Ситуация, так сказать, скользкая. Этого я не планировала. Меньше чем десять минут назад Джек поцеловал меня на заднем сиденье такси. Не знаю, что он вложил в этот поцелуй, но почти уверена, что на кончике языка у него был какой-то наркотик, потому что я потеряла контроль над собой.

Сначала у меня было такое чувство, что я снимаюсь в сцене поцелуя мелодрамы из разряда «детям до 16», а потом я оказалась главной героиней порнофильма «Шалунишка Эми». Эй, Эми?

Земля вызывает планету Шлюх, отзовитесь. Я лежу на лестнице Джека, выкинув лифчик на перила, мои ноги на его плечах… и хотя ощущения мои… аааааа… да… ммммммммммм… Да… ниже… дааааааа, в мыслях — ПОЛНАЯ ПАНИКА. В голове какофония голосов и мнений.

Голос мамы. Ведешь себя как дешевая потаскуха. Что он о тебе подумает?

Мое самолюбие. Он увидит твой целлюлит и подумает, что ты жирный монстр.

Мой живот. Я больше не могу втягиваться, и если он сейчас на меня посмотрит, то увидит настоящий размер!

Мой страх. Что, если сейчас войдет Мэтт? Или еще хуже… Что, если… если… от меня пахнет!

Хотя это в принципе невозможно, потому что я отмокала в ванне до скрипуче чистого состояния, но мало ли…

И главное, я стесняюсь и чувствую себя как дура от того, что стесняюсь. Ну, когда кто-то засовывает свой язык туда… ммммммммммммммммм и начинает нежно лизать… аааааааахххххххх… там… такое ведь не каждый день случается? Такого не позволишь сделать любому Тому, Дику или Гарри. Это так интимно. Это личное. И поэтому чувствуешь себя очень уязвимой.

И если Джек Росситер думает, что с такой ерундой в голове я смогу достичь оргазма, он глубоко заблуждается.

Но, с другой стороны, мне совсем не хочется, чтобы он останавливался. Мне так давно этого не делали, а когда девушке выпадает шанс — она обязана им воспользоваться. Кроме того, Джек — просто герой, достает до тех мест, куда другие и не совались.

Мне приятно. Приятно, потому что он хочет сделать мне приятно. И вообще приятно. И Хел будет очень рада. Нет, она будет вне себя от счастья.

— Наконец-то, блин, — скажет она.

Я счастлива. Прощай, мой съемный распылитель душа, и да здравствует одушевленный его заменитель — мужчина!

Большая редкость в наше время.

Настоящее сокровище.

Да чего там, чудо!

Потому что до сих пор все мои парни были инвалидами по этой части.

Возьмем, к примеру, Энди. Мистер «А ну-ка, крошка, раздвинь-ка ножки» (руки у тебя не заняты, так могла бы рубашку погладить). Через три месяца я собрала все свое мужество и заговорила о том, что занятия в постели можно разнообразить. Я мялась, бубнила, и так и сяк, а когда Энди посмотрел на меня в полном недоумении и принялся дочитывать воскресную газету, я почувствовала себя окончательно униженной.

Но на следующий день, совершенно неожиданно, он завалил меня на матрас, как только я пришла с работы, и наклонился вниз. От шока я чуть не умерла. Просто поверить не могла в свое счастье. Я ободряюще извивалась, стонала, и в тот момент, когда решила, что все-таки могла бы выйти за Энди замуж, он остановился. Просто остановился. Примерно через минуту. А затем многозначительно подытожил: «Вот! Добро пожаловать домой».

Но Джек не такой. Ему это нравится. Он даже звуки какие-то издает. Похотливые звуки. Я тоже, но так продолжаться не может. Еще немного, и парень челюсть вывихнет, и вообще, мне хочется его приласкать. Очень.

Я обхватываю его голову, которой очень повезло с густой шевелюрой. Его волосы приятно пахнут, хорошо подстрижены, и, самое главное, они волнистые. Я провожу по ним рукой и не могу сдержать нежного стона. Джек намек понял. Он поднимает взгляд и дарит мне влажную улыбку.

— Ты великолепна, — говорит он, и мое сердце учащенно бьется.

И он меня целует. (Уфф. Я совсем не пахну!)

Но это не просто поцелуй.

Это тот самый поцелуй.

В эту секунду — потому, что у него восхитительное тело, и потому, что я тону в его глазах, и потому, что ему не лень было сделать мне приятно, и потому, что он нравится мне больше, чем Мел Гибсон, Брэд Питт и тот парень из сериала «Соседи», вместе взятые, — я принимаю ответственное решение: оттрахать его до смерти.

Сказано — сделано.

Но сейчас мне кажется, что Джек и впрямь умирает! Или умирает, или он сейчас кончит, что вполне логично после нашего марафонского захода.

— Я кончаю, — выдыхает он.

И я вижу, как его лоб морщится и рот открывается. И потом он сделал самое лучшее, что можно себе представить. Он произнес мое имя и не перепутал его. В тот самый момент!

Класс!

Он рухнул на меня, и я чувствую, как мощно бьется его сердце.

Я нежно провожу пальцами по его спине и смотрю в потолок.

Из десяти он заслужил семь баллов. Нет, это было бы нечестно. Восемь. Но все равно еще есть над чем поработать.

Секс в первый раз — это всегда разочарование. Мне всегда казалось, будто секс — это что-то необыкновенное: как в любовных романах, с бурной страстью и одновременным оргазмом силой в скромное землетрясение и длиною в несколько часов. Поэтому, когда Уэйн Картрайт (до сих пор не могу поверить, что меня лишил девственности парень с таким жутким именем) выловил из своих джинсов-труб нечто сильно смахивающее на куриные потроха, я от удивления потеряла дар речи.

На следующий день я прокралась в комнату отдыха, надеясь хоть мельком увидеть Уэйна, и случайно подслушала, как он со своими друзьями обсуждал, что такое идеальный секс. Я застыла, завороженно слушая. Однако, когда они единодушно пришли к выводу, что самое главное — кончить вместе, я сильно заволновалась. Шансы, что Уэйн-микропенис-Картрайт сможет довести меня до хоть сколько-нибудь приятного физического состояния, не вызывая при этом отвращения, были ничтожны. Но, черт возьми, фригидной меня никто не назовет! Итак, за одну ночь я придумала свой новый имидж: Эми Кросби — Королева Симулированных Оргазмов. Мэг Райан? Ха! В подметки мне не годится!

Но симуляция — дело опасное. Я обнаружила, что каждый раз стараюсь все больше просто из любопытства: сможет ли меня кто-нибудь раскусить? Но нет, ни один из моих мерзавцев не догадался!

Итак, всего двенадцать (Джек — двенадцатый) парней, и во мне наконец открылась чувственность. Правда, придется смириться с тем фактом, что я не из тех, кто может достигнуть вагинального оргазма без дополнительной стимуляции. Ну и что? Все равно все они врут.

Джек тихонько мурлычет, пока я глажу его по спине. В идеале мне бы хотелось, чтобы он сейчас снова зарылся носом под одеяло и закончил начатое, но я знаю, что это невозможно, ибо в сексе есть два золотых правила.

Правило первое: парни этого никогда не делают.

Правило второе: всегда кончай первой.

И если тебе не удалось справиться с номером два, то нечего винить парня за номер один. Так что Джек сошел с рельсов, хотя все части моего тела продолжают кричать: «А мне? А я? А сюда?»

Джек переворачивается на бок и гладит меня по голове. Мы улыбаемся, глядя друг на друга, и меня переполняет чувство нежности к нему. Да так сильно переполняет, что губы начинают функционировать отдельно от мозга.

— Джек, ты мне очень, очень нравишься. Ты лучше всех, — шепчу я.

И не успев произнести это, понимаю, что приз за самую неуместную фразу десятилетия бесспорно достается мне. И зачем только я распустила свой язык? Джек с обеспокоенным видом нежно достает из меня свой пенис (десять баллов из десяти), придерживая увядший презерватив. За доли секунды он хорошо отработанным движением снимает резинку, завязывает в узел и кидает на пол. (Эту процедуру он явно проделывал не раз). — Все, я выдохся, — устало говорит он, рухнув рядом со мной и обнимая меня.

Я подвигаюсь ближе к нему, прижимаюсь ухом к его пушистой груди. Мне так хочется взять свои последние слова обратно или хотя бы узнать, что он об этом думает, что чувствует, что все это для него значит. Вдруг я впадаю в полное отчаяние, меня волнует только одна вещь на свете: что он обо мне думает.

Понимаю, что это глупо. За последние два часа я всем своим телом отдалась ему и успела насчитать не меньше девяти поз, что весьма недурно для первого раза. И, полагаю, у меня есть все основания считать, что я ему нравлюсь. Иначе и быть не может.

С другой стороны, понятно, что меня поимели. В полном смысле этого слова. В процессе любовной игры я потеряла голову, и назад дороги уже нет. Поэтому мне нужно обсудить мое нынешнее положение. Я хочу знать, я должна услышать, что для него это не было развлечением на одну ночь и что утром он будет рад меня видеть в своей постели.

Да поговори же со мной!

— Джек? — шепчу я, поглаживая его по животу.

Но Джек пребывает в блаженном неведении о моих душевных муках, потому что уже спит.

Он просто отключился, словно не спал неделю. Нет, до него теперь не достучаться. И большую часть ночи я лежу, задыхаясь, думая, знает ли он, что в одной из следующих реинкарнаций ему непременно предстоит стать морской звездой.

Девять утра, и, судя по солнечным лучам, пробивающимся сквозь шторы, день обещает быть жарким. Я очень хочу, чтобы Джек проснулся. Хочу увидеть его глаза, забраться под одеяло и заняться полусонным сексом. Но вместо этого я лежу рядом с ним, слушаю, как он храпит, и чувствую, как мой мочевой пузырь раздувается до размеров сливного бачка.

Снимаю с шеи его руку, выныриваю из постели и по дороге к двери надеваю его рубашку. С нежностью смотрю, как он переворачивается и что-то бормочет во сне. Его волосы совсем взъерошились.

Выходя из ванной, я все еще улыбаюсь, довольная своей победой и легкостью в мочевом пузыре, и тут сталкиваюсь с Мэттом — грудь в грудь. Ой! Чувствую, как краснею до кончиков ногтей, стоя в рубашке Джека, которая едва прикрывает мой голый зад. Мэтт изумлен, а я ощущаю себя бесстыжей девицей.

— Джек еще спит, конечно? — улыбается он. Я утвердительно киваю, избегая его взгляда:

— Да, без задних ног.

— Тогда пошли, выпьем чаю.

— Нет, не могу… — начинаю я. Мэтт пристально смотрит на меня сверху вниз. Вблизи он оказался выше, а в этой майке и мешковатых шортах выглядит изумительно. У него крепкое тело, отличный загар непонятно откуда, и, вопреки своей воле, несмотря на то что только что встала с постели Джека, я чувствую преступное волнение. Эй, я всего лишь женщина из плоти и крови!

— Пошли. Он еще сто лет спать будет, — шепчет Мэтт заговорщицким тоном, и я ему улыбаюсь. Его голубые глаза словно танцуют по моему лицу, и я согласно киваю.

Одергиваю рубашку, сжимаю коленки и семеню за ним по коридору, как японская наложница, восхищенно наблюдая за его небрежной размашистой походкой. У него ухоженные ступни — лучше, чем у Джека, это точно.

После вчерашнего ужина кухня напоминает развалины после бомбежки. Мэтт осторожно извлекает чайник из кучи тарелок на столе.

— Извини за беспорядок, — бормочу я, — у нас не было времени… прибраться.

Мэтт смеется:

— Значит, ночь удалась?

Он открывает ставни, и кухню заливает теплым светом и голосами птиц. Как в рекламе.

— Да, было здорово, — признаюсь я, опираясь на косяк двери и наблюдая за Мэттом. Так, не поняла, чего это я вдруг вздохнула? — Джек отлично готовит.

Мэтт наливает в чайник воду.

— Да. Я давно его уговариваю пойти на курсы шеф-поваров.

— У него бы получилось.

— Знаю. Но он слишком занят. Сама понимаешь, художник.

— Да, похоже, график у него напряженный, все эти модели…

Он включает чайник.

— С ними не соскучишься. Они из него все соки выжимают.

— А ты видел его работы? Хорошие?

— Просто отличные, — кивает он. — Но последнюю еще не видел.

— А, ту, с Салли? — Меня одолевает любопытство. — А какая она?

Мэтт что-то застеснялся.

— Ну, не знаю, как сказать…

Пытается выгораживать Джека — очень мило с его стороны.

— Да ладно, — смеюсь я, — можешь не стесняться в выражениях. Джек сказал, что она старая проститутка.

Мэтт запрокидывает голову и хохочет, солнечный свет падает на его лицо. Потом смотрит на меня, и мной овладевает беспокойство.

— Ты что? — спрашиваю я.

— Тебе эта рубашка идет.

— Это его. — Я тереблю подол.

— Хм. Мне она нравится. Тебе обычный или с бергамотом?

Да он со мной заигрывает. На ноги смотрит!

— Обычный, пожалуй. Давай я помою посуду, — предлагаю я и боком, как покалеченный краб, пробираюсь к раковине. Конечно, я хорошо помню, что трусов на мне нет, и уверена, что Мэтт об этом знает. Не могу заставить себя посмотреть ему в глаза.

Он тянется мимо меня к шкафу над раковиной, чтобы достать чай, и я замечаю, что от него приятно пахнет — не каким-нибудь лосьоном или одеколоном, просто чистотой и мылом. Его рука так близко от меня, что я чувствую на своей коже прикосновение его волосков. Рядом с локтем шрам, и, совершенно несознательно, я его тронула. У него теплая кожа.

— Откуда он у тебя?

— Это я его поранил.

Мы оба поворачиваемся и видим в дверях Джека.

— Я столкнул его с дерева, если тебе это в самом деле интересно.

Судя по лицу Джека, он жалеет, что толкнул Мэтта тогда не слишком сильно. Я смущенно одергиваю рубашку.

Мэтт закидывает на плечо кухонное полотенце, словно ничего не произошло, но сам кидает на меня жгучие взгляды. И Джек их тоже замечает.

— Чаю, дружище? — спрашивает Мэтт. Джек утвердительно мычит.

Мэтт подмигивает мне, закатывает глаза, и я чувствую, что меня загнали в угол. Подвигаюсь ближе к Джеку, но он вздергивает бровь в ответ на мой убогий маневр и демонстративно смотрит в сад.

Мэтт макает в чашках пакетики.

— Так чем ты сегодня занимаешься? — спрашиваю я Мэтта, нащупывая тему для беседы и пытаясь показать, что все нормально, но у самой голос виноватый.

Мэтт пожимает плечами:

— Наверное, дома останусь, позагораю в саду, футбол посмотрю. Джек, ты матч смотреть будешь?

Джек тоже пожимает плечами, явно расстроенный:

— Не знаю. Сегодня, наверное, буду работать.

— Как хочешь, — говорит Мэтт, быстро давая отступного. Насвистывая что-то, он уходит из кухни. Придется мне самой все расхлебывать.

Как мне заставить Джека услышать меня, как рассеять эти хмурые тучи? И зачем только я встала с постели? Ну почему я не проснулась вместе с ним? Он смотрит на меня как на чужую, и я его понимаю. Если бы я застала его на кухне гладящим Хел по руке наутро после нашего секса, я бы устроила истерику. Не могу придумать, что бы такого сказать о Мэтте или как объяснить, что у меня не было выбора и мне пришлось пойти на кухню. Но, даже мысленно репетируя свою речь, понимаю, что стоит мне только заговорить, и будет казаться, что я оправдываюсь, словно между нами и вправду что-то было.

— Сахар? — тихо спрашиваю я.

— Нет, спасибо, — отказывается он, присаживаясь к столу.

Я передаю Джеку чашку. Вид у него задумчивый. Ну почему в жизни нельзя все перемотать обратно и начать сначала? Полная катастрофа.

— У тебя много работы?

— Да.

— А-а… — Я рассматриваю пол.

Джек отпивает чай.

— А у тебя какие планы?

Это звучит явно не как приглашение. Я неопределенно пожимаю плечами. Что тут можно сказать? Если он меня сейчас выгонит, остаток дня я проведу в трауре, громко рыдая. Но не думаю, что ему нужно об этом знать.

— Да в принципе, никаких.

Украдкой смотрю на него. Неужели он не видит, что я готова хоть сейчас кинуться к нему на шею, а потом остаться там на всю жизнь хоть банным листом — лишь бы с ним. Если между нами все кончено, я этого не вынесу.

Пауза.

— Красиво там, — кивает он в сторону сада.

Нет, нет, только не это! Пожалуйста, не надо светской беседы о погоде. Это уже выше моих сил. Я сглатываю и смотрю в окно.

— Ненавижу в такие дни торчать в городе. В такой день надо ехать на пляж, — тихо говорю я, отхлебывая чай.

Перевожу взгляд на Джека. Терять мне уже нечего. Нужно попросить, только постараться, чтобы просьба не выглядела как мольба.

— Не хочешь прошвырнуться в Брайтон? Мы могли бы успеть на электричку и через пару часов были бы на море.

Во мне говорит отчаяние. Джек глядит на меня с изумлением. Потом произносит:

— А почему бы и нет?

Сначала я подумала, что ослышалась. Смотрю на него влюбленными глазами, с открытым от удивления ртом, пока смысл сказанного не доходит до меня.

— Здорово! — И от радости подпрыгиваю, словно меня током ударило. Я так ему благодарна, что готова ноги целовать. Как я только могла подумать, что у Мэтта они лучше?!

* * *

По дороге ко мне — должна же я надеть что-то более подходящее для пляжа, чем шпильки и чулки с подвязками, — я то и дело поглядываю на Джека, проверяю, не рассеялся ли мираж. И что он на самом деле идет рядом со мной.

Он тут, на моей кухне. Мне выпал второй шанс! Думаю, это заслуживает заголовка в бульварной прессе. «УНИКАЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ: СТАРАЯ ДЕВА СПАСЕНА ОТ ГИБЕЛИ В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ!»

Пока он пытается выкопать из вечной мерзлоты моего старенького холодильника поддон для льда, я порхающей походкой бегу к себе в спальню и целую своего плюшевого мишку.

— Миша, у меня на кухне мужчина, и он занимается мужским делом! — шепчу я ему. Миша смотрит на меня своим обычным стеклянным взглядом. — Ну, так и будешь молчать? Что мне сегодня надеть? Я срываю с себя одежду и переворачиваю весь шкаф в поисках голубого сарафана. Но, надев его, замечаю пятно от красного вина прямо на левой груди. Как обычно. Возвращаюсь к потертым джинсовым шортам и майке. Слишком банально? До боли напоминает «Ангелы Чарли»? Миша, помоги!

Джек едет налегке. Он берет с собой только то, что на нем надето. И как парням это удается? Как они могут обходиться без косметички и чековой книжки? Не понимаю. И сама не заметила, как на постели набралась целая куча вещей «первой необходимости»: расческа, косметика, бикини (не слишком ли смело?), солнцезащитные очки, пляжное полотенце, джинсы (вдруг похолодает), кофта, запасные трусы (мама бы мной гордилась), дезодорант, бейсболка. И это еще не полный комплект.

Роюсь в комоде и напеваю песенку про отпуск Клиффа Ричарда. Так, надо поторапливаться, пока я не запела арию из «Звуков музыки»<Классический голливудский мюзикл (1965), получил пять премий «Оскар», реж. Роберт Уайз. >, — это было бы уж слишком. Щедро брызгаюсь духами, не забыв надушить и самые интимные места.

Уже собравшись задвинуть ящик, замечаю презервативы. Хватаю всю коробку и загадываю желание: пусть Джек опять захочет меня…

Стоп, это же супердлинный размер. Черт!

Я знаю, что Джек неплохо оснащен, но за пределы разумного его достоинство не выходит, так что очень длинные резинки могут оказаться не кстати. Бросаюсь к ящику в углу, где у меня хранится всякая ерунда. Ага! Вот он — большой бумажный пакет, полный суперпрочных презервативов, ароматы и цвета в ассортименте — гуманитарная помощь от злющей тетки из клиники планирования семьи. У них уже наверняка истек срок годности, но проверять каждую пачку у меня нет времени.

— Ты что там делаешь? — кричит Джек из кухни.

— Еще минутку, — чирикаю я в ответ, кидаюсь на колени и пытаюсь отыскать какую-нибудь сумку под кроватью. Вот, нашла, но она огромная, что ж, придется ехать с ней. Скидываю в нее вещи с кровати, туда же сгребаю все презервативы и быстро возвращаюсь в кухню.

— Что у тебя там? — спрашивает Джек, протягивая мне бокал черносмородинового сока со льдом. — Ведерко с совочком?

— А как же! — улыбаюсь я и залпом выпиваю весь стакан. — Все. Пошли.

В то время как я излучаю энергию и нездоровый оптимизм, Джек по-прежнему ведет себя отчужденно. Мы стоим в очереди за билетами на вокзале Виктория, и наши руки отделяет всего четыре дюйма пространства, но у меня не хватает мужества его преодолеть. Я прекрасно понимаю, что восстановить нашу близость в общественном месте, да еще в условиях грохочущего громкоговорителя, невозможно.

Джек всем своим видом выказывает безразличие. Ладно, я тоже так могу. Наверное.

Правда, он такой чертовски привлекательный в этой футболке, и я не знаю, на сколько меня хватит. Но я ведь заключила с собой договор. НЕ ГОВОРИТЬ НИЧЕГО ЛИШНЕГО И НИ О ЧЕМ НЕ ПРОСИТЬ.

Подойдя к окошку кассы, я начинаю рыться в своей бездонной сумке в поисках кошелька, но Джек категорически запрещает мне платить за билет и небрежно отдает кассиру свою пластиковую «визу».

В киоске покупаем: бутылку воды, жевательную резинку, сигареты, Я стою позади Джека с благоговейным трепетом. Он так уверен в себе! — Когда отходит поезд? — спрашивает он. Простой вопрос, но я почему-то начинаю смущаться и суетиться. Щурюсь и вглядываюсь в табло, но все буквы сливаются. Не пойму отчего. Либо у меня испортилось зрение, либо я так старательно подавляю в себе желание обнять Джека, что не могу сосредоточиться ни на чем другом.

Чтобы успеть на поезд, нам пришлось бежать изо всех сил. Он едва успевает запихнуть меня в закрывающиеся двери. Какую-то долю секунды я была в его объятиях. Я положила руку ему на грудь, наши взгляды встретились, и он крепче обнял меня. Я растворилась в его глазах, поезд тронулся, сердце екнуло. Думаю, Джек тоже что-то почувствовал, поскольку в это же мгновение покраснел и нервно засмеялся. Он отодвинулся от меня, и, затаив дыхание, я пошла за ним в вагон. Народу мало, и поэтому есть несколько свободных мест у окна.

— Давай, — говорит Джек и наклоняется за моей сумкой, чтобы закинуть ее на верхнюю полку.

В ту же секунду время замирает и все происходит медленно, как во сне. С ужасом наблюдаю, как он берет ее за одну ручку и вскидывает вверх. Сумка переворачивается, и все ее содержимое вываливается к моим ногам. Все. В том числе и презервативы.

Мы оба молча смотрим на них.

— Хм, Эми, — говорит он, поглаживая свою щеку, — мы же всего на день едем. Не многовато ли?

Мне плохо. Я бросаюсь на пол и, покраснев до корней волос, пытаюсь все сгрести обратно в сумку.

— Я их не покупала, мне дали в клинике планирования. .. — Оправдания дурацкие, этим только еще больше усугубляю положение.

— Очень предусмотрительно с твоей стороны.

Черт! Он имел в виду — слишком предусмотрительно. Я забегаю слишком далеко вперед, будто я нимфоманка какая-нибудь и ни о чем, кроме секса, думать не могу. Мне так стыдно, что я готова броситься с поезда. Нервно запихиваю презервативы обратно в сумку и с ужасом понимаю, что все мои последние слова ничуть меня не оправдывают, а вовсе наоборот — подписывают мне смертный приговор.

Задыхаясь от смеха, Джек падает на сиденье. Я сжимаюсь, закрываю лицо руками, но он так весело хохочет, что я решаюсь подсмотреть сквозь пальцы.

— Ты покраснела как рак!

— Господи, ты, наверное, черт знает что обо мне подумал, — только и могу выдавить я.

Он тянет меня к себе на колени, обнимает и шепчет на ухо:

— Мне не терпится их распечатать. — Потом кладет холодную ладонь на мою горящую щеку и целует меня так сильно, что я забываю о том, как ему, наверное, тяжело меня держать, и думаю только о том, какая я счастливая.

Всю дорогу до Брайтона мы болтаем как старые приятели, словно ничего и не было. Рассказываем друг другу о каникулах и отпусках, о родителях. Лед между нами растаял без следа. Потом идем по городу по направлению к пляжу, все так же оживленно и непринужденно беседуя. Вода сверкает на солнце, повсюду раздетые люди, воздух пахнет летом, печеньем и сладкой ватой, которую продают в ларьках на пирсе.

Что-то есть в этой летней безмятежности, и вот я уже словно вернулась в детство и жалею, что не взяла ведерко с совочком. И мне хочется просто дурачиться. Джек тоже явно не против. Я хватаю его за руку и тяну к пирсу, чувствуя себя пятилетней девчонкой, а он мой сообщник, с которым мы сбежали на качели. На пирсе мы от души повеселились — перемазались фруктовым льдом, вставляли головы в картонные декорации для фотографий и смеялись до упаду. Да, это, может быть, и не круто, и мы ни разу не упомянули вчерашний вечер, но все это не имеет никакого значения. Мне просто хорошо — мы выбрались из душного Лондона, уехали от всех на свете, и я так расслабилась, что забыла о глупых условностях и своем намерении произвести на него впечатление. Он рядом со мной, и этого достаточно.

К тому моменту, когда мы ввалились в зал игровых автоматов, Джек окончательно впал в детство и я потешалась над его ребячествами. Удивительно, как много можно узнать о человеке, застав его за игрой в автогонки. Вся сущность выходит на поверхность, и я понимаю, что Джек:

а) любит соперничество;

б) не умеет проигрывать.

Даю себе слово никогда не играть с ним в «Монополию».

— Сейчас я тебе задам жару, — говорит великий Шумахер-Росситер, опуская монетку в автомат.

— Да что ты? — удивляюсь я, удобнее усаживаясь в кресле. — Это мы еще посмотрим.

И мы стартуем по трассе Монако. Я посматриваю на Джека, вижу, как он старается сладить с управлением и от напряжения кусает губу. Я пытаюсь не распускать сопли от умиления, потому что очень хочу обогнать его. И, по счастливой случайности, выигрываю. Три раза.

Спасибо тебе, Господи. За мной должок.

Джек не может этого пережить. Он всерьез выходит из себя, когда я отказываюсь от четвертого заезда, не дав ему возможности отыграться.

— Главное вовремя остановиться, когда ты в выигрыше, — поддразниваю я его и выбегаю на улицу.

Джек практически роет землю копытом. Я даже жду, что он сейчас закричит: «Ты же девчонка!» Но, несмотря на это, я чувствую, что он приятно удивлен моей проворностью. Оглядываюсь через плечо и самодовольно ухмыляюсь:

— Ладно, Джек, хватит дуться. Все, он за мной погнался, а я убегаю от него, визжа и стараясь не сшибить по дороге детей и бабулек, мимо ярмарки, бегу до самого конца пирса. Он меня догоняет, прижимает к перилам и рычит, но на лице широкая улыбка, и вдруг мы начинаем бешено целоваться, как подростки — зубы в зубы, путаясь в своих оранжевых от мороженого языках. Мимо проходит компания мальчишек, и, глядя на нас, они кричат: «Ф-фуу!» Мы улыбаемся, и Джек отпускает меня. Шорты у него встали домиком, и мы оба хохочем.

Он перегибается через перила и смотрит в воду. Я переворачиваюсь и опираюсь на перила спиной. До нас доносится грохот вагончиков с американских горок на ярмарке. Слышно, как поезд резко съезжает вниз под восторженные крики детей. — Ты красивая и необыкновенная, — вдруг говорит Джек, — у тебя самая удивительная улыбка на свете.

Я щурюсь одним глазом от солнца и смотрю на него. Это первый серьезный комплимент с его стороны, и я потрясена. Он смущается и пытается сгладить момент:

— Вот бы нырнуть сейчас.

Но я не могу ничего ответить, потому что от счастья потеряла дар речи.

Он берет меня за руку. У меня мокрые ладони, и я пытаюсь высвободить свою руку. Он это замечает, но еще крепче сжимает мои пальцы и целует их.

— Ну, пошли на пляж, — подмигивает он.

По-моему, быть взрослой очень трудно. Труднее, чем сдавать экзамены в школе, потому что к взрослой жизни тебя никто не готовит. Никто не предупреждает, что однажды, когда тебе стукнет двадцать с небольшим, все будут относиться к тебе по-другому. Будут считать тебя взрослой и ожидать от тебя соответствующих поступков. Придется самой справляться со всеми обязанностями, платить по счетам, принимать важные решения. Хуже взрослой жизни может быть только одно — взрослая незамужняя жизнь.

Я понимаю, что нельзя так говорить. Понимаю, что должна относиться к этому спокойно. Я читаю достаточно ханжеских дамских журналов и знаю о своих обязанностях: в девяностые годы нашего века незамужняя женщина должна быть самодостаточной и независимой личностью, самостоятельной во всех аспектах жизни, в том числе в ремонте сантехники и холодильников, обязана иметь успешную карьеру, приличное финансовое положение, уметь противостоять любой критике и быть довольной собой — ибо это способствует духовному росту.

Но все это полная чушь. В большинстве случаев я не могу соблюсти и пятой части этих условий. И поэтому в последние полгода я нередко ощущала себя толстой девочкой, с которой никто не хочет дружить. А если мне и случалось встретить «друга», почти каждого хотелось послать куда подальше. Мне должно быть безразлично, но меня это волнует. Даже очень. Потому что в возрасте двух лет любой из нас уже знает, что играть одному скучно и плохо.

Но детям легче — всегда можно убежать домой, к маме, которая тебя обнимет, даст конфетку, и жизнь снова прекрасна. Но однажды ты вдруг становишься взрослой, и бежать уже некуда, и приходится стоически все переносить самостоятельно, и притворяться, будто тебе все равно. А потом у тебя появляется чувство вины, потому что тебе по-прежнему хочется найти кого-нибудь, с кем можно было бы играть. И хочется этого все больше и больше. И чем больше тебе этого хочется, тем менее возможным это кажется. Ты ходишь по супермаркету с корзинкой и заглядываешься на тех, кто ходит с тележкой, — на тех, у кого есть с кем играть. И думаешь: «Почему я одна? Что со мной не так?»

И поэтому у тебя иногда случаются приступы меланхолии, а подруги, такие, как Хел, тебе говорят: «Не волнуйся, он тебе обязательно встретится, когда ты этого совсем не ждешь». Того, кто первым это сказал, надо поставить к стенке и пристрелить, потому что ты всегда ждешь! Всегда и везде.

Но потом это вдруг случается. Вот так, вдруг. У тебя появляется тот, с кем хочется быть вместе. Вот как сейчас: мы идем вместе с Джеком, рядом, и его рука на моем плече. Кажется, что естественнее этого и быть ничего не может. Но как это произошло? Это прекрасно, но и нечестно тоже. Столько месяцев злости и отчаяния, и вот, пожалуйста, все просто. Как дважды два. Но раз он так вдруг, быстро появился, столь же быстро и легко может исчезнуть.

Мне хочется остановить время, эту секунду, потому что я хочу, чтобы все это видели. Чтобы все поняли, что я намного лучше играю пару, чем одиночку. Мне хочется прыгнуть и крикнуть: «Смотрите все! Я не одна! Меня тоже любят!»

Джек останавливается у палатки проката водных мотоциклов.

— Пошли прокатимся, — говорит он и хватает меня за руку.

Прежде чем я успеваю что-то ответить, мы оказываемся внутри. Мне смешно наблюдать за ним. Он даже не подозревает, о чем я сейчас думаю. Он парень, а парню никогда не понять направление моих мыслей. И правильно. Мне завидно, что его жизнь такая простая. Как здорово, наверное, иметь в голове кучу свободного места и думать только о том, что происходит здесь и сейчас. Я могла бы столько всего сделать, если бы перестала волноваться и думать о смысле жизни. Я могла бы позволить себе быть импульсивной, как Джек, и жить сегодняшним днем. Жизнь моя была бы вечным праздником.

Помню свои впечатления, когда кто-то впервые научил меня правильно завязывать шнурки. Это было для меня открытием. Вдруг стало понятно, что это легко. Я перестала путаться в шнурках и падать. И вот теперь, наблюдая за Джеком в палатке проката, я снова ощущаю те же удивление и легкость. Он показал мне, как можно быть счастливой. И мне хочется постучать себя по голове и воскликнуть: «Эй, это же так просто!»

Девушка в пункте проката говорит, что в бикини кататься нельзя — купальник смоет в первую же секунду. И выдает мне мокрый и липкий резиновый комбинезон, в котором мои женственные бедра выглядят далеко не лучшим образом. Зато Джек смотрится отлично — как Джеймс Бонд на задании. И я с ревностью замечаю, как женщина за столиком оглядывает его.

Эй ты, руки прочь!

В воде Джек чувствует себя как рыба. Вижу озорной блеск в его глазах и понимаю, что он жаждет отмщения за проигранное ралли. Он скользит по воде, вспарывая волны, которые делают со мной что хотят.

— Не бойся, расслабься! — кричит он мне, и я на полной скорости устремляюсь вдаль. Навстречу летят мокрые брызги, и я возбужденно вскрикиваю.

Он догоняет меня, показывает, как нужно поворачивать, и через пару секунд я уже Памела-спасательница пляжа Малибу. Йо-хо!

Мне так весело, что я не замечаю, как пролетело время. Причаливаю к пляжу совершенно охрипшая и выдохшаяся; шатаясь, стягиваю с себя комбинезон.

Когда я выхожу из палатки, Джек кладет мне руку на плечи и спрашивает:

— Ну как, понравилось?

— Очень. Но я ужасно проголодалась. — И похлопываю по животу, удивленная, что перестала стесняться собственного тела.

— Тогда я тебя угощу, — обещает он покровительственным тоном.

— Рыбой с картошкой?

— Ты слишком традиционна, — подначивает он меня. — Думаю, можем придумать что-нибудь получше.

Мы бредем по улочке и находим недорогой и симпатичный французский ресторанчик со столиками на булыжной мостовой. Джек заказывает пару пива.

— За нас, — предлагает он тост, и мы чокаемся. Пузырьки поднимаются прямо к носу.

Я так долго хотела узнать, что он думает о прошлой ночи, но теперь, когда появилась возможность спросить об этом, я не спешу. Просто вдруг понимаю, что мне намного интереснее узнать, что он думает обо всем остальном.

— Тебе нравится быть художником? — спрашиваю я, когда приносят закуски.

— Наверное. Это все, что я умею. И потом, таким образом я избегаю необходимости ходить на работу пять дней в неделю, как все остальные.

— Да, тебе везет, — вздыхаю я. — Вот бы и мне уметь что-нибудь делать хорошо.

— А я знаю, что ты хорошо умеешь, — ухмыляется он.

— Помимо этого, — краснею я.

— В смысле, ты хотела бы добиться успеха? Ну да, а кто этого не хочет?

— А кем ты хотела стать в детстве? — спрашивает он, отламывая кусок хлеба и макая его в соус.

— Ну, хотела работать в области моды, кажется. Мужской. Мне всегда больше нравилось играть с Кеном, чем с Барби.

— Нравилось штаны с него снимать? Я смеюсь:

— И это тоже. Правда, у него там ничего особенно интересного нет. Нет, мне просто нравится мужская одежда. Когда я в первый раз тебя увидела, обратила внимание на одежду.

Джек смотрит на меня:

— Тогда почему бы тебе не заняться модой или не попробовать силы в текстильной промышленности?

Я разглядываю веточку спаржи на своей тарелке. — Да я уже давно этого хочу. Но туда трудно пробиться. Слишком много желающих.

— Наверное, и не пыталась как следует. Конечно, талантливых людей много, но разве и ты не можешь стать одной из них? Если бы я все время думал о том, как трудно быть художником, то давно уже бросил бы живопись. Что ты теряешь? Все ведь в твоих руках.

Он смотрит на меня и улыбается. А мне вдруг становится так легко, так хорошо, что я, не задумываясь ни секунды, верю ему. Полностью. Я ни с кем, кроме Хел, никогда не говорила о своих мечтах, и теперь у меня словно гора с плеч свалилась — так я рада, что рассказала ему об этом. Кажется, я снова стала прежней — уверенной в себе и в своих планах. Пожалуй, надо и впрямь попытаться.

Мы сидим, пьем пиво, рассматриваем прохожих и смеемся. Потом идем обратно на пляж. Теперь тут не так людно, и мы находим тихое местечко. Я сильно подшофе, и мне кажется, что в мире больше никого нет, только я и Джек. Он запускает камешки по волнам, а я наблюдаю за его движениями и чувствую себя такой любимой.

Он оборачивается ко мне и спрашивает:

— Чем теперь займемся? Хочешь вернуться?

— Нет. А ты?

Он мотает головой.

Мы немного нервно смотрим друг на друга и смеемся. Он стучит пальцем по губам.

— Я знаю место, где можно переночевать. Если, конечно, хочешь.

Хочу? Только об этом и мечтаю.

* * *

Администратор в гостинице «Казанова» обращается с Джеком как со старым приятелем. Он подмигивает ему, кидает ключ, предупреждает, что завтрак заканчивается в пол-одиннадцатого, и оставляет нас.

Комната оформлена в типично английском стиле — покрывало с цветочным орнаментом, пушистый коврик, на столе лежит куча маленьких пачек печенья к чаю, но главное, тут чисто. Ставлю сумку на стул рядом с телевизором и, отодвинув тюль, смотрю в окно на зеленый дворик.

Непривычно вместе с Джеком оказаться в чужой комнате. После такого дня кажется, что мы делаем что-то запретное. Друг друга мы не касаемся.

Джек идет в туалет, поднимает сиденье унитаза. Пока он журчит, вижу его спину, и мне вдруг становится неловко. Теперь я точно уверена, что мы будем спать вместе, и мне не по себе. Эта ночь будет значить намного больше, чем вчерашняя, и меня пугает интимность обстановки. Пугает, что тут мы действительно и сознательно вместе.

Джек смывает за собой и останавливается в дверях. Я заметила, что сиденье после себя он опустил. Кто-то явно над ним поработал. Интересно кто…

— Неловко как-то, — говорит он.

Я морщу нос и ерошу волосы, от соленой воды они совсем закудрявились.

— Мне тоже.

— Пошли в душ? — спрашивает он, и я киваю.

Он идет первым, и, раздеваясь, я через прозрачные стенки вижу, что он регулирует температуру воды. Потом он открывает дверь, и я залезаю в кабинку.

Идиотская ситуация. Свет в ванной яркий, и, стоя напротив Джека, я остро ощущаю свою наготу. Мы как будто впервые увидели друг друга голыми. Впрочем, пожалуй, так и есть. Хочется закрыться руками и сжаться в комочек.

Джек смотрит на меня. Очень внимательно. Рассматривает каждый миллиметр моей кожи, я краснею. Хочу обхватить его и поцеловать, чтобы разрядить обстановку, но он отталкивает меня, отступает. Не говоря ни слова, берет мыло и начинает тереть его в руках до густой пены.

Трудно себе представить, что душевая кабинка из розового пластика может быть эротичной, но теперь в списке моих сексуальных фантазий она занимает первое место. Потому что Джек начинает меня мыть, всю, покрывая мыльной пеной. Он гладит меня, не упуская ни малейшей детали, по всему телу, кажется, что он меня рисует. Мое тело скользит под его руками, оба мы погружены в густое облако пара. Чувствую себя… настоящей ЖЕНЩИНОЙ.

Влажной.

Роковой.

Меня охватывает дрожь. Но тут он опускается на колени и кладет мою ногу себе на плечо.

Я пропала.

Все скользит — его руки по моей коже, моя спина по стене, а мои мысли и чувства погружаются в самый удивительный оргазм в жизни.

Теперь моя очередь.

Я встаю на колени, он запускает руку в мои волосы, и мои губы принимаются за дело.

— Эми, — резко говорит он через какое-то время.

— М-м-м? — отзываюсь я.

— Ты заткнула коленкой слив.

Чтобы ликвидировать последствия потопа, пришлось превратить в тряпки почти все полотенца. Поэтому мы лежим на постели, обсыхая на воздухе. Джек проводит пальцем по линии купальника на моей груди — там, где кончается загар.

— А ты загорела, — говорит он.

Да. Я вся горю. Мы смотрим друг другу в глаза, и я понимаю, что сейчас мы займемся любовью. Но больше всего меня удивляет то, что Джек читает мои мысли.

— Да, и будем заниматься этим всю ночь и все утро, пока ты не сможешь больше стоять на ногах.

На словах неплохо. На деле тоже.

* * *

К тому времени, когда мы вернулись домой к Джеку, я была вымотана; так можно устать только от избытка секса, солнца, моря и спиртного.

— Довольна? — спрашивает он, открывая дверь. Мы весь день провели на пляже, и от солнца у него проступили веснушки. Ему очень идет. Протягиваю руку, глажу его по щеке и улыбаюсь:

— Пожалуй.

— Так ты не уверена? Что же должен сделать парень, чтобы тебе угодить? — Он притворяется рассерженным, поднимает меня, усаживает себе на спину и несет в кухню. Я так хохочу, что не замечаю Хлою и Мэтта, сидящих на полу в гостиной.

— Ну надо же, вы посмотрите. Какая любовь, — смеется Хлоя.

Джек перестает меня щекотать и почти отскакивает в сторону. Я убираю волосы за уши, улыбка моя гаснет. Хлоя развалилась на полу с бутылкой пива как у себя дома. Она до отвращения стройная, ее идеальные ноги выглядывают из-под короткого открытого сарафана.

— Привет всем, — говорит Джек, прошмыгнув мимо меня. Он наклоняется и целует Хлою в щеку.

— Угощайтесь, — предлагает Мэтт, указывая рукой на пиво на столе. — Вы где были?

— В Брайтоне, — отвечаю я.

— Посмотри на свой нос! — вопит Хлоя. — Бедняжка.

Джек смеется и подает мне пиво. Это не смешно. Я не виновата, что нос у меня как у Рудольфа — красноносого оленя Санты. Я пытаюсь уткнуться в плечо Джека, но он и не собирается меня защищать.

— Ну, — командует Хлоя, — выкладывайте все.

— Мы здорово повеселились — катались на водных мотоциклах, ну и все остальное. — Джек откидывается на спинку дивана и откупоривает бутылку.

— И остались там на ночь! И как называется твое «место свиданий»? — Хлоя щелкает пальцами и смотрит на меня. — Нет, не подсказывай… «Казанова»! Так ведь? Надеюсь, тебе сделали скидку как постоянному клиенту?

— Заткнись, Хлоя, — говорит он, а сам смеется, довольный тем, что он Джек-Казанова.

И вдруг все становится ясно. Я для него лишь очередная победа. У него такое было не раз, и я не первая. Кому еще он подарил оргазм в душевой кабинке? Пол плывет под ногами.

— Садись, садись, — приглашает Мэтт, указывая на подушки на полу. Но я и близко к Хлое не подойду — боюсь не сдержаться и задушить ее.

— Да, кстати. Мне вчера звонила Хелен, — говорит Хлоя, небрежно покачивая бутылкой.

Внимание, тревожный знак. С чего бы это Хел стала звонить Хлое?

— Она искала тебя.

— Черт.

— Да не волнуйся, я сказала ей, что ты, наверное, тут с нашим героем-любовником.

— У нее все в порядке? Что она сказала?

— Да ничего особенного. Но голос был грустный.

— Можно от тебя позвонить? — спрашиваю я Джека.

— Конечно, звони из моей комнаты.

Уходя из гостиной, я слышу, как они смеются, и мне становится не по себе.

— Хел, это я. Ну же, возьми трубку, — прошу ее автоответчик.

Раздается щелчок.

— А, вернулась. — Судя по голосу, Хел вне себя от злости.

— Я была в Брайтоне.

— Круто.

Ужасно. Она никогда не разговаривала со мной таким тоном. Я крепче сжимаю трубку.

— Что случилось?

— Тебя это не касается, — огрызается она. Но голос у нее дрожит, и это меня пугает.

— Да говори же! Сдавленный всхлип.

— Отстань от меня!

Связь обрывается. Я слушаю короткие гудки и не могу прийти в себя от потрясения. Чтобы Хел бросила трубку? Похоже, она очень зла. На ее месте я бы себя возненавидела. У нас были общие планы на субботу, и я ее кинула, даже не позвонила. Да, я виновата. Я, эгоистка, сделала то, что обещала никогда не делать, — кинула ее из-за парня.

И вот теперь у нее проблемы, а меня нет рядом в самый тяжелый момент. Мне страшно даже подумать, что я могу ее потерять.

— Все нормально? — спрашивает Джек, стоя в дверях. Он подходит ко мне и кладет руку на плечо.

— Нет, что-то случилось. Мне надо к ней. Ты не против?

— Конечно. Иди.

Он не возражает, и меня это бесит. Мне бы хотелось, чтобы он был против, чтобы ему не хотелось меня отпускать. Но мне достаточно одного взгляда на него, чтобы понять: нет, он не против. Он дома, со своей шайкой. Я ему тут не нужна.

Мы прощаемся под взглядами Мэтта и Хлои, Джек разговаривает со мной так, будто я его престарелая тетушка. Тот Джек, с которым я провела два дня, спрятался обратно в свой панцирь. И чем дольше я на него смотрю, тем более нетерпеливым он становится и, целуя меня на прощанье, едва касается губами.

— Ну, увидимся.

Увидимся? Когда? Завтра? Через неделю? Через год? Увидимся ли вообще?

— Было весело, — признается он, но, по-моему, слишком очевидно, что было — в прошедшем времени.

— Надеюсь, у Хелен все в порядке. — Хлоя подходит к Джеку.

В голосе такое сочувствие. Но я на это не куплюсь, особенно видя, как она обнимает Джека. Фактически она оставила на нем метку: «Частная собственность. Не подходить». Я пячусь на улицу. Я еще не ушла, а она уже смеется, затаскивая его обратно в дом. Смотрю на закрытую дверь и не могу в это поверить.

Я спешу к Хел, в метро сердце мое стучит громче поезда. Иду вслед за ней по ее темной квартире, нервничаю. Если бы устраивали олимпиаду по курению, Хел взяла бы и золото, и серебро, и бронзу. В квартире полный бардак, Хел в печали и слушает Леонарда Коэна. Плохой знак. Подозреваю, что причина в Гэве.

Поначалу она продолжает делать вид, что обижена, но хватает ее ненадолго.

— Я все испортила, — всхлипывает она, бухаясь в просиженное кресло.

— Ш-ш-ш, — шепчу я, наклоняясь к ней, — вовсе нет.

Когда мне удается ее успокоить, Хел, шмыгая носом, рассказывает о своем несчастье.

— Мы лежали в постели, и я спросила, хочет ли он жениться. Понимаешь, просто гипотетически. Я не предлагала ему жениться на мне, но он так странно себя повел. Сказал, что женится только в том случае, если захочет иметь детей. Я его спросила, когда бы он хотел иметь детей. А он ответил, что еще очень не скоро, может быть, лет через десять, и что у него еще куча планов на жизнь.

По-моему, нормальная для Гэва реакция.

— Но потом все вышло из-под контроля. Я сказала, что десять лет — срок немалый, а как же мы? Тут он вдруг помрачнел, стал говорить, что я на него давлю и почему мы не можем просто весело проводить время. А я сказала, какой смысл в таких отношениях? — Хел глубоко вздыхает, вздрагивает, подбородок у нее дрожит. — И правда, какой в них смысл? Зачем связывать себя с человеком, любить его, если в один прекрасный день он намерен уйти к другой, если он не захочет иметь детей, пока твои яичники не усохнут до состояния дохлого клопа?

Я смеюсь, вытираю ей слезы последним куском туалетной бумаги.

— Девочка моя, ты же не можешь знать наверняка, что будет в будущем. Как знать, кем вы с Гэвом станете.

— Но теперь я знаю, — задыхается она, — что у нас с Гэвом нет будущего.

— Неправда. Все у вас было нормально, пока ты не затеяла этот глупый спор. Вы друг другу подходите, и вам хорошо вместе. Вот и радуйся этому.

— Что ты болтаешь? Не надо мне тут втирать про радость жизни, ни ты, ни я гребаным дзэн-буддизмом не увлекаемся, — злится она.

Нет, сейчас она меня слушать не станет. Уперлась, козерожиха. Вывести ее из этого состояния можно только хитростью. Слава богу, я уже сто собак на этом съела, практически докторскую защитила по «управлению Хел и ее эмоциями».

— Ладно, ладно, — сдаюсь я со вздохом. — Хочешь быть несчастной старой кошелкой — пожалуйста. Но не напрягай себя серьезными отношениями с мужчинами, а то вдруг они все опять олухами окажутся. О, идея. Точно! Напечатай анкету и требуй от каждого приглянувшегося парня ее заполнить — пусть ответит на все вопросы и даст гарантию подождать твоего решения, выбран он в кандидаты или нет. Беспроигрышный вариант.

Хел невольно улыбается.

— А еще можно приковать Гэва к кухонному столу и стегать его хлыстом, пока бедняга не сделает предложение. Ты этого хочешь? Ты уверена, что он именно тот, кто тебе нужен? Что ты хочешь провести всю оставшуюся жизнь с ним?

— Нет, — вынуждена признаться она. — Но я его люблю, и хочу, чтобы у нас все получилось.

— А он разве сказал, что этого не хочет? Хел, ты ведешь себя как дура.

— Да что теперь-то? Он уже ушел.

Я закатываю глаза.

— Ага, к себе домой, не на край же света. Уже завтра вы вместе будете смеяться над этим.

Она повеселела, и мы обнялись.

— Знаешь, самое ужасное было то, что я не могла до тебя дозвониться, — говорит она. — Я уже начала волноваться.

— Знаю, знаю. Извини, увлеклась.

Она меня подробно расспрашивает о выходных в Брайтоне, и я ей все рассказываю.

— Так в чем же дело? Отчего такое грустное лицо?

— Просто мне было так хорошо, а теперь такое чувство, что Хлоя меня унизила. Вела себя как стерва.

— Может, она не зря меня предупреждала?

— А что она сказала? — подозрительно спрашиваю я.

Хел вздыхает и придает лицу скорбное выражение.

— Да так. Ничего. Просто мне бы не хотелось, чтобы ты переживала. Хлоя знает Джека как облупленного. Он ужасный бабник. Один намек на серьезные отношения, и он кинет тебя в ту же секунду.

— Интересно. Так ты теперь на стороне Хлои?

— Нет, — возмущается Хел, — я только не хочу, чтобы ты на многое надеялась.

— Вот так, значит? Все, шансов у меня с ним нет? Ой, я так рада, что за меня уже все решили. Вы мне очень помогли.

— Ну что мне с тобой делать! — с досадой восклицает Хел и усаживает меня обратно в кресло. — Никто ничего не решил. Только ты можешь знать, что тебе нужно. Просто подожди, посмотри, как будут развиваться события.

Конечно, она права. Но я терпеть не могу, когда мне дают мои же собственные советы. Им тяжело следовать.

* * *

Лежу дома на диване попой вверх и разглядываю ковер. В голове полный бардак. До моего свидания с Джеком в пятницу я точно знала, чего ждать. Я тщательно продумала тактику и была уверена в ее успехе. Я собиралась взять игру в свои руки, не торопиться с допуском к телу. Спать с ним в мои планы не входило. Ну ладно, сознаюсь, я купила новое белье и даже чулки с подвязками (хреновое изобретение — одни неудобства от него), новую косметику, духи и платье, но все с расчетом на будущее. Пускать в ход все это добро разом я не собиралась. Я хотела заставить его возжелать меня настолько, чтобы ему было мало одной ночи и он увидел во мне девушку, с которой стоит иметь долгие отношения.

Я все испортила, не успев начать.

Но потом я вспоминаю Брайтон. Воспоминания до боли свежи. Неужели еще сегодня утром я была в его объятиях? Не могу поверить, что для него это ничего не значило, и он так быстро меня забыл. Я ему что, предмет одноразового пользования?

Ванна не приносит облегчения. Мне холодно, обидно, да еще обгоревшая кожа саднит. И, даже завернувшись в мягкое, чистое полотенце, все равно чувствую себя неуютно и одиноко. Гипнотизировать телефон бесполезно, я знаю, что он не позвонит. Зачем? У него же под боком Хлоя — с ней веселей.

Я густо мажусь увлажняющим кремом. Жутко устала, но уснуть не могу. Кладу руки поверх одеяла и пялюсь в потолок. В голове проносятся воспоминания о прошедших выходных, как череда фотографий. И на каждой из них я такая наивная и беззащитная.

Это конец всех моих надежд. Они сбылись и рухнули в один день. Годы спустя я буду сидеть в своей хибаре, покрытая паутиной забвения, и люди будут говорить про меня: «Ах, бедняжка. Она был счастлива в тот июньский день. И больше счастья ей в жизни не выпало».

И хотя Джек не умер, он для меня недосягаем. Терзаю себя мыслями о том, что он, должно быть, сейчас говорит обо мне: «Эми, да, горячая штучка. Повеселились мы с ней неплохо, но вокруг таких полным-полно. Будут и получше. Чего ради мне снова с ней встречаться? Друзья для меня важнее, да и хочется пока оставаться молодым, свободным, неженатым. Зачем связывать себя?»

Это невыносимо. Не могу лежать в постели и слушать его голос, поэтому встаю и плетусь на кухню — выпить какао. Принюхиваюсь к молоку. Нормально, сойдет. И, только закрыв холодильник, замечаю, что буквы-магнитики на дверце сдвинуты с места. Зелеными, розовыми и оранжевыми цветами составлено:

ЭМИ

ТЫ СУПЕР

Я прижимаюсь лицом к белой дверце и улыбаюсь, потому что эту записку мог оставить лишь один человек — Джек. Стою в кухне, жду, когда закипит молоко, и, кажется, мне уже не так грустно.