кофе в кафетерии, мы отправились в спортивный клуб.

В море вышли под мотором. Ветер, шевеливший вчера листву оливковой рощи, все еще дул. Это был устойчивый, довольно сильный бриз Прогноз погоды обещал, что южный ветер удержится в течение всего дня, а только потом изменит направление на юго-восточное.

— Пройдем справа, — предложил Чарли.

— Попытаемся, — ответил я.

Нам надо было занять такую позицию, чтобы не позволить сопернику перехватить наш ветер. Для этого следовало пройти между буем и соперником. А он, гонщик по имени Фурнье, кудрявый молодой человек со светлой бородкой, был уже на месте. Увидев нас, он помахал рукой.

Яхты Поула Уэлша и Роя Джибсона уже крутились в стартовой зоне одна возле другой, как собаки в драке, стремясь зайти друг Другу в хвост. Там еще было с дюжину лодок со зрителями.

— Вон и сам Деке, — сказал Чарли, указывая на большую желтую яхту с черными полосками.

Я не стал смотреть в ту сторону. Все мое внимание было сосредоточено на белом треугольном парусе яхты Фурнье, который покачивался среди темно-синих волн в сотне ярдов от нас с наветренной стороны.

— Три минуты до первой пушки, — сказал Чарли. — Какой план?

— Пока не будем спешить.

Яхта, на которой восседал комитет гонок, подошла ближе. Пора было браться за дело.

— Боже правый, что там делается! — воскликнул Скотто, наблюдая за яхтами в зоне старта.

Его кадык ходил вверх-вниз, когда от волнения он делал глотательные движения.

Я широко улыбнулся, чтобы снять напряжение.

— Одна минута, — напомнил Чарли.

— Они пошли, — увидел я.

Лодки в стартовой зоне разошлись. Яхта Поула была слева и оказалась в более выигрышном положении.

— Ну, теперь мы, — сказал Чарли.

Грохнула пушка.

— Галс! — приказал я и повернул румпель. Яхта сильно накренилась, вспенив воду.

— Он поворачивает! — крикнул Чарли. — Галс! — отозвался я.

Застрекотала лебедка, и мы снова взяли правый галс. Фурнье был всего в двадцати ярдах от нас по правому борту. Мы входили в стартовую зону.

— Курс бейдевинд, — скомандовал я.

Скотто, взяв рифи на два оборота лебедки, уменьшил грот. Яхта, накренившись, круто повернула. Главный парус затрепетал под порывами ветра, и ход замедлился.

Фурнье тоже почти остановился, между нами всего двадцать футов, и хлопанье его парусов было слышно так же хорошо, как и наших.

Я обернулся, чтобы посмотреть на него. Он смотрел на меня. Я поймал его взгляд и улыбнулся.

Он улыбнулся в ответ, но первым отвел глаза.

Так мы и стояли, выжидая. Мы оба были готовы к правому галсу но пока ничего не предпринимали. А Фурнье и не мог бы этого сделать раньше нас, потому что мы лишили его свободы маневра. Краем глаза я видел, как на лбу у него выступил пот. Я снял свое белое кепи и снова надел его. Я тоже вспотел, но не так, как он. В матчевой гонке надо иметь что-то вроде внутреннего радара, который говорил бы вам, как ваш соперник чувствует свою лодку, как он позавтракал, что он думает о вас. Сегодня мой радар подсказал мне, что Фурнье находится в оборонительной позиции.

Это меня вполне устраивало.

Щелкнул цифровой таймер над крышей рубки. На соседней лодке затараторили по-французски. Я выжидал, пока таймер показал 1.15. В 1.10 команда Фурнье начала готовить паруса. Когда показались цифры 1.05, я тихо сказал:

— Время!

Наши паруса с сухим хлопком наполнились ветром. Команда Фурнье тоже была готова. Но их подвели нервы, и они опоздали на какие-нибудь полсекунды. Как раз в течение этой половины секунды наш нос выдвинулся вперед, паруса перехватили ветер, и соперники застряли на месте.

Пушка послышалась, когда мы еще не достигли стартовой линии. Но это было не так уж важно. Главное — мы оказались впереди соперника.

Чарли, глядя на нос яхты Фурнье, который теперь оказался на линии нашей мачты, сказал:

— Чем ближе мы к ним, тем лучше нам. Я скомандовал сменить галс, и мы перехватили ветер в том месте, где должен был оказаться Фурнье.

— Задавили его, — констатировал Нодди.

— Слишком просто, — ответил я. — Он перенервничал. Следующий раз это не будет так легко.

Мы прошли до самого поворотного буя.

А Фурнье так и не совладал со своими нервами. Старт настолько потряс его, что он не смог оправиться. Чарли и все мои люди работали отлично. Повернув, мы поставили спинакер, и он раздулся, как огромный апельсин. Больше не было нужды перехватывать ветер, все решало моральное состояние, а Фурнье получил сильный шок на старте и ничего не мог с собой поделать. И мы пересекли линию на целых тридцать секунд раньше, чем он.

Но расслабляться было рано. Впереди еще две гонки.

Улыбка Фурнье на старте второй гонки была уже совсем другой. Нам удалось выжать его с курса, и мы пересекли линию, опережая его на целых десять корпусов. И это было все.

— Вы в финале, — сказал Чарли. — Отличная работа.

Внизу заработало радио. Скотто высунул голову из люка салона и сообщил:

— Поул Уэлш выиграл свою гонку.

«Побей этого ублюдка», — сказал мне Генри.

Я улыбнулся Скотто. Мне и на самом деле было очень приятно.

В клубе я попивал пиво и улыбался журналистам. Посидев минут двадцать, мы все вышли на лестницу под град фотовспышек. Пошли к машинам, и я не мог дождаться, когда наконец стану под душ. До моей машины оставалось ярдов двадцать.

Вокруг спортивного клуба росли деревья. Их листья чернели на фоне неба в наступающих сумерках. Полицейские на мотоциклах еще не приступили к своему дежурству в передней части двора: под деревьями был припаркован зеленый автомобиль. Проходя мимо, я уже доставал ключи из кармана, когда из его окна послышался голос:

— Мартин!

Хелен Галлахер выглядывала оттуда.

— Они... — хотела продолжить она.

Я так и не услышал того, что она намеревалась сказать, потому что именно в этот момент получил страшный удар в затылок. Из глаз посыпались искры, а колени стали как резиновые. Я упал ничком. Зеленую машину немного подали назад и открыли заднюю дверь. Она втянула меня, как водоворот, эта задняя дверь, и как только я попал внутрь, то получил второй удар в то же самое место, что и в первый раз, и лишили меня возможности закричать, чтобы привлечь внимание. Меня ткнули носом в сиденье. А я думал об этой суке Хелен, которая отвлекла мое внимание. И тут послышался хохот, громкий и продолжительный. Это смеялся Деке. Хохот доносился, словно сквозь два черных занавеса, которые, колеблясь, сдвигались. Наконец они сдвинулись, и все кануло в темноту.

Было холодно. Так холодно, что я дрожал, как лист на ветру в оливковой роще Генри. Боль в затылке и внутри глаз не утихала и отдавалась в животе. Я повернулся на бок. Мои мозги переливались в черепе, как холодная каша. На мне буквально не было живого места.

Но просто так валяться и ждать чего-то было бесполезно. Я слышал периодически повторяющийся звук и не сразу понял, что это плеск воды о борт. Звук идущего судна. Работающий двигатель. Но казалось, у судна, на котором я очнулся, был какой-то крен. Значит, скорее всего это парусная лодка. Почему я оказался на паруснике?

Я ничего не мог понять. Снова подступила тошнота, стало очень плохо. Послышались шаги.

— Э-э, он облевался!

— Грязный подонок, — злобствовал другой голос. Он слышался на фоне шума мощного двигателя. Это был совсем не такой звук, как от вспомогательного двигателя парусной яхты.

— Давай прямо здесь и сделаем...

Я все еще не понимал, что происходит. Но где-то в глубине сознания начинал догадываться. Я вдруг обнаружил, что дрожу, как оглушенная рыба.

Шаги прозвучали по полу каюты. Я хотел подтянуть ноги под себя, чтобы ударить. Но они не слушались меня. Кто-то схватил меня за руку.

— Бог мой, какой тяжелый!

— Счастливчик... — произнес первый голос.

Я спросил хриплым чужим голосом:

— Что все это значит?

— Он очухался, — снова произнес первый голос.

— Ненадолго, — возразил второй.

Вот этот голос я узнал. Он принадлежал Джиму Громиле. Оба засмеялись, отвратительно хихикая, как школьники, затевающие ночную пирушку. Я почувствовал, что меня куда-то волокут. Голова моя билась об пол.

Наверху дул легкий бриз. В лунном свете я рассмотрел страховочные тросы, румпель, белый фиберглас. Мы были на борту парусной прогулочной яхты. Паруса подняты. Мы шли хорошим ходом под автопилотом, который время от времени изменял положение румпеля.

Бриз холодком овеял мой лоб. Стало легче соображать. Рядом шла большая моторная яхта. Парусная и моторная яхты, идущие параллельным курсом, представляли странное зрелище и наводили на мрачные мысли.

— Ну давай, — сказал Джим Громила, — тащи его к борту. Таким тоном говорит зубной врач: «Откройте рот пошире». Мои колени упирались в скамью кокпита. Я слышал тикающие звуки, которые издавал при работе автопилот, и биение своего сердца. Теперь как-то сразу у меня в голове прояснилось. Силы стали возвращаться. Ноги окрепли. Упершись ногой в сиденье, я попытался выпрямиться.

Человек слева от меня заворчал. Я видел, как он поднимает руку, и получил удар в основание черепа. Если бы этот удар ему удался, то он снес бы мне голову. Но удар пришелся вскользь. Дикая боль пронзила голову, я попытался закричать. Ничего не вышло. Все, что произошло потом, заволокло красным туманом боли. Меня с силой толкнули в спину. Я наткнулся на что-то ногами, выше коленей, и полетел вниз. Падая, я инстинктивно вытянул вперед руки, чтобы смягчить удар.

Но этого не потребовалось, потому что падал я не на твердь: протянутые руки встретили воду. Глубокую, черную соленую воду.