– Зойк! Проснися! – противным скрипучим голосом сказала мама и потрясла её за плечо.
– Да чего так рано… автобус же нескоро… – спросонья сопротивлялась Зоя, не в силах разлепить веки и теснясь в уголок узенькой железной коечки.
– Проснися, говорю! Разговор про Анфису есть! – зашипела мама в самое ухо, и Зоя дёрнулась прочь ещё раз, стукнулась головой о белёную стенку и волей-неволей открыла глаза.
Чудеса! Над ней склонилась вовсе не мама, а какая-то чужая старуха… ну да, та самая вчерашняя бабка в цыганских серьгах. Правда, сегодня серьги куда-то подевались. А цыганские брови при ближайшем рассмотрении оказались густо наведенными чёрным карандашом… На всякий случай Зоя потрясла головой, ещё раз зажмурила и опять открыла глаза.
– Я тут через пять домов живу, синяя калитка, на ней объявление! – тем временем полушёпотом втолковывала ей старуха. И допытывалась: – Ты слышь меня или нет? После завтрека приходи! Про Анфису расскажу тебе, чего другим знать не надо… Сообразила, нет?
Кажется, она собралась не то встряхнуть её, не то ущипнуть, и Зоя поспешно закивала. Старуха наконец отстранилась.
– После зав-тре-ка! Калитка синяя! – ещё наказала она напоследок шипящей скороговоркой и скользнула в дверь – только цветастый платок мелькнул да из коридора послышалось плаксиво-укоризненное: «Вчера тужурку у вас забыла… вот же она тут в коридоре… Дак никто и не позаботится! Тащися сама, баба, с утра пораньше!»
Утро стояло, однако, уже не раннее. Откуда-то приглушённо доносились голоса – мамин и Надин – и стук ножа. Забыто пахло чем-то ласковым, домашним… ну да, топлёным молоком!
Зоя села в постели и некоторое время посидела, собираясь с мыслями.
Если эта старуха не приснилась ей вместе со своими бровями и калиткой… Тогда что же? Выходит, баба Анфиса… на самом деле передала ей что-то ТАЙНОЕ? Только, значит, не в тетради, а вот через эту, как её, Катерину Ивановну – в прошлом вахтёршу на мехфабрике, а ныне гадалку? И потому-то, значит, та вчера глаз с неё, с Зои, не спускала!
А может, это у гадалок профессиональная манера такая? Может, так они заманивают очередных клиентов?
Но всё-таки… А вдруг тот сон был всё-таки НЕСПРОСТА?!
И помимо всех рассуждений какой-то командный пункт у неё внутри уже принял решение, и что-то уже нетерпеливо толкало её изнутри – скорей! скорей! – понятно, Ирусино сумасшествие, а что же ещё? Психоз с кладами, картами и сундуками сокровищ продолжался!
За «завтреком» она сидела сама не своя.
Пока Надя потчевала гостей домашней сметанкой («не наша, правда, – корову счас только Фёдоровна держит, одна на весь квартал»), яйцами («токо с-под курочки») и лепёшками, похожими на твёрдые блинчики («на кефире сама замешиваю»), в голове Зои раскатывалось звучными аккордами арпеджиато снизу вверх: «Концертное платье… машинка стиральная – автомат, восемьсот оборотов в минуту… костюм-тройка с жилетом для Пашки…» В конце каждого аккорда следовал торжественный удар литавр.
Сумасшествие, очевидно, цепко держало её в своих лапах, не давая вырваться.
– А сахарницу? Сахар-то забыла! – вдруг тихо вскрикнула Надя и оглянулась на гостей с испугом, как ученица, явившаяся без дневника в день академического концерта.
С неё вдруг слетела вся взрослая степенность, пышные плечи съёжились и заострились, руки кинулись рыться по каким-то сусекам, хлопая дверцами и ящичками. И она вмиг стала похожа на девочку-подростка – точно из Зоиного сна!
– Да не переживай ты так, не похудеем! – Зоя хотела было добавить «сестричка», но язык с непривычки не повернулся. Однако тёплый луч как будто протянулся из того сна и соединил их на мгновение.
Тем временем Надя вскрикнула:
– Гляньте! Катерина-то Иванна! Обручи свои на окне забыла!
И подняла с подоконника те самые кольца-серьги.
Тут притихшие было сумасшедшие мысли опять заклубились вокруг Зои.
Надо сходить к старухе. Сказано же – ей баба Анфиса что-то передала!
Сходить тайком!
Да, но как же ухитриться ускользнуть из дома? Одной, без мамы?
Не находчива была Зоя Никитична Петунина, не смекалиста житейски и к тому же нерешительна. «Всё на лопате» с детства любила – права, ох как права была Марина Львовна!
А Надежда меж тем рассуждала:
– Перебрала бабка вчера, видно, и тужурку, и серёжки позабывала! Теперь неси ей, королеве, – второй раз не придёт. А то ещё скажет – оставили, позарились на её золото самоварное… А я, может, ходить к ней брезгую! У неё кошек десять штук, вонища от них! Да ещё эти карты, свечи, мракобесие всякое… – и она передёрнула пышными плечами.
Тут кто-то слабенько пискнул:
– Ну так, может, я отнесу… Я помню, тут где-то недалеко, у неё калитка синяя.
И Зоя с изумлением узнала собственный голос.
Услышав его, Надя тоже, видно, удивилась. Повернулась к ней и, помедлив, согласилась неуверенно:
– Ну сходи, если хочешь… Это домов шесть примерно, за калиткой сразу направо. Только она ж может насмерть заговорить, она у нас такая! Ещё со своими гаданиями приставать начнёт! Ты тогда лучше сразу скажи – так и так, спешу, мол, на автобус… Или, может, вы с Зоей вместе, тёть-Люб? Чтоб на минутку, и сразу назад! Вас-то она постесняется…
– Да зачем! Сама схожу! А если и поговорю чуть-чуть – не заколдует меня, не бойтесь, – не без решительности высказался окрепший Зоин голос – опять сам собой, не дожидаясь маминого ответа. Видно, золотая лихорадка уже вовсю бушевала в её организме!
Но мама только пожала плечами. И пока она не успела ни о чём догадаться, Зоя быстренько дожевала лепёшку, глотнула чаю и выскользнула на улицу.
Сердце возбуждённо стучало. Ноги сами несли её по узенькому, в расщелинах, тротуару. Однако нужной калитки что-то не было видно. Встретились три зелёные деревянные, разных оттенков и степени износа, затем одна ржавая железная и почти сразу же за ней – вторая железная, новенькая и сверкающая, украшенная почему-то двумя полусферами, формой и размером напоминающими женские груди, что не осталось без внимания прохожих – на месте предполагаемых сосков были игриво прилеплены жвачные комочки. Миновав эротичное заграждение, Зоя в растерянности остановилась, оглянулась назад… и тут взгляд её упал на пришпиленный к забору здоровенный кусок картона. Криво нацарапанные буквы на нём преследовали явно рекламную цель: «Порча, грыжа, склюёз и будущее».
Так и есть – под объявлением СИНЕЛ кусочек дерева!
– Склюёз… – озадаченно пробормотала Зоя.
Калитка подалась сразу, от лёгкого толчка. Выходит, её и впрямь ждали? Вот и мощёная кирпичом дорожка к дому послушно стелется под ноги. А домишко-то крошечный, ставни покосились, и амброзия, точно как Надя говорила, там и сям – кустами, зарослями, целыми полянками! Хотя, должно быть, так и полагается жилищу колдуньи…
Ощущая предательские мурашки в районе лопаток, Зоя потянула на себя поржавевшую дверную ручку.
Скри-и-иппп…
– А-а, пришла! – ясно сказали совсем рядом.
Опять проклятые нервы! Она вздрогнула как от толчка.
– В комнату проходи, – велела Катерина Ивановна и материализовалась из тьмы коридора.
Зоя послушно двинулась в комнату и, не смея оглянуться, переступила порог впереди хозяйки.
Здесь было ненамного светлее: три крохотных оконца не справлялись с сумраком. А может, они и не открывались никогда – в комнате попахивало сыростью, и воздух как будто застоялся в неподвижности.
– Здрасьте, Катерина Ивановна, – запоздало спохватилась Зоя. – Серёжки вот ваши…
– На комод положь, – равнодушно распорядилась хозяйка.
Сверху, из левого угла комнаты, тускло сверкнул оклад большой иконы. «А мракобесие как же? – удивилась Зоя. – Карты? Десять кошек?» В поле зрения не обнаружилось ни колдовских свеч, ни хрустального шара, да и на подоконниках не заметно было ничего похожего на пучки засушенных трав и мышиных хвостов.
– Ну, садись… родичка Фисина любимая, – пригласила Катерина Ивановна всё так же неласково, с явным неодобрением родственных пристрастий подруги.
Зоя опустилась на краешек стула, тоже скрипнувшего.
Далее воцарилось молчание.
Катерина Ивановна, усевшись напротив и не утруждаясь церемониями, разглядывала гостью.
Зоя не менее прилежно изучала собственные руки, словно давно дожидалась случая уделить им внимание. Тем более что взглянуть ответно в лицо Катерины Ивановны оказалось делом почему-то совершенно немыслимым.
Наконец она кое-как набралась решимости:
– Вы меня… м-м… приглашали… Так я вот и…
– Да ты у нас, оказывается, та-а ещё штучка! А-а-арти-и-истка! Не зря Фиса тебя всё поминала, – неожиданно пропела хозяйка обличающим оперным меццо-сопрано.
Этакая Кармен на пенсии! Зоя от удивления забыла бояться и уставилась на Катерину Ивановну во все глаза. А та погрозила ей кривым старческим пальцем:
– Мужиков морочить умеешь, а-а? Богатая будешь, в норковой шубе! Ц-ц-ц, – со вкусом поцокала она языком. – Дом двухэтажный! Но имей в виду: машину пускай муж водит, сама за руль не вздумай садиться. Не твоё!
И для усиления своих слов ещё раз потрясла перед Зоиным лицом кривым пальцем.
Зое стало смешно. Сколько же веков этому цыганскому репертуару? Но расхохотаться было никак нельзя. Она пообещала чистосердечно:
– Ладно, за руль… точно не буду. Клянусь!
«А может, и сумасшедшая! – мелькнуло в голове. – И чего было сюда бежать как угорелой…»
– Думаешь, бабка Катерина из ума выжила? – в ту же минуту ехидно констатировала старуха. И дождавшись, пока Зоя всё-таки смутилась, объявила: – И, между прочим, зря так думаешь! Я судьбу по чертам лица вижу.
Выдержала ещё одну паузу и добавила с хвастливым удовлетворением:
– Вот потому и люди ко мне приходят. Всем же про судьбу интересно! И технолог наш, с фабрики, и бухгалтерша, и начальник швейного цеха – все сюда являются! Сама директриса теперь – «вы», «Катерина Иванна»! А раньше одно, бывало, только и дождёсся от неё – «Катька, ты смотри тут у меня!»
В ответ на эту речь Зоя покивала как могла уважительно. А потом вздохнула и всё-таки уточнила извиняющимся тоном:
– Но только если насчёт меня, так прогноз ваш, знаете… опоздал немного. В том смысле, что разошлись мы с мужем ещё десять лет назад.
Это сообщение ничуть не смутило ясновидящую. Она только пожала плечами и пробурчала неодобрительно:
– Сошлися-разошлися… И сами не знаете, чего хотите! Ну ладно, не переживай. Сойдётеся обратно ещё! Кто стоко лет тебя ждал, тот ещё подождёт…
В этот момент в углу комнаты пискляво мяукнули. «Котёнок!» – догадалась Зоя. Но из-за стола неспешно вышел громадный полосатый кот и, не обратив никакого внимания на Зою, выжидательно посмотрел на хозяйку.
– Тиша! – радостно спохватилась та, забыв о Зоиной судьбе. – Маленький мой! Мамуля ж тебя не покормила, дура старая!
И она проворно устремилась обратно в коридор и застучала какой-то посудой. «Маленький» величественно двинулся следом.
Справив угощение коту, «мамуля» торопливыми шажками вернулась в комнату и вдруг спросила у Зои совершенно обыкновенным, как бы даже заискивающим тоном:
– Котёнка не хочешь взять? Рыженький, бородка беленькая. Ласковы-ы-ый! Под шкаф счас залез, зараза. А? – и она с надеждой заглянула Зое в лицо.
Зоя поспешно затрясла головой.
Колдунья тут же переменила тон. Опять напустила в голос металла, а в лицо – каменной суровости. Осведомилась презрительно:
– Так что – тетрадку смотрела? Как борщи варить? – и захихикала не без злорадства. – А тетрадка-то не та! А ТА тетрадка – вот она, гляди! Тебя дожидается!
И неспешным театральным жестом вытащила из-под своего цветастого платка и водрузила на стол тяжёлый блокнот в чёрном кожаном переплёте.
Любовно погладила его, вздёрнула голову и провозгласила официальным тоном:
– Что Надька говорит, ваша бабушка Анфиса не в себе была и сказки рассказывала – так это извините и подвиньтеся! Все б такие сумасшедшие были, так и доктора без работы давно бы осталися. Печень вот у ней болела, это да. Я ей сколько раз порчу сымала!
Блокнот лежал прямо перед Зоей, в каком-нибудь полуметре. Она с усилием отвела взгляд.
– А печень… в смысле порчу эту, вы говорите… Её кто же бабе Анфисе делал… в смысле, насылал?
Катерина Ивановна уставилась на гостью с таким выражением, будто её спросили, день сейчас или ночь.
– Да завистницы ж проклятые! Соседки! А кто ж ещё?! И узнать-то толком ничего не дали! Как ни придёт в правление – а там или перерыв, или председатель занят, то очередь, то Валька полы моет… Так Фиса бедная до документов и не добралася. Ну, ясное дело – кто ж её допустит? В правлении-то небось всё-о-о знают! – тут она опять погрозила, и опять отчего-то в направлении Зои, своим кривым пальцем. – И насчёт происхождения, и про наследство, и про именья фамильные! Только говорить это, понятное дело, никому не велено, чтоб людей не искушать и смуту не сеять.