Если смотреть с горы Ликавитос в направлении моря и Фалерона, Колонаки будет перед вами как на ладони.

Почти до конца правления короля Георга это был поросший кустарником склон, на котором паслись овцы. Первые фотографы середины XIX века запечатлели с Акрополя вид голого склона, по которому петляет тропинка, до самого Королевского дворца. В конце XIX века здесь вырос квартал, растянувшись от северной стороны авеню Василиссис Софиас до Ликавитоса. Британская и Американская школы, которые теперь заслоняет больница Евангелисмос и окружают многоэтажки, были построены в 1880-х годах на пустыре. Поначалу некоторые студенты жаловались на удаленность от центра города. Даже на рубеже столетий в Колонаки еще оставались пустыри.

В 1880-х годах на нижних склонах Ликавитоса произошел абсурдный «дипломатический инцидент». Артур Николсон, молодой, подающий надежды дипломат, был направлен из Константинополя в Афины на временную работу в британскую миссию. Николсон не знал греческого языка. Работая в миссии на должности первого секретаря, он заскучал на службе, устав от жизни дипломата и однообразной конторской работы. К экономической политике Трикуписа он относился критически, что не добавляло ему популярности.

Однажды Николсон пошел прогуляться под соснами на склоне Ликавитоса. К нему обратился жандарм по имени Кальпузос, чьей обязанностью было следить, чтобы гуляющие не портили сосен, туша об них сигареты. Он схватил дипломата за руку и ударил по плечу дубинкой. Как рассказывает сын Николсона Гарольд, его отец на демотике объяснил жандарму, что он представитель Великобритании (однако Гарольд упоминал, что его отец не знал греческого). Жандарм снова с силой ударил его по шее. После безуспешного вмешательства двух греческих прохожих, которые пытались узнать имя и номерной знак жандарма, Николсон получил третий удар и ретировался. Жандарм кидал в убегающего камнями.

Личность дипломата должна быть неприкосновенна. Николсон пожаловался премьер-министру Трикупису. Через несколько часов провинившийся жандарм под конвоем был доставлен в миссию и опознан. Греческое правительство принесло официальные извинения. Король прислал своего адъютанта с выражением сожаления. Николсон настаивал, чтобы жандарма уволили. Инцидент был исчерпан, и Николсон уже был готов забыть о нем.

Но тут, к несчастью, немецкий министр предложил потребовать публичного искупления. Николсон необдуманно согласился. Он потребовал, чтобы Кальпузос был уволен публично и всей жандармерии была бы объявлена причина. Но в опубликованном приказе дело было представлено так, будто вина за случившееся лежала на Николсоне. Тут Николсон, по словам его сына, потерял терпение. Он потребовал, чтобы греческое правительство издало новый приказ, который был бы зачитан перед жандармерией на площади Конституции, после чего оркестр сыграл бы британский национальный гимн в присутствии британского консула. Греческий кабинет министров в конце концов согласился и на это.

Это происшествие показывает, насколько неравными были дипломатические отношения между Грецией и Великобританией. Инцидент разозлил прессу и парламент. Николсона стыдили. Поэт-сатирик Сурис написал пьесу, высмеивающую британскую гордыню. Через несколько месяцев Кальпузос совершил убийство и был признан безумным. Во время нападения он, как выяснилось, страдал от воспаления мозга. Но Николсон уже уехал из Афин. Его назначили послом в Россию и постоянным помощником секретаря в министерстве иностранных дел Великобритании. Его прекрасно воспитанный сын после нескольких попыток послужить на дипломатическом поприще стал хорошим писателем. Этот эпизод, описанный им в 1930 году, показывает, как развращает человека власть. Сегодня британские дипломаты такого себе позволить не могут.

 

На склоне холма

Череда улучшений, затронувших Афины, не миновала и Ликавитос. В 1880-х годах архитектор Эрнст Циллер разработал план по превращению Ликавитоса в место отдыха под названием «Воздушный санаторий». Через 20 лет в своей последней работе Димитрий Викелас предлагает превратить гору в мемориальный парк, посвященный героям войны за независимость, убрать часовню Святого Георгия и поставить на вершине большой храм-музей. К счастью, ни один из этих проектов не получил дальнейшего развития. Беленькая часовня да сине-белый греческий флаг, развевающийся на вершине среди зеленых сосен — что еще нужно? В 1920-х годах кто-то предложил провести железную дорогу из района университета, с туннелем под скалой, через Ликавитос, к его вершине. Этот план тоже не воплотился. Фуникулер, который работает сейчас, построен в 1960-х годах. Он не портит вида горы.

Ликавитос всегда хорошо смотрится, но особенно хорош он на Пасху. Когда священник в полночь выходит из часовни на вершину горы возвестить, что Христос воскрес, и молящиеся зажигают друг у друга свечи, передавая пламя, снизу видно, как по склону растекаются крохотные огоньки — это люди расходятся со службы по домам.

Улицы, тянущиеся на север, в гору, названы именами греческих авторов: Плутарха (там находится британское посольство), Лукиана, Геродота. Круче по склону ровные улицы переходят в лестницы. Поперечные улицы, идущие с запада на восток — Аристиппа, Клеомена, Динократа, Ксенократа, — названы в честь древних философов, архитектора и скульптора. На улице Ксенократа, через дорогу от таверны Филиппа, есть простая каменная табличка в память о Панайотисе Каннеллопулосе (1902—1986), жившем в доме номер 15 с 1952 года и до конца жизни.

Каннеллопулос был самым выдающимся, самым добрым жителем Колонаки, ученым, писателем, политиком, человеком, который, без сомнения, улучшал мир вокруг себя. Он родился в Патрасе, но переехал в Афины и написал об этом городе превосходную книгу. Подобно многим греческим общественным деятелям, он принадлежал к династии политиков. Его дядя, блестящий политик-консерватор, казнен в сентябре 1922 года в числе тех, на кого была возложена вина за поражение в Малой Азии. По линии жены Каннеллопулос был родственником Константина Караманлиса. Казалось, он постоянно учился, пройдя путь от блестящего молодого человека, участника сопротивления и члена греческого правительства в изгнании до ветерана греческой политики. Он был премьер-министром, и 21 апреля 1967 года ночью его взяли под стражу, во время переворота «черных полковников». Рано утром британский посол позвонил своему коммерческому атташе и отправил его разузнать, где содержат Каннеллопулоса, чтобы вызволить его. Именно тогда я и встретился с ним. Он находился под домашним арестом в своей квартире, на улице Ксенократа. Позже, в 1980 году, он появился в британском посольстве на торжественном обеде в честь Гарольда Макмиллана и двух ветеранов событий декабря 1944 года. До самого конца жизни Каннеллопулос ходил обедать в таверну Филиппа «Бочонки», которая расположена всего в нескольких ярдах от его дома.

В ста пятидесяти ярдах дальше по улице находится маленькая площадь Дексамени («Цистерны»), место расположения адриановских резервуаров. На площади есть детская площадка, маленькое кафе под открытым небом среди деревьев и скромный рынок, который работает по пятницам.

Площадь Дексамени связана с именем поэта, лауреата Нобелевской премии Одиссея Элитиса, который здесь жил. Его бронзовая статуя стоит на площади. Существует также снимок, на котором на этой площади сфотографированы известные писатели Александр Пападиамантис и Павел Нирванас. Дексамени в то время была практически пустырем. Пападиамантису, приехавшему с острова Скиафос, было нелегко в большом городе. Он постоянно упрекал Нирванаса, что они слишком привлекают к себе внимание. Официальные события литературного мира ничего для него не значили. С литературного вечера, устроенного в его честь, он ушел домой с другом-бакалейщиком и попросил жену принести ему чашку ромашкового чая.

Иными словами, Пападиамантис жил в Афинах, но не жил Афинами. Почти все греческие писатели в то или иное время жили в Афинах, но не все приняли их и не все были ими приняты. У некоторых, а то и у большинства из них была другая страна, о которой они грустили, куда возвращались в реальности или в мечтах. Для Сефериса это была его родина — деревня Скала у моря, возле Смирны, в Малой Азии. Для Пападиамантиса — остров Скиафос, где он жил и который описал в рассказах. Для Казандзакиса это Крит. Для Викеласа такого определенного места не было, и уж, во всяком случае, это был не Сирое, где он родился, скорее, он любил просто путешествие без определенной цели. Это самый яркий образ — путешествие по железной дороге, где путешественник, сидя спиной к паровозу, видит только места, мимо которых уже проехал.

Но есть авторы, которые и сами были частью Афин. Это те, кто занял свое место в литературе, политике, жизни литературных кафе: поэт Паламас, эссеист Эммануил Роидис, историк Афин Димитрий Камбуроглу, поэт Георгос Дросинис, романист Иоргос Теотокас. Из иностранцев это Генри Миллер и Кевин Эндрюс, тоже житель Колонаки.

 

Площадь Колонаки

Площадь Колонаки, дословно «Маленькая Колонна», дала название всему району. Здесь можно посидеть в самых лучших кафе Афин, смакуя кофе или вино, послушать болтовню золотой молодежи и рассуждения зрелых афинян. (Самое лучшее кафе, «Старая Византия», где смельчаки могли заказать настоящий турецкий кальян, давно ушло в прошлое.) Киоски на площади пестрят всеми видами газет и журналов, греческих и иностранных. В центре площади вымощены дорожки, поставлены скамеечки под деревьями багряника, там можно посидеть в тени, у фонтана, только необходимо следить, чтобы над вами не было голубей. На улицах можно заметить специфическую греческую черту — вплавленные в асфальт бутылочные крышки. Их бросали водители, купившие бутылки у разносчиков из ближайших кафе.

Отсюда вы за две минуты дойдете до чудесного Музея Бенаки и Музея кикладского искусства Гуландриса. Зарубежный мир здесь представляет британское посольство, главный генератор изучения английского языка в Греции. Оно находится с нижней стороны площади. В середине 1990-х годов считалось, что информационные технологии вытесняют книги, и было решено закрыть прекрасную библиотеку посольства, но бурные протесты библиофилов позволили отменить это решение.

У площади Колонаки и в ее окрестностях живет необычайно много знаменитостей, политиков, отставных послов и адмиралов, людей, преуспевших в бизнесе, журналистике и науке. Здесь проживают действующие послы и находятся многие иностранные дипломатические миссии. Британское посольство и резиденция посла находятся в пяти минутах ходьбы от площади. Резиденция представляет собой изящное здание в неоклассическом стиле. В служебной части посольства находится архив — угрюмое бетонное здание, построенное в суровый послевоенный период, образец новой архитектуры. Оно высится над маленькой церковью Святого Николая, построенной в XIX веке в византийском стиле.

 

Посольство в осаде

История британского посольства показывает, как учреждение приспосабливается к переменам в городе, его росту и развитию. Когда Афины провозгласили столицей, двор и дипломатический корпус приехали из Навплиона, британский министр Докинс временно поселился в доме, принадлежавшем семье Негрепонтис, который одиноко стоял к северо-западу от Акрополя, в месте, известном как Метаксургио («Шелковая мануфактура»). Докинс снял этот дом за 6300 золотых драхм — это больше, чем платил король за свой первый, временный дворец. Удивительно, что дом стоит до сих пор, красивый, но запущенный, гордясь отметинами от пуль, оставшихся с гражданской войны. Позднее, проведя некоторое время в районе Плака, британцы переехали в здание постройки XIX века на площади Клафмонос. Этот дом построен Клеантисом и назван домом Амвросия Раллиса в честь его первого владельца.

Дом Раллиса был удобно расположен в центре города, недалеко от ансамбля трех неоклассических зданий. В 1853 году его разрушило землетрясение. В 1899 году, когда британское правительство окончательно выкупило его, он уже вернул былое великолепие и до 1920-x годов был для всех воплощением Великобритании. Много лет это здание являлось центром британской дипломатической активности в Греции, а значит, центром взаимоотношений властей Греции и Великобритании, центром власти. Комптон Маккензи описывал эту миссию, как он ее увидел, приехав в начале Первой мировой войны для ведения разведывательной деятельности:

Британская миссия в Афинах обратила на себя мое внимание тем, что выглядела так, как и должна выглядеть иностранная дипломатическая миссия. Я не мог бы представить себе резиденции, более подходящей своему назначению. Первое впечатление возникло, когда я отвернулся от слепящей белизны улицы Стадиу и застыл в экипаже перед домом мягкой расцветки, выглядывающим из большого сада, затененного темными соснами и перистой листвой перечных деревьев… Когда я пишу эти строки, мои воспоминания полны запахом теплого камня, смешанным с ароматным дыханием сосен, острым запахом пыли и пропотевшей кожи лошадиной упряжи. Смит, носильщик посольства, спешит по широкой лестнице от парадных дверей, чтобы помочь мне с сумками… И наконец — холл, заполненный людьми в светлых выходных костюмах хорошего покроя, выходящих из разных дверей, порхающих, как бабочки у брезентовых мешков, грудой сваленных на мраморном полу.

К 1920-м годам у площади Клафмонос начали появляться банки, и вокруг посольства выросли многоэтажки. В любом случае, для того времени оно уже было слишком мало. Министерство иностранных дел стало искать новое здание, проверило множество мест, включая Мегарон Максиму, где сейчас расположен офис премьер-министра и нынешнее здание итальянского посольства. Британцы даже купили землю в Психико, решив построить новое здание вдали от центра. Наконец они прекратили поиски и решили расширить и улучшить дом Раллиса.

На этом месте в нашей истории появляется леди англо-греческого происхождения по имени Елена Шилицци. Молодая женщина, взволнованная победами Греции в Балканских войнах, приезжает в 1912 году в Лондон и встречает там овдовевшего премьер-министра Элефтерия Венизелоса. Это было знакомство, которое переросло в любовь только через лет.

Венизелос уехал из Греции сразу, как только потерял власть, в ноябре 1920 года, и на следующий год женился на Елене; они жили в лондонском доме своих друзей лорда и леди Кросфилд, в Хайгейте. Вернувшись в Грецию, чтобы опять заняться политикой, когда, после поражения в Малой Азии, ветры переменились, он взял с собой жену.

Елена была богата. В 1928 году она купила у Национального банка Греции землю для постройки дома. Место было очень красивым, оно располагалось невысоко на склоне Ликавита, оттуда открывался вид на гору Гиметт и на море. Архитектором был выбран уже пожилой Анастасий Метаксас, который к олимпиаде 1896 года переоборудовал Панафинейский стадион. Он создал импозантное здание, по всем оценкам, очень удачное. Елена позже писала, что ей хотелось маленький домик, но «они» доказывали ей, что дом должен быть большим, чтобы там могли собираться друзья и сторонники Венизелоса. Греческая политика велась именно так.

Венизелос умер 18 марта 1936 года. Его тело поездом было доставлено в Бриндизи, а затем кораблем на родной Крит, где его и похоронили. Вернувшись с Крита в Афины, чтобы устроить личные дела, Елена обнаружила, что весь двор дома засыпан цветами в память мужа. Через несколько месяцев она предложила продать дом британскому правительству за 50 000 фунтов стерлингов. После недолгого совещания между министром сэром Сидни Уотерлоу и управлением общественных работ предложение было принято. Теперь британцы располагали идеальным местом в сердце Колонаки.

В скором времени, в октябре 1944 года, когда союзные силы освободили Афины, это здание оказалось в центре политической истории. Греческое правительство Георгоса Папандреу въехало в Афины вслед за министром-резидентом по средиземноморским вопросам и послом Великобритании Рексом Липером. Липер сопровождал короля, когда тот уже находился в изгнании, так что это был его первый визит в посольство. Позже он вспоминал, что посольство ему описали как «первый большой розовый дом слева». Дом был бледноцикламенового цвета. Липер прошел мимо швейцарских охранников, которые сменили американцев, вступивших в войну во время немецкой оккупации. Через несколько минут над крышей взлетел английский флаг. Нижний этаж посольства был весь до потолка завален мебелью.

Греция находилась в состоянии, близком к гражданской войне. В начале декабря начались боевые столкновения между коммунистами и британскими силами под командованием генерала Скоби. Британцы удерживали центр города, коммунисты контролировали окраины. Британское посольство превратилось в штаб-квартиру легитимистов, поддерживавших Папандреу в борьбе против коммунистов. Липер перевел в здание всех сотрудников посольства. В течение следующих пяти недель в посольстве ночевали полсотни человек. Условия были суровыми. Не было тепла, света, воды для мытья. Макмиллан отмечал, что они, к счастью, успели наполнить все ванны.

По словам посла, расположение посольства не было рассчитано на оборону — большое здание на возвышенности, к тому же розовое, да еще с развевающимся британским флагом. Открытым оно оставалось только с одной стороны — со стороны авеню Кифиссии (авеню Вассилис Софиас), но главные спальни, столовая и кабинет посла все выходили окнами на ту сторону, и передвигаться здесь приходилось с осторожностью. Со стороны бедных кварталов здание постоянно обстреливали, пули били в стены, как мячики. Госпожа Липер, жена посла, распоряжалась, как хозяйка большой гостиницы, раздавая персоналу армейское печенье, тушенку и колбасный фарш.

Черчилль следил за происходящим из Лондона. Он проявлял к Греции особый интерес еще с 1890-х годов, когда высказывал сочувствие угнетенным критянам. Его указания Скоби были бескомпромиссными: мятеж следует подавить силой. Не оспаривая этого, Макмиллан доказывал, что мира можно добиться, воспользовавшись авторитетом архиепископа Афинского Дамаскина, сделав его регентом. Речь тем не менее шла о монархии — король Георг II должен был вернуть власть в стране, после голосования или без него. Почти весь греческий политический мир считал, что сначала нужно провести голосование, и только король, поддерживаемый Черчиллем, был не согласен. Сам Черчилль описывал архиепископа как «омерзительного священника, пережиток Средневековья».

В канун Рождества Черчилль вместе с Энтони Иденом, министром иностранных дел, прибыл в Афины. Он хотел посмотреть на все сам, встретиться с архиепископом и с премьер-министром Папандреу. Его прибытие давало надежду примирить афинян с анклавом британцев в Колонаки. Он удивлялся, что афиняне кричали, как дети, стараясь разглядеть с балконов Черчилля, когда тот проезжал по улице или выходил из здания посольства.

Черчилль был в своем репертуаре. Он остановился в кабинете посла, прямо на линии огня, и там принимал чиновников и архиепископа, которому перед этим дал столь нелестную оценку. В письме к своей жене он описывал «весьма драматичную» конференцию у греческого министра иностранных дел: «Все эти изможденные лица вокруг стола и архиепископ в своей огромной шапке, которая делает его, наверное, на семь футов выше». Возле посольства он дал конференцию весьма скептически настроенной английской и американской прессе. В здании было очень холодно. Фоном к четкой политической линии Черчилля стал слышимый в комнате шум боев, шедших на Филопаппском холме и в Ирооне — районе, расположенном к югу от площади Согласия и к северо-западу от Акрополя.

Черчилль вернулся в Лондон 29 декабря. Он добился того, чтобы воюющие стороны начали переговоры. Король Георг II издал прокламацию, где утверждал архиепископа на посту регента и соглашался провести голосование по вопросу существования монархии. Коммунисты сложили оружие.

 

Восстановление города после войны

Последствия немецкой оккупации были тяжелыми. Длительное недоедание подорвало здоровье людей, свирепствовали болезни: конъюнктивит, трахома, чесотка, туберкулез, а в сельской местности — малярия. Это отмечали работники Красного Креста. Восстановление в послевоенные годы шло медленно, несмотря на масштабную помощь США и ООН. Американские товары прочно вошли в сферу греческой экономики, даже в удаленных сельских районах. Жестянки с калифорнийскими кальмарами были обычными для сельских магазинов даже в 1960-х годах.

Весной и летом 1945 года американский писатель Эдмунд Уилсон предпринял поездку в Великобритании, Италию и Грецию, собирая материал для «Нью-Йоркера». Репортажи и впечатления от поездки он собрал в книгу с тенденциозным названием «Европа не по Бедекеру» (1947). Уилсон прибыл в аэропорт Элевсина американским военным транспортом и въехал в Афины по Священной дороге, глядя, как по мере приближения вырастает Акрополь над низкими афинскими крышами: «удивительный, драматический, священный, и в то же время призрачный». Он остановился в иссеченном пулями отеле «Гран Бретань». (Это неудивительно: отель находился в гуще политических событий. В декабре 1944 года демонстрация возле отеля переросла в конфронтацию между коммунистами и британскими войсками.) Служители гостиницы были неловки, напуганы и угрюмы. Но город, в отличие от Рима, был

…чистый, с хорошо подметенными улицами, маленькими домиками, белыми, светло-серыми или желтыми, почти без всяких украшений в средиземноморском стиле, скорее, классического вида. Среди них несколько античных памятников, какие можно встретить в любой точке западного мира. Постепенно понимаешь, что они настоящие, что в архитектуре римляне в большой степени подражали грекам, и представляешь, каким огрубляющим и омертвляющим было это подражание. Сам Парфенон, Эрехтейон, храм Ники Бескрылой сохраняют живописность, яркость, изящество, каких я не встречал нигде прежде. Они не выглядят скелетами ушедших веков, эти памятники все еще облагораживают мир своим сиянием — мир кубических домов и магазинов, который выглядел бы без них бледным и скудным, лишенным индивидуальности.

Уилсон удивленно заметил, что американские солдаты предпочитают Грецию Италии. Греки тише и не так театральны. Здесь меньше нищих и проституток. По сравнению с городами Италии, Афины выглядят упорядоченными, будничными и новыми, улицы здесь монотонны и более заурядны. По сравнению с Италией, Греция была «страной, где вообще ни у кого ничего не было». В Италии продолжали производить и продавать предметы роскоши: полосатые галстуки, розовые комбинации, кружевные бюстгальтеры, духи, сласти, печенье. В Афинах ничего этого не было. Женщины надевали скучные дешевые платья и не красились. Мужчины не носили галстуков. Лучшее, что можно было найти в самых дорогих ресторанах, это филе рыбы, тушеные томаты, бутылка рецины и ломтик папайи. Зато афиняне во время отступления немцев уберегли свою электростанцию, и по ночам город выглядел жизнерадостно, «мерцая среди холмов под чистым летним небом».

Несмотря на отчуждение, быстро налаживалась культурная жизнь. Для прозападного, утонченного литературного сообщества Колонаки, Марусси и Кифиссии это был период самых тесных культурных отношений между Грецией и Великобританией. Целое созвездие авторов собралось вокруг британского посольства. Возглавлял их историк, специалист по Византии Стивен Рэнсимен, описавший послевоенные Афины в нескольких ярких письмах своей матери. Там был Патрик Ли Фермор, писатель Рекс Уорнер, переводивший Фукидида. Эти люди были друзьями Георгоса Сефериса, Георгоса Кацимбалиса (героя книги «Колосс из Марусси» Генри Миллера) и Гики, женатого на бывшей супруге Рекса Уорнера Барбаре. Одно время самым уважаемым афинским журналом был «Англо-элленик ревью», издаваемый Георгосом Кацимбалисом. В нем впервые публиковались некоторые произведения Сефериса. Здесь также были те, чьи имена ассоциируются с золотым веком, — поэты Джон Леманн и Бернард Спенсер. Эдмунд Кили вспоминает о литературной атмосфере до- и послевоенных Афин в своей книге «Создавая рай» (1999), где рассказывает о дружбе с Миллером, Дарреллом, Сеферисом и Кацимбалисом. Позднее город и окрестности продолжали притягивать самые светлые литературные звезды в мир британского посольства. Вот некоторые из них: Роберт Лидделл, Френсис Кинг, Джон Фаулз и Барри Ансуорт.

Пятидесятые и шестидесятые годы, время восстановления после гражданской войны, складывались очень удачно для иностранцев в Афинах. Их фунты и доллары были в цене. Жизнь была дешевой, а страна прекрасной. Частные автомобили еще не разрушили привычный облик Афин. Можно было легко заработать на жизнь, обучая английскому языку, даже не имея квалификации. Спрос на уроки английского среди преуспевающих афинских семей казался неутолимым. Можно было преподавать в британском посольстве, или в греческой фронтистерии (название частного института, придуманное Аристофаном), или частным порядком, индивидуально. Платили хорошо. Это вполне стоило того, чтобы прождать все утро возле бюро регистрации иностранцев для продления или получения вида на жительство («розовый листок» нужен был, чтобы иметь право менять иностранную валюту на драхмы). Для тех, у кого не было ни денег, ни работы, всегда оставалась возможность сдать кровь. За один раз платили 400 драхм, примерно 5 фунтов стерлингов. Это было хорошее время для учителей и для проходимцев, для гениев, художников и писателей.

 

Смена коней на переправе

После войны стало очевидно, что посольству требуется более просторное помещение. В 1950-х годах построили бетонный архив. Его надежность была проверена во время нескольких крупных демонстраций по поводу кипрского вопроса. Исключая Кипр, где колониальные силы представляли интересы Великобритании, в конце 1940-х годов большое влияние в Греции получили Соединенные Штаты с их доктриной Трумэна.

Последствия этой смены коней на переправе ощущаются до сих пор. По крайней мере, помня о соучастии США в преступлении режима «черных полковников», террористическая «Группа 17» видела в Соединенных Штатах главную действующую силу, эксплуатирующую политическую зависимость Греции. Главными объектами покушений стали американские чиновники. Во всех слоях греческого населения усилились антиамериканские настроения, как результат политически зависимого положения страны. Американского президента называли планетархом, повелителем планеты. Посольство США, современное здание работы Вальтера Гропиуса на Василиссис Софиас, стало привычным местом демонстраций, организуемых коммунистической партией. Сцены насилия под стенами посольства США стали привычными темами телерепортажей. На самом деле греческое правительство быстро осознало смену мировых приоритетов и придерживалось политики доброго согласия с Америкой. Об этом свидетельствовало положение советников, которое занимали послы США, постоянно находившиеся при министре иностранных дел.

Антиамериканские демонстрации заставили вспомнить о событиях в британском посольстве. В марте 1999 года прошел ряд антинатовских выступлений с протестами против бомбардировки Сербии и Косова. Наряду с США главными виновниками выставлялись Великобритания и Тони Блэр. В это время послом был я. Когда демонстрация шла по авеню Василиссис Софиас к американскому посольству, группа активистов, явно подготовившись заранее, бросилась, расталкивая полицию, по улице Лукиа-на к главным воротам британской резиденции. Полиция расступилась. Нападающие принялись карабкаться на ограждение, избивая храбрых охранников посольства, которые оказывали им сопротивление, и колотили в блестящее зеркало тяжелых бронзовых дверей. Попав внутрь, они пришли в неистовство, снесли портрет королевы, ломали мебель и пятнали красной краской дорогие обои холла. Служащий посольства, критянин Леонидас, встал перед погромщиками и напомнил им, что это дом великого Венизелоса, часть греческого наследия, равно как и британского. Позор, если они разрушат его. Только после этого демонстранты ушли.

 

Глава четырнадцатая.

Город сегодня

В 2002 году группа греческих архитекторов создала для Международной архитектурной биеннале в Венеции портрет Афин. Они назвали свою работу «Афины-2002. Абсолютный реализм». Работа выразила мысли сегодняшнего поколения архитекторов и специалистов по планированию о своем городе.

Точка зрения художников заключалась в том, что старые принципы архитектуры и городского планирования ушли в прошлое. Афины сформировались вопреки правилам и традициям европейской цивилизации (происходившим, как ни странно, из тех же Афин), город имел собственный ритм, очертания, идеи, выраженные во множестве красивых понятий: цезура и интервал, дезинтеграция, инверсия, мгновенность и избыточность, пустоты, зазоры, неполнота и диспропорция. Ближайшее будущее Афин они видели в соответствии со стандартами столицы развивающегося европейского государства. (Группа студентов из Нью-Йорка, побывавшая в Афинах летом 2003 года, заявила, что Афины гораздо больше похожи на Стамбул, чем на Барселону или Рим.) Некоторые из архитекторов решили, что такое пренебрежение к разумному планированию, какое показали афиняне в своей бессистемной работе, любопытно. Они даже согласились, что такой подход к строительству единственно верный.

Давайте переведем отвлеченные слова в конкретные примеры. «Цезура» видится в отделении археологических памятников или парков от торговой части города. В отличие от Рима или Парижа, исторические слои Афин не интегрированы в современный город, а отрезаны от него. Туристы становятся «добровольными пленниками центра города, закрытого для автомобильного движения». В отличие от Рима и Парижа, где соборы и церкви являются гордостью города и частью его исторического облика, в Афинах маленькие византийские часовни и церкви задавлены и окружены стеклом и бетоном ткани современного города. Маленькая часовня Святой Силы (Айя Динами) на улице Гермеса прилепилась на углу многоэтажного делового центра, и это только один из наиболее удивительных примеров того, как архитекторы попытались свести старое и новое, церковь и офисы. Они просто сосуществуют. Причина этого проста. Эти церкви строились, когда Афины были маленьким торговым городком, которому хватало маленьких церквей. В ходе развития больших европейских городов в Средние века и эпоху Возрождения такого периода не было.

 

Пространство личное и общественное

Молодые архитекторы видели в Афинах город, где не уделяется внимание разделению пространства на личное и общественное. Внешние стены домов усеяны пристройками, балконами, антеннами и кондиционерами. Магазины на больших улицах, ведущих в Афины с побережья — авеню Сингру и Вулиагменис, — увенчаны огромными панелями с рекламой машин, сигарет и спиртного. Вечером павильоны озаряются светом огней. Пустые участки земли под автострадами заняты палаточными городками цыган, присутствие которых на правах беженцев было разрешено в 1923 году, и бывшими жителями Ано Лиосии, живущими здесь в палатках после страшного землетрясения 1999 года. Центральные площади оккупированы собаками. Тротуары приспособлены под магазины, как на улицах Афины или Солона, самых широких и самых неудобных для пешеходов в центре Афин.

Незавершенность городского пейзажа — скелеты домов в районах застройки, стальные штыри, торчащие из скульптур и из крыш недостроенных зданий, — это явление распространено по всей Греции. Человеку чужда навязчивость больших улиц, таких как та же Сингру или Пиреос, проникающие повсюду современные застройки и коммерческие районы, несущие суету подземных переходов и мостов.

Все это верно, но только до определенного момента. Афины — это современный, часто мрачный эквивалент живописного Константинополя или Каира XIX века. Греческая столица — непаханное поле для архитектурных теорий и красивых слов. По мнению архитекторов, идея здания, вписанного в окружающий город, ушла в прошлое.

Если афиняне всегда славились своей способностью колонизировать и гуманизировать окружающую среду, то здесь налицо неоправданное отвержение общественных интересов. Якобы раз мы не можем противостоять прогрессу, то придется его встраивать в новую архитектуру XXI века. Архитекторы ссылаются на особенности Афин, отличающие город от Парижа, Рима, Праги, Мадрида или других больших городов Европы. Самые крупные здания Афин являются руинами V—IV веков до н. э. Есть несколько прекрасных византийских церквей и общественных зданий в неоклассическом стиле, в частности: академия, университет и Национальная библиотека, здания XIX—XX веков, хотя из-за разрушений в 1950—1960-х годах их меньше, чем могло быть, хорошие образчики современной архитектуры, от американского посольства работы Гропиуса до отеля «Хилтон» (хотя оба эти примера спорные). Однако в архитектуре не прослеживается непрерывная история развития города, последовательно отражающая все исторические стили. История Афин была разорвана, и новая ее часть началась в 1834 году; в этом временном разрыве не было создано традиций постройки общественных зданий, не было и общественных ресурсов для создания великого города. Архитекторы XIX века совершили смелую попытку. Их последователи в XX веке были ошеломлены нахлынувшим потоком событий. Приток беженцев в 1920-х годах привел к необходимости строительства удобного дешевого жилья. Массовое переселение в город в послевоенный период — к тотальному разрушению привычного облика города, где новое строительство было практически невозможно. Греки могут стенать, заявлять, что город переполнен и управлять им тяжело. Но Афины — это Афины, а не Рим, и с этим следует считаться.

 

Трущобы и пригороды

Как мы видим, развитие Афин шло скачкообразно. Для послевоенной истории города характерны бурный рост, благоустройство и застройка пригородов.

Первый скачок связан с именем Константина Караманлиса, министра общественных работ, а с 1955 года — премьер-министра. Стабилизация греческой валюты и окончание гражданской войны привели к мощному притоку людей в Афины. Люди бежали от опасностей и нищеты сельской жизни, и им нужна была работа. Те, кто мог себе это позволить, использовали строительный бум, создав систему антипарохи. Остальные строили себе нелегальное жилье, называемое афтерета. И те и другие пользовались «дырами» в законах о строительстве.

Наиболее очевидным признаком беспорядочного строительства было разрастание жилых кварталов вширь и вверх, дома поднимались на склоны холмов, окружающих долину. Очертания города менялись непрерывно. Это происходило повсюду, от Гиметта до Эгалео. Приезжие и бездомные строились, как могли, и ожидали легализации задним числом. Можно было видеть, как идет этот процесс у границ города и даже в их пределах, в районах, где раньше строительство было запрещено, например на Турецких холмах (Турковуния).

В результате событий 1950-х и 1960-х годов изрядная часть города не соответствовала городскому плану развития. Землю разбивали на мелкие участки и продавали ее, якобы для сельскохозяйственных целей, по низкой цене. Под застройку ее продать было нельзя, потому что в плане развития застройка в этих районах была запрещена. Покупатель строил на этом месте дом или хижину за ночь и таким образом избегал бульдозеров, разрушавших нелегальные постройки. Это объясняет огромное количество скелетов недостроя в окрестностях Афин, зияющих бетонными проемами, ощетинившихся стальной арматурой. Однажды построенные, дома вместе с их хозяевами вступали в долгий процесс адаптации, переговоров, интеграции и наконец легализации. Поскольку они были нелегальными, им постоянно грозил снос. Тогдашние политики и чиновники не были заинтересованы в существовании трущоб, но сносить их они тоже не хотели. Поэтому постепенно к ним подводили различные коммуникации: воду, электричество, канализацию, создавали автобусные маршруты. Заботясь о нелегалах, чиновники приобретали политическое влияние. Обычно нелегальными постройками начинали заниматься перед выборами. Снос — крайнюю меру — заменяли штрафами. Еще летом 2003 года, в преддверии выборов, готовился закон о предоставлении нелегальным поселенцам определенного времени для того, чтобы урегулировать свои отношения с государством.

Такова игра, в которую играют правительство, чиновники и народ. Похоже, существующее положение дел всех устраивает. Таким образом удается избежать общественного строительства, обеспечивая каждого крышей над головой, в то время как некоторые делают на этом неплохие деньги. К тому же это мощный инструмент политического давления и социального контроля. На первый взгляд, эта система работает, но ценой постройки тысяч уродливых лачуг, разбросанных по склонам холмов вокруг Афин, и экологических проблем, связанных с потопами, возникающими из-за потоков воды со склонов.

Параллельно постоянному расширению города, строительству новых районов, самые привлекательные из пригородов, такие как Кифиссия, Марусси, Филофеи и Психико, подвергались переделке для богатого контингента жильцов, заполнялись шикарными домами с бассейнами, воротами, охраной. Элитная застройка продвигалась дальше и дальше на север. Постепенно центр деловой активности также переместился в Марусси. В Марусси и Кифиссии, которые раньше считались тихими пригородами, строились торговые центры, кафе быстрого питания. То же самое творилось на прибрежной полосе, под Фалероном. Архитекторы называют это расширением периферии. Некоторые предсказывали гибель центра города, но этого не произошло, скорее, имеет место обратный процесс. Многим архитекторам не нравятся богатые, замкнутые в себе районы частных домов, считается, что они противоречат идее единства общества. Однако это признак свободы выбора. В то же время сохраняются землячества, хотя их становится меньше и они более открыты. А богатые буржуазные пригороды создают свою сферу общения. Так что технополис или мегаполис пока не построен.

 

Наследство полковников

Переломный момент в послевоенных Афинах наступил во время военной диктатуры 1967—1974 годов. До 1967 года, пока будущая проблема — все возрастающее использование частного автотранспорта — еще только смутно вырисовывалась, в городе еще можно было жить, и многие, как профессор Георгос Превелакис, описывали этот период как почти райский. В основном жизнь города концентрировалась на небольшом участке вокруг центра. Здесь были театры, правительственные учреждения, банки, кафе и рестораны, коммерческие предприятия. Все располагалось близко, можно было дойти пешком или быстро доехать на автобусе. И жители центра, и обитатели окраин могли за полчаса добраться до работы на автобусе (или все чаще — в том-то и беда — на машине). Дорога из Афин к морю, в Фалерон, Глифаду или Вулиагмени занимала один час. Рай, да и только, но семена распада уже были посеяны.

Население становилось обеспеченней, вырастал спрос на товары, автомобиль стал символом благополучия и основным средством для поездок за город. Система антипарохи уже уничтожила множество старых домов, заменив их рядами многоэтажек, из-за чего плотность населения в центре города выросла чудовищно. Увеличились и нагрузки на транспорт. Получился замкнутый круг: пытаясь решить проблему передвижения по городу, люди покупали автомобили, чем только усугубляли проблему.

Негативные тенденции получили дальнейшее развитие при режиме «черных полковников», которые ухудшили положение, утвердив высотный регламент.

Два здания олицетворяют режим полковников. Первое — пергаментного цвета Военный музей, который находится прямо через дорогу от британского посольства, на авеню Василиссис Софиас. Это массивное, приземистое здание, где скудно представлены экспонаты, относящиеся к войне за независимость, и собраны привлекательные картины Фалин Флоры-Каравии, посвященные балканским войнам и войне в Малой Азии.

Второе здание связано с восстанием молодежи против диктатуры — это Афинский политехникум. Это прекрасное неоклассическое здание работы Лисандра Кафтанзоглу расположено к северу от площади Согласия, на улице Патисион (28 октября). Учебное заведение было основано по завещанию Николаса Стурнараса, еще одного благотворителя из Метсова (отсюда название «Национальный Метсовский политехникум»). Этот политехникум стал ареной столкновения жесткого режима полковников и студенческого сопротивления. В ноябре 1973 года студенты заняли здание и потребовали отставки военного правительства, повесив на балконе большой плакат «НЕТ ХУНТЕ». Ночью с 16 на 17 ноября во двор политехникума вломились танки, полиция и армия подавили восстание ценой жизни нескольких человек. Таким образом, день 17 ноября превратился в символ сопротивления угнетенных, поэтому террористы «Группы 17» выбрали себе такое название.

 

Вперед, в будущее

В правление Караманлиса началось восстановление Греции после режима полковников, страна вошла в Евросоюз, который грекам казался подобным спасательному плоту в неспокойных, изменчивых политических водах Юго-Восточной Европы. В период после 1974 года некоторые просвещенные министры вели борьбу с загрязнением воздуха, внеплановым строительством, безудержным ростом численности автомобилей — и временами одерживали победу. Теперь хочется надеяться на то, что уровень общественного сознания будет расти не только среди активистов «Эллиники Этерия». Также есть надежда, что бетонные многоэтажки довоенного и послевоенного времени признают отслужившими свой срок и в течение ближайших десятилетий заменят.

Сейчас город одержим лихорадкой подготовки к Олимпийским играм 2004 года. Появляются запоздалые нововведения, ограждающие жителей от пыли и грязи строек. Над городом высятся сотни угловатых кранов. Дома закрыты сетками или изображениями фасадов, за которыми ведется их очистка. За пластиковыми ограждениями идет восстановление площадей, музеи закрыты для посетителей.

Греки испытывают терпение МОК, срывая все сроки. Они уверенно заявляют, что все будет готово вовремя, хотя крыша для стадиона, придуманная Калатравой, — инженерное новшество, и никто не сможет назвать конкретных сроков сдачи строительства, если что-нибудь пойдет не так.

Но перемены в Афинах заметны не только в олимпийских приготовлениях. Используя подготовку к олимпиаде как повод, закладывают новую инфраструктуру. Национальную трассу, идущую от Афин на север, связали кольцевой дорогой с шоссе, ведущим на Пелопоннес. Каждые несколько месяцев открывают новый участок кольцевой дороги, что вызывает как облегчение движения, так и путаницу. Новый трамвай соединит центр города с Пиреем, Фалероном и яхтенной пристанью в Айяс Космас. Новая пригородная железнодорожная ветка свяжет Афины с рядом соседних областей.

Министр культуры Евангелий Венизелос, могучий человек с неисчерпаемой энергией, говорит, что Олимпийские игры развернут Афины к морю. Он имеет в виду, что для отдыха и досуга будет оборудована прибрежная часть между Фалероном и Пиреем, включая устье реки Илисс. Кроме того, для гостей города задумана специальная программа унификации археологических объектов, которую учредило министерство культуры. В ее рамках объединили множество проектов с целью связать основные археологические памятники и создать в центре Афин единый археологический парк. Если теоретики «Абсолютного реализма» чем-то и смущены, то как раз этим проектом, расценивая его как попытку масштабного вторжения в социальное пространство города ради приезжих иностранцев и разного рода зевак. (Другие критики спрашивают, при чем здесь иностранцы, если этот проект причиняет неудобство местным жителям.)

Одна из главных идей в рамках унификации предполагает последовательно связать все объекты одним маршрутом, начиная с Панафинейского стадиона, на запад, к храму Зевса Олимпийского, к окрестностям Акрополя, дальше, через Агору, к кладбищу Керамик. Первая стадия проекта, где нужно было сделать пешеходной улицу Дионисия Ареопагита к югу от Акрополя, завершена. Южный подход к Акрополю преобразился, освободившись от машин. На пейзаже это сказалось очень хорошо, хотя некоторые туристы жалуются на булыжную мостовую. Следующий этап — освобождение от машин улицы Василиссас Оль-гас, между стадионом и храмом Зевса — будет завершен к моменту появления этой книги. Если у министерства хватит терпения завершить весь проект, центр Афин преобразится и осуществится мечта Росса и Кленце, градостроителей прошлого.

В преддверии олимпиады в рамках унификации осуществляются и другие проекты. Вымыты фасады многих главных зданий в центре Афин, убраны рекламные щиты, плакаты, неоновые вывески, надстройки. Хозяев частных домов понадобилось убеждать в необходимости этих работ. Построены четыре новых подземных автомобильных парковки, в том числе и та, что заполнила знаменитую яму за Военным музеем. Четыре главные площади города — Синтагма, Омония, Монастираки и Кумундуру (также известная как площадь Свободы) — реконструированы и значительно похорошели.

Как и ожидалось, некоторые из этих проектов вызвали бурю. Был объявлен открытый конкурс. Победители проекта площади Омония — приверженцы строгого постмодернистского стиля и бетонных конструкций — привели афинян в ужас. Муниципалитет успешно изменил проект к великой досаде архитекторов. Чиновник, отвечающий за проведение унификации, публично заявил, что идея открытого конкурса была ошибкой, за которую теперь приходится расплачиваться жителям Афин. Многие критиковали результаты конкурса. Проект площади Монастираки тоже подвергся пересмотру, поскольку археологи настаивали на более мягкой, чем предлагали дизайнеры, цветовой гамме для мозаичной отделки.

Все эти примеры доказывают, как трудно сделать что-нибудь в Афинах, особенно если это требует согласования. Но изменения есть. Даже новый музей Акрополя — результат долгого и сложного проектирования, для которого потребовалось решение самых сложных вопросов от археологической консервации до международной политики, — выглядит так, будто он всегда был здесь.

Современная постройка работы Бернарда Чуми и Михаила Фотиадеса, где выставлены археологические находки, вырастает в южной части Акрополя. Архитекторам непросто было определиться с обликом здания, который соответствовал бы скульптурам Парфенона или мраморам Элгина так, чтобы здание при этом не доминировало над Парфеноном и Акрополем (в этом обвиняли огромный отель «Хилтон», построенный в 1950-х годах). И снова проект, победивший на международном конкурсе, вызвал споры. Обсуждали планировку и археологические аспекты, некоторые считали, что для него неправильно выбрано место. Обилие экспонатов поставило проектировщиков в тупик, и музей был перепроектирован. Все проходило с многочисленными задержками, последняя из которых была вызвана решением государственного совета. Но иначе и быть не могло.

Но даже когда (или если) музей Акрополя будет построен, в его сердце будет пустота, потому что большая часть скульптур Парфенона находится в Британском музее.

Хотя не многие афиняне так считают, но еще меньше согласны с мыслью, что их и не нужно возвращать. Возвращение мраморных скульптур вполне возможно, по крайней мере на словах. Но пока никто не предложил помощи в осуществлении этого проекта, который сначала требует договоренности с Британским музеем, отказывающимся вернуть скульптуры.

Эта незаполненность музея символизирует важный аспект жизни города и судьбу его древностей — часть его наследия, будучи изъятой, включена в духовную и художественную жизнь человечества. В этом смысле наследие Афин всегда будет частью мирового наследия. Но город Афины, с его самобытностью и повседневной жизнью, — больше чем просто наследие минувших эпох.

Адаптация города к нуждам его жителей и посетителей продолжается и не закончится никогда, постоянно решается проблема сосуществования древнего и нового. Хорошим примером было строительство метро. Метро — вещь очень удобная, значительно разгружающая уличное движение, но, кроме того, его строительство вскрыло новые пласты древнего города. Открытие метро в 2000 году предваряли многолетние изыскания и строительство, ведущееся очень осторожно из-за подземных культурных слоев. Пришлось провести срочные раскопки на местах будущих станций и вентиляционных шахт, соблюдая требования археологической службы. Наверное, это были самые крупные раскопки в современном городе за последнее время, их площадь насчитывала 16 акров, и проведены они были в сжатые сроки.

Помимо облегчения жизни торговцам и перевозчикам, результатом появления метро стало удачное решение поместить несколько археологических выставок на станциях метро. Пока афиняне спешат по своим делам, приезжий может на них полюбоваться. На площади Конституции представлен срез античного города, система водопровода из терракотовых труб, коллекция найденных предметов: игрушек, деталей ткацких станков и прочего. Вдоль одной стены — увеличенные фотографии города XIX века, изображающие широкие полупустые бульвары, конные трамваи, людей в шляпах, а на заднем фоне — скалистый, без сосен, склон Ликавитоса. Теперь приезжий в ходе подземной экскурсии может сравнить со всем этим свои впечатления, полученные от прогулок по городу.

Некоторые из лучших находок, обнаруженных при строительстве метро, выставлены в Музее кикладского искусства Гуландриса. Посмотрев небольшую выставку «Город под городом» и ее каталоги, можно проследить топографию античного города. Небольшая выставка откопанных вещей (500 экспонатов из 30 000 объектов) рассказывает об истории Афин за 25 столетий: повседневная жизнь, дороги, строительство, водопровод, гончарное ремесло, похоронные обряды, скульптура, общественная жизнь и религия, — короче говоря, дает представление о жизни и смерти древних греков. Не секрет, что большая часть предметов найдена в захоронениях. В детских захоронениях находят глиняных птичек, куклы, погремушки. Могилы собак доказывают, что афиняне любили домашних животных.

Подготовка к олимпиаде еще продолжается. Мигает и переливается огнями улица Трипод, ведущая от Агоры к театру Дионисия; на этой улице некогда было много памятников, посвященных победам на ежегодных театральных фестивалях древних Афин. Один из них чудесным образом сохранился и украшает сегодня район Плака. Это памятник Лисикрату, который символизирует традиции античности в современном мире. Монумент изображает победу некого Лисикрата около 334 года до н. э.; сохранился он благодаря тому, что стоял в монастыре капуцинов, построенном в 1669 году. Известный как «Фонарь Демосфена», он был предметом описаний и зарисовок многих западных путешественников. Байрон упоминал его в своих записях, когда жил в 1810—1811 годах у монахов-капуцинов. В 1826 году, во время турецкой оккупации, монастырь сгорел, но позднее с помощью французов «Фонарь» восстановили. Сегодня он, помещенный в сердце Плаки, является символом классического изящества и гармонии, напоминая, что, если не проявлять постоянной заботы о сохранении наследия былого, можно самим уничтожить и разрушить собственное прошлое.