Пултни — одна из больших британских рыбачьих деревень, только немного испорченная прогрессом. Теперь рыбачат уже немногие, потому что в Ла-Манше почти не осталось рыбы. Но там сохранилась отличная подковообразная гавань с хорошей причальной стенкой из серого камня. Это место более, чем Маршкот, подходило для яхтенной стоянки, потому что крутые улочки, где раньше жили рыбаки, теперь населяли богатые люди, которые любят яхты и джин с тоником, но именно в таком порядке: сперва яхты. Невилл Спирмен, который держал яхтенную стоянку примерно в миле вниз по берегу, в Новом Пултни, мог брать за место дороже, чем кто-либо другой к западу от Солента. А бывшие рыбные склады, выходящие на пристань, теперь были заполнены не рыбой и сетями, а яхтенными брокерами и мелочными торговцами. Здесь жил и Чарли Эгаттер.

Чарли Эгаттеру, худому мужчине с лицом, состоящим из одних вогнутостей было около тридцати. Его темные волосы торчали во все стороны, как колючки морского ежа. В свое время он был очень хорошим рулевым, а теперь — тактик яхтенных гонок, каких поискать, и один из лучших проектировщиков гоночных яхт в мире.

Я вытащил его из офиса, и мы вышли на причальную стенку. Был серый день, свежий ветер в пять-шесть баллов срывал белую пену с черных волн за входом в гавань. Флаги яхт-клуба на мачтах из темного кедра полоскались на свежем ветре.

— Поговорим в пивной, — предложил я.

— Хорошо. — Чарли посмотрел на яхт-клуб с отвращением.

Мы прошли в другой конец причальной стенки, в Мермэйд. В баре столы были все в пятнах, а потолок от табачного дыма стал бронзового цвета. Чарли поздоровался с четырьмя или пятью пожилыми мужчинами, сидящими в углу. Он заказал нам по пинте пива. Мы выпили.

В бар вошли трое здоровенных мужиков. Самый большой из них был Скотто Скотт из Новой Зеландии. Он ухаживал за яхтами, которые принадлежали Чарли. А двое других — Нодди, мачтовый, и Слайсер, матрос на фордеке. Я заказал пива и им, и мы начали разговор. Но мои мысли были не здесь. Я невольно думал о том, как встречусь на этой гонке с Поулом Уэлшем.

После ленча я покрыл повязку на руке водонепроницаемой тканью, и мы пошли к Спирмену, где на причалах стояли гоночные яхты. Джек Арчер уже ожидал нас у причала, румяный, одетый в блейзер и серые фланелевые брюки, он вышел вперед и всем крепко пожал руки. Его маленькие блестящие голубые глазки сверкали.

— Рад видеть вас, прекрасно, что вы пришли. — Он подмигнул. — Уэлша еще нет.

У понтона выстроились яхты. Они были изящные, длинные и острые, как наконечники копий. Мы прошли вдоль лодок. Оператор телевидения с цепким взглядом все время снимал нас.

— Хорошие лодки, — признал я.

Чарли согласно, без ложной скромности кивнул. Он спроектировал тридцать четвертую модель быстрой и маневренной. Ее длина по ватерлинии была тридцать футов, что обеспечивало теоретическую скорость около восьми узлов. Но как большинство лодок, которые проектировал Чарли, она могла нестись по воде и с большей скоростью.

Берега бухты широко раскинулись по сторонам. По мокрым сходням мы сошли в одну из лодок и, заведя мотор, направились к выходу из гавани. Румпель в моих руками ожил. Потом подняли парус и все сразу куда-то отошло: кузен Джеймс, Поул, Хонитон, Генри и почтовая открытка. Реальностью стали ход лодки, дрожание снастей и крен палубы под ногами. В матчевых гонках идет борьба один на один на яхтах одного класса. Во многих других видах гонок шкиперы могут использоваться техническими средствами, чтобы добиться преимущества над противником. В матчевых гонках не бывает технических преимуществ. Вы выигрываете, если умеете заставить яхту идти так быстро, как она может, и, выполняя правила, добиваетесь победы над противником.

Мы шли на яхте «Бейлис», пробовали ее, меняли галсы, пока Нодди и Слайсер не выбились из сил. Мы придерживали яхту, чтобы определить снос, прикидывали по диаграмме, как близко к ветру можно держаться, чтобы выжать наибольшую скорость. Вывели яхту в открытое море, где бушевали вокруг скал приливные волны, и смотрели, как будет она себя вести в этих условиях.

Чарли все это записывал. Мы возвращались, поставив спинакер. На причале нас ожидали двадцать или тридцать человек. Некоторые вели съемку.

— Мы подойдем на парусе, — сказал я.

Обычно яхты входят на стоянку на двигателе. Куда как эффектнее подойти к ней под парусом, но это и гораздо сложнее. Чарли посмотрел на меня, потом на операторов и озорно улыбнулся. Скотто, которому часто приходилось чинить яхты после подобных представлений, проявил меньше энтузиазма. Ветер дул в правый борт поперек курса. Нодди и Слайсер убрали спинакер.

С правого борта открылся длинный проход, весь уставленный яхтами. Они стояли очень тесно. Я направил нос яхты в этот коридор. Скотто тут же отпустил шкот. Мы начали разворачиваться в проход. Я отдавал короткие команды, а Скотто мастерски управлялся с парусами. Лодка медленно продвигалась вперед.

— Пусть так идет, — одобрил я.

Мы постепенно втягивались в узкую щель между стенкой и стоящей рядом яхтой. Нос прошел в половине фута от стенки. Яхта точно вошла в самую середину маленького дока. Не было слышно ни звука, если не считать стрекотания камер на причальной стенке.

Мы посидели в лодке еще секунд десять, позируя. Потом Нодди и Слайсер сошли на берег с причальными линями.

— Чертов сумасшедший ирландец! — выдохнул Чарли.

Когда Деверо командует яхтой, «чертов сумасшедший ирландец» это как раз то, что нужно спонсорам. И они его получили.

Еще два часа мы провели, налаживая снасти и сверяясь с контрольным листом, который был у Чарли. Мы закончили в половине шестого, когда уже начало смеркаться. Переговариваясь, все вместе сошли на мол. Конечно, заход в док под парусом — глупый трюк, но он сплачивает экипаж и придает ему уверенность в победе.

В этот вечер в яхт-клубе устраивался прием. Наверное, следовало по крайней мере дважды подумать, прежде чем идти туда. Но это было для меня, и я, надев свежие брюки и блейзер Звездных гонок, чтобы показать, что мне нечего стыдиться, отправился в яхт-клуб.

Зал был полон людей. Когда я появился, жужжание голосов прекратилось. Чарли стоял у бара со стаканом виски в руке. Рядом с ним — Поул Уэлш.

Я сделал глубокий вдох и двинулся напрямик к ним.

— Ходят слухи, вы заделались яхтенным брокером, — начал я.

Он улыбнулся томной итонской улыбкой, которая не смогла скрыть блеска его карих глаз.

— Каждый живет, как может.

— Ну, а почему «Саут-Крик»?

Он ответил:

— Потому что это — очень большие возможности.

Он отхлебнул виски и добавил:

— Нереализованные возможности.

— И вы как раз собираетесь реализовать их?

— Кто знает? — пожал плечами Поул. — Столько лет там дело идет ни шатко ни валко, может быть, кто-нибудь и сумеет наладить его.

Я почувствовал, как мое лицо каменеет от злости. Откуда-то сбоку блеснула направленная на меня вспышка. Надо успокоиться, подумал я, ни к чему злиться понапрасну. Заставив себя улыбнуться прямо ему в лицо — лицо греческого бога, — я сказал:

— От вас разит. Пожалейте меня и постарайтесь каждый день прополаскивать свой рот водой с мылом.

Чарли оттащил меня в сторону и попросил:

— Оставь это до завтра, ладно?

Вот почему Чарли никогда не станет матчевым гонщиком. То, что произошло сегодня, скажется на том, что предстоит нам завтра. Никогда не бывает слишком рано вырваться вперед.