В палате номер ноль люди сидели вокруг круглого стола и проводили собравшее всех за круглым столом очередное главное свободолюбивое человеческое собрание. Когда я вошел, самый старший человек из двадцать первой палаты громко сказал:

— Позор ренегатам!

Я молча собрал в клетчатое полотенце клетчатую зубную щетку, клетчатую бритву, клетчатое мыло и обратился к человеку Тяптяпычу:

— Наш самый славный, самый незабвенный, самый мудрый, человеко самый любивый человек Тяптяпыч! Разреши мне, пожалуйста, поменяться местами с самым старшим человеком из двадцать первой палаты, я тебя умоляю, наш людской избранник.

— Это хорошо, человек ренегат, что ты сам осознаешь свои глубинные человеческие ошибки и ошибочные заблуждения. Тебе, человек ренегат, придется весь свободолюбивый путь нашего Движения пройти еще раз, от палаты к палате. За долгое время этого трудного человеческого пути твои шатающиеся недочеловеческие убеждения перестанут шататься, и ты до самого своего конца осознаешь, что значит для всех для нас внутридвиженческая свободолюбивая дисциплина. Мы ошиблись, призвав тебя сюда, в эту историческую палату, но мы привыкли осознавать свои ошибки. За это нам вечная человеческая слава!

Мое возвращение в палату номер двадцать один в обмен на самого старшего человека, перешедшего к человеку Тяптяпычу, если и удивило ее людей, то не очень, они лишь на минуту прервали собрание, ятобы заклеймить меня страшным клеймом ренегата. Сложив вещи в тумбочку, я лег на кровать и попытался забыться воспоминаниями о Принцессе. Но голоса сидевших за столом отвлекли мое внимание. Тогда я заткнул свои уши пальцами. Вокруг стало тихо-тихо. Я закрыл глаза — — стало темно. Тишина и мрак, меня в себя вобравшие, породили во мне ощущение того, что я вдруг очутился в мире полного одиночества. Мой разум будто бы отделился от своей телесной оболочки человека Пилата III и переместился в синее небо, расположенное за Железным Бастионом.

Кто-то тронул меня за плечо Я открыл не хотевшие открываться глаза. Надо мной стояли мои со-палатники и наперебой широко открывали зубастые рты. Мне стало скучно, я отвернулся к стене. Меня схватили, поставили на ноги, выдернули из моих ушей мои пальцы, и я услышал:

— Нам не нужны ренегаты!…

— Сам человек Тяптяпыч дал нам свободолюбивое поручение сделать из тебя человека!…

— И мы сделаем из тебя человека! Мы тебя вычеловечим!…

Ты обязан сидеть за столом и принимать активное участие в наших свободолюбивых собраниях, когда мы проводим собрания!..

Мне стало совсем скучно. Я посмотрел каждому из них в глаза, снова засунул пальцы в уши и спокойно направился вон из палаты.

Бронированную дверь передо мной закрыли. Меня схватили, вытащили из моих ушей мои пальцы, избили и усадили за стол. Я перевернул сначала стол, потом — нескольких наседавших на меня человеколюбивых людей, собрался было перевернуть и бронированную дверь, но меня связали и положили на пол.

Начался сеанс психотерапии. Мои руки были связаны, и мне пришлось выслушать все то, о чем громко говорили человеконенавистные громкоговорители, от самого начала человеконенавистного громкоговорения и до самого громкоговорения конца. Когда через два часа сеанс психотерапии закончился, начался сеанс психособрания. Через два часа психособрание закончилось, так как начался следующий сеанс психотерапии.

Эта пытка продолжалась до самого утра.

Утром меня развязали. В ординаторской братец настоящий сумасшедший ревизор с медалью «За экономию экономики» не сделала мне инъекцию даже воды, и я понял, что Движение Сопротивления взялось за меня основательно.

Во время сеанса трудотерапии я сидел на табуретке в стороне от всех остальных, так как никто из

трудящихся людей не пожелал расположиться рядом с человеком ренегатом. Мою норму вдвое повысили: вместо обычных пяти корзиночек заставили плести десять. Не выполнившим норму обед не полагался. Выполнить норму я все же как-то сумел, но на обед опоздал, за что был лишен человеческого обеда. Это, в первую очередь, огорчило меня тем, что, не получив пайки хлеба, я не мог скатать себе хлебные катышки… Впрочем, хлеб мне не дали и на человеческий ужин.

Сеансы психотерапии сменялись сеансами психособраний. За круглый стол я по своей воле никогда не садился, на обращенные ко мне вопросы не отвечал, если мне позволяли лежать — лежал, если меня сажали на табурет — сидел, но ни на кого не смотрел и ничего не слушал.

Каждую ночь мне устраивали «светлую» — накинув одеяло, человеколюбиво избивали. Изредка меня навещала человек шлюха Инфанта, скороговоркой сообщала мне о любви ко мне и о любви вообще и убегала.

А потом меня вторично посадили в вычеловечиватель, на этот раз — на месяц. Однако вычеловечиватель из меня человека не сделал. Тогда очередное главное историческое психособрание постановило, что я нечеловек, и все человеколюбивые люди от меня отвязались.

Я тут же добровольно пошел в вычеловечиватель и просидел там до самого отбоя.

С тех самых пор в вычеловечивателе я стал добровольно бывать ежедневно. В конце концов даже перенес туда свое клетчатое одеяло. Спать на цементном полу было не очень удобно, но там меня никто не трогал: громкоговоритель я заткнул большим хлебным катышком, а психособраний в вычеловечивателе никто не проводил, разве что мыши. Казалось, все обо мне позабыли, меня не вызывали ни на сеансы трудотерапии, ни на сеансы психоинъекций. Если человек шлюха Инфанта приносила мне что-нибудь поесть, я ел, если, занятая своими постоянными собраниями, не приносила оставался голодным.

Но вот однажды в вычеловечиватель явился сам человеколюбивый человек Тяптяпыч. Он сказал:

— Сейчас сюда войдет человек Принцесса.

Я вскочил с лежавшего на полу клетчатого одеяла. Человек Тяптяпыч, погладив меня ладонью по голове, спокойно продолжил:

— В вашем человеческом распоряжении пять минут. Ты сделаешь все от тебя зависящее, чтобы человек Принцесса пригласила тебя в шикарный дворец Самого Братца Президента.

Зачем?

— Для успешного проведения намеченной чело-веководами человеколюбивой акции.

— Какой акции?

— Акции человеческой свободы, человеческого равенства и человеческой справедливости. Ты выстрелишь из револьвера сначала в левую половину головы Самого Братца Президента, потом — в правую. Когда главный настоящий сумасшедший Нашего Дома умрет, мы приступим к строительству нового человеколюбивого безголового общества. Ты же займешь должность самого свободолюбивого главного заместителя.

Сказав эти человеколюбивые слова, человек Тяптяпыч хлопнул три раза в ладоши, и в вычеловечиватель вошла Принцесса. Он бросилась мне на шею.

— Я уже думала, что мы никогда не увидимся!…

— Я тоже так думал. Думал, что они упрятали тебя в спецсумасшедший дом.

— Нет, просто заперли во дворце.

— Как птичку в клетке?

Наконец он улыбнулась.

— Да, как птичку в клетке. А вчера один из охранников сообщил мне, что я могу тебя увидеть, если только помогу Движению Сопротивления уговорить тебя что-то такое сделать. Я не знаю, что они от тебя требуют, но ты должен согласиться, ведь Движение ставит своей целью свержение существующего сумасшедшего порядка…

— Да, конечно, — ответил я. — Принцесса, как-то ты обещала пригласить меня в свой дворец…

— В любое время, Пилатик.

Тут человек Тяптяпыч крикнул:

— Все, свидание кончилось.

Принцесса поцеловала меня в пересохшие губы, потом прошептала в ухо:

— Я скоро за тобой приду, совсем скоро.

Он ушла, человек Тяптяпыч, человеколюбиво придвинувшись ко мне вплотную и положив мне на голову руку, сказал:

— Наше человеководство человеководство демократическое, и ты имеешь право свободного выбора. Выбирай: или акция, которую ты проведешь на следующей неделе, или мы ликвидируем голову на человеке Принцессе.

— Акция, — свободно выбрал я.

Вечером, после того, как закончились все исторические психособрания и мои сопалатники, позатыкав уши хлебными катышками, заснули, я поднялся с кровати и осторожно, чтобы меня никто не заметил, пробрался в вычеловечиватель.

В вычеловечивателе было темно и тихо. Я подошел к окошечку, забранному толстыми прутьями, и выглянул наружу. Девятый ярус спал. Взобравшись на табуретку, я привязал один конец веревки к громкоговорителю, а из другого сделал петлю. Петлю намылил мылом, взмахнул руками, словно иллюзия птицы крыльями, и скользнул вниз…

— Дезертируешь, нечеловек ренегат?!

С трудом открыв глаза, я сквозь туман увидел стоявшего надо мной, лежавшим на полу, человека Тяптяпыча.

— Ну-ка, вставай! — приказал мне человек Тяптяпыч.

Чувствуя, как по всему моему жалкому телу расплываются волны отчаяния, я продолжал лежать на полу. Меня схватили за клетчатый фрак самые человечные руки самого человечного человека и поставили на мои нечеловеческие ноги.

Склонив голову перед строителем новой жизни, я уже было собрался идти туда, куда мне подскажут, однако тут в вычеловечиватель вбежала, сопровождаемая пятью шестнадцатизубочниками, Принцесса. Шестнадцатизубочники связали и уложили на пол человека Тяптяпыча.

Когда мы с Принцессой направились к выходу из вычеловечивателя, в мою нечеловеческую ногу впился зубами связанный самый человечный человек. Я ударил его другой ногой в живот — вскрикнув, он сбросил с себя личину и превратился в братца Цезаря X. Личина свернулась в мячик и запрыгала по цементному полу вычеловечивателя. Я ударил братца Цезаря X ногой в пах — братец Цезарь X превратился в братца Белого — или все-таки Черного? — Полковника.

Я хотел ударить братца Бело-Черного Полковника ногой в лицо, но Принцесса сказала:

— Идем, у нас мало времени.

Сопровождаемые шестнадцатизубочниками, взявшими нас с Принцессой в кольцо, мы беспрепятственно вышли из сумасшедшего дома. Возле подъезда нас поджидал огромный белый автомобиль с номерными знаками двадцать первого яруса. Принцесса села за руль, я сел рядом, шестнадца-тизубочники сели на заднее сиденье. Послышалось легкое жужжание, и заднее сиденье отгородилось от переднего сиденья пуленепробиваемым стеклом.

— Я знаю, что они хотели заставить тебя сделать, — сказала Принцесса. — И я знаю, что ты хотел сделать с собой. Но теперь все позади, теперь все будет хорошо.

— Нас выпустят за Железный Бастион? — обрадовался я.

— Нет… Знаешь, когда умирает какой-нибудь братец из Кабинета Избранных, его тело не сжигают, а помещают в специальную камеру и замораживают, чтобы потом, через много лет, оживить. Я отдала все свои деньги, чтобы нас с тобой поместили в капсулу с жидким азотом. Когда мы проснемся, мир будет совсем другим…

— А когда мы проснемся? — прервал я Принцессу.

— Как скажем. Давай лет через сто?

— Нет! Этого слишком мало! Через тысячу можно?

— Можно.

Автомобиль подкатил к спецлифту. Спецлифт спустил нас на двадцать первый ярус.

Когда Принцесса остановила автомобиль возле какого-то дворца, Шестнадцатизубочники снова взяли нас в кольцо и провели лабиринтами длинных коридоров в большую с кафельными стенами комнату, уставленную аппаратурой. Посреди комнаты стояла каталка с длинным металлическим ящиком. Возле каталки нас поджидал одетый в черный научный фрак восемнадцатизубочник. Приветствуя Принцессу, он громко щелкнул каблуками.

Шестнадцатизубочники покинули комнату.

— Мы должны проснуться через тысячу лет! — приказала восемнадцатизубочнику Принцесса.

Тот еще раз щелкнул каблуками и рявкнул:

— Так точно! Раздевайтесь и ложитесь.

Обняв друг друга, мы улеглись с Принцессой на холодное металлическое дно. Крышка захлопнулась, ящик тряхнуло, и на нас обрушилась холодная вечность.