К нам на аэродром завернула бригада фронтовой кинохроники на двух полуторках-фургонах, оборудованных под фотолаборатории. Они снимали наши взлеты и возвращения, летчиков и механиков. Не могли только заснять настоящий, как они говорили, «в натуре» воздушный бой. Их командир, молодой лейтенант, даже просил свозить его в боевой вылет на нашей УТИ-4 — двухместной учебной «спарке», но этого, конечно, никто не разрешил: учитывая возможность встречи с воздушным противником, было бы безумием выпустить безоружный самолет, подвергая смертельной опасности летчика и кинооператора.

Однако заснять схватку с немецкими истребителями им все-таки удалось. И после этого, неожиданно для себя, я убедился, как по-разному видится воздушный бой его участникам и наземным наблюдателям.

Со своим напарником сержантом Виктором Крючко я возвращался домой после штурмовки вражеской колонны между Таганрогом и Ростовом. Вылетали мы с парами Щербакова и Тихонова. Над целью на нас навалились «мессеры», пришлось принять бой. Держаться вместе не удалось, на каждого приходилось по две-три пары самолетов противника, и нам оставалось только обороняться — горючее и боекомплекты почти полностью оказались израсходованными при штурмовке. Покрутившись в глубоком вираже, мы с Виктором свалили машины в штопор, вышли из него у самой земли и, оторвавшись от немцев, на малой высоте пошли к себе.

Показался наш аэродром у подножия пологого холма на краю густой рощи. Погода ясная, в небе — ни одного самолета. Еще минута-другая, и можно выпускать шасси. Поднялись до двухсот метров, довернулись для захода на посадку без круга, прямо с курса. И вдруг впереди, совсем рядом, продымили несколько пулеметных трасс. Сверху. Со стороны солнца. Кто это? Сколько их? Где они? Мгновенно бросился влево и увидел: три пары «мессеров», обстрелявшие нас, плотным — крыло в крыло — развернутым фронтом выходят из пикирования.

Положение — хуже губернаторского… У нас ни бензина, ни боеприпасов — лишь неприкосновенный запас того и другого. Теперь все решит выдержка. Отвернешь — тотчас раскаленным кинжалом вонзятся в самолет свинцовые струи. Рывком выхожу строго навстречу немцам, лоб в лоб. Крючко — справа рядом.

Дистанция стремительно сокращается. «Мессер», идущий в центре, занервничав, открыл огонь. При виде чужих машин, ощетинившихся черными стволами, становится жутко. Но сворачивать нельзя. Свернешь — смерть.

Дрогнула стена из «мессеров». Веером рассыпались в стороны фюзеляжи с крестами. Один из фашистов неосмотрительно рванул самолет на вертикаль, показав брюхо в моем прицеле, — в тот же миг от короткой шкассовской очереди он задымил и круто провалился вниз.

«Мессер», оставшийся без напарника, заметался, пытаясь к кому-нибудь пристроиться. «Зеленый, новичок!» — все свое внимание я сосредоточиваю на нем, бросив машину в переворот и выйдя из полупетли левым боевым разворотом «через плечо». И тут мое правое крыло прошила пулеметная очередь. В следующий миг между мной и тем, который подкрался ко мне, выскочил откуда-то снизу Крючко. Из-под крыла его самолета продымил к немцу реактивный снаряд. «Мессер» вспух взрывом и, раскручивая дымную спираль, повалился на землю. Оставшиеся «мессеры» вскоре тонкими черточками растаяли на горизонте.

На стоянке нас вытащили из кабин, качали, пожимали руки, хлопали по плечам. Оказывается, за боем наблюдал весь полк. Кинооператоры неожиданно-негаданно для себя увидели и засняли настоящий воздушный бой — совсем близко, на малой высоте. Они горячо радовались не только весьма удачной съемке, но также и тому, что бой, как им казалось, закончился так легко и красиво.

Мы же с Виктором едва держались на ногах — столько сил ушло на эту короткую двухминутную схватку, которая показалась нам вечностью.

Операторы закрылись в фургоне и к вечеру успели сделать фильм о нашем бое. Между деревьев натянули маленький экран. На траве расположились все свободные от службы. Табачный дымок расплывался в безмятежно-неподвижном воздухе — даже прерывисто воющий гул немецких ночных бомбовозов не нарушал ощущения тишины. Глухо застучал переносной движок, раздался ровный стрекот портативного кинопроектора.

Ожил экран. Две лобастые черточки наших «ишаков» надвигаются со снижением на зрителей — мы выходим на посадочную прямую. Одновременно из задней сферы показываются над нами остроносые немецкие машины. Они развернутым фронтом переходят в крутое снижение, к вот уже тянутся от них в нашу сторону длинные серебристые нити — «мессеры» открыли огонь.

Я впервые видел себя со стороны. Вот в центре экрана моя машина несется к отбившемуся «мессеру», а в это время сзади, изрыгая частые огоньки короткого пламени из четырех пулеметных стволов, обрушивается на меня в пикировании черный силуэт еще одного вражеского истребителя. Это его трассы хлестнули по крылу моей машины. Какой-то секунды не хватило немцу — выскочил на крутой «горке» мой вездесущий напарник Виктор Крючко, и на месте самолета противника расплылось по экрану черное пятно взрыва…

Дорогой ты мой сержант! Как же вовремя ты пришел на помощь, как четко и точно всадил ты врагу свой последний РС! Жив я сейчас благодаря твоему острому глазу, твердой руке и мужской верности.

Потух экран. Мы долго сидели с Виктором молча. Невольно произвожу мысленный подсчет: сегодня, в свой шестой боевой вылет, Крючко сбил четвертый самолет противника.

Сутки спустя мы снова были в бою. Шестерка наших машин успешно штурмовала вражеский прифронтовой аэродром — на летном поле горели несколько «юнкерсов». Но тут неожиданно прибыли гитлеровские истребители.

Я дрался с двумя парами «мессеров». Вокруг Крючко также крутилась четверка немцев. При необходимости я готов был броситься на выручку. Вот его преследователи разом поднялись вверх и ринулись оттуда на Виктора. Плохо дело! «Надо срочно уходить скоростным переворотом через крыло. Сообразит ли он проделать такой маневр?» Словно прочитав мои мысли, сержант так крутанул машину, так резко изменил направление на обратное с крутым набором высоты в боевом развороте, что немцы на короткое время потеряли его из виду и прекратили огонь. А в следующий миг Крючко, оказавшись над ними, вновь бросил машину в переворот, на выходе из которого в упор выпустил РС в одного из «мессеров». Тот взорвался, остальные шарахнулись в стороны, Виктор же снова пристроился к моему хвосту. Молодец, просто молодец!

На беду подошла новая группа вражеских истребителей. Бегло осмотревшись, я увидел, что все наши шесть краснозвездных машин пока целы, ведут хотя и неравный, но упорный бой — на земле черными столбами догорают несколько подбитых самолетов противника. С подходом свежих «мессеров» обстановка, однако, намного осложнилась. Все небо теперь, казалось, было в крестах, что изображены на тупых крыльях желтобрюхих гитлеровских машин.

Плотный рой, предвкушая легкую победу, резал пространство вокруг меня и Виктора. Несколько верхних немцев, не раздумывая, ринулись на меня сзади. Судорожно бросаю машину по сторонам, не позволяя им точно прицелиться. Но огня они не открывают. Понятно: хотят приблизиться вплотную и бить наверняка. Дистанция неумолимо сокращалась.

Шансов на спасение практически не было. Кольцо сжалось. Их ведущий был рядом. Но в этот самый момент, рывком бросив машину вверх и вправо, выскочил между мной и передним атакующим «мессером» Крючко, подставив себя под таранный удар. «Мессер» врезался в самолет Виктора, взорвался вместе с ним, и, сцепившись крыльями, клубком огня и дыма оба они устремились к земле.

Пользуясь замешательством немцев, в упор длинной очередью я перерезал пополам проходивший поперек моего курса истребитель, разрисованный драконами, свалил свою машину в штопор и, благополучно выйдя из боя, ушел на свой аэродром.

Всем летчикам нашей шестерки, уничтожившей тогда одиннадцать немецких самолетов, удалось вернуться из того боя. Всем, кроме Виктора Крючко…