Элегантная дама в купе поезда, следующего в Одессу. Прибытие звезды. Предчувствия актрисы. Разговор Тани с Японцем. Афиша в его кабинете

Ливень поздней весны накрыл Одессу сплошным потоком. Небеса, похоже, окончательно разверзлись и хлынули потоки ледяной воды, как будто стремясь смыть с лица земли всю грязь, покрывавшую южный город.

Дождь начался к вечеру. Он вызвал панику у всех, кого застал на улицах. Толпящиеся в дверях многочисленные посетители открытых летних кафе поначалу бросились внутрь помещений. А официанты сбились с ног, стараясь поскорей занести мебель с открытых летних террас, ведь в городе было тепло, и все кафе уже выставили летние столики под разноцветными, красочными зонтами.

Вслед за ливнем и вечером в город пришла темнота. Дождь не прекратился, а наоборот, усилился. Уличного освещения не было, и единственными светлыми пятнами стали белые листки афиши, которые расклеили днем до дождя.

Каждый столб, каждая тумба стали бело-черными от портретов с броскими надписями: «Королева экрана»… «Театр Гротеск»… Дождь сорвал их почти все, и белые листы бумаги сначала танцевали на ветру, как воздушные кружевные платья, а потом, как осенние листья, отжившие свой срок, падали вниз, на темный асфальт, где застывали в неподвижности под ногами редких прохожих и — самое страшное — под копытами лошадей, запряженных в пролетки, увозящих жителей Одессы от бушующей непогоды…

Потоки воды и уличная грязь не щадили женского лица, занимающего центральную часть афиши, словно намеренно стараясь залить и его, и строки о «Театре Гротеск» и «Королеве экрана». Однако дождь как мог смывал черные пятна грязи с белой бумаги, и редкие прохожие поневоле все же останавливались возле афиш и бросали на них взгляд.

Дождь не прекращался сутки, и когда он наконец утих, афиш в городе осталось очень мало. Намокшие, уничтоженные, они устилали улицы, их подметали и выбрасывали вышедшие на улицы дворники. Им было все равно — есть афиши на столбах, нет их. Поэтому оставшиеся каким-то чудом висеть афиши их не волновали: висит и висит. Дождевые разводы придавали изображенному на них женскому лицу какое-то странное, необъяснимое выражение глубокой печали, но это, похоже, не волновало не только дворников — это никого не волновало.

На подъезде к Одессе поезд полз очень медленно, останавливался возле каждого столба. И в рассветной мгле было видно, как поднимается над залитыми водой полями сырой туман, вызывая неосознанное, какое-то щемящее и совершенно необъяснимое чувство тревоги.

Несмотря на ранний час, никто не спал. Близость Одессы взбудоражила уставших пассажиров, и во всех купе уже полностью одетые, готовые к выходу из поезда люди пили чай и переговаривались тревожными голосами.

Очень красивая молодая женщина с копной растрепанных, пушистых черных волос внимательно смотрела в окно на туман, поднимавшийся над полями. Ее нежно-сиреневое платье поражало явно парижской утонченностью. Элегантная шляпка лежала на коленях. А в ушах и на груди дамы сверкали изумительной красоты капельки бриллиантов.

В купе, откуда она рассматривала окрестности Одессы, кроме нее находилось довольно много людей: две маленькие девочки, пожилая дама, которая за ними присматривала, и несколько мужчин. Маленьким девочкам было трудно усидеть на месте, и они постоянно теребили друг друга, пожилую даму и крошечную черную собачку, выглядывающую из большой коробки. Та, приняв дозу внимания, в ответ принималась визгливо лаять, добавляя еще больше суматохи.

На столе в стаканах остывал чай.

— Мама, можно мне сахарный пряник? — Девочка постарше потянула даму в сиреневом платье за рукав. — Ну тот, который зайчик.

— Нет, мне зайчика! — тут же включилась в спор младшая девочка. — А чего это ей зайчика? Мне тогда два пряника!

— Это мне два!

— Нет, мне! Тебе не зайчик!

Девочки принялись препираться, дама обернулась и, ласково улыбаясь, нежно погладила меньшую по щеке.

— Вам обеим хватит зайчиков, не надо ссориться! Пряников сколько угодно!

Дверь купе отворилась, и на пороге появился элегантный, подтянутый, сияющий бодростью, несмотря на ранний час, Дмитрий Харитонов. Он как-то по-театральному поцеловал руку дамы в сиреневом платье.

— Господин Харитонов, это правда, что в поезде много вооруженной охраны? — Женщина, не заметив никакой театральности, вскинула на него серьезные, встревоженные глаза.

— Дорогая Вера, вам нечего беспокоиться. Дорога совершенно безопасна, уверяю вас, — отрапортовал он.

— Разве? Все только и говорят о бандах, засевших на подступах к Одессе и обстреливающих поезда!

— Это преувеличение, — усмехнулся Дмитрий. — Нет ничего страшного. На самом деле поезда безопасны, до Одессы можно доехать спокойно. Вы очень скоро сами в этом убедитесь.

— Еще говорят о бандах в самой Одессе, — нахмурилась она. — Ходят страшные слухи о бандитах, которые терроризируют город.

— Ох, ну вы такое скажете! — картинно смеясь, Харитонов опустился на диван рядом с дамой. — Я вас уверяю: вам никто не причинит вреда! Знали бы вы, с каким нетерпением вас ожидают в Одессе! Да ни один одесский бандит не посмеет тронуть Королеву экрана! Вас обожает весь город и все бандиты — без исключения! Едва вы ступите на одесскую землю, как вся Одесса будет у ваших ног!

— Вы, как всегда, преувеличиваете. — Молодая женщина рассмеялась. Было видно, что ее искренне смущают слова Харитонова. — Но в поезде все-таки есть вооруженная охрана! Я видела…

— Это только ради безопасности пассажиров, ничего страшного.

Поезд остановился у очередного столба. Захрипев, вагоны дернулись, заскрипели, застонали.

— Состав хрипит, как в агонии, — вздрогнув, сказала она, — почему он останавливается так страшно? От этого скрипа и визга тормозов так гадко становится на душе! И мысли тревожные… Вся словно покрываешься холодным потом…

— Что вас тревожит? — Харитонов стал необычайно серьезен.

— Я не знаю! — Дама задумчиво провела рукой по лицу. — Мне сложно объяснить… Но я чувствую себя так… Так странно… и даже начинаю жалеть, что согласилась на ваше предложение.

— Вы не пожалеете ни одного дня, уверяю вас! — с горячностью воскликнул Харитонов. — Я сделаю все, чтобы пребывание в Одессе стало самым счастливым временем в вашей жизни! Вас ждет в нашем городе грандиозный успех!

Словно устав от долгого молчания и от того, что на них не обращают внимания, девочки внезапно атаковали мать сразу с двух сторон. И, мгновенно оторвавшись от тревожных мыслей, она полностью занялась своими дочерьми, при этом было видно, как посветлело ее лицо.

Несмотря на утренний час, на перроне одесского вокзала толпилось довольно много людей, при этом бо́льшую часть составляли нарядно одетые дамы. Они с любопытством выглядывали вдаль, в руках у многих из них были цветы. Наконец вдали, в туманной дымке серого утра, показались красные огни поезда.

— Он! Московский! Точно он! — Общий гул голосов плотной массой раздался сразу со всех сторон, постепенно разбиваясь на мелкие брызги. — Она точно едет на этом поезде?.. Циля, не тошните на мои нервы, лучше замолчите свой рот и сделайте мне до вечера ночь!.. Шоб я так жил, как это не за тот поезд!.. Сема сказал, а он точно знает — ему двоюродный брат из Житомира в письме написал за то, что точно из Москвы она приедет!.. В газете пропечатали, а это вам не за здрасьте!.. Газета вам холоймес разводить не будет!..

Каждый говорил свое, а поезд, хрипя и дрожа, медленно приближался к перрону, судорожно вздрагивая всем своим изогнутым металлическим телом. Наконец он остановился. На перроне тут же появились два солдата в форме — они были призваны сохранять порядок.

— Потеснитесь! Не напирайте на ноги! Мадам, сдайте взад! — Солдаты пытались уговорить напирающих людей отойти немного дальше от поезда. — Все увидите за своими глазами! Промеж вас никто сквозь поезд не проскочит! Поберегись!

Поезд вздохнул в последний раз и остановился. Двери открылись. В толпе начали кричать. Первыми появились какие-то обычные пассажиры — толпа разочарованно заворчала. Пугаясь собравшегося народа, они быстро стремились проскочить в образованный солдатами коридор. Так продолжалось какое-то время.

И наконец толпа была вознаграждена сполна: в дверях появился Дмитрий Харитонов, а сразу следом за ним — дама в сиреневом платье. Смущенно улыбаясь, она приветливо махнула толпе рукой.

— Да, да! Она! Вера! Вера Холодная! — завопила толпа. — Вера Холодная! Она самая!

Даме протягивали цветы, и очень скоро она вся была почти завалена огромными букетами. Двое шедших за актрисой мужчин старались их подхватить — это были актеры из съемочной труппы Харитонова, одновременно они стали телохранителями актрисы.

Защелкали затворы фотоаппаратов — сквозь толпу поклонников быстро пробились журналисты, стремясь сделать ценные кадры первых шагов звезды на одесской земле.

Количество солдат увеличилось. Они сдерживали толпу, давая актрисе возможность пройти по этому коридору.

— Видите — вас здесь обожают! — наклонившись, почти прокричал Харитонов на ухо актрисе, стараясь заглушить шум толпы. — Посмотрите, сколько поклонников! И это несмотря на ранний час.

— Просто здесь идут только мои фильмы, — нервно улыбнулась она.

— И все без исключения обожают ваши фильмы! — с горячностью сказал он. — Разве их можно не любить?

Окруженная членами съемочной труппы, Вера Холодная быстро шла к выходу с вокзала, где ее уже поджидал большой черный автомобиль. Следуя за актрисой, пожилая дама крепко держала за руки девочек, которые, судя по их поведению, были немного перепуганы происходящим.

— Мама, почему на тебя так кричат все эти люди? — младшая девочка сморщилась, словно собираясь заплакать, — мне они не нравятся! Мне здесь не нравится! Хочу домой!

— Эти люди просто обожают вашу маму! — перебил ее Харитонов. — Они все ее поклонники! Ваша мама настоящая королева экрана, и они никогда не причинят ей вреда!

— Мама, ты королева? — удивившись, малышка даже передумала плакать. — А где твоя корона?

— Ну конечно, у твоей мамы есть настоящая корона, — улыбнулся Харитонов, — и она скоро ее наденет.

Беседуя так, все шли к автомобилю. Бо́льшая часть поклонников осталась на перроне. До автомобиля было совсем близко, как вдруг Вера остановилась и замерла, как вкопанная.

— Что это?

На земле, под самыми ногами изображением вверх лежала афиша, сорванная с фонарного столба. Дождь размыл фотографию, и лицо актрисы на афише словно расплылось, растеклось, смазалось, а под глазами протекла краска, так что казалось: она горько плачет черными слезами…

— Афиши концерта… Дождь сорвал… По всей видимости, дождь сильный был… Видите, земля мокрая… — забормотал Харитонов, не понимая, почему вдруг лицо Веры стало болезненно-белым и с него разом схлынули все краски.

— Но это же плохой знак! Лицо размыто… Совсем плохо… — Она вдруг задрожала так сильно, словно на нее налетел шквальный порыв ветра. — Это плохой знак…

— Да господь с вами, что вы, ничего серьезного… — Харитонов изо всех сил пытался ее успокоить. — Это же дождь, просто дождь…

Видя, что мать взволнована, младшая девочка все же расплакалась. Подхватив ее на руки, актриса быстро села в поджидающий ее автомобиль.

Таня с легкостью поднялась по ступенькам служебного входа, изо всех сил стараясь держать себя в руки. Ей это удалось. По ее внешнему виду никто бы и не сказал, что уже очень давно она плохо спит, вспоминая, как была на допросе в полиции. Человек с менее чувствительным сердцем забыл бы все очень быстро — тем более, что никто не трогал Таню вот уже несколько недель. Но она была другой — она не умела легко забывать. Ее душу мучил страх. И даже в долгом молчании полиции ей тоже чудился подвох.

В этот вечер Таня пришла в кабаре не потому что должна была выступать, а в поисках Тучи, с которым нужно было обсудить кое-какие дела. Жизнь в кабаре была напряженной, потому что никто еще не видел нового владельца. Тофик уехал, сбросив все дела на Тучу, и фактически он остался здесь единственным начальством. За работу он взялся лихо. К примеру, даже во внутренних коридорах служебного входа висели яркие красочные афиши, бросающиеся в глаза. Именно такую афишу и увидела Таня. «Неповторимый сеанс гипноза… Всемирно известный гипнотизер… Проездом из Парижа в Рим… Только один вечер… Тайны человеческого мозга… Психологические опыты и практические сеансы гипноза»… Господи, да она до конца и понять всего не смогла.

Прочитав про всемирно известного гипнотизера, Таня фыркнула. На что только не шел Туча, чтобы привлечь публику! И надо сказать, что ему это отлично удавалось. Но Таня не собиралась смотреть на гипнотизера: тайн человеческого мозга ей вполне хватало в реальной жизни.

Она быстро миновала лабиринт внутренних коридоров и вышла в общий зал, где, как и в любой будний день, было не очень-то много посетителей. Тучи там не было. И Таня разочарованно остановилась, пытаясь лихорадочно понять, куда же он делся. В этот момент кто-то тронул ее за плечо. Таня резко обернулась. Это был Петр Инсаров.

— Вы… — со злостью выдохнула она, — что вам нужно?

— Я… я хотел просто поздороваться. Мы же с вами старые знакомые, не так ли?

— Нет, не так, — веско ответила Таня. — И здороваться с вами я не собираюсь.

— Жаль. Я думал, может, вы подумали над моими словами, и… — Инсаров испытующе смотрел на нее.

— Вы издеваетесь? — закипела Таня. — Я… я… и вдруг она взорвалась: — Пошел к черту, сводник!

— Ну, не надо горячиться, — ухмыльнулся Инсаров. — Мы снова можем все обсудить…

Резко обернувшись, Таня пошла прочь, кипя от возмущения. Посмеиваясь, Петр смотрел ей вслед.

В зале появился Туча и, увидев Таню, быстро увлек ее в дверь служебного помещения.

— Что этот гад тут делает? — Она все еще была в ярости. — Какого черта ты его принимаешь?

— В кабаре может прийти кто угодно, правда? К тому же именно он привез гипнотизера. И сам только вернулся из Москвы.

— Кого привез? — переспросила Таня.

— Гипнотизера. Афиши видела? Говорят, артист первоклассный. Такие опыты показывает… Но я хотел рассказать не о гипнотизере. Хорошо, что ты пришла.

Только тут Таня заметила, что Туча непривычно взволнован. Его пухлое лицо даже пошло желтоватыми пятнами.

— Вчера здесь была полиция, — сказал он, — расспрашивали о тебе.

Таня обмерла. Что-то оборвалось в груди и с холодом рухнуло вниз. И вдруг с каким-то странным облегчением она поняла, что именно этого ждала все это время. И вот, когда это произошло — опять-таки очень странно, — она не могла нарадоваться своим предчувствиям.

— Что они спрашивали? — Несмотря ни на что, голос ее задрожал.

— О тебе. Кто ты, да откуда. Как давно выступаешь, — мрачно перечислял Туча, а затем выпалил: — Они думают, что ту балерину убила ты.

— Я не убивала… — Таня прислонилась к стене, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

— Да знаю я, — отмахнулся от нее Туча, — и все в городе знают так! Но они думают… Теперь ты от них не отвяжешься. Пока сами не отстанут.

— Что же мне делать? — Голос Тани дрожал, и она больше не собиралась это скрывать.

— Иди к Японцу. Он поможет. Прямо сейчас и иди…

Совет был хороший, и Таня вдруг осознала, что именно это она должна была сделать давно. А потому, сухо поблагодарив Тучу, быстро вышла из служебного помещения. Когда она проходила через общий зал, то увидела, что Инсаров все еще находится там. Он сидел за столиком в компании незнакомого темноволосого мужчины с военной выправкой, прямо-таки бросавшейся в глаза. Мужчину этого Таня не знала. Инсаров не видел, как она шла через зал. Увлеченный беседой с незнакомцем, он показывал ему какие-то бумаги. Но незнакомец на них не смотрел — он смотрел поверх бумаг, поверх Инсарова, и странный, неподвижно застывший взгляд его был нацелен в какую-то одну непонятную точку.

Сидя за столом в своем кабинете, Японец рассматривал разложенную перед ним афишу. Тане сначала показалось, что это афиша гипнотизера, но, подойдя ближе, поняла, что ошиблась: та была яркой и красочной, а лежащая на столе перед Японцем была черно-белой и отчетливо выделялась своим белым светом на черной глянцевой поверхности стола.

— Садись. — Японец был задумчив. В мыслях он находился далеко от этого места, и Таня никогда не видела, чтобы так заметно он витал в облаках.

Она села на стул и замерла. Время шло. И прошло его немало, прежде чем Японец обернулся к ней.

— Я пришла за помощью, — начала Таня, — меня обвиняют…

— Я знаю, зачем ты пришла, — прервал ее Японец и кивнул с понимающим видом, — слухами земля полнится. Но почему ты так хипишуешь за это? Это же пустота, яйца выеденного не стоит! Что же ты за так?

— Полиция…

— Ой, поверь, им скоро будет не до тебя! Нужна ты им будешь, как прыщ на заднице, — усмехнулся он. — Сегодня ночью мои ребята подожгут оружейные склады… Малость подсобят кому надо… А пока там все запылает, сделают ноги до гостиницы «Версаль». Вчера поезд московский приехал. Улов богатый. Так шо той полиции будет… Не хватит на твою долю.

— Они говорят: я убила, — тупо повторила Таня. — Но я не убивала. Я не могу никого убить, — ей вдруг захотелось кричать, в истерике заломить руки, но Японец на нее не смотрел. И у Тани вдруг мелькнула шальная мысль: а видит ли он ее вообще? Она не помнила его таким…

— Скоро все изменится. Ходют тревожные слухи, — задумчивый, как никогда, Японец словно говорил сам с собой, — если германцы уйдут, а заместь них высадятся французы, житья никому не будет, это уж точно. А ты говоришь полиция! Да не будет той полиции! Нихто тебя и пальцем не тронет, так шо не наматывай на нервы сопли и расслабься, как клоп в горячей ванне. Говорют до тебя шо-то — та нехай!

— А если вдруг тронут? — Голос Тани дрогнул. — Если до французов они меня в Тюремный замок?

— В тюрьму? — Японец задумался. — Не-а! Если б им до тебе было, они бы уже за тебе взяли! Ничего у них нет. Так что не скворчи ушками за такой дешевый гембель… Не тронут они тебя. А если вдруг шо — помогу слинять, залечь на дно. Ты же знаешь — за все новости в Одессе первыми приходят до меня…

Это было правдой. Огромная армия людей Мишки Япончика проникала во все сферы города, и не было той информации, о которой он не узнал бы первым. Могущество Япончика с каждым днем росло все больше и больше. Армия его людей увеличивалась, и Таня уже давно потеряла счет тому, сколько людей было под его началом. Тем более, эта армия не бездействовала — она грабила и вносила хаос во все уголки города.

— Хорошо, — кивнула она, — значит, дашь слинять. А дальше что?

— А дальше будут французы. И им будет не до тебя, — взгляд Японца был необычно жестким.

Таня изо всех сил уговаривала себя успокоиться, но почему-то не могла. Мысли ее метались.

— Что это за афиша? — внезапно спросила она. — Что ты смотришь? Гипнотизер Тучи?

— Гипнотизер Тучи? — Японец, не поняв, вскинул на нее удивленные глаза. — Какой гипнотизер? Это концерт Веры Холодной. В театре «Гротеск».

— Веры Холодной? Разве она приехала сюда? — Тут уже Таня не смогла сдержать удивления.

— Вчера утром. Будет сниматься на кинофабрике «Мирограф» и проживет в Одессе некоторое время. Ну и концерты, конечно. Как не пойти на такой концерт? Она ведь королева. Самая настоящая. Никогда подобной не видел. Вот, афишу только что мне принесли, — Японец, как ребенок, улыбнулся и погладил плакат.

Только тут Таня поняла, что, погруженная в свои переживания, даже не обратила внимания на афиши о концерте знаменитой артистки. Приезд актрисы такого уровня в Одессу действительно был событием, и о нем говорили все.

И все равно Тане показалось странным, что о нем заговорил Мишка Япончик: для него это было нехарактерно. Он словно приоткрывал новые грани своей личности, с которыми не встречалась не только Таня, но и остальные его люди.