Глава 1. Голос
Педриньо сидел на самой высокой ветке гойабы, ел хорошие плоды, а червивые бросал стоявшему под деревом Рабико.
— Вот вырасту, так нельзя будет лазить по деревьям, — сказал он вслух самому себе. — Ну до чего бы мне хотелось остаться навсегда мальчишкой… Это так интересно!
— Есть на свете кое-что поинтереснее, — отвечал где-то за его спиной незнакомый голос.
Педриньо очень испугался. Посмотрел направо — никого, налево — никого… Что за чудеса?
— Кто тут? — спросил он дрожа.
Тот же голос отвечал:
— Я!
— Кто "я"? "Я" — это не имя.
Молчание…
— А какого ты роста?
— Примерно как ты.
— А сколько тебе лет?
— Примерно как тебе.
Если такого же роста и столько же лет, значит «голос» тоже мальчик… Педриньо очень обрадовался и спросил:
— А зачем ты сюда пришел?
— Чтобы рассказать одну важную тайну.
Педриньо еще больше обрадовался.
— А ну, покажись! — крикнул он. — Ты такой же мальчик, как я, меня не проведешь!
«Голос» притворился, что не слышит. Педриньо немного растерялся, но не признал себя побежденным.
— Да я знаю, что ты мальчик! Какую ж ты можешь знать тайну? Орден Желтого Дятла знает все тайны.
«Голос» иронически усмехнулся:
— Ты думаешь, что знаешь все, а не знаешь ничего. Я пришел рассказать очень важную тайну: я знаю, как сделать человека таким же невидимкой, как я.
Эти странные слова произвели на Педриньо такое впечатление, что он оступился, зацепился ногой за сучок и грохнулся вниз головой на землю. К счастью, дерево попалось не очень высокое, так что он не особенно ушибся. Педриньо поднялся, смахнул сухие листья, прилипшие к рубашке, и сердито спросил у «голоса»:
— Где ты находишься, хулиган?
— Направо, налево, впереди и позади, — был ответ.
Самое противное на свете — это говорить с невидимкой. Не знаешь, куда повернуться. А «голос», как нарочно, забегал то вправо, то влево, то вперед, то назад, словно дразнился.
— Это, наверно, очень приятно быть невидимкой, — сказал Педриньо куда-то в пространство. — Мы сколько раз об этом говорили с Носишкой!..
— А кто это?
— Это моя двоюродная сестра Лусия, девочка со вздернутым носом. Она тоже хочет стать невидимкой. Ты ей покажешь, как это делается?
— Покажу обоим, если заслужите.
— А что надо делать, чтоб заслужить?
— Во-первых, не ругать меня хулиганом. А, во-вторых, поехать со мною в Мир Чудес. Посмотрим, как вы будете себя там вести. Пока что единственный мальчик-невидимка на свете — это я. Но я чувствую себя очень, очень одиноко, мне нужны товарищи. Потому я и пришел сюда.
— Спасибо, что вспомнил. Но где находится этот Мир Чудес?
— Повсюду. Вот посмотри, у меня есть карта, — сказал «голос», протягивая сложенный листок.
Педриньо очень удивился, увидев, как карта сама собой разворачивается в воздухе. Он протянул руку, взял карту и стал рассматривать.
— Прекрасная карта, — сказал он, читая названия земель и морей. — Даже Домик Желтого Дятла здесь помечен. И свинарник маркиза де Рабико виден очень хорошо. Где ты взял эту карту?
— Сам составил, путешествуя с карандашом в руках. Мир Чудес очень древний. Он появился, когда родился первый ребенок на земле, и будет существовать, покуда не умрет последний старик.
— А легко добраться туда?
— Очень легко или невозможно. Зависит от человека. Человеку с воображением очень легко.
Педриньо не совсем понял последние слова… «Голос» иногда говорил диковинные вещи.
— Много путешественников побывало в Мире Чудес, — продолжал «голос». — Среди них были братья Гримм и Андерсен, ты знаешь их? Они там долго прожили, много повидали и потом рассказали обо всем точь-в-точь так, как видели. Братья Гримм первые рассказали историю про Золушку полностью — все как было. До них эта история уже гуляла по свету, но каждый рассказывал ее по-разному…
— Как интересно! Ну, а карту я могу взять себе?
— Возьми. Я ее наизусть знаю. Только не теряй — другой такой карты на свете нет.
— Не беспокойся, все будет в порядке, — сказал Педриньо, пряча карту в карман. — Теперь только надо выяснить, как туда ехать.
— Не думай об этом. Я все знаю. Я поведу вас туда.
— Когда?
— Когда хотите. Завтра, например.
— Превосходно! — обрадовался Педриньо. — Завтра и поедем. Утром я приду на это самое место с моей двоюродной сестрой Лусией. По рукам?
— Кукареку! — отвечал таинственный голос и смолк. Педриньо постоял, послушал. Тишина. Видно, тот, кому принадлежал голос, удалился.
Педриньо долго еще стоял на том же месте, задумчиво глядя перед собой…
Глава 2. Приготовления к отъезду
Домой Педриньо бежал бегом, спеша рассказать Носишке о странном происшествии. Он выложил все залпом, сбиваясь и волнуясь.
Носишка даже рот раскрыла от восторга.
— Но как же он выглядит? — спросила она, сгорая от любопытства.
— Почем же я знаю, как он выглядит, если он невидимка! Голос такой мальчиковый. Говорит, что рост, как у меня, и столько лет, как мне. Поет петухом.
— Чудеса! — покачала головой Носишка, рассматривая карту, расстеленную на земле. — Эмилия, иди-ка сюда, погляди…
Кукла, игравшая с графом в прятки, вскинула голову и быстро застучала каблучками — тук-тук-тук… Посмотрела на карту, высказала свои критические замечания и, увидев изображение свинарника Рабико, вскричала:
— Граф, идите сюда, посмотрите-ка! — и, так как граф не сразу откликнулся, побежала за ним и ткнула его в карту так неосторожно, что графский нос прорвал какое-то море.
Ну, карту смотрели-смотрели, учили-учили, и наконец Педриньо сказал, что довольно — пора готовиться к отъезду.
— Надо все решить сегодня, потому что завтра утром едем. Во-первых, давайте решим, кто поедет, а кто останется дома.
— По-моему, можно ехать всем, кроме Рабико, — сказала Носишка. — Маркиз очень плохо воспитан. Поедет Эмилия, поедет Представь Себе, поедет граф…
— Представь Себе не поедет! — вскинулась Эмилия. — Какая польза от такого уродца? А граф — пускай, он мне будет нужен.
Хотя все пожалели деревянного человечка, но с Эмилией лучше было не связываться. Решили — едет граф.
— А вещи? — вспомнила Носишка. — Взять что-нибудь из одежды или не надо?
— Я думаю, не надо, — сказал Педриньо. — Мальчик-невидимка, видимо, человек бывалый: он всегда сумеет добыть то, что нам понадобится.
Решили вещей не брать.
— Ну, вот и хорошо, — сказал Педриньо. — Тогда пойдемте спать, а то завтра вставать очень рано.
Донну Бенту удивило, что дети так покорно, раньше положенного часа, отправились спать, и она сказала тетушке Настасии:
— Завтра нас ждет какой-нибудь сюрприз!..
Но Эмилия не ложилась. У куклы было свое особое мнение обо всем, и она всегда привыкла поступать не так, как другие. Поэтому она решила вещи взять и провела остаток вечера, складывая свои вещички в маленькую корзинку, подарок донны Бенты. Положила перо попугая, половинку сломанных ножниц, знаменитую булавку с голубкой и другие пожитки.
— Всякому свое мило, — повторяла она, стоя подбоченившись посреди комнаты, любимую поговорку тетушки Настасии. И, видя, что ничего не забыла, попробовала закрыть корзинку… Как бы не так! Слишком много напихала…
— Гра-аф! — позвала Эмилия. — Идите сюда, помогите сдавить эту пакость!
Бедный де Кукурузо, кряхтя, вышел из своего угла.
— Сядьте на корзинку и давите, пока не лопнете… — любезно попросила Эмилия.
К счастью для графа, к таким крайностям прибегать не пришлось. Корзинка, видно, сжалилась над бедным мудрецом… и закрылась.
Глава 3. Отъезд
Ранехонько поутру дети вскочили с постели, оделись и тихо-тихо, на цыпочках, направились в сад, так что донна Бента даже ничего не заметила. Эмилия шла за ними, вздернув голову, на носках, как балерина. Процессию заключал граф с корзинкой на плечах. Как только отворили калитку, так сразу услышали пенье петуха. Оно доносилось из-за дерева гойабы:
— Кукареку!
Педриньо узнал «голос».
— Это он! Уже ожидает нас в условленном месте.
Все побежали туда, но так как никого не увидели, то остановились в растерянности, не зная, что делать дальше. Но в это мгновение второе «кукареку» раздалось откуда-то с верхушки гойабы. Мальчикневидимка был, видно, лакомка и даром времени не терял…
— Ты там наверху? — спросил Педриньо, задирая голову.
— А ты не «видишь»? — ответил «голос». — Научись знать, где я, не видя меня.
И «голос» дал первый урок — бросил кожуру гойабы прямо в нос Педриньо, спросив: — Смекаешь?..
Педриньо рассмеялся:
— Смекаю. А теперь слезай, я тебе представлю мою двоюродную сестру Лусию и других членов Ордена Желтого Дятла.
— Не надо. Я понимаю, что эта девочка со вздернутым носом и есть Лусия. А кукла — Эмилия, маркиза де Рабико. Я только не понимаю, кто этот сеньор в шляпе и с корзинкой на плечах.
— Это знаменитый граф де Кукурузо, ученый, который знает все.
В Домике Желтого Дятла все знали, что граф все знает, но никто, в сущности, не знал, что же, собственно, граф знает… Однако «голос» удовлетворился таким ответом, и все услышали — плюх! — как он спрыгнул с дерева. Теперь «голос» стоял где-то среди них.
— Пора, — сказал он. — Мы должны отправиться в путь раньше, чем взойдет солнце. А карта жива, не потеряли?
Педриньо вынул карту из кармана. «Голос» схватил ее и развернул.
Носишка не верила своим глазам: карта сама собой раскрывается и остается висеть в воздухе — вот чудеса-то! Таинственный мальчик был невидим, но предметы, которых он касался, не становились невидимыми. Это навело Педриньо на мысль попробовать одно усовершенствование.
— Вот что, — сказал он, — в общем, очень неудобно иметь дело с товарищем, которого не видишь. Ты бы нацепил на свою шляпу перо, а? По перу мы сразу увидим, где ты.
— Твоя идея превосходна, — ответил «голос», — но я без шляпы. И вообще, на мне ничего нет. Если б на мне что-нибудь было, то все бы это увидали — и тогда какой же я невидимка?
— Ах, стыд какой! — вскрикнула Эмилия, закрывая лицо руками. — Что бы сказала донна Бента, если бы узнала, что мы дружим с мальчиком, который ходит голый!
— Перестань, Эмилия! — строго одернула ее Носишка. — Ты ничего не смыслишь в невидимках!
Ну, если нельзя приколоть перо к шляпе, то, может быть, привязать его к волосам? Все одобрили новую идею Педриньо. Но где достать перо и веревочку какую-нибудь или хоть нитку?
— У меня в корзинке есть перо попугая! — крикнула Эмилия. — Граф, сгрузите корзинку с плеча и откройте.
Граф спустил корзинку на землю, открыл крышку и протянул кукле перо попугая и катушку ниток.
Мальчик-невидимка привязал перо к волосам, и с этого момента договориться с ним стало гораздо проще. Перо, покачиваясь в воздухе, указывало, где он находится.
— Да здравствует Перышко! — крикнула Эмилия, мигом окрестив нового друга.
И с этой минуты все стали звать мальчика-невидимку только так — Перышко.
Теперь можно было пускаться в путь. Для этого невидимый мальчик вынул из мешочка, спрятанного под деревом, особый порошок и сказал, что это «порошок пирлимпимпим». Он дал каждому щепотку и велел нюхать. Все понюхали и не чихнули. Только Эмилия чихнула, но она вообще от всего чихала. Как только они понюхали этот волшебный порошок (а это был очень волшебный порошок), так сразу же почувствовали себя легкими, как пух, и в ушах у них зазвенело… Деревья начали мерно кружиться вокруг них, как балерины в юбочках из зеленых листьев, все дальше и дальше уходя в сизый туман, и потом совсем исчезли из глаз. Все словно погрузились в какой-то странный сон (или это был не сон?) и плыли по воздуху, как по волнам какого-то неведомого моря, а ветер необычайной силы и быстроты уносил их, словно они были мыльные пузырьки, все дальше и дальше. Никому не хотелось говорить, да никто и не мог бы говорить, и только Эмилия вдруг слабо пискнула:
— Дай мне понюхать еще того порошку, Перышко! Я чувствую, что падаю!
— Нет, просто мы приближаемся к цели, — отвечал «голос».
И правда. Туман стал рассеиваться, и снова стали видны деревья. Еще несколько секунд — и все почувствовали под ногами твердую землю. Приехали! Все открыли глаза и поглядели вокруг. Речка прозрачнее хрусталя тихо катилась по плюшево-зеленой долине. По берегу шел белый ягненок, направляясь к воде: видно, попить. Там, в глубине, высокая синяя гора величественно устремилась в высоту, а между речкой и горой стоял лес.
— Мы в Стране Басен; она еще называется Край Говорящих Зверей, — разъяснил Перышко. — Отсюда мы начнем наше путешествие в Мир Чудес.
Глава 4. Сеньор Лафонтен
— Какое красивое место! — воскликнул Педриньо. — Хорошо бы Домик Желтого Дятла перенести сюда.
Носишка тоже была в восторге.
— А звери в этом краю и верно говорящие или они только притворяются? — заинтересовалась она.
— Болтуны ужасные! — ответил Перышко. — Если б они не говорили, то и басен бы не было. Пойдем по берегу, мы скоро повстречаем когонибудь из здешних зверей.
— Да вон барашек, — сказала Эмилия.
Но в эту минуту навстречу им из лесу вышел человек с длинными, круто завитыми волосами, одетый по старинной французской моде. На нем были короткие обтянутые панталоны до колен и курточка в талию. На ногах — туфли с большими пряжками, а на голове — треугольная шляпа. Кружева белой пеной вскипали вокруг его шеи и на запястьях. Он шел, опираясь на толстый посох, размеренным шагом человека, предающегося размышлениям.
— Это барашкин хозяин? — спросила Эмилия.
— Нет! — поспешил уверить ее Перышко. — Это сеньор Лафонтен, очень умный француз. В книжках пишут, что он родился в 1621 и умер в 1695 году. Но он вовсе не умер, а просто поселился здесь, в Стране Басен. Он живет здесь, чтобы наблюдать жизнь животных.
— Я знаю его хорошо, — сказал Педриньо. — Он очень знаменитый. Сочинил много басен. У нас дома его книжка есть.
Между тем сеньор Лафонтен подошел к речке и, спрятавшись за кустиком, стал ждать. Ягненка, видно, очень томила жажда. Он уже совсем подошел к воде, вытянул шейку и — глю-глю-глю — начал было пить, как вдруг другой зверь, со свирепым выражением лица и вообще мало симпатичный, вышел из лесу, понюхал зачем-то воздух и направился в ту сторону, где находился ягненок. Шел и почему-то облизывался.
— Это волк! — прошептал Перышко. — Он съест ягненка из басни…
— Какое свинство! — с болью сказала Носишка. — Не давай ему, Педриньо, брось в него камнем!
— Вот еще! — отозвался Педриньо. — Не стану я басню портить. Видишь, сеньор Лафонтен взял карандаш и записывает.
Волк подошел к ягненку поближе и сказал с чисто волчьей наглостью:
— Что это за безобразие, грубошерстная тварь! Как ты смеешь мутить воду, которую я собираюсь пить, а? Разве не понимаешь, что я не могу довольствоваться опивками какого-то жалкого ягненка?
Бедняжка весь задрожал. Он знал волка по слухам, ни один, говорят, барашек от него не спасался… И голосом, прерывающимся от страха, он отвечал:
— Извините, пожалуйста, Ваша Волкость, но ведь вы находитесь вверх по течению, а я, простите, вниз, так что, с вашего разрешения, осмелюсь заметить, я никак не могу замутить воду, которую вы намереваетесь пить, сеньор.
— Говорят ведь, а! — воскликнула Эмилия. — Прямо как люди!
Волк как будто не ожидал от ягненка подобного ответа, потому что осекся и раза три нерешительно кашлянул. Но потом сказал:
— Да в общем, дело не только в этом. У нас с тобой старые счеты. В прошлом году ты, милый мой, тут разглагольствовал, что будто я похож на вороватого пса. Забыл, да?
— Это неправда, Ваша Волкость, потому что мне только три месяца; в прошлом году меня и на свете не было. Спросите маму.
— Вот тебе, волк! — тихонько воскликнула Носишка. — Не ожидал небось! Посмотрим, что-то ты теперь скажешь!
А сеньор Лафонтен за кустиком все писал, все писал… Этот ответ поставил в тупик волка, который был не только зол, но и малоразвит, или, говоря откровенно, глуп. Он опять покашлял и словно задумался.
— Ну да, — буркнул он наконец. — Но если то был не ты, так, значит, твой брат, а это все равно.
— Как же это могло случиться, Ваша Волкость, если я — единственный ребенок?
Видя, что словами ягненка не проймешь, волк решил действовать силой:
— Ну, а если это был не твой брат, так, значит, твой папаша, понятно? — И волк шагнул к ягненку, оскалив зубы.
Он уж совсем готов был сделать «кр-рак» и съесть беднягу, как вдруг сеньор Лафонтен выскочил из-за своего куста, да как даст ему палкой по носу!
Ну, кум волк этого не ожидал. Он поджал хвост, да и шасть в лес.
Все ужасно обрадовались. Эмилия побежала поиграть с ягненком, в то время как остальные подошли к сеньору Лафонтену.
Глава 5. Эмилия и Лафонтен
Носишка знала два слова по-французски: «бон жур», что значит «здравствуйте», и «о ревуар», что значит «до свиданья». Другие не знали ни одного. Ввиду этого ее направили к баснописцу для переговоров. Носишка все напутала уже с самого начала, потому что вместо «бон жур» сказала:
— О ревуар, сеньор Лафонтен. Мы только что приехали из Домика Желтого Дятла и видели, как здорово вы дали палкой по носу этому неприятному волку. Очень правильно поступили. Примите, пожалуйста, наши поздравления. Бон жур.
Баснописцу очень понравилась Носишкина речь. Он приподнял ее, поцеловал в голову и сказал:
— Ты напрасно стараешься говорить со мной по-французски, девочка. Я понимаю язык всех людей и всех зверей.
Все окружили баснописца. Эмилия тоже подошла, решив, что с ягненком можно поиграть и после. Ее очень удивлял костюм баснописца: мужчина — и вдруг кружева! Ну где это видано? И эта длинная шевелюра с завитками, как у женщин. «Кто его знает, может, у бедняги нет ножниц?» — подумала сострадательная кукла. Увидев Эмилию, Лафонтен удивился:
— О, кукла! Вот только куклы здесь у нас и не хватало. И ходить умеет! Может быть, она говорящая?
— Конечно. У Эмилии язык без костей, — отвечала Носишка.
Лафонтен очень поразился, потому что, хотя был стар, никогда в жизни не видал куклы, которая умела бы говорить.
— Необычайно! — сказал он. — Я видал немало кукол у нас во Франции, но все они были немы как рыбы. Мир движется по пути прогресса, нет сомнения. Как тебя зовут, куколка?
— Эмилия де Рабико, к вашим услугам, сеньор.
— Красивое имя. А кто тебя научил говорить?
— Никто, — ответила Эмилия, ни на секунду не задумавшись, — я так и родилась. Когда доктор Улитка дал мне разговорные пилюли, я сразу же заговорила.
— Эмилия говорит очень хорошо, — объяснила Носишка, — жаль только, что она говорит столько глупостей.
Француз улыбнулся:
— А ну, куколка, скажи какую-нибудь глупость, старик Лафонтен хочет послушать.
Эмилия смутилась и, комкая край своего ситцевого платочка, ответила очень кстати: — Так, по заказу, я не умею…
Сеньор Лафонтен поговорил со всеми очень любезно и сказал, что место, где они сейчас находятся, нравится ему больше всех других мест на свете. Здесь он слушает беседы животных, и здесь он научился многому, о чем потом рассказал в своих баснях.
— Я уже читал некоторые ваши басни, — сказал Педриньо, — вы очень хорошо пишете, сеньор.
— Ты находишь? — спросил Лафонтен, улыбаясь скромной улыбкой. — Я очень рад, Педриньо. Твое мнение для меня очень ценно, потому что оно искренне.
А Эмилия между тем не сводила глаз с шевелюры баснописца. Бедняга живет один в этих глухих местах, и наверняка у него нет ножниц, думала она. И вдруг Эмилию осенило: она открыла свою корзиночку и, вынув из нее половинку сломанных ножниц, протянула французу со словами:
— Примите, пожалуйста, этот подарок, сеньор.
Баснописец вытаращил глаза, не понимая, чего она от него хочет.
— Но зачем мне это, куколка?
— Чтоб обстричь волосы…
— Ах, вот что! — засмеялся баснописец. — А разве можно стричь волосы половиной ножниц?
Но Эмилия никогда не терялась и поэтому отвечала:
— А вы обстригите с одной стороны!
Носишка вмешалась и, оттащив куклу в сторону, сказала баснописцу, чтоб не обращал внимания, так как у Эмилии, к сожалению, не все дома. Но баснописец добродушно засмеялся и сказал, что, напротив, «у куклы живая и самобытная индивидуальность». Носишка не очень поняла, что значит «самобытная индивидуальность», но с этой минуты стала обращаться с Эмилией более уважительно.
В эту минуту мальчик-невидимка, который все время где-то пропадал, подошел к говорившим. Увидев перо, плывущее по воздуху, сеньор Лафонтен удивился. Уж он смотрел, смотрел, даже лоб сморщил, а все никак не мог понять, что же это такое. Эмилия насмешливо захихикала:
— Странно, сеньор, такой мудрец и удивляетесь! А вот отгадайте загадку: «Что такое перо попугая без попугая?» Догадываетесь?
Баснописец понимал все меньше и меньше.
— Не догадываюсь, — признался он наконец.
— А я знаю! — дразнилась Эмилия. — Я знаю! Это значок мальчиканевидимки.
Баснописец понимал не больше, чем раньше. Педриньо пришлось рассказать ему всю историю с начала и до конца. И все-таки даже после этого разъяснения сеньор Лафонтен продолжал стоять с открытым ртом и вытаращенными глазами… Понятно, ведь он в жизни не видел мальчика-невидимки!
— Ах, Педриньо! Вы все говорите о вещах, слишком новых для такого старинного человека, как я.
И, увидев, что солнце уже высоко, он предложил:
— Не будем терять времени. Давайте посмотрим еще одну басню.
Он пошел, и все за ним. Педриньо шел рядом с сеньором Лафонтеном. Он изучал каждое его движение, потому что тоже хотел научиться писать басни. Он даже нарочно посмотрел, каким карандашом писал знаменитый француз, чтоб купить такой же. А Эмилия всю дорогу набиралась духу и, наконец, отойдя как можно дальше от Носишки, чтоб избежать ее щипков, сказала баснописцу:
— В обмен на мою половинку ножниц я хочу попросить у вас одну вещь, сеньор Лафонтен.
— Какую, куколка? Скажи.
— Я хочу попросить басню.
— Половинку басни? — пошутил Лафонтен.
— Нет, целую, где бы действовали ягненок, и тряпичная кукла, и…
Носишка подбежала, схватила Эмилию и сунула к себе в карман со словами:
— Это уж слишком! Кажется, здешний воздух совсем расстроил ее нервы.
Глава 6. Мор зверей
Тем временем мальчик-невидимка отстал от всей компании, заглядевшись на обезьян, резвившихся на опушке леса. Догоняя своих спутников, он окликнул их привычным «кукареку». Сеньор Лафонтен опять удивился.
— Петух поет, — сказал он наивно.
Всем очень захотелось засмеяться, услышав, что такой умный человек сказал такую глупость. Но все сдержались, вспомнив, как донна Бента учила уважать старших. Все, кроме Эмилии. Маленькая насмешница ответила на слова мудреца своим обычным коротким хохотком и, прежде чем Носишка успела ей помешать, произнесла:
— Сеньор Лафонтен, вы остались в дураках! Это вовсе не петух и даже не курица. Это Перышко.
Носишка, сгорая от стыда, закрыла ей рот рукой.
— Как ты разговариваешь с таким мудрым человеком, Эмилия? Бабушка, когда узнает, будет очень сердиться!..
В этот момент перо попугая подплыло совсем близко к ним и остановилось.
— В лесу гораздо больше зверей, чем здесь, — сказал «голос», — там львы, тигры, обезьяны, медведи… Ну, словом, все важные звери.
— Я хочу видеть льва… — сказал Педриньо. И вся компания, следуя за пером попугая, плывущим по воздуху, направилась в лес.
А вот и гора, где находится пещера царя зверей. Теперь надо было идти, соблюдая всяческую осторожность, на цыпочках, чтоб не попасться на глаза кому-нибудь из хищников. Наконец дошли до площадки у входа в пещеру. Кости съеденных животных, разбросанные по земле, и запах падали не оставляли никакого сомнения — львиное логово было именно здесь.
— Я знаю расселину в скале, — сказал Перышко. — Оттуда мы можем увидеть льва так, что он нас не увидит. Следуйте за мной и не производите ни малейшего шума.
Все последовали за Перышком, ступая мягко, как кошка. Поднялись по скалистому склону и вскоре достигли расселины, находящейся как раз на вершине скалы, так что если бы даже звери их заметили, то все равно не смогли бы до них допрыгнуть. Отсюда можно было все увидеть, не подвергаясь ни малейшей опасности. Все разместились как кто мог и стали смотреть сквозь расселину.
— Вон он! — сказал Педриньо, первым увидевший льва. — Вон он, лев из басни, на своем троне из костей, окруженный всем своим двором…
Да, действительно, это был лев из басни, собравший свое зверье на совет для решения важной проблемы: как остановить ужасный мор, свирепствовавший в зверином государстве. Прежде чем что-нибудь решить, властители обычно советуются с мудрецами, астрологами, придворными шутами и другими выдающимися личностями. Так поступил и царь зверей. Сначала он обратился за советом к старой обезьяне, совсем седой, уж такой ученой, что просто дальше некуда.
— Что вы думаете, сеньора обезьяна, про этот мор, который нас всех косит?
Обезьяна три раза кашлянула и сказала:
— Да будет Вам известно, Ваше Величество, что этот мор — кара, посланная нам небом. Мы оскорбили небесные власти, вот в чем дело. И теперь единственное средство смягчить гнев богов — это принести им в жертву кого-нибудь из нас.
— Прекрасно, — сказал лев, — но кого?
— Того, кто более всех отягчен преступлениями, — отвечала обезьяна.
Лев сомкнул глаза и предался размышлениям. Вспомнил свою прошлую жизнь, свой произвол и свою жестокость, вспомнил невинных зебр, газелей, оленей, баранов и даже людей, которых он убил. И решил сделать красивый жест: предложить в жертву самого себя, как наиболее отягченного преступлениями.
Никто из зверей, конечно, не осмелится поддержать его, так что это будет и красиво и совершенно безопасно. Так обычно поступали властители, которые хотели остаться знаменитыми в истории.
— Друзья! — сказал лев, сделав сокрушенное лицо. — У меня не остается никаких сомнений: именно мне надлежит быть принесенным в жертву. Никто не совершил более тяжких преступлений, чем ваш царь, друзья мои! Кто убил самое большое количество оленей, баранов, зебр и людей? Я! Значит, меня и следует выбрать для принесения в жертву. Как вы находите?
Сказал и обвел глазами придворных с таким видом, словно думал про себя: «Интересно посмотреть, у кого хватит наглости сказать, что да». Все были твердо убеждены, что лев действительно самый большой преступник на весь лес, но никто не посмел заявить об этом вслух.
Тогда лиса вышла вперед и сказала маленькую складненькую речь.
— Глупости, Ваше Величество! — сказала лиса. — Если есть на свете существо с чистой совестью, так это именно наш добрый царь лев. Вы убивали оленей, и баранов, и зебр, и людей? О, так ведь это не только не преступление, а напротив — акт благородного милосердия. Для чего нужны эти скоты? Какое место занимают они в мире? Это же низкие твари, так что Ваше Величество изволило совершить прекрасный поступок, очищая от них землю. Пусть никто не поймет мои слова как лесть, ибо лесть я презираю, но Вы, Ваше Величество, по моему мнению, не преступник, а святой!
Гром аплодисментов был ответом на слова лисы. Лев повел усами и облизнулся от удовольствия, милостиво кивнув в сторону ораторши. Тут поднялся тигр и говорил точно так же, как раньше лев: обвинил себя в больших преступлениях и заявил, что наказания заслуживает именно он, и никто другой. Лиса произнесла новую речь, еще более складную, чем первая, доказав, что тигр — святой номер два. Та же сцена повторилась со всеми, кто был наделен когтями и зубами. Все оказались святые. Наконец очередь дошла до осла.
— Положа руку на сердце, я не чувствую себя виновным ни в каком преступлении, — сказал он как сущий осел, — я ем только траву. Никогда и мухи не убивал. Если меня овод ужалит, так я его метелкой хвоста смахну, и все. Никогда не воровал. Даже не лягаюсь, потому как у меня ноги болят. Ничего я такого не припомню. Так-то вот.
Когда осел закончил, звери переглянулись. Эта исповедь произвела на них тяжкое впечатление. Лиса вышла вперед и держала речь как выразитель общего мнения.
— Вот самый страшный преступник! — сказала она, указывая на бедного осла. — Это из-за него небеса наслали на нас эту эпидемию. Его и следует принести в жертву. Подумайте только, он признался, что не лягается, потому что у него ноги болят. Значит, если б не болели, так он бы всех нас совсем залягал. Смерть лягуну!
— Смерть! Смерть! — закричали звери. Видя, как повернулось дело, царь лев тоже пришел в негодование.
— Жалкий ломовик! — взревел он. — Это из-за тебя, значит, гибнет мое государство! Приговариваю тебя к смертной казни: ты будешь немедленно разорван на куски придворным палачом. Тигр, исполни приказание твоего властителя!
Глаза тигра-палача блеснули. Раздирать на куски животных было для него высшим удовольствием. Он облизнулся и сделал стойку, чтобы ринуться на дрожащего осла. Да так при своей стойке и остался… Огромный камень упал с крыши пещеры прямехонько ему на голову — тр-р-рах! Страшное смятение… Все разбегаются… Дамы в обмороке… Кто это сделал? Кто? Ну конечно, Перышко.
— Браво! — крикнули разом Носишка и Педриньо. — Вот это называется меткая стрельба!
— Бежим! — крикнул Перышко. — Скорее! А то лев нас почуял и уже облизывается.
Повторять второй раз не пришлось: все как горох скатились вниз по склону…
Глава 7. Пленники
На бегу Перышко столкнулся с ослом, который тоже уносил ноги, и вспрыгнул ему на спину. Поэтому своих спутников он оставил далеко позади, и они заблудились в лесу. Без Перышка они не знали дороги и брели, брели наугад, покуда не забрели, сами того не ведая, в Обезьянную страну. Не успели они переступить границу этого королевства, как стражи набросились на них и связали лианами. И тотчас же пленники были доставлены ко двору, чтобы предстать пред Макаком XIV, королем Обезьяний, которого при дворе звали Король-Солнце, потому что, когда Макак появлялся, улыбка, словно солнце, озаряла обезьяньи лица.
— Ваше Величество! — сказал один из стражей. — Осмелюсь предложить вашему высочайшему вниманию этих четверых путешественников, переступивших границы вашего королевства без визы на въезд.
— Вранье, сеньор король! — закричала Эмилия. — У меня есть виза. Поглядите-ка! — И, открыв корзинку, даже не снимая ее с плеч бедного графа, Эмилия достала свою знаменитую булавку с голубкой. — Вот моя виза!
Король-Солнце осмотрел с большим вниманием этот неизвестный ему предмет, ибо никогда не видал даже обыкновенной булавки, а уж тем паче с голубкой. Потом сказал:
— Принятой формой визы на въезд в мое королевство является высший сорт банана — «золотой банан», но так как я полагаю, что у других государств могут быть другие формы визы, то можно считать действительной визу, которую предъявила эта сеньора. Отпустите ее.
Стражи стали развязывать Эмилию, а пока что Педриньо нашел способ сказать ей на языке «ки», который обезьяны не понимают:
— Ракаскакажики Пекерыкишкуку чтоко мыки покопакалики в лакапыки к экетиким гакадкиким окобекезьяканакам (расскажи Перышку, что мы попали в лапы к этим гадким обезьянам).
— Лакадноко (ладно), — отвечала незаметно Эмилия и, как только с нее упали последние лианы, удрала стремглав, даже не оглянувшись.
Теперь пред высоким представителем королевского рода Банановичей предстала Носишка.
— Сеньорита, — сказал король с обезьянскими ухватками, — хотя вступать в пределы моего королевства без визы — это большое преступление, но я охотно выслушаю ваши объяснения. Я король великодушный, и мне больше по душе награждать, чем наказывать. Скажите мне, какое у вас впечатление от моего двора?
Носишка поглядела вокруг себя и увидела только обезьян, одна другой лохматее и страшнее. Но она была не дура и поняла, что если скажет правду, то ей за нее придется дорого заплатить. Лучше притвориться восхищенной и говорить только то, что может быть приятно всей этой гадкой обезьяньей публике. И Носишка отвечала королю так:
— Я восхищена, Ваше Величество, великолепием этого двора! Я видала разных королей — Короля Червей, Короля Бубен, Короля Треф, Короля Пик. Но, поверьте, ни один из них по красоте и благородству не сравнится с Вашим Величеством! Кроме того, я никогда не видела придворных дам прекраснее, чем при Вашем дворе! Да я так восхищена Вашим королевством, что я бы здесь осталась на всю жизнь, если бы Вы, Ваше Величество, разрешили и бабушка согласилась.
Макак XIV даже облизнулся. Хоть он и привык слушать одни хвалы, но ему никогда еще не приходилось наслаждаться таким высоким слогом.
— Отпустите ее немедля, — приказал он, — и дайте этой очаровательной гостье самое высокое дерево для жилья и самого приятного обезьянчика в мужья! Ее заветное желание будет исполнено: она останется жить в нашем королевстве. Я пошлю гонцов к ее бабушке, которая будет безусловно в восторге, когда узнает, какую высокую честь Король-Солнце оказал ее внучке.
Носишка, не ожидавшая такой высокой чести, поморщилась, но решила смириться и терпеливо ждать, пока Перышко явится ей на выручку. Она была немедленно препровождена на «свое» дерево, в то время как стражи тащили к королю беднягу графа с корзинкой Эмилии на плечах.
— А вы, сеньор путешественник в шляпе и с корзинкой, каково ваше мнение?
Бедный мудрец спустил на землю корзинку, сел на нее и вытер ладонью пот со лба.
— Мое мнение? — переспросил он отдуваясь. — Мое мнение, что эта корзина слишком тяжела для такого больного старика, как я.
— Я не спрашиваю ни про какую корзинку, болван вы эдакий! Как вы находите мое королевство? — нахмурился король.
Граф ничего никак не находил: он был совершенно измучен, ведь он всю дорогу тащил на плечах тяжелый груз. Где уж ему было обращать внимание на то, что делается вокруг!
— Простите меня, Ваше Величество, — сказал он, — но я еще ничего не видел, так как сильно устал с дороги. Разрешите мне сначала передохнуть и выспаться. Завтра я встану со свежей головой и тогда скажу свое мнение.
Королю вовсе не понравился подобный ответ, но он решил не спорить и распорядился, чтоб графа уложили спать и привели последнего пленника.
Стражи приволокли Педриньо. Мальчик был в ярости от того, что произошло. Ах, если б у него был с собой хлыст, он бы тогда хорошо ответил этой обезьянище! Но хлыста не было. И руки у Педриньо были связаны. Ну что ж, все равно он скажет то, что думает, потому что он человек с сильным характером и всегда говорит правду… И, когда король обратился к нему с тем же вопросом, с каким ранее обращался к другим, Педриньо ответил следующее:
— Как я нахожу это королевство? Да ничего я не нахожу. Нет здесь никакого королевства. Не вижу никакого короля. Обезьяна как обезьяна, сидит на ветке, а думает, что это трон. Придворные дамы? Обезьяны. Обезьяньи рыла. Манеры? Обезьянские ухватки. Сплошное обезьянство! И вообще все это огромный обезьянник, какие во всех лесах есть…
— Прочь с глаз моих, подлый клеветник! — заревел Макак XIV, задыхаясь от гнева. — Хватайте его, стражи! Привяжите его к стволу дерева, пусть муравьи-людоеды сожрут его живьем!
И тут сотни рук схватили бедного Педриньо и поволокли по земле, как будто это была гроздь бананов.
Глава 8. Пёрышко тут как тут!
Носишку препроводили на вершину дерева, где она обязана теперь была жить всю жизнь в обществе своего мужа обезьянчика. Педриньо привязали к стволу в ожидании муравьев, которые его должны были съесть. Графа уложили спать на ветке. Этот-то был счастлив. Он видел чудный сон: что Эмилия куда-то девалась и корзинку тоже унесла…
Вот и ночь… Обезьянье племя улеглось, и вскоре на всем участке леса не слышно было ничего, кроме храпа. С ее дерева Носишке был виден Педриньо, привязанный к стволу.
— Покотекерпики некемнокожкоко, Пекерыкишкоко, окобяказакатекельноко накас, накайдекет! — крикнула она ему.
И не успела она докончить свою фразу на языке «ки», как услышала издали знакомое «кукареку».
— Экетоко окон! — вскрикнула девочка, хлопая в ладоши.
Да, это был он… Перо попугая быстро плыло по воздуху над мчавшимся галопом осликом. Перышко спрыгнул на землю и побежал помочь Носишке слезть с дерева. Обезьяны, поставленные под деревом на страже, спали так крепко, что ничего не заметили.
— Странно, как они спят! — сказала Носишка. — Мы так шумим, а они все спят.
— Понятно! — воскликнул Перышко. — Я им подсыпал столько сонной травы в водоем, где они пьют, что они проснутся не раньше чем завтра после полудня. А что с Педриньо?
— Вон он, его к стволу привязали!
Перышко побежал развязывать мальчика. Потом разбудил графа, который очень огорчился, что ему не пришлось досмотреть сон и надо было опять взваливать на плечи корзинку.
— И Эмилия тут? — спросил он разочарованно.
— Ждет за поворотом. Теперь садитесь все верхом на осла, и поскачем!
— Погодите! — сказал Педриньо. — Я еще с этим обезьянским королем счеты не свел!
Он разыскал среди храпевших придворных Макака XIV, тоже храпевшего.
«Что б с ним такое сделать? А, знаю!» Он вытащил свой перочинный ножик и остриг королю бороду и шерсть на кончике хвоста, приговаривая:
— Вот завтра проснутся обезьянята, и никто не узнает своего короля Макака Банановича! И прогонят твое обезьянское величество палками!..
И, завершив свою месть, Педриньо опрометью бросился бежать и присоединился к остальным.
— Поехали! — крикнул Перышко ослу.
Осел пустился галопом, и не прошло и получаса, как они снова очутились в том месте, где расстались с сеньором Лафонтеном. Они увидели его еще издали: он сидел на том же камне, что и раньше, глубоко задумавшись.
Уставшая от приключений этого дня, горя желанием поскорей вернуться домой, Носишка, не сходя с осла, быстро и сбивчиво рассказала баснописцу о случившемся.
— В следующий раз я все расскажу по порядку. А сейчас не могу. До свиданья, сеньор Лафонтен! Мы еще как-нибудь заедем!
— Куда вы так торопитесь?
— Обедать! — крикнул Педриньо.
— Сеньор Лафонтен, — сказала Эмилия, — имейте в виду, что вы нам очень понравились. Приезжайте к нам на чашку кофе. Ладно? Только наденьте длинные брюки и пиджак, а то тетушка Настасия испугается. Да вы не стесняйтесь! Донна Бента любит гостей, она добрая…
Баснописец обещал приехать.
— О ревуар! — крикнула издали Носишка.
— О ревуар! — отозвался сеньор Лафонтен и помахал на прощанье рукой.
Он долго еще смотрел им вслед, сидя на своем камне на берегу реки, а когда ослик исчез вдали за тучей пыли, вздохнул:
— Счастье, имя твое — молодость!
Глава 9. Советник
А тем временем донна Бента в кухне разговаривала с тетушкой Настасией:
— Что это означает? — говорила она. — Дети вчера пошли спать раньше обычного, я сразу подумала, что неспроста. А сегодня утром, когда я проснулась, их уж и след простыл. Даже кофе не пили! И где их, чертенят, носит?!
Старая негритянка жарила рыбу и ответила, не оборачиваясь:
— Эти ребята еще такого натворят, что не открестишься… Верно, опять какие-нибудь сказки, короли да принцессы… А вы не расстраивайтесь, сеньора: проголодаются, так всех королей позабудут и как нагрянут, так им хоть целое ведро рыбы нажарь, еще попросят!.. А это ламбари — рыбка речная, нежная… Так что не беспокойтесь, придут.
— Верно, — согласилась донна Бента, — только голод и может их в дом загнать…
Часы пробили шесть…
— Ой, как поздно, Настасия! — сказала донна Бента испуганно. — Боюсь, не случилось ли с ними что-нибудь…
И она пошла на веранду, села и стала смотреть на дорогу.
Через несколько минут вдали показалось облако пыли.
— Там какой-то всадник! — сказала донна Бента, всматриваясь. — Настасия, пойдите-ка сюда, у вас зрение лучше, посмотрите… Вы не видите, кто там едет?
Негритянка пришла из кухни с деревянной ложкой в руках и тоже стала всматриваться в дорогу.
— Это они, сеньора. Все как есть на осле на каком-то… Ей-богу! Прямо колдовство, господи прости…
Осел прискакал галопом и остановился. На нем гроздью сидели: посредине — Перышко, держа за руку графа; позади него — Носишка с Эмилией в кармане; а впереди всех — Педриньо.
Все спрыгнули на землю и направились к веранде.
— Вот чудеса-то! — пробормотала тетушка Настасия. — Поглядите, сеньора, граф висит в воздухе, а над ним — перо попугая… Приметили?
— Добрый вечер, бабушка! — закричала Носишка еще на первой ступеньке крыльца. — Вот и мы! А какие у нас приключения!..
— Вижу, вижу, — проворчала донна Бента, стараясь сделать сердитый голос, хотя была страшно рада, что ничего не случилось. — Но что у вас с графом, почему он в воздухе висит и над ним перо какое-то?
Дети расхохотались:
— Можешь хоть целый век думать, бабушка, и все-таки не отгадаешь… А ну попробуй, отгадай…
Донна Бента смотрела-смотрела, думала-думала… Глянула на тетушку Настасию…
— Не могу, — сказала она, — лучше сами скажите.
— Это Перышко! — взвизгнула Эмилия в восторге.
Донна Бента все равно ничего не поняла.
— Это Перышко несет графа! — еще громче взвизгнула Эмилия.
Донна Бента посмотрела на тетушку Настасию, но та стояла раскрывши рот… Обе старушки ровно ничего не могли понять. Тут Носишка над ними сжалилась и рассказала всю историю мальчика-невидимки и про то, как он их возил в Страну Басен.
— Он несет графа, но так как он невидим, то вы видите только графа… Понятно?
Обе старушки только еще шире открыли рот, неотрывно глядя на перышко. И вдруг перышко плавно опустилось и легло на землю.
— Возьми свое перо, Эмилия, — раздался голос. — До свиданья все. Я еще вернусь…
— Перышко, куда же ты? — воскликнули разом Педриньо, Эмилия и Носишка.
— Будьте счастливы… — раздалось издалека.
Носишка и Эмилия, наверно бы, заплакали, но в эту минуту на дворе закричал осел. Все повернули головы.
— Чей осел-то? — спросила тетушка Настасия.
— Ничей, — отвечал Педриньо. — Наш. Мы его от тигра спасли, и он теперь наш друг. Он сюда жить приехал. Насовсем.
— Он выносливый? — спросила донна Бента.
— Это что, бабушка! Он говорящий!
Глаза тетушки Настасии, и без того широко открытые, открылись еще шире, а рот сделался такой, что апельсин целиком поместится. Говорящий осел?! Нет, знаете, это уж слишком…
— Да так ли оно, сеньора? Вы верите?
— Да это ж советник! — воскликнула Эмилия. — Он на совете зверей такую речь произнес — заслушаешься!
— Ну, дайте советнику воды и покормите его, Настасия, — сказала донна Бента. — Мы так его и будем называть — Советник.
Старая негритянка повиновалась. Она принесла еду, налила в плошку воды из кувшина, но подойти к ослу никак не решалась.
— Да я боюсь, сеньора! — сказала она, взглянув на донну Бенту. — Если он мне чего скажет, так я упаду со страху…
— Ну, не глупите! Кажется, у него хороший характер, — только и услыхала она в ответ.
Тогда старая негритянка сошла с крыльца, сделала два шага и остановилась. Она поставила тарелку тут же у крыльца, на подстилочку, рядом — плошку с водой, сказала:
— Ну, как хотите, дальше я не пойду. Он, если хочет, может подойти сюда… — отступила несколько шагов и замерла: что теперь будет?..
Осел счел вполне естественным, что старушка боится. Он медленно приблизился, все съел, выпил всю воду — вкусная вода, холодная… Но он был хорошего воспитания и потому, облизнувшись, повернулся к тетушке Настасии:
— Спасибо, тетя. Бог вам за это заплатит, — сказал осел, правда тихо, но вполне отчетливо.
— На помощь, сеньора! — завопила бедная негритянка. — И впрямь говорит, нечистая сила!
И опрометью бросилась в кухню, перекрестившись раз, наверно, двадцать, не меньше.
Однако такое положение длилось недолго. Тетушка Настасия вскоре потеряла всякий страх и очень подружилась с говорящим ослом. Она за ним ухаживала, давала ему маис и воду, каждую неделю чистила его скребницей. А ослик все благодарил. Он вообще был тихий, хорошо воспитанный. Когда дети на нем катались, так, если кому-нибудь трудно было сразу взобраться, он говорил своим мирным голосом говорящего животного:
— Погодите, вон там пенек, он послужит вместо стула.
Носишка часто, засунув Эмилию в карман, каталась на ослике. Педриньо с графом тоже иногда катались: Педриньо верхом, а графа привязывали к гриве.
Донна Бента с большим интересом выслушала историю путешествия в Страну Басен. Особенно ее интересовал сеньор Лафонтен, басни которого она читала по-французски. Она всегда была большой поклонницей знаменитого баснописца и считала его замечательным писателем.
— Просто жалею, что не поехала с вами, — сказала она. — Беседа с сеньором Лафонтеном была бы утешением моей старости.
